Текст книги "Подлинная жизнь мадемуазель Башкирцевой"
Автор книги: Александр Александров
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 20 страниц)
трагических взаимоотношений, которые никакого отражения в препарированном издании
“Дневника” не найдут.
Братья госпожи Башкирцевой, матери Марии или Муси, как ее звали в детстве, сильно
начудили в своей жизни. Например, Георгий Бабанин, дядя Жорж, в двадцать лет женился
на тридцатишестилетней вдове Доминике, уже имевшей дочь, а десять лет спустя она же
стала, вопреки русским законам, женой другого брата, Этьена (Степана – авт.). Этьен
затеял процесс и добился аннулирования брака Георгия, хотя его брак был заключен
значительно позже, в результате сын дяди Жоржа (мы не знаем его имени), остро
переживая, что он стал внебрачным ребенком, покончил собой. Неудивительно, что эту
семью всю жизнь сопровождали слухи и постоянные судебные разбирательства, остракизм
со стороны света (в Ницце Башкирцевых не принимала даже родная сестра ее отца,
госпожа Тютчева), что доставило много неприятных минут и самой Марии Башкирцевой.
Жорж Бабанин, любимец деда, был самой трагикомической фигурой в этом ан-самбле.
Постоянно попадающий в разнообразные скандалы, герой светской и скандальной
хроники, интересовавшийся только женщинами, вином и картами, преследовавший семью
и за границей, вечно клянчивший, а то и просто воровавший у родственников деньги, в
конце жизни опустившийся почти до состояния клошара, он доводил их до кошмаров.
Немудрено, что его похождения и вообще сведения о нем вычеркнуты из “Дневника”. В
наиболее полном, дореволюционном русском издании “Дневника” имя дяди Жоржа упо-
минается только один раз в предисловии, в связи с его дочерью Диной, кузиной Муси, которой посвящены многие страницы. Кстати, поначалу так и остается непонятным, была
ли дочь дяди Жоржа, Дина, его дочерью или дочерью Доминики от предыдущего ее брака.
Вообще, мы слишком мало знаем об этой семье, чтобы делать какие-либо однозначные
выводы. Лишь скрупулезный анализ текста дневника дает нам право говорить о некоторых
вещах с определенностью. Например, впоследствии, в Италии, в записях Башкирцевой
упоминается Доминика, а поскольку в других случаях два раза говорится о матери Дины, становится ясно, что Доминика и мать Дины одно и то же лицо. Кроме того ясно, что Дина
тоже была заинтересована в изъятии всяческих семейных сведений, компрометирующих
ее, из “Дневника” Башкирцевой, потому что после смерти кузины вышла замуж за
престарелого графа Тулуз-Лотрека и должна была выглядеть безупречной.
Вот что пишет о Жорже Бабанине сама Мария Башкирцева:
“Этот ужасный и несчастный человек уже с девятнадцати лет предавался всем возможным
безумствам. Предмет восхищения и обожания родных, он перешагивал через всех, а начал
с того, что попал в несколько скандальных историй; но при встрече с полицией испугался
и спрятался за юбки матери, которую иногда бил. Он все также пьянство-вал, но с
некоторыми перерывами, и в эти моменты становился галантным, образованным,
загадочным, соблазнительным, очень красивым, рисовал карикатуры, писал
восхитительные шуточные стихи, а затем вновь – водка и связанные с ней ужасы”.
(Неизданное, предисловие).
Какие-то особые отношения связывали ее мать и дядю Жоржа, мать не раз выручала его из
полицейских участков, принимала его дома с сомнительными девицами и опустившимися
личностями. И, несмотря на все учиненные им скандалы не могла с ним окончательно
порвать. Тот, вероятно, тоже любил сестру. Однако все, что касается взаимоотношений
брата и сестры, вырвано из дневника матерью Марии, как предположила французская
исследовательница К.Конье.
