Текст книги "Кристальный матриархат (СИ)"

Автор книги: Александр Нерей

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 20 страниц)

…Ш-ш-ш.

– Всё?

– Решай сам. Стираем или сохраняем?

– Стираем, конечно. Возомнили из себя незнамо кого.

– Соединяемся, половинка?

– Соединяемся, четвертинка. Пошумим-побуяним.

– Ты про их очередной конец света?

– Вздрогнем!

– Потом снова разделимся? Они же не поймут ничего.

– Для кого-то это станет концом. Значит, не такой уж неправдой будет.

– Опять всех ввели в заблуждение?

– Не совсем. Туману подпустили, кое-где приврали, конечно. А что ты хотела? Ой, Боженька, а так правильно? А эдак верно? А сейчас я туда иду? Туда смотрю? А своя голова на что? Пусть думают, ищут, сомневаются, ошибаются, переделывают. Вот чем люди должны заниматься, а не готовые ответы получать. Пусть знают, что обращаясь к Богу, они обращаются к себе.

…Ш-ш-ш.

– Завершил, Творец?

– Завершил, Богослов. Где там, моя пазуха? Я там юрту с баранами забыл. Ха-ха-ха!

– И удочки. Удочки!.. Ха-ха-ха! Прости. Знаю, что чада твои тоже бывают баранами.

– Напомнишь о службе стражей рассказать в следующий раз.

– Не поймёт никто. Зачем Творец сам себя окорачивает? Как?

– Так и окорачивает. Нельзя же мне по нескольку раз в одном месте в одном времени находиться? Нельзя. А как себя «младшенького» надоумить не цацкаться с кем бы там ни было? А никак.

– Для этого экзамен на Бога придумал?

– Не только. Ты что же это? Не выключил ничего? Меня сейчас точно слышат несколько соседей-творцов. И ещё кое-кто.

…Ш-ш-ш.

И тут телевизор сначала зашипел, потом дёрнулся, а потом, и вовсе, взмыл к потолку комнаты и исчез.

– Д-дим-мка! – взревел я, заикаясь, и выскочил из комнаты.

– Тут я. В ванной. Обожди немного, – нашёлся, наконец, напарник.

– Твои шуточки? Где телевизор добыл? В Москву за ним летал? – замер я в коридоре и начал допытываться через дверь.

– Не мешай. Я воду таскаю.

– А к колонке ходил?

– Потом схожу. Не всё же одновременно. То нет мамки, а то сразу две на мою голову. И косичка-сестричка в придачу на красномедную сдачу, – бухтел Дмитрий, наполняя бочку.

Я погрозил двери кулаком и ушёл на кухню, собираясь схватить пару пирожков и с ними в обнимку обмозговать утренний теле-радио-морок.

Память не подвела, и перед глазами снова сидело два старичка и мирно острословили друг с другом.

«Знаменитые актёры? Почему их никогда не видел? И как они сняли на телевизор прозрачность? Нарисовали потом? Или стёрли? Запись какую-то точно стёрли», – думал я и жевал свой завтрак, сидя на стуле за раздвижным столом, не сразу заметив отсутствие хозяйки в квартире.

– Лопает уже, – возмутился юный водолей и прервал мои раздумья.

– На рыбалку захотел?

– На кой она мне? Я и не умею. Сегодня что, на Кубань махнём? – разразился он вопросами.

– Ты же сказал, что на судака.

– Таких не знаю. Усач, голавль, сом, пескарь, плотва. Что ещё? Карась, сазан, рак, – пересчитал он по пальцам всё, о чём знал.

– Я сам никогда судаков не ловил. Так что, не мути родники. Говори, что знаешь про телевизоры? – снова пристал я к недомерку.

– Ящик такой со стеклянным окошком, в который Москву видно. Всех, кто там кривляется и над нами издевается. Ещё новости в нём рассказывают. На следующий год такой в Екатеринодаре включат. Или продадут?.. Или продали, а потом включат?.. А давай лучше за раками. Махнём туда и обратно. Я с миром договорюсь. Пол ведёрка, и домой. Сварим. Добавим укроп, лавровый лист, соль.

– А по шее? Что ещё тебе добавить? Сам всё ловить должен. Так ты телевизор в комнате не видел? – прервал я рыбацкие страдания и напомнил о главном.

– Нет.

