Текст книги "Кристальный матриархат (СИ)"
Автор книги: Александр Нерей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 20 страниц)
«Попрошу проснувшейся мир чтобы помогла с поисками рынка», – решил я, наконец, и сказал Димке:
– В погреб не пойдём. Посидим, подождём, вдруг, что-нибудь хорошее случится.
И хорошее тут же забарабанило в запертую дверь. Да так нервно и громко, что я забеспокоился и за себя, и за Димку.
– Кто там? – спросил у «хорошего».
– Одиннадцатый. Открывай быстрей, – попросил напарник.
Я отпер дверь, в квартиру влетел близнец с бегавшими глазками и с зелёными яблоками в авоське. Пока разглядывал яблоки, он захлопнул входную дверь, точно так же, как и я только что перед ним.
– Что случилось? Где тебя носило? Почему такой ошалевший? – потребовал я объясниться.
– Вот, – вручил он мне тёмно-жёлтую бумажку и вроде как пришёл в себя.
Я взял документ и развернул. Это оказалась справка из медицинского учреждения, и я прочёл напечатанный чёрный шрифт бланка и каракули, выведенные фиолетовыми чернилами:
Справка номер 1473/09/231.
Настоящая выдана: Александру Валентиновичу Одиннадцатому, 1440 г.р., в том, что он состоит на учёте в Центральной горбольнице имени Крупской Н.К. с диагнозом: вялотекущая шизофрения, раздвоение личности.
Настоящая справка является официальным документом для предъявления в Органы СОЦОБЕСа и прочие госучреждения по требованию.
Пациент не является социально опасным.
Пациент не является разносчиком карантинных заболеваний.
Пациент допускается во все общественные места без ограничений.
…………………………………………………………………………..……………………..………………
Главный врач ЦГБ им. Крупской Н.К. тов. Варламян Т.О.»
Далее следовала дата: «21.09.1473 г.», заковыристая подпись и круглая печать.
– Где достал? – спросил я, ошалев сюрприза.
– Не где, лучше спроси, а как, – заважничал одиннадцатый и продолжил грызть яблоки.
– Пошли на кухню, там доложишь. Начнёшь с мужика, который сюда приходил за витаминами, а закончишь датой выдачи справки, – распорядился я и поплёлся на кухню.
* * *
– Хватит витаминами хрустеть. Добро переводить, – пожурил я близнеца, снова набросившегося на яблоки. – Говори, где тебя носило? Кто тебя из дома забрал? И вообще, как всё было.
– Так и было, – проворчал он с набитым ртом, потом прикончил яблоко и начал рассказ о приключениях. – Домкому доложили, что у Насти завелась нечистая сила, называющая себя ангелами. Она сообщила «куда следует». А из «куда следует» прислали пару двухметровых мордоворотов в синей спецовке, мадам-милиционера в форме и попадью, чтобы, если мы взаправду нечистые, то обрызгать нас святой водой.
Я дверь сразу отпер и кочевряжиться не стал. Доложил, так мол и так, братья старшие издалека прибыли, потому что узнали про Настино несчастье. А попадья в меня водичкой хлюп! Не помогло мне, сам понимаешь. Тут уже ласково со мной заговорили, успокаивать начали. Сказали, что у меня, как и у сестры, с головой не в порядке.
Я им возразил, мол, я в себе. И нас двое тут. Мордоворот комнаты проверил, ан нет больше никого. Сразу с собой вежливо звать начали. «Разберёмся. Вылечим. Обязательно поправитесь», – обещали. Я про Настю и Димку говорю, что им без меня капут. Они мне, мол, не переживайте, гражданин, сейчас съездим, сдадим на анализы ангельскую кровь, перья с настоящими ангельскими сверим, всё остальное-прочее. Увели, чуть ли не под ручки, потом Димке объяснили, что меня на рынок везут за витаминами.
У подъезда полуторка с будкой стояла. Меня в неё затолкали. В эту будку без окон. Час целый куда-то везли, а потом говорят: «Выходите». Я и вышел, куда деваться. Меня вежливо под руки и в кабинет, на осмотр ангельских достоинств. Да… Я сегодня перед тётками голым стоял! А тут ещё во взрослом и совсем… Совсем не ангельском состоянии. Стыд, аж закипать начал. А им хоть бы хны. Повертели меня в разные стороны, поцокали языками, ан перьев с крыльями некомплект.
