Текст книги "Переворот (сборник)"

Автор книги: Александр Щелоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 29 страниц)

Не раздумывая, Синицын повесил трубку, приоткрыл дверь и выскользнул из будки. Пешком дошел до проспекта Маршала Жукова, сел в троллейбус двадцатого маршрута, доехал до «Полежаевской» и направился в метро.

Слежку Синицын заметил уже на «Беговой». Не чувствуя никакой угрозы, он тем не менее внимательно вглядывался в тех, кто ехал в вагоне… Лицо одного из пассажиров, стоявшего у самой двери, было прикрыто развернутым журналом. «Сокол», – прочитал на обложке Синицын и тут же обратил внимание на серый костюм. Точно такой же был на «топтуне», слонявшемся у «Гастронома».

Сердце екнуло и упало. Перейдя по вагону к последней двери, Синицын встал так, чтобы выскочить на перрон в любой момент.

Уйти от «хвоста» сразу не удалось. Несмотря на все ухищрения, «серый костюм» не отстал ни при пересадке на кольцевую линию на «Баррикадной», ни на «Киевской», где Синицын перешел на радиальную линию. Держа в поле зрения своего сопровождающего, Синицын доехал до «Арбатской». Делая вид, будто не собирается выходить, придержал ботинком дверь. В момент, когда все остальные захлопнулись, выпрыгнул на платформу. Из последней двери того же вагона столь же стремительно выскочил «хвост».

Синицын быстро обогнул портальную колонну и взбежал по лестнице к переходу, который вел на станцию «Боровицкая». Он торопился, спиной ощущая преследователя. Вниз по эскалатору бежал, семеня ногами. На его счастье, к платформе сразу подошел поезд, следовавший в сторону Серпуховки. Он втиснулся в ближайший вагон и остановился у двери. Когда она захлопнулась, увидел преследователя в сером костюме. Тот стоял и растерянно озирался, как бывает в случаях, когда теряют из виду что-то нужное. Было желание помахать рукой, но благоразумие взяло верх, и Синицын прикрыл лицо газетой.

Доехав до «Полянки», он стремительно выскочил из вагона, лавируя в толпе, пересек платформу и сел в хвостовой вагон поезда, который шел к «Боровицкой». Когда состав прибыл туда, Синицын, чуть пригибаясь, чтобы быть менее заметным, бросился к переходу на станцию «Библиотека Ленина». На эскалаторе огляделся. Знакомого серого костюма за ним не маячило.

Через час с рюкзачком за плечами Синицын вошел в зал ожидания Казанского вокзала. Здесь пахло густым перебродившим запахом общественного сортира, табаком и потом. Поморщившись с непривычки, смешался с толпой. Нашел свободное место в ряду стульев с продавленными сиденьями. Снял рюкзак, уселся, поставил поклажу на колени. Никто не обратил на него внимания. Осмотревшись, вынул из кармана газету и погрузился в чтение, в то же время не забывая внимательно поглядывать по сторонам.

За пять минут до отхода поезда Синицын вышел на пригородный перрон. Две электрички, готовые к отправлению, стояли рядом. Он подошел к той, которая ему не была нужна. Стоял и ждал, когда объявят отправление той, что была за его спиной.

Он вскочил в электричку в момент, когда двери закрывались. Створка с сорванной резиновой прокладкой больно саданула по левому плечу. Он продрался в тамбур. Здесь также воняло табачным дымом и какой-то едкой химией. Теснясь друг к другу, стояли бабы с огромными мешками, приготовившиеся сходить на первой остановке. Но все это уже не волновало Синицына. Он оторвался от «хвостов» и ехал, ехал.

Призрак внезапной опасности остался там, в затянутой дымкой Москве.

От Телищева до Мартыновки дорога шла по опушке леса. Справа лежали поля пшеницы, плохо ухоженные, замусоренные пыреем. «Агропиррум», – вспомнил Синицын латинское название пырея. – «Огонь полей». Вспомнил и остановился. Поля пшеницы – кормилицы великой страны горели огнем беды, и никто не стоял на меже, не кричал криком, не бил тревогу.

