Текст книги "Под русским знаменем"

Автор книги: Александр Красницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 35 страниц)

– Ничего, братцы, пустяки! – произнёс он, видимо, страдая от страшной боли. – Я, кажется, даже не ранен...

Но страдание оказалось много сильнее этого железного человека. Скобелев чувствовал, что оставаться в траншее долее не может, и, поддерживаемый Куропаткиным и ещё одним офицером-казаком Хомячевским, должен был уйти по прикрытому ходу в Брестовац.

А турки, будто догадавшись, что наделала их шальная пуля, устроили в эту ночь вылазку и дрались с таким упорством и ожесточением, каких они не проявляли ещё с первого дня осады...

В Брестоваце Скобелев помещался в довольно просторной хате и лежал на постели, видимо, сильно страдая от раны, но, несмотря на физические страдания, он старался выглядеть спокойно и даже шутил с приходившими навестить его офицерами.

– Это всё, господа, чёрный полушубок! – говорил он, улыбаясь. – Не надень я его, наверное, ничего не случилось бы... Но во всяком случае это пустяки: скоро снова я явлюсь к вам в траншеи!

Однако, и лёжа в постели, Скобелев не переставал распоряжаться делами. Он устроил ещё батарею у Брестоваца, позади неё расположил перевязочный пункт и через неделю, благодаря своей крепкой натуре, оправился настолько, что смог сесть на коня и явился на позицию.

– Что же, братцы, – рассуждали, увидя его, солдаты, – если сам генерал наш идёт прямо под пули, так нашему брату, простому нижнему чину, и подавно жалеть себя нечего!..

Контузия как будто и следов не оставила на здоровье богатыря. Он по-прежнему проводил дни и ночи в траншеях. Там для него выкопали длинную яму, в неё поставили носилки для раненых, а сверху устроили навес из нарубленных солдатами веток. Это и было помещение Скобелева. Часто он тут вместе с Куропаткиным проводил целые часы над составлением планов, просмотром всевозможных бумаг, а кругом его были воины-герои, с любовью и преданностью смотревшие на своего Белого генерала.

Скоро Михаилу Дмитриевичу пришлось принять на себя новое дело. За рекой Видом были устроены так называемые Волынские редуты. Их занимал гвардейский отряд под командой генерала Гурко. Отряд этот отправился за Балканы, и Скобелев должен был принять редуты под своё начальство.

В назначенный день Михаил Дмитриевич отправился к генералу Гурко. Предстояла встреча двух военачальников, славой которых гордилась вся русская армия. Скобелев уже на дороге к Волынскому редуту поспешил показать его гарнизоны, каков там будет новый начальник.

Отправился он на встречу к Гурко со свитой, состоявшей из Куропаткина, инженер-полковника Мельницкого, офицеров: Баранка, Хомячевского, Дукмасова и пяти казаков, но отправился не обходной дорогой, а на деревню Кришино, где раскинута была турецкая аванпостная цепь.

Внезапное появление русских перепугало турок. Подняв крик, они бросились бежать, а из ближайшей траншеи открыли огонь. Пули так и щёлкали, но Скобелев ехал вперёд с беспечностью прогуливающегося наездника... Однако он отослал назад Куропаткина, Мельницкого и Баранка, а сам продолжал путь только с двумя офицерами и казаками. Гурко выехал ему навстречу, и они сошлись посреди поля, осыпаемого турецкими снарядами...

Поздоровавшись, они не торопясь отправились к редуту, и здесь Гурко приказал открыть огонь по туркам. Те не замедлили ответить, и беседа героев продолжалась и под градом то и дело взрывавшихся снарядов. Один из снарядов ударился в траверзе редута. Все, кто был с Гурко, поспешили спрятаться. На ногах остались только два генерала да двое офицеров-скобелевцев...

Граната, взорвавшись, обсыпала удальцов землёй, но, к счастью, никто ранен не был...

Гурко крепко пожал Скобелеву руку.

