Текст книги "Поединок"

Автор книги: Александр Царинский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 18 страниц)

17
В тупике

Всю ночь Зина не сомкнула глаз. Была взволнованна после беседы с Мельниковым. Неужели Семен не тот человек, за кого себя выдает? А тут еще подружка Леля подлила масла в огонь. В тот вечер, когда убили солдата, она дежурила на коммутаторе. Рассказала ей, как большую тайну:

– Мельников кричал на меня, дескать, чего долго не откликаюсь. А я ему еще нагрубила. Его абонент трубку-то на рычаг не положил. Поди узнай, что там смерть приключилась.

Это и насторожило Зину. Восемь вечера... Кабинет Кикнадзе... Дверь не заперта. Последним уходил Маркин.

Но тут, как наяву, появилась перед глазами сестра Лиза. Как просила она передать через командование Семену благодарность за то, что спас ее дочь. Зина пообещала, но не передала. Еще подумает чего...

После окончания комсомольского бюро Маркин сел в автобус неожиданно. Был бледен, но пытался улыбаться. Предложил ей пойти в кино, а потом как-то скорчился, полез в карман и обнаружил в нем несданный ключ.

– Обязательно сдайте. Попадет, – постращала Зина.

– Простят. Я человек здесь новый.

Едва они вошли в кассовый зал, Семен снова побледнел. Скривился, словно его пронизала боль, и быстро стал шарить по карманам.

– Вы знаете, я, к-кажется...

– Деньги забыли? – прервала Зина.

Он невнятно кивнул головой, а она полезла в сумочку.

– Вот что, Семен! Идите сейчас же позвоните дежурному насчет ключа. Билеты возьму я.

– Нет, нет! Этого я н-не позволю, – запротестовал Маркин. – Я, к-кажется, посеял комсомольский билет. Сейчас пойдет рейсовый. Я м-мигом. Ждите! – и выбежал на улицу.

Тогда она не придала его поступку значения, а сейчас сделала печальный вывод: торопился. В штаб зачем-то торопился. А я, дура, хитрила...

Зина вышла на улицу и сощурилась от яркого солнца. Вчера утром мороз щипал щеки, а сегодня так тепло, как весной. Бойко щебетали воробьи, тротуар и дороги намокли. Снег просел, местами выпучилась земля, блестели лужицы.

Зина долго стояла у порога отчего дома, не решаясь идти. Вот так бы стоять и стоять, жадно вдыхая аромат талого снега, не думая ни о чем.

Сегодня воскресенье. Людей у Дома офицеров немного, зато воробьи и желтобокие синицы, почуяв тепло, слетелись сюда, как на базар. Она постояла у колонны и... Решительно пошла меж облысевших тополей по центральной дороге, вспугнув дерущихся воробьев.

В подъезд Мельникова вошла смело, уверенно. Поднялась на второй этаж. Ни души. Нажала на кнопку звонка.

В гостях у Александра Васильевича оказался Волков. Хозяин с женой хлопотали на кухне, Степан Герасимович, изображая лошадку, катал взобравшегося к нему на плечи Толика.

Увидев начальника штаба, Зина попятилась было назад, но Мельников ее не отпустил.

– Раздевайтесь! Вовремя пришли. Сейчас будем завтракать.

– Правильно. Не смущайтесь, – вступил в разговор Степан Герасимович. – Я здесь лицо неофициальное. Ругать не буду. Так что смело раздевайтесь. Украсите нашу компанию.

– Я знаю. Вы родственник, кажется, Людмиле Ивановне.

– Да. Я Людочкин дядя. – Степан Герасимович был доволен: люди знали, что он для семьи Мельниковых не чужой. Молодец, Люда!

После завтрака Зина помогла хозяйке вымыть посуду, и догадливая Людмила Ивановна оставила их в квартире втроем: ушла с Толиком гулять. Зина тоже стала собираться. Ее смущало присутствие Волкова. Александр Васильевич остановил ее:

– Зинаида Борисовна, я полагаю, вы пришли мне что-то рассказать. У меня от начальника штаба тайн нет. Прошу, пожалуйста.

На смущенном лице девушки появилась деловитая строгость.

– Я виновата перед вами, Александр Васильевич! Я тогда поступила нечестно.

– Вы что-нибудь скрыли? – насторожился Мельников.

– Нет. Но кое о чем сказала неправду.

