Текст книги "Экономика символического обмена"

Автор книги: Александр Долгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 31 страниц)

Глава 4.3. Оценка благосостояния через культуру

Какие бы системы индикаторов социальной реальности ни предлагались, если опробовать их на поле культуры, от них мало проку. Сколько ни собирай количественные показатели – о кассовых сборах, числе посадочных мест или количестве учреждений культуры, об ассортименте товаров и услуг и прочее, – желаемой ясности не достичь. Нет и вроде не может быть индексов, позволяющих судить о культурной динамике. Их нет хотя бы потому, что в рамках существующей методологии учета негде взять необходимые данные. Ни бухгалтерские, ни любые другие формальные виды учета не отражают сути символической коммуникации. В этой сфере сложно что-либо систематизировать, даже просто исходя из производственной логики. Впрочем, реши мы эту задачу, это бы тоже дало не слишком много. Что уж говорить о нематериалоемкой культуре?! Как ее «посчитать»? К примеру, отсутствует сводный индикатор литературного процесса, и трудно представить, каким в принципе он мог бы быть. Финансовые показатели культурного бизнеса не указывают на общекультурную полезность. Например, исходя из выручки бурный рост косметической хирургии (а ее можно причислить к разряду культурно-эстетических феноменов) можно интерпретировать как благо, тем не менее в цивилизованном мире не особенно привечают такого рода практику.

И все же когда настает черед конкретных решений, то за неимением лучшего к культуре подходят с экономическими мерками. Так было в ходе суда над Napster, где во главу угла ставились текущие экономические интересы производителей. Обвинение в том, что пираты наносят им ущерб (весьма спорное на тот момент, так как защита настаивала на том, что пиратский сэмплинг позитивно влияет на спрос), легло в основу приговора, в то время как возможную пользу от их деятельности для любителей музыки проигнорировали[692]692
  См. приложение 2, глава 1.


[Закрыть].

Как ни подсвечивай социосферу численными показателями, это не дает отчетливого представления об экзистенциальном пульсе, т.е. о том, как и чем на самом деле живут люди в промежутках между все учащающимися покупательскими/пользовательскими операциями, которые фиксируются в отчетности. Какой была бы оценка качества жизни, если взглянуть на нее как на своего рода произведение искусства? Предметный антураж, аккуратно подсчитанный бухгалтерией, конечно имел бы определенное значение, но не большее, чем сценический реквизит для успеха постановки. Содержательная символическая компонента остается за рамками статистики, а все самое важное, из чего и рождается ощущение счастья (включая императив о необходимости быть счастливым), связано именно с ней. В некоторых доктринах во главу угла ставится отсутствие неисполнимых желаний, якобы это скорей ведет к счастью, нежели погоня за удовольствиями, оборачивающаяся пресыщением и разочарованием. В экономически лидирующих обществах этот подход непопулярен. Однако у сторонников той и другой точек зрения нарастает ощущение, что рост материальной культуры сопровождается художественной некомпетентностью, даже духовным обнищанием и вообще мало что меняется к лучшему. По крайней мере, прогресс не столь явный, как следовало бы ожидать исходя из экономических показателей.

Об этом пламенно и страстно писали социальные философы. Впрочем, экономисты тоже не отмалчивались. Их перу принадлежат такие работы, как «Социальные пределы роста» (Ф. Хирш)[693]693
  Hirsch F. Social Limits to Growth. Cambridge, Mass.: Harvard University Press, 1976. В данной книге затронуты вопросы экологических издержек промышленного развития, а также проблемы развитых стран в связи с потреблением символических благ.


[Закрыть], «Безрадостная экономика» (Т. Скитовски)[694]694
  Scitovsky T. The Joyless Economy. The Psychology of Human Satisfaction. New York: Oxford University Press, 1976.


[Закрыть]. Согласно Скитовски, взявшему на вооружение концепцию пирамиды потребностей А. Маслоу, люди, удовлетворив материальные нужды, должны переключаться на высшие потребности. Почему они этого не делают? Из-за того, замечает Скитовски, что атрофируется способность к восприятию символических благ. Рецепт, который он выдает, – прививать людям «искусство творческого потребления». По правде говоря, эффект от такого рода культуртрегерских начинаний весьма сомнителен.

