Текст книги "Под русским знаменем"

Автор книги: Александр Красницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 35 страниц)

XIV
В НОВЫХ МЕСТАХ

акончен был труднейший поход, прославивший и молодые туркестанские войска, и старых кавказских воинов.

Настали дни мира, но не по душе была эта пора Михаилу Дмитриевичу. В песках дикой Туркмении закалилась его душа. Шум битв стал для него необходим, и вот прямо из Хивы Скобелев, уже полковник и флигель-адъютант, перенёсся в Испанию, где шла междоусобная война из-за королевского престола. Считавший себя его законным наследником, дон-Карлос увлёк за собой часть горского населения, и началась война кровавая, упорная. Скобелев оказался среди карлистов. Он явился сюда не сражаться, а любоваться картиной войны. Часто во время кровопролитных сражений он сидел на камне прямо под пулями и заносил в записную книжку свои заметки. Был случай, когда Скобелев смог остановить бежавших с поля боя трусов и повёл их назад в бой. В другой раз он спас пушку, лошади которой сорвались с кручи. Среди приверженцев дон Карлоса был даже распространён слух, что Скобелев прислан к ним на помощь... Кажется, по и заставило Михаила Дмитриевича покинуть Испанию.

Но вскоре по прибытию на родину для него опять нашлось дело по душе.

Подчинены были России Бухара и Хива, часть Кокандского ханства стала уже русским достоянием, но та часть кокандцев, которые сохранили свою самостоятельность, не хотела жить в мире с русскими, и в 1875 году начались частые и отчаянные нападения кокандских разбойников на принадлежавшие русским кишлаки, и, наконец, разбойники осмелели до того, что стали грабить даже русский почтовый тракт, сжигать русские заводы, а их фанатики-муллы принялись проповедовать священную войну с Россией.

Понадобилась сила оружия, чтобы укротить кокандцев, и генерал Кауфман предпринял поход против неспокойных соседей.

Скобелев, как только прошли слухи об этом походе, выхлопотал себе командировку в Среднюю Азию и явился к Кауфману.

Туркестанский герой встретил его приветливо и даже назначил его потом начальником кавалерии своего кокандского отряда.

Кокандское ханство, население которого составляли главным образом кипчаки и кара-киргизы, занимало плодородные земли в верхнем течении многоводной реки Сырдарьи. Правил ханством ненавистный населению из-за своей жестокости Худояр-хан, наружно покорный русским, но в то же время тайно поддерживавший одного из народных вождей Абдурахмана-автобачи, ярого противника России.

Пока русские войска готовились к выходу из Ташкента, кокандцы осмелели так, что пробовали осаждать занятый русскими Ходжент, где командовал войсками барон Нольде.

Сборы несколько затянулись, и Кауфман приказал Скобелеву осмотреть северо-восточную границу туркестанских владений, проходившую по Курамскому уезду. Оттуда не приходило никаких известий, и требовалось выяснить, в каком положении находятся тамошние жители, спокойны ли они или тоже готовы примкнуть к кокандцам. Скобелев с двумя сотнями казаков произвёл необходимые разведки. Ему приходилось идти по труднейшим горным дорогам, спускаться в долины, переправляться через горные реки, но край был пройден, и, возвратясь в Ташкент, он мог сообщить генералу Кауфману, что жители спокойны и даже были рады, когда среди них появились русские.

Поход начался во второй половине августа 1875 года, и Скобелев с казаками шёл впереди. На первых же порах он согнал с пути несколько неприятельских скопищ. Ходжент был освобождён, и 20 августа русские уже вступили в Кокандское ханство. Конные толпы кипчаков и кара-киргизов пробовали остановить движение русских отрядов, но впереди с казаками шёл Михаил Дмитриевич и каждый раз предупреждал их массовые удары, то кидаясь на неприятеля сам, то громя его из конных орудий.