– Например, факт, что Маркин посеял комсомольский билет, прикрыли тем, что у него не оказалось с собой денег. Так?

– Да. Вам, оказывается, все известно, – с облегчением произнесла девушка. – А знаете, почему я соврала?

– Догадываюсь. Только Маркин вышел сухим из зала комсомольского «суда», а тут новый удар... Тем более, когда мы беседовали, вы уже знали, что он билет разыскал. Угадал?

– Да. Вам действительно известно все. Семен рассказал?

– К сожалению, не все, – огорчился Мельников. – Помните, при нашей беседе я намекнул, дескать, вы гордая, кино уже началось, а вы все Маркина ждали? Вы уклончиво ответили: была причина. Что за причина? Понимаете, Маркин многое из того, что известно от вас, подтвердил. А тут – умолчал.

– Умолчал?.. – она густо покраснела. – Так это же... Так Семен же человек... Неужели приписываю ему...

– Тот каверзный вопрос больше касался не его – меня. Я ведь тоже тогда подумала, что свой комсомольский билет потеряла.

– И вы? Ничего не понимаю.

Зина вытерла носовым платком вспотевший нос и губы.

– Когда Маркин уехал в гарнизон, дай, думаю, и я свой комсомольский проверю. Ведь когда собиралась на бюро, специально брала его с собой. Полезла в сумочку. Платок, деньги, пропуск и прочая чепуха на месте, а билета нет. Перерыла всю сумку. Пропал билет. Решила, что забыла его в комнате, где шло бюро. Вот и пришлось ждать Семена. Надеялась, что вместе со своим он и мой билет там обнаружит. Вот вам та причина. Смешно, правда? – девушка горько улыбнулась.

– Ну, и где ваш билет оказался?

– Дома. Я его из комода вынула, а убежала без билета.

– Понятно. И тогда вам пришлось во второй раз посылать Маркина в гарнизон за вашим билетом?

– Точно. Тут грешница я.

Мельников закурил. Теперь было ясно, почему Маркин оказался около девяти у штаба и вступил в разговор с Мамбековым. Казалось бы, признание Булановой должно облегчить следствие, а оно, наоборот, затягивало, как в омут.

Сидевший молча Волков встал из-за стола и прошелся.

– Зина! Очень бы хотелось, чтобы вы рассказали все, что знаете о Маркине. Особенно припомните последний вечер после бюро.

– Я за этим и пришла. Я всю ночь не спала. Мне кажется...

– Только без пристрастия, – предупредил Степан Герасимович.

– Да нет... Я, наоборот, боюсь... Шла сюда с полной сумкой подозрений, а сейчас... Хотя бы то, что он не сказал о моем комсомольском... Это ведь с его стороны хорошо. Правда? Я даже теряюсь. А вдруг своими подозрениями я его без вины виноватым сделаю?

И Зина рассказала все. Рассказала о своих сомнениях, которые так жгуче растормошили сердце ночью.

– Как вы думаете, он наш человек, а? – закончила свой сбивчивый рассказ девушка. – Я что-нибудь лишнее наговорила, да? Предвзято? Разберитесь, пожалуйста. Я совсем запуталась.

– Разберемся, – заверил Волков. – Можете идти и спокойно отдыхать.

Девушка ушла, а офицеры еще долго молчали. Волков сидел за столом, Мельников курил у окна.

– Что теперь скажешь, Александр Васильевич?

Мельников стучал пальцами по подоконнику. В деле было столько противоречий и неясностей, что он просто терялся. Вольно или невольно, Зина стала его союзником. Куда ни кинь – у Маркина нет алиби. И все же сбивало с толку вчерашнее официальное и смелое заявление Волкова, что Семен и даже широколицый не убийцы. Александр Васильевич мучительно пытался найти неопровержимый довод такому категорическому выводу, но найти не мог. Волкову ответил тихо, не спеша:

– Что сказать вам? Вы вчера меня так огорошили...

– Ага... Сдался? – потянул за нитку самолюбия Волков.

– Нет, не сдался! Я не знаю аргументов, исходя из которых вы сделали вчерашний вывод, но Маркин не внушает мне доверия.

– Зине тоже, – напомнил Волков. – Но она наивная девушка. А ты анализировать должен. Вдумайся в детали рассказа Булановой.

– Изменяться в лице можно не только от болей в животе. Кстати, Зина это приписала на тот же счет, что и я – нервозность!

