Текст книги "Слуга злодея"

Автор книги: Александр Крашенинников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 21 страниц)

Глава сорок третья
Идиотам – слава!

Граф подбежал к окну. По улице, ведущей к трактиру, тянулась потерпевшая поражение армия. Двое молодцов несли на руках старого одноногого солдата, следом шел человек неопределенной национальности, культяпкой правой руки придерживая лохмотья, за ним, опираясь на руки, мощно бросал вперед обрубок тела безногий инвалид в мундире артиллериста, навылет пробитом временем. Хвост процессии пропадал за пригорком.

Вертухин вылетел в двери.

– Я флигель-адъютант великого магистра графа фон Калиостро! – рявкнул он. – Становитесь в ряд! Целитель будет принимать по очереди. Наращивание одной ноги – алтын. Наращивание двух ног – три алтына.

– Пошто три алтына? – возмутился безногий артиллерист.

Укоризненно смотрели на Вертухина и дырки на мундире, палевые по краям.

– А по то, – в тон артиллеристу ответил Вертухин, – что ноги должны быть одинаковы. Одна нога не может быть длинней другой. Сие искусство требует соблюсти равновесие Земли, Воды и Огня. Это стоит больших трудов.

Артиллерист замолчал, сраженный ученостью флигель-адъютанта великого магистра графа фон Калиостро.

Вперед вышел детина в косую сажень ростом, одетый в модный среди простолюдинов армяк «Баба у меня свихнулась» – с рукавами ниже пальцев. Один глаз у него был замкнут, как совсем недавно у Вертухина, но другой смотрел, и смотрел подозрительно. Из рукава выглядывал кистень.

– Сказывали, старик прозрел на оба глаза за одну баранью кость, – детина оттянул край рукава, показывая Вертухину свою благодарность за неоказание помощи.

– Отмыкание глаз бесплатно! – поспешно сказал Вертухин. – Поелику все глаза в государстве российском должны быть постоянно отверсты. Как звать? – он с почтением наклонил голову.

– Федька Раздеринос! – гаркнул детина прямо в ухо Вертухину, так что гром прошел по всему его телу.

И только Вертухин повел рукою, приглашая Федьку войти, как рука его остановилась, лицо побледнело, а глаза хищно сузились, глядя в печальные просторы полей.

С противоположной стороны, от Москвы, надвигалось другое войско. Трещали по бревенчатым настилам барские кареты, окна коих заполнены были намертво пристегнутыми к волосам разноцветными клумбами, молодцевато скакали ровною обочиной господа в черных фраках и круглых шляпах, а иные в летних кафтанах, холстяных камзолах с серебряными пуговицами и штанах из шелкового голубого репса. Шел и пеший люд, выглядевший победнее, но двигавшийся с той же горячностью.

То были остатки московской знати и горожан, коим еще не довелось хотя бы ущипнуть великого мага и астролога графа Алессандро Калиостро. Остатки были, однако же, немалые и состояли больше из барышень, в помощь коим вызвались благородные господа. Гомон грачей, как охрипшие от усталости медные трубы, висел над сей ордою.

Вертухин повернулся к толпе, собравшейся возле трактира.

– Великий магистр граф фон Калиостро вызывает духов Иоанна Грозного, Софьи Нарышкиной и княжны Таракановой, – сказал он. – Надо подождать.

– Долго ли ждать, мил человек? – спросила побирушка, пришедшая в надежде получить приворотное зелье для пятаков.

– Никто не знает. Княжна не может в тюремное окошко пролезть, – внушительно сказал Вертухин, вошел в трактир и захлопнул дверь.

Граф Алессандро Калиостро, прекрасная Лоренца Феличиане, слуга и служанка сидели с прямыми спинами рядком на лавке, будто в протестантской церкви, и встретили Вертухина взглядами тревоги и надежды.

– Экипаж готов? – спросил Вертухин.