– Я же тебя звал, и ты мне про него говорил. Мол, кто-то его для тебя, то есть, для меня принёс. Вспомни. Ты ещё на рыбалку собирался, – перешёл я на крик.

– Не помню такого. А на речку съездить можно. С папкой последний раз там был. Рыбу потом кушал и сказки слушал. Не про телевизоры, а про… – неожиданно умолк сиротка и всхлипнул, должно быть, вспомнил отца и его сказки, его рыбалку и уху, или жареную рыбу, или ещё что-нибудь из недавнего детства.

– С телевизорами разобрались. Всё что видел – фальшивка. Морок среди бела дня. Стереть всё из памяти и работать дальше, – начал уговаривать себя забыть наваждение с телевизором и прозрачными дедушками.

Димка успокоился. Мы позавтракали. Я вымыл посуду, переоделся в старые вещи, в которых бродил целыми днями, борясь с бедою и её последствиями. Чем заняться, в голову не приходило. Удочек не было, а брать у мира напрокат я не хотел.

«Сразу потребовать рыбы на кукане принести, сколько не жалко», – думал я, а вот Димка идеей наловить раков загорелся.

– Одеваться? Сегодня пасмурно. Может не за раками, а за твоими судаками? Но лучше простого сазана словить, – резонно рассудил младший посредник.

– Манит куда-то. Манит. Во. Маныч. Туда ты утром собирался. Туда и помчимся, – вспомнил я Димку-рыбака из утреннего морока.

Мы оделись, обулись и, пока не явилась Настя с подкреплением из соседнего мира, вышли на лоджию, где я на скорую руку объяснил Кристалии название речки и то, что мы в ней собрались поймать голыми руками.

Плавный взлёт и дальнейшее авиапутешествие началось без приключений, и я, отвернувшись от встречного ветра, которого в этот раз не было, весь перелёт думал об удочках, наживках, подсаке и садке, которых ни у Димки, ни у меня, и ни в каком-либо попутном магазине, разумеется, не было.

Мы пролетели узенький и мелководный Егорлык, степи после него, поля, снова степи, и приземлились на берег широченного лимана неизвестной реки. Вокруг было пустынно и безлюдно, лишь кое-где возвышались пологие бугры, между которыми были промоины от воды, стекавшей в лиман после дождей.

Димка побежал к берегу и забубнил:

– Тут мелко совсем. Где и чем рыбачить будем?

– Не знаю. Но это Маныч. Может, в том камыше остров имеется? Слетаем туда, глянем? – указал я на заросли тростника очерета в полукилометре от берега.

– Вода солёная. Какая рыба тут может водиться? Какие раки? Уже варёные, что ли? – возмутился Настевич, когда попытался напиться.

– Значит, и это неправда. Всё, что было в телевизоре и до него, всё неправда, – сделал я неутешительный вывод и решил возвратиться несолоно хлебавши.

– Вон там круглый домик стоит, – указал вдаль младший напарник.

– Полетели отсюда. Не нужны нам приключения без рыбалки, – скомандовал я, решив сменить место отдыха от забот, попытав счастья в другом месте.

«Куда ты нас, красавица, занесла? Просил на рыбалку к судакам. К ракам, в конце концов», – припомнил я пожелание о доставке на Маныч и ошибочном предположении, что в нём обитают судаки и раки.

– Вот и пастух к нам идёт, – сказал Димка и кивнул в другую от домика сторону.

Я мельком глянул на пастуха и обмер, узнав в нём старого знакомого Бикмеюшку.

– А он-то здесь откуда? Перекочевал с отарой? Где здесь родники, из которых он пьёт? – начал спрашивать сам у себя, позабыв о приличиях.

– Дала-кай, – поздоровался Бикмеюшка первым.

– Кай-дала, – не растерялся Димка.

– Моя опять встречать ваша, – начал Бикмеюшка, подойдя ближе и здороваясь с Димкой за руку, как с равным.

Я тоже нехотя подошёл и пожал грубую шершавую руку пастуха с чёткими и правильными чертами лица, только вот, загорелого или просто смуглого, было не ясно.

– На рыбалка? Судак таскать? Рак пугать? – каждым вопросом угадывал Бикмеюшка цель нашего прибытия.

– Ты, часом, не колдун? – заподозрил я неладное.

– Моя не хочет быть колдун. Моя хороший. Моя понимать, где папка, а где твоя мать, – то ли, в самом деле, не мог разговаривать по-русски, то ли кривлялся пастух со способностями к чтению мыслей.

