Текст книги "Под русским знаменем"

Автор книги: Александр Красницкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 35 страниц)

XIII
ПОБЕДИТЕЛИ

о победы, однако, было ещё далеко...

Пока весь бой, весь ужас боя был на правом берегу Текир-дере. У Систова было сравнительно спокойно. Не было схваток грудь с грудью; там турки не решались кидаться на русских. Они засели в своих виноградниках и сыпали оттуда пулями. Русские отвечали им, но только этим и ограничивались. Третий отряд в глубине берега тоже оставался спокоен; турки и на него не нападали. Зато на Дунае, на самом Дунае обильно лилась русская кровь, гибли русские люди.

Переправлялись стрелки Минского полка и его 3-й линейный батальон.

Отброшенные волынцами от оврага Текир-дере турки укрепились в прибрежных обрывистых скатах. Каждый подходивший понтон они встречали таким активным огнём, что от падавших в Дунай пуль «вода кипела около понтонов»...

Строго-настрого запрещено было стрелять русским во время самой переправы, и приказ исполнили. Выстрелами с реки переправлявшиеся могли бы или отогнать турецких стрелков, или, по крайней мере, ослабить их огонь. Но нет! Что приказано, то и исполнено. Ни одного русского выстрела не раздалось с Дуная.

Велик солдат русский!..

Тихо плывёт понтон. С трудом выгребают вёслами гребцы, преодолевая течение. Стальной щетиной торчат штыки. Пока до правого берега далеко – всё ничего. Но вот он уже близок. Льются дождём пули. Их не видно. Слышно только их пчелиное жужжание. Рвутся с противным шипением гранаты, обдавая несущими смерть осколками безмолвных, бледных пассажиров понтона. А понтон уже не стремится к берегу. Он, колеблясь, плывёт, куда несёт его течение. Штыки уже не щетинятся. Они склонились на сторону, как склоняются в поле побитые градом колосья ржи. Мертвецы держат их... Турецкие пули смели всё живое с понтона...

Тихо плывёт другой понтон. Он только ещё отвалил от берега. Вёсла мерно погружаются в воду, всплёскивают. Штыки стоят щетиной – правый берег далеко ещё. Солдаты пока и опасности не видят. Вдруг – тдд-дду-дду – поёт, разрезая воздух, турецкая граната. Рулевые не рассчитали, где она упадёт. Крик ужаса, вопль предсмертный – граната в понтоне. Взрыв, клубы дыма окутывают понтон. Когда дым рассеялся, только круги идут по Дунаю. Понтона нет – со всеми своими пассажирами ушёл он под сердитые холодные волны...

Так три понтона оказались расстреляны[41]41
  Официальные сведения.


[Закрыть]...

Более всего погибло на тех понтонах, которые сносило течением ниже устья Текир-дере. Там, по выражению участника переправы, в русских «не стреляли, их расстреливали». На понтонах, пристававших выше устья речонки, больших потерь не было.

Кое-как, но сравнительно счастливо пробрались мимо рокового места понтоны со стрелками 2-й роты Минского полка. Лица солдат пожелтели от ярости. Губы крепко сжимались, глаза так и горели гневом. Они видели, как только что погибли расстрелянные турками в упор их товарищи. Командовавший ротой поручик Моторный был смертельно бледен. Ужас только что пережитой сцены гибели своих пробудил в нём страшную жажду мести. Он слышал, как глухо роптали его солдаты, тоже охваченные пылом ярости.

– Ребята! Товарищи гибнут! Выбьем турок! – закричал поручик, когда часть его роты, выскочив на береговую отмель, укрылась под Овружским обрывом.

– Выбьем, умрём... выбьем! – послышался ответ.

Около Моторного собрались человек восемьдесят.

Подошли ещё около сорока стрелков той же роты, приведённых поручиком Донцовым.

Эта горсть людей решила пожертвовать собой, чтобы спасти других товарищей от неминуемой смерти.