– Вы, – сказал он, улыбаясь, – с молодых лет ещё привыкли к боевой жизни, почему и относитесь к ней так спокойно...

Скобелев ничего не ответил на это. Он продолжал деловую беседу и отбыл с Волынских редутов лишь тогда, когда осмотрел все их, на свои Зелёные горы...

XXVIII
ПАВШАЯ ПЛЕВНА

оябрь подходил уже к концу. Плохо приходилось Осману-паше в Плевне. Близкая развязка чувствовалась всеми. Особенно напряжённо ожидали «конца Плевны» на Зелёных горах. Частенько теперь попадали в руки скобелевцев турки из Плевны. Это уже были беглецы, не выдержавшие тягостей блокады. Они все говорили в один голос, что в Плевне почти не осталось продовольствия для войск, что и снаряды уже близки были к концу... Эти голодные, оборванные люди выглядели столь жалко, что их, прежде чем отправлять далее, солдаты досыта кормили из своих котлов, оделяли табаком, а иногда давали и одежду.

Около полуночи на 28 ноября казачий разъезд привёл в Брестовац к Скобелеву захваченного им в плен низама, и тотчас же в зеленогорском отряде разнеслось, что турки ушли с Кришинских высот, бросив все свои траншеи, землянки, редуты...

Засуетился весь Брестовац. Весть оттуда пошла уже по Зелёным горам. Если турки бросили Кришино, то это могло значить лишь одно: Осман-паша уходил из Плевны со всей своей армией...

Весь зеленогорский отряд в мгновение ока очутился на ногах... Пришло приказание Скобелева вызвать охотников для разведки на Кришинские высоты. Это только подтвердило слухи...

Охотники с проводником – пленным турком – ушли с лихорадочной поспешностью и скоро вернулись обратно. Нанёсшие столько вреда русским укрепления были действительно оставлены.

Тихое на этот раз, но радостное «ура» пролетело над Зелёными горами. Не могло быть сомнения, что развязка начиналась, и весь вопрос теперь был лишь в том, удастся ли Осману-паше уйти из Плевны или не удастся...

Скобелев немедленно послал весь углицкий полк занять оставленные позиции и укрепиться на них так, чтобы в случае, если бы Осман-паша пожелал вернуться в Плевну, вернуть ему эти грозные укрепления не удалось бы.

Остальные три полка скобелевской 16-й дивизии посланы были к реке Виду и стали там так, что путь Османовой армии по берегу оказался совсем загорожен.

Осман-паша, действительно, решил уйти, прорвавшись через блокирующие войска. Авангард его армии уподобился могучему тарану. Таборы его скатились с высот, перешли реку и с небывало страшной силой ударили на передовые русские полки. Османовы бойцы шли, обрекая себя на смерть. Их удар был столь стремителен, что первые две линии русских оказались прорванными. Издали, с тех высот, откуда глядел на бой Скобелев, казалось, будто кровавая река вдруг вырвалась из Плевны и бурными волнами ударила на русских. Казалось, ничто теперь не могло сдержать её. Осман-паша, уже вполне уверенный в своём успехе, спустился к Виду и подъезжал к мосту, когда случайная пуля свалила его с коня. Это решило сражение. Авангардные колонны, истощив свои силы на прорывы первых двух линий, уже не смогли сломить третьей. Весть о потере военачальника окончательно уронила дух бойцов. Турки бросились назад. Победители ожесточённо преследовали их.

Скобелев приказал было полкам своей дивизии ударить на турок с фланга, но в это время на мосту через Вид заколыхалось белое знамя: свершилось великое дело – турецкая плевненская армия сдавалась на милость победителя...

Белый генерал сейчас же отменил своё распоряжение и послал ликующие полки занять павшую Плевну...

Ужасен был вид этого городка, когда вошли туда русские. Всюду валялись неубранные трупы людей, животных; всюду видны были следы ужасного бомбардирования: груды развалин, груды обгоревших брёвен...

