Текст книги "Органы государственной безопасности и Красная армия: Деятельность органов ВЧК — ОГПУ по обеспечению безопасности РККА (1921–1934)"

Автор книги: Александр Зданович

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 44 страниц)

В приказе отмечалось, что в войсках наблюдаются случаи преступно-легкомысленного отношения к работе с секретными материалами, а также имеются факты разглашения военнослужащими охраняемых сведений. Подписавший приказ нарком по военным и морским делам К. Ворошилов приказывал своим подчиненным, и прежде всего лицам начсостава, принять самые решительные меры к неуклонному исполнению установленного режима обращения с грифованными документами.

С учетом вскрытых следствием фактов по уголовным делам на П. Филина и некоторых других командиров РККА, нарком указал: «Всякие сношения военнослужащих и сотрудников РККА и совместно с ними проживающих членов их семей с иностранцами, находящимися как в пределах, так и вне пределов Союза ССР, а равно переписка с родными и знакомыми, проживающими за границей, категорически воспрещаются…»[1258]1258
  Там же.


[Закрыть]

На этом пункте приказа чекисты особо настаивали, имея в виду создание затруднений для иностранных разведок в выявлении секретоносителей и осуществлении к ним вербовочных подходов. И это не было какой-то исключительной мерой, а лишь распространяло на военнослужащих и служащих РККА правила, существующие во многих странах, хотя и не без некоторого ужесточения в плане имеющегося в приказе указания относительно членов семей.

К. Ворошилов подчеркнул в рассматриваемом документе необходимость «сурово преследовать» виновных в нарушении приказа, а чтобы исключить какие-либо ссылки на незнание его содержания, приказал зачитать текст во всех ротах, командах, экипажах кораблей и судов. Начальствующему составу следовало объявить приказ под расписку, а при приеме на службу в РККА брать таковую в обязательном порядке.

Еще через год (16 июля 1928 г.) наркомвоенмор утвердил резолюцию Центрального военно-политического совещания о карательной политике военных трибуналов. Для нашего исследования наиболее интересен пункт 12 данного документа, принятый в редакции, предложенной Особым отделом ОГПУ и военной прокуратурой: «Военной коллегии (Верховного суда СССР. – A. З.) дать указание военным трибуналам, что карательная политика ВТ в данное время не подлежит пересмотру в сторону ее снижения, а по делам о преступлениях контрреволюционных, разглашения военной тайны… халатном отношении к секретной переписке… необходимо усиление судебной репрессии»[1259]1259
  РГВА, ф. 4, оп. 14, д. 81, л. 38.


[Закрыть].

Конкретным поводом к принятию такого решения явилось серьезное происшествие в 4-м стрелковом корпусе Западного военного округа, расцененное в циркулярной телеграмме начальника Особого отдела и одновременно зампреда ОГПУ Г. Ягоды как «неслыханное по своей наглости»[1260]1260
  ЦА ФСБ РФ, ф. 2, оп. 6, д. 983, л. 33.


[Закрыть].

Суть дела была такова: поздно вечером трое неизвестных вооруженных лиц проникли в помещение штаба, выкрали всю найденную там секретную переписку и скрылись. Однако, как выяснилось позднее, в ходе расследования чекистами произошедшего факта, никто в штаб не проникал, а делопроизводитель секретной части А. Барановский нападение преступников инсценировал. Все это он проделал вместе со своим приятелем В. Бирхенфельдом, который изучался контрразведчиками по подозрению в шпионаже. При допросах агентурные материалы особого отдела 4-го корпуса полностью подтвердились, а вот украденные документы сразу найти не удалось, поскольку В. Бирхенфельд передал их третьему лицу, назвать которого отказался. Среди этих документов был и мобилизационный план, оставленный ранее в помещении делопроизводства помощником начальника штаба корпуса А. Травинским. Материалы на него и других нарушителей СДП выделили в отдельное производство, а В. Бирхенфельда и А. Барановского доставили для дальнейшего следствия в ОГПУ[1261]1261
  Там же, д. 1017, л. 323.


[Закрыть].

Оперативная разработка была продолжена в Витебске, где дислоцировался штаб корпуса. В результате чекисты установили связь В. Бирхенфельда с некой Н. Тетерской, у которой при обыске и обнаружили некоторые из украденных документов, а остальные, вероятно, были уже переправлены в Польшу. Все изобличенные лица понесли заслуженную кару[1262]1262
  Там же, л. 327


[Закрыть].

В соответствии с приказом К. Ворошилова были сняты с занимаемых постов помощник начальника штаба 4-го корпуса А Травинский, начальник оперативной части Г. Якунников и некоторые другие лица из числа начсостава[1263]1263
  РГВА, ф. 4, оп. 14, д. 85, л. 105.