Меня в другой кабинет, как был голый, так и свели. По коридору, представляешь? А в нём, между прочим врачей и медсестёр человек десять, и почти все женщины. Во втором кабинете кровь на анализ взяли, волосы выдернули с головы. И не только с головы. В общем, надёргали отовсюду и под микроскоп, пока не испортились. Потом одежду вернули и попросили одеться.
Вывели одетого и опять в будку, что на полуторке. Через дорогу перевезли и в психушку спровадили. Она оказалась рядышком. Там вопросы задавать начали. Я им во всём признался. Мол, я Александр, по отчеству Васильевич, а фамилию не успел сказать. Мне вежливо объяснили, что не отчество надо им, а матерство, или пере… Тьфу, ты. Забыл. Спрашивают, как твою мамку зовут? Валентина, говорю. Значит, говорят, Валентинович ты. А про фамилию я уже потом соврал. Сказал, что я Одиннадцатый.
Потом выясняли, сколько мне лет и когда родился. А тут же у них календарь какой-то свой. Вот я и запутался окончательно. Тридцать три годика мне, кричу, и дату диктую: «Двадцать третье декабря». А какой сейчас на численнике, понятия не имею. Дальше они ко мне с вопросами разными и глупыми.
А когда начал требовать, чтобы они замеряли мой КУР, а не вопросы задавали, так они поинтересовались, каких таких кур я требую смерить. После объяснений, что он сидит у меня в голове и не меньше девяноста кексов в длину, сразу интерес ко мне потеряли. А через некоторое время состряпали справку и тотчас отвезли на рынок за яблоками.
Вспомнил. Матроним у них вместо нашего отчества. И отстают они от нас на полтысячи лет.
– Как же нам с твоей справкой повезло. Гони с этой бумагой к домкому за талонами на харчи. Где она живёт, в какой квартире? – обрадовался я и разгорячился.
– Ясное дело, в какой. В первой квартире первого подъезда, как во всех ихних пятиэтажках. Не ошибёшься, – ответил близнец. – Денег, всё одно, нет. Я же последние копейки на яблоки извёл.
– Деньги есть. А вот ума нет. Ты читал, что у них на продуктовых магазинах написано? Мужчины без талонов СОЦОБЕСа не обслуживаются. А это, хоть и шизофрения, что обидно конечно, но с её помощью как-нибудь проживём. Тем более ты скоро домой отбудешь. Вот радости у мамки прибавится. Свежие необтрепанные уши вернутся, – перепрыгивая с одного на другое, вещал я, как поломанное радио, не успевая всё как следует обдумать и разложить по штатным полочным местам.
– Не врёшь? – не поверил одиннадцатый.
– Мне же за тебя тут куковать придётся. Потом за себя в какой-то мир, что по суду приговорили, – раскрыл я тайну морока.
– Тогда справка, как раз вовремя появилась.
– Давай её сюда. Сам к домкому сгоняю, пока в роль буйно помешанного вошёл, – решил я воспользоваться сумбуром, творившимся в голове, и применить его для решения нужного продуктового вопроса.
Одиннадцатый снова протянул мне сложенный вчетверо листок, а я ещё раз перечитал его и отбыл по назначению в первый подъезд, первую квартиру.
* * *
– Здрасьте вам, – поздоровался я с тучной дамой с окурком папиросы в зубах, которая выплыла из квартиры номер один. – Вы дома-кома? А я из двадцать второй родственной квартиры. Мне бы талоны на харчи. Вот, кстати, справка.
– Всё с вами ясно, – фальшиво посочувствовала тучка, когда прочитала справку и захлопнула дверь перед моим носом.
– А талоны? – оторопел я.
Но переживал напрасно. Через пару минут тучка вышла обратно на площадку и вручила мне талоны на предъявителя. Я взял стопку квадратных листков и, удивившись их небольшому размеру и несметному количеству, спросил:
– Зачем их столько?
– На всякий шизофренический случай. Денег небось нет? – прищурилась домком и по-мужски затушила новый окурок о подошву своей туфли.
– Будут, – уверенно пообещал я и для пущей шизофренической убедительности быстро-быстро моргнул несколько раз кряду.
– Тогда вот эти мне, – заявила тучка и, потеребив листки, выдернула из стопки две бумажки с надписью: «Талон на водку 0,5 л».