Кокандцы медленно отходили к Сырдарье, на левом берегу которой стояла их крепость Махрам. Сильно надеялись на эту свою твердыню кокандцы. Махрам, обнесённый высокой глиняной стеной, стоял на береговом холме, опоясанном глубоким рвом. Этот ров в свою очередь обведён был земляным валом, из-за которого глядели на подступавших жерла двадцати четырёх орудий. Перед валом расстилалось болото, топкое и вязкое. Генерал Кауфман, осмотрев крепость, нашёл, что штурм её с фронта стоил бы слишком больших потерь. Он отправил Скобелева, чтобы обойти Махрам с фланга, а свою пехоту пустил с тыла. В то же самое время русские пушки принялись громить крепость... Защитники Махрама увлеклись артиллерийским боем, а тут незаметно подошедшие пехотинцы с громовым «ура!» ворвались на вал и начали штыками выбивать его защитников. Прошло ещё немного времени, и «ура!» разлилось уже в самой крепости. Охваченные паническим ужасом, кипчаки кинулись огромной толпой в бегство, но едва выбрались они из крепости, как на них обрушился со своими казаками Скобелев. Казаки врубились в самую гущу неприятеля. Сверкали шашки, изредка раздавались выстрелы; русские и кокандцы перемешались. Под Скобелевым была убита лошадь, самого его какой-то кипчак полоснул саблей по колену. Рядом со Скобелевым был убит наповал хорунжий уральского полка Хорошкин. Казаки разгорячились так, что не отставали от бежавших, пока в нескольких верстах не наткнулись на огромное скопище неприятеля, спешившее на выручку Махраму. Они были бы раздавлены этой массой, но Скобелев, мгновенно сообразивший все обстоятельства, приказал следовавшей за его казаками ракетной батарее отпугнуть неприятельские толпы ракетами и благодаря этому отошёл к главным силам без потерь.

В сражении под Махрамом Михаил Дмитриевич заслужил, и навсегда уже, уважение Кауфмана. Туркестанский герой снял со своей груди Георгиевский крест и сам прицепил его к мундиру храбреца...

С тех пор и до конца своей жизни Кауфман оставался другом Скобелева.

Поражение под Махрамом нанесло сильнейший удар кокандцам, но не усмирило их. Однако они на первых порах рассеялись, и генерал Кауфман без боя занял сперва столицу ханства Коканд, а через несколько дней и другой важный город – Маргелан. Но Абдурахман-автобачи продолжал оказывать русским упорнейшее сопротивление, и Кауфман сформировал «летучий отряд» для уничтожения бродивших по всему краю шаек. Командование этим отрядом он поручил Скобелеву. Главным средством борьбы тут была скорость передвижения, и Скобелев быстро нашёл способ как двигаться вместе с пехотой так, чтобы и пехотинцы не отставали от кавалеристов. Способ был придуман простой, не требовавший затрат и в то же время представлявший множество удобств. Скобелев взял да и посадил пехотинцев на арбы. Так и гонялся он с ними за кокандцами, в лихих схватках рассеивая шайки Абдурахмана. Особенно жаркая схватка случилась у урочища Минг-Тюбе. «Халатников» – так прозвали русские кокандцев – было много, но скобелевцам удалось не только разогнать их, но и захватить всё их оружие. Так «летучий отряд» дошёл до города Ош и уже оттуда вернулся в Маргелан. Ханство казалось успокоенным, и по мнению генерала Кауфмана русским уже нечего было делать в нём. 22 сентября заключили мир, по которому к русским отошли все земли по правому берегу Сырдарьи. Из этих новоприобретённых земель образован был Наманганский отдел, и начальником его назначили Михаила Дмитриевича.

Сей поход имел для Скобелева большее значение, чем он и сам придавал ему.

Во время его Михаил Дмитриевич близко сошёлся с одним из его участников молодым капитаном генерального штаба Алексеем Николаевичем Куропаткиным, ставшим вскоре его сподвижником и другом.

Кауфман, понявший, что Скобелев далеко недюжинная натура, недаром оставил его в Намангане. Худояр-хан был отправлен в Россию и поселён в Оренбурге, а кокандским ханом стал преданный русскому государю Наср-Эддин-хан.

Но жив ещё был Абдурахман-автобачи, и как только туркестанские войска ушли из пределов Коканда, он снова поднял восстание, свергнул Наср-Эддина и провозгласил ханом своего друга Фулат-бека. Снова заволновался весь край. В Андижан со всех сторон ханства стали собираться толпы конных и пеших кипчаков и кара-киргизов. Появилось у них и оружие, нашлись и пушки. Волей-неволей опять пришлось посылать в Коканд отряд. Кауфман поручил его своему сподвижнику генералу Троцкому, а начальником его штаба назначил Скобелева.