Прикрываясь крутизнами, стараясь ничем не выдать своего приближения, вскарабкались минцы на правый берег оврага. Там шёл ожесточённый бой. Моторный не повёл в него своих. Он двинулся к береговым утёсам, где засели расстреливавшие его однополчан вражеские стрелки. Молча, без обычного даже «ура», без выстрела бросились минцы на турок.

Для тех появление русских оказалось полной неожиданностью. Рассвирепевшие солдаты жестоко отомстили за гибель своих. Остатки турок разбежались в паническом страхе. «Роковое место» исчезло. Только очистив утёсы и кручи от врагов, разразились победители громким победным кличем и двинулись далее вдоль берега, сокрушая остатки турок. Им на помощь подоспели другие роты минцев. Поручик Лихачёв успел перетащить с левого края оврага на правый свои пушки – единственные на турецком берегу. Теперь волынцы и минцы перешли в наступление. Турки отступили, но не прекратили боя. Был шестой час утра. Русские отбили уже 13 вёрст турецкого берега. Первая бригада 14-й пехотной дивизии была переправлена.

На правый берег переехал главноначальствующий переправой генерал-майор Драгомиров. Он осмотрел все позиции и убедился, что ими совершенно обеспечивается переправа остальных войск. Следовало остановить волынцев и минцев от бесполезного пока, но истощавшего их силы и уносившего людей наступления на отходившего с боем неприятеля. Оказалось, что некого послать к храбрецам за Текир-дере – все казаки, эти обычные ординарцы, были уже разосланы на дорогу между Систовом и Рущуком.

Там уже прекратился рукопашный бой. Рассыпавшись цепью, волынцы залегли на земле, то и дело переползая вперёд. Со стороны турок по-прежнему градом летели пули. Всюду на земле, в грязи корчились, хрипя, умирающие, стонали раненые. На поле битвы явились санитары.

Какой-то странный крик пронёсся по русской цепи. В нём слышались в одно и то же время и удивление, и восторг. Солдаты, забывая об опасности, поднимались и смотрели во все глаза на молодого красивого генерала, шедшего пешком вдоль цепи. На нём был белый китель – единственный в ту ночь во всём отряде. На голове – фуражка под белым чехлом. Шёл генерал, не торопясь; он даже как будто умышленно замедлял шаг. Ему словно нравились это несносное жужжание турецких пуль, этот рокот пушек. Он равнодушно поглядывал по сторонам, точно был уверен, что ни одна пуля не тронет его и он выйдет невредимым из этого адского огня.

Генерал сей был Михаил Дмитриевич Скобелев.

Он взялся передать войскам за оврагом приказание генерала Драгомирова прекратить наступление и только удерживать за собой уже занятые места, не допуская турок прорваться в четырёхугольник, образованный русскими позициями.

Возбуждая восторг в солдатах и офицерах, прошёл Скобелев вдоль всей длинной цепи, перестреливавшейся с турками, и ни одна пуля даже не поцарапала его...

С тех пор создалось мнение в войсках, что Михаил Дмитриевич «от ратной смерти заговорён»...

Передав приказание командующего, Скобелев спустился к берегу, где высаживались части начавшей переправу 2-й бригады под командой генерал-майора Петрушевского[42]42
  Михаил Фомич Петрушевский в 1877 году генерал-лейтенант, начальник 2-й бригады драгомировской дивизии. Родился в 1832 году. Учился в первом кадетском корпусе. Службу начал в 1850 году в лейб-гвардии Литовском полку. Участвовал в Польской кампании 1863 года. Отличился в сражении 8 апреля в Мариановском лесу и 6 мая при деревне Ново-Весь получил ранение. Затем служил в Туркестане и участвовал в штурме Самаркандских высот при вторичном взятии Самарканда. В январе 1877 года назначен был командиром 2-й бригады 14-й дивизии (полки Житомирский и Подольский).