– Не возражаю, – согласился я и собрался откланяться.
– Заходи, когда что-нибудь понадобится. В начале месяца... Числа второго – третьего на октябрь получу, – доложила домком, явно обрадовавшись появившемуся непьющему шизофренику.
– А на кровати и диваны талоны бывают? – зачем-то спросил я.
– Новая мебель распределяется через СОЦОБЕС на собраниях активисток домов. Но, если заработаешь и разбогатеешь по закону, в спецмаге всё без талонов продают. Он за Сенным переездом. Но ты... Всё равно, заходи.
Я чего-то недопонял, но уже на ходу, перелистывая свалившееся богатство, заподозрил неладное. Что-то эта тучная дама имела в виду, а вот что, так и не додумался.
Зато обрадовался, что на руках талоны с печатями и подписями. Причём, буквально на всё на свете.
«Сахар 1 кг. Масло подсолнечное 1 л, – начал читать все талоны подряд. – Масло сливочное 0,5 кг. Мясо 1 кг. Птица 1 тушка. Яйцо 1 десяток. Картофель 5 кг. Кондитерские изделия в асс. 2 кг. Фрукты в асс. 2 кг».
Талоны-то были, но цена нигде не указывалась, и это навело на мысль, что за всё придётся платить серебряными крупинками.
Я поднялся на пятый этаж и постучался в дверь двойным ударом посредника миров первого круга.
– Изыди, – засмеялся за дверью близнец и отворил.
– Талоны получены, – торжественно доложил я и празднично вошёл в квартиру.
– А у нас Угодник с Настей, – ошеломил меня напарник, светясь, как хрустальная люстра.
Я бросился в комнаты, но нигде никого не нашёл. Даже Димки не было видно. Разозлившись не на шутку, потребовал от дружка объяснений:
– Где все?
– Уехали в больницу. Пока ты к домкому ходил, они тут такого натворили. Такого… Визг, крик. Слёз полный паровоз. Поэтому Угодник увёл их, от греха подальше, – рассказал одиннадцатый.
– Он на мотоцикле был? – вспомнил я о чёрном колоссе.
– Мне почём знать? Я тут остался. А на улицу... В общем, провожать поостерёгся.
– Может, здесь бензина на него не найдёшь? Точно. Наверно Давидович дома остался. Ладно. Я в магазин, а оттуда обратно. Потом разбудим с тобой мир и полетим искать их. Идёт?
– Валяй, – согласился одиннадцатый.
Я выскочил из квартиры и проверил наличие крупинок, фляжки и авоськи. Всё было на месте, поэтому стремглав помчался вниз по ступенькам.
«Конец беде. Конец! Настюха живая окончательно и бесповоротно. Теперь можно наглеть перед домкомами и прочими соседями», – радовался я, выбегая из подъезда.
На улице было пусто и тихо. Я не утерпел и позвал Кристалию:
– Проснулась, Кристалия?
В лицо задул тёплый ветерок, означавший что беда закончилась.
Глава 14. Проводы Угодника и одиннадцатого близнеца
«Всего-то пять дней прошло, а кажется намного больше. Если начать с полёта всей командой на футбол, сколько всего уже случилось-приключилось?» – гордился я успехом первой бедовой ликвидации и шагал за хлебушком на Анапскую.
– Зачем себя обманываю? – спросил себя вслух, благо улицы были почти пустыми. – И до восьми вечера ещё уйма времени. Кристалия, голубушка. Сокрой меня и перенести к Николаю.
Кристалия снова осторожно дунула теплом и подхватила меня, как ценный и хрупкий груз. Потом подняла и понесла в сторону центра города.
Авоська, посвистывая пустотой, развивалась сзади, а я летел и глазел на округу. Не найдя разницы между Сималием и Кристалией, продолжил полёт к неведомой центральной больнице, куда, как я догадался, увёз или унёс Угодник Настю с Димкой.
Больница оказалась дореволюционной двухэтажной постройкой и находилась недалеко от берега Кубани. Я поискал глазами Давидовича, но ничто не указало на присутствие полюбившегося мне монстра.
Безо всякой опаски опустился на двор больницы и сразу же в уме пронумеровал её литерами «ЦБ».