– Мы за раками прилетели. Пришли, – начал я выкручиваться. – Но без Лимонада сегодня. А вы где воду набираете?

– Моя где умей, там и пей, – махнул рукой Бикмеюшка и продолжил разговор: – Моя лодка давай, палка давай, всё давай. Твоя ловить, а моя делить.

– Нет здесь рыбы, – первым всё понял Димка и вступился за меня. – Мы бы и рады сесть в лодку и заплыть на речку. И поделиться с тобой могли бы. Только нет тут рыбы. Нет.

– Пойдём мы. А ты тут с другими договоришься, – предложил я Бикмеюшке.

– Другой тут нет. Другой тут только через пять лет. А моя рыбы хочет. Лодка там, юрта там. Палки в лодка, всё-всё в лодка. Айда! Моя помогай, потом делить, – привязался к нам тюрок, как клещ.

– Ладно. Решили порыбачить, значит порыбачим, – махнул я на всё сразу и пошёл догонять Димку, который уже бегом нёсся к юрте и новым приключениям.

«Что он так далеко от стойбища делал? Нас что ли караулил? Помогай-попугай. Делитель. Ещё и делить-то нечего. Эх, если бы не Димкины слёзы о папке, сейчас бы дирижаблем на… На… На лодке?!» – прервал я свои страдания с размышлениями и закричал во весь голос:

– Мы уже на лодке?!

Я оказался в небольшой деревянной посудине посреди того самого лимана с Димкой-помощником и двумя длинными сучковатыми палками с леской на каждой. Мы заплыли в редкие кусты тростника, привязались к ним верёвками и спокойно сидели и удили рыбу.

– Что разорался? Лови тарань на наживку. Сколько ждать можно? – возмутился Настевич.

– Как я сюда? Когда? – зашипел я Натуркой и попытался унять дрожь, охватившую всё тело. – И давно мы здесь?

– Только что приплыли. Не прикидывайся. Говори присказку, которой Бикмей научил, – недовольно прошипел Димка в ответ.

– Что-то я много чего пропустил. Как-то быстро всё промелькнуло, – пожаловался я на потерю памяти.

– Ничего себе, быстро. Целый час сюда гребли, а ему «быстро». Вон, клюёт! Подсекай, – скомандовал коллега-посредник и взглядом показал на мой поплавок.

Я не глядя подсёк и выудил незнакомую рыбу очень похожую на плотву, только шире и толще.

– Это разве судак?

– Это наживка. Режь её, – приказал напарник.

– Наживка? Она будет покрупнее карасей, что я всегда ловлю, – возмутился я, но Димка остался непреклонен.

– Обещал Бикмеюшке судаков? Режь, как он учил. В палец толщиной и поперёк, – подсказал он.

Я разрезал мигом уснувшую рыбку на несколько полосок и протянул их новоиспечённому командиру, неведомо, когда ставшего матёрым рыболовом.

– Ничего себе, у тебя крюк. На сома, что ли? – удивился я, увидев кованый крючок в руках Настевича, на который тот нанизал тельцо рыбы.

– Как учили, так и наживил, – пробурчал он недовольно и, ловко взмахнув веткой с миллиметровой леской, закинул снасть в воду, а потом прошептал присказку: – Кто зимой помереть собрался, тот мне на крючок поймался!

Я подивился присказке и тому, как смог тюрок Бикмеюшка такое выговорить, а потом наживил белого червя на свою ветку с леской, только вот, крючок у меня оказался раза в три меньше Димкиного.

Потом махнул палкой, недалеко закинув удочку, пытаясь и не шуметь, и не раскачивать лодку, и, уже глядя на поплавок, повторил присказку слово в слово.

– Клюёт, – шёпотом сказал напарник, но палкой не взмахнул, а сидел и продолжал наблюдать.

– Подсекай, – посоветовал я.

– Рано. Он сказал подсекать, когда потянет удочку.

А у меня самого потянуло. Я мигом отреагировал и подсёк свою снасть, а за мной и Димка сделал то же самое. Так мы вдвоем начали вытаскивать невидимых рыбёшек.

– Сопротивляется, – кряхтел Настевич, вываживая улов.

– Извини. Помочь не могу. У самого зимний смертник на том конце лески.

– Я сам. Он хорошо заглотил. Лучше подай железку, – попросил он не пойми чего.