А на Виде русские войска окружили уже со всех сторон сорокатысячную турецкую армию. Осман-паша, раненный в ногу, отдал свою саблю генералу Ганецкому.

В сумерки, в караулку, где находился турецкий герой, примчался Белый генерал, назначенный военным губернатором Плевны.

Скобелев порывисто вошёл в помещение караулки и устремил свой взор на Османа; тот поднял понуренную голову и взглянул на своего самого страшного противника.

Взгляды обоих героев встретились.

Через мгновение Скобелев порывисто двинулся вперёд, протянул Осману-паше руку и, обращаясь к переводчику, сказал:

– Передайте паше, что каждый человек по натуре более или менее завистлив, и я, как военный человек, завидую Осману в том, что он имел случай оказать своему Отечеству важную услугу, задержав нас на четыре месяца под Плевной.

Турецкий герой слушал переводчика внимательно, потом он вскинул глаза на русского орла, скромно улыбнулся и ответил:

– Генерал ещё так молод летами, а между тем он успел сделать столь много и так хорошо заявить о себе на военном поприще, что я не сомневаюсь: если не я, так, может быть, дети мои отдадут ему почтение как фельдмаршалу русской армии...

Ещё несколько минут продолжалось свидание, затем Скобелев и находившийся при Османе генерал Ганецкий ушли, и вскоре после этого Осман был отправлен в Плевну.

Здесь он был представлен Государю Императору и затем отвезён в Россию и поселён в Новгороде до конца войны.

С Плевной было покончено... Тяжелейший подвиг русской армии по справедливости был оценён Государем Императором на общем параде плевненским войскам, состоявшемся на том поле, где они победили армию Османа-паши 3 декабря. Теперь русских воинов ждали новые подвиги. Вершины западных Балкан – непроходимый Умургач, сильнейшие турецкие укрепления Шандорник, Араб-Канак – были уже пройдены русской гвардией. Сильный отряд генерала Карцова направлен был на труднейший Троянов перевал; оставалась только Шипка, где геройски ещё с июля защищался против бесчисленных полчищ Сулеймана-паши генерал Радецкий с немногочисленными, но закалившими себя в бою войсками, пережившими тяжёлую зиму на обледенелых балканских вершинах.

Против Шипки стояла сорокатысячная, прекрасно вооружённая и снабжённая всем необходимым турецкая армия. Нужно было сломить её сопротивление, и тогда открывался удобный и лёгкий путь на столицу империи османов – Константинополь.

В обход по горам пущены были два отряда. Со стороны предбалканского городка Травень через деревню Сельцо к забалканским уже селениям Горному и Дольнему Гузову должен был пойти отряд князя Святополк-Мирского. Из другого предбалканского городка Сельви направлен был отряд, составленный из полков 16-й дивизии, стрелковых батальонов, дружин болгарских ополченцев, казаков и горной артиллерии. Этому отряду предстояло взобраться в горы через перевал Марковы Столбы, пройти вершину Караджа и горное плато с селом Иметли и выйти в Забалканье у деревни Шейново.

Главным начальником этого отряда был назначен Михаил Дмитриевич Скобелев.

Теперь ему не затруднялись доверять самостоятельно действовавшие отряды...

XXIX
В БАЛКАНАХ

елика была способность генерала Скобелева извлекать выгоду для себя из всякого положения. Во время стоянки в Плевне Михаил Дмитриевич отобрал лучшие из доставшихся русским в качестве трофеев турецкие ружья и отдал их солдатам углицкого полка. Турецкие «пибоди-мартини» славились и силой, и дальностью своих выстрелов. Патронов было множество, и Скобелев без всякой затраты дал своим испытанным бойцам прекраснейшее оружие, владея которым они, при их личной храбрости, во всех отношениях превзошли своих противников.

И это предусмотрел Белый генерал! Его солдаты гордились теперь своими превосходными винтовками и с нетерпением ждали, когда же поведёт их к новым победам их любимый командир...

