Текст книги "Поединок"
Автор книги: Александр Царинский
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)
8
Подозрение капитана Мельникова
Снег сыпал и сыпал. Потрескавшаяся от мороза земля побелела, и на улице потеплело. Сегодня Мельников пришел со службы раньше обычного. Люся с Толиком ушли в кино, а он ожидал «в гости» Волкова. Эх, взять бы лыжи и махнуть куда глаза глядят. А тяжкие думы все об одном: вот уже пять дней, как разбился истребитель, стало ясно, что замешан в катастрофе враг, а напасть на его след пока не удалось.
В комнате было жарко. Ветер занес в форточку несколько снежинок. Мельников поймал одну. Снежинка быстро растаяла на растопыренной ладони. Вот так же угас и Шевцов, пронзила голову мысль.
Версия Волкова подтвердилась. Катастрофа произошла из-за скоропостижной смерти летчика.
По заданию Степана Герасимовича Мельников побывал в близлежащих от места катастрофы поселках. Только очевидцы могли сообщить, работал двигатель самолета или нет?
После кропотливых поисков Александру Васильевичу все же удалось разыскать свидетеля. Это был путевой обходчик.
– Я вам, товарищ капитан, по порядку расскажу. Иду я, значит, как всегда в такое время, по путям. Слышу гул свистящий. Сразу догадался – реактивный самолет. Посмотрел в небо. Вначале подумал: фигуры высшего пилотажа пилот выполняет. В штопор вошел. Так уж больно двигатель ревет. При штопоре так не бывает. Да, да! Вы не смотрите на меня так. Я ведь бывший авиатор, – уточнил обходчик. – Смотрю, значит, в небо, а по телу мурашки побежали. Все ждал, может, летчик выпрыгнет. Так и не дождался.
– А вы точно помните, что двигатель работал?
– За кого вы меня считаете? – обиделся путеобходчик.
Мельников поблагодарил его и уехал. Раз самолет падал с ревущим двигателем, значит что-то произошло с летчиком. Будь по-другому, о ненормальности в полете Шевцов передал бы на землю. Правда, могли отказать рули, а Шевцов – потерять сознание. Но, во-первых, компетентная комиссия, расследующая причину катастрофы, авторитетно заявила, что рулевое управление в порядке. Во-вторых, Шевцов не один раз испытывал в полетах перегрузки, но никогда не терял сознания да еще так надолго. Напрашивался вывод: Шевцов скоропостижно скончался в воздухе. Скорее всего от отравления.
Для проверки этой версии специальным самолетом на судебно-химический анализ были отправлены несколько кусков тела погибшего. В том числе кисть руки, найденная майором Кикнадзе. На ее коже Волкову показалось подозрительным проступившее пятно.
Вчера поступил ответ: «Смерть летчика наступила от острого отравления. В организм был введен яд сильной концентрации. По действию он напоминает синильную кислоту».
Каким же образом удалось отравить Шевцова? – думал Мельников. Отошел от окна и зажег свет. И тут стук в дверь. Вошел Волков. Поздоровался, снял шинель, уселся у стола.
– Эх, и погодка сегодня, Александр Васильевич. На улице ребятни, хоть пруд пруди. В снежки играют. Вспомнил молодость. Такой же снежок валил. А я преступника преследовал. Он в подъезд... и пропал. И я туда. И тут – удар: искры из глаз. Кастетом, гад, саданул. Видишь? – Волков показал на рассеченную когда-то бровь и шрамик под глазом. – Он юрк снова на улицу и убежал. В горячке я за ним. Но поскользнулся и упал. Потерял сознание. Очнулся от прикосновения чего-то холодного. Девушка надо мной склонилась. Комок снега к брови приложила, чтобы кровь остановить. Глянул ей в глаза и словно боль утихла. «Пойдемте ко мне. Мой папа врач», – говорит. Я за кобуру. Наган на месте. Сразу легче стало. Ту девчонку Дашей звали. Сейчас она моя жена. Вот видишь, как по-дурацки познакомились. Но соловья баснями не кормят, – внезапно переменил тему Степан Герасимович. – Давай-ка докладывай по делу.
