Текст книги "Всегда тринадцать"
Автор книги: Александр Бартэн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 26 страниц)
Часть первая
Бартэн Александр
Всегда тринадцать
Глава первая
1
Из года в год Южноморский цирк кончал свой сезон в последних числах мая. В нынешнем году мог бы и не заканчивать: все равно и в помине не было лета. Насквозь дождливым, штормовым выдался май. Посвист ветра, промозглая сырость, а над всклокоченным морем – свинцово набрякшие тучи.
– Какое там Черное море! Океан Ледовитый! – переговаривались в цирке.
Но не унывали. Не может же до бесконечности так продолжаться, должна же, в конце концов, угомониться непогода. И еще утешали отличные кассовые дела. Обычно на исходе сезона горожан привлекали одуряюще расцветшие сады и парки, прогулки над морем, когда над головой теплая россыпь звезд, а внизу под откосом так певуче шуршит прибрежная волна. Ну а при нынешнем ненастье разве выберешься на прогулку? К тому же цирковая программа безо всяких скидок была интересной, сильной.
Перед последними представлениями в кассах ни одного билета. Администратор на все мольбы жестокосердно отвечал: «Раньше надо было заботиться!» Одно оставалось страждущим: безутешно толпиться перед большим панно на фасаде цирка. На этом панно изображены были мотоциклисты-гонщики. В феерическом вихре искр взмывали они по крутой спирали, а спираль заключена была в решетку серебристого шара-глобуса. Надпись вверху: «Новый советский аттракцион! Спираль отважных!» Надпись внизу: «Под руководством и при участии заслуженного артиста РСФСР Сергея Сагайдачного».
Аттракцион этот вызвал немалые толки. Южноморцы, которым посчастливилось его смотреть, после лишь восторженно причмокивали и крутили головой.
Итак, последние дни сезона. На манеже программа своим чередом, а за кулисами предотъездные приготовления. Приступил к укладке багажа и Сагайдачный. Особо он рассчитывал на выходной день. Но накануне вечером телеграмма: приглашение в Москву, в Союзгосцирк.
– Как думаешь – зачем вызывают? – спросила жена.
– Точно сказать побоюсь. Всего верней – проконсультировать какой-нибудь номер.
Тут же позвонив в аэропорт, Сагайдачный выяснил, что ближайший самолет отправляется на рассвете.
– Удачно складывается. Смогу обернуться за день.
И опять спросила жена:
– Но ведь если тебя для консультации вызывают – зачем было Неслуховскому подписывать телеграмму?
– Зачем, зачем. Думаешь, маршрут переменить хотят? Нет, на сей счет договоренность полная: из Южноморска отправляемся в Сочинский цирк, затем Сухуми, Тбилиси. А то, что Неслуховский подписал, – чистая случайность. Отдел формирования программ за день десятки телеграмм рассылает. Вот и поручили заодно.
При последних словах Сагайдачный чуть снисходительно обнял жену, и она к нему прижалась. Любой за цирковыми кулисами мог подтвердить – удачная, дружная супружеская пара. Нынешним летом Сагайдачному исполнилось сорок пять, жене тридцать четыре. Впереди, в сентябре, ждал еще один семейный праздник – десять лет сыну.
– Так что можешь, Аня, не беспокоиться. Договоренность полная. К тому же в главке знают, что я перемен не терплю!
Об этом разговаривали вечером, перед сном. А утром, сойдя с самолета, ступив на московскую землю, Сагайдачный без промедления отправился в Союзгосцирк.
Дом, в котором находится цирковое управление, внешне ничем не примечателен. А жаль. Надо бы его покрасить самой яркой краской. И пустить по этой краске фигуры акробатов, наездников, клоунов, эквилибристов, жонглеров, воздушных гимнастов. Да еще в вечернее время разноцветно подсвечивать дом. А то как же. Здесь помещается организация, управляющая всей системой советских цирков.