Я приостановил вываживание и поискал глазами железо. Ничего металлического, кроме проволоки толщиной в мизинец в лодке не оказалось, и я протянул ему метровый кусок «железки».

– Сперва своего, а потом моего. А я пока побалуюсь. Пусть ослабнет.

Я пожал плечами и подвёл к лодке огромную рыбину, которая была такой большой и ленивой, что и сопротивляться ей не хотелось.

– Прости, братка, – сказал я громадине и, взяв под жабры, втащил трёхкилограммовую махину в лодку.

– Теперь мою, – напомнил напарник, прервав мои немые восторги.

– Подводи, – скомандовал я шестилетке, боровшемуся и с весом палки, и с пойманной рыбой.

– Сначала загни проволоку. Крюк сделай. Говорят, он колючий, и руками его не возьмёшь, – прокряхтел Настевич.

Я загнул конец проволоки и приготовился поддеть Димкину рыбку.

Рыбка оказалась знатным судаком, который то и дело пытался поднырнуть под лодку и, если не опрокинуть её, то уж точно, попробовать проколоть своим гребешком из острых колючек.

– Мы на деревянной сегодня, – крикнул я рыбине и зацепил её крюком под жабры.

Пока тащил улов в лодку, проволока разогнулась, и я собрался помочь и рукой тоже, при этом пытаясь не уколоться об иглы в плавнике, но судак, вдруг, сам запрыгнул в лодку, ударив хвостом по глади Маныча в последний раз в его рыбьей жизни. Потом, взъерошился весь, открыл рот и выпучил глаза, всем своим видом заявляя, что приготовился съесть нас обоих.

– Я его боюсь, – зашептал юный рыболов. – Давай его отпустим?

– Как отпустим? А за прокат лодки? А обещания? Да, за одну такую присказку не меньше двух судаков отдать надо, – ворвался я с головой в рыбацкий азарт. – Сколько мы ему обещали? Пары таких хватит?

– Хватит. А нам и одного такого за глаза…

* * *

– Здравствуй, половинка! – радостно кричу я своему взрослому отражению, летящему навстречу.

– Здравствуй, половинка, – отвечает оно, и мы со всего маху врезаемся друг в друга.

«Неправильно. Отвечать нужно: “Здравствуй, четвертинка”. Тоже мне, лётчик. Затормозить даже не удосужился», – думаю я и проваливаюсь в забытьё, чувствуя, как снова нестерпимо заболели рёбра.

– А затормозить? – хриплю из последних сил своей половинке и камнем падаю вниз.

* * *

– Затормозить? Ты с ума опять сошёл? – удивился Димка. – Решили домой возвращаться и нечего тут тормозить.

– Что? Снова морок с провалами времени? Или что-то с памятью? – растерялся я, когда сообразил, что лечу себе в небе Кристалии по дороге с Маныча.

– О чём бубнишь? – спросил Димка, возвращавшийся почему-то налегке.

– Где улов, спрашиваю. Мы всех судаков отдали?

– Сам же сказал, что мы самое главное получили, а остальное нам не нужно. И Бикмеюшка нас без рыбы отпускать не хотел.

– Что-то не так, – не успел я ответить Димке, как тот прямо моих на глазах исчез. – Таких фокусов со мной ещё не было. Что-то не так. Тормозить нужно. Пониже спуститься. Уже разок падал на Фортштадт. Знаю, как это бывает. И что мы такого главного на рыбалке получили, что даже от судаков отказались? – причитал я, одурев от происходившего, и вдруг увидел второго себя летевшего навстречу.

На огромной скорости ко мне приближался я сам, но только девяти лет отроду.

– Здравствуй, половинка, – закричало моё отражение или воплощение.

– Здравствуй, четвертинка, – откликнулся я и со всего маху врезался в себя.

– Теперь правильно, – сказал кто-то знакомым голосом, а я сразу же начал падать вниз.

– Затормозить надо было. Затормозить! – захныкал я в бреду или горячке, в которой оказался после столкновения.

* * *

– Сколько я вас учила? Сколько сил и терпения вложила? – выговаривает нам мама. – Что теперь делать будем? Что отцу скажем?

– Ты же нас этому и учила, – обижаюсь я на маму. – Всегда говорила, когда машешь удочкой, забираешь половинку без души.

– Правильно. Но ты же не забираешь, а домой возвращаешь. Возвращаешь! – переходит мама на крик, разнервничавшись не на шутку.