[Закрыть].

Был уже одиннадцатый час утра 15 июня.

С двух мест: от Систова и Вардена, где были батареи у турок, обстреливали последние Дунай. Систовской батареей, как узнали после, командовал англичанин, артиллерийский офицер, состоявший на турецкой службе. Он не только был удивлён, но даже выведен из себя упорством русских. Рассказывали, что он в гневе даже воскликнул: «Сколько их ни бей, это мужичьё всё лезет!..»

«Мужичьё» лезло на правый берег и гибло на левом.

Против двух турецких батарей выставлены были сорок девятифутовых орудий да ещё одна батарея 9-й артиллерийской бригады. Помочь переправлявшимся артиллеристам не было возможности. Турецкой пехоты не обстреливали, боясь попасть в своих. Турки в этом отношении были свободны. Систовская батарея не умолкала. Бомбы и гранаты так и сыпались на остров Бужиреску. С Варденской батареи били и по Дунаю, и по брянцам, окопавшимся на левом берегу против Текир-дере, и по славным севастопольцам – Елецкому, Севскому, Орловскому полкам, готовившимся после переправы всей 14-й дивизии в свою очередь перебраться на правый берег. Эти полки только-только подошли к Зимнице. И, даже не отдохнув, готовились к переправе за Дунай.

Выше по Дунаю, на левом берегу, около деревеньки Фламунда с высокого кургана наблюдали переправу Государь Император и августейший главнокомандующий. Государева свита несказанно удивлена была, когда стало известно, что войска переправляются не у Никополя, как были все убеждены, а у Систова.

В 9 часов утра к кургану подъехал командир 9-го корпуса генерал-лейтенант барон Криденер[43]43
  Барон Н. П. Криденер в 1877 году генерал-лейтенант, командир IX армейского корпуса. Родился в 1811 году в Лифляндской губернии. В 17 лет начал службу полевым инженер-прапорщиком. В 1834 году Криденер поступил в академию генерального штаба (тогда ещё Императорская военная академия). По окончании курса в 1836 году перешёл в генеральный штаб. Командовал полками: Его Королевского Высочества принца Евгения Виртембергского, Кексгольмского и в чине генерал-майора (с 1859 года) лейб-гвардии Волынского. Участвовал в Польской кампании 1863 года, отличился в сражениях при Буде Забаревской и Мисло и был назначен командиром 27-й пехотной дивизии. В 1865 году Криденер произведён был в генерал-лейтенанты, и IX корпусом командовал с конца 1876 года.


[Закрыть], чтобы доложить главнокомандующему, что к Сяки до сих пор ещё не присланы понтоны для переправы его корпуса. Император, услыхав это донесение, «не говоря ни слова, взял его за плечи и повернул лицом к Систову, где происходил бой; тогда тот понял, что его движение было всего лишь демонстративное»[44]44
  Издание Военно-исторической комиссии главного штаба; Л. Чичагов. Дневник пребывания Царя-Освободителя в Дунайской армии в 1877 г.


[Закрыть].

Переправа 2-й бригады 14-й дивизии и четырёх батальонов 4-й стрелковой бригады шла быстро. Между берегами уже ходил пароход «Аннета» под командой капитан-лейтенанта Тудера. Войска перевозились на баржах.

Теперь оставалось кончить дело – взять Систовские высоты, поднимавшиеся над береговыми кручами, выгнать оттуда турок и занять Систово.

Неудача обескуражила защитников Систова. В одиннадцать часов житомирцы и подольцы пошли на высоты. Турки слабо отстреливались от наступавших, и в два часа дня русские были уже на гребне Систовских гор. Перед ними раскинулся Систов, весь так и утопавший в зелени садов. Ярко сверкали в солнечных лучах кресты православных храмов, слышался радостный колокольный звон. На дорогу к высотам вышел крестный ход...