Легко сказать – системой. Если же вдуматься – голова закружиться может. Это десятки и десятки цирков самого разного масштаба. Тут и зимние – стационарные, надежной каменной кладки. Тут и летние – облегченной постройки, часто с брезентовым куполом над деревянным дощатым барабаном. И еще передвижные шатровые цирки – так называемые шапито. И еще зооцирки, в которых показ зверей сопровождается демонстрацией их дрессировки. И еще межобластные группы «Цирка на сцене»: эти проникают всех дальше, в самые глубинные места. Сложна и многообразна цирковая система. В ней работают артисты самых различных жанров. А ведь у каждого, как правило, семья, и обычно она из цирка в цирк сопровождает артиста. Выходит, не только зданиями – судьбами множества людей распоряжается Союзгосцирк. Ну, а если вдуматься – в равной мере и расположением духа миллионов советских зрителей. Хорошая программа – хорошее, приподнятое настроение. Дурная, неудачно сформированная вызывает досаду. Вот ведь сколько ответственнейших дел изо дня в день должен решать Союзгосцирк. Как же не выделить, не разукрасить его здание!
Сагайдачному, впрочем, было не до этих мыслей. Единым махом поднявшись на второй этаж, он прошел в приемную:
– День добрый, Лизочек. У себя хозяин?
– Проходите, Сергей Сергеевич, – слегка зарделась секретарша. – Вас ждут!
Ей был по душе этот коренастый, энергичный артист. Кто бы подумал, что ему уже за сорок. Неотразимо действовала и настойчивость серых, пристально всматривающихся глаз. И ощущение силы, убежденность в силе. Убежденность эта читалась не только во взгляде, но и в жестах, интонациях, во всей осанке.
– А-а, Сергей Сергеевич! – приветственно приподнялся управляющий Союзгосцирком, увидя Сагайдачного на пороге кабинета. – Поди, недовольны, что на день ваш выходной посягнули? Исключительно ради пользы дела. Располагайтесь. Скоро начнем!
Управляющий был не один. Тут же находился начальник художественного отдела – бледнолицый, в движениях замедленный. В главк он пришел сравнительно недавно и потому во всех своих суждениях и действиях придерживался сугубой осторожности. Иным был директор постановочной студии – остроглазый, ироничный, непоседливый. И еще Сагайдачный увидел старого своего товарища Николая Морева – в прошлом циркового артиста, теперь же педагога Циркового училища. Морев сидел на диванчике в углу вместе с молодым акробатом Красовским.
– Так вот, – продолжил управляющий, когда, со всеми перездоровавшись, Сагайдачный сел невдалеке от Морева. – Хочу досказать о том, что вынес из последней зарубежной поездки. Страна, в которой побывал, до недавнего времени, как известно, туго шла на культурные контакты с нами. Тем знаменательнее, что изъявила желание видеть у себя артистов советского цирка. Отправился я для переговоров. Поначалу шли они со скрипом, с задержкой: видимо, давали себя знать противоборствующие силы. В один из таких дней господин Дезерт, импресарио, с которым велись переговоры, пригласил меня в свой цирк. Да, да, господин Дезерт не только крупнейший международный импресарио, но и владелец столичного цирка!
– А программа? Какую же программу увидели? – нетерпеливо подал голос директор студии.
– Что и говорить: пышная, пышнейшая! – заверил управляющий. – Вдосталь всего увидел: слонов, верблюдов, танцовщиц в страусовых перьях. Ну и конечно – торговая реклама. Девицы отплясывают, а у каждой между лопаток надпись: коньяк Мартини, сигареты Кент. Очень художественная реклама!
– А номера?
– Номера? – На этот раз губы управляющего сложились в улыбку – не только насмешливую, но и сердитую. – Любовался я одним номером. И, между прочим, номер этот имел успех. Значит, так. Выходит мордастая дюжина клоунов. У каждого ведерко с натуральной краской. Ведерко и кисть малярная. Затем выбегает балерина – юная, нежная, белая, как птичка. Танцевать начинает, а клоуны бац – краску ей под ноги. Обнадеживающее начало? Слушайте дальше! Поскользнулась балерина, упала в цветную липкую лужу. Подняться пробует, скользит, вся измызгалась, а клоуны тут как тут, со всех сторон краской окатывают да еще по спине кистями мокрыми. Вот ведь номер какой. За животы хватается публика. Это ли не потеха?!