Видимо, нет в мире существ, которые живут в большем разладе с природой, чем люди. Не потому ли, что большинство из нас перестало ходить по земле пешком? Не потому ли, что от постоянного сидения за столами в конторах и Думах, на мягких подушках в автомобилях задница человека разумного оказалась боле? развитой, чем его голова?

Что видит чиновник – выборный или назначенный, – проезжая в машине мимо березовых лесов и зеленых полей, на которых пасутся буренки? Думаете, природу, попранную в правах? Как бы не так!

Тренированный мозг дельца-экономиста сразу переводит живое в кубометры древесины и тонны мяса, которые еще не проданы за границу. Властителей судеб страны сегодня волну-егне будущее живого, а комиссионные от распродажи национальных богатств.

Горькие времена, горькие мысли! Безвременье.

Плесень цивилизации «перестройки», растекающаяся по нашей земле, все заметнее пожирает и себя и природу. И следы этого пожирания видны на каждом шагу.

Умелый мелиоратор – черт его побери! – спрямил петли рек, прирезав к площади посевных земель изрядный клин. А речка – это-то в среднерусской благодатной полосе! – перестала течь и высыхает еще до середины лета. Спасая положение, ревнители прогресса построили огромную запруду: без воды селу жить нельзя. Сразу поднялся уровень грунтовых вод в округе. Подтопило все погреба в деревнях, а пруд затянуло ряской и зелеными водорослями…

Звеня на рытвинах разболтанными железными суставами, Синицына догнал велосипед. Поравнявшись, седок поздоровался и спросил:

– В Мартыновку, аль куда?

– В Мартыновку.

– Простите, что-то ваше обличье мне не знакомо. Вы к кому?

– Я друг Георгия Климова. Знаете такого?

– Жору-то? Кто ж его тут не знает! Наш человек, мартыновский. Сейчас в Москве. Голова! И вы из Москвы, выходит?

– Оттуда.

Велосипедист соскочил с седла.

– Не возражаете, если пройдусь рядом?

– Это я вас должен спросить, – улыбнулся Синицын. – Вы здесь хозяева.

– Ага, – согласился мужчина. – Хозяева, пока пашем и сеем.

– А потом?

– Потом распорядиться нашим добром хозяев хватает и без нас. Одно слово – рэкет.

– Бандиты?

– Все тут – господа-товарищи из налоговой инспекции, городские грабители… А мы что можем? Не мудрено отдать, мудрено: где взять.

– Что, до перестройки лучше жилось?

– Не в пример! Конечно, советская власть деревню не миловала. Что произведено по госпоставкам, под гребло выметали. Но жить было можно. Тащили по дойам колхозное и не гибли. А теперь фермеру у кого утащить? У себя? Так с нас и без того шерсть с кожей стригут.

– Зато говорят, фермер знает, что работает на себя.

– А хрена мне с этого? В колхозе я по восемь часов ишачил и свое получал. На ферме нужно себя круглые сутки силь-ничать. И чего ради?

– Где же выход?

– Вот заново колхоз думаем сладить. Только справедливый. Чтобы и работать и отдыхать. А кто не желает – под зад коленом. Еще оружие покупаем. Патрончики снаряжаем. Придет пора стрелять – за нами не станет. Авось нас сразу услышат..

Они шли по дороге, местами сохранившей асфальтовое покрытие. Слева миролюбиво шумел пронизанный солнцем лес-березняк. Справа ветер катил зеленые волны по хлебному полю. Где-то вдалеке играл на сухой лесине дятел: оттянет щепу, отпустит и слушает, как по лесу дробью разливается треск. Вроде бы мир и благодать царили во Вселенной. Ан нет, рядом шел человек и криком кричал о своих неизбывных бедах.

Кричал, а кто его слушал?

Власти в столицах больших и малых? Если и так, то слушали и не понимали, хотя считают себя русскоязычными.

Вокруг крики ужаса и озлобления, а в Москве удивляются – от чего они и почему?