Удивляясь собственному спокойствию, Мельников доложил:
– Пятого декабря у Шевцова в гостях были Кикнадзе с женой и Азаровы. Азаров – инженер эскадрильи. В честь Дня Конституции пообедали без выпивки. Сходили в казарму поздравить младших специалистов. Больше Шевцов из дому не отлучался. Шестого утром особых встреч у него не было. Проверился у врача и заглянул к синоптикам. Но есть одно «но»...
Волков внимательно вскинул глаза на коллегу, а Мельников пододвинул стул ближе к столу и закурил.
– Понимаете, товарищ подполковник! Появилось у меня подозрение на одного техника. Его фамилия Маркин. Накануне полета Шевцов с ним о чем-то говорил. Разговор был не по душе Маркину.
– В этом суть подозрения?
– Нет. Суть в том, что шестого Маркин не должен был дежурить по стоянке. Он добровольно пошел в наряд за техника-лейтенанта Прокудина. У того жену положили в роддом.
– Факты проверены?
– Так точно. Все правильно. Подозрительна добровольность.
– А почему бы не выручить товарища?
– Видите ли, Степан Герасимович, Маркин не тот человек, чтобы проявить чуткость. Тут что-то другое.
– Прости, дружище, по обвинение должно быть обосновано.
– Хорошо. Обосную. В тот день, когда вы оставили нас с Козыревым в бильярдной, мне довелось увидеть Маркина на танцах. Он с таким злопыхательским апломбом вручил Козыреву письмо от какой-то Ирины, что опозорил парня. Человек, обливающий грязью друга, не может быть великодушным и к другому товарищу.
– Напрасно так думаешь. Там могли быть свои причины.
– Допустим. Тогда еще одно. Служит Маркин у нас без года неделю, но уже есть сведения, что высказывает много недовольств.
– Например?
– Хотя бы о жилье. Дескать, в других странах эта проблема для военнослужащих решена. Не безобидное это брюзжание.
Волков поглаживал шрамик. Как он неопытен, пронеслась мысль. Сколько наивных рассуждений. Но Степану Герасимовичу нравилось, когда подчиненные защищали свои взгляды. Досадливо сказал:
– И все же, Александр Васильевич, ни случай на танцах, ни разговор о жилье не убеждают, что Маркин – опасный человек. Из того, что услышал, заслуживает внимания внеочередное его дежурство.
– Это и главное! – с жаром подхватил Мельников. – Но есть еще один нюанс. Раньше Маркин довольствовался в технической столовой, а сейчас у него появились талоны на летную норму. С пятого декабря он стал питаться в столовой летного состава. Характерно, что летчик лейтенант Сушков их отдал Маркину не по своей инициативе. Сам Маркин попросил, откуда-то узнав, что Сушков уезжает на десять суток по семейным обстоятельствам к родителям.
– В чем изюминка с талонами? – спросил Волков.
– Есть одна деталь. Покойный Шевцов, как показала официантка, занимал одно и то же место. Завтракал за тем же столиком и перед роковым полетом. До него там сидел Маркин. Официантка отлучалась. Не подсыпал ли яд в графин с водой? Шевцов почти всегда пил воду во время еды. Не с этой ли целью Маркину потребовались талоны в летную столовую?
Волков призадумался. Долго тер шрам.
– Думаю – нет! – наконец твердо сказал Степан Герасимович. – Посуди сам. По заключению экспертизы, Шевцов отравлен сильно действующим ядом. Он погиб почти мгновенно. Допустим, что твоя версия верна. Яд влит или всыпан в графин. Концентрация незначительная. Ведь расчет на то, чтобы смерть произошла в воздухе, а причину ее свалить на недоработку техники. Но, во-первых, полет могли перенести, и тогда летчик погиб бы до полета. При малой концентрации смерть не наступает мгновенно. Шевцов успел бы передать о недомогании. Во-вторых, из графина мог бы попить кто-то еще. Но случаев отравления не зафиксировано. Нет! Тут что-то другое. Шевцов отравлен в воздухе. Расчет точный.
Мельников слушал, не шелохнувшись. Доводы были убедительны.
– Другое дело – дежурство, – продолжал Волков. – У дежурного пломбир[1]1
Приспособление для обжимания пломб при опечатывании чего-либо, здесь – приборов и лючков самолёта.