[Закрыть].

Согласно акту, составленному штабом Белорусского военного округа, утраченными оказались 48 секретных и совершенно секретных документов, ряд из которых имел особое значение. Причем, и это подчеркнуто в акте, «случайностью объяснить такой набор исчезнувших документов нельзя, так как один документ дополняет другой и они тесно между собой связаны». Заместитель начальника штаба БВО сделал в заключение следующий вывод: «Изъятием документов противник получил весьма ценный материал о штабном составе частей мирного времени и об их количестве в округе, приобрел данные, которые долгий срок будут действительны»[1264]1264
  Там же, л. 3об.


[Закрыть].

Огромное количество недостатков в сохранении военной тайны было вскрыто особыми отделами Украинского военного округа, о чем последовал доклад в Москву после циркулярного указания ОГПУ по итогам расследования дела А. Барановского и др.[1265]1265
  ЦА ФСБ РФ, ф. 2, оп. 6, д. 192, л. 1 -12.


[Закрыть]

С учетом сложившейся в вопросе соблюдения требований секретного делопроизводства (СДП) обстановки начальник ОО УВО Н. Быстрых предложил принять дисциплинарные и иные меры к виновным лицам, обратив особое внимание на старший и высший комсостав. И это было достаточно обоснованное мнение, подтверждением которого явился еще один неординарный факт.

В 1929 г. от должности начальника Политического управления РККА был освобожден А. Бубнов. Теперь он стал наркомом просвещения РСФСР и к военным делам уже отношения не имел. Однако он, в нарушение всех правил СДП, забрал с собой целый портфель с секретными и совершенно секретными документами Реввоенсовета СССР и ВСНХ[1266]1266
  Соцков Л. Операция «Тарантелла». М, 2001. С. 85.


[Закрыть].

Этот портфель был выкраден в 1931 г. начальником сектора Наркомпроса, позднее бежавшим за границу. О тайнике с документами он сообщил сотрудникам английской разведки, и Сикрет интеллидженс сервис провела операцию по изъятию и вывозу из СССР «портфеля наркома». Только благодаря агенту Иностранного отдела ОГПУ Б. Лаго (псевдоним А/243), внедренному к резиденту СИС В. Богомольцу, удалось предотвратить утечку важной информации. Заблаговременно зная о прибытии в СССР исполнителя акции, сотрудники ОГПУ подменили действительно секретные документы на специально подготовленные в Штабе РККА дезинформационные материалы, которые и были доставлены в Лондон[1267]1267
  Там же. С. 90.


[Закрыть].

Специальная комиссия Политбюро ЦК ВКП(б) расследовала в 1934 г. факт разглашения начальником ВВС РККА и членом Реввоенсовета СССР Я. Алкснисом секретной информации о перелете самолета РД. В итоге Политбюро вынесло решение об объявлении взыскания самому Я. Алкснису, а также некоторым руководителям цензуры[1268]1268
  РГАСПИ, ф. 17, оп. 3, Д. 952, л. 51. См. также: Сталин и Каганович: Переписка. 1931–1936 гг. М, 2001. С. 503.


[Закрыть].

Как уже отмечалось нами ранее, чекистов в некоторой степени устраивало расширение круга секретных документов, что облегчало доказывание шпионской деятельности конкретных лиц. Но это с одной стороны. А с другой стороны, сотрудники особых отделов распыляли свои усилия по реализации на практике системы контроля за оборотом данных документов. Найти «золотую середину» не удавалось.

При этом надо иметь в виду, что не чекисты, а военные руководители и конкретные исполнители определяли (на основе общих перечней), что конкретно составляет тайну и какие документы должны быть загрифованы. А в этом вопросе многие командиры предпочитали засекречивать слишком многое.

Совершенно не случаен в этом отношении специальный доклад, сделанный своему наркому начальником Штаба РККА М. Тухачевским в 1927 г. Стоит привести здесь следующий фрагмент из доклада: «Существующий порядок ведения совершенно секретной и секретной переписки, а равно и само определение понятия „сов. секретно“ и „секретно“ привели к тому, что свыше 50 % переписки стало „сов. секретной“ или „секретной“ и соответствующий гриф ставится не на секретные по существу документы, умаляя тем самым значение секретности»[1269]1269
  ЦА ФСБ РФ, ф. 2, оп. 5, Д. 155, л. 89.


[Закрыть].