Михаил Дмитриевич как только узнал, что его отряд назначен в забалканский поход, сейчас же исчез из Плевны... Куда он скрылся – никто не знал. В свободное время Скобелев ради того, чтобы отдохнуть, уезжал обыкновенно на несколько дней за Дунай в Бухарест. Так было после кровавых дней третьей Плевны, и теперь большинство думало, что Михаил Дмитриевич отправился на отдых...

Но не таков был Белый генерал, чтобы тратить время на себя, когда предстояло большое дело, в котором на него падала ответственность и за успех, и за жизнь доверенных и доверившихся ему людей. Скобелев отправился на Шипку к генералу Радецкому, чтобы самому предварительно осмотреть местность, в какой теперь ему выпало на долю бороться с весьма мужественным неприятелем.

Мрачно выглядели Балканские кручи, обледеневшие и занесённые снегом. Русская позиция на Шипкинском перевале оказалась врезавшейся клином в тело врага. Справа и слева на горах видны были турецкие батареи, иногда по целым дням громившие то гору Святого Николая, где засели русские, то их лагерь на перевале. Бэры слева – Демиевец, Демир-тепе, Малый Бедек – интересовали Скобелева так же, как и горы справа – Зелёная и Волынская с крутой, обледенелой горой Караджа, через которую должен был перейти его отряд. Всё осмотрел Белый генерал, всё запечатлел в своей памяти и возвратился в Плевну, готовый вести отряд на неприступные, холодные балканские кручи...

Предстоял труднейший зимний поход через горы, и Михаил Дмитриевич приложил все усилия, чтобы его отряд не только ни в чём не нуждался, но даже был снабжён и «роскошью» – табаком, чаем и пр.

Бэнец за гонцом рассылались из Плевны. Скобелев ради успеха дела не затруднялся просить там, где не мог требовать. Результатом этого явилось то, что в его отряде оказались и тёплая нижняя одежда, и полушубки, и в изобилии всякое продовольствие.

Шестого декабря скобелевский отряд вышел из Плевны, чтобы через Ловчу и Селави перейти в Габрово.

Рано утром в день выхода скобелевского отряда опять ожили, опять засверкали холодной сталью солдатских штыков обезлюдевшие Зелёные горы. Было тихое, слегка морозное утро. Снег бодро похрустывал под ногами людей. Колонны шли мирно, в ногу, будто с сожалением покидая места, с которыми связано было столько воспоминаний – и тяжёлых, и радостных. Вот здесь, в этом логе была жаркая схватка, а здесь взорвало зарядный ящик; вот тут подкрадывались охотники, чтобы с внезапным «ура» ворваться во вражескую траншею... Когда проходили мимо недавно ещё грозных редутов Абдул и Раджи-табий, многие обнажили головы и осенили себя крестным знамением... ведь это были великие могилы – могилы храбрецов, каких уже не много оставалось на белом свете...

Генерал Скобелев выехал со своим штабом несколько позднее. Когда он проезжал мимо редутов, лицо его омрачилось. Он снял фуражку и трижды перекрестился.

– Сколько здесь жертв легло, и всё напрасно! – тихо, но всё-таки так, чтобы его было слышно окружающим, прошептал он.

На глазах у Белого генерала заблестели слёзы...

Свита Скобелева тоже осенила себя крестным знамением. Воцарилось невольное молчание. При виде редутов вспомнились Добровольский, Тебякин, Горталов и сотни неизвестных храбрецов, положивших свою жизнь за эти твердыни...

За Брестовацем начали нагонять ушедший вперёд отряд.

– Смирно! – раздавались команды офицеров, увидавших генерала.

– Здорово, молодцы! С походом поздравляю! – весело теперь приветствовал Скобелев своих героев.

Гул самых разнообразных приветствий послышался ему в ответ.

– Смотрите же! – продолжал Михаил Дмитриевич. – Будьте такими же молодцами, как и раньше! Вы теперь отдохнули, привели в порядок оружие, одежду, собрались с новыми силами... Впереди предстоит ещё много трудов, но, Бог даст, мы скоро покончим с турками на Шипке, а потом пойдём и до Царьграда и отдохнём уже там вволю!

