Текст книги "Капкан для скифа"

Автор книги: Александр Чернобук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 20 страниц)

Рома спрятал деньги в карман и обстоятельно, во всех подробностях, пересказал весь кидок с плиткой. Начиная с того, как прижали Парфена, и заканчивая ролью в этом деле работницы банка по имени Света.

Серега все выслушал стоически. Желваки гуляли по его щекам, иногда слышался скрежет зубов, нецензурные слова слетали с губ периодически, но шепотом. Один раз он выматерился громко – когда понял, что вся эта бодяга с плиткой из-за какой-то трахнутой им с Парфеном бабы. Он даже забыл, как она выглядит. Эта Татьяна… Надо же…

– Вот так вот, – закончил свой занимательный рассказ Рома.

– Как ты узнал про бросовый кредит, оформленный на Парфена?

– Пока не скажу. Секрет фирмы.

– Ты что, совсем оборзел? Тридцатник за что загреб? – лицо Рембо стало багровым, изо рта полетела слюна. Выход ярости ему был просто необходим. Бес это понял:

– Я тебе лучше расскажу, как обобрать Скифа полностью. Еще и в долговую яму загнать, —сказал он, стараясь, чтоб смысл сказанного дошел до Рембо скорее, чем тот успеет вцепиться ему в глотку.

Повезло. Успел.

– Это что, реально? – Савельев сразу начал успокаиваться.

– Вполне.

– Говори.

– Я знаю все вложения бригады.

– Это половина дела, – с непонятной интонацией произнес Сергей.

– Они спокойно берутся через Сеню-бухгалтера. Во всяком случае, ликвиды.

– Понятно. Как?

– Планчик я уже прикинул. Без проблем можно вытащить двести пятьдесят тысяч долларов. Если быстро – двести. Но главное не это… – Он сделал эффектную паузу. – Ты помнишь, насколько Евгений сентиментален, романтичен и принципиален?

– Да уж, этот придурок вряд ли изменился, – буркнул недовольно Серега. – А что? Какое это отношение имеет к делу?

– Прямое! – Рома хитро улыбнулся.

– Не томи!

– Так вот, – Бес растягивал сладкие мгновения. – Твой армейский друг Евгений с исторической кликухой Скиф… влюбился.

– Да ты что? – Рембо даже подбросило на месте. Он ударился о крышу машины макушкой. – Вот это действительно новость, так уж новость, теперь мы его раскроим вчистую.

Бес довольно усмехнулся:

– А я о чем говорю!

Сеня

Алексей Сенцов закончил подсчеты и довольно откинулся в кресле. Блаженно потянулся и выглянул в окно. Внизу, радующим глаз покрывалом, раскинулась зеленая рощица. «Хорошо, что квартиру купили не в центре. Спальный район куда лучше – хотя бы только из-за того, что дышать есть чем», – в который раз похвалил себя Сеня. Впрочем, сделал это он чисто механически, мысли его были заняты совсем другим.

В который раз он сомневался при расчете прибыли по осуществленной сделке. Не то чтобы он не мог учесть все затраты и вычесть их из полного дохода. Совсем нет. Он сомневался в переделе долей получаемой чистой прибыли. Стоит ли отдавать так много бригаде Скифа? «Его же деньги у тебя крутятся? – с этого вопроса второе «я» обычно начинало возражать. «Ну и что, я же их приумножаю! – стандартно ответило первое. – Почему я должен иметь меньше, чем те, кто вообще ничего не делают?» Спор с самим собой обещал быть, как всегда, долгим.

Сеня знал, по каким ступенькам пойдет дальше эта конфронтация… Он проходил эту дорогу уже не раз. Присутствовало в этой полемике все: и разумные доводы, и элементарное жлобство, и холодный расчет, и меркантильная желчность. Не знал он одного – чем закончатся сегодняшние торги совести с жадностью…