Отметим, что в период, когда готовился указанный доклад, М. Тухачевского занимали куда более серьезные вопросы. Это было время «военной тревоги», страна находилась на грани возможной новой интервенции. Велась напряженная работа над первым пятилетним планом строительства Вооруженных сил СССР, в подготовке которого начальник Штаба РККА принимал самое деятельное участие. В конце декабря 1926 г. М. Тухачевский представил руководству страны свой доклад «Оборона Союза Советских Социалистических Республик» с категорическим выводом: «Ни Красная армия, ни страна к войне не готовы»[1270]1270
  Кен О. Указ. соч. С. 21.


[Закрыть]. В этих условиях вряд ли вопрос о грифовании документов имел для него первостепенное значение. Факт появления доклада именно весной 1927 г. может быть объяснен тем, что в Штабе РККА произошел некий инцидент с секретными документами. Поэтому М. Тухачевский свой доклад направил не только наркому, но и в Особый отдел ОГПУ, излагая личную позицию и выдвигая конкретные предложения по нормализации ситуации.

Чекисты самым внимательным образом отнеслись к поступившему документу и срочно провели специальное совещание руководителей Особого и Контрразведывательного отделов[1271]1271
  ЦА ФСБ РФ, ф. 2, оп. 5, Д. 155, л. 92.


[Закрыть]. К сожалению, нам не удалось обнаружить материалы, раскрывающие ход совещания и, главное, его итоги. Однако сам факт столь спешного реагирования на доклад М. Тухачевского показателен с точки зрения отношения руководящих сотрудников ОГПУ к вопросу упорядочения работы с важными закрытыми документами в военном ведомстве.

Но этим чекисты не ограничивались. Совокупный анализ материалов органов ВЧК – ОГПУ за изучаемый период позволяет нам выделить явления, рассматриваемые как угрожающие сохранению военной и государственной тайны. К ним можно отнести:

1) инициативные попытки отдельных военнослужащих передать секретную информацию иностранцам либо вербовка последними секретоносителей, а также халатное отношение к обращению с секретными документами, могущее привести к их утрате, разглашение закрытых сведений, о чем мы уже сказали выше;

2) побеги военнослужащих-секретоносителей за границу.

Работа по вскрытию указанных явлений, их недопущению или минимизации негативных последствий была исключительно важной в плане обеспечения безопасности функционирования войск и учреждений РККА.

Вместе с тем предметное рассмотрение работы органов госбезопасности в 1920-е – первой половине 1930-х годов по защите секретов (прежде всего военных) показывает, что в этот период отсутствовало четкое понимание необходимости действовать комплексно, с учетом всех реалий как на международной арене, так и в складывающейся внутри страны социально-экономической и политической ситуации.

Казалось бы, такие далекие от сохранения секретов вопросы, как коллективизация и внутрипартийная борьба, на деле оказывали определенное влияние на поступки некоторых военнослужащих-секретоносителей, подталкивали их к нарушению режимных мер, совершению воинских и иных преступлений. Чего, к примеру, стоит факт разглашения перед руководящим троцкистским центром высокопоставленными командирами РККА В. Путной (заместитель начальника УВУЗ ГУ РККА), В. Примаковым (начальник и военный комиссар Высшей кавалерийской школы), а также некоторыми другими многих вопросов состояния армии и флота[1272]1272
  Троцкий Л. Речь на объединенном Пленуме ЦК и ЦКК 1 августа 1927 г. // Архив Троцкого. Т. 4. М, 1990. С. 44.


[Закрыть].

Жесткие меры, принимаемые на селе в ходе хлебозаготовок, а затем и коллективизация подорвали веру в коммунистические идеалы и доверие к практической линии ВКП(б) и лично И. Сталина у многих военнослужащих – выходцев из крестьянской среды, да и не только у них. На этой почве начало развиваться такое явление, как бегство отдельных командиров РККА за границу и даже угон ими боевой техники.

К этому органы госбезопасности, и прежде всего работники особых отделов, оказались совершенно неподготовленными.

Как известно, с мая 1922 г. особые отделы ГПУ были лишены функций борьбы со шпионажем и контрреволюцией в войсках. Их усилия направлялись в основном на выявление хозяйственных преступлений, недостатков в боеготовности и снабжении частей и соединений РККА В свою очередь, контрразведывательные подразделения территориальных органов госбезопасности не работали на военных объектах, не знали детально состояния дел, включая и систему обеспечения режима секретности.

Теоретик и практик в области борьбы со шпионажем А. Артузов обращал внимание делегатов Второго Всесоюзного съезда особых отделов на необходимость охраны секретов в войсках, однако свой призыв он обосновал лишь тем, что в ином случае противником под сомнение будут поставлены все дезинформационные материалы, переданные иностранным разведкам в рамках ведения оперативных игр[1273]1273
  ЦА ФСБ РФ, ф. 2, оп. 3, Д. 674, л. 20.