– Мне нравится, Александр Васильевич, твоя твердость, но требую ее доказать!

Доказать... Чем?.. Только совсем недавно Мельникову казалось, что он на коне. Золотая рыбка, как на блюдечке, преподнесла ему неоспоримые улики и бесспорные доказательства вины подозреваемого, а вчера Волков разрушил все. И тут Александр Васильевич вспомнил о плаще и галошах, в которых был убийца. Пока их не удалось разыскать. Они либо надежно спрятаны, либо уничтожены. Надо проверить, где у Маркина накидка и галоши. Ответил:

– Ладно. Я попытаюсь доказать. Завтра же Маркина пригласят врачи, и вы убедитесь, что его живот здоров и крепок, как орех.

Они оба смотрели в окно. На улице лучисто искрился снег. Кое-где чернела и парила набухшая земля.

– В столице тоже потеплело, – сказал Мельников. И вдруг решительно спросил: – На основании каких фактов вы сделали вчерашний вывод, что Маркин чист?

– Я не сказал, что чист. Сказал, что не убийца. Мотив для оснований выдвинул сам ты.

– Я-а?..

– Да, ты, Александр Васильевич! Все, что мне по Маркину известно, было известно только от тебя.

Мельников был явно озадачен.

– Объясните, пожалуйста. Столько подозрений, ни одного свидетеля... Чем же я вас натолкнул?

Волков притворно зевнул.

– Подумай, подумай, Александр Васильевич! – и посмотрел на часы. – Ого! Уже второй час. Пойду. И тебе советую отдохнуть.

Волков ушел, а Мельников долго слонялся по комнате. Перебрал в памяти все, что докладывал по Маркину, но так и не понял, за что мог уцепиться Степан Герасимович. Решил побродить на воздухе.

Люси и Толика у дома не было. Мельников направился к Дому офицеров. Слева у фасада здания статуя спортсменки с ядром в руке. Справа солдат на лыжах. С палки лыжника слетел воробей, плюхнулся в лужу. Попил и запрыгал по асфальту.

Мельников загляделся на птицу и не заметил, как подошел Козырев. Лейтенант молодцевато отдал ему честь:

– Здравия желаю, товарищ капитан! В бильярдную собрались?

– Увы... Жену с сыном ищу. А вы шары погонять?

– Тоже нет. На баскетбольную тренировку.

Мельников оценивающим взглядом оглядел Козырева. Рослый, крепкий, спокойный парень. Нравился он Александру Васильевичу.

– Козырев, вы лейтенанта Маркина хорошо знаете?

– Не очень. В один день прибыли.

– Как оцениваете его поступки? Скажем, с тем же письмом.

– По-моему, он страшный ревнивец, товарищ капитан! – улыбнулся Козырев. – А так, вроде, парень как парень.

Да, так мог ответить только незлопамятный человек. Но Мельников почувствовал, что Козырев что-то недоговаривает.

– Вас что-то мучает?

– Как сказать, товарищ капитан? Я ведь тоже не лучше Семена. Пришел я домой в тот вечер и накатал письмо своей... Да такое, что... – Козырев вздохнул. Чувствовалось, что переживает. – Потом несколько раз принимался писать ей письма и все рву, рву... Ну, а Маркин?.. Его тогда, наверное, подобная же дурь стукнула.

Козырев говорил, а Мельников смотрел ему прямо в глаза. Маркина не топил, а дал, со своей точки зрения, объективную оценку его действиям. А ведь тот при девушке обидел Козырева. И Александр Васильевич решил задать прямой вопрос:

– Вы хорошо помните фигуру преступника в плащ-накидке?

– Тот гад каждую ночь мне снится, – посуровел Козырев.

– Не угадывался ли под тем плащом Маркин? Но об этом...

На лице Козырева отобразился немой испуг.

– Вы думаете?.. Нет, нет, товарищ капитан! То был, наверное, не Семен. Фигурой он, правда, такой же большой, но откуда ему там появиться? Фу... Вы меня просто ошарашили.

Козырев ушел, а Мельников снова задумался. Неужели ошибаюсь? И тут чуть не столкнулся с Маркиным. Семен был в штатском коричневом пальто, на туфлях галоши. Сухо поздоровались. Мельников прошел дальше и оглянулся. Согнувшись над лужицей, Маркин мыл галоши. Как ими хоть на минуту завладеть?