Никто не отозвался. Управляющий головой тряхнул, точно отгоняя дурное наваждение:
– Разумеется, видел и другие номера. Некоторые сильны по трюкам, но и только. Мысли, цельного замысла в помине нет. Впрочем, один из номеров привлек внимание.
Но здесь рассказ управляющего был вторично прерван – на этот раз режиссером главка Игнатием Ричардовичем Порцеробом.
– Бог мой! – пораженно вскричал он, не без живописности появившись в дверях. – Все уже в сборе, а я. Сколько знакомых в столице, пока дойду, пока перездороваюсь со всеми. Миллион извинений! Весь к услугам вашим!
Порцероб опустился в кресло, всех вокруг обласкав затуманенно-ласковым взглядом. Теперь наконец управляющий решил приступить к деловой части совещания.
– Садись-ка, Толя, поближе, – кивнул он Красовскому. – Не обижаешься, что запросто величаю? Я же тебя еще мальчишкой, по Цирковому училищу помню.
Садись поближе, а схему к стене прикрепи. Всем видно? Коли так, попрошу внимания. Нам предстоит заслушать и обсудить творческую заявку Анатолия Красовского.
Как говорится: лучше поздно, чем никогда!
При этом управляющий столь выразительно поглядел на начальника художественного отдела, что тот, будто в ознобе, приподнял плечи. Было ему отчего почувствовать озноб.
Вернувшись из зарубежной поездки, управляющий рассказал о том номере, что в цирке Дезерта выделялся среди остальных.
– Любопытное, понимаете, использование батуда. На манеже не один, как обычно, батуд, а несколько, и расположены они ступенчатообразно. Переходя с батуда на батуд, акробат увеличивает высоту своих прыжков. К тому же резина для амортизаторов применяется различного сечения, разной силы отдачи. Понимаете, какие тут дополнительные возможности?
Начальник – черт дернул за язык! – ответил, что в художественный отдел поступила схожая по замыслу заявка: прислал ее молодой акробат Красовский.
– Вот как? Давно ли получили? – справился управляющий, и не на шутку рассердился: – Полгода лежит? Убить вас мало! Если так – и в назидание и в укор – сам проведу обсуждение заявки. Запишите, кого пригласить.
И вот теперь Анатолий Красовский объяснял свою заявку. Худощавый, на манеже безукоризненно владеющий своим телом, здесь, в кабинете, он чувствовал себя не только непривычно, но и скованно. Отдельные фразы даже подменял движениями рук. Впрочем, беды в том не было. Люди собрались бывалые: они умели понять любой замысел с намека, с начального пунктира.
Когда наконец Красовский умолк, управляющий вопросительно поглядел на присутствующих:
– Так как же? Кому не терпится начать?
Воцарилось молчание.
– Давай, Сережа. Сделай почин! – наклонился Морев к Сагайдачному.
Но тот не захотел забегать вперед. Мореву пришлось самому взять слово:
– Считаю, товарищи, что Красовский вполне может справиться. Акробатическая подготовленность у него отличная. Настойчив, упорен. Ну, а насчет самого батуда и говорить не приходится. В техническом отношении решен интересно, по-новому!
Сразу затем, словно подчинясь какому-то вдохновенному порыву, вскочил Порцероб:
– Как названа заявка?
– «Покорение воздуха», – напомнил Красовский.
– «Покорение воздуха»? Мне смешно! Неужели вы – молодой и обещающий советский артист – не сознаете, что можно сделать с такой заявкой? Покорение воздуха? Ничего подобного! Космоса, стратосферы! Торжество космонавта – вот зерно, вот образ будущего номера!
Порцероб был всегда таким – порывистым, темпераментным, безудержно фантазирующим.
– Торжество космонавта! Слышите, как это звучит? Мы создадим цирковое зрелище, в котором зритель увидит состояние невесомости, устремление вверх, в полет, в звездные галактики. Понимаете, что я предлагаю? Героическое решение темы!
Словно изнуренный творческим прозрением, Порцероб не опустился, а упал в свое кресло. Управляющий – он слушал очень внимательно – перевел взгляд на начальника художественного отдела, но тот предпочел уклониться:
– Мне кажется, сейчас было бы важно услышать мнение Сергея Сергеевича. Голос практика представляет особую ценность.