[Закрыть], а значит и доступ к самолетам. Вот с каких позиций надо Маркина проверить. И не только Маркина. Эх, Александр Васильевич, ношу я для маскировки голубые погоны, а сам в авиации – дуб дубарем. Консультация мне нужна.
– Может быть, я помогу. Я как-никак...
– Тогда послушай. Мы уже пришли к выводу, что Шевцов отравлен в воздухе. Но как? По предположению экспертизы, яд поступил в организм через органы дыхания. Значит, в кабине удалось тайно смонтировать хитрый механизм. На каком-то этапе полета, может быть, в результате действий самого летчика, механизм срабатывает и кабина наполняется отравляющим веществом большой концентрации. Несколько вдохов и...
– Вы действительно не авиатор, – вмешался Александр Васильевич. – На высоте летчик дышит кислородом, поступающим в специальную кислородную маску. Воздух в легкие попадает не из кабины.
– А откуда?
Мельников объяснил. Степан Герасимович прошелся по комнате.
– Раз кислород поступает из баллончика через систему шлангов в маску и, следовательно, прямо в органы дыхания, то достаточно на его пути поместить яд...
– Но средства кислородного питания обязательно проверяются, – заметил Мельников. – Кроме всего, почти всякий яд имеет запах.
– Духи тоже пахнут. В запечатанном флаконе запаха не слышно, – построжал Волков и стал говорить рубленными фразами: – Комиссия скоро закапчивает работу. Разрешение на вылет второго истребителя может последовать в ближайшие дни. Летно-технический состав, как никогда, должен проверять каждую мелочь. Особое внимание на кислородное питание. Продолжайте выявлять лиц, которые имели доступ к самолету в последние дни.
Мельников хотел спросить, как поступить с Маркиным, но открылась дверь, и вошла Людмила Ивановна.
9
Происшествие на Степной
Маркин собирался в Дом офицеров. Настроение было неважное. Неприятность сыпалась за неприятностью. Взыскание за выпивку в ресторане, затем катастрофа в его дежурство. Капитан из особого отдела уже таскает ребят. Того и жди, что вызовут его.
Семен вышел из общежития. Сыпал мохнатый снег. Облепил шинель, шапку. Тихо скрипел старый тополь. Семен с наслаждением вздохнул свежий иглистый воздух и шагнул с крыльца.
У Дома офицеров сияли огни.
– Здравствуйте! – перед Семеном остановилась разрумянившаяся девушка в белой кружевной шали и синем пальто. – Не узнаете? – Я – Леля. В праздники мы с вами танцевали.
Да, Маркин вспомнил. Это телефонистка. Подружка Зиночки. Чувствовал, что нравится ей. А Леля улыбалась:
– Говорят, вы самодеятельность забросили? Зря!
– Хватит. Отплясал. Нужно серьезными вещами заниматься.
– Вас кто-то обидел?
– Я сам черта обижу, – грубо ответил Семен.
Леля растерянно прикусила нижнюю губу, попрощалась и ушла. А Семен поймал себя на том, что о «серьезных вещах» сказала ему недавно Зиночка. Сейчас эти слова вылетели сгоряча.
Зиночка... О, как часто думал о ней Маркин!
...Однажды он шел в Дом офицеров на репетицию. Готовил к ноябрьским праздникам «Испанский танец». У входа стояли Зина и Козырев.
– Витя, тактику мы отработаем потом. Спешу, – бросила девушка и торопливо ушла.
– Что это еще за тактика? – спросил Семен.
– Тактика баскетбольной игры женской сборной.
– А ты при чем?
– Я их тренер, – улыбнулся Козырев.
– Послушай, пехота! Помнишь, кадровик к спорту хотел меня приобщить? Рост у меня... Может, научишь в баскетбол?
С тех пор Маркин стал приходить в спортзал. С какой завистью он смотрел на Козырева, когда тот подходил к Зиночке, чтобы научить правильному броску по кольцу.
Особо запомнилась финальная игра. Зину он увидел сразу. Она сидела на балконе рядом с суматошным Сахаровым и следила за разминкой своих ребят. По другую сторону от кадровика сидел командир части полковник Шилов.