Мысль сработала со скоростью электронной счетной машины. Быстро вошел в Дом офицеров. Сразу к телефону. Люся, к счастью, была уже дома. Болтал с нею, а сам следил за вошедшим в вестибюль Маркиным.

Семен снял пальто, получил номерок и направился к лестнице. Видимо, шел на репетицию хореографического кружка.

– Эй, молодой человек! Куда в галошах да шапке поперся? – грубовато остановила его гардеробщица.

Маркин конфузливо остановился. Вернулся.

– Извините. По рассеянности.

– Бывает, – ответила гардеробщица и отнесла Семеновы галоши и шапку в угол, где висело его пальто.

Мельников волновался. Продолжал говорить с женой, а сам открыл ящичек стола. На радость, там оказалась сложенная старая афиша. Сунул ее под шинель.

Галоши Маркина он опознал сразу. На их ярко-красных подкладках было крупно выведено: «СОМ». Галоши почти новые.

Мельников присел на корточки и быстро сделал на афише отпечатки от сырых еще галош. Соврав тете Клаше, дескать, забыл, что должен прийти приятель, вышел на улицу. Вскоре он был в своем кабинете.

Свежие отпечатки от галош просохли и сделались еле-еле видными, но, вглядевшись, можно было главное разобрать. Мельников сравнил их со «слепками» галош убийцы: явно не те! Те тупоносые, эти с острым носом. Размерами совпадали. Неужели Волков прав? Убийца не Маркин!

18
Ниточка

В декабре дни коротки. Александр Васильевич ничего существенного не успел сделать, а солнце прошло уже над стоянками, пересекло взлетно-посадочную полосу и, прижавшись к земле, окрасило вдали небо малиновым закатом. На аэродроме рев турбин поутих, разом с сумерками подкрадывался к оттаявшей земле морозец. Мельников с аэродрома шел пешком. Чернели пятна проталин, земля на них покоробилась. Звонче захрустел под ногами затянувший лужицы ледок, где-то в последний раз взревел двигатель и стал затихать, переходя в свистящий шепот.

Потепление продержалось почти три дня. Началось в воскресенье и вот угасало вместе с угасающим вторником. Но Мельников тепла не ощутил. Все его мысли были подчинены одному: распутать туго затянутые узлы первого серьезного дела. Задачка явно не сходилась с ответом. Водитель рейсового автобуса, который курсировал вечером восемнадцатого декабря, возил людей «разных и много». В лицо никого не помнил. Не видела Маркина в столовой и повариха тетя Даша. Ничего утешительного не сообщила и дежурная по Дому офицеров. Она, правда, отлучилась, но ненадолго. Звонили по всяким вопросам. Больше интересовались, какой идет фильм? А чтоб кого-то позвать?..

Словом, напрашивался вывод, что Маркин изворачивался.

Подполковник Волков сидел в своем кабинете и какой уже раз перечитывал запись предсмертного сообщения покойного Яковлева. Он менял интонацию, вдумывался в каждое слово, мысленно представлял, как его произносил солдат. Рядом на столе лежали протоколы показаний свидетелей. Вошел Мельников.

– Чем обрадуешь, Александр Васильевич?

– Радовать нечем, товарищ подполковник!

Волков устало посмотрел в глаза подчиненного:

– Ну что ж, докладывай, в чем беда?

– Беды никакой. Жаль убитого времени. Маркин плут. Весь его оправдательный рассказ – «от» и «до» вымысел.

– Факты?

– Отсутствие свидетелей. Все, на кого ссылался Маркин, нигде его не видели. Следы здорово замаскировал.

Волков встал, прошелся по кабинету.

– Следы, говоришь? Послушай, быль одну расскажу. Это случилось в войну. Как-то мы раскрыли диверсанта. Покрышки на учебных самолетах резал. Мы завершили уже дело, как однажды к нам обратился старшина одного из учебных отрядов: «Товарищи чекисты, помогли бы заодно и у нас негодяя выловить». Оказалось вот что. В казарме появился воришка. Точнее – обжора. Повадился втихаря шнырять по тумбочкам, где курсанты оставляли дополнительный стартовый завтрак: хлеб с маслом и сахаром. Я стал отнекиваться, а мой коллега улыбнулся и вот что посоветовал: мелко-мелко настрогать грифель химического карандаша и этим порошком посыпать хлеб. Потом намазать на него масла, а сверху прикрыть слоем сахара. Несколько пайков испортил тот курсант, у кого чаще завтрак пропадал. И все же клюнул воришка. И поймался. Как только меченый хлеб пропал, старшина выстроил всех курсантов и стал проверять языки. У воришки он оказался синим. Вот так, Александр Васильевич! Наверное, стоило и Маркину ну, если не язык, то обувь броскими химикалиями намазать. Следы оставлял бы.