– Я растерялся, – признаюсь я и опускаю глаза.

– А вы? Горе моё луковое. Вы почему так сделали? Заполучили мозговитого, душу его, и тишь да гладь, да божья благодать? – продолжает мама стыдить младших сестёр.

– Он сам возвращать взялся, а мы толком и сказать ничего не успели, – оправдывается Ливадия.

– Выживет. Не в первый раз, – встревает в наш разговор Тазик.

– Я вам после выволочку устрою. Ох, устрою! Мало того, что с бедой совместили, а это редко хорошим заканчивается, так они ещё и перепутали всё. Душа же между ними металась и разрывалась. Теперь и вовсе разбилась на мелкие кусочки. Складывай, не складывай, а того, что было, не будет. Не будет! Вон чудо. Валяется и тормозить требует. Довели человечка. Ох, довели!

– В следующий раз… – начинаю я, но мама прерывает на полуслове.

– Уверен, что он будет? Младшие всегда забрасывают удочку к старшим и выдергивают копии тела и разума. Ко-пи-и! А старшие потом забирают их обратно. Потом уже соединяют, как я учила. Тебе младшим побыть захотелось? Душа не должна была обеспокоиться. Не должна! Её не раздвоишь, не разделишь. Она сама может часть себя отдать, но уже безвозвратно. Конечно, догадается, что на самом деле случилось, только разуму ничего подсказать не сможет. А сейчас что? Выдернули половину, домой засунули и рады. Мы сколько раз такую ситуацию обдумывали? Сколько раз внушали им, что время сдвигаем? Всё выбросить теперь? Очнётся с такими знаниями, и что? Память стирать? А табу? А правила? На службу приняли, отвечайте теперь, – ругается мама о чём-то непонятном, но очень обидном.

Я отворачиваюсь и смотрю в окно, а в соседней комнате кто-то жалобно стонет и требует что-то затормозить, что-то замедлить.

Глава 28. Неправильное раздвоение личности

Мы нажарили на подсолнечном масле картошки с луком, сварили курицу и потроха, но съесть всё это не успели, как вдруг, одиннадцатый ойкнул и весело дрыгая ногами вылетел из распахнутого окна лоджии.

– Ура! Я домой. Домой! – радостно вопил напарник и кувыркался, как акробат.

«И я домой? – удивился я, когда меня тоже выдернуло из-за стола и потащило в окно. – Но мне же ещё неделю здесь куковать».

– Он же завтра должен был. Теперь трое суток за него отбывать, – подосадовал незнакомый голос за спиной.

– Картошки зато много осталось. И курочка. И потроха, – обрадовался нашему возвращению вечно голодный Димка.

– Мы домой! – ликовал одиннадцатый и сучил ногами, на глазах превращаясь в девятилетнего мальчугана.

– Я всё это по-другому представлял, – огорчился я, будто забыл что-то очень важное. – Может, остаться? Как-нибудь затормозить?

Но куда там. И меня подхватило водоворотом времён, уменьшая вначале рост и вес, а потом и несуразную одежду взрослого жителя Кристалии. Секунда, другая и после залпа из дюжины молний я медленно приземлился посреди дедовского огорода.

– Победили, – печально выдохнул, потому как одурел от мгновенного возвращения в детство, после чего ещё сильней огорчился из-за несуразного костюма, в котором вернулся. – Интеллигентный я ребёнок. Только-только из бедовых пелёнок.

– Справился, или как? – спросил меня Павел, как всегда сидя на штатном месте.

– Значит, точно дома. Мир мой, дед мой, Армавир мой, – продолжил я свыкаться с фактом окончания бедовой командировки и уселся рядом с наставником.

– Богатый какой. И мир, и Армавир, и я. Вон скольким владеет, – по-стариковски, без всяких эмоций, выговорил дед. – Сокройся, ирод, там же за тебя хлопец отдувается. А покудова расскажи про взрослость. Про Настин мир. Как искал его, как нашёл. Выкладывай, и камень с души прочь отвалится.

Я попросил Скефия о сокрытии, но рассказывать мне ни о чём не хотелось. А Павел и не настаивал. Так мы сидели, молчали и никуда не торопились. Просто, глядели каждый в свою синюю даль и думали о своём.

Я пытался хорошенько запомнить своё короткое путешествие, но что-то внутри меня отнекивалось и сопротивлялось. Что-то колотилось в груди и заполняло голову навязчивыми и повторявшимися мыслями: «Всё позади. Всё прошло. Ничего не было. Всё позади. Всё прошло. Ничего не было».