– Спасибо, Кристалия, – поблагодарил с поклоном и вспомнил, как надо мной глумилась Амазодия.
Пообещав себе больше не вспоминать сестёр-жонглёров, чтобы, не дай Бог, не обидеть Кристалию, отправился в больницу, смело пользуясь полученной от мира невидимостью.
«Травма», – прочитал на табличке и вошёл в отделение.
Где-то вдалеке засмеялся Димка, и я удостоверился, что уже на месте. Потом хотел уточнить у медсестёр, где находятся выздоравливающие с их гипсами, но перед глазами встало лицо друга Вадьки, и я вспомнил, как реагируют люди на сокрытых.
Димка снова заголосил что-то весёлое, и я определился с нужной палатой.
– Выздоравливаем? – вместо приветствия спросил Угодника и Настю с приросшим к ней Димкой.
– Ты сокрыт? Они же тебя не услышали, – сказал мне дядька.
– Успел значит. За вчерашний день ничего толком не сделал, – начал я оправдываться.
– Ты же вместо одной беды сразу две победил. Так что, герой. Объявляю благодарность, – торжественно выговорил Угодник и хлопнул меня ладошкой по плечу.
– Вы на мотоцикле? – спросил я с надеждой.
– Больно хлопотно. Когда ты зеленоглазку прислал, я Настю в охапку и к Скефию с просьбой об отправке по назначению. Блым-блым молниями, и мы на месте. Потом подождали, пока Кристалия проснётся, и в полёт самолёт, – просто объяснил Николай. – А ты размагниться. С Настей поздоровайся. Может, что спросишь у неё. А я скоро назад, в первый круг. Там всё нужно под контролем держать. Напарник твой должен вот-вот переметнуться домой, и я, на всякий случай, там подстрахую. Надоумлю учителей и тебе с оценками, и помощнику твоему. И папку с мамкой контролировать надо, а то, как не старайся, сердце матери не обманешь. Уловил?
– Уловил, – расстроился я из-за быстрого отъезда Николая, но потом взял себя в руки и приступил к расспросам: – У них тут что, матриархат? Когда тётки дядьками командуют. А какой такой экзамен на моём суде вспоминали? Ночью меня приговорили к неделе исправительных работ. Будто я сейчас не на работе.
– Тебя на неделю сошлют куда-нибудь в женский мир. Зеленоглазка доложила при встрече. Это, брат, большая удача. Там ты много чего узнаешь и много чему научишься. Дней десять взрослым промаешься. За себя недельку и за близнеца-подчинённого остаток срока. После этого и дома на всё по-другому смотреть будешь, с понятием, с любовью. Ясно? Размагничивайся, да я попрощаюсь со всеми вами и удалюсь.
Я попросил Кристалию о снятии отвода глаз и по удивлённому Димкиному взгляду понял, что стал видимым.
– Здравствуй, Настя. Я твой… А кто я? – спросил Угодника, пока Настя моргала глазами.
– Она знает, что ты временно повзрослел, – рассмеялся дядька.
– Здравствуй, Александр, – поздоровалась Настя.
– Я, кстати, с волшебной водичкой. Ей ещё налить? – спросил у Николая и снял с пояса фляжку.
– Зачем? Она тут только на обследовании. Воду, конечно, пить можно, но лучше побереги для дела. Сам решишь для какого. А Настя уже бегом бы бегала, но нужно чтобы всё официально запротоколировали. Проблемы с бюрократией и через годы вылезти могут. А так всё будет ясно. Сотрясение было? Было. Переломы были? Были. Гипс долой, больничный в руки и домой. Понял? – растолковал дядька, а я вернул фляжку на пояс.
Мы ещё несколько минут побеседовали все вместе, а потом Угодник попрощался с Настей и смешно погрозил ей пальцем.
– В следующий раз, только попробуй запрыгнуть куда-нибудь в мир невиданный, там тебя и оставим. Замуж за султана выдадим. Поняла? Ну, прощай. Надеюсь, никогда не увидимся. Живи счастливо и забудь меня поскорей. Договорились? – откланялся Угодник, а я уловил в его словах другой скрытый смысл.
«После такого прощания позабудет его и продолжит жить спокойно», – подумалось мне.
Угодник пожал Димке руку и ушёл из палаты, а я увязался за ним, чтобы проститься по-родственному.