Наши власти быстро становятся понятливыми, когда доведенный до отчаянья человек берет в руки топор. Куда же дальше?

Не отсюда ли тот заговор, к которому прикоснулся он, никому не нужный биолог, и теперь стал фазаном, на которого зарядили ружья охотники?

* * *

Тима Жаров, двадцатидвухлетний корреспондент «Московских вестей», настырный парень, всерьез мечтавший о всероссийской известности, брился у зеркала, водя электрической бритвой по розовым щекам. Встал он пораньше, потому что в последнее время добираться до редакции стало делом хлопотным – плохо ходили автобусы, увеличились интервалы движения поездов метро, а опаздывать не хотелось, в свежем номере «Вестей» должна была выйти его статья «Петя Камаз» об участии министра обороны в спекуляции грузовиками, которые принадлежали армии.

Материалы об этих фактах к Жарову поначалу попали случайно и даже показались малозначительными. Но когда Тима копнул дело поглубже, то сказать что он ужаснулся, было бы очень слабо. В армии, которую разваливал министр обороны Петр Сергеевич Хрычев, шло повальное воровство. То, что раньше могли утащить все прапорщики, вместе взятые, ни в какое сравнение не шло с тем, сколько разворовывали генералы. Особенно усердствовал генерал Степан Батраков, любимец и фаворит министра. Во славу России и ее армии он готов был продать даже Царь-пушку, Окажись она в одном из его арсеналов.

Петр Сергеевич Хрычев, вознесенный президентом на высокий государственный пост, был человеком недалеким, хамоватым и самоуверенным. Он верил в три весьма сомнительные вещи: в бесконечность доверия к нему президента, в свою непотопляемость и, самое страшное, – в свой полководческий гений.

Стать министром в мирное время – разве это карьера для честолюбивого генерала? Спроси сейчас любого полковника, кто был министром обороны в тысяча девятьсот пятьдесят третьем году, и он вряд ли вспомнит. Зато кто такие Суворов, Кутузов, Жуков, знают даже солдаты. Что надобно для того, чтобы войти в историю? Всего одна война: небольшая, но победоносная. Его, Хрычева, война. Пока такой войны не было, Хрычев обогащался.

Воров неудачливых в России не любят. Ворам удачливым – завидуют. Не повезло и Хрычеву. Какой-то чудак из военной прокуратуры, веря в идеалы добра и справедливости, узнав о повальном воровстве в армии, начал проводить следствие и даже открыл уголовное дело о хищении и преступной растрате крупными военными чинами боевого имущества Российской армии. Поскольку расследование вышло на людей с большими звездами на погонах, высшие власти его прекратили. В ответ чудак, все еще уверенный в том, что справедливость восторжествует, передал ксерокопии некоторых следственных документов в руки журналистов. На основе собранных фактов Тима Жаров опубликовал две убийственные статьи, «долбавших» министра обороны и начальника главного управления военной разведки генерала Лыкова.

Появление разоблачительных статей вызвало в обществе большой скандал. В него вмешался сам президент. Он нисколько не усомнился в точности публикаций, а только сказал, что «министра обороны чернить не следует». В обществе это поняли, что свыше дана индульгенция всем крупным ворюгам и аферистам. Оба генерала – Хрычев и Лыков – отрицали причастность к казнокрадству, но доказать свою моральную чистоту фактами не могли.

Имя Тимы Жарова получило широкую известность. Хрычев при слове «корреспондент» теперь приходил в неудержимую ярость. Да и как можно было относиться к тому, кто ляпал грязь на его новенькие погоны и мундир, разработке которых Хрычев уделил внимания куда больше, чем обеспечению жильем и бытовыми удобствами офицеров хиреющей армии.

Как любой вороватый самодур, Хрычер вынашивал мстительные планы в отношении Жарова. Мешало скорой и праведной расправе с блудным газетчиком то, что он уже отслужил в армии, и не в силах министра было призвать его в строй, чтобы там отдать в руки лихого прапорщика, сломать, стереть в порошок.