Действительно, техника во всех ее цирковых преломлениях была коньком Сагайдачного. Когда-то – в те давние годы Морев был его партнером – Сагайдачный начал свою артистическую жизнь с партерной акробатики. Однако вскоре увлекся воздушной работой и все перепробовал в ней: трапецию, бамбук, рамку. Освоил и «вертушку» – воздушный снаряд, в ту пору только появившийся в цирке. Зрительный зал с замиранием сердца следил за гимнастом, исполнявшим трюки в непрерывном стремительном кружении (кружение это обеспечивалось специальным подвесным мотором). Так и остался Сагайдачный на всю жизнь верен технике. Но с оговоркой. «Артист, владеющий техникой, – это по мне! – любил он говорить. – Однако не допущу, чтобы она мной командовала!»
После патетики Порцероба не так-то просто было вернуться к деловому разговору. Но Сагайдачному это удалось. Он говорил сжато, доказательно, тут же проверял расчеты. Заявку Красовского поддержал, хотя и указал на недоработанность некоторых выкладок. Ну, да это дело поправимое. Важно, что крепкая основа есть.
– Спасибо вам, товарищи, – сказал управляющий, заключая обсуждение. – И разобраться помогли, и подсказали дельное. Лично мне замысел нашего уважаемого режиссера (Порцероб приосанился) кажется интересным, обещающим оригинальный номер. Тебе же, Толя, одно хочу сказать. Именно в той программе, какую смотрел я в цирке Дезерта, заинтересовал меня номер, перекликающийся с тем, что ты предлагаешь. Сходство, однако, лишь формальное. Прыжок на батуде, даже самый виртуозный, для нас самоцелью быть не может. Не набор отдельных трюков, а номер, пронизанный единой мыслью, – вот наша цель! Так как же, Толя? Справишься?
– Да я. Да я уж – взволнованно отозвался Красовский.
Директор постановочной студии обнял его.
Услыхав шум отодвигаемых кресел, в кабинет вошла секретарша с бумагами на подпись. За ней Неслуховский – один из старейших работников главка.
Спросив Сагайдачного, свободен ли он вечером, Морев пригласил его к себе домой:
– Давно ведь не виделись!
– Прошу извинить, что покидаю вас, – сказал управляющий; подписав бумаги, он взялся за портфель. – Спешу в министерство. Через полчаса доклад на коллегии. Еще раз всех благодарю. Кстати, Сергей Сергеевич, с вами жаждет побеседовать Яков Семенович. – И обернулся к Неслуховскому: – Не так ли?
– Сущая правда! – подтвердил Неслуховский. Взял под руку Сагайдачного и потянул за собой: – Пойдем-ка ко мне, Сереженька. У меня покойно, тихо. Потолкуем без помех!
2
Здесь нужно вернуться назад. Диктуя начальнику художественного отдела список лиц, приглашаемых на обсуждение заявки Красовского, управляющий назвал и Сагайдачного:
– Вызывайте обязательно. Артист опытный, знающий. И вообще. Есть кое-какая надобность, чтобы побывал сейчас в главке!
Сагайдачный был вызван, принял участие в обсуждении заявки. Теперь же шел по коридору вместе с Неслуховским, и тот повторял, шаркая ногами:
– Идем-ка, Сереженька! Потолкуем без помех!
Добрались до конца коридора. По узкой деревянной лестнице спустились на первый этаж. Тут также тянулся коридор – тесный, темноватый, по обе стороны прорезанный многими дверьми. Одна из них вела в отдел, которому Неслуховский отдал добрую половину жизни, – отдел формирования и эксплуатации цирковых программ. Комната, отведенная этому отделу, ни убранством, ни просторностью не отличалась. Артисты, однако, входили сюда с особым волнением. Здесь решались их судьбы: куда, в какой цирк направляться, по какому маршруту двигаться дальше. Передвижение номеров из цирка в цирк – так называемый цирковой конвейер – дело сложное, требующее большого опыта. За долгие годы работы в главке Яков Семенович, как никто другой, овладел этим опытом.
– Присаживайся, будь ласков, Сереженька. Так как же у вас в Южноморске? Все еще дождит?