Солдаты с удовольствием слушали своего любимца-военачальника. По их бодрым, довольным, раскрасневшимся на морозе лицам, по их блестящим, весёлым глазам видно было, что они вполне соглашаются с ним.

Скобелев обошёл свой отряд и помчался в Ловчу, чтобы заранее распорядиться там о разных хозяйственных нуждах.

Когда пришлось становиться на ночлег, то в деревнях, окружавших Ловчу, всё уже было приготовлено для приёма отряда. Солдаты получили горячую пищу, устроились в жарко натопленных болгарских хатах. Чувствовалась заботливость. Скобелев старался предусматривать всё, что могло доставить его солдатам хоть какое-либо удобство. Наутро он пропустил мимо себя все колонны, внимательно осматривал каждую, и ничто при этом смотре не ускользало от его взгляда: последний рядовой, запасная лошадь, лазаретная фура – всё было осмотрено, и если замечалась какая-нибудь небрежность или недостаток, Скобелев заставлял всё исправлять незамедлительно.

Пропуская мимо себя солдат, он расспрашивал их, всё ли они получили, что им назначалось. И беда была, если солдаты по каким-то причинам оказывались неудовлетворёнными!.. Виновного в этом ожидал строжайший выговор...

И на следующих переходах, от Ловчи до Сельви и от Сельви до Габрово, повторялось то же. Во всякую мелочь вникал начальник отряда, и полки явились на Балканы в образцовом порядке, здоровыми, весёлыми, готовыми ко всяким трудам.

В Габрово простояли долго – до кануна сочельника. И тут Скобелев не терял времени. В горы высылали партии рабочих для расчистки пути первых подъёмов. Скуплены были всюду сани: Михаил Дмитриевич предусмотрел, что невозможно иначе, как на санях, втаскивать орудия на обледеневшие кручи. Запасены были в значительном количестве вьючные лошади, на которых нагрузили продовольствие, амуницию и патроны. Когда же колонны начали выступать со своих стоянок, каждому из солдат приказали прихватить по одному полену... Сперва это последнее распоряжение показалось весьма странным, но потом, когда вошли в горы, весь отряд был благодарен своему начальнику, предусмотревшему, что топлива на Балканах достать будет нельзя...

Авангард выступил под командой подполковника Куропаткина, а утром в день Рождества начал восхождение на горы.

Перед началом движения Скобелев собрал вокруг себя офицеров и сказал им:

– Нам, господа, предстоит тяжёлая работа. Пожалуйста, приложите побольше энергии и труда. Если мы победим здесь, впереди не встретится трудностей, и мы легко займём Адрианополь и даже Константинополь...

У самого начала подъёма Скобелев выделил из казанского полка батальон, который поручил командованию полковника Ласковского, сапёров и сотню уральцев под начальством войскового старшины Кирилова.

Когда Михаил Дмитриевич отдавал им последние инструкции, видно было, что всю местность он знает превосходно. На память называл Скобелев болгарские и турецкие названия горных деревушек, чем-либо отмеченных мест и своим знакомством с горами удивлял даже проводника отряда болгарина Словейкова, провожавшего через Балканы в июле отряд генерала Гурко.

– Двигайтесь как можно осторожнее! – сказал в заключение Скобелев. – Старайтесь, чтобы турки вас не скоро заметили, и торопитесь занять возвышенность!

Священника в отряде не было. Вместо молебствия Скобелев приказал обнажить головы и прочесть молитву.

– Ну, теперь с Богом! Дай Бог счастья! – произнёс он и подал знак к выступлению.

Без звука приняли недра Балкан скобелевцев; без музыки и песен, как всегда бывало у генерала Скобелева в походе, входили они в грозные теснины. Всюду высились покрытые глубоким снегом кручи. Холодом могилы веяло от них. Каждый неверный шаг грозил здесь гибелью, но задумываться над этим не приходилось: следовало идти всё вперёд и вперёд, пока хватало сил...