Увидев Маркина, Сахаров окликнул его. Посадил между собой и Зиночкой. О большем счастье Семен и не мечтал.
Началась игра. Мяч бросили Козыреву. Ложное движение, стремительный проход к щиту, и сетка кольца трепыхнулась.
– Ну, как? – воскликнул Сахаров. Шилов лишь улыбнулся.
– Да... Б-был бы он во всех д-делах такой молодец, – вырвалось у ревнивого Семена.
– То есть? – удивленно посмотрела Зиночка.
Маркин чуточку поколебался:
– Не завидую той, кому такой рыцарь вскружит голову.
А недавно он встретился с Зиночкой в Доме офицеров. Просмотрели фильм «Повесть о настоящем человеке». Вышли на улицу. Семен сжимал в кармане бархатную коробочку.
– Зина! Я обещал привезти вам кое-что из Ленинграда. Вот... Они вам подойдут. – Он решительно вытащил из кармана коробочку и раскрыл. В гнездах сверкали дорогие серьги.
– Это еще что? – покраснела Зиночка. – Сейчас же спрячьте! Зря стараетесь, Маркин!
– В-вы не так меня поняли, – попытался оправдаться Семен.
– Я отлично понимаю. Мужчины, вроде вас, любыми путями пытаются обольстить свою жертву. – Девушка бросила в урну использованный билет и медленно пошла дальше.
– Н-но нельзя же мерять всех одной м-меркой.
– Только не вам это говорить. Давайте начистоту.
Они снова остановились.
– Вот вы преследуете меня. Прикидываетесь тихоней. А зачем? В жизни вы не такой. Не обижайтесь, но выскажу правду. Вы эгоист. У вас нет настоящего друга. Да и будет ли с вами кто дружить, если с целью личного благополучия, вы без зазрения совести можете вылить на голову товарища ковш грязи? А пьянка?.. – продолжала девушка. – Мне ли читать вам мораль? Если бы вы хоть чуть-чуть были похожи на Мересьева. Я...
– Тогда была война, – перебил Семен.
– А разве не на чем показать себя в мирное время? Вы увлеклись танцами. Это неплохо. Но есть более серьезные вещи. Ум и мужество покоряют сильнее любого подарка.
...За воспоминаниями Маркин не заметил, как очутился на узкой безлюдной улице старого Степняково. Она оправдывала свое название: Степная. Ни одного деревца. Низкие домишки. Все опушено свежим снегом. На этой улице жила Зиночка.
А снег все сыпал. Он облепил фонари мохнатым кружевом, насыпал такую толщу на дорогу, что ботинки промокли – хоть выжимай.
Дом Зиночки – четвертый от края. Ставни открыты, в окнах свет. А где-то вблизи шумят дети. Маркин посмотрел на часы. Половина девятого. Может быть, там и Зиночка? Она любит детей. Побрел к ребятам.
В начале улицы выступают над землей погреба овощехранилища. Засыпанные снегом, они возвышаются, как горки. На них резвятся дети с санками. Особенно их много у центрального погреба. Эта «горка» выше всех. Возле нее столб с электрической лампочкой, а дальше, под навесом, недостроенный противопожарный резервуар. Он накрыт досками.
Семен подходил к резервуару, когда с горки-погреба стремительно понеслись санки. Они задели его ногу и вильнули под навес. Девочка шустро соскочила с них и... будто провалилась под землю. Только булькнуло. Оказывается, в настиле не хватало двух досок.
Семен сорвал с себя шинель, шапку, китель и плюхнулся в зияющую дыру. Ледяная вода обожгла руки, шею. Маркин нырнул. Еще раз, еще... Наконец рука схватила что-то мягкое. Семен оттолкнулся, поднял вверх руки с мягким клубком. Намокшая одежда тянула вниз, озябшие руки отказывались держать ношу. А над дырой – шум голосов. Из последних сил Маркин приподнял девочку, и ее схватили сразу несколько рук. Потом вытащили его, Семена. Он был, как вынутый из норки суслик. От дрожи зуб не попадал на зуб. Кто-то заботливо набросил ему на плечи шинель, на голову – шапку. Это отец пострадавшей.
– Пойдем, браток. Нужно живей сменить одежду, – сказал он.