– Дед, а дед. Когда ты оттуда возвращаешься, ну, из второго круга, ты тоже себя выжатым чувствуешь?

– Бывает. Иной раз только шашни заведёшь, а тут на тебя извозчик с кнутом. Или казак с шашкой, – отшутился старый. – Иди уже. Винца домашнего хлебни. Дрожь в коленцах, как рукой снимет. Мамке скажи, что ты сегодня хворый. Только сначала замену свою выпроводи от греха. Старались парни за вас, за путешественников. Отдувались и в школе и перед родителями.

Я встал и скрепя сердце побрёл в сторону дома. Ничто вокруг не радовало, не бежало навстречу с цветами, не кричало: «Слава победителю бед!» Так и притопал к калитке.

– Где Туман? Где «обман»? – вполголоса позвал щенка и свои замену.

Туман с подозрением покосился, но из будки не вышел, явно не оценив мой несуразный вид.

– Обман! Александр, который дежурит. Ты где? – раскричался уже в голос, но снова никто мне не ответил.

Вошёл в дом, разулся, скинул нелепую одежду интеллигента и упал на диван, собираясь вздремнуть пока не найдётся дублёр.

* * *

– Огонь! – скомандовала старшая амазонка.

Туча коротких стрел вонзилась в деревянный забор, выросший позади меня, словно из-под земли.

– Болты перезарядить! – приказала командирша.

Отряд воинствующих женщин, скорее всего из Амазодии, начал перезаряжать арбалеты, чтобы исправить оплошность и пригвоздить-таки меня стрелами к забору.

– Может, обойдёмся без ваших фокусов? – спросил я главную амазонку-командиршу. – Договоримся, как люди?

– Ещё пара залпов и договоримся, если не описаешься, – бесцеремонно заявила командирша.

– С чего бы мне опи… обпи… Ё-моё. Я же в мороке. А вы, значит, игрушечные. Ха-ха-ха!.. – рассмеялся, не сумев выговорить нужного слова.

Новый залп впился в доски и осыпал меня щепками, а я сразу же взлетел вместе с забором, намертво приклеившись к нему спиной.

– Помедленнее, пожалуйста. Хочу всё разглядеть. Помедленнее! И маши крыльями. Маши, забор! К тебе обращаюсь. Оба же сейчас рухнем, – кричал я всякую околесицу, ничегошеньки не в силах изменить в очередном мороке.

Но никто меня не слушал, никто не помогал, никому до меня не было никакого дела.

Оторвавшись от забора, продолжавшего планировать куда-то вдаль, я камнем полетел вниз. Недолго думая решил не участвовать в мороке, зажмурился и заверещал:

– Не слишком ли часто я падаю? Можно в этот раз без мороза и помедленнее?

* * *

– Вернулся уже? – разбудил меня неизвестного номера Александр, избавив от очередного кошмара.

– Как видишь. Сам-то где пропадал?

– У себя был. А с утра в твоей школе. Отдувался, как и положено. Днём-то на кой тут сидеть? Когда все с работы приходят, тогда другое дело.

– Номер мира скажи, и как люди поздороваемся, – попросил я близнеца, но не дал тому рта раскрыть и начал жаловаться на всё подряд. – Я недавно примчался. Ещё шальной. Только что взрослым был, а тут раз! И опять огурец. А вас никого. Туман и тот не признал.

– Я пятый. У тебя мы все с первого по пятый дежурили, – вклинился в мои причитания близнец. – Пока ты больным прикинулся, я сбегу? Конец дежурствам?

– Мы оба вернулись. Так что, передай братьям, что заменам конец.

– Все знают, что вы там встретились. Но, вроде, один должен был задержаться, – замялся Александр-пятый.

– Должен был, или не должен, но мы оба вернулись, – устал я объяснять и снова улёгся.

– Когда нас соберёшь, чтобы о приключениях рассказать? – не отстал от меня сослуживец.

– Когда соображать начну, – сказал я Александру, и тот явно разочаровался в герое-победителе.

Когда он ушёл, я попросил Скефий вернуть мою видимость и повалился на кровать дожидаться мамку, папку и Серёжку. Лежал-лежал, и снова угодил в бредовый морок в котором опять не нашёл смысла, а потому старался не принимать в нём участия.