Начинал Сеня, как обычный коммерсант. Как тысячи нормальных людей, стремящихся стать жрецами Бизнеса. Этого бога основная масса народа поняла неправильно. Оказалось, недостаточно объявить себя его последователем-коммерсантом. Для получения желаемых благ приходилось еще совершать массу всевозможных обрядов, говоря мирским языком – работать, а еще вернее, п… Нет, при упоминании имени бога лучше сказать, вкалывать. Пусть и такого, но ненормативная лексика неуместна все равно. Почему-то люди в большинстве своем решили, что раз они назвались публично бизнесменами, то все атрибуты: «мерседесы», кабаки, актрисы, валютные счета в швейцарских банках, завтраки в Париже, морские ванны на Канарах приложатся автоматически. У Сени таких иллюзий не было изначально. Он понимал: для того, чтобы чего-то достичь, надо хорошенько поработать. И он работал. Когда волна киосков, набитых всякой дрянью, захлестнула страну, ларек Сени был лучшим. И по ассортименту товаров, и по их количеству, и по конкурентоспособности цен. Уже тогда задатки хозяйственника четко прослеживались в так и не состоявшемся инженере. Он умудрялся, при всеобщем дефиците на качество, доставать натуральные американские сигареты. В его киоске все смело покупали водку, не боясь потерять зрение или вообще склеить ласты. Любые закуски: от нарезки горбуши до зеленого горошка – всегда были свежими. Торговая точка работала в центре студенческого городка и круглосуточно. А это, как понимают все разумные люди, – Клондайк.

Очень быстро это поняли и династии торговцев – граждан Кавказа. Коих вроде бы и не много было в студенческом городке, но держались они дружно и уверенно. Свои торговые палатки они разбросали сразу в трех местах. Им бы честно конкурировать да учиться вести дела у Сени, ан нет. Гораздо выгодней, оказалось, травить студенческую братию паленой водкой и торговать сигаретами непонятного происхождения. Тут же назрел вопрос: почему в трех палатках выторг меньше, чем у Сени в одной? «Потому что он сволочь, нехороший человек», – с неумолимой логикой рассудили новоявленные бизнесмены.

Результат закономерен. В круглосуточный киоск Сени посреди ночи вломились три крупногабаритных качка. Парнишке-охраннику сразу надавали как следует по морде, девчонку-продавщицу чуть не изнасиловали. Гнев горцев был «справедлив»: «Мы брали на праздник коньяк «Камю». Дорогой очень, и все отравились. Нельзя таким фуфлом торговать. Нельзя людям здоровье вредить. Передайте хозяину, что с него тысяча долларов. Завтра зайдем. В двенадцать ночи пусть ждет нас здесь». Забрав, что понравилось из товара, важно ушли.

Сеня упал духом. Наезд был, бесспорно, левым – не могло быть паленого товара в его киоске. Нечистоплотная борьба с конкурентом ни больше, ни меньше. И, похоже, она будет успешной. Нет ничего беззащитней круглосуточно работающей торговой точки. Тысяча долларов – это только начало. Даже если заплатить, в покое все равно не оставят. Полетят в окно камни, придет какая-нибудь инспекция, пожар случится, пьяные хулиганы изобьют обслуживающий персонал. У Сени опустились руки. Казалось, что выхода нет.

Неожиданная помощь пришла от друзей-студентов, проживающих в той же общаге. Два простых разбитных парня – Скиф и Купер, взялись подежурить ночью. Вместо платы черным за псевдопаленый коньяк они потребовали накрыть «поляну», но уже утром, когда вопрос будет закрыт. Решен он был оригинально и просто. Всех троих окровавленных горе-рэкетиров разнесли по одному в каждую торговую точку к их землякам. Что при этом говорили или не говорили Скиф с Купером, Алексей так никогда и не узнал. Но с тех пор никто его больше не тревожил…

«Да, смешная она была, заря предпринимательства», – Сеня отвернулся от окна. С тех пор, а прошло уже много лет, Скиф никогда его не подводил. Бухгалтер вздохнул, «загнал свое второе «я» под лавку» и быстро высчитал свой процент прибыли и то, что предстоит занести в доходы бригады Скифа. Все, как было оговорено…

Сложил документы в папку и прислушался. Из соседней комнаты слышался шепот жены, проникновенно объясняющий дочке:

– Олечка, нельзя шуметь.

– Пофему? – шепелявила маленькая Оля.

– Надо тихонечко. Папа работает.

– Зафем?

– Так надо. Вот тебе зайчик.

– Не-е-е-е.

– Не хочешь зайчика?

– Сообщение всей семье. Можно смело говорить, смеяться, петь песни, рассказывать стихи, – громко, на всю трехкомнатную крупногабаритную квартиру, – объявил хозяин. – Папа работать закончил. Можно переходить к ужину перед голубым экраном.