Мельников густо покраснел, а Волков с чувством продолжил:

– Когда преступник оставляет следы да еще есть свидетели, разобраться в расследуемом деле не тяжело. Хуже, когда – все концы в воду.

– Значит, вы считаете, что расследование я провожу предвзято? – с обидой в голосе прервал Мельников.

– Считаю, что наша задача правильно разобраться и без явно видимых следов. Судьба любого подозреваемого сугубо на нашей совести.

Мельников жадно курил. Сплющил о пепельницу окурок.

– Допустим. В чем моя ошибка?

– Об ошибках пока не будем. Надо искать, искать...

– А что с Маркиным? Вы же твердо сказали свое нет!

Волков с лукавинкой взглянул на рассерженного коллегу.

– Хорошо. Прекратим пока о Маркине. Хотелось бы, Александр Васильевич, чтобы ты сейчас прочитал мне запись последнего разговора с Яковлевым с его интонацией.

Мельников взял протянутый листок. Словно из небытия зазвучал голос покойного. Торопливая взволнованность, сумбурный набор слов:

– Товарищ капитан! Вас беспокоит рядовой Яковлев. Помните, наверное, такого? Понимаете... Понимаете... Меня...

Копируя покойного, Мельников продолжал:

– Один такой плотный, широкомордый. А второго знаю. Я его в Доме офицеров... Минуточку. Это Марк... А-а!..

Волков внезапно соскочил с кресла.

– Александр Васильевич, прочитай последние слова еще раз.

Мельников прочитал. Волков ходил по кабинету. Откуда родилось слово «минуточку»? К кому было обращено? Зачем...

– Александр Васильевич, ты уверен, что прочитал с той интонацией, с какой докладывал Яковлев?

– Думаю, что да!

– Зачем понадобилась Яковлеву эта «минуточка»?

Мельников растерялся. Смысл слова возник тут же.

– Постойте, товарищ подполковник! Ведь «минуточку» Яковлев произнес перед тем, как назвать «Марк...». Конечно! Другого и быть не может. Он просто-напросто забыл фамилию и, припоминая ее, вставил это, так сказать, паразитическое слово.

– Хорошо. Доля логики здесь есть, – после короткого раздумья согласился Волков. Но Мельников оскорбился:

– Вы вообще считаете, Степан Герасимович, что во всех моих делах – только доля истины или напрасная трата времени.

Волков понял, что терзает Мельникова. Улыбнулся:

– Говоришь так, Александр Васильевич, потому, что не докопался, откуда я сделал вывод о невиновности Маркина. Угадал?

– Да, не докопался, – подтвердил Мельников. – Даже обижаюсь, что, веря в его невиновность, вы заставляете меня тратить золотое время на поиски свидетелей.

– К сожалению, это нужно, – нахмурился Волков. – Ведь полную гарантию о непричастности Маркина к убийству дать не могу. Вывод сделан лишь на основании твоих данных.

Мельников был в замешательстве. Когда он сообщил такие данные? Волков опять повторяет об этом, а он не может вспомнить.

Степан Герасимович тем временем прошел к столу.

– Ну, что ж, коллега! Попытаюсь объяснить. Давай сделаем экскурс в прошлое. Ответь: с кем Яковлев пил перед смертью?

– Ну, с широкомордым, как он его назвал, и недоговоренным «Марком». Подозреваю, что с Маркиным.

– Правильно. Об этом ты заявил на аэродроме. Я ответил: раз это так, значит Яковлева убил не Маркин и даже не широколицый.

– Но на основании чего? Откуда такая смелость?

– А посуди сам. Скажи: сколько метров от двери до стола с телефоном, возле которого был убит солдат?

– Три с половиной.