* * *

– Ваше высочество, – разбудила меня мама. – Где вас в штатское переодели? Куда школьную форму дел? В стирке нет, в доме нет. Поменялся на это?

Мама разглядывала мой нелепый костюм, взятый напрокат в Кристалии, и что-то мне подсказывало, что именно сейчас и начнётся та самая «тёплая» встреча вернувшегося с победой сыночка-путешественника.

– Не смог постоять за себя? – расстроилась мама, непонятно из-за чего. – На язык вон, какой острый, а на расправу жидкий.

Я помалкивал, соображая, что же такого натворили сменщики, отчего со мной так нежно и безнадежно беседуют, махнув на воспитание рукой.

– Сняли с тебя форму, а нарядили в костюм-тройку? Ой, горе моё луковое. Что же с тобой делать? – загрустила мамка ещё больше. – Покупать новую не буду. И не надейся.

– Не надо покупать. На меня так никаких серрублей не напасёшься, – попытался хоть как-то её успокоить. – В школу в этом костюме ходить буду. Ей Богу, так и сделаю.

– Бредишь? Папка с работы придёт, сам с ним разговаривай. Взрослым стал, так по-взрослому и разговаривай, – почему-то успокаивала меня мама. – Я теперь на школьные собрания, на вызовы родителей, ни ногой. Разбирайтесь сами. Мне одного Серёги за глаза хватает.

Мама ушла, утащив в стирку импортный комплект из кристалийской рубашки и костюма, а я захотел взглянуть на себя в зеркало, чтобы выяснить, что же на мне сейчас такого жалкого нарисовано, если уже нельзя уши накрутить, как следует, за полную утрату совести и школьной формы в придачу.

– Здравствуй, душенька. Выходи на разговор, – позвал я, глядя на отражение с потухшими глазками.

Зеркало всё повторило, отразив моё плачевное состояние, а вот душенька, по всей видимости, взяла выходной.

– Звякнешь, когда поговорить захочешь, – отмахнулся я от зеркала и начал одеваться в домашние и такие родные вещи озорника и гуляки по осенним улицам Армавира.

– Какое сегодня число? – спросил я маму, не найдя на положенном месте отрывного календаря. – Где календарь?

– Не нужно было его Серёге давать. Он его «прочитал». От начала и до конца прочитал. Теперь его Туман дочитывает, – поведала мама о бесславной кончине моей надежды на прозрение.

Я воспользовался заминкой и прошмыгнул во двор. Какая была погода, какое число, какой день недели, ничего из этого я не знал и боялся ещё сильнее расстроить маму с её жидким луком и горем со стиркой.

Серёжка, притопал со своей работы и уже вовсю трудился с Туманом. Несколько мелких клочков календаря валялись здесь же. «Кто-то, заменяя меня, получил взбучку за календарь, а отыгрался на Тумане. Поэтому он не встретил меня щенячьей лаской», – решил я, что догадался обо всём сразу и, взяв брата за руку, крикнул маме:

– Мы на улице. Гуляем, пока папку не встретим.

Привёл Сергея к Павлу как раз вовремя, когда колосс рокотал своими «бум-бум-бум», а Угодник что-то разглядывал у него под сиденьем. Дед царствовал на штатном месте, и из всех нас получилась идеальная мирная картина.

– Родня у меня! – встретил Серёжку Николай и, забросив мотоциклетное занятие, подхватил племянника на руки. – А ты чего такой?

Он перестал возиться с братом и пристально всмотрелся в мою физиономию.

– Дед, видишь? Наш герой вернулся домой, – невесело сказал Угодник, а потом о чём-то с ним зашептался и опустил Сергея на землю.

Я не стал к ним прислушиваться, а сам начал выгуливать маршировавшего братишку по улице.

– Эй, ветеран бедовых походов. Рассказывай, почему такой пасмурный? Что-то со сменщиками не так? Натворили, убежали, и хвосты свои поджали? – спросил Угодник, пытаясь меня взбодрить.

– Всё нормально. Я один только неправильный. Прибыл в несоответствующем обмундировании. Их взрослый костюм прихватил и по пути уменьшил. Получился фрак-смокинг неясного покроя и расцветки, как платье у троюродной сестры Светки. В школу теперь в нём ходить буду, – поведал я об очередной напасти.

