Текст книги "Кристальный матриархат (СИ)"
Автор книги: Александр Нерей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)
Я взбодрился, повеселел от воспоминаний о приключениях в мирах своего круга, и ответил:
– Ничегошеньки, кроме удивления. Но если по правде, струхнул, как незнамо кто, застигнутый на месте преступления.
– Подробнее. В лицах, пожалуйста, – потребовала мама Кармалия. – Мы тут не скучать собрались.
– В лицах, так в лицах, – вздохнул я и начал расписывать своё незабываемое приключение. – Ох, и испугался я тогда, несмотря на то, что Татисий своим воздушным пулемётом предупредил, что явился кто-то из наших и попросил невидимость. Вот я и кумекал. Мир-то одиннадцатый, а Калика вот он. Припёрся в Татисий и перепугал до чёртиков. А мне же с ним встречаться строго-настрого запрещено было. Дед такие условия поставил.
А Калика здоровается и говорит, что прибыл от Угодника. Мол, Николай у меня, у будущего, всё узнал и прислал поймать для сообщения. Потом, беда, говорит, с Богом вот-вот произойдёт. Ноги, говорит, Богу переломают и в милицию его заберут. И это всё я, который будущий, наплёл. А он, наивный и доверчивый, мне прошлому передаёт. Умный он человек после этого? Будущее змеиным хвостиком вильнуло, бац, и я во втором круге с шашкой наголо на тёток войною.
– Стоп. Вернись к тому, что ты будущий наплёл себе прошлому, – прервала меня Стихия.
– Откуда знаю, что у меня старого на уме будет? Или было. Не запутывай меня, пожалуйста, – попросил я свою защитницу.
– Ты не допускаешь, что Калика тебе правду сказал? – спросила Аквария.
– Мог сболтнуть, если для дела, – согласился я.
– Тогда почему не допускаешь, что я всё по твоей просьбе сделала? И крестик взрастила-слепила. Лодки с бочками заказала и обвязала. И метку тебе не поставила, а с носом оставила.
– А на кой… Ой! – осёкся я. – Я, который будущий, попросил тебя об этом? Вот я, который прошлый, балбес.
– Ещё какой. Спрашивай, да судить тебя начнём, – вступила в разговор Ливадия.
– Ты-то с какого бока прилепилась? – удивился я и уставился на вредную сестрёнку Кристалии.
– С бедового. С бедового бока! Ты же должен неделю в бедовом мире пробыть? Должен. Тогда почему всё время в Кристалии? С утра до ночи всё шлифуешь и полируешь. Глаз ко мне не кажешь. Неделю ему ещё. Неделю! Не меньше. И хода в Кристалию не давать, – разнервничалась Ливадия и вскочила с трона.
– Он всё правильно хочет сделать. По-человечески. Мог бы проспать на диване свою неделю? Мог. Что бы вы тогда делали? Раньше парня отпустили? Не верю, – вступилась за меня Кармалия, не соблюдая положенного ей нейтралитета.
– Спрашивай, – напомнила Стихия.
– Зачем я всё это просил? – еле выдавил я из себя.
А под ногами, вдруг, забегал невидимый жучок, издавая почти неприятный звук: «Ц-с! Ц-с!». Пока я шарил глазами по полу, слово опять взяла Стихия:
– Чтобы на этом суде аннулировать приговор о штрафной неделе. Чтобы домой вовремя вернуться. Ты бы и сам до всего додумался. Только постепенно, не так быстро, как сейчас получилось.
И с женским начальством в Майкопске по-другому бы разговаривать пришлось. Чтобы тебя потом по всей Кубани не разыскивали, я представилась столичной штучкой. А всё, как ты будущий сказал, так и вышло. Теперь сам разбирайся. И метку свою можешь хоть сейчас получить. Только теперь, вроде как, она ни к чему.
Стихия закончила речь защитницы и затихла.
Жучок снова забегал, шикая на меня своим «Ц-с!»
– Он в таком объяснении поймёт? – спросила Кристалия у Кармалии.
– Душа-то с ним. Всё понять должен, – невольно вырвалось у Ливадии.