Теперь уже Михаила Дмитриевича не старались отстранять от важных поручений. Его талант оценили по достоинству. Его личная храбрость признавалась всеми: и офицерами, и солдатами. Последних Михаил Дмитриевич успел так привязать к себе, что не было в войсках солдата, который не был бы готов пойти за «своим Скобелевым» в огонь и в воду. Всё нравилось простодушным людям в этом человеке. Нравилась его неизменная щеголеватость – никто не видел никогда Скобелева неряшливо одетым; его обращение подсказывало солдатам, что этот офицер любит их сердечно, готов сделать всё, что только возможно, для облегчения тяжёлой службы. Его отвага действовала заражающе. Солдаты, видя всегда впереди своего командира, весёлого, улыбающегося, приобадривались сами, веселели и шли в бой, не страшась близости смертельной опасности.

В полки приходили молодые солдаты, и старики первым долгом считали рассказать им о Скобелеве, наэлектризовывали их. И молодёжь, впервые встречаясь с Михаилом Дмитриевичем, уже ощущала в сердцах невольный восторг перед ним. Отпускные, расходясь по домам, заносили вести о Скобелеве в самые глухие уголки России. Создавалась сама собой такая популярность, какой, пожалуй, не пользовался даже знаменитый стратег Суворов, оценённый по достоинству только значительно спустя после смерти. А Михаил Дмитриевич в ту пору вряд ли и знал об этой своей внезапно зародившейся и поразительно быстро возросшей всероссийской известности. Пока он был полностью увлечён боевой жизнью и думал лишь о победах, пожалуй, и не стараясь заглядывать в будущее...

Целью похода Троцкого был Андижан. Отряд шёл быстро; числа 30 сентября уже подходили к гнезду непримиримых бунтовщиков. Троцкий послал Скобелева произвести разведку. С полутора сотнями казаков Скобелев подошёл к самому Андижану. Кипчаки встретили казаков градом пуль. Тогда Михаил Дмитриевич рассыпал свой отряд и приказал начать перестрелку. Пока же обе стороны обменивались, как казалось, бесполезными, не причинявшими ни тем, ни другим вреда выстрелами, топографы произвели съёмку местности, а сам Скобелев наметил удобные позиции для батарей. Исполнено было самое главное. При отступлении рекогносцировочному отряду пришлось тяжело. Неприятель в огромном количестве вышел из своих укреплений и с ожесточением наседал на маленький отряд. Отходить пришлось, сдерживая андижанцев ружейным огнём, и шли так медленно, что за два часа прошли всего полверсты. Выручил скобелевский отряд полковник Борх, прискакавший из авангарда на выстрелы.

Съёмка местности скоро пригодилась. 1 октября с намеченных Скобелевым позиций загрохотали русские пушки. Дождь гранат полился на андижанцев, рассыпались глиняные стены их укреплений, и через бреши с могучим русским «ура!» ворвались в узкие улицы Андижана русские. Улицы преграждены были завалами. С домовых кровель, с деревьев из садов градом сыпались на штурмующих пули. Солдат вёл Скобелев, и они, забывая чувство самосохранения, шли вперёд, разделяясь на небольшие колонны и очищая занятые неприятелем улицы. В течение нескольких часов Андижан был превращён в груду развалин, над которыми поднялось яркое зарево. Более здесь делать было нечего. В тот же день отряд пошёл обратно. Освирепевшие кокандцы шли за русскими по пятам, и Троцкий назначил Скобелева командиром арьергарда, непрерывно подвергавшегося нападениям неприятеля. Скобелев отбрасывал кокандцев, то и дело кидаясь на них в атаку, а однажды у кишлака Муласы он бился в строю с солдатским ружьём в руках. Кокандцы всё не унимались. Нужно было преподать им такой урок, который надолго охладил бы их пыл. Ночью – это было 5 октября – Скобелев с двумя сотнями оренбуржцев и сибирцев подкрался к становищу главного неприятельского скопища. Решено было застать кокандцев врасплох. Позади, но достаточно далеко шла пехота под командой Меллер-Закомельского. Скобелев не стал её дожидаться и употребил здесь приём, некогда блистательно удавшийся израильскому вождю Гедеону. Безмолвно подкрались в ночной темноте казачьи сотни и, когда уже оставалось до становища всего несколько десятков саженей, ринулись на безмятежно спавших врагов с одним только громовым, непрерывным криком: «ура!», «ура!»... Можно представить себе этот клич, вырвавшийся разом из двухсот глоток. Прежде всего он привёл в трепет табуны, пасшиеся возле становища, и обезумевшие от внезапного страха кони всей массой понеслись прямо на своих спавших хозяев. Тут и скобелевцы врубились в живую обезумевшую массу, неистово крича, стреляя из ружей и рубя не пришедших в себя врагов по головам и плечам. Жестокая сеча продолжалась до рассвета. Утром на месте её найдено было 2500 чалм – головных уборов, оставленных разгромленным неприятелем.