– Мамка из-за этого лютует? Не должна, вроде. Беседовал я с ней о твоём воспитании, – сказал Николай. – С формой я всё улажу. Ещё какие сюрпризы вместо победного приза?

– Пока никаких, – ответил я, а Угодник снова зашептался с дедом.

Павел закивал головой, о чём-то соглашаясь с Угодником, тот вскочил на монстра, газанул раз-другой и укатил солидно и неторопливо по дедовой улице в сторону «Родины».

– Иди сюда, воспитатель, – позвал меня дедуля. – Поговорим за жизнь.

Я изловил Серёжку, пытавшегося перекричать и догнать Байка Давидовича, но так и не сумевшего, ни того, ни другого, и присел с ним на американскую лавку.

– Николай за формой. А мамке скажи, что прежняя утрачена при совершении благой миссии, – раскрыл дед тайну перешёптываний с Угодником. – Никола поддакнет, ежели что. Не получится у него, тогда я своим костылём поддакну так, что небо содрогнётся. А та кацавейка, что на тебе была, скажешь, выдана на замену для возвращения в родные пенаты.

Получится, что соврал, но и правду сказал тоже. В голове у неё всё спутается, а мы выпутаемся.

– Она думает, её с меня хулиганы сняли, а тот костюмчик из жалости одолжили. А я ей ни «да», ни «нет», так и не сказал. Горе, говорит, я у неё. И луком обзывает, – поведал я о страданиях, дождавшихся витязя в чужой «шкуре» на пороге родного дома и родного мира.

– Обо всём этом через неделю поговорим. Так Угодник просил сделать. А покуда, адаптируйся к обстановке и замахивайся на следующий поход. Школу, опять же, поправить нужно, чтобы всё по уму. И не в головах, но и не в хвосте. Уловил? – инструктировал дед, забегая вперёд с планами на мой счёт.

– Меня уже вся команда дожидается со сказками. Одиннадцатый сейчас с три короба наврёт, а мне потом оправдываться. Завтра же нужно сходить к ним, – высказал я пожелание, выполнять которое совсем не хотел.

– Вон, батька твой с работы идёт. Если Николай не успеет с ним сегодня переговорить, тогда завтра, в субботу значит, поболтает. И подвиг неизвестного героя неизвестных мировых бед распишет. И костюмчик новый всучит с благодарностями, – по секрету пообещал дед.

– Завтра суббота? А сегодня какое число? – вспомнил я о том, о чём хотел узнать больше всего.

– Пятница с утра была. Двадцать первое сентября. А ты на что надеялся? – спросил дед, и я умчался с Серёгой под мышкой догонять папку, позабыв поблагодарить наставника и за обещание уладить с формой, и за такую хорошую дату, как канун субботы и воскресенья.

– Не пойду завтра в школу, – обещал я Серёжке. – Книжки лучше с тобой почитаем.

Мы догнали папку у калитки и все вместе вошли во двор.

«Только бы не на рыбалку. Только бы не на рыбалку», – загадывал я, надеясь, что папка не запланировал на выходные поездки на природу, но моим надеждам не суждено было сбыться.

– Завтра после школы к бабушке Наташе поедем. Там ты будешь за Серёжей присматривать, а мы с отцом помогать ей на огороде, – получил и я, и папка, и Серёжка мамкин ультиматум, не подлежавший обжалованию.

– Настоящий матриархат, – вырвалось у меня с досады.

«У деда завтра отсижусь. На кой мне в чужом фраке в школу идти?» – пообещал себе, по-своему распланировав, хотя бы, половину субботы.

«И в женских мирах рулят папками, и в мужских мирах от мамок никакого покоя», – думал я, засыпая после ужина, свиданья с телевизором, игр с братом и разговоров с папкой, с которым ещё утром был ровесником.

Глава 29. Здравствуй, четвертинка!

«Идти, или не идти?» – решал я, когда мне не дали прикрыть курткой костюм интеллигента, объяснив, что погода ещё тёплая, а дорогую вещь, просто так, мне теперь ни за что не доверят.

– Ну, ты и вырядился, – нарвался я на соседа и одноклассника Вадьку, когда тот вынырнул из своей калитки.

«Два года хожу в школу, и всего раза три с ним в попутчиках. А сегодня, как нарочно. Теперь не соврёшь, что заболел и остался дома, и при нём не пройдёшь мимо школы. Придётся позориться», – успел пораскинуть мозгами, пока дружок по уличным и школьным приключениям догонял меня сзади.