Глава 4.4. Материальное обогащение vs. личностная трата

Экономисты пишут о культуре приземленно, внятно и скучно, как, наверное, и следует писать, чтобы не возникало проблем с пониманием. Представители материально благополучных слоев общества, которых данные рассуждения касаются в первую очередь, и так отлично осознают, что уделять культуре больше внимания в их интересах. Иначе богатство обессмысливается, простаивает. Но когда дело доходит до дела, навязшие в зубах сентенции о культуре отходят на второй план. Социальная гонка, развернувшаяся в денежно-статусной плоскости, отнимает слишком много сил. На культуру остаются крохи. Как назло, эта сфера ограждена высоченными барьерами входа: цели четко не определены и фарватеры не обозначены.

Скитовски разбирает эту житейски понятную коллизию. Он задает вопрос: «Почему предано забвению искусство потребления?»[695]695
  Scitovsky T. Our Disdain for Culture // Towse R. (ed.) Cultural Economics: the Arts, the Heritage and the Media Industries, Vol. 1. Edward Elgar Publishing, 1997.


[Закрыть], и называет несколько причин. Одна из них – пуританская иерархия ценностей. «Идея, что культура должна приносить удовольствие или даже что ее единственной целью является доставление удовольствия, кажется многим людям необоснованной и шокирующей»[696]696
  Там же. P. 90.


[Закрыть]. Другая помеха – приземленность и рациональность. Обучение (профессии или культуре потребления) – независимо от того, приятен этот процесс или нет, – это инвестирование в будущее, которое приносит отдачу: дополнительный доход от трудовой квалификации или большее удовольствие от жизни в связи с развитием культурно-потребительских навыков[697]697
  Скитовски определяет культуру как знания высшего класса общества, которые предствители этого класса развивают и в которых нуждаются, чтобы увеличивать эффективность своего досуга.


[Закрыть]. Однако в первом случае дивиденды могут быть подсчитаны, а во втором, в силу их эфемерности, нет. Нельзя примериться долларом к способности наслаждаться балетом. Нельзя оценить усилия, необходимые для превращения новичка в балетомана. При наличии такой неопределенности велика вероятность, что человек сочтет целесообразным пожертвовать культурно-гедонистическими соображениями и целиком и полностью сконцентрируется на приращении профессиональной квалификации, сулящей счетные результаты и выгоды. Подобный подход укоренен в современном обществе, ориентированном на количественное измерение всего и вся. Таковы, по мнению Скитовски, истоки рационального предубеждения против культуры. Люди предпочитают виды досуга, «не требующие особых навыков потребления, пробуя все однажды или пару раз, или в три легких урока, если это необходимо, но часто оставаясь дилетантами и редко стремясь к достижению более приятного и более высокого опыта потребления»[698]698
  Scitovsky T. Our Disdain for Culture. P. 92.


[Закрыть].

Приоритетным становится не качество жизни, а пускание материальных ресурсов в рост. Богатство не расходуют, а копят, чтобы использовать для дальнейшего приращения. Аристотель именовал такое обращение с ценностями – не для счастья, а для самонаращивания – хрематической экономикой (хрематистикой). Не стоит, конечно, говорить о полном пренебрежении к тратам в сугубо личных целях, но подавляющая их часть, тем не менее, носит инвестиционно-показной характер[699]699
  Бодрийяр считает, что потребление в принципе имеет мало общего с личным наслаждением, оно является принудительным социальным институтом, который программирует поведение на подсознательном уровне (Бодрийяр Ж. К критике политической экономии знака).


[Закрыть]. И это при том, что незашоренного человека не может не огорчать ситуация хронического переинвестирования в потенциальные возможности при неумении ими распорядиться. (Сорос как-то сказал, что 5% времени он тратит на зарабатывание денег и 95% – на умелое растрачивание.) Хрематистика – доминирующая установка капиталистов – приводит к появлению массы подражателей. При этом едва ли не единственным способом приобщения становится гонка за потребительским стандартом.

В логике инструментальной рациональности, которой следует Скитовски, понятны и причины крена в сторону показного в ущерб личностному. В условиях возросшей социальной мобильности человеку необходимо позиционировать себя в новых средах и сообществах и оперативно налаживать контакты. Ориентирами для опознания «свой – чужой» служат предметы, которыми люди себя окружают. В частности, одежда, жилье, средства передвижения. На их базе выстраивается система кодов, используемая в социально-статусной игре и помогающая отфильтровывать потенциальных партнеров. По мере того как эти коды усваиваются массами, в ход идут имитационные стратегии, позволяющие создавать выигрышный образ. Язык вещей все успешнее служит ширмой для личности, соответственно, ориентируясь на него, все сложнее распознать принадлежность к той или иной культурной страте.