“Мне только что сказали, что мама очень больна, я совсем сонная спустилась в столовую и
застала маму в ужасном состоянии, а вокруг всех наших – с перепуганными лица-ми. Я
вижу, что ей действительно плохо. Она говорит, что хотела меня увидеть, прежде чем
умереть. Это нервный припадок, но никогда он не был таким сильным. Все в отчаянии. У
бедного Жоржа обезумевшие глаза, так он испуган.” (Запись от 25 октября 1873 года; этой
записи нет ни в одном русском издании, а последняя строка, с упоминанием имени Жоржа
отсутствует и во французском).
Но вернемся, однако, к самой Марии Башкирцевой. Муся росла любимцем всей семьи.
Взрослые потакали всем ее желаниям. По обычаям дворянских семей того времени, у нее
постоянно были две гувернантки, русская и француженка. Ее учили французскому, игре на
рояле, рисованию. Сколько она себя помнила, все время рисовала. Любила рисовать на
зеленом сукне ломберного столика, когда взрослые садились за карты. Муся рисовала и
мечтала.
Вот как она сама описывает раннее детство, то, что прошло еще в России:
“Но если я ничто, если мне суждено быть нечем, почему эти мечты о славе с тех пор, как я
сознаю себя? И что означают эти вдохновенные порывы к великому, к величию,
представлявшемуся мне когда-то в форме богатств и титулов? Почему с тех пор, как я
способна связать две мысли, с четырех лет, живет во мне эта потребность в чем-то
великом, славном... смутном, но огромном?.. Чем я только не перебывала в моем детском
воображении!.. Сначала я была танцовщицей – знаменитой танцовщицей Петипа,
обожаемой Петербургом. Каждый вечер я надевала открытое платье, убирала цветами
голову и с серьезнейшим видом танцевала в зале при стечении всей нашей семьи. Потом я
была первой певицей в мире. Я пела, аккомпанируя себе на арфе, и меня уносили с
триумфом... не знаю кто и куда. Потом я электризовала массы силой моего слова...
Император женился на мне, чтобы удержаться на троне, я жила в непосредственном
общении с моим народом, я произносила перед ним речи, разъясняя свою политику, и
народ был тронут мною до слез... Словом, во всем – во всех направлениях, во всех
чувствах и человеческих удовлетворениях – я искала чего-то неправдоподобно великого...”
(Запись от 25 июня 1884 года, за несколько месяцев до смерти.)
“С тех пор как я сознаю себя – с трехлетнего возраста (меня не отнимали от груди до трех с
половиною лет), – все мои мысли и стремления были направлены к какому-то величию.
Мои куклы были всегда королями и королевами, все, о чем я сама думала, и все, что
говорилось вокруг моей матери, – все это, казалось, имело какое-то отношение к этому
величию, которое должно было неизбежно прийти” (Предисловие к “Дневнику”.).
В ее словах, безусловно, есть преувеличение. Трудно себе представить человека, который
помнил бы, как сосет грудь у матери. Но так у нее всегда, во всем преувеличение.
Константин Башкирцев очень переживал разрыв с женой. Однажды он решился на
отчаянный поступок и выкрал из имения тестя свою семилетнюю дочь и ее брата погодка
Поля. Но тесть с тещей и сыновьями нагрянули к нему и почти силой отбили детей.
Думаю, в то время это событие сильно отразилось на психике детей, но всего этого нет в
дневнике, изъято. Снова встретилась Мария с отцом только через десять лет, уже
повзрослевшей.
Каждый вечер, ложась спать, маленькая девочка шептала слова молитвы:
– Господи! Сделай так, чтобы у меня никогда не было оспы, чтобы я была хорошенькая, чтобы у меня был прекрасный голос, чтобы я была счастлива в семейной жизни и чтобы
мама жила как можно дольше!
Из публикации этой молитвы вычеркнута фраза: “... сделай так, чтобы у меня были
кавалеры, которые ухаживали бы за мной...”, как неприличная для девочки.
В дальнейшем подобные операции с “Дневником” я не буду, кроме крайних случаев,
оговаривать, но сейчас мне просто хотелось показать читателю уровень того, что
считалось приличным и неприличным.
Неизвестно, как бы сложилась судьба Марии Башкирцевой, если бы младшая сестра ее
матери, Надин, не вышла замуж за богатого старика Фаддея Романова. С этого момента
начинается поворот в ее судьбе.