– Одиннадцатый просто исчезнет, и всё? – решил начать с малого и спросил о напарнике.
– В то мгновение, когда его Кармалия выудила из Татисия и перенесла к девочке в Ливадию, в то же мгновение обратно. Только, сколько же у него будет дней? Пять или шесть? Сами разберётесь. Я у Павла сейчас обитаю. Там свидимся. И не забудь перед возвратом форму надеть, а то мамка не угадает. Бывай!
– Надену, – пообещал я, напрочь забыв об испорченной и выброшенной на помойку школьной форме. – До встречи, дядя Угодник.
Николай взлетел, как заправская ракета и был таков, а я ещё долго махал рукой в опустевшее небо и думал, как мне повезло с семьёй и роднёй во всех мирах, во всех временах.
* * *
Вернулся в палату, опустевшую и заметно поблёкшую после отбытия Николая, и сразу пожалел, что не научился разжигать свет в своей садовой головушке, которая и с мелочами-то не слишком справлялась, не то чтобы раздавала целому миру сияние добра. Но, возможно, все ещё впереди, кто знает.
Настя в Димке души не чаяла, и я не торопил её с расставанием, а терпеливо ждал, когда нас выгонит презлющая санитарка.
Наконец, нас с Димкой выпроводили из палаты, и с Настей я прощался уже на ходу.
– До завтра, – пообещал ей, но санитарка была другого мнения.
– Если ещё и завтра припрётесь, я вашу мамашу на карантин засуну! – злобно пригрозила она.
– Только попробуйте, – ощетинился я в ответ. – У меня справка шизофреника есть, и я вас покусаю.
Санитарка гордо удалилась, а у меня сразу же зачесалась шея и грудь, но я не обратил внимания на такие мелочи.
– К мамке как добирался? Перелетел или приехал? – спросил я раскапризничавшегося ребёнка, не желавшего покидать свою настоящую мамку.
– Я жмурился и спал недолго, – признался он.
– А сейчас не спи. Мы с тобой полетаем. Только, дай слово, что никому не проболтаешься, а то тебя все за глупыша примут. Ты ведь у нас не такой? – решился я на рискованную авантюру с летающим ребёнком.
– Шутишь? Люди не летают, – не поверил Димка.
– Проверим? – подзадорил мальчугана. – Только уговор. Даже мамке ни-ни. Только мы с тобой. Мужчины, значит.
– Давай, – согласился он, и мы ударили по рукам, как заправские приятели.
Я вывел его на улицу, подальше от глаз, и мысленно обратился к Кристалии с просьбой сокрыть меня и Димку, а после закинуть нас к универмагу на Анапскую.
Когда мой подопечный завизжал, я понял, что Кристалия охотно начала выполнять мою просьбу.
– Если будет страшно, закрой глаза, и всё исчезнет. А когда прилетим, я тебе скажу! – прокричал я в ухо верещавшему мальчишке.
– Нет. Я полетаю как лётчик. А-а-а! – не согласился он закрывать глаза, а я и не настаивал.
«Главное в полётах то, что всё грустное мигом забывается», – подумал о недавних Димкиных капризах при прощании с мамкой.
* * *
Мы приземлились на перекрёстке Анапской и Черноморской. Под бесконечные Димкины «ещё хочу» я поблагодарил Кристалию за полёт, попросил вернуть нашу видимость и повёл Димку в универмаг.
– Договорились же, как мужчины, – призвал его к порядку. – Или завтра дома сидеть будешь, а я один к мамке улечу.
– Нет-нет. Я молчу, – наконец, пообещал он.
– Если кто-нибудь спросит, кто я такой, что нужно говорить? – решил уточнить, что он знает о нас с одиннадцатым.
– Мамин брат, – ответил он. – А хочешь, папкой тебя звать буду?
– Папкой не надо. Брат сойдёт. Договорились?
Мы вошли в магазин, и я поразился царившей внутри чистоте и скромности ассортимента товаров. Димка держался молодцом, и я не услышал от него криков с требованиями «хочу» или «купи», и очень этому обрадовался.
Очередь к продавцу была недлинная. Мы пристроились к стоявшим в ней женщинам, и я продолжил изучать товары на витринах.
– Что здесь мамка покупает? Я в таком месте первый раз. Могу потратиться не на то, что нужно. Только зря рубли переведу.