[Закрыть].

Странно, однако, что ни один из руководителей Особого отдела ОГПУ в своих выступлениях (ни до, ни после доклада А. Артузова) не говорил об укреплении режима секретности. Вопрос о борьбе с бегством военнослужащих за границу вообще не ставился, поскольку в 1925 г. (съезд состоялся в январе 1925 г. – A. З.) имелись лишь единичные примеры, и никакой тенденции не намечалось. Нелегально уходили за границу лишь рядовые солдаты и матросы, не посвященные сколько-нибудь серьезно в сведения, составляющие государственную тайну.

Анализ сохранившихся отчетных материалов особых отделов в военных округах и полномочных представительств ОГПУ в регионах показывает, что оперативных данных на военнослужащих, намеревавшихся уйти за границу, практически не встречается.

Так, в отчете ГПУ Украины за 1923–1924 гг. мы ничего не находим по вопросу вскрытия и пресечения попыток бегства за границу, хотя работе в частях и соединениях Красной армии посвящен достаточно большой раздел[1274]1274
  Там же, оп. 2, д. 529, л. 586–586 об.


[Закрыть].

На VII съезде особых отделов Московского военного округа (апрель 1928 г.) был принят ряд резолюций по усилению работы в армии, однако о пресечении попыток бегства за границу в них не упоминалось. Заметим при этом, что существенное внимание обращалось на серьезные упущения в организации осведомления среди военнослужащих, а значит, и на отсутствие своевременной информации по многим направлениям[1275]1275
  Там же, оп. 6, д. 44, л. 89–90.


[Закрыть].

Никаких выводов особисты не сделали из факта задержания пограничниками осенью 1925 г. военного комиссара одной из дивизий П. Меренца, пытавшегося нелегально перейти советско-польскую границу. При этом у него изъяли портфель с секретными документами[1276]1276
  Там же, оп. 3, д. 60, л. 56.


[Закрыть].

В этом же году чекисты Крыма и особого отдела ГПУ по Черноморскому флоту не смогли предотвратить захват и угон в Болгарию военного парохода «Утриш». Среди угонщиков были и курсанты 1-й военной школы летчиков, а также работники артиллерийских складов, которые, по сведениям закордонной агентуры, выдали представителям эмигрантских белогвардейских организаций всю известную им секретную информацию[1277]1277
  Там же, оп. 4, д. 482, л. 170.


[Закрыть].

Разбираясь с произошедшим, сотрудники ОГПУ вышли еще на одну группу (во главе с неким Рафальским), которая готовила захват транспортного самолета «Юнкерс» либо судна «Ермак»[1278]1278
  Там же, л. 171.


[Закрыть]. Это дело также не стало предметом специального рассмотрения для выработки упреждающих мер, особенно необходимых для морских и авиационных частей, дислоцированных в приграничных районах.

Между тем внутриполитическая обстановка в СССР обострилась вследствие усиления давления на крестьян и новой вспышки внутрипартийной борьбы. Указанные факторы легли в основу решения командира одного из авиаотрядов Белорусского военного округа К. Клима перелететь в Польшу. 7 февраля 1927 г. в ходе учебного полета на самолете «Ансальто» он пересек границу и приземлился на аэродроме польской армии. В отличие от своего борт-техника Тимощука, сразу же потребовавшего возвратить его в СССР, К. Клим заявил, что улетел сознательно, по идеологическим соображениям. Он был допрошен сотрудниками польской разведки, и те смогли убедиться, насколько важный секретоноситель находится в их руках. Мало того, что К. Клим выдал всю известную ему информацию по ВВС СССР, он также рассказал и о тайном советско-германском военном сотрудничестве в вопросах авиации и, в частности, о функционировании в г. Липецке немецкого авиацентра под прикрытием 4-го авиационного отряда 38-й авиаэскадрильи ВВС РККА[1279]1279
  Тихонов Ю. И. Секретная авиашкола Рейхсвера в СССР. М., 2006. С. 6.


[Закрыть].

Упустить шанс дискредитации СССР как пособника возрождения боевой мощи Германии поляки не могли. И вот 12 февраля газета «Варшавский курьер» написала о самом факте бегства командира советского авиаотряда и о сведениях, которые он раскрыл[1280]1280
  Горлов С. А. Совершенно секретно: Москва – Берлин. 1920–1933. М., 1999. С. 198.


[Закрыть].