Глава третья
БАДЕН-БАДЕН. ЖИЗНЬ РУССКИХ ЗА ГРАНИЦЕЙ
Сказочно богатый старый холостяк Фаддей Романов, появившись на горизонте, сначала
ухлестывал за матерью Марии Башкирцевой, кажется, у него даже был с ней
кратковременный роман (они вместе ездили в Краков), заглядывался он и на
десятилетнюю Марию, но в итоге семья, не без помощи дяди Жоржа, окрутила его и
женила на некрасивой Надин. Иногда на него находили приступы безумия, возможно,
белой горячки, а через год после свадьбы он скоропостижно скончался, однако, успев
оставить завещание на все свое огромное состояние в пользу молодой жены. Тут же
поползли слухи об отравлении Романова, стали пересказывать историю его женитьбы:
будто бы его опоили и обманом женили на младшей сестре; семья Романова (его сестра и
другие родственники) через суд оспорила завещание, утверждая, что подпись его на
завещании подделана. Начался процесс, который длился без малого десять лет, и
отголоски которого мы находим даже в напечатанном тексте дневника.
Но еще прежде, при жизни Романова, на его деньги, вся семья отправилась за границу.
“В 1870 году, в мае месяце, мы отправились за границу. Мечта, так долго лелеемая
матерью, исполнилась. Около месяца провели мы в Вене, упиваясь новостями, прекрас-
ными магазинами и театрами. В июне мы приехали в Баден-Баден, в самый разгар сезона
роскоши, светской жизни. Вот члены нашей семьи: дедушка, мама, муж и жена Р-вы (Ро-
мановы – авт.), Дина (моя двоюродная сестра), Поль и я; кроме того, с нами был милей-
ший, несравненный доктор Валицкий. Он был по происхождению поляк, но без излишне-
го патриотизма, – прекрасная, но очень ленивая натура, не переносившая усидчивого тру-
да...” ( Предисловие к “Дневнику”.)
Баден-Баден, куда после Вены прибыли путешественники, был моднейшим в Евро-пе
курортом. Этот Баден следует отличать от трех других, одного австрийского близ Вены и
двух швейцарских. Маленький зеленый немецкий городок в великом герцогстве Баден-
ском, расположенный в горах Шварцвальда, с населением в то время всего-то около деся-
ти тысяч человек, принимал за летний сезон в несколько раз больше туристов. Еще со
времен римлян это место славилось своими горячими ключами, римляне же первыми уст-
роили здесь свои термы. Баденские воды употреблялись для купания, душа и питья. Горя-
чие ключи брали начало в утесах дворцовой террасы, за приходской церковью и по трубам
шли в городские купальни. Они пользовались известностью в лечении болезней брюшной
полости, золотухи, расстройства почек, застарелых ревматизмов и подагры, этих “профес-
сиональных” болезней аристократов.
Во времена французской революции аристократы бежали за границу и оседали в Баден-
Бадене. Так было положено начало его славе. В течение всего девятнадцатого века слава
Баден-Бадена только нарастала. Цены на жилье там взлетали не по дням, а по часам. К
концу 60-х годов XIX столетия в Баден-Бадене было возведено уже двенадцать крупных
отелей, самым великолепным из которых был знаменитый Кур де Бад.
В сезон, который начинался 1 мая и заканчивался в 1 октября, там собиралась ари-
стократия со всей Европы: русские великие князья, шведские бароны, английские лорды и
французские герцоги, светские дамы и дамы полусвета, разведенные жены состоятельных
сановников, сами сановники с любовницами, свитская чернь многочисленных германских
дворов, русская знать и придворные, все проводили лето на водах. Лучше всех описал ба-
денскую публику князь П.А. Вяземский, который подолгу живал в Бадене. Хочется при-
вести его стихотворение полностью.
Люблю вас, баденские тени,
Когда чуть явится весна,
И, мать сердечных снов и лени,
Еще в вас дремлет тишина;
Когда вы скромно и безлюдно
Своей красою хороши,
И жизнь лелеют обоюдно -
Природы мир и мир души.
Кругом благоухает радость,
И средь улыбчивых картин
Зеленых рощей блещет младость
В виду развалин и седин.