После этого удачного дела отряд дошёл до Намангана совершенно спокойно. Кроме птиц и зверей, никого вокруг не было видно.

Волнение в Коканде, однако, не прекратилось. Явился новый вождь Батырь-тюря, и снова восстали жители, подстрекаемые против русских Наср-Эддин-ханом. Кокандцы воспользовались тем, что Скобелев ушёл к кишлаку Тюря-курган, где надеялся захватить нового вождя кокандцев, и овладели Наманганом. Узнав об этом, Михаил Дмитриевич вернулся, выгнал кокандцев из этой своей резиденции и, несмотря на зиму, повёл свои войска для наказания беспокойных кипчаков.

XV
НА РАВНИНАХ И В ГОРАХ

еперь Михаил Дмитриевич действовал в Наманганском отделе вполне самостоятельно.

Он был произведён уже в генерал-майоры и зачислен в свиту Его Императорского Величества, между тем в описываемое время Скобелеву шёл только тридцать второй год.

Молод был Михаил Дмитриевич и для генеральского чина, и для двух беленьких крестиков, украшавших его грудь. Но уже эта его молодость являлась лучшей свидетельницей того, что отличия достались ему не даром, а были заслужены тяжкими трудами, подвигами и необоримым стремлением совершенствовать себя на избранном и любимом поприще.

Труды же теперь выпадали на долю Скобелева немалые. Он являлся хозяином присоединённых областей с населением далеко не мирным, враждебно относившимся к русским, готовым постоянно к восстанию, что и доказала попытка кокандцев овладеть Наманганом.

Такой дерзости никак нельзя было оставить без немедленного возмездия. Полудикари-кокандцы, уважавшие только силу, приняли бы пощаду как доказательство бессилия русских, а это повело бы только к поголовному возмущению, и не только в Кокандском ханстве, но и в Хиве, и в Бухаре, и в песках туркменских пустынь. На спокойствие нельзя было рассчитывать. Абдурахман-автобачи, Батырь-тюря, Фулат-бек да и сам Наср-Эддин-хан мутили население.

Скобелев решил действовать сам, а не дожидаться, пока ударят на него.

Освободив Наманган, он последовал за отошедшими кокандскими скопищами и нагнал их у городка Балыкчи на левом берегу Сырдарьи. Кипчаки не ожидали такого быстрого появления русских. Они готовились к новому вторжению в пределы перешедшей к России области. В Балыкчи заготовлен был в огромном количестве провиант. Скобелев обрушился на них, как снег на голову. Неожиданность нападения, как и всегда, дала нападавшим значительное преимущество. Кипчаки оказались разбиты и рассеяны. Они разбежались, но лишь затем, чтобы снова собраться и снова начать приготовления к борьбе с русскими. А между тем стояла уже зима. Снег покрывал и равнины, и горы. Чуткие к холоду южане ни за что не решились бы идти на русских в зимнее время, но весной можно было ожидать ожесточённой борьбы. Северянам же, русским солдатам и офицерам Скобелева, снег, морозы, лёд были нипочём...

Скобелев понял, какое серьёзное преимущество на стороне русских, и естественно воспользовался им.