Еще до указанной публикации, 10 февраля 1927 г., вопрос о перелете К. Клима в Польшу был рассмотрен на заседании Политбюро ЦК ВКП(б). Докладчиком являлся председатель РВС СССР и нарком по военным и морским делам К. Ворошилов[1281]1281
  Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б). Повестки дня заседаний. Т. 1. 1919–1929. Каталог. М., 2000. С. 518.


[Закрыть]. К сожалению, решение Политбюро еще не рассекречено, и мы не можем точно сказать, что в нем содержалось. Однако, как и в приведенных выше случаях, по линии ОГПУ выводов после данного инцидента сделано не было, а количество фактов бегства военнослужащих за границу начало резко возрастать с конца 1920-х годов.

Нет смысла подробно говорить о младших командирах и рядовых солдатах и матросах, хотя и они обладали некоторой интересной для иностранных спецслужб информацией. К примеру, в мае 1928 г. особым отделом 16-й стрелковой дивизии был арестован командир взвода И. Мельдер. Поводом к аресту послужили его антисоветские высказывания. А вот в ходе обыска кроме подготовленных им листовок с призывами бороться против власти большевиков нашли тетрадь с фамилиями всех командиров полка и указанием должностного положения, схему расположения 48-го полка с описанием штата военного времени, план действий 1-го стрелкового корпуса в случае военного столкновения с Латвией, дислокацию некоторых частей ЛВО, СибВО, обзор политико-морального состояния комполитсостава и красноармейцев 48-го полка. При проверке оказалось, что Мельдер специально занимался сбором секретной информации, используя доя этого любую возможность. Более того, подследственный сообщил, что намеревался бежать в Латвию и задержка ухода его за кордон была вызвана лишь намерением дополнительно к добытой информации выкрасть мобилизационный план 1-го стрелкового корпуса[1282]1282
  ЦА ФСБ РФ, ф. 2, оп. 6, д. 44, л. 43–44.


[Закрыть].

Безусловно, что больше вреда могли причинить командиры рангом повыше, как, например, заместитель командира полка 13-й кавалерийской дивизии Е. Фуга. Он нелегально перебрался на польскую сторону в мае 1928 г. По данным закордонных агентов ГПУ УССР, Е. Фуга был обстоятельно допрошен во Львове, а затем и в Варшаве, во 2-м отделе польского генштаба, где дал польской разведке много важных сведений, за что получил хорошее вознаграждение и обещание помочь при отъезде в Америку[1283]1283
  Там же, д. 999, л. 5. По сохранившимся материалам польской разведки нам удалось установить, что Е. Фуга не уехал в Америку, а был завербован в агентурную сеть под псевдонимом «Красновойский» и далее работал по заданиям 5-й экспозитуры разведывательного отдела Генштаба Польши (См.: РГВА, ф. 453 к, оп. 1, д. 40, л. 104).


[Закрыть].

Некоторое время спустя сбежал в Польшу летчик Р. Пржевлоцкий. У чекистов имелась информация о подготовке к уходу за границу и некоторых других авиаторов[1284]1284
  Там же, оп. 8, д. 396, л. 1.


[Закрыть].

Нельзя сомневаться в том, что руководство Особого отдела ОГПУ информировало военное ведомство о наметившейся тенденции и, вероятно, надеялось на соответствующую реакцию, в том числе и в виде определенных решений совещания политработников ВВС РККА, проходившего в Москве в июне 1928 г. Однако вывод из доклада начальника ВВС и члена РВС СССР П. Баранова, не сообщившего собравшимся о фактах бегства из авиачастей за границу отдельных военнослужащих, был сделан следующий: «Вполне здоровое и удовлетворительное политико-моральное состояние всего личного состава частей ВВС, правильное понимание международного положения СССР и опасности войны и полное (подчеркнуто автором. – A. З.) одобрение политики Советской власти»[1285]1285
  Всеармейские совещания политработников. 1918–1940 (резолюции). М., 1984. С. 247.


[Закрыть].

Справедливости ради отметим, что в резолюции содержался ряд пунктов, нацеленных на усиление «борьбы с пьянством, хулиганством и дебошами» в авиачастях, на противодействие проникновению в среду летчиков и техников отрицательных явлений политико-морального характера путем принятия воспитательных мер и карательного воздействия[1286]1286
  Там же. С. 248–249.


[Закрыть]. Наверное, политработники еще не совсем разобрались в обстановке, поскольку сами политотделы в частях ВВС начали функционировать совсем недавно, будучи созданными лишь в феврале 1928 г.[1287]1287
  Там же. С. 297.