Культурный багаж индивида, отражающийся в его литературных, театральных и прочих предпочтениях, куда как репрезентативней, но его долго распаковывать. Будучи менее приспособлен к техникам скорочтения, он отодвинут в игре статусов на второй план. Наглядность ценят выше подлинности. В обществе, опирающемся на сеть полезных знакомств, система ценностей подстраивается под информацию, зашитую в атрибуты статуса, а те в свою очередь – под систему цен. Люди недо– или переоценивают то, что недо– или переоценено в ценах. Другими словами, ценят не то, что действительно наиболее ценно, а то, что сделала приоритетным рыночная система цен. Как сказал бы Фромм, казаться важнее, чем быть[700]700
  Фромм Э. Иметь или быть. М.: АСТ, 2000.


[Закрыть].

Но если увязать данный перекос с установкой на инструментальную (счетную) рационализацию, ставшую приоритетной для большинства людей, то почему не рационализировать саму эту установку? Чем безудержно накапливать впрок, не благоразумней ли глубже освоить искусство тратить? Как перенацелить инвестиции в данное русло? Смена галса не произойдет сама собой. Социальные институты так сцементировали стереотипы поведения людей, что стали преобладать внешне инструментально-рациональные, а на деле отнюдь не полнокровные жизненные стили. Тут хорошо бы опереться на иной, не денежный, но не менее универсальный и легко считываемый критерий успешности, позволяющий вырваться за рамки исчерпавших себя показных практик. Обзаведись мы им, символические инвесторы станут примерами для подражания. В экономике об эффективности судят по росту денежной капитализации, но для культуры и для человеческой личности такое измерение неинформативно. Нужен другой, но тоже универсальный индикатор.

Глава 4.5. Качественное время – универсальный индикатор и цель культуры

К оценке культурного благосостояния можно подойти с разных сторон. Безусловно, имеет смысл отслеживать инфраструктурную оснащенность данной сферы, что будет отчасти характеризовать ее состояние. Также можно и нужно измерять время и деньги, потраченные на потребление культурных продуктов и услуг. Но наиболее ясную картину даст учет итогов восприятия произведений. Задача в том, чтобы наладить такого рода учет как по отношению к отдельному человеку, так и в масштабах всего общества.

Как уже говорилось, экономисты связывают благосостояние с полезностью, но попадают в патовое положение из-за того, что представление о ней получают (хотя и со всеми оговорками) через цену, а в ней плохо отражается вклад культуры. Рынок не владеет данными о воздействии того, что он производит[701]701
  Как неоднократно отмечалось, из-за специфики произведений как рыночных продуктов их потенциал вычисляется покупателем хуже, чем потенциал обычных, многократно приобретаемых вещей и услуг. Люди платят «до», и сумма говорит об их ожиданиях, а не об удовлетворенности. Казалось бы, маленькая безобидная деталь, скопированная из классической схемы торговли «плати и бери», но она-то все и решает.


[Закрыть], но и наладить систематическое измерение вне рынка – утопия. Фиксируй рынок не ожидаемую полезность, как сейчас, а результирующую, в нашем распоряжении оказалось бы все необходимое. Перестановка акцента на итоговую полезность, ту, что имеет возможность выявить только потребитель, позволит сдвинуть вопрос оценки культурного благосостояния с мертвой точки. Если учесть, что благодаря новому институту общественной экспертизы в индикации воспринимаемого качества произведений могут произойти радикальные сдвиги, данный подход перестает быть утопией. От денежных замеров, получаемых в ходе коллаборативной фильтрации, один шаг до нового понимания благосостояния – намного более корректного, в котором учтена индивидуальная «полезность» искусства.

В ходе коллаборативной фильтрации генерируются балльные отклики потребителей на произведения. По сути, это не что иное, как оценки «для-себя ценности» культурной коммуникации. В предложенной нами схеме коллаборативной фильтрации, совместимой с рыночными механизмами, они получат денежное выражение. Так накопятся бесценные данные – те самые субъективные оценки полезности, которых столь недостает теории благосостояния.