После упоминания моей душеньки, Кармалия тоже встала с трона и с грустью в голосе сказала:
– Ой, мальчонки. Ой, девчонки. Прямо, беда с вами. Душу-то пополам не разломишь, как яблоко. И должна была вернуться, но с вами осталась. Понравились вы ей. И всё теперь кувырком да наперекосяк. Одним словом, головастая душа. Давайте, закругляясь с нашим судом, всё и проверим. Как монетку подбросим. А там глянем, что нам папка-творец приготовил.
– Так останется он? На недельку бы, а? – взмолилась Ливадия.
– И у меня из-за Новой Зеландии времени меньше будет за ними присматривать: аврал. Срочное заселение новых земель, – посетовала на что-то Кристалия.
– Я за ним присмотрю. Я. Повелась… Теперь, только в открытую помогать буду. Что хотите со мной делайте, – ультимативно заявила Стихия.
– А что с проходом? – спросила Ливадия.
– Потом решим, – отрезала Кармалия. – Кстати, я тоже внесу свою лепту. Пусть Скефий лучше на меня пеняет, чем на вас. И ты, Головастик, когда в мебельный снова пойдёшь, не замахивайся на «Классику». Бери два «Трио». Запомнил? Чтобы не тратить время на… Чтобы не тратить время. Эх, яблочко. Куда ты катишься! – невесело, но песенкой закончила разговор Кармалия.
А жучок в третий раз начал скрипучие рулады: «Ц-с! Ц-с!»
– Дезинсектор! – крикнула кому-то Стихия, и жучок сразу умолк.
– Испытывайте, и дело с концом, – вздохнула Ливадия.
– Куда умываться пойдёшь? – строго спросила у меня Кристалия какую-то нелепицу.
– Твоими слёзками… – начал я полушутя.
– Следующий вариант, – сказала Кармалия.
Я крепко задумался над таким глупым, по моему мнению, вопросом.
«Куда бы я хотел? Домой, а там под краном? Сентябрь кончается. Холодная уже вода в кране. И на рыбалку с папкой не успел наездиться по теплу да с ночёвками. Куда бы сходить умыться? На Чёрное море, в Джубгу? Там вода солёная. Засохнет на лице и чесаться будет. Хоть на пляж иди умываться, а сам думай, что на море. Или на рыбалке. И Кубань там рядом. Решено», – покончил я с думками и озвучил незатейливое решение.
– На Второе городское водохранилище, – бодро заявил судьям.
– Сами всё видели. Ни жучок, ни душа, ни мы с вами ему ни взглядом, ни намёком, – грустно вздохнула Кармалия.
– Может, не всё ещё потеряно? – спросила Кристалия с надеждой.
– Время не тянем. Больше не тянем. Возвращаем его в нормальный человеческий режим. И без фокусов. Договорились? – закончила суд Кармалия.
Я ничегошеньки из их о разговора не понял, да и не хотел понимать. От грусти в глазах Кармалии у меня защемило в груди, зазвенело над головой колокольчиком, давая понять, что натворил что-то опечалившее её, а вот что именно, так и не смог взять в толк.
* * *
«Выбрал для умывания городское водохранилище с пляжем. Что с того? Где лучше было умываться? Слёз Кристалия пожалела. У Насти с Димкой и так поутру умоюсь. Под краном дома? Может, и нужно было, да как-то неохота», – размышлял я не спеша, пока не осознал, что оказался в любимом месте.
– Я всё ещё в мороке и всё ещё ребятёнок? Городские водохранилища и пляжи. Тут я со всеми мирами веселился, – обрадовался я. – За нос меня таскали. Сегодня точно сбегаю в сторону будущего. Вот, значит, чего они перепугались? Ура! Всё узнаю. Хоть одним глазком, но гляну на него.
Я запрыгал на одной ножке и крикнул в небо:
– Хоть недолго себя человеком почувствовать. Надеюсь, этот морок не очень короткий?
– Ц-с! Ц-с! – ответил тёмно-зелёный жук и пролетел мимо.
Я перестал прыгать и уставился на жука, а тот не кружась, не вертясь, устремился прямиком к тому месту, где я в прошлом мороке разговаривал со своим взрослым отражением.
– Загляну снова в воду. Вдруг, он и в этом мороке отражается? Заодно умоюсь, как Кармалии обещал.
Отложив планирование дальнейших действий и разглядывание ярких морочных пейзажей, я подошёл к берегуводохранилища и осторожно посмотрел в воду, ожидая увидеть небритого старичка. Но никто не появился и не отразился, поэтому я смело опустился на колени и начал обещанное умывание.
