Текст книги "Инквизитор"
Автор книги: Александр Золотько
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 23 страниц)
Глава 10
– Твою мать! – пробормотал Иван, откатываясь за дерево и выхватывая пистолет.
Круль успел выстрелить трижды, прежде чем к перестрелке подключился «умиротворитель». Пули рвали листья на кусте, срезали тонкие ветки и разрывали ветки потолще.
– Стоп! – проорал Круль.
Иван перестал стрелять.
– Обойдем? – тихо спросил Круль. – Или ну его?
– Ну его, – сказал Иван. – Наше счастье, что стреляли пулей, а не картечью. Согласен?
– Не без того. – Круль встал на колено, держа куст под прицелом пистолета. – И пуля высоко прошла, будто он в стоячего стрелял. А мы – лежали.
– Просто намек? – спросил Иван.
– Очень прозрачный. Что они имели в виду?
– Ну… чтобы мы не ходили по лесу, например. – Иван встал, не опуская оружия.
– Или убирались отсюда ко всем чертям. – Круль тоже встал, подергал по очереди ногами, разминаясь. Демонстративно принюхался.
– Что еще? – поинтересовался Иван.
– Если пан услышит, что к запаху серы примешивается запах сероводорода, так то не от страха, а от злости, – сказал Круль. – Сейчас мы медленно-медленно, прикрывая друг друга, как на показательных выступлениях, отходим к населенному пункту. Там меняем нижнее белье и отправляемся на встречу к самому главному в этом сумасшедшем доме.
– Без тебя было намного спокойнее, – сказал Иван.
– Зато не так весело, – ответил Круль. – Я вон уже весь обхохотался…
– А ты напрягся, красавец. – Иван на секунду перевел взгляд на предавшегося и даже подмигнул ему эдак с иронией. – Вибрируешь…
– С чего это ты взял? – Круль медленно водил стволом пистолета, вглядываясь в растительность вокруг поляны. – Мои нервы выкованы из стали… и закалены в адском огне…
– Вибрируешь, красавец, вибрируешь… Ты, когда нервничаешь, начинаешь всякие глупости говорить либо о бабах, либо о дерьме…
За деревьями и в подлеске ничего не шевелилось, Иван начинал чувствовать себя глупо, вот так целясь из пистолета в целый лес. И вообще, если бы их действительно хотели убить, то убили бы… пугали их, ясное дело…
– Чуешь? – Круль шумно втянул воздух носом. – Это мне кажется или пахнет…
– Сероводородом?
– Кровью пахнет, Ваня…
Иван принюхался – благоухающий рядом с ним Круль напрочь перебивал все запахи.
Но самому Крулю серная вонь не мешала.
– Где? – спросил Иван.
– Естественно, там, куда мы с тобой так живо палили. – Круль еще раз потянул носом и чихнул. – Сходишь, посмотришь?
– Может, ты сам? – чисто механически поинтересовался Иван по привычке спорить с предавшимся, а сам медленно двинулся к растерзанному пулями кусту. – Раскомандовался…
– Давай-давай, тебя не жалко… – Круль сместился в сторону, чтобы не находиться с Иваном и кустом на одной линии. – В тебе демон сидит, в случае чего – подлечит. А у меня еще рука с прошлого раза толком не зажила…
– Ну для покалеченного ты движешься и стреляешь очень уверенно… – Иван замер и прислушался.
Что-то там все-таки было… Какой-то слабый звук доносился из-за полумертвого куста орешника. Стон? Сдавленный, почти беззвучный стон. Точно.
Иван шагнул к кусту.
– С ума сошел? – прошипел Круль. – А растяжка если?
– Кто знал, что нас сюда занесет нелегкая? – Иван оглянулся на Круля через правое плечо. – Кто-то за нами шел, пальнул, не попал… А мы, похоже…
Мальчишке было лет восемнадцать, не больше. Форма в другое время, возможно, добавила бы ему пару-тройку лет, но сейчас лицо его бледно, губы по-детски искривлены, по щеке текли слезы. Мальчишке было очень больно. Очень-очень.
Он зажимал себе рот правой рукой, чтобы не закричать, а левой пытался не выпустить жизнь из своего тела. Между пальцев левой руки, прижатой к груди, текла кровь, густая, почти черная.