Вот и дом. Самый крайний. Хозяин достал из гардероба белье, одежду, заставил Семена переодеться. Его жена натирала девочку денатуратом, и едкая вонь разлилась по комнате.
Пока хозяин дома, Лубенцов, суетился на кухне, Маркин осматривал себя в зеркале. Брюки были ему коротки, полосатая сорочка обтянула тело так, что, казалось, вот-вот треснет.
– Хватит любоваться, – появился в комнате Лубенцов. – Пойдем лечиться. Водка – самое надежное средство от простуды.
Семен заколебался. Грешен уже был... Но его все еще потряхивало в ознобе. Ладно. Куда ни шло. Согласился.
Лубенцов налил ему полный стакан. Запекло в желудке, тепло расползлось по телу, подобралось к голове. Язык стал заплетаться. Лубенцов налил еще.
– Ни-ни-ни!.. Больше ни грамма.
– Пей, Сеня! За второе, можно сказать, рождение дочки!
Выпили. В кухню вошла хозяйка. Она чем-то напоминала Зиночку. Только была постарше. Не сестра ли? – подумал Семен.
– Извините меня. Я так растерялась. Лиза, – назвала себя женщина и протянула Маркину руку.
Познакомились.
– По гроб жизни буду вас, Сеня, помнить. Если бы не вы... Ну-ка, налей, Игорь! За спасителя дочери!
Пришлось Маркину выпить еще. Стал собираться домой.
– Куда вы пойдете? Одежда на вас не форменная. Та сохнет.
– Ничего. Н-ничего, Луиза, – пробормотал Семен. – Хоть в мешке, а только домой. Дело есть.
– На улице непогода. Останьтесь! – не отступала Лубенцова.
– Пьян, думаете? – скорчил гримасу Семен. – А хотите, на одной половице спляшу? – его крепко шатало. Хлопнув в ладоши, он выбросил вперед ногу и вдруг нахмурился. – Н-нет, не буду... Сенька Маркин теперь только серьезными вещами займется. Пойду! – надел китель и шинель. – Всего, хозяева! За одеждой скоро появлюсь.
Распахнув шинель, Маркин шел не разбирая дороги. Разорванные тучи открыли кусок звездного неба. Снег сыпать перестал. Семен шел не торопко, загребая ботинками. Вот Зиночкин дом. Окна светятся. Семена будто кто толкнул постучать в окно. Но тут услышал шаги. Приближались Зиночка и Козырев.
– С пижоном этим все ходишь?! – грубо остановил их Семен.
– Замолчите! – вскрикнула Зина. – Вы... вы... – слова не шли на язык. Она вдруг резко сорвалась с места и побежала к дому.
– Ну, пьяница, добился своего? – зло процедил Козырев.
– Плевать! – В расстегнутой шинели и в сдвинутой набок шапке, Семен медленно поплелся к Дому офицеров. Как раз закончился последний киносеанс и навстречу валил народ.
– Маркин! Вы что творите, мальчишка такой? – Перед Семеном стоял майор Кикнадзе, рядом – его жена.
– Я вас слушаю, товарищ майор! – вытянулся по швам Маркин.
– Нино! Иди, пожалуйста, одна, – повернулся майор к жене и тут увидел в толпе высокого лейтенанта – комсорга эскадрильи Кирсанова. – На ловца и зверь. Задержись, Кирсанов, пожалуйста!
Кикнадзе выждал, пока прошли люди, и выплеснул свой гнев:
– Полюбуйся, комсорг! Опять позорит. Почему напился? Почему забыл прежний урок?
Маркин виновато опустил голову. Из-под открытых бортов шинели виднелась не обычная защитная рубашка, а полосатая.
– А это что за винегрет? – раздраженно вскричал комэска. – Зачем позоришь погоны?
– Случай один, товарищ майор! Я...
– Не надо! – крикнул Кикнадзе. – Товарищ Кирсанов! Разобрать его на комсомольском бюро! Накажите, как следует. Я тоже строго накажу.
Семен так и не сказал ничего в свое оправдание. А тут еще, как назло, мимо прошел капитан из особого отдела. Как-то зыркнул на него. Хмель улетучился. Настроение было отвратительное.