Интимность, с какой обращался Неслуховский к Сагайдачному, объяснялась давностью знакомства: старик знал артиста еще молодым, помнил первые его шаги.
– Я тебе так скажу, Сережа. В начальную летнюю пору в смысле климата куда надежнее средняя полоса России. И еще Урал. Вот где воздух сухой, сосновым духом пропитанный. Осадков мало. Ты когда последний раз в цирках уральских работал? Поди, успел соскучиться по тебе тамошний зритель? Тем более нового твоего аттракциона не видал.
– Все в свое время! – откликнулся Сагайдачный.
Лицо Неслуховского выразило полнейшее согласие.
Он даже рассмеялся – тихонько, благодушно. Внешние эти признаки, однако, не могли ввести Сагайдачного в заблуждение: кто-кто, а он превосходно знал, какая цепкая хватка скрывается за внешней стариковской покладистостью.
– Не только климатом славен Урал, – все с той же словоохотливостью продолжал Неслуховский. – Не забыл, как в войну Отечественную величали? Арсеналом, кузницей победы! Да и после войны там жизнь ключом кипит!
На этот раз Сагайдачный почувствовал нетерпение: «С чего это старик в географию ударился?» Вслух шутливо сказал:
– Хватит вам, Яков Семенович, за Урал агитировать. Будто свет клином сошелся. Дайте срок, и туда доберусь!
– Верно, очень верно говоришь, – одобрил Неслуховский. И вдруг согнал с лица улыбку. – Одного нам с тобой забывать не приходится. Сроки-то бывают ведь разными!
Улыбка не только исчезла. Она сменилась озабоченно собравшимися морщинами. Сагайдачный заметил это и насторожился:
– То есть? Как понимать?
– Да очень просто. В самом прямом смысле! Казалось бы, Сережа, к делу я приставлен несложному: одного туда направь, другого сюда. А ведь если разобраться – нет в главке более головоломного, чем этот самый конвейер. Изволь-ка так все рассчитать, чтобы и польза была для производства, и чтобы артист обижен не был.
Неторопливо произнося эти слова, Яков Семенович одновременно выдвинул ящик в столе и заглянул, точно сверяясь с какой-то памяткой.
– А тут еще новые цирковые здания подымаются. Новое здание – новые заботы. Изволь каждый цирк обеспечить достойной программой. Номера на свет не выскакивают, как цыплята из-под курицы. Номер, сам знаешь, придумать, отрепетировать, поставить надо. А зритель – он разве станет ждать? Ты ему сегодня, сейчас подай наилучшую программу.
– Это-то все понятно, – перебил, наконец, Сагайдачный – вы лучше объясните мне, Яков Семенович, к чему азбуку эту втолковываете?
– Объясню, – пообещал старик. Закрыл глаза и, точно окончательно восстановив все в памяти, голову наклонил. – Помню наш уговор. Из Южноморска переезжаешь в Сочинский цирк, потом в Сухуми. Не отрицаю, был такой уговор. Однако предварительный, только лишь предварительный!
«Не зря заподозрила Аня!» – пронеслось в голове Сагайдачного. Ходить в потемках он не любил и потому решил форсировать разговор:
– Что же дальше, Яков Семенович? Недоговариваете чего-то.
– Как хочешь, Сережа. Если уж так тебе не терпится – могу договорить. Не только договорить, но и поздравить! Хорошую точку подготовили мы тебе взамен!
– Взамен? Какую же?
– Очень даже хорошую. Горноуральск!
– Вот оно как? За какие же провинности?
– Что ты, что ты, Сережа. Слушать даже странно. Это же бурно растущий индустриальный центр!
– А в цирке тамошнем что творится? Думаете, не знаю? На последнее место скатился Горноуральский цирк. Зритель ни ногой, план горит, директор во хмелю.
– Князькова убрали, – поспешил успокоить Неслуховский. – Новый директор назначен.
– Того не легче! Мальчишек сажаете, а нам расхлебывать?!
– Не сказал бы, что мальчишка. Полковник в запасе. И до того настойчивый. Слыхал бы, как он тебя добивался, Сережа!
– Кто же он – новоиспеченный этот?
– Я ж говорю – полковник в запасе. Костюченко звать, Александром Афанасьевичем Костюченко. Да ты погляди только, какую крепкую программу он себе выторговал.