Люди стремятся к счастью; с чем бы они ни связывали и как бы ни понимали это состояние, оно в значительной мере реализуется через эмоциональную и творческую активность. О благосостоянии можно будет судить по силе этой активности, когда постфактумные денежные сигналы войдут в практику. Эти платежи будут указывать на реализованную полезность произведения, или его воспринимаемое качество, или качество символических коммуникаций. А еще можно сказать и так: качественное личностное время. Последняя формулировка представляется наилучшей. Качественное время – это время, которое сам человек определил как хорошо проведенное. В идеале, это такое время, которое в соответствии с приоритетами, возможностями и мерками конкретного индивида использовано наилучшим образом.

На первый взгляд, термин не несет ничего нового, чего не имели бы в виду, говоря, например, о качестве жизни. Но так лишь кажется. Суть инновации в переходе в такую субъективную систему координат, которая позволяет объективировать переживание времени. Это революционный момент – сделать сугубо индивидуальную, трудноуловимую характеристику практически измеримой.

Природа личностного времени и механизм его переживания человеком будоражили умы с давних пор. Но размышления на этот счет не были должным образом оформлены – они не вылились в широкодоступное, и практически используемое знание. Хотя для многих людей не будет сюрпризом мысль, что в субъективном восприятии время течет аритмично, не совпадая с движением стрелки часов[702]702
  См.: Абульханова К., Березина Т. Время личности и время жизни. СПб.: Алетейя, 2001.


[Закрыть], но из этого обстоятельства как бы ничего жизненно важного не следует. Во всяком случае, индивидуальные подходы к управлению личностным временем (ощущением его скоротечности или тягучести, эмоциональной окрашенности) не капитализируются в общественный опыт (разве что можно интерпретировать в этом ключе восточные практики). Впервые феномен неоднородности времени описал Августин в 11 главе «Исповеди», а вслед за ним многие выдающиеся философы брались за этот вопрос[703]703
  Кант, Гуссерль, Бергсон, Хайдеггер и др.


[Закрыть]. Однако понятие «субъективное время личности» не прижилось в языке, и навыку «самоуправления» временем нигде не обучают. Спрашивается, почему оставили попытки уловить ключевую характеристику жизни, иное понимание которой обещает массу новых возможностей и способно привести к переосмыслению всего и вся? Неужели не ворошат «время» из опасения разрушить каркас человеческого общежития?! Но любопытство никогда не отступало перед осторожностью. Так почему же столь скудно знание об управлении тягучестью минут?

Ведь доподлинно известно, что восприятие времени радикально меняется в искусственно созданных условиях сенсорной изоляции (в специальных лабораторных ваннах, куда погружают человека, или в пещерах)[704]704
  Сенсорная депривация – продолжительное, более или менее полное лишение человека сенсорных впечатлений, в ответ на которое активизируются процессы воображения.


[Закрыть] или под воздействием наркотических препаратов. Однако существует целый ряд помех, не позволяющих измерить индивидуальное ощущение времени. Наиболее серьезная из них – субъективность оценки, но устранить ее – значит лишиться предмета исследования[705]705
  Кроме того, нужно каким-то образом нивелировать искажения, вносимые самим процессом экспериментирования, например наладить индивидуальные отчеты об ощущении времени вне лаборатории. Еще одна проблема – как добиться одинакового состояния испытуемых в начале эксперимента, чтобы различия не влияли на его ход.


[Закрыть]. Решением проблемы могла бы стать статистика, но ее сложно собрать из-за несводимости интроспекций (самонаблюдений) воедино. В итоге категория качества личностного времени так и пролежала в запасниках философской мысли – не последнюю роль здесь сыграл тот факт, что понятие не было операционализировано и представлено в численной форме. Остался без внимания (совершенно незаслуженно) и такой аспект, как связь качества времени с его субъективно воспринимаемой длительностью (интуитивно ясно, что эта связь имеет место).

Отношение ко времени по определению субъективно. Тем не менее, его можно объективно охарактеризовать с помощью некой суммы денег, уплаченных после знакомства с произведением и указывающих на воспринятое качество. Подобная процедура будет вполне корректна при одном условии: плательщики понимают, в чем суть и предназначение такого действия. Предметом оценивания могут выступать отрезки жизни, посвященные восприятию произведения, и, кстати, любые другие промежутки времени. Сумма таких оценок, их распределение по социальным стратам и динамика потенциально содержит наиболее точную информацию о благосостоянии. Определенно, не вся жизнь заключается во вкушении символических благ, но субъективное ощущение счастья во многом зависит именно от этого.