10
Шантаж
Солнце весело заглянуло в окна казармы и разбросало по койкам золотые лучи. Ясное утро еще больше приподняло настроение рядовому Федору Яковлеву. Сегодня ему стукнуло двадцать один. Федор достал из тумбочки почтовое извещение, расправил гимнастерку и направился к взводному лейтенанту Козыреву.
– Товарищ, лейтенант! Разрешите деньги получить в городе?
– A-а, именинник?! Поздравляю, Яковлев! К сожалению, от наряда освободить не могу. Увольняю до обеда.
Через несколько минут Федор быстро шагал в город. Скрипел ослепительно белый снег, спрессованный пешеходами.
Вот и почта. У двери Федор чуть не столкнулся с дядей Колей.
– Ты как попал сюда, Федя? В будний день-то?
Из-под очков на Яковлева улыбчиво глядели маленькие глазки. Узнав, почему Яковлев отпущен в город, тот оживился:
– О, такое событие грех не отметить. Я забегаловку знаю одну. Патруль там не бывает. Возьмем такси и...
– Извините, сегодня я пас. В караул заступаю.
– Ерунда. Такого парня, как ты, пивком с ног не сшибешь.
Чего греха таить, еще с малолетства Федор знался с горькой. Света, затем армия остепенили его, но...
– Ладно. Получу деньги и поехали, – махнул Федор рукой.
Забегаловка и в самом деле оказалась тихой. Они были одни.
– Запри, Катюша! – обратился дядя Коля к сухопарой хозяйке буфета. – Не люблю, когда пьяные мужики гудят.
Катюша, плоскогрудая женщина лет сорока, поспешила выполнить просьбу. Она знала, что дядя Коля в долгу не останется. Перевернув бирочку на «закрыто», вышла на улицу, оставив их одних.
Выпили. Запили пивком. Разговор пошел живее.
– Дядя Коля, кто вы? – неожиданно спросил Яковлев. – Второй раз вас вижу и второй раз угощаете. А если меня за выпивку...
– Ишь, что заметил, – сразу изменился в лице дядя Коля. – Я, может, угощаю тебя для храбрости. Я, может, сейчас такую вещь скажу, что у тебя волосы дыбом станут.
– Интересно, – Яковлев перестал жевать и закурил. А дядя Коля осмотрелся, вдруг полез в нагрудный карман и вытащил небольшую красную книжицу.
– Я работник госбезопасности. Будете отвечать только правду!
Яковлев не был пугливым человеком, но то ли внезапная перемена разговора с официальным переходом на «вы», то ли приказной тон в погрубевшем голосе дяди Коли, то ли красные корочки удостоверения, которое Федор видел впервые, привели его в замешательство. Ему даже на ум не пришло: стал бы сотрудник госбезопасности здесь вести беседу? Впрочем, как знать. У них свои приемы. А дядя Коля вытащил блокнот:
– С пятого на шестое декабря вы находились в карауле. Охраняли два новых истребителя. Вам известно, что один из них разбился?
– Да, – машинально ответил Яковлев.
– Вы стояли на посту с трех до пяти утра?
– Кажется.
– Не кажется, а точно. Но не караулили, а спали!
Яковлева будто ошпарили кипятком.
– Неправда!
– Бросьте, рядовой Яковлев! Я вам не лейтенант Козырев, которому вы смогли втереть очки. У нас есть доказательства.
Лоб у Федора покрылся испариной, лицо сделалось полотняным. Дядя Коля только этого и ждал. Решил добить окончательно:
– Так вот, гражданин Яковлев, виновником катастрофы являетесь вы. Пока спали, в самолет проник иностранный разведчик.
– Ерунда! – вскричал Яковлев. – Не купите. Не мог шпик в самолет проникнуть. Пломбы я сдал сменщику целенькими.
– Вы потише, рядовой Яковлев! Нас криком не возьмешь. А что касается пломбочек, то их целенькими очень просто сделать. Смотрите, – он достал из кармана сверток и начал разворачивать. В руках оказался кустарной работы пломбир. Дядя Коля опять полез в карман, достал пару пломб и стиснул их пломбиром. Расплющенные кружки протянул Яковлеву.
– Узнаете?