В тот же миг в комнату с визгом влетела трехлетняя дочка Оленька, а за ней вошла улыбающаяся жена Марина.

– А танцевать нам можно? – она лукаво улыбнулась.

– Даже нужно.

– А ну давай, Оленька, станцуй папе, – жена начала хлопать в ладоши, выбивая ритм какого-то модного мотивчика.

Дочка, шепелявя мелодию, трогательно закружилась по комнате. Ее непослушные ножки пытались попасть в такт.

Сеня улыбался и млел от счастья.

Раздался звонок в дверь. Марина удивленно подняла левую бровь:

– Кто это без предварительного звонка по телефону?

– Понятия не имею!

– Ты никого не ждешь?

– Нет. – Сеня пошел открывать. Оснований для беспокойства или тревоги у него не было уже давно и, как выяснилось, зря…

«Ужин придется отложить», – первое, что пришло в голову Сене, когда он открыл входную дверь. Вторая мысль была более практичной, но уже опоздавшей: «Надо было спросить: «Кто?» и не открывать».

На лестничной площадке стоял здоровенный двухметровый детина. Представляться ему нужды не было – Рембо или Савельев Сергей Петрович – был хорошо известен Алексею. Приход давнего недруга Скифа Сеню, мягко говоря, удивил, а когда Рембо расплылся в плотоядной улыбке, что-то нехорошее засосало под ложечкой:

– Проходите, пожалуйста, – дрогнувшим голосом вместо приветствия произнес перепуганный бухгалтер.

Гость молча прошел на кухню и без приглашения уселся на табурет. Алексей махнул рукой выглядывающей из кабинета жене:

– Это ко мне! По делу! Не мешай! – и засеменил вслед. Чтоб как-то занять руки, поставил чайник на плиту. Поджигая газ, сломал несколько спичек.

Рембо снисходительно разглядывал хозяина квартиры. Было что-то в этом взгляде от восхищения энтомолога, разглядывающего незнакомую бабочку. В глазах Рембо горел огонек азарта: «Сейчас я тебя классифицирую, пришпилю в гербарий и буду гордиться. Кем больше: собой или экспонатом – пока неизвестно. Это мы потом выясним. А сейчас готовься».

Сильно мандражирующий бухгалтер бригады Скифа Сенцов ему определенно понравился. Бес рассчитал все правильно, нужно только разыграть свою партию, не сфальшивив, и тогда успех неизбежен.

– Мне кофе, покрепче и без сахара, – первые слова, которые произнес гость самым добродушным тоном, заставили Сеню вздрогнуть.

– Кофе? Да?

– Покрепче, без сахара, – повторил Рембо.

– Сейчас сделаю.

Приготовил Савельеву растворимый кофе, себе налил чаю. Нетвердыми руками поставил чашку с кофе перед незваным гостем на стол:

– Чем обязан такому визиту? – голос его выдавал. Сеня это чувствовал и поэтому очень злился, но ничего с собой поделать не мог – его колотило.

– О цели моего прихода я вас, безусловно, поставлю в известность. Не торопитесь, – Савельев сделал маленький глоток из чашки. – Кофе не очень…

– Извините, – развел руки Сеня.

– Другого нет?

– Увы, нет.

– Ну, что ж, за неимением гербовой… что делается, Алексей?

– Пишем на простой…

– Правильно. Так и поступим. Верно?

Сеня не нашел, что ответить и замолчал. Он бесцельно крутил чашку с горячим чаем на блюдце и прятал глаза, боясь встретиться взглядом с пристально изучающим его Савельевым. Пауза растянулась на невыносимо долгую минуту. Наконец, Рембо решил ее прервать:

– Алексей, то, что вы меня узнали, существенно облегчает мою задачу: мне не надо представляться, звенеть регалиями и козырять известным весом в этом городе. Вы ориентируетесь, с кем разговариваете?

– Вполне.

– Точно? – голос Рембо стал тверже.

– Ваше имя и репутация мне известны, – поспешно, но, стараясь сохранить остатки достоинства, ответил Сеня.

– Вот и славно. Тогда к делу. Готов?

– Готов, – с излишней горячностью закивал Сеня.

– Слушай внимательно. Твой хозяин, – голос Рембо стал совсем жестким, в нем зазвенел металл, – кинул меня на большую сумму…

– Евгений?