Тима Жаров брился новенькой бритвой «Браун» с двойной сеткой и не знал, что именно в этот момент министр, разъяренный его статьей в утренней газете, говорил по телефону с Лыковым. Министр выговаривал начальнику разведки:

– Нас помоями поливают, а ты сложил руки и посиживаешь.

– Почему посиживаю? Я готовлюсь подать в суд…

– Другое нужно, другое, Лыков. У тебя целая куча дармоедов в управлении и в академии. Их учат, учат, а куда потом девать, даже я не знаю. Вот и заставь кого-то поработать. В порядке учебной практики…

Лыков был искушен в подобных разговорах и министру возражал редко. Он знал – любое сопротивление разозлит Хрычева, он перейдет на мат и упреков придется выслушать в два раза больше. Поэтому, дождавшись паузы, сразу задал вопрос:

– Что прикажете сделать?

Слово «прикажете» он вставил в фразу совершенно сознательно. В случае чего можно будет сказать: мне приказал министр.

– Прицепи этому писаке «хвост». Пусть вцепятся в задницу и держат днем и ночью. И все на учет. Абсолютно все. С кем встречается, как проводит время. Особое внимание на контакты с военными. Надо выяснить его источники информации. Кто из наших под нас копает? Фотографии. Адреса – все! Пусть обратят внимание на женщин. С кем и где встречается. Когда. Если сумеете, сделайте фотографии с голым задом. Короче, собери какой можно компромат. Соберешь, мы этого Жарова без суда по стенке размажем.

– Не смогу, – сказал Лыков после раздумья.

– Почему?! – в голосе Хрычева звучали злость и растерянность одновременно.

– Слежка за гражданами в стране – не наше дело. Если что-то соскользнет, грянет грандиозный скандал.

– Уже соскользнуло! – Хрычев ко всему и выругался. – Уже скандал. Впрочем, ладно. Я понял. Собрать компромат, не засыпавшись, твоя разведка не может.

– Так точно.

– А ты собери! И так, чтобы не поскользнуться. Это приказ, понял?

* * *

В кабинет генерала Дружкова вошла молодая женщина. Подошла к столу, мило улыбнулась. Она была высокого роста, со стройными ногами, узкой талией и красивой высокой грудью. Строгое темно-вишневое платье из дорогой шерсти облегало фигуру, прекрасно подчеркивая ее достоинства. Светлые волосы с легким золотистым отливом с удивительной контрастностью подчеркивали красивость карих глаз под черными стрелками бровей. Проходя мимо таких женщин, мужчины обязательно оглядываются и провожают их взглядами. И каждый втайне сожалеет, что не может пойти рядом, повести ее за собой.

– Садись, Маргаритка, – предложил Дружков. Он встал и подвинул ей стул. Выждав, когда гостья сядет, опустился в кресло, взял бутылку «Кока-колы» и золоченой открывалкой отщелкнул пробку. Налил в высокий стакан кофейную пенящуюся жидкость.

– Спиртного не предлагаю, – сказал генерал игриво и придвинул к гостье стакан. – Охлаждайся. Сегодня не в меру жарко.

Она протянула руку с тонкими изящными пальцами. Ногти ее светились нежно-розовым перламутровым блеском. Взяла стакан, отпила глоток. Поставила на место.

– Ты прекрасно выглядишь, Маргаритка!

– Спасибо, Иван Афанасьевич. Надеюсь, вы пригласили меня не для того, чтобы дарить комплименты?

– А если только для этого?

Он взглянул на нее, стараясь угадать, что она сейчас думает. Но ее темные глаза смотрели спокойно, бесстрастно: ни волнения, ни любопытства.

– Милая девочка, – голос Дружкова звучал спокойно и ласково. – Ты уже обратила внимание, я тебе не поручаю пустячных дел. Как на моем месте сказал бы любой маршал: ты артиллерия резерва верховного главнокомандования.

– Артиллерия резерва вас слушает, – сказала она ровным голосом, но даже не улыбнулась при этом.

– Как ты себя чувствуешь? – спросил он заботливо.