Турки отступали во всех пунктах. Они откатывались к Вардену, Тырново и Рущуку. Русские даже не преследовали их... Ибо главное дело было сделано. Россияне твёрдо стояли в Болгарии, за свободу и спасение которой они самоотверженно шли проливать свою кровь.

В третьем часу дня Систов был занят двумя батальонами Житомирского полка.

Светлым праздником стал этот день для болгар. Русских солдат обнимали и целовали. Крестный ход встретил батальоны у черты города. Православные священнослужители благословляли пришедших ради дела освобождения русских воинов. Почётные граждане, старцы, беленные сединами, свидетели длинного ряда лет неистовства поработителей-турок вышли из города с хлебом-солью. Женщины целовали руки офицерам; дети тянулись к окроплённым вражеской кровью бойцам за их будущую свободу. Девушки бросали под ноги солдатам цветы. «Ура» и «живио» не умолкали ни на мгновение.

Свершилось великое начало. Болгарская земля оросилась русской кровью. Трепетали смущённые этой первой решительной победой враги. Султан отдал под суд своего сердар-экрема и систовского коменданта.

Потери русских при переправе и в последующем бою за плацдарм состояли из 30 офицеров и 782 нижних чинов.

XIV
В ГОСПИТАЛЕ

ромкий говор, даже смех, ясно донёсшиеся до слуха Рождественцева, несказанно удивили его. «Кажется, разговаривают», – подумал он, стараясь разомкнуть словно свинцом налитые веки.

Он хорошо помнил ощущение страшной тупой боли в голове, с которым упал тогда за оврагом Текир-дере. Теперь, очнувшись, он в первые мгновения не мог дать себе отчёта, где он, что с ним, живёт ли он или уже умер. Голова его страшно, нестерпимо болела. Теперь боль была ноющая, охватывающая весь череп. Она начиналась откуда-то от мозжечка и расходилась, словно лучами, к темени, к вискам, ко лбу. Веки были тяжелы, и Сергей чувствовал, что у него нет сил раскрыть их, чтобы оглядеться вокруг себя. При тяжкой головной боли он исхитрился пошевелиться.

– Лежи, голубчик, лежи спокойно, родной мой. Ради Бога, не шевелись! – раздался над ним ласковый женский голос.

Звук его поразил юношу.

Голос! Голос женщины! Стало быть, он не умер, он жив. Разве мертвецы могут что-нибудь слышать? Но, может быть, это голос ангела?

С страшным усилием воли он открыл глаза и увидел склонившуюся над ним с истинно заботливым вниманием во взоре молодую женщину в белом головном уборе и переднике, на нагруднике которого красовался красный крест.

Это объяснило ему всё.

«Сестра! Сестра милосердия! – пронеслась мысль. – Стало быть, я в госпитале. Жив... А что наши? Перешли ли?»

Теперь сознание окончательно вернулось к нему. Он помнил, он сознавал всё – он жил...

– Ну вот слава Богу, слава Богу! – говорила сестра, оправляя подушки. – Мы теперь очнулись, мы теперь поправимся и опять пойдём за вторым Георгием...

Она протянула Рождественцеву маленький серебряный крестик.

– По суду товарищей! – услышал Сергей. – Берите же, голубчик! Или – нет, я сама приколю...

Рождественцев изумлённо молчал.

«Сон какой-то это всё! – думал он. – Какой Георгий? За что? Товарищи присудили... Да когда же, когда? Ведь он только вот сейчас упал, оглушённый, по всей вероятности, турецким прикладом. А между тем – Георгий... За что? За что?..

– Сестра, где мы? – простонал он.

– В Систове, во временном госпитале, – последовал ответ. – Тут и товарищи есть ваши...

– Победа, стало быть, – прошептал Сергей.

– Полная победа... Наши уже идут к Тырново... Но будьте спокойнее... Вам нельзя волноваться.

– Одно ещё... Я ранен?.. Куда?