– Правильно. Теперь представь. Мы с тобою днем выпиваем. Уговариваю тебя стать предателем. Ты убегаешь. Пусть сделал вид, что согласился. Вечером, считая, что находишься в одиночестве, сообщаешь по телефону в особый отдел о врагах. Хочешь назвать фамилию, а он тут как тут. Проходит три с половиной метра, пусть пробегает, и наносит тебе внезапный смертоносный удар. Да если бы в комнату вошел тот, о ком он доносил, солдат бросил бы трубку и. произошел между ними смертный бой. Вывод: Яковлева убил человек, кому он мог довериться и допустить близко.

– А если в комнате было темно?

– Еще хуже для преступника. В комнате три окна. На улице снег. Значит, в помещении не так уж темно. Яковлев в лучшем положении, чем убийца: пока говорил, к темноте уже пригляделся. А тот вошел со светлого коридора. Тем не менее – убит солдат. И удар нанесен в десятку.

– Но убийца мог спрятаться в этой комнате.

– Тоже фантазия. Сколько бы он шума наделал, пока вылезал из засады. И второе. А если бы Яковлев пошел звонить не с этого телефона? Нет, Александр Васильевич, преступник непременно следил за каждым шагом жертвы.

Мельников молчал. Логика была железной. В сознании Александра Васильевича что-то начало рождаться.

– Постойте, постойте... Выходит, что Маркин все же мог совершить это преступление?

– Безусловно. Но тогда придется доказать, что в тот день с широколицым был не он и что Яковлев с Маркиным приятельски знались. Повторяю: солдат мог так близко допустить к себе только товарища.

Мельников воспрянул духом. Выходит, указание шефа узнать, был ли покойный знаком с Маркиным, имело глубокий смысл.

Прозвучал телефонный звонок. Звонил командир части:

– Степан Герасимович, срочно зайдите ко мне!

Волков вернулся разрумянившийся. Держал какое-то письмо.

– Не скрою, Александр Васильевич! Начальство недовольно нашей работой. Сразу после Нового года намечается вылет второго нового истребителя. Мы должны обеспечить полет.

Мельников был человеком деятельным. Когда полетели в эфир проклятые цифры, ему казалось, что он раз, два... и схватит врага за горло. Прошло уже полмесяца после катастрофы, но... А Волков продолжал:

– К счастью, нам крупно повезло. Это авиаписьмо пришло вечерней почтой. На, прочитай!

Мельников вынул из конверта два листка.

«Уважаемый товарищ командир!

Пишет Вам мать погибшего солдата Феди Яковлева. Приехала с похорон, а дома меня ждало это последнее письмо Феди. Посылаю его Вам. Может, оно поможет разыскать злоклятых убийцев моего сына. С низким поклоном Серафима Яковлева».

Волнуясь, Александр Васильевич развернул второй листок. Перечитал письмо несколько раз. Глаза задержались на строчке: «Видел я одного из тех гадов, что вербовал. Знаю его. Вот никак не припомню, где видел...» И сразу нашло озарение:

– Так... так выходит «марк...» это не фамилия! – вскрикнул молодой чекист. – Не мог же Яковлев знать человека по фамилии и чтоб назвать, мучительно припоминать, где его видел.

– Браво, сообразил! – обрадовался за коллегу Волков. – Дело, видимо, было так. Яковлева пытались завербовать. Одного из вербовщиков солдат где-то видел. Пишет об этом матери, но где видел, вспомнить не может. А позже вспоминает: видел его в Доме офицеров. Вечером сообщает об этом тебе. Хочет назвать, но произносит только «марк...» Правильно! «Марк» – это не фамилия, а скорее всего профессия того человека, которого он видел мимолетно в Доме офицеров.

Мельников вспыхнул:

– Значит, «марк» это...

– Да, не Маркин, а маркер, – закончил за Мельникова Волков. – Есть такая профессия в бильярдной. Не правда ли?

– Маркер Никитыч? – Мельникову стало душно.

– Чему так удивлен? – спросил Волков.

– Понимаете... Никитыч всегда такой флегматичный, тихий...

– В тихом болоте черти водятся, – отрезал Степан Герасимович. Ему сразу не понравился маркер. В первый же визит в бильярдную Никитыч предложил им с Мельниковым новые шары, но потребовал взамен удостоверение личности. Еще тогда это насторожило. Но Никитыч объяснил причину: дескать, бьют шары и не найдешь, с кого потребовать. На этот счет заблаговременно заручился разрешением начальника Дома офицеров. Тот это указание подтвердил. Вопрос: «зачем?» на время исчез. А сейчас снова всплыл. Ответ ясен. Маркер рассчитывал, что в удостоверении личности Мельникова на страничке, где регистрируется брак, сможет прочитать девичью фамилию жены Александра Васильевича. Ведь Волков – ей «дядя». Значит и ее девичья фамилия должна быть Волкова. А вдруг новый начштаба не родственник, а чекист? Хорошо, что Волков с Люсей – однофамильцы.