– Я в форме.

Он улыбнулся.

– Я бы сказал иначе: в расцвете своей красоты.

– Это плохо?

– Наоборот, замечательно. В красоте твоя сила.

– Не в уме?

– В красоте и в уме, – поправился генерал. – Этими достоинствами надо будет сбить с ног мужика и заставить его благоговеть перед тобой.

– Мужик серьезный?

– Не только. Ко всему умный, подозрительный, скрытный.

– Цель? – она ставила вопрос по-мужски прямо и тем самым требовала такой же точности в ответе.

– Плетется заговор против президента…

– Только один? – спросила она серьезно. – Очень странно.

– Не надо здесь так шутить, Маргаритка.

– Разве можно назвать шуткой трезвую оценку происходящего в государстве?

– Оставим это, – голос Дружкова стал суше, отчужденней. – Плетется заговор, и надо узнать, не причастен ли к нему человек, с которым тебя познакомят.

– Кто он?

– Все инструкции и детали, когда ты будешь готова.

– Я готова.

– Не совсем. Начнем с внешнего вида. Надо обновить гардероб. Все самое модное, дорогое. Ты должна бросаться в глаза. Сразу. Вот, – он осторожным движением подтолкнул к ней по столу белый узкий конверт из плотной бумаги, – здесь двадцать тысяч…

Выражение ее лица нисколько не изменилось, и тогда он не выдержал, добавил:

– Долларов, Маргаритка.

Она взяла конверт тонкими музыкальными пальцами и спокойно положила в сумочку. Он бросил взгляд на ее руку.

– Да, вот еще что. Купи перстень. Изумруд, бриллианты. Тебе пойдет.

– Все? – спросила она.

– Если нет вопросов, то все.

– Вопросов нет.

Она поднялась легко и спокойно. Повернулась и пошла к двери, подтянутая, строгая.

Он проводил ее взглядом, оценив красоту точеной фигуры, прямые стройные ноги.

Она ушла, унося с собой обаяние, предназначенное для дела, которое он ей поручил.

* * *

Человеком, которому Дружков поручал дела особо секретные и деликатные, был генерал-майор Алексей Алексеевич Крымов, крупный мужчина с элегантной серебристой сединой хорошо сохранившейся шевелюры. Его загорелое волевое лицо несло на себе печать недюжинного интеллекта: тонкие аристократические черты, высокий лоб, проницательные глаза под седыми бровями. Его запросто можно было принять за крупного ученого, профессора или даже академика. Но кто-кто, а Дружков знал – витрина обманчива. Это становилось ясным, едва Крымов начинал говорить. До того, как пойти в гору, Крымов служил в спецназе, был отчаянным головорезом, смелым и безрассудным в схватке, жестким в обращении с подчиненными. Все его разговоры в дружеской компании начинались с воспоминаний: «Вот, помню, у нас в бригаде…»

Выбрав Крымова своим поверенным, Дружков руководствовался только одним соображением: Крымов был предан ему и на него можно было положиться, не боясь подставки, тем более прямой измены. Поэтому и приходилось Крымову быть исполнителем самых точных и тонких операций, которые проводил шеф охраны президента.

Вдвоем они шли по парку президентской дачи. Обычный осмотр территории, проверка охраны и безопасности вокруг жилища Бизона.

– Нам надо кое-что обсудить, Алексей, – сказал Дружков задумчиво. – И учти, кроме тебя, о нашей беседе никто не знает.

Крымов наклонил благородную голову, показывая, что понимает меру доверия шефа.

– Мне, Алексей, нужно, чтобы ты всерьез понял: вокруг нас с тобой не так много людей, которым можно довериться полностью. Мы оба карты из распечатанной колоды. А в политике для каждой новой партии берут только что купленную колоду. Нами уже сыграли. И бездарно.

– Почему сыграли? Еще не вечер.

– Это так, но ты приглядись – Бизон все чаще проигрывает ставки. И главное – по мелочам. Больших выигрышей в последнее время он не имеет, а мелкие у него растаскивают из-под пальцев.