Поднимались тихо. Впереди торили путь уральцы. Именно на их долю выпали все первые труды подъёма. Шли гуськом: один за другим. Маленьким косматым лошадёнкам уральцев то приходилось вскарабкиваться на почти отвесные обледеневшие скалы, то, осторожно упираясь передними ногами, сползать вниз на задних. В иных местах лошадёнки увязали по грудь в мёрзлом, крупчатом снегу, и тогда приходилось разрывать для них проход в сугробах. Там, где лошадям совсем уже не под силу оказывалось тащить седока, казаки соскакивали с седел и, держась за хвост своего коня, вскарабкивались вслед за ним на кручу. Следом за казаками поднималась пехота. Солдаты местами вязли выше колен, но всё-таки шли вперёд. Скобелев пропустил мимо все колонны и лишь тогда, когда отряд втянулся уже в горы, поспешил к его передовым частям.

До деревушки Зелено-Древо отряд шёл спокойно, но когда начали подниматься к перевалу Марковы Столбы, турки заметили скобелевцев со своих высот. Из отряда ясно были видны неприятельские лагери на Лысой горе. Видны уж были и русские позиции на Шипкинском перевале. Турки, не долго думая, открыли огонь, но Скобелев вовремя вытащил на высоты горную артиллерию и заставил меткими выстрелами турок замолчать.

Весь день 25 декабря пришлось карабкаться по высотам. Но прошли едва десять вёрст. Да, только десять вёрст. Но эти вёрсты стоили десятков пройденных по равнине... И солдаты, и офицеры выбились из сил, а впереди ожидал путь ещё более трудный. Скобелев, понимая, как необходимы людям силы, остановил отряд и приказал ему располагаться на ночлег. Марковы Столбы – главный перевал – были уже заняты, и за дальнейшее продвижение Белый генерал не переживал. Но турки всё-таки были близко. Их позиции находились левее отряда. Чтобы укрыть своих солдат, Михаил Дмитриевич отыскал самую глубокую долину, скрытую от турок густым лесом, выслал далеко вперёд секреты, то есть особых разведчиков-часовых, которые, скрываясь сами, должны были бдительно наблюдать за неприятелем, и лишь тогда позволил разложить костры.

Поленья, захваченные из-под Габрова, пригодились. Костров было разведено немного, но всё-таки солдаты имели возможность обогреться около них.

Началась ночь – ночь в снегах... Вряд ли кто смог уснуть в эти часы. Холод давал себя знать. И каждое мгновение можно было ожидать тревоги. Однако сон, хотя бы и урывками, всё-таки освежил людей. Едва забрезжил рассвет, весь отряд уже поднялся на ноги и снова готов был к походу.

Скобелев поднялся на перевал. Теперь он был на такой высоте, что перед ним открывался вид на долину реки Тунджи. Тёмными пятнами чернели на снегу десятки деревень. В эту долину нужно было спуститься, а вниз вёл страшно обрывистый, местами отвесный скат. А под ним... уже караулили русских турки...

Осмотревшись и запечатлев в своей памяти все окрестности, Михаил Дмитриевич послал вперёд батальон казанцев – сбить с дороги турок. Бодро двинулись молодцы, но поистине убийственный огонь неприятеля не подпустил их близко. Солдаты залегли в снег и принялись отстреливаться. Заметившие это ободрившиеся турки атаковали их и вынудили отойти назад. Казанцы отошли и снова залегли в снегу на высотах. Турки с трёх сторон окружили их. Положение становилось опасным. Скобелев поспешил к авангарду. Турки сейчас же заметили генерала и его свиту, и пули посыпались вокруг военачальника горохом. Несколько сопровождающих Скобелева казаков были убиты или ранены. Но не это было страшно. Когда Скобелев подскакал к солдатам, залёгшим на гребне и лениво стрелявшим по туркам, те даже не ответили на его приветствие... Видимо, масса неприятеля, охватившего казанцев подковой, поток пуль, лившийся у них над головами, ослабил их бодрость, и они даже не обратили внимания на присутствие любимого командира.