– Да.

– Вы имеете в виду Скифа? – недоверчиво переспросил Сеня.

– А что, у тебя не один хозяин? – делая упор на последнее слово, поинтересовался Рембо.

– У меня вообще нет хозяина, – пробормотал еле слышно Алексей.

– Не парься! Речь идет, действительно, о Скифе! О том самом Скифе, которого ты называешь не хозяином, а Евгением! Ясно?

– Да, – затравленно пискнул Сенцов.

– Он развел меня на серьезные бабки! По беспределу! Скиф должен мне ответить и ответит. Поверь, я его достану. И достану до конца…

Сеня хлопнул глазами:

– Скиф не может поступить непорядочно…

– Как ты сказал?

– Непорядочно.

– Непорядочно… Гм, где таких слов набирается народ? Хорошо, что хоть так, а то ты мог бы ляпнуть чего-нибудь покруче. Не по-христиански, например. Мог бы?

– Мог. Скиф он… – Сеня не нашел слов и запнулся.

– Святой? – хохотнул Рембо.

– Примерно… Он честный и порядочный…

– Твой честный и порядочный Скиф кинул меня без всяких предъяв… Да и без оснований… существенных. Веришь?

– Нет, – неуверенно замотал головой Алексей.

– Зря.

– Не могу в такое поверить, – откровенно признался Сенцов.

– Ну, ладно. Не веришь, так не веришь. Это в конце концов твои дела… А ты неплохо живешь, – Рембо угрожающе улыбнулся. – По уму: трехкомнатная квартира, машина «Ауди», жена Марина, дочка Олечка, бизнес. Все путем…

– Вы что этим хотите сказать?

– То самое, что нормальным людям два раза объяснять не надо!

– Неужели вы думаете… – Сеня резко попытался подняться из-за стола, чай и кофе расплескались на светлый пластик, оставив темные лужицы.

– Думаю. Именно так я и думаю. Сядь на место, – Рембо, не вставая, вдавил свою лапу в худое плечо бухгалтера.

– Что вы…

– Не дергайся. Мне нужны деньги Скифа и его бригады.

– Вы…

– Молчи и слушай.

Сеня притих.

– Свои бабки можешь не отдавать, Скиф твой – святой, тебя простит, а вот если ты меня сейчас не поймешь… То все… Кранты твоему счастью, и никто тебе не поможет. Сиди, думай, считай. И знай, я делаю все по «понятиям». Знаком с такими делами?

– Да, – еле слышно ответил Алексей.

– Это хорошо. Лишний раз объяснять не надо. Все просто. Он меня кинул – значит, должен. И должен он мне немеряно… Все.

Сеня мелко дрожал. Он был напуган и растерян, загнан в тупик и раздавлен. Надо было делать выбор. Решать что-то и решать быстро. Он чувствовал, какая зловещая и опасная сила исходит от грозного гостя. Да и наслышан об этом беспринципном деляге был достаточно. Недаром всегда обходил его интересы стороной. Только б не пересечься. И вот… Что там Евгений мог ему задолжать? Ведь такие предъявы на голом месте не рождаются. Что-то за этими словами есть. Что-то конкретное.

К тому же, если так поступить, как говорит Рембо, его семье и лично ему ничего не угрожает. А Скиф действительно поймет. У меня же – жена, ребенок. К тому же, Рембо сказал, что достанет Евгения до конца, а это… Нет, об этом лучше не думать.

Что конкретно хочет этот бандит? Полностью опустить команду Скифа на бабки. Итак, превращение всех средств бригады в наличность. На таком деле, при сворачивании всех проектов, можно неплохо погреть руки:

– Как вы хотите, чтоб это выглядело? – тема стала близкой его пониманию.

– Я знаю, что общак бригады составляет, на сегодняшний день, что-то около двухсот пятидесяти штук баксов.

Сеня вздрогнул – уж очень близко к реальной была названа сумма:

– Примерно…

Рембо снисходительно улыбнулся:

– Для превращения всего в деньги тебе понадобится два дня.

– Однако, если…

– Подожди, я не закончил, – грубо прервал его Сергей, – при реализации, конечно же, будет явная потеря денег.