4.5.1. Искусство как средство порождения качественного времени

В руках опытного потребителя искусство становится орудием управления качеством его внутреннего времени. Если оно «настоящее», то вовлекает читателя/зрителя/слушателя в свой мир, в свою историю. Погружаясь в нее, человек как бы проживает иную/чужую жизнь и присваивает ее, чем удлиняет жизнь собственную. Поэтому искусство – средство экзистенциальной пролонгации. Одной из его важнейших функций является психоэмоциональное регулирование[706]706
  Наряду со смыслопорождением, формированием языка и прочими функциями.


[Закрыть].

Любому индивиду свойственна некая оптимальная, последовательно выстроенная конфигурация психоэмоциональных состояний, которую по аналогии с записью активности головного мозга или сердечных ритмов следовало бы назвать «эмоциограммой». В различное время человек нуждается (осознанно или нет) в определенных эмоциях (точнее, психических состояниях), и, вероятно, можно говорить об идеальной для каждого индивидуальной эмоциональной композиции и динамике[707]707
  Хотя научных исследований по эмоциональной динамике обнаружить не удалось, но музыкальные сервисы, в соответствии с новейшими техническими разработками, предлагают плей-листы, скомпонованные по принципу эмоционального программирования, например MoodLogic (www.moodlogic.com; см. дополнительно приложение 1, разделы 11.1. и 11.2.).


[Закрыть]. Душа восприимчива к событиям внешнего мира, которые в той или иной степени неподконтрольны человеку. Если каких-то переживаний систематически недостает, то эмоциональный ряд деформируется, и возникает запрос на его коррекцию. Человек алчет дефицитных (в его индивидуальной палитре) чувств, что в некоторой степени предопределяет его поступки и ситуации, которые он конструирует вокруг себя.

Если «эмоциограмма» отклоняется от нормы (конечно же индивидуальной)[708]708
  Идеал – когда переживания присутствуют в удачной конфигурации и в удачной же очередности сменяют друг друга. Расхождение между реальной эмоциональной динамикой и идеальной характеризует качество жизни.


[Закрыть], ситуацию можно поправить, обратившись к искусству, представляющему собой кладовую эмоций, где те хранятся, так сказать, в консервированном виде. Замечательным свойством этого хранилища является широкая свобода выбора момента потребления, позволяющая индивиду «излечить» свою нарушенную эмоциограмму. Миссия творцов, среди прочего формировать символический банк, в который публика по мере необходимости могла бы обращаться за ссудой[709]709
  Существование многих товаров оправдано тем, что они вовлекают в процесс шоппинга, который служит модуляции когнитивного и эмоционального состояний. Потребитель, по сути дела, оплачивает не товар, а процесс его покупки. Вспомним Z-теорию, из которой, помимо прочего, следует, что потребителю нужны не сами по себе изделия, а психические состояния, которые они продуцируют.


[Закрыть].

Конкретное произведение может хорошо (или не очень) встраиваться в эмоциональный график некоего человека и, таким образом, в зависимости от его личных особенностей в разной степени подходить в качестве объекта потребления. Рекомендательные системы облегчают выбор, помогая правильно определить не только объект, но и момент потребления. В новейших разработках этих сервисов предпринимаются попытки учесть настроение клиентов, социальное окружение, погоду и время года и т.п., вплоть до ситуаций, «когда вы только что поссорились с близкими». Таким образом, со дня на день технологии подарят нам поразительные возможности по управлению ликвидностью досуга.

На рынках культуры отпускается личностное время, или, патетически говоря, бессмертие. Качественное время может рассматриваться как фундаментальный показатель благосостояния на том основании, что его приращение эквивалентно субъективно ощущаемому приращению жизни – эффекту, который позволяет иначе взглянуть на сам факт существования культуры.