[Закрыть]

Надо сказать, что и особисты не направили специальных указаний на места, не заострили внимание сотрудников, обслуживающих авиационные эскадрильи и бригады, на выявлении и своевременном пресечении фактов перелета за границу. Сказывалась и недостаточно слаженная работа особых отделов и контрразведывательных подразделений местных аппаратов ОГПУ. Подобные проблемы существовали и в центральном аппарате. Так, упомянутый нами выше летчик Р. Пржевлоцкий в ноябре 1929 г. был арестован после нелегального возвращения в СССР, о чем знали в КРО, но не имели информации в ОО ОГПУ. Как выяснилось при допросе, польская разведка, завербовав бывшего летчика, направила его в СССР с заданием доставить тетради, содержащие секретные записи по Военно-воздушным силам РККА, которые были сделаны одним из военнослужащих ВВС. Контрразведчики имели сведения, что несколько месяцев назад на территорию СССР был заброшен другой агент поляков – бывший авиамеханик авиачастей Киевского гарнизона В. Кривомаз. Он окончил в Ленинграде Военно-техническую школу ВВС, затем Севастопольскую школу военно-морских летчиков и служил в 17-м авиаотряде. За аморальное поведение его исключили из комсомола, судили за дезертирство, но он бежал из мест заключения, нелегально перешел советско-польскую границу и выдал 5-й экспозитуре польской разведки все известные ему сведения. По заданию поляков он намерен был завербовать своего брата – авиатехника Новочеркасского авиаотряда и забрать у него незаконно хранимые последним секретные записи курсов лекций в авиашколах. Полагая, что В. Кривомаз убит при переходе границы, поляки и послали Р. Пржевлоцкого, которого, также как ранее и В. Кривомаза, арестовали органы ОГПУ. Арестованный, кстати говоря, довел до сведения чекистов, что во Львове, в 5-й экспозитуре, работает еще один сбежавший летчик – Вуйтек. Польское (3-е) отделение КРО ОГПУ и ГПУ Украины завели агентурное дело «Летчики», в рамках которого намеревались провести дезинформационные акции в отношении польской разведки[1288]1288
  ЦА ФСБ РФ, ф. 2, оп. 8, д. 396, л. 1–2.


[Закрыть].

Обо всем, что указано выше, особый отдел ОГПУ и особый отдел Украинского военного округа узнали постфактум.

Случаи побегов военнослужащих ВВС и других частей за границу серьезно обеспокоили органы госбезопасности лишь в 1931 г., когда был разоблачен и арестован пилот, начальник команды при Научно-испытательном институте П. Тренин. В ходе следствия нашли свое полное подтверждение ранее полученные агентурные данные о подготовке им захвата самолета новой марки и перелета на нем в Польшу. П. Тренин действовал по идейным соображениям, о чем свидетельствовали найденные при обыске его квартиры два воззвания, которые он намеревался обнародовать в иностранной прессе. Первое было обращено к рабочим и крестьянам Польской Республики, и в нем имелось объяснение мотивов поступка П. Тренина («…мы, военные летчики Красной армии, не вынесли махровой эксплуатации, порвали разбойничьи большевистские цепи и прилетели под Ваш свободный кров…»), а второе автор адресовал всем советским летчикам[1289]1289
  Там же. АСД-Р-37214, л. 14,25–30.


[Закрыть].

На допросах П. Тренин не скрывал своей позиции и заявлял: «Красная армия узурпирована и не является оплотом рабочих и крестьян. Армия является оплотом кучки людей, захвативших власть, и под прикрытием штыков творит насилие над 150-миллионным населением»[1290]1290
  Там же, ф. 2, оп. 9, Д. 383, л. 79.


[Закрыть].

В специальной докладной записке И. Сталину заместитель председателя ОГПУ В. Балицкий подчеркнул, что арестованный летчик является, к сожалению, выходцем из крестьян, членом большевистской партии (хотя и сторонником «правого уклона»), а не каким-то социально чуждым или классово враждебным элементом. Надо полагать, что именно это обстоятельство волновало чекистов значительно больше, чем угон новейшего самолета или доведение П. Трениным до поляков известной ему секретной информации[1291]1291
  П. Тренин был Коллегией ОГПУ 13 марта 1932 г. приговорен к высшей мере наказания с заменой на 10 лет лагерей. Реабилитирован 28 марта 1989 г. на основании Указа Президиума Верховного совета СССР как жертва политических репрессий.


[Закрыть].

Политическая надежность военных кадров, прежде всего из числа молодых, тех, кто, казалось бы, получил все возможное для себя от Советской власти, становилась далеко не столь очевидной, как это представлялось из кабинетов военного ведомства и провозглашалось на разного рода партийных форумах. Пример П. Тренина и ему подобных подталкивал чекистов к усилению осведомительной работы даже в социально близкой среде.