– Да-да! Об этом я и хотел сказать…

– Я согласен. Понимаю. Это составит что-то около пятнадцати-двадцати процентов. Мне отдашь двести штук. Еще, – заметив, как задергался на месте Сеня, продолжил Рембо, – Скифа и бригаду с завтрашнего дня я займу делом, они про тебя и не вспомнят за эти два дня…

– То есть как?

– То есть вообще. Не до финансов им всем будет. Мешать тебе будет некому. Ты понял?

– Понял.

– Работай спокойно. Но помни, у тебя сорок восемь часов. На все!

– Сорок восемь часов, – эхом отозвался Алексей.

– Да. Сроки жесткие.

Сеня кивнул и поймал себя на мысли, что он уже планирует, как вытаскивать деньги из сделок, сворачивать бизнес-планы, превращать все в наличные. И совсем не думает о том – обращаться к Скифу или нет. Ему стало стыдно, но в соседней комнате сидели встревоженные жена и дочь: «А еще в гараже стоит неплохая, почти новая “Ауди”. И квартира с ремонтом тоже ничего». Он разозлился, стал сам себе противен.

Но когда за Рембо захлопнулась дверь, он уже твердо знал, что к Скифу не пойдет. Напротив, понял, что через час-два убедит себя в том, что делает все абсолютно правильно, целесообразно, честно и порядочно.

Стыд пунцовыми пятнами покрыл его лицо. Когда к нему на кухню вошли встревоженные жена и дочь, он закрыл глаза руками.

***

Выставка американских художников авангардистов нам с Юлей доставляла исключительное наслаждение. Это было что-то! Я абсолютно не жалел потраченного на ее посещение времени. Моя любимая, похоже, тоже. Таких произведений искусства увидеть нельзя было нигде. В это мы твердо уверовали, сделав всего несколько шагов по первой выставочной зале.

– Женя, а это что такое? – Юля повела головой влево.

– Какое из них?

– Вон то, – поскольку я сразу не понял о чем речь, она оглянулась, опасаясь свидетелей, и показала на заинтересовавший ее экспонат пальчиком.

– Ах, ты об этом шедевре! – Я сделал несколько шагов в указанном направлении и остановился в раздумье.

– О нем.

– Это, Юлечка, образ влюбленного Одиссея, он гордо и целеустремленно движется к намеченной им цели, злые боги мешают ему, но он неустрашим, он сквозь все препоны стремится к своей Пенелопе. Идет через бури, штормы, туманы, преодолевает зависть, жадность, похоть и прочие низменные желания. Это образ истинного мужчины, который не поддается на чары Клеопатры, не трепещет перед Валькирией и не сдается на милость Цирцеи. Это символ вечной любви, познания истины, верности, доброты и страсти.

Я артистичным движением показал в сторону нескольких гранитных глыб, в которых торчала ржавая труба, а один камень венчала сломанная фреза.

Юля рассмеялась:

– Это, Женя, я и сама поняла.

– Сама?

– Конечно. Эту композицию иначе расценить никак нельзя. Жалко, на них названия нет. «Буря справедливых и чистых страстей», – ее так бы следовало назвать.

– Так о чем…

– А спросила я про вот этот металлический блестящий круг с зубчиками и обломленным сегментом.

– А, это, – я перевел дух. – Это, Юлечка, фреза!

– Фреза? – не поняла Юля.

– Даже, пожалуй, не фреза, а пила. – Я подошел ближе, присмотрелся. – Все верно: циркулярная пила по дереву. Из анекдота…

– Из анекдота?

– Неужели ты не слышала эту байку?

– Не знаю, расскажи.

– Ну, ты, счастье мое, даешь, это анекдот времен того же Одиссея. Как он мог пройти мимо твоих очаровательных ушек?

– Одиссей тебе его сам рассказал?

– Лично, безусловно. Он мне его поведал, когда мы сидели в таверне в окружении хмельных красавиц и лихих друзей.

– Рассказывай, меня же с вами не было.

– Да, тебя с нами тогда не было. Этот факт я просто запамятовал. Итак, анекдот. Готова?

– Вся внимание.

– Анекдот, поведанный гордым путешественником Одиссеем благородному воину Скифу на непродолжительном привале во времена их тягостных скитаний:

«Привезли электрическую пилу, новую. Собрались все рабочие посмотреть, как она работает.

Положили доску.

– Вжик, – сказала пила.

– Ого, – сказали мужики и положили бревно.

– Вжик, – сказала пила.