Испросив разрешение у начальника края Кауфмана, Михаил Дмитриевич сформировал сильный отряд и пошёл с ним за Сырдарью. Этого кокандцы никак не ожидали. В зиме они видели лютого врага. Русские же – верного союзника. Редко где пробовали кокандцы оказывать сопротивление отряду. Они разбегались при приближении Скобелева. Скрепя сердце, русские разоряли жалкие селения беглецов, чтобы не было им куда возвратиться после ухода войск. Это была печальная необходимость, но ничего иного нельзя было придумать. Враг всё ещё оставался неукротимым. Разбитые и разогнанные в одном месте, кокандцы собирались в другом. Абдурахман-автобачи и Батырь-тюря действовали с несокрушимой энергией. Они успели собрать у Андижана свыше 20 тысяч кипчаков, укрепили город и приготовились к отчаянному сопротивлению. Скобелев со своим отрядом, доходившим численностью до 2800 человек, явился к Андижану. Дважды он предлагал кипчакам сдаться, обещал помилование и забвение прошлого. Упорные полудикари отвечали на предложения насмешками. Тогда заговорили русские пушки. Чугунный град посыпался на несчастный город. Рухнули непрочные глиняные стены, запылали высохшие под палящим солнцем жилища и вместе с тем на город двинулась стройными, грозными колоннами русская пехота, а позади её во всех направлениях вытянулись казачьи сотни, приготовившиеся к преследованию неприятеля... Недолог был бой. Победный клич русских загремел в городе. Андижан был взят, однако эта победа ещё не довершила собой дела. Скопище кокандцев рассеялось, вожди же всё-таки успели бежать, и, несмотря на понесённое поражение, собрались они в нескольких переходах от Андижана около городка Ассаке. Скобелев Андижан бросил. Он посадил пехоту на арбы и понёсся со всем отрядом к новому убежищу неприятеля. Переходы были пройдены с такой быстротой, что кипчаков застали здесь врасплох. Они стояли на высотах, и в руках другого воинства позиция их была бы очень сильной. Но Скобелев знал, с кем имеет дело. Прямо с марша он повёл своих солдат в бой. Кипчаки сопротивлялись с мужеством погибающих, но все их усилия были напрасны. Русские обошли их и с флангов, и с тыла. Гибель всего скопища была неизбежна, это поняли и оба вождя Абдурахман и Батырь-тюря. Они преклонились перед неизбежным и сдались с остатками своих полчищ на милость победителя...

Талант полководца сломил силу... Абдурахмана отправили в Екатеринославль. Спустя месяц после победы при Ассаке Коканд был занят войсками Скобелева вторично. В промежуток полковник Меллер-Закомельский и начальник его штаба капитан Куропаткин, посланные Скобелевым против последнего вождя кокандцев Фулат-бека, дважды разгромили кипчаков и его самого захватили в плен. 19 февраля 1876 года Кокандское ханство было навсегда присоединено к России и преобразовано в Ферганскую область.

Высочайшей волей победитель кокандцев Михаил Дмитриевич Скобелев был назначен первым генерал-губернатором этих новых русских владений в глубине Средней Азии.

На первых же порах своей новой деятельности Скобелев проявил выдающиеся административные способности. Доселе он с полудикарями-кокандцами действовал оружием, громил их полчища, сжигал их кишлаки, разрушал их города, теперь он принялся действовать добром и лаской. Скобелев был доступен для всех, кто бы ни приходил к нему. Обиженные находили в нём защитника, обидчики – строго, но не лицеприятного судью. Он старался продемонстрировать, что на суде и туземец, кипчак или киргиз, и свой, русский, одинаковы. В то же время Скобелев не действовал в разрез с установившимися обычаями. Он пользовался каждым случаем показать, что русские уважают старину побеждённых и пришли в их страну не за тем, чтобы переделать всё на ( вой лад, а с тем, чтобы дать возможность каждому спокойно заниматься мирным трудом. Поступая так, Скобелев быстро вселил и укрепил в населении новых русских областей убеждение, что с русскими лучше жить в мире, чем во вражде, и недавно буйное и мятежное население успокоилось, совершенно примирившись с потерей независимости.

Так было на всём севере Ферганы.

Юг Ферганской области обрамляли высокие Алайские горы, прорезанные глубокими долинами. За Алаем высился Памир – «крыша мира», как называют эти горы на далёком азиатском Востоке. Алай – два хребта, большой и малый, принадлежат к Фергане, а за Памиром раскинулся Афганистан, независимое ханство. Часть же Памира принадлежала и Китаю под общим наименованием Кашгара, с главным городом того же имени но реке Кизыл-Су. В долинах Алая жили кара-киргизы, которыми управляли дахты, до прихода русских зависевшие от кокандского хана. Когда Скобелев завоевал Коканд, алайскими кара-киргизами правила в качестве дахты женщина Курбан-джан, вдова прославленного алайского правителя Алим-бека. Курбан-джан, женщина умная, пользовалась огромным влиянием на всех своих подвластных кара-киргизов. Слава её гремела по всему Кокандскому ханству. Из отдалённейших кочевий приезжали к ней на поклон киргизы. Даже своевольные ханы Коканда и те заискивали перед ней, ибо каракиргизы по справедливости считались храбрейшими из всех населявших Фергану племён. Пятеро сыновей дахты помогали ей править кара-киргизами, и вот Курбан-джан, понадеявшись, вероятно, на недоступность Алая, отказалась от покорности русским, и по её приказаниям шайки кара-киргизов вторглись в мирные кишлаки кипчаков.