Теперь досужно и свободно
Прогулкам, чтенью и мечтам:
Иди – куда глазам угодно,
И делай, что захочешь сам.
Уму легко теперь и груди
Дышать просторно и свежо;
А все испортят эти люди,
Которые придут ужо.
Тогда Париж и Лондон рыжий,
Капернаум и Вавилон,
На Баден мой направив лыжи,
Стеснят его со всех сторон.
Тогда от Сены, Темзы, Тибра
Нахлынет стоком мутных вод
Разнонародного калибра
Праздношатающийся сброд:
Дюшессы, виконтессы, леди,
Гурт лордов тучных и сухих,
Маркиз Г***, принцесса В***, -
А лучше бы не ведать их;
И кавалеры-апокрифы
Собственноручных орденов,
И гоф-кикиморы и мифы
Мифологических дворов;
И рыцари слепой рулетки
За сбором золотых крупиц,
Сукна зеленого наседки,
В надежде золотых яиц;
Фортуны олухи и плуты,
Карикатур различных смесь:
Здесь – важностью пузырь надутый,
Там – накрахмаленная спесь.
Вот знатью так и пышет личность,
А если ближе разберешь:
Вся эта личность и наличность -
И медный лоб, и медный грош.
Вот разрумяненные львицы
И львы с козлиной бородой,
Вот доморощенные птицы
И клев орлиный наклейной;
Давно известные кокетки,
Здесь выставляющие вновь
Свои прорвавшиеся сетки
И допотопную любовь.
Всех бывших мятежей потомки,
Отцы всех мятежей других,
От разных баррикад обломки,
Булыжник с буйных мостовых.
Все залежавшиеся в лавке
Невесты, славы и умы,
Все знаменитости в отставке,
Все соискатели тюрьмы.
И Баден мой, где я, как инок,
Весь в созерцанье погружен,
Уж завтра будет – шумный рынок,
Дом сумасшедших и притон.
К стихотворению надобно сделать только одно примечание – строка: “Маркиз Г***,
принцесса В***” читается, как “Маркиз Глаголь, принцесса Веди” по названию букв в
старославянской азбуке.
Когда Мария с родственниками впервые попала в этот городок, там еще существо-вала
рулетка, ее закрыли только через два года. Из-за этой рулетки в Баден ездили фран-цузские
аристократы, Сен-Жерменское предместье, потому что во Франции все игорные дома
правительство закрыло еще в 1837 году. Можно предположить, что именно там ее тетя, госпожа Надин Романова, пристрастилась к игре зеленом сукне. Впоследствии, когда они
жили в Ницце, тетя часто ездила играть в Монте-Карло.
Баден-Баден странным образом многими нитями оказался связан с Россией, ее культурой.
Баденские правители состояли в родственных связях с Российским император-ским
домом: принцесса Луиза-Мария-Августа Баденская, дочь маркграфа Баден-Дурлахского
Карла-Людвига, стала женой Александра I, приняв православие под именем Елизаветы
Алексеевны.
Кто здесь только ни бывал из российских писателей, сановников, государственных
деятелей. Достаточно только перечислить тех, кто здесь умер, чтобы было понятно, как
моден был Баден на протяжении всего 19 века. В Баден-Бадене после долгой болезни умер
большой русский поэт Василий Андреевич Жуковский. Здесь умер князь Петр Андреевич
Вяземский, друг Пушкина, известный поэт и сановник, обер-шенк двора его величества; за
много лет до этого в Бадене умерла младшая дочь князя Надежда. Умер в Бадене и князь
Козловский, известный дипломат первой трети 19 века и литератор, которого печатал в
своем журнале “Современник” А.С. Пушкин. Провел здесь последние дни и тихо угас Го-
сударственный канцлер Российской империи светлейший князь Александр Михайлович
Горчаков, однокашник Пушкина по Царскосельскому Лицею, за много лет до его смерти
здесь умерла горячо любимая его жена Мария Александровна, урожденная княжна Урусо-
ва, в первом браке графиня Мусина-Пушкина.