– Ого, – сказали мужики и положили вот эту трубу.

– Трендь, – сказала пила.

– Ага, – сказали мужики и разрешили забрать и пилу, и трубу для ваяния художественных образцов американским авангардистам».

– Та самая труба?

– Да, любимая!

– И та самая пила?

– Она! Клянусь Посейдоном! Я узнал ее!

Юля, посмотрев на немногочисленную публику, бродившую в музейной тишине по залам, тактично посмеялась в кулачок.

– А это образ бешеной нерастраченной страсти, – она остановилась возле огромного полотна, на которое, скорей всего, просто с размаху вылили ведро красной краски.

– Ты так думаешь? – Я критически осмотрел холст.

– Есть другое мнение?

– Есть.

– Какое?

Я набрал в грудь побольше воздуха и на одном дыхании выпалил:

– Это произведение отражает апокалипсис в душе влюбленного художника при виде поцелуя, которым одарила его возлюбленная другого, более счастливого воздыхателя. Это порыв души перед брошенной перчаткой, звонкой пощечиной и зычным рыком: «К барьеру!»

– Ух, ты!

– Только так.

– Да, пожалуй, это стекающая душа поэта, – немного подумав, согласилась она и кивнула в сторону потеков краски.

– Чувственная душа поэта, – поправил я.

– Нет возражений.

Следующий шедевр мы осмотрели молча. Он являл собой кусок толстого швеллера, к которому были приварены несколько кусков арматуры, уголка, труб разного диаметра с резьбою и без. Сверху композицию венчал кусок стали, примерно трехмиллиметровой толщины, представляющий собой вытянутый вверх треугольник. Все это великолепие покрывал налет ржавчины. Я поискал слова для характеристики этого экспоната и не нашел:

– Сказать нечего. Совершенно. Такое надо смотреть молча, – траурным голосом заявил я. – Склонив голову.

– Это символ рухнувшей мечты, студент, – отозвалась Юля, весело улыбаясь.

– Похоже, только непонятно – какие мечты могут характеризовать такие жуткие металлические символы?

– Ты против железа?

– Нет, в общем-то.

– Мечты у всех одинаковые, пути достижения разные.

Тема мне показалась скользкой, и я быстро ее сменил:

– Жалко, нет на этой выставке квадрата Малевича.

– Черного?

– Нет, магического, он же в зависимости от времени года меняет цвет. Зимой черный, летом светлый.

– Осенью желтый, весной зеленый?

Я остановился, как вкопанный. Изобразил крайнюю степень удивления:

– А ты откуда знаешь?

Она в ответ рассмеялась:

– Мы с ним в прошлом году в Ялте отдыхали.

– С кем, с Казимиром Малевичем?

– Нет, с квадратом.

Я не удержался и тоже усмехнулся:

– Ну, и как он?

– Кто, квадрат?

– Ну да, не Малевич же.

– Нормально. Очень серьезный, обходительный и вежливый квадрат.

– Какого в этот раз он был цвета?

– Женя, – с укоризной протянула Юля, – какой ты недогадливый. В Ялте люди обычно отдыхают летом. А это значит…

– Ах, да! – Схватился за голову. – В это время года он…

– Правильно, небесно голубой.

– Точно.

– Видишь, как все просто.

– Увидишь его еще раз – обязательно передавай привет.

– Всенепременно, Евгений. Передам. От Жени или от Скифа?

– От обоих.

Очередной экспонат был чем-то средним между стогом сена, тряпичной куклой и детской аппликацией. Я демонстративно достал зажигалку. Юля силой утащила меня подальше от огнеопасного предмета искусства.

– Ты что придумал? – шептала она.

– А что тут такого?

– Сейчас в «ноль два» позвоню!

– А почему «ноль два»? Пожарная команда – «ноль один»!

– Точно?

– Да.

– А что – «ноль два»?

– Милиция.

– Тогда позвоню «ноль один»! Впрочем, – Юля смерила меня оценивающим взглядом, – «ноль один» тоже не помешает.

– Не надо.

– Спалишь всю выставку!

– У них, наверняка, есть система пожаротушения, – не соглашался я. – Речь идет только об этом экспонате. Одном-единственном. Их здесь смотри сколько. Они не заметят, а может, еще и спасибо скажут…

– Даже не помышляй!

– Что тебе, жалко?