– На заднем дворе, – быстро сказал слуга. – Кучер ждет сигнала.

– Но мы не знаем, в какой стороне Санкт-Петербург! – воскликнула Лоренца.

– Я знаю! – сказал Вертухин.

Ни один верующий не смотрел на Спасителя такими же глазами, как честная компания на Вертухина.

Вертухин медленно прошелся от лавки к окну и обратно.

– Но я не один, – сокрушенно сказал он наконец.

– Сударь, мы берем твоего спутника или спутницу с собою! – горячо воскликнул граф. – Где он?

Вертухин показал в окно на ржавые мощи велосипеда Артамонова, сиротливо лежащие посреди двора.

– Да где же он?! – восклицал граф в нетерпении. – Твой друг и наш друг.

– Велите, ваше превосходительство, погрузить сии колеса и оси в багажный ящик, – повернулся к нему Вертухин. – А я потом объясню.

«Объяснить-то я тебе, конечно, могу, – подумал он, – а понять страсти русских мастеровых ты все равно не сподобишься. Посему проживешь и так».

Четверть часа спустя боковыми переулками гнали уже прочь из Клина.

За городом началась тряска. Карета скакала по вымощенной бревнами дороге, будто гигантская лягушка, путешественникам нещадно мяло и терзало бока и задницы, в багажном ящике визжали и гремели железные кости. Кучер, не вытерпев сего свинства, съехал на обочину. По бездорожью карета побежала много лучше.

Преследователи только-только выбирались вдали на пригорок.

Вертухин высунулся из кареты, вставил большой палец в ухо и помахал другими пальцами.

– Ваше превосходительство, дайте мне лист бумаги, – сказал он, ныряя обратно в карету. – Я им наш привет еще и отпишу.

Граф достал из клади белоснежный листок. Он готов был предоставить Вертухину для письма не только бумагу, но и собственную спину.

Вертухин огромными буквами начертал на бумаге бранное слово и выбросил ее в окно. Лист, кружась, как белый голубь, сел на дорогу.

Преследователи отставали. Их повозчики не были столь догадливы, как кучер графа Алессандро Калиостро, они оставались в неправильном предрассуждении, что ездить надо по дороге, а не помимо нее.

Глаза графа Алессандро Калиостро становились все скучнее, его широкое скуластое лицо заострилось.

«Да ведь он затосковал по страсти безмерной, коей его почитатели окружают! – понял Вертухин. – Их огненного жара ему не хватает или он даже новых синяков получить возжелал».

– Как же вам, граф, столько сердец на свою сторону привлечь удалось? – спросил он. – Неужели одной только своей ученостью?

Глаза графа засверкали, как у дракона.

– О, нет, конечно, нет! – воскликнул он.

– Да как же в таком случае? – сказал Вертухин. – Я умираю от любопытства.

– Вы знаете, любезный друг, – заговорил граф, – что я в молодые годы был поучен преизрядно. Монахи доброго Кастильонского братства подвигли меня к изучению химии, алхимии, астрономии, медицины и других наук. Постигая науки с большим рвением, я стал ученейшим человеком. И был совершенно безвестен даже в родном Палермо. А сейчас меня знают и бродячие московские кошки!

– Даже кошки?! – воскликнул Вертухин с жаром восхищения. – Как же вы сподобились?

– А вот так, – граф от удовольствия пьянел на глазах. – Я постиг, что путь к славе через то лежит, чтобы сделаться дураком и встать на один уровень с толпою!

– Как?! – воскликнул Вертухин против воли. – Неужели слава и ученость есть слова, к разным родам принадлежащие?

– Не только к разным, но к противоположным. Рассуди сам, дорогой друг, разве философ, истину обнажающий, во всех краях и землях славен? Или астроном, строение небесных тел постигший? Нет! Они в безвестности и нищете пропадают. Но по всей Европе слава идет о человеке, который неизвестное дотоле растение разыскал, как это по-русски… хрен моржовый да в спаржу его превратил. А другой сучье семя посеял и золотые талеры из него вырастил. Он тоже знаменит на весь белый свет. И ни тому, ни другому никакой учености не надо было – только гибкость языка и ловкость рук.