– Разве мы одни в таком положении? Возьми Петю Хры-чева, Колю Мерина, Семена Бескозырного – все одной ниткой повязаны. Или Сережа Пилатов, разве он не в нашей команде?

– Все так, в команде мы одной, но когда убирают тренера, команду под себя подбирает уже другой. Это как в старинной усадьбе, которую продают после смерти хозяина. Старого дворника новый может и оставить. Садовника – тоже. А дворецкого и сторожевых псов непременно меняют. Псы должны быть свои…

– Значит, мы с тобой псы?

– Ты в этом когда-то сомневался? Или не нравится определение? Стерпи. Только тот, кто видит и понимает правду, может рассчитывать на успех.

Крымов мрачно качнул головой и выматерился:

– Мать его! Ну, политика! Вот, помню, у нас в бригаде…

Дружков улыбнулся.

– Потом воспоминания, потом. Сейчас надо заглянуть в будущее.

Крымов подошел к скамейке.

– Присядем?

Они устроились рядом, придвинувшись плечом к плечу.

– Ты должен ясно представить расклад сил, – начал Дружков. – Скоро выборы, и уже началась возня вокруг президентского места. Есть два вида сил. Внутренние и внешние. Внутренние – это команда Бизона. Она себе изрядно подмочила репутацию, и шансов у нее мало. Все вроде бы это понимают, но действуют каждый сам по себе. Они моложе Бизона и рассчитывают выплыть поодиночке. Случись что с Бизоном, начнется такое… Короче, все надо предвидеть.

– Надо, – эхом откликнулся глубокомысленный Крымов.

– Рассмотрим своих. Кто может нас с тобой поддержать? Начнем с Хрычева. Он весь в дерьме, и на него делать ставку неразумно. Было бы желательно вообще убрать его с доски. Теперь Мерин. Внутренние дела. Ты ему доверяешь?

– Доверять никому нельзя, – глубокомысленно изрек Крымов.

– Здраво мыслишь. Пойдем дальше. Федеральная контрразведка. Спору нет, они нас информируют. Но ты уверен, что обо всем и в полной мере? Лично я сомневаюсь. Играют как и все. Рубль на кону, два – в заначке. Именно их надо остерегаться больше всего.

– Что же делать?

– Почаще всех макать в дерьмо. Поодиночке. Пусть от них пованивает. В конце концов Бизон учует. Теперь о силах внешних. Они для нас куда опаснее внутренних.

Дружков взял с газона прутик и нарисовал на песке дорожки три кружка.

– Представим, это оппозиция. Первый кружок – патриоты. Так называемые, поскольку незаслуженна презрительность, которую в это слово вкладывают демократы. Если разобраться, Алексей, мы с тобой разве не патриоты? Впрочем, не станем отвлекаться. На первый кружок внимания обращать не будем. Это для нас – ноль. Отсутствие лидера, единства во взглядах, слабость финансовой базы, готовность многих функционеров в любой момент переметнуться на сторону сильных делают патриотов на этом этапе безопасными. Второй кружок посильнее. Юрий Тимурычев со товарищи. Может, со господа, не знаю, как точнее. Это все демократы проамериканской ориентации. Они вышколены долларом, имеют пути отступления на случай неудачи. Для них приготовлены тепленькие места за рубежами. И, конечно, деньги.

– Ты это всерьез, Иван Афанасьевич? Насчет тепленьких местечек?

– Более чем всерьез. Обрати внимание, как американцы строят тактику. Все деятели первой волны так называемой «перестройки» – коротичи, евтушенки, которые сделали свое дело, поливая дерьмом Россию, уже укрылись в Штатах. Точно так же в случае неудачи туда уйдет и вторая волна. Состав ее пока что отрабатывает чаевые и потому знает: в лидеры без разрешения лезть нельзя, затевать свару между собой тоже.

– Понял, – сказал Крымов. – Но эти для нас не очень опасны.

– Почему? – вскинул брови Дружков, дивясь проницательности Крымова.