– Жалко у пчелки.

– Ну, пожалуйста, – канючил я. – Один разик!

– И не думай, – отбирая у меня зажигалку, подвела черту Юля.

– Ну, раз ты так настаиваешь, не буду. – Я деланно горько вздохнул и сделал вид, что смирился. – Как ты сурова.

Дальше шла композиция из гаек, болтов, винтов и гвоздей. Все они были закреплены на полусфере (вероятно, по замыслу художника, она изображала землю) и, кокетливо переплетаясь, пытались передать замысел автора праздно шатающейся публике. Этот гений хотел сказать своим шедевром так много, что в обычный человеческий мозг его фантазия просто не втискивалась. Никаким боком.

– М-да, – неопределенно произнесла Юля.

– Неужели не нравится?

– Что-то в этом есть…

– Только – что? – подхватил я.

– Тут как на это посмотреть… – Юля приложила указательный пальчик к носу и закусила нижнюю губку.

– А Рубенс с Рафаэлем, дураки, маслом старались. Нет, сегодняшний день нам несет иные эстетические удовольствия. Бросьте свои масляные краски. Переходите на мозаику из гаек, костылей и винтиков. Портрет из гаек! Ты представляешь себе, какая это идея?

– Великолепная!

– Слабо сказано.

– Я подумаю и подберу другие слова.

– Сейчас я ее продам кому-нибудь из представителей выставки, – я сделал серьезное лицо и оглядел зал.

– Женя, не жадничай, отдай ее просто так!

– Задаром?

– Именно так. Безвозмездно. А заодно предложи выражать стихи цифрами, а инструкции писать в рифму.

– Нет, я не могу на это пойти, я не альтруист. Бесплатно никому ничего не скажу. Пусть ломают голову и додумываются до великих идей самостоятельно.

– Сами?

– Сами.

– Жалко?

– Жалко.

– Ах, вот ты какой, Евгений-спортсмен-студент-десантник!

– Вот такой вот, что поделать, – виновато пожал я плечами.

– А чего же ты тогда щедрым прикидываешься? А? – Юля остановилась и картинно уперла руки в бока.

– Это только с тобой, – доверительно сообщил я.

– Зачем?

– Завлекаю. На самом деле могу легко составить конкуренцию Плюшкину с Коробочкой. Запросто, – я сделал лицо Скупого рыцаря и трагикомично закивал головой.

– Вот, значит, в чем истина! А я-то думала…

– Я раскрыт!

– Бедная я, нечастная, – запричитала Юля.

– О горе, мне горе! – вторил я.

На наш спектакль начали оглядываться посетители выставки.

– Похоже, мы вместе с тобой можем конкурировать с лучшими образцами искусства американских авангардистов, – она смущенно взяла меня под локоть и потащила к выходу.

– Это легко! И совершенно бесплатно! – я подмигнул пялившемуся на нас народу и обнял Юлю.

Выставка удалась на славу.

Похищение

Юля пробежала мимо вахты и зацокала каблучками по асфальту. До седьмого корпуса университета было две остановки на троллейбусе, минут двадцать пешком. Она решила не пользоваться городским транспортом. Веселое летнее утро располагало к пешей прогулке. Юля шла по тротуару, параллельно дороге, наблюдая за двумя потоками машин, и размышляла о Евгении.

Ее все время терзали одни и те же сомнения: «Что-то тут не так. Не может быть в одном человеке только хорошее. Нельзя втиснуть в одну телесную оболочку столько силы, ума, теплоты, ласки, чистоты, нежности, доброты, терпения и такта. А если и можно, то не должно ей так повезти – не может ее, простую девчонку из провинции, полюбить такой человек. Или, все-таки, так бывает? И такое случается? И любовь она действительно, такая, как пишут в книгах: светлая и чистая, глубокая и дурманящая? Терпкая и сладкая, как дикий мед».

Она шла и улыбалась своим мыслям.