Летом из Ферганы в Кашгар отправилась экспедиция с научной целью. Начальником этой экспедиции был любимейший из друзей Михаила Дмитриевича капитан А. Н. Куропаткин. Он должен был исследовать Кашгар, произвести некоторые изыскания и никаких военных целей не преследовал. Алайские киргизы напали на экспедицию. Составлявшие конвой Куропаткина казаки отбили нападение горцев-дикарей, но Скобелев так и запылал гневом, когда узнал об этом дерзком нападении на русского офицера. Над головой Курбан-джан, её семейства и всех её подвластных собиралась гроза. Скобелев никогда не прощал туземцам таких дерзких выходок. Он сам повёл войска в горы на «алайскую царицу».

Но и Курбан-джан не пожелала покориться. Она собрала все горные аулы и отправила навстречу русским многочисленное скопище горцев под начальством старшего из своих сыновей Абдулла-бека, когда скобелевский отряд уже вошёл в горы.

Труден был путь. Алай совсем не был обследован; проходы – почти неизвестны; за каждым утёсом, за каждой рощицей можно было ожидать засады. Но скобелевцы карабкались на недоступные с первого взгляда высоты[1]1
  Скобелевскому отряду пришлось переходить через горные перевалы Сары-Мигул – 18 тысяч футов и Арчат-Давин – 11 тысяч футов над уровнем моря.


[Закрыть], скользили с них, дрались чуть не на каждом шагу с горцами и всё-таки неуклонно продвигались вперёд. Целью их был большой горный аул Гульчи, где жила с семьёй неукротимая дахта. Гульчи был уже близок, когда в местности, носившей название Ягни-арык, Абдулла-бек преградил русским дорогу. Даже сам Михаил Дмитриевич признал позицию противника неприступной, но это еще не значило, чтобы он не попытался её взять... Во все стороны в горы он разослал обходные отряды. Пока каракиргизов развлекали демонстрациями, то есть только делали вид, что нападают на них, посланные отряды обошли Ягни-арык со всех сторон. Русские появились не только в тылу киргизов и на флангах, но даже забрались на высоты, поднимавшиеся над теми, на которых засели враги.

Абдулла-бек понял, что сопротивление немыслимо, и, проведя своих воинов горными тропинками, ушёл сперва к Памиру, а потом в Афганистан. Гульчи остался беззащитным. Курбан-джан поспешила бежать вслед за сыном, которого уже преследовал почти по пятам посланный Скобелевым «летучий отряд» под начальством князя Витгенштейна. Случилось так, что Курбан-джан, которую сопровождали её младший сын Канчи-бек и внук Мирза-Пояса, попалась в руки китайским разбойникам, и только казачий разъезд Витгенштейна, подоспев вовремя, отбил у них «алайскую царицу». Скобелев в это время был в Гульчи и, узнав, что Курбан-джан уже в руках казаков, поспешил к ней навстречу, оказал ей всякий почёт, обласкал её и убедил, что борьба с русскими невозможна. Умная дахта поняла, что вождь русских прав, и воротила покорность Белому царю. Скобелев оставил её правительницей алайцев и даже собственноручно надел на неё почётный парчовый халат. С тех пор Курбан-джан всегда сохраняла верность России[2]2
  В 1901 году дахта Курбан-джан была ещё жива. В № 90 «Русского инвалида» за 1902 год была помещена такая заметка: «Государь Император 1 декабря 1901 года Высочайше соизволил пожаловать престарелой Курбан-джан-дахте, знаменитой в Фергане «алайской царице», в подарок перстень из Кабинета Его Величества».


[Закрыть].

Почти всё лето провёл Михаил Дмитриевич на кашгарской границе, а когда вернулся из похода – пришли уже вести, что поднимается Русь на защиту балканских славян и что война с турками неизбежна...