Дрожащими руками Федор повертел пломбы перед глазами. В центре цифра «47», а по окружности четыре звездочки. Точно такой оттиск оставлял пломбир дежурного по стоянке. Правда, тот пломбир был из вороненной стали. Втайне на что-то надеясь, Яковлев спросил:
– Это пломбир дежурного по стоянке?
– Этим пломбиром работал иностранный разведчик.
– Неправда!
– Правда, Яковлев! Вы предстанете перед судом трибунала.
Яковлев обмяк. Во рту у него пересохло.
– Этого не может быть. Я уснул чуть-чуть. Ей-богу...
– Полно, Яковлев. Вы и раньше вели себя не так, как подобает советскому солдату, – назидательно гудел голос дяди Коли. – Скажите, Яковлев, сколько времени вы меня знаете?
– Ну, недавно.
– Во, недавно. Второй раз видите. А сколько уже рассказали?
– Ничего я вам служебного не рассказывал.
– Ничего? А вспомните.
Мысли понеслись у Яковлева галопом. Нет, ничегошеньки он этому человеку лишнего не говорил.
– Ну, что? Не вспоминается? – допрашивал дядя Коля. – Разве вспомнишь, когда под мухой крепко был. Да, Яковлев, слабоваты вы на язык оказались. Не зря капитан Мельников именно вас посоветовал проверить.
– Говорите. Душу не рвите! – выкрикнул с отчаяньем Федор.
Но дядя Коля не торопился. Все было продуманно тонко. Прикурил погасшую папиросу, выпустил носом виток дыма, изображая заправского следователя, строго сказал:
– Что ж, будем припоминать вместе. 30 октября под Ерашево был запеленгован вражеский радиопередатчик. Вы, капитан Мельников и рядовой Карамышев выехали на перехват. Лазутчики скрылись. Но оставили ценнейшие улики – следы. Вам известно, что сегодня эти улики – ноль без палочки? Да, да! И «газовская» резина на «Победу», и сапоги уничтожены. А кто вы думаете во всем повинен?.. Вы!
– Я?.. – в глазах Яковлева вспыхнул откровенный испуг.
– Да, вы, Яковлев, не умеющий держать язык за зубами. Ну-ка, вспомните, кому похвалялись о своих чекистских подвигах?
Яковлев стушевался. Совсем недавно на эту же тему он вел беседу с капитаном Мельниковым. Ушел из особого отдела вполне спокойно. Они с Карамышевым припомнили всех, кому рассказали о поездке под Ерашево. Но те, правда, тоже могли поделиться новостью с друзьями. «Эх, молодо-зелено!» – пожурил опростоволосившихся солдат капитан Мельников. Так что же этому человеку теперь надо?
– Ну, что припомнили? – нажимал дядя Коля.
– Кому следует, я все уже рассказал.
– Нет, не все! Вы хитрый парень. Рассказали Мельникову только о тех, кому доверяют. Почему, например, не доложили капитану, что выболтали о той поездке мне?
– Ва-ам? – зрачки у Федора расширились. Дядя Коля что-то говорил, но он его не слышал. Память работала лихорадочно. В тот вечер, когда они с Карамышевым вернулись с задания, о своей поездке они поделились только с ротным да некоторыми товарищами из взвода. А этому?..
– Ложь! Не возьмете на пушку! – крикнул Яковлев.
– Что?! – повысил голос дядя Коля. – Когда пьяница глотку заливает, он обо всем забывает. Помните, мы сидели в кафе за крайним столиком? Вы мне вначале все про свою Свету. А потом, как в трудколонию угодили, и как вас на 101-й километр от Москвы выселили. Я вам: тише, а вы свое. Армию хвалить стали. Перевоспитала, дескать. Про операцию ту давай рассказывать. «Не я буду, – били себя в грудь, – если гада в тех сапогах и «Победу» с «газовскими» колесами не разыщу!» Еле вас из кафе выволок. Вспомнили теперь?
Руки у Яковлева дрожали. Крепко он тогда нахлестался. Дядя Коля вправду вывел его из кафе и увез на такси к какой-то знакомой. Там Яковлев часа три поспал и в казарму вернулся вроде ничего. Но рассудка он даже пьяным никогда не терял. О матери, о Светке – помнит, что говорил, а вот о шпионах...