– Вы, дорогой граф, чрезъестестенное проницание в природу человеческую являете, – с трепетом душевным согласился Вертухин.

– Постигнув это, я отказался развиваться в сторону ума и знаний! – торжественно сказал граф Алессандро Калиостро. – И теперь разбогател и стал знатен. Кому интересно, что у Луны оборотная сторона есть? Это сказкою почитают. Другое дело представления, человеческую душу поражающие, – он вдруг всем телом повернулся к Вертухину. – Вот скажи, милый друг, есть ли у тебя какая-либо подпорченная драгоценность?

– Только репутация, – ответил Вертухин.

Однако подумав, вдруг воскликнул: – Бриллианты!

Он достал из кафтана поддельные камешки исправника Котова и подал графу.

Граф внимательно рассмотрел фальшивые бриллианты, сунул их куда-то в глубину своего великолепного малинового плаща и тотчас вытащил снова.

Оба камня были как новые, никаких царапин!

Вертухин в страшном волнении чиркнул одним, а потом другим по железной заклепке кареты. Камешки остались невредимы.

Вертухин потрясенно сжал их в руке.

– Вы, граф, первый в мире кудесник! Но как же вы говорите, что отказались от умственного начала и приобретения знаний? Ведь до всего этого додуматься надо.

– Согласен, – скромно сказал граф, – умственные способности у меня окончательно не изжиты. Но я стараюсь и двигаюсь вперед.

Вертухин с благоговением протянул бриллианты графу:

– Я полагаю, теперь они ваши.

Граф усмехнулся, отвел его руку и вытащил из одного кармана пригоршню поцарапанных и побитых самоцветов, а из другого – новеньких, будто сейчас из-под полировального круга.

– Благодаря своей новой теории я богат, – сказал он.

Позади сделался страшный шум. Оба, Вертухин и граф, высунулись из кареты.

Обожатели графа Алессандро Калиостро во весь опор мчались за ними, приближаясь. Гусар на белом коне потрясал запиской Вертухина.

– Он его похитил! – превозмогая треск колес, кричали из карет. – Мы должны его спасти!

Граф просиял.

– Богат, велик и любезен народу! – сказал он. – Так-то, милый друг.

– Гони! – приказал Вертухин кучеру. – Они выдерут волосы у графа на талисманы, а нас с тобою просто разделают на антрекоты.

Кучер вскочил на ноги, нахлестывая лошадей со всей силою.

Но кавалерия поклонников графа была много быстрее. Авангард отряда все более приближался. Вот осталось пятьсот саженей, вот триста, вот сто. Летящий первым фельдфебель с огромной лиловой шишкой на лбу уже доставал из ножен саблю.

– Этого господина я знаю! – воскликнул Вертухин. – Он шерстяные чулки у прачки украл. Не вы ли, граф, предсказали ему, что в следующее воскресенье его на конюшне выпорют? Ишь какая звезда во лбу горит. Это он грехи свои в церкви о каменный пол замаливал.

Почитатели собрались самые разнообразные. В авангарде сбился крепкий кулак, и фельдфебель был в этом кулаке всего лишь большим пальцем. Чуть позади него скакал на мерине сочинитель Свистухин, организовавший подписку на свои творения и продавший их по копейке за строку, располагая сии строки по словам, как в орфографическом словаре. Рядом мчался убранный, как кукла, учитель музыки Герберт фон Бубен, не знавший нот, зато умевший танцевать полонез на одной ноге. Со скоростью лошади бежала среди них купчиха Самохина, обливаясь то ли слезами счастья – великий волшебник перед нею! – то ли отчаяния – почти погублен злоумышленником!