– Слишком уж они обделались с обещаниями скорого наступления благоденствия. А взять прихватизацию? Народ чует – от них плохо пахнет.

– Если народ чует, ладно. Но трогать их мы пока не станем по иной причине. Затевать войну, даже тайную, со всеми сразу нельзя. Поэтому сосредоточимся на третьем кружке. Это группа деятелей произраильской ориентации. Она сейчас наиболее активна и собрала вокруг себя все компоненты, нужные для переворота.

– Что ты имеешь в виду? – высокомудро спросил Крымов.

– Любой заговор, Алексей, если он серьезен, бывает подвешен на четырех ниточках. Это влиятельные армейские генералы. Это пресса, служба безопасности и деньги, деньги, деньги. Если говорить о группе Васинского, то все четыре нитки просматриваются отчетливо. Генерал – это Володя Дронов, заместитель Хрычева. Пресса – это «Московские вести», «Нынче», «Новости». Безопасность – генерал Касьянов. Деньги – сами Васинский и Шарадзенишвили.

– Не понимаю, что их связывает? – удивился Крымов. – Васинский – русский…

– А Шарадзенишвили – грузинский, – Дружков засмеялся.

Крымов широко раскрыл глаза и вскинул брови:

– Вот уж не думал!

Вообще-то Крымов Шарадзенишвили знал хорошо. Это был человек, щедро соривший деньгами и умело использовавший их для дела. Ловко раскинув по столице сеть грузинских рэкетиров, Резо Иосифович контролировал сферу интимных услуг, подпольный игорный бизнес – рулетку, собачьи бои, зрелищные учреждения. Все это давало Резо доходы, которые не снились даже налоговой службе. Щедрой рукой часть из них Резо отстёгивал чинам столичной власти (чем выше чин, тем крупнее куш обламывался ему от рук мецената), дарил деньги обедневшим артистам, сошедшим с круга спортсменам. В желании получить «на лапу» вокруг Резо крутились журналисты газет и телевидения, и потому фамилия «мецената» всегда была на виду и на слуху. При этом лишь немногие интересовались, куда идет львиная доля доходов Шарадзенишвили. А шла она в тайный фонд поддержки политиков партии Васинского.

– Выходит, будем бить по банкиру? – спросил Крымов.

– Не надо. Знаешь, есть хорошее правило: хочешь предупредить хозяина, застрели для начала его собаку.

– Кого назначим собакой?

Дружков засмеялся.

– Хороший вопрос, Алексей. Только назначать не придется. Собаки уже определились. И мы их поодиночке начнем выбивать. Васинский мужик с головой, он поймет намеки.

– А если нет?

– Найдем другие методы вразумления.

– С кого начнем? – спросил Крымов, показывая, что теория вопроса ему ясна. – Мне самому выбрать?

– Давай так. Первый – Резо. В последнее время у соратников на него появился зуб. Дело об ограблении обменного пункта. Смотрел в сводке происшествий? Погибло три боевика. Это кое-кому не понравилось. Убирать Резо надо так, чтобы все выглядело разборкой. У Васинского люди умные. Они намек поймут.

– Это сделаем. Исполнителя придется убрать?

– Как ты сам думаешь?

– Дело в исполнителях. Если убирать, придется долго искать. Если оставим, у меня есть мастер…

Дружков мрачно усмехнулся. Затер ногой кружки, которые рисовал на песке.

– Разве потом нельзя убрать мастера?

– Этого нельзя. Тертый калач. Крепко страхуется.

– Такому доверяться опасно.

– Нисколько. Он такими делами живет уже лет десять, а вы о нем и не слыхали.

– Кто такой?

– Один приятель по спецназу. Вместе в бригаде служили…

Дружков поднял руки, сдаваясь.

– Решай сам, Алексей. Промахнешься – я тебя в упор не узнаю.

Крымов пожал плечами.

– А как иначе? Закон службы. Кто второй?

– Писака из «Московских вестей». Мальчике пальчик, но там за него держатся.

– Попугать?