В одном из циркуляров ОГПУ, появившихся после осуждения П. Тренина, указывалось: «Под личную ответственность начальников особых отделов округов, Полномочных представительств и морей немедленно перестроить всю агентурно-оперативную работу в соответствии с требованиями, предъявляемыми к авиации, оказывая всемерную помощь командованию и политаппарату в устранении имеющихся недочетов… ОО округов и ПП произвести обследование состояния чекистского обслуживания авиагарнизонов, в первую очередь по наиболее неблагополучным частям…»[1292]1292
  ЦА ФСБ ФР, ф. 6, оп. 1-т, д. 64, л. 44–45.


[Закрыть]

Результаты усиления работы стали заметны уже к концу 1932 г. Одной из первых была реализована агентурная разработка «Шляхтичи» (особый отдел ЛВО) на делопроизводителя штаба 3-й авиабригады, готовившего со своим сослуживцем побег в Польшу с доверенными им по службе секретными документами[1293]1293
  Там же, ф. 2, оп. 10, д. 277, л. 83.


[Закрыть]. В феврале 1933 г. в Бобруйске (БВО) были арестованы подозреваемые в намерении бежать за границу военнослужащие ВВС К. Кучин и П. Стрыгин (командиры авиазвеньев)[1294]1294
  РГВА, ф. 308, оп. 3, Д. 306, л. 152.


[Закрыть]. Однако К. Кучину удалось обмануть охрану и скрыться, а затем нелегально уйти в Польшу[1295]1295
  Там же, ф. 453, оп. 1, д. 7, л. 416. В Польше К Кучин был подробно опрошен разведчиками, завербован под псевдонимом «Шевченко» и после соответствующей подготовки заброшен в СССР.


[Закрыть]. Это был не единственный промах оперативников ОГПУ. Особисты промедлили с арестом сообщника Кучина и Стрыгина – авиатехника Стрижева. Узнав о произошедших арестах, он воспользовался своими начальными навыками управления самолетом, захватил истребитель И-3 и перелетел в Польшу. При разбирательстве этого факта выяснилось, что особый отдел ранее требовал от командования отстранить Стрижева от обслуживания самолетов, но это исполнено не было. По распоряжению командующего БВО И. Уборевича командир и комиссар авиаэскадрильи за отсутствие бдительности и надлежащего контроля за личным составом были арестованы военной прокуратурой[1296]1296
  ЦА ФСБ РФ, ф. 2, оп. 11, д. 6, л. 201.


[Закрыть].

Отсутствие должной и своевременной реакции командования на информацию особистов проявилось и в Ленинградском военном округе. 15 октября 1933 г. в Латвию перелетел летчик Г. Кравец[1297]1297
  Там же, д. 14, л. 246–249.


[Закрыть]. В данном случае ответственность понесли не только кадровики Комбината гражданского воздушного флота, принявшие беглеца на летную работу без соответствующих документов и допустившие его к полетам, но и оперативные работники особого отдела ПП ЛВО, не проявившие необходимой настойчивости и не добившиеся реализации своей информации в отношении Г. Кравца.

В 1932–1933 гг. бегство военнослужащих за границу становится опасным явлением в жизни РККА. По данным польской разведки, только в эту страну в период с 1 октября 1932 по 20 июня 1933 г. перебежало 20 человек из числа рядового и командного состава РККА, а также из пограничных войск[1298]1298
  РГВА, ф. 308, оп. 3, Д. 303, л. 2.


[Закрыть].

В 1933 г. заместитель председателя ОГПУ Г. Ягода подписал приказ № 00126, где говорилось об усилении работы по предотвращению бегства военнослужащих за кордон и вновь разъяснялся порядок реализации через командование материалов на эту тему[1299]1299
  ЦА ФСБ РФ, ф. 66, оп. 1, д. 293, л. 186.


[Закрыть].

Несмотря на эти требования руководства, далеко не все оперативные сотрудники особых отделов действовали правильно и в полном контакте с командирами и политработниками. Наиболее характерным примером такого положения вещей стал случай с летчиком 209-й авиабригады ОКДВА Вахромеевым, улетевшим за границу в начале марта 1934 г. Недостатки, допущенные особистами при реализации материалов на указанного военнослужащего, стали предметом рассмотрения на нескольких заседаниях Политбюро ЦК ВКП(б)[1300]1300
  Дело Вахромеева рассматривалось на заседаниях Политбюро 20, 29 марта и 26 мая 1934 г. (См.: Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б). Повестки дня заседаний. 1919–1952. Т. 2. Каталог. С. 511, 513 и 524).