Как отмечалось, экономический подход к культуре становится эффективным при условии, что в расчет принимаются все значимые виды затрачиваемых ресурсов, а также сформулированы цели их использования. Если понимать жизнь как преобразование денежных и личностных ресурсов (времени, вкуса, когнитивно-мотивационных ресурсов) в качественное время, то при такой постановке вопроса экономический подход оказывается абсолютно уместным[710]710
  С практической точки зрения важно то, что ресурсы и цели на индивидуальном и коллективном уровнях определены в одних и тех же терминах. Благодаря этому векторы мотивации индивидов и общекультурный вектор будут гармонизированы.


[Закрыть].

4.5.2. Коллаборативная фильтрация – способ индикации качественного времени

Мы уже дали читателю понять, каким способом намерены собирать оценки качественного личностного времени, порождаемого (или нет) различными произведениями – для этого будет использована коллаборативная фильтрация. Ранее в распоряжении экономистов не было иных индикаторов полезности, кроме рыночных цен[711]711
  Как отмечал К. Эрроу, функция полезности каждого индивида никому кроме него в точности не известна. Описать ее возможно только исходя из наблюдаемого поведения. Никакого иного способа передачи информации о функции полезности одного человека другим людям не существует (Эрроу К. Дж. Возможности и пределы рынка как механизма распределения ресурсов // THESIS. Вып. 2. 1993). Когда высказывалась эта мысль, никто и не мечтал о систематическом и полномасштабном сборе данных о субъективной полезности. Отныне такая процедура более чем реальна.


[Закрыть]. С изобретением коллаборативной фильтрации ситуация в корне изменилась. То, что вчера выглядело фантастикой – сбор данных о субъективной полезности разнообразных потребительских актов множества людей – не сегодня-завтра станет будничным делом.

Коллаборативная фильтрация изначально мыслилась как способ облегчения потребительского выбора. Однако выяснилось, что попутно этот сервис генерирует информацию, представляющую интерес иного рода: он позволяет выявить воспринимаемое качество произведений, или, иначе говоря, объективирует качество личностного времени[712]712
  Поскольку речь идет о суммарном показателе, нужно иметь в виду проблему соизмеримости потребительских откликов различных субъектов – ту, что попортила столько крови экономистам, но так и не была решена. К счастью, это не наша проблема. По условиям взаимной потребительской фильтрации шкала оценок может быть выбрана такой, что платежи, сигнализирующие о качестве, ни для кого не будут обременительны. Поэтому эффект разной ценности денег для рекомендателей с разным достатком не опасен.


[Закрыть]. Эта информация способна вывести на новый виток науки о человеке и обществе (социологию, политологию…).

Экономика счастья методом опросов выясняет у людей, счастливы ли они. Это дорогое знание, и замеры производятся лишь эпизодически. Благодаря коллаборативной фильтрации ответ на этот животрепещущий вопрос удастся получить без заметных усилий, ведь информация будет накапливаться вместе с пользовательскими сигналами, собираемыми совсем для другой цели. Подобным образом формируется отчетность о рыночных сделках, где деньги одновременно являются и инструментом обмена, и средством измерения и контроля. Новая система сбора данных не нуждается ни в дорогостоящих учетных институциях, ни в «государственной переписи». Сведения накапливаются автоматически благодаря частной рыночной инициативе.

Что принципиально – участники культурной коммуникации прямо заинтересованы в подытоживании и публикации своего опыта. Ведь забота о точности и полноте профиля позволяет им самим превращаться в эффективных потребителей. Таким образом, преодолевается трудность, о которой предупреждал Эрроу: «Человека… невозможно принудить раскрыть свою функцию полезности; если он знает, что эти сведения будут использоваться в некотором процессе распределения, они будут… „отредактированы“ так, чтобы изменить это распределение в выгодную для него сторону»[713]713
  Эрроу К. Дж. Возможности и пределы рынка как механизма распределения ресурсов. С. 54.


[Закрыть]. К счастью, коллаборативный механизм устроен так, что пользователям как раз целесообразно обнародовать свои истинные оценки.