Жорж Дантес, после дуэли с Пушкиным высланный из России, летом 1837 года лечился в
Баден-Бадене. Здесь же находился в то время и брат царя, великий князь Миха-ил
Павлович.
У многих русских в Бадене и его окрестностях были дачи. Например, князь Вязем-ский
подолгу живал на киселевской даче, которая принадлежала Софье Станиславовне
Киселевой, урожденной Потоцкой, дочери знаменитой красавицы-гречанки Софьи Кон-
стантиновны Клавоне-Потоцкой. Софья Потоцкая, одна из первых красавиц Петербурга, за
которой ухаживал Пушкин, вышла замуж за боевого генерала двенадцатого года Павла
Дмитриевича Киселева, а впоследствии бросила его, переселившись за границу. Говорят, что в Бадене она даже прижила от любовника двоих детей. Про Софью Потоцкую (за гра-
ницей она предпочитала свою девичью фамилию) говорили, что чертами лица она похожа
на французскую актрису Рашель. Павел же Дмитриевич Киселев, ее муж, был долгое вре-
мя министром государственных имуществ и в последние годы своей жизни (умер он в
1872 году) послом в Париже.
П.В. Анненков пишет о маленьких германских городах, называя их “столицами
космополитизма”, они “не принадлежат уж никому, принадлежа всем, как будто одобри-
тельно помахивают головой сближению всех народов и будущему скорому уничтожению
их родовых отличий”.
“Сколько в них шума и сосредоточенной общественной жизни, – пишет он дальше в своих
“Письмах из-за границы”, – которая от этого приобретает немаловажное значение!
Особенно важны они для нас в том отношении, что сделались живыми геральдическими
книгами русского дворянства. Я видел в Бадене доктора, который знал почти все дворян-
ские фамилии России, в том числе и мою...”
И далее:
“Не праздники, не балы, не фейерверки этих вод составляют их главную прелесть, а
легкость, с какою приводят они человека в непосредственное соприкосновение с обще-
ством Европы, со многими важными людьми ее и с бесчисленным количеством характе-
ров: это их заслуга”.
Один британский наблюдатель, посетивший Баден-Баден, также заметил, что “по-
ложение, формальности этикета и титулованная надменность в значительной степени от-
брасываются во время непринужденного общения на водах”.
Знаменитые воспоминания бывшей фрейлины А.О. Смирновой-Россет, дружившей с
Пушкиным, Жуковским и Гоголем, в одной из своих редакций названы “Баденским ро-
маном”.
У баденских сезонов были богатые традиции: с 30-х годов 19 века здесь собирались и
другие парижские знаменитости русского происхождения: княгини Долгорукая и Голи-
цына, до самой своей смерти ездила сюда княгиня Ливен, конфидент русского царя, в те-
чение двадцати лет бывшая любовницей знаменитого французского политика Гизо и дер-
жавшая в парижском особняке на улице Сен-Флорантен, который раньше принадлежал
Талейрану, а после его смерти был куплен Джеймсом Ротшильдом, и где она много лет
занимала антресоли, политический салон.
Свой дом был в Баден-Бадене у Ивана Сергеевича Тургенева. Долгое время он сни-мал
квартиру неподалеку от собственной деревянной дачи знаменитой певицы Полины
Виардо, пока не построил на Тиргантенштрассе, под № 3, настоящий каменный замок, где
в домашнем театре разыгрывались пьески, написанные им вместе с Полиной Виардо. Эти
представления посещал даже герцог Баденский с семьей.
Кроме Тургенева, в Баден-Баден наезжали и другие русские писатели: Достоевский,
Гончаров. Достоевский проигрывался на рулетке в пух и прах, Гончаров играл осторожно
и всего не проигрывал. Он корил Достоевского, зачем он проиграл все, а не половину.
Вот как происходила игра. Описание рулетки нам оставила в своем дневнике 1867 года
Анна Григорьевна, жена Федора Михайловича Достоевского.
“...Мы отправились с ним в вокзал. Это довольно большое здание, с прекрасной большой
залой посредине и с двумя боковыми залами. Этот вокзал называется “Conversation”.