– Хлеб, сало, яйца, – перечислил дежурные продукты Димка.
– Это тоже возьмём. Что ещё? Ну, на праздники? Компот или варенье? – продолжил допытываться у маленького аборигена.
– Не знаю, – грустно вздохнул ребёнок, а у меня сразу защемило в груди.
«Настя еле сводила концы с концами, а я пристал с вареньями», – промелькнуло в голове.
Подошла наша очередь, и я начал отбирать нужные талоны и класть их на прилавок.
– Справку, – надменно потребовала дама в синем халате.
– Есть, – ответил я и протянул лист шизофреника.
– Это мой дядя. Мамин брат, – сказал Димка, почуяв заминку.
– Не дрейфь, пехота, когда жрать охота. Сначала в магазин сбегаем, а потом пообедаем, – подбодрил я сиротку, и переделал дедову присказку.
– Шутник, – фыркнула продавщица, вернула мне справку и начала менять талоны на пакеты с продуктами.
Сначала я купил большую авоську с мелкими ячейками, чтобы ничего не вываливалось, а потом продукты. Одну ощипанную курицу с вымытыми потрохами внутри; десяток яиц; пять кило картошки; литровую бутыль подсолнечного масла; кило рафинада; полкило сливочного масла.
С меня взяли один серебряный рубль и десять копеек.
– Димка, заказывай, что хочешь. Гуляем сегодня! Мамка же выздоравливает. Ну? Что тебе купить без талонов? Конфет? Мёда? Сала? Чего ты давно хотел? – раззадорился я плёвыми копеечными ценами.
– Мёда и варенья. И сала, конечно. Они не успеют испортиться, – пообещал мальчишка и указал на полки со стеклянными банками.
Я потратил ещё сорок пять копеек и взял кило сала, полкило карамели, килограмм мёда и литровую банку варенья из нескольких сортов ягод и фруктов.
Купить-то купил. А как всё дотащить в квартиру, подумать не удосужился. Жадность и бурчавший от голода живот в этот раз подвели. Пришлось купить ещё одну большую авоську. Потом по частям вытащил всё на улицу, а Димка дежурил на карауле. Все свёртки были из бумаги или картона, и норовили вот-вот порваться, поэтому я пожалел, что набрал много и сразу.
В авоськи поместилось всё, кроме десятка яиц и конфет, которые невозможно было вырвать из рук ребёнка.
– Сам понесёшь? – подначил я помощника.
– Я и варенье могу, но оно разобьётся, – серьёзно рассудил он.
– Ладно. Как-нибудь дотащим. У мамки лук и капуста есть? – уточнил я уже на ходу, чтобы отвлечься от врезавшихся в руки тонких капроновых ручек.
– На балконе что-то было.
– Хорошо. Лишь бы наш трутень воды натаскал на прощанье, а то он скоро домой улетит, – поделился я ближайшими планами на жизнь.
* * *
Добравшись до подъезда, послал Димку с конфетами и яйцами домой, чтобы позвать одиннадцатого на помощь с затаскиванием снеди на пятый этаж. Пока ждал Валентиновича, разминал затёкшие руки и, наконец, рассмотрел устройство кирпичных пятиэтажек Кристалии. Оказалось, что не все окна здания, выходившие во двор, были из жилых комнат. Кое-где имелись вертикальные ряды с застеклёнными лоджиями. Наверное, такую лоджию имел в виду Димка, когда назвал её балконом.
Где находились подвалы для жильцов, ключи от которых хранила домком, я так и не узнал, а вот желание понять устройство квартир в этот момент у меня зародилось.
Одиннадцатый зашикал в открытую дверь подъезда, и я поднёс ему авоську с картошкой, маслом, салом и сахаром.
– Тащи. А эту сам принесу, – распорядился я и остался ещё на пару минут отдохнуть.
* * *
Дверь меня поджидала открытой, и я ввалился в бывшее бедовое логово.
– Димка, ты где? Куда прятать мёд с вареньем? – расшумелся я пока снимал ботинки.
– Тут я. А мёд и варенье под мамин диван, – распорядился хозяин.
– А где шизофреник Валентинович?
– Этот шизофреник, между прочим, вам воды натаскал. Пять раз ходил на колонку. Устал, как незнамо кто, – пожаловался из кухни узник домашнего хозяйства.