Может вызвать удивление тот факт, что сугубо инструментальная, на первый взгляд, процедура – математические операции с потребительскими профилями предпочтений – способна радикально воздействовать на мир. Но в истории так бывало и не раз: порох, биржа, пиринговые сети, – примеров достаточно. Появившиеся в ходе решения частных задач (потребительская навигация, правда, из частной задачи выросла в глобальную), эти изобретения стали рычагом преобразования человечества[714]714
  Не хочется выходить за рамки культурной проблематики, но нельзя не отметить: коллаборативные техники видоизменят процедуры коллективного выбора, в том числе избирательный процесс, его логику и технологию. Если прежде каждый относил себя к некоей группе (кластеру) на основе весьма скудной информации, то этот сервис позволяет сделать контакты электората с кандидатами гораздо определенней. Политики начнут конкурировать за лучшее совпадение с реальными предпочтениями групп избирателей. Случись это, и максима Черчилля о неимении ничего лучшего, чем демократия, уйдет из лексикона.


[Закрыть].

Глава 4.6. Приращение символического капитала – универсальная цель культуры

4.6.1. Что такое символический капитал?

Проанализировав категорию «качественного времени» и способы его индикации, перейдем еще к одному ключевому понятию – «символический капитал», подразумевая под ним способность порождать качественное время. Одним из первых термин ввел П. Бурдье, но смысл его остался не вполне раскрыт (равно как и смысл родственных понятий – таких как культурный, социальный, человеческий капитал, капитал знаний). Суть всякого «капитала» – в его производящей способности. Экономический капитал имеет денежное измерение, он оценивается по способности генерировать прибыль. А что представляет собой социальный или человеческий капитал? Решающим в характеристике неэкономических видов капитала является ответ на вопрос «что они производят?». Если рассматривать их в корпоративном, хозяйственном аспекте, тогда это будут составные части привычного капитала: в принципе можно оценивать их вклад в денежный результат и, соответственно, в капитал компании (что сейчас делается все чаще). Но, если употреблять эти слова за пределами бизнеса, надо уточнить, какого рода потенции имеются в виду. Хорошо бы также иметь возможность измерить хотя бы ориентировочно величину нематериального капитала. В противном случае за термином не оказывается содержания, нужного для его практического использования.

4.6.2. Оценка символического капитала

Символический капитал можно определить строго – по способности генерировать качественное время. Если последнее в определенном аспекте измеримо, следовательно, символический капитал тоже. Соотношение между этими понятиями такое же, как между обычными капиталом и прибылью. На основании последней можно судить о величине принесшего ее капитала. Рынки умеют решать такого рода задачи применительно к так называемым нематериальным активам – субстанциям, столь же трудноуловимым, как личностное время. Так, оценка стоимости брендов (этих аккумуляторов внимания), операция, без которой немыслимы современные рынки рекламы, а также корпоративные слияния и поглощения, по типу и сложности близка к оценке символического капитала. Строится она на вычленении денежных потоков, порождаемых брендами[715]715
  Известная методика оценки брендов принадлежит компании Interbrand.


[Закрыть]. Наладив сбор потребительских оценок, можно будет, следуя той же логике, оценить и символический капитал.

Капитал – это инвестиционная характеристика, а качественное время – результативная. В данной терминологии искусство – это способ объективации символического капитала. Творец, носитель символического капитала (кстати, как и любое частное лицо), способен, подобно источнику, удовлетворять в той или иной степени потребность людей в качественном времени. Нечто – произведение искусства или коммуникативный поступок какого-либо субъекта – порождает или не порождает в реципиентах качественное время, о чем можно собрать соответствующие отклики. Капитал пропорционален суммарному отклику. Но при этом величина его зависит не только от числа и характера оценок реципиентов, но и от масштаба их собственного капитала. В качестве метафоры уместно воспользоваться законом Кулона: сила притяжения/отталкивания зарядов зависит от их величины и расстояния между ними.

Примерно то же можно сказать и про символический капитал: он определяется капиталом участников и символической дистанцией между ними. Одно произведение способно консолидировать вокруг себя небольшую группу тонких ценителей, давших ему высочайшую оценку, а другое удостоится скромного поощрения в массовом порядке. По символической капитализации оба они могут быть близки. Это напоминает ситуацию с брендами. При одинаковой капитализации последних численность их приверженцев обратно пропорциональна покупательской способности этих групп.

Операциональная работа с понятием символического капитала поможет решению целого ряда острейших задач. Вот лишь один пример. Очевидно, что оценка культурного благосостояния должна вестись с учетом распределения символического капитала между людьми (и сообществами) – это тот самый пункт об оптимальном распределении, по которому столь трудно принять решение даже при наличии подробнейших данных о совокупном материальном богатстве. Располагай мы сведениями о распределении символического капитала и потоках качественного времени, картина обрела бы полноту. Тут же проявились бы взаимосвязи между двумя видами капиталов.