Только потянулся к воде, как она, вдруг, фонтаном брызнула в лицо. Не только брызгами, а ещё и кулак мужика-отражения выскочил из воды и треснул мне по лбу. Не больно, но обидно. Ещё и вымочил всего с головы до ног.
– Что же ты делаешь! – благим матом заорал я на мужика, возмутившись его подводному коварству.
* * *
– Я же говорил, что только так его разбудим, – радостно сказал Димка мамке Насте.
– Что же ты делаешь, – повторил я малолетнему извергу, окатившему меня водой из ковшика, и тут же забыл о пляжном кошмаре.
– Крест обещал поставить, а сам дрыхнешь. Ещё на мамку ногами брыкаешься. Пошли завтракать, – упрекнул меня новоявленный начальник. – После креста в мебельный спецмаг. Чтобы к вечеру хотя бы кровать для маманьки привезли.
– Молодец, что разбудил. Покомандуй, пока в себя приду, договорились? – попросил я напарника.
– Когда тебя не добудился, без разрешения мамке три серрублика выдал. На скоросъеды. Больно молочка захотелось… Верному Ответу дать, – замялся Настевич, признаваясь в содеянном.
– Какие такие скоросъеды? – не понял я спросонья.
– Это скоропорты. Только они у нас не успевают портиться. Вот их и прозвали скоросъедами. Сметана, молоко, колбаса. Всё, что льда требует для хранения, – объяснил домовитый недоросль.
– Понятно. Мог бы сам позавтракать, а мне с собой завернуть. Чтобы время не тратить. Сдаётся, что теперь у меня всё гораздо медленнее будет получаться, – сделал я неожиданное умозаключение.
– Да… Только… Верный Ответ! – взвизгнул маленький хозяин и выскочил из комнаты.
Димка с Настей всё нужное завернули в дорогу, избавив меня от лишних разговоров, комплиментов и прочих сантиментов, на которые я не был горазд ни в девятилетнем обличье, ни во временном взрослом.
Верный Ответ поселился в овощном ящике на лоджии с перспективой зимнего переезда в Димкину комнату. Настя была не против нового члена семьи, особенно после нашего балконного приземления, и перестала удивляться моим ангельским способностям, ещё не подозревая аналогичных в сыночке.
Димка, пользуясь моментом, уверил её, что именно я сделаю так, что ни одна крещёная душа о Верном Ответе не узнает. А мне, хоть и приятно было видеть беду выздоровевшей и повеселевшей, но, всё равно, в душе я её опасался, как женщину, как мамку, как полноправного члена правителей этого мира.
Тем более, вспомнив свои вчерашние речи на лодочной трибуне, не без оснований полагал, что скоро весь Армавир узнает и про дирижабли, и про революцию станичников, и про крест на Фортштадте, и обо мне, возмутителе тишины и спокойствия, Сашке-Кресте.
* * *
Я пришёл в себя, отсчитал пятьдесят рубликов в карман, двенадцать Насте, на уплату долгов и аренду ледника, памятуя о закупке мебели и товарище Яблоковой, которая, стоя на страже порядка, грозила мебельной конфискацией.
Потом попросил Кристалию о небольшой дымке над Армавиром, чтобы лишние глаза не увидели нашу возню на Фортштадте. Кристалия тут же заволокла осеннее небо лёгким туманом, и мы, вооружившись авоськой со скоросъедами, шагнули с лоджии в грузовую площадку дирижабля, не видимого ни одной живой душе, кроме Насти.
Такую цыганочку я попросил у Кристалии специально для Димкиной мамки. «Пусть к чудесам привыкает», – решил во мне Сашка-Крест. А вот Димка незамедлительно и по-деловому начал разворачивать свёртки, раскладывая их содержимое на доски кузова. И мигом вцепился зубами в пирожки, не хуже одичалого Барбоса, отгавкиваясь от меня голодными аргументами.
– Почему бы не покушать? Ням. Мы же только сверху покружимся. Ням. А крестик сам, как надо встанет. Хрум. Всем только покажется, что мы его поднимем. Хрум. Бульк.