– Нет, вы не ранены, голубчик, вы были больны... Просто нервная горячка... Теперь поправитесь... Иду, голубчик, сейчас родной мой! – крикнула сестра, услышав слабый стон соседа Рождественцева.

Она отошла, Сергей с большим усилием повернул голову... Небольшая комната была заставлена кроватями. На них в разных положениях лежали люди, прикрытые кто старым одеялом, кто просто солдатской шинелью. У одних были перевязаны головы, другие – можно это было заметить – были обвязаны по туловищу. Ощущался противный запах йодоформа, пота и крови. Слышались слабые стоны. Из одного угла доносилось тяжёлое хрипение.

Сергей сделал движение, чтобы приподняться, и тут заметил прицепленный к его груди белый крестик. Словно какая-то сила всколыхнула его. На мгновение исчезла болезненная слабость. Он сорвал крест с груди и принялся разглядывать его. Простенький беленький крестик с изображением победоносца-воина, поражающего змея. Ленточка двухцветная в ушке. Только и всего!.. А между тем ощущение необыкновенного счастья, чувства радости, гордости, восторга переполнило душу Сергея при виде этого простенького значка. За что ему его дали – Сергей ещё не знал. Но и того, что сказала сестра, было довольно. Крест присуждён ему его же товарищами. Они сами признали его достойным этого знака отличия. Стало быть, он действительно стоил его – этого маленького, беленького крестика... чтобы заслужить который, люди кидались на явную смерть...

Достоин! Заслужил! Он, Сергей Рождественцев, никогда не мечтавший доселе о славе героя, о полях битв...

Сергей чувствовал, что слёзы ручьём текут из его глаз. Он жадно приник губами к кресту, он осыпал его бесчисленными поцелуями. Рыдания рвались у него из груди. Крестик весь оросился его слезами.

– Так, баринок, так! – услышал он справа от себя тихий голос.

Рождественцев хотел было обернуться на него, взглянуть, кто это говорит, – голос показался ему знакомым, – но внезапно овладевший им порыв уже прошёл, силы снова оставили его, и он беспомощно откинулся на подушки в лёгком забытьи...

Победа на Дунае была полная. Грозного соседа Систова – Варден уже заняли Севский и Брянский полки и артиллерия. Турки отошли вглубь страны к деревеньке Бела; в сторону Рущука шёл Орловский полк с артиллерийской батареей. Армия уже переправлялась по быстро наведённым понтонным мостам через Дунай.

К вечеру 18 июня около Систова собрались уже сорок с половиной батальонов пехоты, шесть сотен донских казаков, шестьдесят четыре пеших донца и четырнадцать горных орудий. 16 июня Систово посетил Государь Император, прибыв в первый занятый русскими войсками болгарский город в сопровождении своего наследника и своих сыновей Великих князей Владимира, Алексея, Сергея Александровичей. Главнокомандующий Великий князь встречал августейших гостей в Систове. Уже были сформированы три отряда: Передовой в 10 тысяч человек, Рущукский в 75 тысяч и Западный в 35 тысяч человек. Наступила теперь очередь принять боевое крещение русской кавалерии. В Передовом отряде, который вёл генерал-лейтенант Гурко[45]45
  Иосиф Владимирович Гурко в 1877 году генерал-адъютант, командующий второй гвардейской кавалерийской дивизией. Родился в 1828 году. Воспитывался в Пажеском корпусе и из камер-пажей в 1846 году был выпущен в лейб-гвардии Гусарский Его Величества полк. В 1856 году, чтобы ознакомиться с пехотной службой, перешёл в пехотный Дабича-Забалканский полк, где командовал батальоном. Затем вернулся обратно в Гусарский полк. Командовал Мариупольским гусарским и лейб-гвардии конно-гренадерским полками. В 1874 году был назначен командиром 2-й гвардейской кавалерийской дивизии.