Наконец-то я увижу рулетку, думала я, входя в залу. Но я, право, ее пред-ставляла себе
гораздо великолепнее, чем я теперь увидела. За большим столом, посредине которого
находится самая рулетка, сидят шесть крупье, по двое у каждой стороны стола, для
раздачи денег, и по одному в концах стола”.
Больше описывать нечего, довольно скучное на первый взгляд заведение, но стра-сти в
нем кипят нешуточные:
“Вот уже два раза я вижу здесь одну русскую, которая играет всегда на золото и постоянно
выигрывает. Она ставит большей частью на цифры, но также и на zero. Но вот что
замечательно: я заметила, что она три раза поставила на zero и три раза выиграла. Это
меня вводит в сомнение: справедливо ли она играет? Один из крупье, раздающих деньги, молодой черноволосый господин, постоянно к ней обращается, улыбается и переглядыва-
ется с нею и бесцеремонно говорит. Мне кажется, не может ли тут существовать каких-
нибудь сношений между нею и им? Может быть, он, как крупье, знает по некоторым при-
метам, когда может выйти zero и не передает ли он ей как-нибудь это, потому что она без-
ошибочно выигрывает на zero. Раз только она поставила и не выиграла. Вообще эта особа
одевается очень великолепно, в бриллиантовых серьгах, в локонах, в светло-сиреневом
платье, с белым шелковым лифом и лиловыми рукавами, отделанными белыми с черным
кружевами... Мне бы очень хотелось узнать ее фамилию, тем более, что лицо ее мне очень
знакомо, и лица спутников. Но Федя очень несчастливо играл, – он проиграл все пятна-
дцать талеров. Сзади меня стояла какая-то немка с мужем, который отмечал на бумажке
выходившие номера. Она долго, долго держала в руках своих талер, который хотела тоже
поставить на ставку, долго не решалась, наконец, поставила вместе с Федей и проиграла.
Ведь эдакое несчастье. Пожалуй, у ней только и есть, что этот талер, и вдруг проиграть
его, как это обидно. Была тут еще одна молодая девушка, которая тоже ставила талер, проиграла его и так потом не ставила, – может быть, тоже последний. Говорят, что здеш-
ние жители проигрывают в воскресенье, пытая счастье, все свои сбережения, сделанные за
трудовую неделю. Как жаль! Какая-то старуха в желтой шляпе несколько раз ставила пя-
тифранковики и каждый раз выигрывала, так что меня это даже поразило: куда ни поста-
вит, непременно и выиграет. Она унесла, мне кажется, пятифранковиков штук 15, если не
более. Потом подле меня стоял один какой-то, вероятно, благородный мужчина, очень
жарко дышал, просто-напросто сопел. Он поставил несколько раз 5 франков, и каждый раз
выигрывал... Потом он стал ставить на числа и три раза таким образом выиграл. Так что
он унес. я думаю, непременно франков 100, если не больше. Потом подле меня стоял еще
один человек, довольно красивый, который играл на золото. Он ставил большей частью
rouge или noir и, по мере того, как у него накоплялось, он ставил a la masse 5 Louis, a la masse. Так что у него под конец накопилось a la masse до 15 луидоров. Потом он поставил
9 луидоров и проиграл. Он ужасно, как краснел. Мне кажется, ему было очень досадно так
много проиграть. Проиграв все, мы с Федей вышли из зала и отправились домой”.
Баденский игорный дом привлекал к себе огромное количество туристов. По кон-тракту
игорный дом платил городу аренду 500 000 флоринов в год и тратил такую же сум-му на
украшение “променады”, на концерты и другие увеселения. На лугу Цихтенхайлена-ле, где были лучшие променады, играли в лаунтеннис и крокет. Забавно были одеты муж-
чины, махавшие ракетками: в белые суконные панталоны и рубахи и такие же суконные
колпаки.
Публика обыкновенно собиралась возле Конверсационсгауза, где находилось кази-но.
Здание Конверсационсгауза было построено в 1824 году во вкусе ренессанса, с вели-
колепными столовыми, концертными и бальными залами, окруженное аллеями и садами.