– Я же сам собирался его поставить. Сам. Но, всё равно, дирижабль ненастоящий. Жалко, конечно, но мы тоже не настоящие лётчики. Законов воздуха, неба, ветра… Да ничего мы с тобой не знаем, – расстроился я с утра пораньше.
– Вырастем и узнаем. И настоящий дирижабль сделаем. Пусть не такой красивый, но сделаем обязательно, – успокоил меня напарник.
Мы перекусили всем, что собрала Настя и запили молоком из бутылки. Подлетая к Фортштадту на уже видимом для всех дирижабле, приготовились к таинству установки православного крестика.
– Попадья, – перепугался Димка и выронил из рук молочную бутылку, которая камнем булькнула в Кубань.
– Не дрейфь, пехота! – зарычал я, пробуждая в себе отвагу для смертного боя, и взглянул вниз.
Но картина была мирная, крики с приветствиями точно такими, как вчера, телеги, мужики в фуфайках, женщины в платочках, почитай, вся станица собралась на бугре в честь такого события. Никто не суетился, не стеснялся, не прятался, а страшная только для Димки попадья чинно готовилась к церемонии освящения восьмиконечного красавца и работы по его установке.
Мы зависли над опутанным верёвками крестом, и я попросил Кристалию сделать всё что понадобится самой, напомнив о нашем с Димкой нежном возрасте.
После того, как она дала тёплое согласие, я высунулся с грузовой площадки и начал изображать руководителя.
– Готовы? – рявкнул вниз, что было мочи, и увидел, как Кристалия опустила вниз верёвку с крюком, размотав её с металлической лебёдки, появившейся на площадке. – Ай, молодец, – тут же похвалил её за находчивость.
– Кубань как мамку люби! А её врагов жги, коли, руби! – загорланили станичники, давая понять, что уже заждались, и что у них всё готово.
Попадья с женщинами загнусавила религиозную песню, слов которой мне было не разобрать, потому, как мужики, не обращая на них внимания, продолжали кричать про Кубань и её врагов, и, конечно, командовать работой по установке креста.
– Зацепили! – перекричал всех Чехурда. – Вирай, покуда безветрие. Вверх помалу! Баб только корешком не смети.
Лебёдка зажужжала, крест ожил и медленно, но уверенно встал во весь рост.
– Лицом на восток! – не унимался Чехурда и размахивал руками, то ли на нас с Димкой, то ли на братьев-станичников.
И я, и Настевич во все глаза дивились картине, разворачивавшейся под нами на выбранном Стихией живописном склоне Фортштадта.
Попадья кропилом разбрызгивала на всех святую воду, а её помощница размахивала дымившим кадилом. Зрелище трогало душу, мужики метались, подтаскивали камни, размешивали цементный раствор, а мы с Настевичем ангелами парили над земной суетой.
– А папина душа это видит? – в тон моим мыслям спросил прослезившийся Димка.
– Конечно видит. Ради него мы всё затеяли. Ради памяти о нём. Все души это видят и обливаются слезами радости, – успокоил я ребёнка, понадеявшись, что так и есть на самом деле.
– Все умершие видят? – уточнил мальчишка.
– Души не умирают. Их Добрая тётенька провожает в рай. А сейчас и все живущие души видят, и все усопшие. Разве без их помощи у нас бы с тобой получилось?
– Видят, – согласился карапуз. – Такой большой нельзя не увидеть.
– Будь он поменьше, всё одно бы видели.
А крест уже встал вертикально и ровно. Металлическая труба перевесила всю конструкцию, потому что станичники грамотно его привязали к нашему крюку. Или Кристалия всё сделала с самого начала сама. Я не стал об этом задумываться, а поблагодарил мир за всё сразу.
– Спасибо, Кристалия, – зашептал, глядя вниз. – За помощь, за мужиков твоих, за дирижабль, за сердечное отношение к моим фантазиям. За всё.
Крест плавно, под жужжание лебёдки, опустился, вставляя свой корешок в ракушечную скважину, и тут же врос им в кубанскую землю, а мужички засуетились с отвесом, камнями, раствором, и радовались, что работа спорится в их, умеющих всё на свете, руках.
Через час всё было готово и, под крики с подбрасыванием шапок, станичники забегали, как ошпаренные и поздравили друг дружку с незабываемым событием, участниками которого стали.