4.6.3. Децильный коэффициент символического капитала

В социологии используют так называемый децильный коэффициент – отношение доходов 10% наиболее состоятельных граждан к 10% самых бедных – показатель, характеризующий напряженность в обществе. Культуре пригодилось бы нечто подобное, хотя, конечно, одной такой характеристики, как децильный коэффициент символического капитала, недостаточно. Желательно иметь как можно больше сведений о распределении потоков качественного времени. Если практика постфактумного денежного сигнализирования о впечатлениях приживется, то сформируется фантастическая по информативности база данных. Упомянем здесь хотя бы об одной возможности ее использования. Любая политика в принципе приветствовала бы оптимальное распределение символического капитала. Проблема в том, что никому не известно, что это значит в действительности, равно как неизвестен и общий запас символического богатства. Аргументами в дискуссиях (например о глобализации и локализации и т.п.) главным образом служит пена у рта. Располагай мы достоверными данными, их значимость для культурной политики и для политики вообще не замедлила бы сказаться.

Едва ли не все «горячие точки» культуры можно переосмыслить в терминах качественного времени и символического капитала. В частности, такое понятие, как «культурный прогресс», можно определить как приращение совокупного качественного времени членов сообщества. Элита сможет осознать себя в роли тех, кто способен порождать в других людях качественное время. Потребительские сигналы о воспринимаемом качестве можно будет использовать в качестве инструмента для оздоровления всех областей культуры. Благодаря эффективной навигации (такой, которая позволяет по максимуму приумножать индивидуальное качественное время) экономико-символический подход способен дать массу полезных результатов: общественное и индивидуальное благосостояние, анализ распределения символического капитала, – теперь видно, как подступиться к этим и многим другим завязанным на них вопросам. Располагая сравнительными данными о качестве и динамике коммуникации в разных секторах культуры, можно прийти к более внятной и аргументированной культурной политике.

Что творится на самом деле: рост или падение культурной капитализации, выравнивание распределения символического капитала либо, наоборот, усиление диспропорции? Каков баланс «высокого» и «низкого»? Упоминавшиеся ранее революционные матросы-стихотворцы с их неприятием Ходасевича, афроамериканские речитативы и «Фабрика звезд» – все это явления, в которых имеется нечто общее. В этом же ряду окажется и «доступная роскошь». С точки зрения рафинированной публики, все это нонсенс. Но вчистую дезавуировать этот ряд по причине его низкопробности – не означает ли это жестокосердно отказать страждущим в качественном времени? «Является ли усиливающаяся банальность культуры позитивной или негативной с точки зрения индивидуума?» – на этот вопрос, заданный Скитовски[716]716
  Scitovsky T. What’s Wrong with Mass Production? // Towse R. (ed.) Cultural Economics: the Arts, the Heritage and the Media Industries. Vol. 1. Edward Elgar Publishing, 1997.


[Закрыть], невозможно ответить, не зная мнения конкретных людей[717]717
  Сам Скитовски отвечал на этот вопрос так: «Высокая частота, с которой мы подвергаемся воздействию плохих репродукций и музыкальных произведений, очевидно, заставляет нас растрачивать их новизну быстрее, чем мы могли бы в ином случае, хотя это и не вызывает большого удовольствия» (Scitovsky T. What’s Wrong with Mass Production? P. 109).


[Закрыть].

В отношении культурных перспектив превалируют пессимистичные прогнозы. Нескончаемы сетования на то, что консервация символического неравенства на руку властям предержащим. Но только ли им? Господам не нужны одухотворенные посудомойки и бензозаправщики, не нужен избыточно креативный офисный пролетариат. В наличии должно иметься требуемое количество квазиодушевленных единиц, способных работать в трудоинтенсивных областях – делать массаж, заправлять постель, сметать крошки со стола – и не слишком страдать от однообразия занятий. Для подобного типа занятости развитый вкус – обременение. Но каковы потребности самого «пролетариата»? Может быть, по отношению к людям с не слишком большим творческим потенциалом и амбициями гуманнее не прорывать, как в известной каморке, холст с нарисованным очагом, а оставить все как есть? Надо ли ввергать обывателей в пучину мучительной амбивалентности?