– Это что ещё такое! – грозно вскрикнул Скобелев и, дав шпоры коню, помчался в самую середину расположения батальона.

Величественна была его фигура в это мгновение. На коне, под пулями, среди прижавшихся к земле солдат, спокойный с виду, но мечущий во все стороны грозные взгляды, Скобелев был великолепен.

– Здорово, братцы! – ещё раз крикнул он.

Ему ответили несколько десятков голосов, но ответили невнятно и недружно, тихо, как будто опасаясь привлечь громким ответом внимание турок.

– Охотники, ко мне! – приказал Скобелев.

Поднялись – и то очень нерешительно – два десятка солдат.

– Дукмасов, – обратился Михаил Дмитриевич к своему ординарцу, – возьмите вот этих людей и отбросьте левый фланг неприятеля... Я прошу вас сделать это непременно...

На левом турецком фланге, то есть на правом фланге казанцев, противников разделяло всего не более как 300 шагов. Турки надёжно укрылись за кустарниками. Дукмасов, один из самых видных скобелевских храбрецов, тотчас же повёл солдат на турок.

– Смотрите, молодцы! Дружно все сразу навались на турку... Они нашего штыка не выдерживают, мне их не первый раз гонять. Тольку уру орите погромче!

Под кустами охотникам удалось подобраться к неприятелю незамеченными. Совсем внезапно для турок по ним ударил из-за кустов пулями залп, и раздалось весьма бодрое «ура!». Ошеломлённые, не видящие неприятеля аскеры, поддавшись первому впечатлению, ударились в бегство. Дукмасов не дал им опомниться. С громкими криками он уже от левого сбитого им фланга кинулся, хотя это ему и не приказывали, во фронт всего неприятельского отряда. Отчаянно крича, стреляя, работая штыком, теснили два десятка русских весь неприятельский фронт. Неожиданность, плохая видимость в кустах, скрывавших малочисленность русских, бегство левого фланга сделали своё дело. Одна за другой вскакивали с земли красные фески и быстро катились вниз в долину. А за этими одиночными малодушными беглецами повалили кучки в десятки, сотни... И вот все они стремглав, перегоняя друг друга, очевидно, в паническом страхе от внезапного появления русских и флангового огня, бежали, летели, катились, кувыркались вниз в долину Тунджи, провожаемые частыми залпами русских. Дукмасов, не позволяя им опомниться, преследовал их по пятам и, не успел опомниться сам, как занял деревню Иметли. Однако, желая скрыть малочисленность своей команды, он несколько отошёл назад и укрыл своих людей за утёсами. На расстоянии полуверсты от охотников был лесок, в котором расположилось, по-видимому, начальство преградившего скобелевцам дорогу отряда. Оттуда выскакали было несколько турецких офицеров, но все они легли на месте под меткими выстрелами охотников.

Горы совершенно были очищены от турок. Дукмасов, пригнув одного из солдат, на его спине вместо стола написал Скобелеву донесение, и через некоторое время ему на смену генерал прислал роту.

Когда Дукмасов вернулся к штабу, его наперебой поздравляли с блестящей победой.

– Великое спасибо вам, голубчик! – говорил генерал Скобелев, обнимая и целуя лихого казака. – Поздравляю вас георгиевским кавалером!

Но в этот день отряд настигла беда: был тяжело ранен начальник скобелевского штаба Куропаткин... Его пришлось отправить назад в Габрово.

– Один Куропаткин стоил у меня целой дивизии! – сокрушался Михаил Дмитриевич об этой потере.

Делать было нечего, и он назначил начальником своего штаба графа Келлера[5]5
  Погиб в Русско-японскую войну 1904-1905 годов.


[Закрыть], тоже испытанного боевого офицера.