Здесь, в читальне, которая охотно посещалась гостями, всегда можно было найти свежую
газету. В Бадене был прекрасный театр, открытый в 1862 году. Неподалеку от города в
местечке Иффецгейм, на специально выстроенном ипподроме, ежегодно в конце августа
проходили трехдневные скачки, так что прибывшие в город аристократы могли не изме-
нять своим привычкам.
Жизнь светского общества того времени строго регламентирована. Летом живут в Баден-
Бадене: лаунтеннис с 4 до 5 пополудни на лугу Цихтенхайленале, там же лучшие
променады, прогулки в каретах, посещение Старого замка Гогенбаден на высоте почти
пятисот метров над уровнем моря, с развалин которого открывается великолепный вид на
рейнскую долину до самого Страсбурга. Вечерами – концерты, которые дают лучшие му-
зыканты Европы или театр, или танцевальные вечера. В течение 60-х годов множество
концертов дал в Баден-Бадене композитор Берлиоз.
С осени никто не поедет в Баден-Баден, осень общество проводит в Париже, с де-кабря
открывается в Париже сезон. Он делится на две части: до великого поста, начинаю-щегося
за сорок дней до Пасхи. До поста свет больше занят танцами: светские балы идут один за
другим, уступая место маскарадам и балам благотворительным. За день бывает до трех
балов, нескольких концертов и публичных чтений комедий и трагедий. Впрочем,
некоторые проводят сезон не в Париже, а в Ницце, уезжая туда в декабре, потому что
приехать в Ниццу в купальный сезон – это пошлость, которую не может себе позволить
аристократ. Башкирцевы впоследствии жили в Ницце постоянно, и Муся жаловалась на
страшную провинциальную скуку летнего сезона. В Ницце общество ждали скачки, лю-
бимая забава аристократов – стрельба по голубям, званые вечера на виллах, костюмиро-
ванные балы...
Светские отношения вообще легче завязывались на водах.
“Вообразите большую залу с высокими сводами, а в ней – просторный бассейн, из
которого торчит множество голов, принадлежащих существам обоего пола и самого раз-
ного возраста, иные из которых украшены весьма кокетливыми уборами, а иные – самым
заурядным ночным колпаком. Я вошел в воду, приветствуя одного за другим всех присут-
ствующих; можно было подумать, что я ступил на ковер, устилающий пол гостиной. В
самом деле, по элегантности купальня ничуть не уступала салону. Здесь уже образовались
свои кружки. Мужчины, разбившись на группы и погрузившись в воду по самый подборо-
док, степенно рассуждали о политике. Дамы щебетали; некоторые из них, расположив-
шись перед маленькими плавучими столиками, занимались рукоделием, другие читали,
устроив книгу на пробковом пюпитре. Картина, не лишенная известной живописности;
портило ее лишь отвращение, внушаемое публичным купанием...” – так отзывался о водах
один из французских журналистов того времени.
Маленькая тщеславная провинциальная девочка из-под Полтавы, Муся Башкирце-ва,
впервые оказалась в близости от такого общества.
“В Бадене я впервые познала, что такое свет и манеры, и испытала все муки тще-славия. У
казино собирались группы детей, державшихся отдельно. Я тотчас же отличила группу
шикарных, и моей единственной мечтой стало – примкнуть к ним. Эти ребятишки,
обезьянничавшие с взрослых, обратили на нас внимание, и одна маленькая девочка, по
имени Берта, подошла и заговорила со мной. Я пришла в такой восторг, что замолола че-
пуху, и вся группа подняла меня на смех обиднейшим образом...” (Предисловие к “Днев-
нику”.)
Вероятно, эта обида засела в ней на всю жизнь. Ни о чем она так не мечтала, как попасть в
это общество, стать герцогиней, графиней, иметь свой салон, потому что быть светской
дамой – это обязательно иметь свой салон, или даже выйти замуж (мечты ее про-стирались
и так далеко) за наследного принца.
“Я предпочитаю быть великосветской женщиной, герцогиней в этом обществе, чем
считаться первой среди мировых знаменитостей, потому что это – совсем другой мир”.
(Запись от 30 марта 1873 года.)