– Вспомнили? – наседал дядя Коля.
– Что вы хотите от меня? Ну, допустим.
– Как это допустим? На посту спите. Рассказываете посторонним секреты. А если я шпион?!
Яковлева так и приподняло с места.
– Что мне теперь будет?
– Лет пятнадцать огребешь. А, может, даже расстрел.
Лицо Яковлева, начавшее розоветь, вмиг покрылось воском.
– Но есть один выход, – дядя Коля потер друг о дружку большие жесткие ладони. – Можно искупить вину.
– И вы доверите? – в глазах солдата высеклась искра надежды.
– Думаю, да. Но...
– Я сделаю все, что прикажете!
Дядя Коля оценил этот жест по-своему: солдат в капкане.
– Ладно, Яковлев. Я раскрою карты. У вас теперь другого выхода нет. Поручение дадим не сложное, и на выпивку всегда будет.
«На выпивку?..» – Яковлев насторожился. Но дядя Коля не заметил перемены на лице солдата. Перейдя снова на «ты», самоуверенно сказал:
– Запомни, парень, если проболтаешься, висеть нам на одном суку. Рыльце твое в пуху. Самолет с Шевцовым на том свете-то.
Яковлев сглотнул слюну. Он не соображал, разыгрывают его или...
– От тебя требуется немногое, – царапал нутро голос дяди Коли. – К самолетикам пару раз нашего человека допустить. Пломбир у нас, сам видишь – высший класс. Словом, сотворишь одну-две услуги и все. А там демобилизация. Дадим твой пай, и валяй к своей Светке.
– Так вот кто ты, гад! – вскочил со стула Яковлев. И тут же услышал за ширмой шорох.
– Сядь! Сядь, приказываю! – дядя Коля стоял по ту сторону стола с занесенным над головой пломбиром. – Еще движение и...
Федор инстинктивно присел и вдруг резко опрокинул стол. Это произошло так внезапно, что дядя Коля наткнулся на свой стул и едва не упал. Секунды оказалось достаточно, чтобы солдат круто рванулся к выходу. Но на его пути уже стоял узколицый, сухонький человек с топором. Он, видимо, вынырнул из-за ширмы.
Лицо человека показалось Яковлеву знакомым. Он где-то видел этого типа. Но сейчас было не до воспоминаний.
– Стой! Одумайся! Мать не обрадуется, если тебя посадят, – гремел сзади голос. А спереди на Федора надвигался занесенный топор.
Яковлев на миг остановился. Сделал шаг назад, будто отступает, и тут же резко метнулся на узколицего, ударив того ногой в живот. Сухонький конвульсивно присел, топор брякнул на пол.
– Федя, постой! Я же пошутил! – теперь уже миролюбиво призывал дядя Коля. Но было поздно. Яковлев с ходу рванул запертую дверь и крючок вылетел с мясом.
Морщась и потирая ушибленное столом колено, дядя Коля торопливо поставил на ноги опрокинутый стол, пододвинул к нему стулья. Едкий дым плавал под потолком, на полу, в лужице пива, валялась треснутая кружка, разбитые рюмки, тарелки, недоеденная снедь. Сухонький, корчась от боли, стоял на полу на одном колене и стонал:
– Что теперь будет? Нам каюк.
– Хватит слюни распускать! – грубо обрезал дядя Коля. – Срочно свяжись с Креббом. Пусть следит за каждым шагом этого идиота. Ну и подсунул же нам надежного. Сегодня же его убрать!
В зал, запыхавшись, вбежала буфетчица.
– Что тут?..
– Перепил малость парень, – выдавил улыбку дядя Коля.
– Ах, идол паршивый! В прошлый раз его дома еле отходила, так он мне здесь посуды набил.
– Ничего, Катюша! Расплатимся. – Он вынул из кармана кошелек, извлек три новеньких сотни, протянул буфетчице. – И смотри, Екатерина, об этом ни гу-гу, – сказал уже строже дядя Коля.
– Не боись. Перед тобой в долгу, как в шелку.
Они вышли. Екатерина посмотрела вслед и подумала: «Щедрый мужик! Только не чист. Ох, не чист, шельма!» Поглядела сотни на свет и сунула за пазуху.