Я прошёл в левую комнату, которую раньше считал Настиной. В ней были детская кроватка, стул, самодельный столик из струганных дощечек и баулы с одеждой. Дверь на лоджию была нараспашку, и я вышел проверить, что же там есть в наличии.
В пустовавших овощных ящиках не было ничего, кроме луковой шелухи и засохших капустных листьев. Рядом лежала стопка газет с фотографиями достижений женщин мира Кристалии. В газетах они растапливали домны, чтобы сварить побольше чугуна, собирали в полях урожай, вышагивали на параде в одинаковых обтягивавших трико с высокоподнятыми флагами и портретами Крупской на склоне лет.
«Почти как у нас», – подумал я и спросил подбежавшего шпингалета о газетах.
– На кой их столько?
– Для капусты. В них же капусту на зиму заворачивают, – объяснил ребёнок.
– Квасить не пробовали? Ладно. Я к домкому. Про подвал разведаю. Что-то ещё хотел у неё спросить, но забыл.
Недолго думая, отправился в первый подъезд прямиком к тучке в гости.
Домком с радостью отворила дверь и распорядилась:
– Заходи.
– Я узнать про подвал. Есть у сестры там что-нибудь, или нет? Картошку собрался жарить, а луком не разжился, – вежливо спросил мадам и отказался входить в квартиру.
– Нет там у неё ничего, – категорично отрезала домком.
– А свободные кладовки имеются? – не сдался я сразу.
– В год пятьдесят копеек. Плати и арендуй. Только это ледники нашей конструкции. Мы туда лёд привозим с центрального льдохранилища. Там даже летом холодно. За это деньги берём, – доложила тучка.
– Свободные ледники наличествуют? – решил уточнить, хотя мне нечего было туда складывать, а пятьдесят копеек готов был отдать, лишь бы посмотреть на ледники.
– Не могу я Насте ничего дать, – огорошила домком. – У неё долг с похорон остался. Одиннадцать серрублей пятьдесят копеек. Расплатится – выдам ключи. А лука я тебе одолжу.
Грозовая дама ушла в квартиру, а я остался почёсывать ухо и думать, где бы раздобыть такую кучу денег, да ещё и серебром.
Тучка вынесла крупную луковицу и заявила:
– За водочные талоны в расчёте.
– Хорошо. Спасибо за лук, – поблагодарил я и метнулся вон из подъезда.
– Воспитанный, культурный, непьющий, – донеслось вслед.
* * *
Мы нажарили на подсолнечном масле картошки с луком, сварили курицу и потроха, но съесть всё это не успели, как вдруг одиннадцатый ойкнул и, весело дрыгая ногами, вылетел из распахнутого окна лоджии.
– Ура! Я домой! Домой! – услышали мы с Димкой перед тем, как напарник растворился в воздухе.
– Он же завтра должен был. Теперь трое суток за него отбывать, – подосадовал я.
– Картошки, зато, много осталось. И курочка. И потроха, – нашёл чему порадоваться Настевич.
– Только сладкое не трогай. Не порть аппетит, – велел я по-командирски и, выглянув напоследок в окошко, за которым исчез одиннадцатый, продолжил ужинать.
– А конфеты я для мамки купил. Варенье с мёдом тоже. Когда выздоровеет, вместе побалуемся.
– Хорошо, что ты у неё такой хозяйственный. Ещё бы долг ваш отдать, вот тогда бы она точно поправилась на сто процентов, – рассуждал я и уплетал курочку.
– Керосин кончился. Завтра не на чем еду разогреть.
– А ты, случаем, читать не умеешь? – заподозрил я неладное, потому как мальчишка оказался домовитым не по годам.
– Буквы знаю, а складывать не умею. И цифры. Даже которые на красных деньгах нарисованы, тоже все знаю. Считать не умею, а знаю, – похвастался карапуз.
– Почему тогда прятался от Дашкиной мамки?
– Она же другая. И воздух вокруг неё не розовый, как у моей, а фиолетовый. У тебя тоже розовый.
– Не врёшь? – не поверил я в разноцветные воздухи.
– У которого улетел, зелёный воздух, хотя он на вас очень похож. А вы точно не хотите на мамке жениться?
Я поразился до глубины души: «Малец всё видит. Разница в нас есть, оказывается. Что же это за миры второго круга, если тут и колдуны, и дети малые с такими талантами водятся?»