“Свет – это моя жизнь; он меня зовет, он меня манит, мне хочется бежать к нему. Я еще
слишком молода для выездов, но я жду, не дождусь этого времени, только бы мама и тетя
смогли стряхнуть свою лень...” ( Летняя запись 1873 года.)
При этом хочет она царить в свете ни какой-нибудь Ниццы, а в свете только миро-вых
столиц: Петербурга, Лондона, Парижа. Только там она сможет дышать свободно, не-
смотря на все стеснения светской жизни, ибо эти стеснения ей только приятны.
Глава четвертая
ГЕРЦОГ ГАМИЛЬТОН. КАК ДЕНДИ ЛОНДОНСКИЙ
Напечатанный дневник Марии Башкирцевой начинается в 1873 году, когда ей было
четырнадцать лет, хотя на самом деле она начала его писать еще в 1872 году в Ницце, куда
Башкирцевы переехали только в 1871 году. Ни одна запись за 1872 год не напечатана.
Прожили они в Баден-Бадене, вероятно, чуть больше месяца; 13 июля 1870 года после
ультиматума, который выставила Франция прусскому королю Вильгельму, началась
франко-прусская война. Все великие державы заняли нейтралитет, предоставив этим дво-
им государствам возможность самим разобраться. Россия, правда, воспользовалась фран-
цузскими неудачами на фронте, чтобы расторгнуть Парижский трактат 1856 года, подпи-
санный после ее поражения в Крымской войне.
Великий князь Александр Александрович, будущий император Александр III, запи-сывает
в своем дневнике 3(15) марта 1871 года: “Сегодня пришло известие из Лондона об
окончательном решении и подписании протокола об уничтожении Парижского трактата
1856 года. Итак, этот тяжелый камень, лежавший на России в протяжении почти 15 лет, свалился и главное – мы не были втянуты в войну и не было пролито ни капли крови из-за
этого вопроса. Слава Богу”.
Результатом этой короткой войны стало сокрушительное поражение Франции, взя-тие
Парижа, потеря Францией Эльзаса и части Лотарингии, контрибуция в 4000 миллио-нов
марок, которые должна была выплатить побежденная Франция Германии. Война оз-
наменовалась значительным событием для Европы. В Зеркальном зале Версальского двор-
ца 18 января 1871 года в присутствии блестящего военного собрания была провозглашена
Германская империя. После долго периода раздробленности немцы обрели сильное единое
государство. Окончательный мир был подписан 10 мая 1871 года во Франкфурте-на-
Майне.
Для Франции эта война обернулась Парижской коммуной и гражданской войной.
Во время этой войны во Франции впервые выдвинулся как политик Леон Гамбетта, с
которым мы впоследствии еще встретимся на страницах дневника Марии Башкирцевой.
По его предложению создано правительство национальной обороны, где Гамбетта зани-
мает пост министра внутренних дел. Именно Гамбетта всходит на трибуну и обращается к
растерявшемуся большинству законодательного корпуса со словами, которые знаменовали
падение монархии: “Луи Наполеон Бонапарт и его династия навсегда перестали существо-
вать во Франции”. Час спустя, на площади городской ратуши была провозглашена респуб-
лика. Но прежде чем новое правительство успело принять какие-либо меры, немцы окру-
жили Париж и отрезали его от всей остальной страны. Во что пишет один из историков:
“...Во Франции прилагались усилия для организации массового народного восстания. С
это целью правительство национальной обороны отрядило в Тур из своей среды двух де-
легатов, наиболее энергичным из которых оказался тридцатидвухлетний адвокат Леон
Гамбетта... Покинув Париж на воздушном шаре 7 октября, он применил весь свой рево-
люционный пыл на боевые приготовления, причем сам вредил делу своей дилетантской
развязностью и безграничным неуважением к правде.” Последнее, по-моему, свойственно
всем политикам на свете. Неуважение к правде у Гамбетты было настолько безграничным, что в итоге он смог стать, несмотря на свое еврейское происхождение, премьер-министром
Франции.
Но пока Марии Башкирцевой еще нет и двенадцати лет, политикой она не интере-суется, семья бежит от начавшейся войны в нейтральную Швейцарию и оседает на все ее время в