Кристалия смотала верёвку с крюком на лебёдку, которая тут же исчезла, и начала выматывать вниз верёвочную лестницу бесконечной длины, прямо с нашей грузовой палубы, не озаботившись ни катушкой, ни её каким-нибудь свёртком или мотком.
– Это на кой? – забеспокоился я. – Чтобы они сюда залезли?
– Смотри. Уже один лезет, – подтвердил мои опасения Димка.
Снизу не кто-нибудь, а сам Чехурда с невесть откуда взявшейся шашкой наголо, уже карабкался вверх, собираясь отрубить мою и Димкину голову, и принести нас в жертву как агнцев, ради праздника.
– Ах, – вздохнул с облегчением напарник.
– Что там? – дрогнувшим голосом спросил я, не решаясь взглянуть на озверевшего станичника.
– Верёвки с креста срубает. Чтобы не остались после нашего отлёта, – объяснил малец, оказавшийся и любопытнее, и смелее меня.
Вокруг дирижабля моментально собрались десятки невидимых душ и рассмеялись раскатистыми голосами надо мной и моим страхом.
– Слышишь, как твой папка смеётся? – промямлил я, кое как переборов неприятные ощущения.
А души пуще прежнего захохотали, сотрясая всё вокруг. И воздух, и дирижабль, и нас с Димкой.
– Может это не они? – засомневался маленький смельчак.
– Теперь вижу, что не они. Это миры о почти тридцати садовых головах надо мной измываются. Смейтесь, хоть порвитесь. Мне вас всех не страшно, а Чехурду одного страшно, – сказал я, а потом шагнул к ограждению грузовой площадки.
Чехурда уже закончил махать шашкой и под общее улюлюканье спрыгнул с лесенки на травку. Кристалия мигом втащила верёвочную конструкцию обратно на грузовую площадку, а я залюбовался плодами фантазий, воплощённых в жизнь чужими, не только человеческими, руками.
– В магазин или в станицу? – спросил Настевич, что означало окончание наших мнимых небесных трудов.
– В станице же никого нет. Все на закладке памятника. Так что, в мебельный. Только сначала нужно скрыться на дирижабле. Потом, и его родимого растворить в воздухе, и нас вместе с ним. У дверей магазина вернёшь нам видимость, – наказал я мальцу-удальцу, окончательно отделавшись от страхов и миров-невидимок.
Небо вокруг прояснилось, и мы помчались прямиком через Фортштадт, и дальше, в сторону Горькой балки, в сторону Змеиной горы.
– По Бикмеюшке соскучился? – спросил я командира.
– Двадцать вторая рулит, не я, – открестился он.
– Ладно, – согласился я с Кристалией. – Заодно на канал глянем. Скорей всего, его ещё нет, а есть нетронутый Егорлык. Узнаем, как всё раньше было.
И вдруг, мы со всего маху врезались в невидимую стену. Причём, мы с Димкой и вдвое похудевшей авоськой врезались и замерли в небе, а дирижабль спокойно пожужжал себе дальше.
– Стало быть, Егорлык отменяется, – сказал я себе, Димке и авоське.
Над головой кто-то коротко хихикнул, и нас троих с силой дёрнуло назад и понесло куда-то с ужасавшей скоростью и свистом в ушах.
– В мебельный нас. В мебельный! – командовал я неопытному извозчику, понадеявшись, что приказы воспримутся, как шутка.
Глава 22. Голландская цинга
Перед приземлением у мебельного мы замедлились и развернулись лицом к цели нашего путешествия.
– Слава тебе, Господи, – перекрестился Димка.
Опустившись на ноги, я начал благодарить Кристалию за доставку. Собирался попросить размагнитить нас с Димкой от невидимости, но получил толчок в спину и пулей влетел в распахнувшуюся дверь магазина.
– Должник, – потирая руки, прокомментировали грузчики моё скоростное прибытие, а после появления Димки, уточнили: – Должник с сыночком.
«Видимые, значит», – скумекал я и пошёл искать продавщиц.
– Почему меня на улице бросил? – налетел с претензиями «сыночек».
– Меня же двадцать вторая в магазин забросила, – поплакался я, пытаясь почесать спину, которая и не болела вовсе.
– Что покупаем? Кровать? – смягчился Димка, вспомнив, как сам кандибобером добирался до мебельного.
Не глядя на выставленные образцы, я сразу подошёл к знакомой продавщице с длинным языком и бесчувственной душой.