Сагайдачный смотреть не захотел, резко отстранил протянутый листок:
– Вот что, Яков Семенович. Знакомы мы давно, уважаю я вас, но это не означает, что могу согласиться. Дело здесь не только в предварительном уговоре. Часть багажа замаркирована на сочинский адрес. Реклама туда же отослана.
– Да нет, – ласково поправил Неслуховский. – На этот счет я команду дал. Задержали рекламу!
Это было слишком. Переменясь в лице, Сагайдачный чуть не напомнил в сердцах о своем почетном звании: дескать, с каких это пор дозволено заслуженным артистом как пешкой распоряжаться. Но удержался и только добавил:
– Не стану я препираться с вами, Яков Семенович. Лучше пускай наверху начальство решает. Прямо от вас к нему и пойду!
– Что ж, это идея, – не без облегчения вздохнул Неслуховский. – Мне ли тебе препятствовать, Сереженька. Сходи!
Он и в самом деле был доволен таким оборотом разговора. Как знать! Характером Сагайдачный не обижен: возможно, и в самом деле отобьется.
Яков Семенович излишне обострять отношения с артистами не любил. Тем более с ведущими.
3
Тем временем на втором этаже сделалось по-дневному шумно.
Какой цирковой артист, проезжая Москву, не заглянет в свой главк: один – договориться о репетиционном периоде, другой – о новых костюмах, третий – о репертуаре. Если же нет неотложных дел – все равно приятно повидаться с товарищами, новостями последними обменяться. В дневные часы коридор на втором этаже неумолчен.
«Ничего не скажешь: хитро обошлись! – думал Сагайдачный, подымаясь по деревянной лестнице. – Сначала чин чином – нуждаемся в вашем совете, спасибо за помощь. А потом…»
Полнясь все более сердитым упорством, он решил без промедления переговорить если не с самим управляющим, то с его заместителем. Но дойти до его кабинета не успел.
– Сергей Сергеевич! – преградил дорогу Сагайдачному мужчина средних лет – высокий, худощавый, с костистым лицом, удлиненным залысинами. – Рад нашей встрече!
При этом воздел обе руки ладонями вверх – тем плавным и нарочитым жестом, какой обычно свойственен иллюзионистам. Так оно и было: перед Сагайдачным стоял Леонид Леонтьевич Казарин. На афишах он именовался Лео-Ле, а номер его: «Чудеса без чудес. И все-таки чудеса!»
– В данном случае особенно рад! – с жаром повторил Казарин.
– В данном? Что вы имеете в виду?
– Только одно. Насколько знаю, вас переадресовывают, Сергей Сергеевич, в Горноуральский цирк?
– Предположим.
– Потому и радуюсь. Давно мечтал поработать в одной программе с вами!
Час от часу не легче. Все труднее становилось Сагайдачному таить дурное настроение. «Мало того, что маршрут нарушают. К тому же фокусника этого подсовывают!»
– И еще одному я порадовался, – продолжал Казарин; он точно не заметил, как угрюмо замкнулось лицо Сагайдачного. – Порадовался предстоящей встрече с сестричкой. Как она, Анечка? Давно не видел!
– Спасибо. Жена здорова.
Анна Сагайдачная родом была из старинной цирковой семьи. Прадед – Луиджи Казарини – когда-то, столетие с лишним назад, пришел из Италии, и с тех пор семья успела пустить глубокие корни в русскую почву. Леонид Леонтьевич Казарин, еще в юные годы видоизменивший свою фамилию, приходился Анне двоюродным братом. Рано осиротев, он воспитывался в ее семье.
– Одного не пойму, – отрывисто кинул Сагайдачный. – Какой резон прокатывать нас в одной программе. Номер ваш, насколько слышал, до того разросся, что самостоятельным аттракционом стал.
– Преувеличение, клянусь, преувеличение! – снова воздел Казарин руки. – И во сне не позволил бы себе зваться аттракционом. Многого еще недостает для этого! Кстати, именно потому и еду в Горноуральск. На одном из тамошних заводов для меня аппаратура новая изготовляется. Вот когда аппаратуру эту освою – тогда и развернуться смогу!