Был даже один генерал, получивший чин за необыкновенную сноровку играть в кости.

Отряд неотвратимо приближался. Граф неожиданно начал расстегивать плащ, намереваясь снять его. Вертухин недоуменно посмотрел на него.

Но граф знал, что делает. Скинув с себя плащ, он выбросил его на дорогу.

Преследователи встали, будто упершись в невидимую стену, и попадали с лошадей. Тотчас образовался гигантский клубок. Собачий визг и кошачьи вопли вырвались из-под него.

Герберту фон Бубену в свалке повредили колено правой ноги, коя отличалась особливым даром в исполнении полонеза. Свистухина долго били по голове его же словарем и наконец отобрали шнурок от плаща графа Алессандро Калиостро.

Счастлив был тот, кому досталась хотя бы одна нитка. Он не зря прожил свою жизнь!

– Стой! – крикнул Вертухин кучеру.

Несущаяся карета прыгала, как блоха, и нельзя было рассмотреть картину во всех подробностях. А Вертухин не в силах был отказать себе в этом удовольствии.

Сзади на шевелящееся месиво налетали дамы в дорогих каретах и повозках попроще. Но от плаща остался почти один только прах.

– Трогай! – сказал Вертухин.

Через две версты их начали настигать снова. Вертухин напрягал все свои умственные силы в поисках выхода.

Но граф и в этот раз ничуть не обеспокоился. Он принялся снимать с себя камзол, рубашку и панталоны. В виду поклонников он терял умственные способности с катастрофическим успехом.

– Граф, что вы делаете! – закричал Вертухин. – Не все сразу. Да и надо же в чем-то в Санкт-Петербург приехать.

Но рубашка уже летела над дорогой белым аистом.

Она сгинула бесследно, как и плащ графа, хотя помогла выиграть четверть часа.

На ближайшем холме были пожертвованы башмаки и штаны. Граф сидел в одном нижнем белье, но светился от радости, будто отчеканенный пять минут назад пятак.

Преследователи отстали, но никак не больше, чем на версту.

Вдали завиднелось болотце с бревенчатым мостиком через него. Вертухин оглянулся назад, оценивая обстановку.

Впереди мчались теперь две юных легконогих барышни в рейтузах, недавно вошедших в моду среди дам, кои занимались телесными экзерцициями. Рейтузы были под цвет человеческого тела, так что, можно сказать, сии юные особы бежали неодетыми.

Это бесстыдство ужаснуло Вертухина. Трудно представить, что могут с ними сделать барышни, кои отличаются такой дерзостию!

Едва карета графа Алессандро Калиостро перемахнула через мостик, он крикнул кучеру остановиться. Вдвоем с кучером они подрубили опоры.

Воинственный отряд приближался. Генерал издалека забросал карету беглецов игральными костями. Одна ударила графа в затылок и раскололась – не только его мозги, но и черепная коробка с каждой минутой приобретали крепость дуба.

Авангард влетел на мостик и ухнул в вонючую кашу. Дно находилось на глубине немногим меньше человеческого роста. Обожатели графа Алессандро Калиостро запрокинули головы вверх и барахтались в болоте, дыша, как бегемоты, поднятыми над водой носами.

Всплыл придонный лед, разломанный их крепкими ногами, ледяные куски начали бить по затылкам.

– Это вам Ледовое побоище! – мстительно сказал Вертухин.

Граф, вертясь на одной ноге, дабы сохранить равновесие, поспешно снимал шелковые панталоны и в четверть минуты остался совершенно голым.

Вертухин окаменел от изумления.

– Надо же их чем-то утешить, – сказал граф, связывая панталоны в узел и бросая их в болото.

– Ваше превосходительство, вы совсем с ума съехали! – только и проговорил Вертухин.

– Чего и тебе искренне желаю! – ответил граф.