– Снова к нам? – ехидно спросила она.
– Куда же ещё? Мне бы повторить кое-что из прошлых покупок. А то под конфискацию попал, – соврал я, глядя в её равнодушные глаза.
– Яблокова может, – посочувствовала она или позавидовала домкому, я так и не понял. – Что вам?
– Стол такой же. Пару мягких стульев, как давеча брал. Кровать двуспальную. Матрас, опять же. Подушки тем же числом. И диван самый лучший добавить. Даже с двумя креслами, чтобы в один цвет с диваном. И всё, – закончил я перечислять перенесённую в Ливадию мебель и не купленную в прошлый раз.
– А шкаф почему не берёте? – спросила продавщица.
– В зале же их, вроде, не было, – смутился я и начал осматриваться, надеясь увидеть шкафы. – Неужели завезли?
– Они всегда есть. Были, есть и будут, как завещала Крупская! – торжественно выговорила продавщица и расправила плечи, выпятив грудь вперёд.
– Можно узнать какие имеются? – осторожно спросил я памятник, в который превратилась женщина, а сам подумал: «С этаким добром точно на шведскую лесенку не пролезешь».
– Ах, да. Вы же у нас справочный, – вздохнул и ожил памятник, вмиг обмякнув. – «Мини», «Левый Дуэт», «Правый Дуэт», «Трио», «Размах» и «Классика». Всё, что положено, всё есть. Традиции соблюдаем, стилизацию выдерживаем. Двери открываются и снаружи, и изнутри. Жене, или сестре, точно понравится, вот увидите.
«Какой же взять? – задумался я не ко времени. – Поди, не глядя, разберись. Ещё изнутри открываются. И всё согласно женской традиции. Они что, целиком в шкафы залазят, а потом, выход из них ищут?»
Я перестал рисовать мысленные карикатуры на женщин, заблудившихся в шкафах, и решил взять что-то среднее.
– Что там между самым мелким и самым крупным, то и заверните, – озвучил незатейливое решение.
Все вокруг рассмеялись над моим выбором, а, может, надо мной, шизофреником.
– «Трио»? Может «Классику»? Или у вас квартира нестандартная? – с издёвкой спросила продавец-вымогатель.
– Стандартная у него квартира, – доложили грузчики-сборщики.
– Только «Трио», – настоял я.
– А свои вещи на балкон? А вещи ребёнка? – не унялась злыдня в синем халате.
– Ребёнку тогда тоже «Трио» заверните. Пусть Яблокова потом конфискует, хоть до пенсии, – разгорячился я, а душа запела: «Эх, яблочко. Куда ты котишься? К Яблоковой попадёшь – не воротишься».
«Сразу ей одно Трио подарю, чтобы больше ни ко мне, ни к Насте не приставала», – принял я твёрдое решение.
Мне насчитали. Я расплатился. Мне пообещали сегодня же все доставить, я согласился и сразу к грузчикам.
– На водку за оба раза, – встретили меня грузчики.
– Одну «Трио» к первому подъезду. Для домкома Яблоковой. Остальное, куда мамка скажет, туда занесёте. Вот вам серрублик, – собрался уже вернуть должок, но грузчики перепугались моей щедрости и начали отнекиваться.
– Много это. Чересчур. Не возьмём столько с больного человека, – наперебой разноголосицей начали они отнекиваться. – Мы не звери. Не бабы. Это Мариновна зверюга, а не мы.
– Ладно вам. Аванс это. Всё в квартире по уму сделайте. Вешалки, шпингалеты, всё, на что глаз глянет, и рука поднимется, всё в ремонт. Не сегодня так завтра, или когда время будет. Мне сестру жалко, вдовая она, – закончил я уговоры, и грузчики охотно согласились помочь.
– Инструмент у нас завсегда с собой. Айда грузить подводы! – скомандовали они себе, и пропали из глаз.
Я вернулся к стойке продавцов и выдал им вместо прощания:
– До угла Анапской с Черноморской, а там вправо. Потом, соответственно, налево.
– Знаем, – каркнули на меня упитанные вороны в халатах.
Я прогнал наваждение с воронами подальше и вспомнил, что давно потерял Димку из вида.
– Где пострел-самострел? – спросил у Кристалии и получил очередной толчок в спину, поэтому, не успев каркнуть, вороном выпорхнул из магазина.