Сагайдачный промолчал. Все претило ему в родственнике жены: аффектированность жестов и интонаций, ненатуральный блеск глубоко запавших глаз – тем более ненатуральный, что черты лица сохраняли холодную скованность. Да и самый номер – все эти чудеса без чудес – вызывал у Сагайдачного раздражение. Привыкший вкладывать в свою цирковую работу не только строжайший расчет, но в равной мере и мускульную силу, физическое преодоление, Сагайдачный свысока относился к иллюзионному жанру, считал его второсортным искусством.
И еще имелась скрытая причина для неприязни. До Сагайдачного доходили слушки, будто в молодости Казарин был неравнодушен к Анне и она… Да нет, пустые, вздорные слушки. Ни разу Анна не дала повода для подозрений! И все же Сагайдачному было неприятно, что кто-то может связать имя его жены с этим Лео-Ле, с этим фокусником!
– Что ж, Леонид Леонтьевич, – проговорил наконец Сагайдачный (это прозвучало все равно как – что тут поделаешь!). – Раз начальство решило – значит, ему видней! – А про себя подумал: «Тем более надо принять все меры, отбиться от Горноуральска!»
Он собирался двинуться дальше, но Казарин опять загородил дорогу:
– Одну минуточку, Сергей Сергеевич. Вы и не подозреваете, какую новость я припас напоследок. Зуеву, Надю Зуеву, полагаю, не забыли?
«Зуеву?» – переспросил Сагайдачный одними глазами. Лицо его сразу обрело напряженность.
– Вижу, что не забыли, – кивнул Казарин. – Так вот. Занятное совпадение! Зуева сейчас находится в Горноуральске. Она сначала на Волге жила, а потом.
– Откуда знаете?
– Чистая случайность. Недавно заезжал в Горноуральск и повстречал на улице.
– Занимается чем?
– Все тем же, – пожал Казарин плечами и точно афишу вслух прочел: – Цирк на сцене. Надежда Зуева со своими четвероногими друзьями. Замечу в скобках: сдала, обрюзгла, излишне к рюмочке тянется. Вы ведь, кажется, давно не виделись?
Сагайдачный лишь кивнул. Сделав шаг вперед, он еще раз попытался закончить разговор. И опять Казарин воспротивился этому:
– Еще не все, Сергей Сергеевич! Честь имею доложить: там же, в Горноуральске, вы сможете полюбоваться и дочерью.
– Вы говорите о Жанне? Жанну тоже видели?
– Не совсем, – чуть замялся Казарин. – То есть видел, но лишь на фотокарточке. Мать, хвалясь, показывала. Действительно есть чем похвастаться. Привлекательная, интересная девушка. К тому же, чувствуется, с характером. Удивляться не приходится: наследственность, в отца!
В последней фразе мелькнуло нечто ироничное. Однако Сагайдачный не услыхал или не захотел услышать. Лишь досадливо тряхнул головой:
– За новость спасибо. А теперь прощайте. B Москву я на день всего, дел еще уйма, спешу!
Казарин отступил, но, пропустив Сагайдачного, успел крикнуть ему вслед:
– Ваша дочка на заводе трудится. Слышите, на заводе. Выходит, все же дала наследственность осечку!
Сагайдачный не обернулся, не откликнулся. Идя дальше по коридору, он поймал себя на странном ощущении – одновременно и удивления, и досады, и какого-то внезапно прихлынувшего волнения. И еще почувствовал нечто такое терпкое и жгучее, что даже не сразу мог разобраться, что же это такое. «Гляди-ка, куда Надежду с Жанной занесло. В Горноуральск, в тот самый Горноуральск. Действительно, совпадение!»
Дойдя до кабинета замуправляющего, Сагайдачный взялся было за дверную ручку, но тут же ее отпустил. Еще с минуту постоял, переступая с ноги на ногу. И отошел, направился в находившееся неподалеку буфетное помещение.
Здесь было безлюдно. Буфетчица, мурлыча под нос, расставляла закуски. Присев машинально к столику, Сагайдачный спросил себя: «Чего же ты, брат, отступил? Ведь собирался же настоять на своем, наотрез отказаться от Горноуральска!»