Глава сорок четвертая
Тайный знак не может стоять на лбу

Завидово, Городню и еще несколько деревень миновали, задернув окна кареты занавесками и не останавливаясь. Граф, одетый в зипун кучера, с отвращением осматривал свои голые ноги. Они были пестрыми и цветистыми от синяков и кровоподтеков.

За окнами кареты летала по мокрым полям весна. Птицы натянули струны меж небом и землей: старый ворон – одинокую басовую и хриплую, издающую какие-то грозные предупреждения, стая скворцов – целую арфу, писклявую и примирительную. В зените тонко верещало соло жаворонка.

– Друг мой любезный, – сказал граф, оставив наконец ноги в покое, – я почел бы за честь предложить тебе присоединиться к нашему братству, кое в вашей стране приветствуют с удивительным радушием.

И отведя в сторону полу зипуна и повернувшись спиной к ошеломленному Вертухину, он показал наколотый на заднице лиловый знак: циркуль и наугольник с буквою G между ними.

– Джузеппе! – воскликнула дотоле покорно молчавшая Лоренца. – Разве твои сокровенные тайны не обещаны одной только мне?

– Это так, дорогая. Но наш новый друг спас меня от верной гибели. Что стоили бы все мои тайны, если бы меня вместе с ними утопили в болоте?

Вертухин скосил глаза на графа. Вне видимости своих поклонников граф с необыкновенной быстротою скатывался с вершины, на коей сидел, развившись в дурака. Он опять обрел способность рассуждать.

Но слова графа о присоединении к братству повергли Вертухина в тяжелые сомнения, как если бы ему сказали: иди и найди в выгребной яме ключ к счастливой жизни. Братьев, или же, по-другому, людей Королевского Искусства, он знавал еще по Москве. Искусство их заключалось в добывании денег на построение прекрасного будущего. Вертухин ничего не имел против прекрасного будущего, но жить ему хотелось сейчас, а не потом. Дабы откупиться от них, он даже продал лучшего своего работника, правда, перед этим отданного в солдаты.

– А вот ежели говорить о гибели, – сказал он, уходя от ответа на предложение графа, – или, точнее, об убийстве, то что обозначено по этому поводу в Конституции Андерсона?

– Ты слышал о Конституции Андерсона?! – закричал граф Алессандро Калиостро. – В первом же трактире я помогу тебе написать прошение о посвящении.

– Можно ли, к примеру, убить человека циркулем? – не обращая внимания на его крики, продолжал Вертухин. – Речь идет, конечно, о человеке, не принадлежащем к братству, – я знаю правила братства, кого можно убивать, а кого нет. Или же только ржавым гвоздем или кулаком?

– Кулаком или ржавым гвоздем нельзя, это материи не тонкие, – сказал граф. – А циркулем можно. Но предварительно заколов его шпагою.

– А наоборот, сначала циркулем, а потом шпагою?

– Нет, этого не дозволяют морально-этические уложения масонства.

Вертухин стал зело задумчив.

– А может ли быть членом ордена турок? – спросил он.

– Да ты разве турок?! Я не знал. Конечно, может. Все люди братья.

– Во глубине сибирских руд, – Вертухин посмотрел в даль, расстилающуюся за окном, – был найден убитым до смерти турецкий посланец к шайке Пугачева, о коей вы, ваше превосходительство, полагаю, слышали. Он был убит именно циркулем и шпагою. Или наоборот. И как вы человек знающий, я хотел бы спросить вас, мог ли быть сей убитый турецкий посланец масоном? Или масоном был человек, его убивший?

– Дабы сие дознание в точности совершить, – сказал граф, – да еще находясь в таком отдалении от места преступления, надобно знать, не обнаружены ли были в том месте треугольный глаз и пламенеющий меч.

– Да глаза у всех стали треугольными, когда во глубине сибирских руд был найден убитым до смерти турецкий посланец! А что касается помянутого вами пламенеющего меча, то, поверьте, ваше превосходительство, раскаленная в камине кочерга пострашнее будет.

Граф задумался.

– А не обнаружилось ли еще каких улик? – спросил он.

– Только одна, – сказал Вертухин. – Убийца был хромоног. Мне удалось определить это по следам валенок.

– Следственно, это не был член ордена!

– Как же вы можете это утверждать, даже не видав сего человека?

– А известен ли тебе хоть один хромоногий масон да еще в валенках?

Аргумент был убийственный. Вертухин никогда не видел масонов в валенках, а в зипуне и босого только одного – графа Алессандро Калиостро.

– Надо ли это понимать так, – сказал он, – что масоном был турецкий посланец?

– Отчего, мой друг, ты сделал такой вывод?

Тут пришла очередь Вертухина показать всю силу своего ума.

– В том поселении, где был обнаружен убитый до смерти, никто до того момента не знал, что такое циркуль! А потом все разговоры только и были что о циркуле. Но откуда он мог появиться, как не привезен турецким посланцем?

– Позволь, друг любезный, поздравить тебя с блестящим ходом расследования! – сказал граф. – Я вижу, тебя сие убийство до чрезвычайности занимает.

– Да я только им и живу! – воскликнул Вертухин. – Посему и в Санкт-Петербург еду. Тем более что спасение любезной моему сердцу дамы от моих усилий зависит.

– Любезной твоему сердцу дамы! – немедленно повернулась к нему Лоренца. – Да рассказывай скорей!

– Прошу, мой друг, – сказал и граф.

И Вертухин поведал итальянским плутам всю свою историю, не забыв упомянуть навозную кучу, оглоблю, шерстяного Рафаила, паровую телегу Черепановых, собаку Пушку, исправника Котова и призрак полковника Михельсона. Айгуль же заняла в его повествовании целую главу продолжительностью в десять верст.

Он знал, что правда его жизни куда сказочней и неправдоподобней самого неправдоподобного вранья. Ему было также известно, что граф Алессандро Калиостро и его прекрасная спутница необыкновенно любят русские сказки. А на их помощь он рассчитывал, как на помощь самой судьбы. Поелику рассчитывать ему было больше не на кого. И он не соврал нигде, даже в незначащих завитушках своей биографии.

Выслушав его рассказ, граф и Лоренца долго молчали, потрясенные силою любви двух сердец – русского и турецкого, – а также пучиною несчастий, в кою повергла их вражда соседствующих народов.

– Друг мой, – сказал наконец граф проникновенно, – я окажу тебе всевозможное содействие, дабы вернуть возлюбленную в твои объятия. Светлейший князь Григорий Потемкин – почти мой названный брат!

Тут уже и Вертухин принужден был продолжительно замолчать, поелику задохнулся от счастья. Такой невероятной удачи он и в грезах о Херсонской губернии не видел. Человек, коему удалось удивить и склонить на свою сторону самого графа Потемкина, в России может все. И этот человек теперь его покровитель!

Но был еще один вопрос, который мучил Вертухина, да только он никак не мог решиться произнести его вслух. А без прояснения этого вопроса ничего не было ему мило.

Долго сидел он, тусклый и тяжелый, как ноябрьский день. И наконец не вытерпел.

– Ваше превосходительство, коли вы так ко мне снисходительны, позвольте задать вопрос, не относящийся к моему делу, но без разрешения коего я не могу далее ехать, поелику не нахожу себе места.

– Нимало не умедлю дать ответ, – сказал граф. – Спрашивай.

– Отчего благородный знак масонства размещен у вас на заднице?

– Это знак тайный, для опознания одним братом другого предназначенный. Он не может быть поставлен на лбу или хотя бы за ухом.

– Следственно, дабы братья опознали друг друга, им надобно снимать штаны?

– Святая цель гармонии во всем мире стоит того! – сказал граф торжественно.