* * *
У входа в мебельный спецмаг будто из-под земли выросла деревянная ракета «Восток-1». Как во дворах пятиэтажек или в детских садах моего мира, просто один в один. Необхватная в ширину, с большим круглым иллюминатором без стекла, игрушка, одним словом. Обычная забава для детей ясельного возраста, только без двери для входа-выхода.
– Твоя работа? – спросил я у главного ракетного конструктора, одетого точь-в-точь как Угодник.
– Нет. Я просто играю.
– А кто в чёрный скафандр вырядился? – не поверил я брюнету.
– Сам в таком же, – огрызнулся Димка.
«Ёжики-морковки, – чуть не заревел я белугой, когда, наконец, обратил внимание на своё скафандровое облачение. – Поэтому мне все вокруг воронами кажутся?»
– Залезай. Глянь, как пульт моргает, – захотел Димка поделиться со мной ракетным счастьем.
– Нам с тобой такие костюмчики в самый раз. Извозчик-то наш расшалился сегодня, – заблудился я в недавних приключениях и проигнорировал просьбу Настевича.
– Вот нажму на красную кнопку и один на Луну улечу! – потерял терпение космонавт-недомерок и пригрозил на полном серьёзе.
– Какую ещё кнопку? – очнулся я, наконец, и подошёл к ракете, чтобы заглянуть внутрь.
– Вот на эту, – указал командир корабля, когда я уже по плечи втиснулся в иллюминатор, и ткнул светившуюся красную кнопку с надписью «Пуск».
Ракета дёрнулась, я получил от мира очередной пинок в спину и в мгновение ока проскользнул в иллюминатор, в котором рухнул головой вниз прямо на Димкины комические ботинки, но всё равно весь в ракете не поместился и остался торчать ногами на улицу.
– Летим! – завизжал расшалившийся неслух, и ясельная игрушка ещё сильнее затряслась.
– Сперва дай мне вылезти, а потом взлетай, – прокряхтел я вниз головой.
– Поздно. Мы уже стартуем на Луну, как ты недавно обещал! – кричал Настевич, не замолкая, и продолжал трясти ракету.
Кое-как изловчившись я сполз на дощатый пол ракеты и развернулся головой вверх. К этому времени вокруг всё свистело от сквозняков, но тряска заметно ослабла.
– Дай в иллюминатор гляну, – попросил я командира.
Но Димка высунулся по пояс в единственный иллюминатор и наотрез отказался влезать назад, в убежище для застигнутых врасплох рекрутов-космонавтов.
– Мы на дирижабле так высоко не летали. Это же настоящий космос, а ты его уже видел. Теперь моя очередь, – брыкался ногами напарник и не давал затащить его внутрь ракеты.
– Где мне такое показывали? В мороке? Так это ночью было. А днём я по космосам ни разу не летал, – как можно жалобнее завёл я песнь новобранца, забранного райвоенкоматом в космические лётчики.
– Минутку глянь. Обещаешь? – поставил он свои условия и освободил иллюминатор.
– Обещаю-у! – заголосил я, увидев, как свет и синева остались далеко внизу, а в глаза начал ползти настоящий, пугавший чернотой, космос.
Ракета стала плавно загибать свой курс, вычерчивая в небе дугу огромного радиуса, и я повалился к иллюминатору, чуть не выскочив из него целиком.
– Мамочка, – только и смог вымолвить, когда увидел красотищу, которую ни словами описать, ни карандашами нарисовать.
Как в цветном научно-фантастическом фильме, который разок видел в кинотеатре, земля превратилась в голубой шар огромного размера, а мы в детсадовской игрушке неслись и оставляли за собой белёсый след, если не в самом космосе, то уж где-то рядом с ним точно.
– Мы как комета, правда? И хвост у нас есть, – подтвердил коллега-космонавт мои худшие за день опасения.
Я кое-как вполз обратно в ракету и наплевал на картины неземной красоты земного глобуса в натуральную величину, с его морями, материками, островами, циклонами, заверченными улитками белоснежных облаков, и прижался спиной к дребезжавшей обшивке корабля «Восток-1».
– Всё на сегодня, Стихия? – спросил я у капризного извозчика. – Нужно было сразу догадаться, что это ты. Глядишь, без космоса обошлось бы, – пенял я себе, огорчившись запоздавшему прозрению.
Димка верещал в голос где-то за иллюминатором, а я стал дожидаться мягкой посадки, на которую очень рассчитывал.
– Давай уже приземляй. Нам сегодня ещё в Голландию за тюльпанами, – прошептал я неожиданно осипшим голосом.
– Ба-бах! – согласилась Стихия и взорвала нашу ракету, разбросав её деревянные осколки во все стороны.
– Ой! – заволновался Димка, оказавшись в свободном падении.
– Глаза береги. Обморозить можно, если с такой высоты… – поспешил я с лекцией опытного падальщика с высоты, но заткнулся, потому как голова оказалась внутри шлема со стеклом перед глазами.
«Мотоциклетный», – решил я о шлеме и, вдруг, дёрнулся вверх с такой силой, что родные мурашки с громким хрустом осыпались со спины куда-то вниз.
Как и положено у космонавтов, выпавших из деревянных ракет, откуда ни возьмись, надо мной букетом расцвёл яркий оранжевый парашют с дырочкой в середине. Он-то и дёрнул меня вверх, когда раскрывшись высоко-высоко над землёй, погасил инерцию свободного падения моего взрослого тела.
Я поискал глазами Димку и увидел невдалеке черное пятнышко с дергавшимися от восторга ногами, плавно опускавшееся на таком же цветке-парашюте.
«Вдруг сразу в Голландии приземлимся?» – размечтался я о семенах тюльпанов.
Потом невольно залюбовался пейзажами с прямоугольниками полей и чёткой линией берега моря. Такой чёткой, что подозрительно просто. Дамбы бесконечной длины, каналы, дома, дороги. Всё уж больно нерусское, несоветское, а прямое, правильное, красивое. Высоченные черепичные крыши, огромные сады, яркие осенние цветы, всё и радовало глаз и раздражало одновременно. Особенно обилие мельниц и тут и там размахивавших руками-крыльями.
«Где столько пшеницы взяли? Мелют без остановки, ироды, – разозлился я, сам не зная на что. – Живут себе на широкую ногу, пока у нас домкомы рулят».
Я задёргался от нетерпения, не желая любоваться заграничными зрелищами, сотворёнными чужими мужиками с их тётками-командирами, и тут же оторвался от парашюта. Не просто оторвался, а кубарем полетел вниз, суча ножками, как до этого Настевич.
Правда, как-то очень медленно летел и терял на лету сначала шлем, потом перчатки, потом штаны и, наконец, куртку-скафандр, снявшуюся через голову не расстёгиваясь.
– Только бы нас никто не увидел. Ещё примут за шпионов и расстреляют! – крикнул я Стихии и свалился в небольшое квадратное водохранилище.
– Бултых! – согласились моя благодетельница и со всего маху окунула меня в прохладную воду.
Хотел уже вынырнуть из далёкой глубины, в которую должен был угодить, но вместо этого, дно под ногами само поднялось, и я оказался в воде всего лишь по пояс.
– Здравствуй, Голландия, – прошипел я змеёй Натуркой и начал выбираться на берег к асфальтной дорожке, на которой уже вовсю скакал Димка.
– Такое!.. Та-ко-е! – кричал о чём-то мой подопечный и забывал уточнить, что же «такое» он имеет в виду.
– Такое-сякое, – недовольно буркнул я всем невидимым, но явно присутствовавшим при моём унижении, мирам, привидениям и душам.
– Васильевич, я такое никогда не забуду, – наконец, выговорил младший напарник.
– А я бы с пребольшим удовольствием забыл и никогда не вспоминал, – приврал я в сердцах.
– Куда пойдём? – деловито спросил Настевич, будто я минимум раз в неделю падал из космоса в незнакомые места и всегда точно знал, где нахожусь и куда должен следовать.
– Если это та самая Голландия, тогда нам в магазин за семенами, а оттуда сразу домой. Только не на ракете. Слышал? К ракетам и близко не подходить! – категорически потребовал я от напарника.
– Би-би! – согласился с моим ультиматумом подъехавший жёлтый автомобиль, похожий на «Запорожец», только с торчавшими из передних крыльев фарами.
Улыбавшийся мужичок-водитель в шляпе и очках деловито махал нам рукой, но не прогоняя с дороги, а приглашая подойти.