Вдруг тень тревоги пробежала по ее лицу: «Дела только эти его непонятные. Пистолет, нож какой-то хитрый в тумбочке. Что ни спросишь на эту тему – отшучивается. Не бандит же он, в конце концов. Женя просто не может быть преступником. Лицо у него совсем не такое, как описывает Чезаре Ламброзо – ни выдающихся надбровных дуг, ни выпирающей челюсти. Нет, не может ее милый Женечка быть связанным с преступным миром. Никак не может. Но тогда, как же объяснить…»

Размышления ее прервал улыбающийся, молодой, коротко стриженый, крепкий парень, который вырос перед ней как будто из-под земли:

– Будьте так добры, подскажите, пожалуйста, как добраться…

Что он сказал дальше, она не услышала – рядом раздался визг покрышек. Юля и ойкнуть не успела, как оказалась на заднем сиденье автомобиля. Стриженый улыбаться перестал – он довольно громко и отчетливо ей угрожал, густо перемешивая свою речь матом:

– Тихо, мочалка… не дергайся… мы тебя…

Разобрать его слова в полном объеме она не могла, предчувствие чего-то страшного притупило способность слышать и чувствовать. Понимание того, что ее увозят в неизвестность, сковало руки и ноги, парализовало речь и отключило слух:

– Мамочка, – одними губами едва слышно прошептала она.

Стриженый наконец-то справился с полами своей легкой жилетки – достал из кармана шприц-тюбик. Игла вошла в худенькое предплечье девушки. Та вздрогнула. Ее глаза заволокло туманом. Она обмякла.

– Порядок, Кныш, замарафетилась коза, – стриженый расположил бесчувственное женское тело на заднем сиденье.

– Не претворяется?

– Понтуешься? Верняк!

– Проверь на всякий случай.

Стриженный послушно оттянул веко Юли:

– В натуре, порядок! Бельма выкатила!

– Добро. Отзвонись Рембо на трубу, – отозвался водитель.

Тот с готовностью достал мобильный телефон и набрал номер:

– Алло, Рембо? Привет. Это я. Да, Щербатый. Полный порядок. Она у нас, везем на хату. Все путем. Хорошо. Понял. Так и сделаем. До связи. – Он спрятал телефон в карман, посмотрел внимательно на пленницу:

– Слушай, Кныш, а телка-то ничего.

– Путевая?

– Самый цинус!

– Скучать не будем?

– Оттянемся, без байды!

Водитель неопределенно хрюкнул. Стриженный поправил сползающее с сиденья податливое тело Юли.

***

Утром Юля, нежно поцеловав меня, упорхнула в университет. Их хитрый деканат придумал трудовую повинность – все поступившие абитуриенты должны отработать двадцать дней на благо родного корпуса. Я долго возмущался и предлагал перенести трудовую повинность на квартиру, которую собирался купить в ближайшее время. Там тоже будет нужен ремонт, а с университетской барщиной решить вопрос – раз плюнуть. Ее можно легко заменить на необременительный оброк. Причем разовый.

Юля от оказания помощи по ремонту квартиры не отказывалась, а вот по университету и слышать ничего не захотела. Как можно? Все там что-то белят-красят, а она нет? Не хочет она быть белой вороной.

На прощанье, пообещав вообще закрыть их экономический факультет, я, скрепя сердце, отпустил ее на этот добровольно-принудительный субботник.

«Вот и все. Кончилась твоя холостяцкая жизнь, Скиф. В комнате общаги стало тесно и неуютно. Потому что вдвоем. Всему свое время. Ребята все уже купили себе отдельное жилье. И Костя, и Сеня, и Майкл, и Боря… Некоторые женились. Как Майкл. Или женятся ежедневно, как Боря. “Поймал Иван дурак, Василису Прекрасную и давай на ней жениться!” – Усмехнулся ходу своих мыслей. – А мне все было недосуг, что-то с жильем делать. Нужды никогда в этом деле не испытывал, да и желания особого как-то не прослеживалось. Теперь уже понятно почему. Холостому все хорошо… Время жить-не тужить в общаге и время…»

Утренние размышления прервал телефонный звонок. Я взял мобилку – номер в окошечке не высвечивался:

– Да? – немного раздраженно бросил я в трубку: «Время восемь пятьдесят, кому это в такую рань понадобился?»

– Скиф?

– Он самый.

– Есть для тебя новость…

– Хорошая?

– Очень.

– Тогда говори.

– Мы твоего беленького пупсика забрали.

Голос был смутно знаком. Похоже, говоривший прикрывал мембрану телефона платком. Я рывком вскочил с кровати:

– Какого пупсика? – Закон самосохранения не пускал явное к сердцу. Такого оно могло не выдержать.

На том конце провода раздался грубый смех: