Текст книги "Смертельный азарт"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 21 страниц)

Для уверенности Воронков выпил стакан портвейна и неторопливо двинулся на улицу Каштановую. Он уже так часто сидел в засаде около дома номер три, что знал, как подойти к нему задами, через огороды, оставаясь незамеченным для любопытных глаз.

Воронков укрылся за сараем и через полчаса наблюдения убедился, что обстановка ему благоприятствует. Сумерки уже сгустились, а света в окнах дома номер три не зажигали. Следовательно, решил Воронков, ни Корвета, ни хозяйки еще нет дома. То, что и надо.

Он вышел из-за сарая, поднялся на высокое крыльцо и положил свое послание в почтовый ящик.

Он уже шагнул от дверей, уже поставил ногу на ступеньку крыльца, когда двери за его спиной резко распахнулись и, не успев понять, что происходит, Воронков повалился на землю от сильного удара сбоку по шее. Ему показалось, что рубанули саблей и у него отлетает голова. Он заверещал, приподнялся и, даже не вставая с коленок, устремился к калитке. Но его тут же схватили, зажали рот, легко четыре руки оторвали от земли и внесли в дом.

От страха Воронков сперва ничего не соображал. Пока под потолком в маленькой комнатке не вспыхнула люстра.

Он увидел перед собой два раскосых яростных лица и слабо пискнул.

– За что, мужики? Что я вам такого сделал?

Мурат и Батыр, в свою очередь, ошеломленно смотрели на него, и по их круглым лицам расплывалась гримаса полнейшего недоумения.

– Ты кто? – первым опамятовался Мурат.

– Я фельдшер, фельдшер! – стонал Воронков.

Батыр мрачно зафиксировал очевидный факт.

– Это не он, Мурат.

Из угла послышалось какое-то невнятное мычание, и, оглянувшись, Воронков обнаружил, что не он один оказался в таком незавидном положении. На узком диване лежала связанная бельевой веревкой пожилая женщина. Рот ее был плотно заклеен широким лейкопластырем. Она дергала ногами, из ее глаз лились слезы, и всеми своими телодвижениями она требовала если не полной свободы, то хотя бы возможности говорить.

– Сними с нее пластырь, Батыр, – приказал Мурат, решив хоть как-то прояснить ситуацию.

Батыр наклонился над женщиной и тихо сказал:

– Только не орать, тетка, понятно?

Она активно закивала головой. Батыр осторожно снял с ее рта пластырь, и она тут же зашептала испуганно:

– Да съехал, съехал утром мой постоялец! К нему кто-то приехал из Москвы, и он съехал! Вы бы хоть спросили, прежде чем меня пеленать!

– Что делать будем? – потерянно развел руками Батыр и посмотрел на Мурата.

Тот тоже не сразу принял решение.

– Свяжем обоих и уходим.

Воронков не сопротивлялся, когда его быстро скрутили веревкой по рукам и ногам и оставили на полу. Перед уходом Мурат сказал:

– Вы на нас не обижайтесь. Немножко ошиблись. Нас немножко обманули. Лежите немножко тихо, и будет лучше, если никому потом ничего не скажете.

Он выключил свет, и оба азиата бесшумно исчезли.

Воронков сразу же приступил к активным действиям по своему освобождению.

– Ножницы! На столе ножницы! – простонала хозяйка дома.

Воронков встал, обнаружил на столике около швейной машинки ножницы, умудрился зацепить их связанными за спиной руками и за какие-нибудь полчаса перерезал веревки на руках женщины. Через минуту он был свободен и сам.

– Вот, сдавай жилье всяким бандитам! Заплатил-то хорошо, но ведь так можно было и жизни лишиться! – причитала хозяйка дома.

– Лучше молчи и никому ничего не говори, – посоветовал Воронков перед тем, как уйти. – Веди себя тихо, тут целая банда орудует.

Сам же он тихо себя вести отнюдь не собирался. Урок не пошел ему впрок и даже не насторожил. Даже невдомек было Воронкову, что он не своим делом занялся, делом, для которого у него ни мозгов, ни опыта не имелось. Происшедшее только разозлило его, укрепило в жажде победы, а в материальном плане его злость вылилась в решение потребовать с Корвета за свои страдания уже не тысячу долларов, а как минимум – две.

Глава 3

В номере гостиницы Илья наскоро побрился в ванной, надел белую сорочку с кружавчиками, смокинг и глянул на часы. Времени до свидания с Марией оставалось всего ничего. Но самое скверное заключалось в том, что он почувствовал – у него нет желания встречаться с ней. Точнее, быть может, – попросту не хватило сил. Илья уже понимал, что переоценил свои возможности как физические, так еще в большей степени и душевные. Вся эта опасная затея с гладиаторским боем показалась ему вдруг предельно рискованной и крайне ненадежной в самом своем замысле, в той организации кровавого зрелища, которую он, Илья, осуществил.

Но самым страшным было понимание того, что он полностью потерял контроль над ситуацией, оказался рядовой шестеренкой в каком-то громадном механизме, который проворачивал все свои громоздкие колеса и рычаги, управляемый неведомой и необоримой силой. Он чувствовал, что даже при самом благоприятном развитии событий ему не миновать жесточайших ударов со всех сторон, и шансов вывернуться без потерь насчитывалось удручающе мало. То же самое сказал по телефону Корвет, только он выразился короче.

– Мы влипли, Илья. Заказывай по себе панихиду. Я – уже.

– С какой стати?

– Я чувствую опасность задницей.

Но теперь рассуждать было поздно. Илья помчался в гостиницу «Днепр» – увеселять чужую любовницу, которую ему поручили из чувства глубокого доверия. Или все в этом мире не так, а совсем наоборот?

Мария ожидала его в своем номере – статная, сверкающая, в бело-золотистом платье до полу, с открытыми плечами и белым мехом невиданного пушистого зверя, перекинутым через предплечье. Она стояла у окна, словно уже застыла на пьедестале памятника истинной женской красоте и соблазнительности. Ослепительно, конечно. Можно восхищаться, падать на спину и махать в воздухе всеми четырьмя лапами от восторга – если бы глядеть на это чудо со стороны. А вот как с ним управиться – задачка посложней щенячьих восторгов.

Она улыбнулась снисходительной и горделивой улыбкой женщины, готовой к восхищению и поклонению, и сказала:

– Я, как видишь, готова. Какая все-таки у нас программа?

– Поначалу – ресторан с варьете. Часа в два-три ночи – закрытая презентация одного мероприятия.

– Компания, я надеюсь, приличная?

– Черт его знает, – откровенно признался Илья. – Люди с деньгами, если тебе этого достаточно.

– Достаточно, – спокойно ответила она. – Ты мне нравишься сегодня. Выражаешься определенно и ясно… Кстати, час назад я дозвонилась до Леонида в Мюнхен… Он пожелал нам хорошо провести время, но ЧЕРЕСЧУР не увлекаться.

– Спасибо, что определили мне уровень моих полномочий, – проворчал Илья.

– Этот уровень определяю Я. И никто другой.

Силы небесные! Выдрать бы у тебя из рук эти меховые хвосты, содрать с жаркого, тугого тела золотое платье, да повалить в стиле женщин Сириуса на грязный ковер посреди номера-«люкс», вот ведь и все, что надо! А более того, к сожалению, ничего и не требуется, да и нет у тебя ничего больше.

– Иди ко мне, – охрипшим голосом сказал Илья и обнял ее за гладкие, сильные плечи.

– Не торопись, – улыбнулась и легко отодвинулась она. – Раз уж я здесь, то не убегу.

– Когда не убежишь? Сегодня? А завтра? Послезавтра?

– Посмотрим.

Неугомонный фельдшер Воронков носился по городу, все больше зверея с каждой минутой. Он нигде не находил Корвета. Ярмарка, открывшаяся в полдень на центральной площади Сычевска, к вечеру переместилась в парк, на танцплощадки, в клубы и рестораны. Воронков обежал все, что мог, но Корвета нигде не засек.

Он решил выследить его около входа в самый лучший отель «Днепр». Решил, что будет торчать там хоть до утра, и топтался возле отеля до тех пор, пока неожиданно не увидел Илью. Его Воронков тотчас вспомнил – именно ему-то он и перевязывал раны в тот день около баньки. Одна компания! – возликовал Воронков Значит, должны сойтись вместе. Он проследил, как расфранченный Илья с шикарной дамочкой под руку двинулся в ночной бар «ПОЛУНОЧНЫЙ КОВБОЙ» – очень и очень злачное, позорное заведение, которое, по мнению Воронкова, лица города не украшало

Около бара Воронков прокуковал часа два и медленно наливался лютой злобой, глядя, какая сытая, наглая публика подкатывает на лимузинах и заваливается через стеклянные двери внутрь – на встречу музыке, теплу и свету. А два швейцара наперебой открывали им двери и кланялись.

А вот Воронкову вход туда был заказан. Он сознавал, что будь у него в кармане и 100 миллионов, его бы в этот бар все равно не пустили. Потому что швейцар глянул в его харю и ни за что не поверил бы, что у Воронкова хоть лишний рубль в кармане есть. Ему только в бистро «НА ХОД НОГИ» забежать да выпить рюмашку дешевой водки со склизким мягким огурчиком.

Чего, собственно, ожидал Воронков этой душной темной ночью у дверей бара – нормальному человеку не понять. Надо родиться шантажистом и печенкой-селезенкой чувствовать, что в данный момент что-то где-то произойдет, хотя на первый взгляд произойти ничего не должно. Мы бы с вами ни хрена не дождались. А вот Воронков – дождался.

В третьем часу пополуночи из бара потянулась на воздух хмельная (но не очень) публика, от одного вида которой у Воронкова скулы свело. Все сычевские жулики и богатеи, торговцы и шашлычники, мало того – банкиры и владельцы саун, в которых черт знает что происходило, как это хорошо знал Воронков, будучи коренным сычевцем. А вместе с ними вальяжно вываливались из бара и незнакомые приезжие, переполнившие город в последние дни, садились в роскошные иномарки, хохотали – радовались своей подлой жизни.

Через четверть часа Воронкова удивил тот факт, что большинство прожигателей жизни, покинув бар, направлялись не по домам, то есть в центр, а поворачивали куда-то к окраине, в район жилых деревянных домов, где никаких увеселительных заведений не было, кроме спортивного комплекса, давно прекратившего работу по оздоровлению трудящихся. И даже приезжие («не сычевцев» Воронков определял сразу) тоже не возвращались ни в «Днепр», ни в другие гостиницы, а разрозненными компаниями, кто на моторах, кто пешком – устремлялись на окраину. Не общей толпой, конечно, шли – будто это первомайская демонстрация былых времен – уходили разрозненными группами, но явно было видно, что влекла их куда-то единая цель. Воронков насторожился. Он еще не успел хоть как-то оформить свои подозрения, как из бара вышел Пересветов со своей бабой, а на той (застонал Воронков) платье переливалось чистым золотом – груди, как у коровы-рекордистки вымя, задница… И слов не найдешь. Эх, взять бы такую нежно за талию и спеть потихоньку на ушко:

 
Приходи ко мне за баню,
У меня как у коня,
Я тебе…
 

Но – не дано. Не дано Воронкову петь таких завлекательных песен на ушко красавицам, хотя бы потому, что жить ему оставалось всего около суток, правда, сам он об этом, конечно, не знал. И хорошо, что не знал. Иначе бы за Пересветовым с его бабой не пошел.

Поначалу, когда Пересветов повел золотую мадам к автомобилю, – Воронков отчаялся, что они сейчас рванут и не догонишь. Но ему повезло. Он увидел, как к Пересветову подскочил адвокат Арсентьев и громко сказал:

– Илья Иванович, мы решили пешком до комплекса дойти, голову проветрить! Вы без нас не начинайте!

– Хорошо, – махнул рукой Пересветов и полез в машину.

Так! – завертелся в мозгах Воронкова персональный компьютер. «Комплекс» – это понятно, спортивный комплекс, туда идти совсем недалеко. Но что там собираются «начинать», если спортивная жизнь в его залах давно погасла по причине отсутствия денег?

Воронков решил долго не думать, а действовать. Иди на комплекс! – толкнула его в спину та богиня, которая покровительствует удаче шантажистов. Он и пошел, не зная, что сделал свой первый шаг навстречу смерти.

Через четверть часа он убедился, что «компьютер» сориентировал его правильно. Публика ночною бара, группами и поодиночке, пригасив шумные разговоры, потихоньку исчезала в узких дверях служебного входа в спортивный комплекс. Туда же тишком ныряли и личности, появляющиеся со стороны, из других, видать, баров-ресторанов.

Странно, подумал Воронков, что это им всем захотелось после выпивки спортом заняться? Потом вспомнил, что даже если бы эти толстосумы и захотели физкультуры после полуночи, все равно бы ничего не получилось, поскольку весь спорткомплекс на корню закупила фирма «Комфорт», устроившая здесь мебельный склад.

И вдруг Воронков рассердился! Что же это такое получается, когда всякие буржуи и денежные мешки беспрепятственно, ночью, входят в общественное, пусть и бывшее, здание, а ему, Воронкову, получается – нельзя?! А почему нельзя, кто это сказал? И он отважно шагнул вперед, к узким служебным дверям комплекса. Шагнул, но не дошагал. Из темноты возникла фигура, на плечо Воронкова легла тяжелая рука, а фигура вежливо спросила:

– У вас, господин, простите, входной билет есть?

– Какой еще билет? – с независимой горделивостью пискнул Воронков. Всю жизнь у него спрашивали пропуска и входные – в хорошие места – билеты, которых у него никогда не было.

– Такой. На представление.

– Нет у меня никакого билета! А где его купить?!

– Можно у меня. Вам подешевле или получше?

– Лучший! – решительно заявил Воронков.

– Пятьсот долларов, – ответили ему, и он даже ахнуть не успел от возмущения, как получил такой удар в нос, что мешком с мукой мягко осел на зад. Но его с вежливой нежностью поставили на ноги, развернули и опять же беззлобно дали пинка, присоветовав:

– Вали отсюда. Здесь закрытая презентация городской мэрии.

И такой поступок был ошибкой стражи, потому что Воронков осерчал до ледяного гнева. А разгневанные, обиженные «воронковы» – это люди столь же опасные, как подраненные, но не добитые тигры.

Ни с кем не вступая более в пустые пререкания, Воронков ушел во тьму, бегом обежал здание и ринулся на задворье. Пути бесплатного проникновения в комплекс Воронков прекрасно помнил еще со светлых времен своего босоногого детства, когда надо было без билета посмотреть соревнования борцов или боксеров. Он был твердо уверен, что ничего не изменилось – нет такого зрелища, на котором отсутствуют безбилетники.

Чтобы забраться на пожарную лестницу, ему пришлось подкатить под нее бочку, на поиски которой ушло минут десять. По этой лестнице он вскарабкался на третий этаж (четвертого не было), аккуратно и бесшумно прошел по покатой крыше и вышел к другой пожарной лестнице, уже с противоположной стороны. По ней спустился и спрыгнул на землю, слегка подвернув ногу. Потом добрался до солидного забора, в котором был лаз, и так же, как в детстве, он был прикрыт досками и разным всяким мусором, но так же можно было пролезть сквозь него. Далее следовало передохнуть и оглядеться, потому что зона до окон на первом этаже комплекса всегда охранялась.

Воронков терпеливо выждал и не ошибся – минут через пятнадцать из темноты вышел сторож – рослый парень с овчаркой в поводу. Парень шагал неторопливо и курил – это его сторожевая небрежность, дым его сигареты не позволил овчарке учуять притаившегося Воронкова, и они исчезли за углом.

Воронков метнулся к окнам, обследовал их, и, как ожидалось, одно из них оказалось разбитым и едва прикрытым фанеркой, отодрать которую не представляло ровно никаких трудов.

Непосредственно в тот небольшой зал, где, как правило, и проходили соревнования, Воронков проникнуть не рискнул. Да и нужды в том не было. Местечко, чтоб все увидеть, имелось и получшe. По крутой лестнице он поднялся почти до чердака и оказался около будки, где располагалась киноустановка. Он осторожно толкнул двери в эту будку и выставил перед собой руки, чтоб в темноте не расшибиться о что-нибудь. Он сразу услышал, как снизу, из зала, раздавались какие-то ритмичные хлопки в ладоши. Не аплодисменты, а так – хлоп, хлоп, хлоп. Смысл этих хлопков показался Воронкову очень странным и непонятным, но обдумать сего Воронков не успел, потому что приложился-таки носом о проекционный аппарат. Из и без того уже разбитого носа опять потекла кровь. Воронков изобиделся еще больше, дошагал до торцевой стенки, на ощупь нашел заслонки окошечка, сквозь которое на экран подавался луч проекции, и тихонько отодвинул эту заслонку. Выждал пару секунд и выглянул.

Середина небольшого зала была освещена. Были видны и первые ряды с публикой, окружающей центральную площадку. Зрители, сидя на скамьях, ритмично хлопали в ладоши.

А в центре топтались двое рослых парней. Головы обоих были умотаны в капюшоны – один в белый, другой в черный. Они топтались, вращались в слепых поисках друг друга, и Воронков не сразу разглядел, не сразу понял, что в руке у каждого из бойцов поблескивало по длинному кинжалу. Никакого судьи не было. И Воронков вскоре смекнул, что они ищут друг друга, ориентируясь на эти хлопки зрителей.

Сердце у Воронкова заледенело. Он понял, что перед его глазами, так же как перед глазами зрителей, проходит смертоубийственный поединок. Что нравственным и государственным законом, естественно, напрочь запрещено.

Белый боец делал короткие, колющие броски в пустоту, и так же разрезал воздух кинжалом Черный. Они отскочили друг от друга на добрых полдюжины шагов, и хлопки смолкли. Оба бойца потоптались, развернулись, пошли в разные стороны, потом осторожно двинулись по кругу и оказались лицом друг против друга, после чего снова послышалось тихое похлопывание ладоней… И оно стало громче, усиливалось с каждым шагом гладиаторов, приближавшихся друг к другу.

Воронкова прошиб пот. Он сразу понял, что для двух парней это дело серьезное. Они вслепую собирались устроить кровавую расправу. Длинные сверкающие кинжалы отметали возможность какой бы то ни было шутейности этой леденящей душу забавы. Через несколько секунд Воронков даже услышал хриплое, тяжелое дыхание бойцов, запыхавшихся в своих глухих капюшонах. Они сблизились, на миг сцепились, публика взвыла. Белый полоснул перед собой кинжалом по плоскости на уровне плеч, и кончик клинка зацепил левую руку Черного. Зрители застонали. Черный сделал жест, обозначавший, что это пустяки и он готов продолжить бой. Никто его и не собирался прекращать, и Воронков тотчас сообразил, что исход поединка возможен лишь один – летальный.

Бойцы вновь потеряли друг друга, хлопки поутихли, и теперь Воронков наконец присмотрелся к зрителям.

Как он и ожидал – весь цвет города Сычевска! Все денежные тузы, торгаши, хулиганы и буржуи! Почти весь состав городской мэрии на передних скамьях! Известный адвокат Арсентьев курит и вопит что-то непотребное. Юрка-банкир! – Соломатин тут же. Директор школы Юлия Востокова – а ей ведь детей воспитывать. А это кто?! Воронкову показалось, что он сейчас в обморок хлопнется, как дамочка, и он всмотрелся внимательнее. Нет! Ошибки не было! Матушки святы! – на почетном месте в кресле сидел – ЛИДЕР ПАРТИИ, за которую Воронков собирался голосовать на декабрьских выборах в Государственную Думу России! Он самый, родной. Из Москвы изволил приехать собственной персоной, радетель Отечества, защитник национальных интересов, русский из русских до мозга костей! Сколько раз видел его Воронков по телевизору, сколько раз восхищался его прямой и ясной до хрустального звона речью! Как он понятен и доходчив всем – от дворника до профессора! Но как его теперь-то понять ему – Воронкову?! А может – это все в зале законно, и Воронков попросту чего-то не разумеет по своему провинциальному скудоумию?

В зале закричали, и аплодисменты усилились до грозового грома. Черный боец взмахнул своим кинжалом и пропорол бедро Белому. По ноге Белого заструилась кровь, оставляя следы на брезенте, которым был покрыт пол. Белый отскочил, перехватил кинжал левой рукой, бросился вперед и колющим ударом попал в плечо Черного, отчего тот упал, сделал обратное сальто и упруго вскочил на ноги.

Лидер партии кричал что-то в полный голос, девушка в сарафане и кокошнике поднесла ему рюмку водки на подносе и бутерброд с красной икрой (икринки сверкали в свете прожектора как рубины). Лидер одним махом, по-русски, забросил в рот рюмашку, отожрал бутерброд, смачно поцеловал девушку в губы и закурил сигару!

Воронков разглядел, что в одном из углов зала началось шевеление, туда озабоченно метнулся человек в белом халате, видать, врач.

Лидер встал с кресла и гаркнул:

– Слабонервных просим удалиться! Это русская потеха, русская национальная игра! Продолжайте, ребята!

– Ура! – сорвали глотки с десяток мордоворотов вокруг Лидера.

Воронкову уже было ни до сидевшего невдалеке от Лидера Пересветова с его бабой, ни до Корвета и остальных. Ужасные сомнения раздирали смятенную душу Воронкова. Как быть с декабрьским голосованием? Как разобраться в эдакой ситуации?

Бойцы вновь принялись кружиться друг вокруг друга. По ногам и рукам обоих, прикрытым спортивным трико, текла кровь. Но ни в одном не чувствовалось ни усталости, ни слабости от ран.

Но все кончилось внезапно и с едва уловимой глазом стремительностью. Словно учуяв друг друга, бойцы ринулись вперед, и Черный взмахом кинжала рассек капюшон на голове Белого, видимо задев его лезвием по макушке, а Белый, в свою очередь, ударил снизу, по траектории крутой дуги, в живот. Кинжал вошел под ребра, пронзил тело насквозь, и кончик его вылез из спины. Зал ахнул и замер. В полной тишине Черный тяжко грохнулся на пол…