[Закрыть] за Балканы в долину реки Тунджи, были собраны гусары-киевцы, драгуны-астраханцы, казанцы и донские казаки с тремя батареями. С Передовым отрядом шли и дружины болгарского ополчения. Им на долю выпадала далеко не лёгкая задача расчищать путь по освобождаемой стране для главных сил армии, которые должны были следовать в горы непосредственно за отрядом Гурко, в успешном выполнении задачи которым не было сомнения. Рущукский отряд, составленный из 12-го и 13-го армейских корпусов, должен был обложить Рущук и оберегать тыл наступающих войск. Командиром отряда назначили наследника Цесаревича, впоследствии Государя Императора Александра Александровича. Западному отряду, командиром которого был назначен генерал-лейтенант барон Криденер, дали поручение взять Никополь, преграждавший путь русской армии, и идти через городишко Плевна, где следовало оставить отряд для охраны правого фланга наступавшей армии, также в горы. В состав сего отряда входили пехотинцы: архангелогородцы, вологодцы, костромичи, галицкие, пензенцы, тамбовцы, козловцы, воронежцы – все славные армейские полки и кавалеристы 9-й кавалерийской дивизии без Казанского драгунского и Киевского гусарского полков, то есть бугские уланы и донские казаки. Артиллерия отряда состояла из 102 орудий и четырёх с половиной артиллерийских полков.

О турках ничего или почти ничего не было слышно. Русский отряд, перешедший Дунай у Галаца, укрепился в Добрудже, угрожая укрывшимся в крепостях Варне, Шумле и Силистрии на Дунае неприятелям. Значительные силы оказались заперты в Рущуке. По сведениям главного штаба, западнее Тырново, на который должен был прежде всего идти передовой отряд, совсем не было неприятеля. Турки оставались только в древней столице Болгарии, но о числе их и возможном сопротивлении ничего не было слышно. Ходили смутные слухи о каком-то большом турецком отряде, находившемся у Виддина, против которого действовали румыны из Калафата. Начальником этого отряда называли Османа-пашу, но особенного внимания на виддинский отряд не обращали. Силы русского Западного отряда казались вполне достаточными, чтобы преградить неприятелю путь на правом фланге...

Таково было положение русской армии в Болгарии после героического перехода через Дунай на Систов.

Когда Рождественцев пришёл в себя, он увидел, что бок о бок с ним лежит и его товарищ по фронту Фирсов. Солдатик был не смертельно, но тяжело ранен пулей в живот. Он поправлялся, заживление раны шло превосходно, и Фирсов с нетерпением ожидал, когда же ему можно будет выписаться из госпиталя и присоединиться к полку.

Он рассказал Сергею, что товарищи были поражены непостижимой смелостью, с какой шёл юноша в самое жаркое место боя. Удивлялись более всего тому, что этот всегда «субтильный», как называли солдаты Рождественцева, вольноопределяющийся явился для них примером того, как должно держаться воину в бою. Глядя на него, – признавались они сами, – они воодушевлялись и, увлечённые живым примером, забывали об опасности, а помнили только о том, что все они или должны удержать за собой место, занятое ими, или всем лечь на нём. Когда и роту были присланы знаки отличия военного ордена, солдатики единогласно присудили Рождественцеву один из них.

Сергей боялся спросить о своих товарищах по отделению. Но Фирсов, умница, предупредил его.

– Я вот да Мягков ранены, – рассказывал он. – Вас, Серёжа, – Фирсов теперь так уже называл товарища, – турок сзади оглушил. Может быть, через это вы и спаслись... Василий Андреевич без царапин остались, а так как Панов ранен, то они во взводе теперь за него... Епифанову и Юрьевскому – Царство Небесное, со святыми упокой! Оба преставились. Епифанова на берегу шальная пуля уложила, как только он с понтона соскочил, а Юрьевского турок штыком пробил, и не крякнул бедняжечка. Их высокоблагородие господин наш капитан Солонин тоже убиты. Много душ христианских освободилось, а всё-таки победа...

Голос Фирсова звучал довольством и торжеством. Солдатик, видимо, гордился тем, что как-никак, а «наша взяла всё-таки». Такое же настроение было и у других их соседей. Даже тяжелораненые умирали с некоторым довольством – дело было сделано, победа осенила первый шаг русских в Болгарии.

Говорили всюду и о других скромных, не замеченных сперва героях. Государь Император собственноручно возложил на грудь умиравшего от девяти штыковых ран капитана 12-й роты Волынского полка Брянова Георгиевский крест. Удивлялись матерому Семёну Лопатину, с перебитыми руками спасшемуся от турок при ночной переправе. Государь дважды посетил Лопатина, и главнокомандующий сам навесил ему Георгия. Восторгались пластунским урядником Сухоносом, перебившим в первый момент переправы пятерых турок и этим давшим возможность выскочить на берег 1-й стрелковой роте. Вспоминали, как на понтоне, где была батарея поручика Лихачёва, упала и забилась раненная осколком гранаты лошадь, грозя перепугать других лошадей и потопить всех. Солдаты навалились, задушили лошадь и тем спасли понтон и все орудия. Словом, всюду были герои, скромные, молчаливые, не трубившие о своих подвигах, но возбуждавшие ими всеобщий восторг.

В госпитале навестил Рождественцева Коралов. Он был невредим. Все его мечты рассеялись. Георгия у него не было, и ему даже не удалось во время переправы совершить ничего такого, что возвысило бы его по крайней мере в его же собственном мнении.

– Попрощаться пришёл! – объявил он приятелю, поздравил его с Георгием. – Ухожу...

– Как так? Куда?.. – удивился Рождественцев.

– Говорил, что 14-я армия для меня несчастливая... Перехожу в криденеровский корпус.

– Да разве это возможно?

– При желании, милый друг, всё возможно. Похлопотал, попросил, предлог нашёлся, счастливая минута вышла, а что нельзя, то, конечно, нельзя... Прощай! Выздоравливай.

Рождественцев только головой покачал.

– Да! – вспомнил Коралов. – Тебе Петко наш кланяется... Их ополчение перешло через Дунай, пойдёт на Тырново, а оттуда – на Балканы... Вот где покажут себя братушки. Кстати. Наша Самара поднесла им дружинное знамя. На Плоэштах большое торжество было, когда знамя передавали. Петко радуется. Ждёт не дождётся, когда в родной город попадёт. А меня прости и порадуйся, что этот перевод мне так удался. Позавидуешь. Передовой отряд всё дело сделает и войну кончит. Вашей дивизии разве только до Тырново придётся дойти да постоять там, а криденеровский корпус всё-таки будет штурмовать Никополь. Может быть, мне там придётся отличиться.

Коралов ушёл.

Невольно его слова возбудили зависть в Сергее. В самом деле, ему более не придётся побывать в сражениях, не придётся увидеть величественно дикой картины боя... Не могло быть сомнений в том, что отряд Гурко пройдёт Балканы, а там, когда спустится с гор, недалеко и до Адрианополя[46]46
  Адрианополь по-турецки Эдрене, по-болгарски Одрин. До 1453 года столица европейской Турции на берегу Эвроса или Марицы при впадении в неё Тунджи и Арды. Лежит на равнине, окружённой с севера Балканами, Родопскими горами, Текир-дагом и Кучук-Балканами. Основан императором Адрианом, взят был турками в 1363 году. После Константинополя первый город по значению своему в тогдашней Турции. Дважды в Адрианополе были подписываемы мирные условия России и Турции – в 1713 и в 1824 годах.


[Закрыть]. В Адрианополе же мир.

Такие мысли приходили не к одному Рождественцеву, а ко многим – почти ко всем в русской армии, в России...

Турки явно избегали решительных сражений и постепенно отводили войска из Болгарии.

Русские части Передового отряда шли всё вперёд и вперёд.