Сразу возникли к Мельникову вопросы, однако молодой коллега опередил Волкова:

– Степан Герасимович, какое тогда истинное значение вы придаете слову «минуточку», которое вырвалось у покойного?

– Какое значение?.. Тут важна точная интонация. Судя по тому, как копировал Яковлева ты, пожалуй, стоит согласиться, что это слово вылетело потому, что Яковлев вспомнил, кем работает тот человек. Именно кем работает, а не фамилию? Удовлетворен? Тогда вот что. Насколько помню, вражеские радиопередатчики были запеленгованы четвертого сентября и тридцатого октября. Какие это дни?

– И четвертого и тридцатого – среда.

– Так... Восемнадцатого декабря тоже, кажется, была среда?

Мельников подтвердил.

– Скажи, в Доме офицеров есть выходной?

– Есть. По средам.

– Постой. Что-то непонятно. Яковлев убит в среду восемнадцатого, но в тот день там, кажется, шло кино?

– Точно. Шло. Фильмы идут ежедневно. Ежедневно открыт парткабинет. Все остальные – выходные.

– Понятно. Раньше у Никитыча другой специальности не было? Ну... С радиотехникой он никогда не имел дела?

Мельников тут же догадался, к чему клонит шеф.

– Вы полагаете... что...

– Что следы резиновых сапог на месте работы передатчика принадлежат маркеру.

Да, это было открытие! Мельников припомнил характерные детали хранящихся у него слепков от следов резиновых сапог, представил тяжелую, чуть косолапую походку Никитыча и понял, что Волков, пожалуй, близок к цели. Выпалил:

– Постойте, если я вас правильно понял, передатчик работал именно в тот день, когда выходной Дом офицеров. То есть, лицо, скажем, это был Никитыч, не было обременено заботой куда-то спешить, могло выкинуть в эфир те цифры и потом скрываться, где удобней, если за ним увяжется погоня?

– Правильно мыслишь. Это, так сказать, пожарный вариант.

– Допустим. Меня настораживает другое. Яковлев убит тоже в среду. А ведь у Никитыча нет пропуска в закрытый гарнизон.

– Не горячись, коллега! Зачем ему пропуск? В свой выходной день маркер с широколицым и Яковлевым только выпивали. Пытались солдата «обработать». Убил же Яковлева наверняка кто-то третий, маскировавшийся под «друга». Чужака солдат к себе не допустил бы. Так ведь?

Мельников покраснел. Торопливо отрапортовал:

– Есть! Я попытаюсь разузнать, насколько Никитыч связан с радио! Могу его охарактеризовать. Угрюм. Скрытен. Ни с кем не общается. Живет один. Фронтовик. Семья погибла в войну.

– Этого мало. Хотелось бы просмотреть его документы. Не фальшивые ли они? Попроси этим заняться наших смежников. Кстати, на запрос по Маркину ответ есть?

– Пока нет. Но не верю я ему, – откровенно признался Мельников. – В том ЧП Маркин сыграл роль «друга», как выразились вы. Уверен, что он был хорошо знаком с Яковлевым.

– Докажи. А пока вот что. На днях сюда прибудет инкогнито наш офицер. Как устроить его на жилье к маркеру?

– Не выйдет. Никитыч на постой не берет. А если – рядом?

– Ну что ж, на безрыбье и рак рыба.

Волков посмотрел на часы. Было без десяти семь. Спросил:

– Каковы дальнейшие планы?

– Поесть бы...

Волков первый раз за вечер непринужденно улыбнулся:

– Ну, раз так, давай-ка сходим перекусим и махнем в бильярдную. Имеем же мы право хоть одну «пирамидку» сгонять. – И сделался серьезным: – Да, вот еще что. Подготовь письмо матери Яковлева. Надо поблагодарить женщину за участие в деле.

Они вышли на улицу. От сильного мороза потрескивали сучья деревьев. Степан Герасимович чуть поежился, а Мельников, согретый внезапным открытием, холода не ощутил. В руках был кончик настоящей ниточки, что вела к заветному клубку.