– А мы попали… – сказал Иван, опускаясь на правое колено возле раненого солдата. – И, похоже, я… Тут так разворочено… У тебя пули попроще…
– Я и сам не такой загадочный, – Круль подошел, присел, быстро осмотрел рану. – Значит, так, либо мы его сейчас добиваем, чтобы он не мучился, либо доставляем его на операционный стол в течение максимум десяти минут. Ставим на голосование?
Продолжая нести чушь, Круль положил свое оружие на землю, достал из кармана платок и, сложив его, попытался просунуть под ладонь раненого.
Тот застонал, но руку от раны не отнял.
– Идиот малолетний… – Круль посмотрел на свою загипсованную левую руку. – Ты мне поможешь, Ваня?
Солдат с ужасом смотрел на них. С ужасом и ненавистью. И ненависть эта была совсем недетской. Взрослой, почти старческой была эта ненависть, осознанной и продуманной.
Вдвоем с Крулем Иван кое-как перевязал паренька. Огляделся. На земле валялась двустволка, старая, с потертым прикладом и ложем, перемотанным веревкой.
– Ружьишко так себе у него, – Круль сунул свой пистолет за пояс, быстро прошелся здоровой рукой по карманам. – Документ, фотография…
Круль посмотрел на фото и протянул Ивану.
– Теперь мы точно знаем, кому именно из нас сегодня повезло.
На фотографии – на официальной фотографии красовался Ярослав Круль, только значительно моложе, чем сейчас.
– Из архива Конюшни, – сказал Круль. – Мне все еще забавно, а тебе?
– Молча взяли, молча потащили, – скомандовал Иван.
– Потащили, – не стал возражать Круль. – Но молча – не могу обещать. У меня, как у маленького ребенка, процесс мышления неразрывно связан с процессом говорения…
Они подняли солдата и как могли быстро понесли его к Новому Иерусалиму.
– Что-то мне это напоминает… – сказал Круль, которому из-за поврежденной руки нести раненого было тяжелее. – Мы так уже таскали одного, и ничем хорошим это не закончилось. Ружье, кстати, стоило бы забрать…
– В зубы?
– Да, и так нести неудобно… Осторожно, яма, твою мать… Как сувенир хотел бы заполучить ружьишко. На стену повесить, детям показывать на оружие, которое мне жизнь спасло…
– Думаешь?
– Не привык пацан из мушкета палить. Ты ж сам понимать должен, что одно дело из автомата, а другое из такого вот гада двенадцатого калибра… Остановимся на секунду, я перехвачу беднягу поудобнее… – Круль намотал ремень раненого на свой кулак. – Выскальзывает…
– И о чем нам говорит это ружье? – спросил Иван.
– Первое – он должен был меня убить и убежать. Ружье бросить и убежать. Ты, выживший и обеспокоенный, полез бы в кусты и нашел ружье. И это значило бы, что стрелял кто-то из штатских… Так?
– Так. И еще это значит, что кто-то хотел отвести подозрение от солдат.
– От этого конкретного?
– От солдат, – выдохнул слегка запыхавшийся Иван. – Ему кто-то дал фотку и команду. Кто тебя видел первым? Ты на машине ехал? Значит, через КПП… Так?
– Через него, родимого… Минут сорок мариновали, пока разрешили проехать… Ч-черт! – Нога предавшегося запуталась в высокой траве, и он чуть не упал.
– А как насчет «не поминай всуе»? – не удержался Иван.
– Пошел ты… Засунь себе свое «всуе» знаешь куда?
– Знаю.
– Вот туда и засунь…
Они вбежали в Новый Иерусалим, на секунду остановились, чтобы перевести дыхание.
– Он там еще живой? – спросил Круль.
– Вроде смотрит, – Иван глянул в лицо солдата и отвернулся. – И, похоже, очень нас с тобой не любит…
– А за что? – спросил Круль.
– Убедил, – ответил Иван.
И они снова побежали.
Люди, которых он встречали по дороге, провожали их взглядами, Иван даже не старался понять – удивленными или ненавидящими. Какая, в конце концов, разница.
– Мы хоть туда бежим? – Круль хрипел и мотал головой, но темпа не сбавлял. – Ты тут знаешь все…
– Туда… – с трудом ответил Иван. – Еще немного…
Охранник с крыльца больницы их заметил, что-то крикнул в открытую дверь и бросился к ним навстречу. Круль передал раненого ему и наклонился, переводя дыхание.
– Ты давай, Ваня, я догоню… – Круль попытался сплюнуть, длинная вязкая слюна повисла на губе. – Твою мать… Не отходи от пацана… Чтобы он случайно не умер… Ты понял?
– Не учи…
Еще двое выбежали навстречу, отобрали мальчишку у Ивана и бегом бросились в больницу.
Иван припустил за ними.
Круль прав – нужно проследить. Проследить…
– Сразу в операционную! – крикнул кто-то в халате, наверное доктор. – Что с ним?
– Пуля, девять миллиметров, слепое в грудь, – крикнул в ответ Иван. – Спецпуля «умиротворителя», имейте в виду.
– Живее! Гляньте, что там у него с группой крови.
– Первая, положительная… – ответил охранник, глянув на куртку солдата.
– Живее…
Ивана остановили перед операционной. Он чуть было не сшиб храбреца с ног, но потом сообразил, что в операционную в таком виде нельзя.
– Доктора мне! – приказал Иван.
– Он руки моет…
– Откройте дверь, – потребовал Иван, – чтобы он меня слышал.
Дверь открыли, охранники, отнеся раненого, вышли из операционной и, вроде как случайно, остановились возле двери, полукольцом расположившись вокруг Ивана. Знакомый боевой порядок, у них это, похоже, заложено в генах. Предавшегося так лупили мужики, Всеслава – одноклассники.
Только тут этот номер не пройдет, сказал себе Иван и вытащил из-за пояса пистолет.
– Парни, – сказал Иван, – вы идите себе на места несения службы. Все, что могли, – вы уже сделали. А если попытаетесь перевыполнить – будут неприятности. До анафемы дело даже не дойдет, имейте в виду. В лучшем случае – отпоют. Я доступно объясняю?
Охранники замялись. Пугаться таких угроз вроде как было стыдно, но «умиротворитель» в руке Инквизитора был настоящий, а стрелять он, похоже, не стесняется. Парень-то из него пулю схлопотал…
– Да вы в глаза его гляньте! – Круль добрался до предбанника операционной и стал, прислонившись спиной к стене. – Это же убийца! Ему же нравится убивать. Его так и прозвали – Ванька-Каин. Честно. Вы присмотритесь внимательно. Если эти жуткие глаза не произведут на вас впечатления, то посмотрите сюда… на мой пистолет. Я, как человек предавшийся, так вообще не имею морально-нравственных принципов… Вам об этом говорили? Как начну стрелять! Шикарная получится загогулина – вы нападаете на Инквизитора, что является грехом, а я тут же вас убиваю, и вы что? – правильно, отправляетесь в ад. Это такое место, в котором почти никогда не холодно… Считаю до трех. Два… Два с половиной…
Охранники вышли.
– Два с волосиной… – продолжил Круль.
– Они уже ушли, – сказал Иван. – И почему «почти никогда не холодно»?
– «Почти» – это символ недосказанности. Некоторые в угрозах предпочитают подробности – там, кишки на кулак, голова в трусы… А мне нравится эдакий таинственный флер, загадка… Ты, кажется, хотел что-то сказать доктору?
– Доктор! – крикнул Иван в открытую дверь, – Доктор, мать вашу так!
– Что? – донеслось из операционной.
– Я хотел вас предупредить… Если парень не выживет, то вы… – Иван оглянулся на Круля и оборвал фразу. Круль показал большой палец.
На пороге появился врач в маске, закрывающей почти все лицо. Внимательно посмотрел на Ивана, на Круля, на оружие в их руках. Кивнул и молча вернулся в операционную.
Дверь за ним закрылась.
– Я же говорил, – сказал Круль. – Что делаем дальше?
– Дальше… Ты тут посиди, покарауль… на всякий случай, а я сбегаю, поищу главного. Намекну и предупрежу…
Иван вышел в коридор, оглянулся, пытаясь сообразить, где может находиться главный врач. Знакомство Ивана с больницей было не очень близким. Два раза он был здесь и оба раза, так или иначе, оказывался возле палат родильного отделения. Кабинет главного был где-то в том районе.
Где-то на третьем этаже…
Иван взбежал по лестнице, остановился в коридоре. Кажется, направо. Кажется…
Иван прошел по коридору и обнаружил палату, в которой недавно ночевал.
– Так… – Иван на всякий случай заглянул в дверь, посмотрел на пустую комнату и застеленную кровать. – Просто дом-музей Ивана Александрова. Светлой памяти…
Не дождетесь! – сказал Иван, закрыл дверь и пошел дальше по коридору. Спохватился и спрятал оружие за пояс под куртку.
– Есть тут кто? – окликнул Иван.
Коридор был пуст, двери закрыты.
– Сестра! – позвал Иван. – Сестра!
И снова – никого.
– Ну и ладно, – махнул рукой Иван и совсем уж собрался идти дальше, как вдруг открылась дверь палаты рожениц, и в коридор вышла Алла Максимовна, директор интерната собственной персоной.
Взгляд ее из брезгливого стал злым.
– Что вы тут орете, любезный? – процедила дама. – Тут больница, между прочим. И младенцы…
– Кто там, мама? – спросила из палаты женщина.
– Никто, – ответила Алла Максимовна. – Нет здесь никого. Фикция одна.
Ну не стрелять же в нее, подумал Иван. Ну что ты возьмешь со вздорной бабы, заслуженного работника народного образования.
В палате заплакал ребенок.
Вот, малыша разбудили, грустно подумал Иван, повернулся, чтобы уйти, и остановился. Что-то тут было не так. Вот не так здесь что-то было… Совсем не так.
В голове искрило и щелкало, мысли, слова, образы и воспоминания со скрежетом переворачивались в мозгу Ивана, все никак не состыковываясь друг с другом.
– Как найти главного? – спросил Иван.
– Назад по коридору, два поворота, – отрезала Алла Максимовна и хлопнула дверью.
Два поворота, два поворота, бормотал Иван, двигаясь по коридору. Доктор… Разбудили младенца… Кто там, мама? И еще – голос Крыса. Отвезти ребенка… Отвезти ребенка в интернат… И голос Катерины – никогда не дадут подержать в руках… Никогда. Отвезти всех, сказал Крыс. В интернатскую клинику. Через неделю – это уже голос Катерины. Одновременно забеременели. Семь девчонок, предавшихся одновременно и одновременно вышедших замуж за предавшихся… Крыс и Тепа землю рыли… Астуриас пытался разобраться…
Коридор закончился, Иван остановился перед дверью с табличкой «Главврач».
Поднял руку, чтобы постучать, замер. Потом просто открыл дверь.
Главврач сидел за столом, работал. Пальцы беззвучно летали над клавиатурой компьютера, Иван всегда завидовал такому умению, сам он работал тремя пальцами.
– Что? – Врач оглянулся на дверь. – А, это вы…
– Не слышу радости в голосе, доктор, – сказал Иван и тихонько прикрыл за собой дверь.
Неприятная улыбка на лице у него соорудилась сама собой, он даже еще и не успел сообразить, что разговор получится тяжелый – для доктора, во всяком случае, – а улыбочка номер пять уже появилась. На Ивана два раза бросались в драку, не произнеся ни слова, именно после появления у него на лице такой вот улыбки.
– Как-то вы сердито смотрите… – Иван взял стул, поставил его посреди кабинета и сел. – Мешаю?
– Да, – серьезно ответил врач. – Я занят.
– Так и я по делу. – Улыбка стала еще гадостнее, доктор брезгливо поморщился. – По очень важному делу…
– Я… – Доктор снова хотел сказать, что занят, но не смог.
Очень трудно говорить что-либо, когда тебя рванули за воротник, уронили на пол и прижали щекой к полу.
Доктор дернулся, мужик он был крепкий, но Иван не был настроен на дружескую потасовку и приятельское толкание. Удар пришелся в почку, главврач завыл приглушенно и засучил ногами. Громко кричать не получилось – левой рукой Иван придавил лицо к полу.
– Это вам, доктор, не бедняге со сломанными ребрами угрожать побоями, – тихо сказал Иван и еще раз ударил. – Это вам – отвечать на болезненные вопросы. Отвечать честно и быстро. Иначе…
Доктор снова дернулся, ударил ногой по ножке стола, на пол один за другим стали падать карандаши.
– Вопрос первый – почему дочь Аллы Максимовны все еще в больнице? И почему у нее ребенок на руках?
– Вы… вы с ума сошли… – простонал доктор. – Как вы посмели… твою..
– Не ругайтесь, доктор, это всего лишь предварительные ласки. Вы же читали выписку из моего личного дела – я человек нервный и где-то психически неустойчивый… Я же и убить могу, нам, Инквизиторам, это можно. Хотите, я вам палец сломаю? – Иван, чувствуя, как холодеет все внутри, нащупал мизинец на руке врача. – Вот этот. Хотите? Только вы мне пообещайте, что не будете сильно кричать…
– Я охрану позову! – попытался крикнуть доктор, палец тихонько хрустнул, доктор снова засучил ногами.
– Охрану я перестреляю. – Иван наклонился к самому лицу врача. – Вы мне верите? А пальчик я еще не сломал, так, попробовал на прочность. Почему ребенок до сих пор не в интернате? Почему он у матери?
Ивану было плохо, он чувствовал себя последней сволочью, но останавливаться не собирался. Не мог останавливаться. У него просто не было времени.
– Считаю до трех. – Иван надавил на сустав, кожа доктора покрылась липким потом. Или это потели руки самого Ивана. – Два…
– Роды прошли неудачно… Ребенок родился мертвым, пришлось спасать, реанимировать… В таком состоянии он не доехал бы до интерната… Правда… – Доктор сломался. Голос звучал тускло, единственная сильная эмоция читалась в нем – страх. – Я оставил девочку здесь, а потом ее мать…
– Мать ее, – сказал Иван.
– Да… Алла Максимовна… Попросила, чтобы я разрешил, сказала, что другого шанса у дочки не будет…
– И вы спросили разрешения у Сигизмунда?
– Да… то есть нет, он был занят… Вы сами знаете, нападение на больницу, кража… Но я думаю, он бы не возражал. Он бы понял…
– Человек, убивший собственную дочь, конечно, понял бы невинные слабости директора интерната. Ему ведь тоже не чуждо ничто человеческое… Идеи никогда не заслоняли для него простые человеческие ценности… – Иван отпустил доктора и встал. – Вы до сих пор ничего ему не сказали… Он же всех новорожденных сейчас прячет. Даже тех, кто еще не родился, он отправил в интернат. А тут, специально для Аллы Максимовны… А вы, уважаемый, лежите, не дергайтесь. У меня настроение не очень, могу ненароком ударить, снова придется подниматься. А в такой позиции я… как там вы мне давеча говорили… допинаю? Вот, я могу допинать.
– Что вам еще нужно? – спросил доктор, глядя на Ивана снизу вверх.
Руки врача дрожали, рот непроизвольно кривился. Похоже, главного врача больницы Нового Иерусалима давно не били. Во всяком случае, не унижали.
– Больше вроде и ничего… – сказал Иван, снова усаживаясь на стул. – Поначалу казалось, что там много у вас можно узнать, а сейчас… Хотя… Вы сказали – нападение на больницу, кража…
– Да-да, – кивнул врач.
Делать это лежа было неудобно, пришлось провести щекой по ковру на полу.
– Нападение – понятно. А кража?
– Так… Ребенок… – Голос главврача дрогнул.
– Ребенок… Ребенка обычно похищают, доктор. Нет, можно в запальчивости сказануть, что украли, но через сутки, после размышлений, естественно прозвучало бы «похитили». Не так? Так, – сам себе ответил Иван. – А вы сказали – кража. Что украли и когда? Не телитесь, уважаемый! Мы еще не прекратили счет. Я остановился, кажется, на двух? Один мой знакомый урод начинает считать с волосинками и четвертинками. Я предпочитаю целые числа. Было два. Теперь…
– В ту же ночь… Одновременно с ребенком… Пропал набор медикаментов… Очень специфический… Там было… – Доктор собрался перечислять, но Иван его остановил:
– Проще, доктор. Очень специфический – это значит, что для специфических целей. Опуская названия – цели. Быстро!
– Ну… Цель, в общем, одна… Ускорение родов.
– В смысле?
– Ну можно сократить срок, вызвать роды раньше…
– На сколько?
– Ну… На день-два…
– А больше? – спросил Иван.
– Можно больше…
– На неделю?
– Да. Если верно подобрать дозировку… В комплексе с другими средствами…
– И с какой точностью можно установить срок? Типа – ровно через час, через два?
– Нет, около двенадцати часов. Но, в принципе, можно увеличивать дозу, ускоряя и усиливая в зависимости от особенностей конкретной матки…
– Можно организовать одновременные роды нескольких женщин? С каким разбросом по времени?
– Смотря сколько женщин…
– Пять.
– В течение часа все роды пройдут, – сказал доктор. – Плюс-минус десять минут.
Спокойно, приказал себе Иван, это еще не катастрофа. Это еще только начало.
– У вас в клинике свой священник?
– Нет, мы вызываем к родам…
– А в интернате?
– Ну… Раньше там не рожали, наверное, тоже вызовут. Пришлют машину за батюшкой…
Иван встал со стула.
– Как можно позвонить Крысу… Сигизмунду Васильевичу?
– Коммутатор. – Доктор указал на телефон на столе. – Поднимаете трубку, говорите номер… Или просто называете, кто вам нужен.
Иван поднял трубку.
– Коммутатор, – сказал женский голос.
– Сигизмунда Васильевича, – Иван оглянулся на доктора и жестом разрешил ему встать. – Быстрее, пожалуйста.
Крыс ответил через секунду.
– Привет, – сказал Иван. – А в нас стреляли. Солдатик из ваших, местных. Не попал. А мы – попали. Вы в курсе, что дочка и внучка директрисы интерната все еще в больнице? Молодая мама кормит ребенка…
– Это шутка? – спросил Крыс.
– Я могу попросить доктора подтвердить. Дать ему трубку?
Главврач сел на кушетку и принялся внимательно рассматривать свой мизинец.
– Не нужно, – разрешил Крыс. – Это все?
– Не все. Вы сейчас соберетесь и прибудете в больницу, есть много интересных мыслей…
– Они не подождут до завтра? – усталым, смертельно усталым голосом спросил Крыс.
– Ладно, я начну по телефону. – Иван с сомнением посмотрел на врача, прикидывая, не выгнать ли его из кабинета, но решил, что пусть доктор побудет под наблюдением. – Значит, вначале ребенка попытался украсть отец. Попался, убил и был убит. У меня возникло некоторое подозрение, что он специально попал под раздачу, чтобы оказаться возле ребенка. Но в следующую ночь новорожденного все равно украли, убив на этот раз троих… Вы следите за моей мыслью?
– Слежу. Пока – ничего нового.
– Идем дальше. Вы, естественно, бросаетесь в погоню, настигаете и… – Иван кашлянул. – Извините. В общем, вы принимаете решение спрятать беременных в интернате. Там надежнее, там охрана и солдаты. Неделю женщины побудут в безопасности, потом родят… Детей окрестят…
– Да. И что?
– Если бы не произошло все это с вашей дочкой, вы бы стали отправлять беременных в интернат?
– Нет, – глухо ответил Крыс.
– А если бы вы знали, что рожать им меньше чем через двенадцать часов, вы оставили бы их без наблюдения? Без своего наблюдения? И если бы они рожали одновременно… – Иван посмотрел на врача. – В течение часа, вдалеке от священника, к тому же… Вас бы это обеспокоило?
– Ты о чем? – Крыс на том конце провода, видимо, подобрался, учуял, куда ведет Иван. – Как это – рожать одновременно?
– Наш добрый доктор забыл вам сообщить, что те, кто похитил ребенка, забрали с собой и стимуляторы, так это, кажется, называется… Доктор уверяет меня, что…
– Я понял. Что еще?
– Этого недостаточно? Тогда прикиньте, что мы с вами так и не ответили на вопрос – кто именно смог похитить ребенка, кого свободно впустили в больницу? Кого-то из местных, понятно, но не предавшихся. Так? Когда мы сейчас тащили раненого, охранники бросились нам на помощь, ничего не спрашивая. Они увидели меня – знакомого, увидели раненого солдата, тоже, наверное, им знакомого, и бросились помогать. Ночью охранники могли поступить так же? Если это был патруль из своих, знакомых солдат, их бы впустили без разговоров? Вы как полагаете?
– Полагаю, да…
– Мне надоело болтать с вами по телефону. Бросайте все, приезжайте. Возьмите с собой Тепу, что ли… И предупредите Зайцева. Нужно объяснять, о чем именно? Вот и славно. – Иван положил трубку. – Ой, доктор, не завидую я вам… Начнется разбирательство, если окажется, что вы знаете обо всем чуть больше… Сидите и думайте.
Иван вышел из кабинета, спустился к операционной.
– Что там? – спросил у Круля.
– Ты хочешь, чтобы все сделали за пятнадцать минут? Это только калечат быстро, а лечат долго. Очень долго… – Круль посмотрел на свой гипс. – В мои планы, честно скажу, перелом не входил.
– Сказку рассказать? – Иван достал «умиротворитель», вынул магазин, посмотрел, не попала ли грязь в механизм.
– Давай, – сказал Круль. – Порази меня.
Выслушал рассказ Ивана молча, не перебивая.
Хмыкнул, когда история закончилась.
– И сейчас дедушка едет сюда?
– Надеюсь.
– И полагаешь, что его заставили отправить женщин в интернат? Вынудили?
– Полагаю. Не понимаю, в чем смысл… Если они все-таки хотят вызвать дьявола, то прекрасно могли сделать это в Циферовке. Где смысл?
– Смысл? Смысл, Ваня, в том, что в Циферовке им этого бы не позволили бы. Старший администратор костьми лег бы, а не допустил. Он скорее убил бы, чем позволил такое. У него есть инструкции. Он, в конце концов, точно знает, что такое невозможно. Невозможно, и все тут. Зачем ему этим заниматься? Дьявола как раз обычно пытаются вызвать те, кто не рискнул подписать Договор. Кто не хочет синицу в руку, кто хочет по-быстрому срубить счастья… Ну и получают, соответственно… – Круль попытался залезть пальцем под гипс, сморщился. – Чешется жутко. А смысл в том, что женщин отправили в интернат. Ты и сам все это понял, только виду не подаешь… Пошли на двор, бог с ним, с этим мальчишкой. Ничего он все равно не скажет, поверь мне на слово… В здешнем интернате готовят фанатиков, понимаешь? Я слышал об этом. Читал отчеты тех, кто сталкивался с выпускниками вне Нового Иерусалима. Как они учатся! У всех только один пунктик – ребенок. А так – пашут, и пашут, и пашут, не поднимая головы. И боже тебя упаси что-то поперек их веры сказать…
Иван и Круль спустились в вестибюль, прошли сквозь недобрые взгляды охранников, вышли на крыльцо.
– Фанатики… – сказал Иван. – Но ведь эти девчонки… Которые вышли за предавшихся и сами подписали Договор… Они же…
– Вот именно, – ответил Круль. – Именно. Ты подожди здесь, я смотаюсь за своими ребятами. Никто не отменял съемки фильма. А тут такие события!.. Если что, – уже на ходу крикнул Круль, – ты езжай, мы сами доберемся.
Круль исчез в темноте.
Вот именно, повторил Иван. Фанатики. Ради своей веры они могут сделать все что угодно. Сделать все. Даже подписать Договор? А потом… Принести в жертву собственного ребенка, надеясь, что вызовут дьявола… Зачем они его собираются вызвать? Зачем? А если Круль ошибается? Не врет, по своему обыкновению, а ошибается? И действительно есть способ освободить дьявола из Бездны? Зачем это фанатикам?
Странная ситуация – верующие рвутся выпустить дьявола, а дьяволопоклонники готовы им в этом помешать?
То есть вырвется дьявол, начнет тут куролесить, и тогда Господь… тогда Господь явится во всей славе Своей и уничтожит дьявола… Как написано в Откровении. И не будет больше Ада, ничто не будет угрожать даже тем, кто убил Инквизитора… Вострубят ангелы, прольются чаши… небо – как свиток…
Небо, как свиток… как свиток…
Земля качнулась под ногами, воздух стал упругим и твердым. И блеск звезд вонзился в мозг Ивана.
Ведь это уже было… Было. Небо – как свиток. Он же читал раньше о том, что Земля была круглой, а небо – всего лишь воздухом, окружающим каменный шар. И семьдесят лет назад небо стало твердью, развернулось, как свиток… И никто не обратил внимания на то, что это один из признаков конца света? До сих пор никто не обратил внимания?
Иван прислонился плечом к дереву, росшему вдоль улицы. Кажется, именно за этим прятался предавшийся, который хотел забрать своего ребенка… Забрать ребенка – не жену. Он хотел спасти своего ребенка от своей жены…
А никто и не мог обратить внимание на то, что небо – это признак апокалипсиса, потому что никто этого слова не помнил. Потому что кто-то приложил невероятные усилия, чтобы убрать это из Библии. Кто-то, кто мог это сделать. Не Дьявол – нет, а церковь, Объединенная Церковь зачем-то вычеркнула из Книги Откровение.
Почему? Зачем?
И что это значит для Ивана? Почему именно ему было решено открыть все это? Почему люди умирали, чтобы Иван узнал о… О чем он должен узнать? О том, что конец света начался, но так и не произошел? Не построен град золотой на Земле и никогда не будет построен? Но это Иван не узнал, это он придумал. Вот сейчас придумал…
Иван чуть не засмеялся.
Сам придумал или кто-то нашептал? Кто-то, притаившийся рядом с его душой и ждущий момента, чтобы ею овладеть? Все это ради того, чтобы завладеть душой Ивана Александрова? Чушь, глупость, Ивана достаточно было только убить, чтобы он отправился в ад. Просто не мешать Ивану погибнуть, не спасать ему жизнь там, в зимней пустыне, не вытаскивать с вершины холма в Тер Мегиддо…
Ты для чего-то предназначен, Иван! Гордись! А то, что тебе хреново, что тошнит тебя от этих мыслей, – чушь! Забудь.
Иван не заметил, как рядом с ним затормозил автобус Тепы, оглянулся только, когда над самым ухом рявкнул сигнал.
Тепа помахал рукой.
Иван вошел в автобус.
– Интернат не отвечает, – сказал Крыс. – Ни сам интернат, ни казарма, ни один из КПП. Наглухо.
Автобус тронулся с места и помчался по улице, набирая скорость. Иван торопливо сел. И снова на то же самое сиденье, что и утром, – привычка, наверное.
– Я сообщил патриарху. – Крыс взял в руки книгу, словно собирался читать, и тут же отложил ее в сторону. – Он сказал – разобраться. И сказал… Сказал, что, может быть, сам подъедет. Я предупредил Зайцева, он обещал, что с ним будут только чужие, наших он оставит в казарме. Закроет и выставит охрану. Нам достаточно и тех выпускников, что сейчас в интернате.
– Сколько? – спросил Иван.
– Семьдесят четыре человека, вместе с офицерами, – не оборачиваясь, ответил Тепа. – Семьдесят четыре. Я их всех знаю. Я их всех возил на экскурсии, на рыбалку…
Автобус трясло и мотало, Иван впереди не видел ничего, кроме стволов деревьев, мелькавших в свете фар.
– Не убьемся?
– Не с нашим счастьем. – Тепа переключил скорость, и автобус поехал быстрее.
Через несколько минут они выехали из леса, стало светлее, полная луна висела над полем, освещая все бледным ровным светом.
Автобус дребезжал, стучал и гремел, будто собирался развалиться если не немедленно, то на следующей колдобине точно. Ивану пришлось вцепиться в сиденье и следить, чтобы не откусить себе язык.
– Минут через тридцать будем, – крикнул Тепа. – Я остановлю, не доезжая до КПП… Мало ли что.
Крыс ничего не ответил. Крыс смотрел перед собой неподвижным взглядом, черный спортивный костюм и бледное лицо делали его похожим на смерть. Вместо запавших глаз были темные впадины, на дне которых иногда отражался лунный свет.
– Она верила… – произнес Крыс негромко, Иван еле расслышал его. – Она искренне верила, не могла она предать…
– Она не предала, – сказал Иван. – Она, наверное, хотела как лучше…
– Лучше… – Гримаса искривила лицо, складки черными линиями пересекли бледную кожу.
– Она… – Иван посмотрел в окно, и ему показалось, что он видит желтый свет вдалеке. – Что это?
– Где? – чуть притормозив, спросил Тепа, оглянувшись. – Там дорога от Брехунов. Это Зайцев своих, наверное, погнал. Блин…
– Что?
– Там до перекрестка с КПП осталось всего с полкилометра. Ему бы притормозить, что ли… Влетит под пулеметы…
– Полагаешь, будут стрелять?
– А ты полагаешь, они просто так на звонки не отвечают? Уснули? Кино смотрят? Если все, что ты сказал, правда, то… – Тепа еще раз глянул в сторону машин майора Зайцева и покачал головой. – Тормози, что ты делаешь…
Справа полыхнуло.
Вспух багровый пузырь, взметнулись языки пламени, только после этого резкий звук долетел до автобуса, ударился, заставив задребезжать стекла.