[Закрыть].

На основе представленных НКВМ и ОГПУ материалов по факту бегства Вахромеева члены Политбюро ЦК ВКП(б) 29 марта 1934 г. приняли постановление «О проверке летного состава». В нем, в частности, предусматривалось: «а) установить более строгую проверку при приеме в летные школы и при переводе в летчики; особенно усилить проверку при направлении на ДВК; б) усилить меры контроля по отношению к принимаемым из армии таким образом, чтобы проверка при приеме из армии была не менее строгой, чем при приеме через партийные комиссии; в) поручить т. Гамарнику тщательно проверить на месте дело о Вахромееве; г) поручить Оргбюро отобрать 6300 коммунистов для направления в летные школы»[1301]1301
  Лубянка. Сталин и ВЧК – ГПУ – ОГПУ – НКВД. Январь 1922 – декабрь 1936. М, 2003. С. 513.


[Закрыть].

Не дожидаясь окончания работы комиссии Я. Гамарника, зампред ОГПУ Г. Ягода подписал приказ № 1129 от 10 апреля 1934 г., в котором особое внимание обратил на необходимость проверки поступающих сигналов о подготовке к бегству сугубо в секретном порядке, не допуская преждевременного оглашения полученных результатов. Именно нарушение данного правила подтолкнуло Вахромеева к перелету в Китай[1302]1302
  ЦА ФСБ РФ, ф. 66, оп. 1, д. 293, л. 186.


[Закрыть].

На заседании Политбюро ЦК ВКП(б) от 26 мая 1934 г. по предложению Я. Гамарника было решено, во-первых, категорически запретить особым отделам ОГПУ вызывать и допрашивать командиров и красноармейцев без согласования с комиссаром части, а кроме того, усилить отделы, обслуживающие авиацию, проверенными работниками, снять с работы и запретить службу в особорганах начальнику отдела и уполномоченному по авиаэскадрилье. Указанное решение ОГПУ обязывалось довести до всех особых отделов специальным приказом[1303]1303
  Лубянка. Сталин и ВЧК – НКВД С. 524. ОГПУ издало приказ № 1177 от 3 июня 1934 г.


[Закрыть].

С момента первого рассмотрения вопроса о бегстве Вахромеева, предполагая жесткую реакцию К. Ворошилова и Я. Гамарника, ОГПУ пыталось смягчить обвинительный уклон будущего решения акцентированием того факта, что бегство военнослужащих за границу ранее рассматривалось законом как обычное дезертирство. Поэтому оперативные работники не считали необходимым действовать более осторожно и осмотрительно.

На это отреагировал лично И. Сталин. Он вынес на обсуждение членов Политбюро вопрос «О включении в законы СССР статьи, карающей за измену Родине»[1304]1304
  Политбюро ЦК РКП(б) – ВКП(б). Повестки дня заседаний. Т. 2. С. 511.


[Закрыть].

Все присутствовавшие тогда на заседании, конечно же, поддержали генсека. Необходимые поручения были даны ОГПУ, Наркомюсту и Президиуму ЦИК СССР. Уже 8 июня 1934 г. опросом членов Президиума ЦИК Союза ССР было принято постановление «О дополнении положения о преступлениях государственных (контрреволюционных и особо для Союза ССР опасных преступлениях против порядка управления) статьями об измене Родине»[1305]1305
  ГАРФ, ф. Р-3316, оп. 13, Д. 20, л. 91 об.


[Закрыть].

В статье первой устанавливалось, что «измена Родине, то есть действия, совершенные гражданами Союза ССР в ущерб военной мощи Союза ССР, его государственной независимости или неприкосновенности его территории, как-то: шпионаж, выдача военной или государственной тайны, переход на сторону врага, бегство или перелет за границу», каралась расстрелом с конфискацией имущества, а при смягчающих обстоятельствах – лишением свободы на 10 лет. А если эти действия совершали военнослужащие, то никаких смягчающих обстоятельств не предусматривалось. Более того, в пункте 1–3 говорилось: «В случае побега или перелета за границу военнослужащего, совершеннолетние члены его семьи, если они чем-либо способствовали готовящейся или совершенной измене или хотя бы знали о ней, но не довели об этом до сведения властей, подлежат наказанию в виде лишения свободы от 5 до 10 лет с конфискацией имущества. Другие совершеннолетние родственники подлежат лишению избирательных прав и ссылке в отдаленные районы Сибири на 5 лет. В случае если кто-либо из военнослужащих знал о готовящейся или совершенной измене, то и их лишали свободы на 10 лет».