Но в том-то и дело – что-то остыло или переменилось внутри. Или же заслонилось только что услышанной новостью: «Надя в Горноуральске! И Жанна! Выходит, смог бы повидаться!»
Пятнистый кот, изловчившись, вскочил на стойку. Буфетчица прогнала его, шлепнув полотенцем.
«Ну и что с того, что обнаружились? Тем более незачем мне в Горноуральск ехать, прошлое ворошить. Столько лет прошло!»
Решительно встав, Сагайдачный намеревался вернуться к дверям замуправляющего, но тут обнаружился еще один знакомый, на этот раз дрессировщик.
– Сергей Сергеевич! Радость-то у меня какая! Поздравить можете! Господи боже ты мой, неужто позабыли? Я еще при прошлой встрече жаловался вам. Обезьянка моя, Бетси, ни за что не хотела на ходули становиться. Совсем уже надежду потерял. И вдруг она сама. Ну прямо чудо! Сама, по собственному желанию, взобралась и зашагала, зашагала, зашагала!
Дрессировщик даже изобразил, как идет его Бетси – вразвалку, высовывая от усердия язык.
Сагайдачный поздравил, и вполне искренне: он знал цену всему, что упорным трудом добывается на манеже.
И снова, едва отошел словоохотливый дрессировщик, сказал себе строго: «Хватит раздумывать! Входи! Действуй!»
Сказал – и опять отступил от дверей.
Неслуховский удивился, увидя вернувшегося артиста:
– Что так скоро, Сережа? Договорился?
– Да нет, не стал я. – медленно, с трудом ворочая языком, ответил Сагайдачный. – Под конец, ежели разобраться, не такой уж принципиальный вопрос. Ладно. Ради старого нашего знакомства. Пускай по-вашему будет!
– Превосходно. Не пожалеешь! – обрадовался старик.
Но все же, когда Сагайдачный окончательно ушел, призадумался: что сей сон означает? Откуда эта неожиданная перемена?
Яков Семенович славился всегдашней, полнейшей осведомленностью обо всем, что происходит на цирковой периферии – в любом из цирков, с любым из артистов. А вот этого, видимо, не знал. Да и откуда ему было знать, что на одном из горноуральских заводов работает Жанна – Жанна Сагайдачная, дочь Сергея Сагайдачного, – дочь, которую отец не видел добрых пятнадцать лет.
4
Куда же теперь податься?
Обычно, бывая в Москве, Сагайдачный не торопился покинуть главк, шел из отдела в отдел, из кабинета в кабинет, всюду встречая радушный прием. Теперь же поймал себя на желании уединиться, разобраться в только что происшедшем.
Сперва попытался отмахнуться от этого желания, не придавать случившемуся какого-либо значения. Подумаешь! Ничего особенного не произошло! Еще ничего не значит, что на Горноуральск согласился!
Однако тут же припомнил разговор с женой перед отъездом в главк и как заверил ее, что не потерпит изменений в маршруте.
Да, но ведь тогда он еще понятия не имел, что первая его семья отыщется в Горноуральске. И разве не законно желание поглядеть на повзрослевшую дочь? «Надежда – это одно. С ней у меня давно все кончено. Но Жанна, дочка. Аня должна меня понять!»
Выйдя из главка, Сагайдачный отправился в район, где жилищный кооператив цирковых артистов отстраивал многоквартирный дом. Не имея постоянного жилья, Сагайдачные состояли в кооперативе пайщиками.
«Ты съезди, погляди, как идет строительство, – попросила накануне Аня. – И внутри одну из квартир погляди. На втором этаже или на третьем». – «А почему не выше? – усмехнулся он. – Дом-то ведь семиэтажный. При жеребьевке можно и последний этаж вытянуть!» – «Нет, не допустят этого, – убежденно возразила Анна. – Ты же ведущий артист!» И опять усмехнулся Сагайдачный: «Странно ты рассуждаешь!»
Однако добравшись до строительной площадки, он и в самом деле ограничился вторым этажом. Не потому, что разделял хитроумные предположения жены. Если в чем и был уверен – лишь в неизменной своей удачливости. Разве она не сопутствовала ему во всех жизненных начинаниях и перипетиях?