Ни с картошкой, ни с курочкой мы вдвоём не справились, и я всё вынес на лоджию, понадеявшись, что до утра там ничего не испортится.
– Отдыхай, а я поколдую. Вдруг, мир разрешит заработать на мамкин долг? – сказал я соловевшему мальчишке, когда проигнорировал его очередное сватовство, а он и не настаивал.
Когда Димка унёс грязную посуду и где-то запропастился, я припомнил и то, что Стихия выделывала с монетками, и видения морока, когда сам с каким-то другом вытворял то же самое с пёстрым камешком.
«Попробовать, что ли?» – только успел подумать, как в лицо дунуло мирным теплом, предлагая организовать монетный дворик на лоджии.
– Поможешь? – удивился я.
Кристалия тёплым дуновением подтвердила, что не против начеканить моими руками несколько серебряных монет.
Я ненадолго задумался над присказкой, которую говорила Стихия перед раздваиванием. «Мир Сималий. С твоего разрешения, с моего прошения, дозволь удвоить эту из серебра монету», – быстро напомнили мне из кладовки с коробочками.
Над головой звякнул колокольчик, я смело вынул из кармана монетку и сказал:
– Любезный мир Кристалия. С моего прошения, твоего разрешения, дозволь удвоить эту рублёвую монету. Не для корыстного удовольствия, а для вдовьего довольствия.
В лицо задуло ещё большим тёплом, и я начал делать всё так, как понимал. Сначала накрепко зажал в правой ладошке рублик с Крупской. Потом зажмурился и вообразил, что с такой силой сжал кулак с монетой, что он, как минимум вдвое, уменьшился.
Потом другой ладонью обнял кулак с рубликом, ещё сильнее их сжал, и представил, что пятерни срослись в один большой кулачище. Когда затряс получившимся двойным кулаком вверх-вниз, мысленно попросил маму Кармалию помочь.
Затем будто перестал контролировать руки, и они затрясли сросшимися кулаками самостоятельно. Причём, так сильно, что резкая боль пронзила оба предплечья, и я, стиснув зубы, попытался вернуть контроль над дёргавшимися руками. Когда почувствовал, что снова распоряжаюсь собой, сразу же с силой раздернул руки в стороны, но кулаки не разжать не успел.
Резкая боль от ожога опалила обе ладони. Я ойкнул и побежал в ванную к бочке с водой, всё ещё не проверив результат болезненного фокуса. Получилось раздвоение или нет, меня не интересовало, а вот во что могли превратиться руки от ожога чеканщика-любителя, меня пугало до колик в животе.
Когда ввалился в ванную, ногой подтолкнул табурет к бочке, вскочил на него и опустил руки в прохладную влагу. Слёзы так и брызнули из глаз, жалость к себе проснулась такая, что тело моментально обмякло, и я безвольно повис на бочке литров этак на триста.
Я ещё долго не слезал с табурета и жалел себя, великовозрастного детёныша размером с огромного дядьку, и не решался разжать ладони.
Когда холод сделал своё дело, и огонь на ладонях унялся, вынул руки из воды и одновременно разжал оба кулака. На каждой ладошке красовалась Крупская Н.К. и корчила ехидную рожицу.
«Фальшивомонетчик укропный», – ругнулся, разглядывая волдыри на ладонях.
– Это всего одна. А мне только на долг нужно двенадцать, – пожалел себя, но сдаваться не собирался. – Отдохну и продолжу. Только из ванной выходить не буду.
Ещё минут пять подержал руки в воде, пока не перестал чувствовать расплавленное серебро на ладонях, а потом снова обратился к Кристалии:
– Если так больно, можно сразу пару монет раздвоить? А то меня надолго не хватит, – пожаловался ей на болезненный процесс.
Кристалия дала воздушное согласие, и я осознал, что отступать поздно. Зажал пару монет в правом кулаке, прочитал присказку и крепко зажмурился. Снова всё повторилось, включая потерю контроля над руками, а я скрипел зубами больше от ожидания боли, чем от неё самой, и продолжал удваивать капитал.
Когда раздёрнул руки, снова запрыгнул на табурет и окунул их в воду. Боль напоминала предыдущую, но от ожидания она ещё сильнее обжигала, щипала ладони и сводила судорогой локти.