– Удивляешь, Алексей. Если резать нитки, так резать. Их заговор надо сломать.

– Неужели писака в курсе их дел?

– Ни в малой вере. Он служит правде, как ему кажется. А эта правда бьет по Бизону.

– С писакой будет сложнее, чем с Резо. Я этих газетчиков знаю. Вон их сколько в последнее время перещелкали. В зонах конфликтов, в других местах. А они все не унимаются, лезут туда и лезут.

– Все зависит от того, как убирать. Когда человека убьют в боевой обстановке – это случайность. Каждый новый думает – а я проскочу, меня так просто не возьмешь, я ловкий. Вон, пропали двое в Югославии, что там теперь меньше корреспондентов стало? Зато, если ударить прицельно, так, чтобы все вокруг поняли: есть запретные зоны, куда нос совать небезопасно, дрогнут многие. И это важно. Строй, в котором солдаты дрожат, это уже не строй. Поэтому, Алексей, потребуется побольше грохота.

– Понял.

– И еще. Фигура Щукина рядом с Бизоном новая. Он сам его выбрал, без нас. Поэтому генерала надо пустить под рентген. Возможно, он готовит свою игру. Надо к нему подвести нашего человека.

– Имеется кандидатура? – спросил Крымов, заранее уверенный, что Дружков не начнет разговора, не имея козырей.

– Есть, но поработать придется. Тебе.

Дружков подал Крымову фотографию, которую вынул из внутреннего кармана. Крымов внимательно рассмотрел ее.

– Красивая бабенка, но кто она – не знаю.

– Вера Николаевна Самохвалова. Журналистка. Уже неделю сидит в штабе Щукина. Готовит для редакции статью о нем. По-моему, у них с генералом наметилось, – Дружков пощелкал пальцами, – как бы это лучше сформулировать…

– Секс? – подсказал Крымов.

– Лучше скажем – сближение.

– Понял.

– Тебе надо найти в контрразведке человека, которым, – Дружков снова пощелкал пальцами, – короче, которым в случае провала не жалко пожертвовать. Сумеешь найти такого?

– Непросто, Иван Афанасьевич. ФСК вряд ли позволит нам делать подставки за их счет.

– А ты придумай что-нибудь. Ради крупного выигрыша. С кем ты в ФСК можешь быть открытым?

– Могу с Колотовкиным. Мы с ним в одной бригаде служили.

– Хорошо, поработай с ним.

– А если что сорвется? С него голову снимут.

– Не бойся. Твой Колотовкин явно засиделся в полковниках. Если он для нас провернет дело, я его возьму на генеральскую должность.

* * *

Деревня Мартыновка красиво располагалась на крутогоре, под которым протекал ручей. От каждого дома по склону вниз была протоптана тропинка: из ручья люди брали воду на домашние нужды.

С попутчиком Синицын распрощался у околицы. Протянув руку, тот впервые назвал себя:

– Козлов Федор Сидорович. Будет время – загляните. Чайку попьем. Из сахара.

– Гоните? – спросил Синицын напрямую.

– Не пить же нам спирт «Рояль», да еще покупной. Нехай его городские жрут…

Красивый кирпичный дом Лазарева с остроконечной крышей и мансардой выделялся на улице своей ухоженностью и даже какой-то неуловимой аристократичностью. От калитки в зеленом заборчике к зданию вела дорожка, посыпанная желтым сеяным песком и тщательно подметенная. По сторонам ее росли цветы самых разных оттенков – красные, оранжевые, розовые, желтые, белые. В теплом воздухе плавал пьянящий медовый запах. Гудели пчелы. За домом высились огромные сосны с золотистыми стволами, возле которых Синицын увидел раскладушку и гамак, подвешенный к столбам, врытым в землю.

Ни сада, ни огорода в усадьбе Синицын на первый взгляд не обнаружил, но то, что они должны были быть, догадался сразу. Стол на веранде с открытыми настежь окнами был завален зеленью, овощами и ягодами. На блюде лежали пучки сочной петрушки, кориандра, эстрагона, укропа. В хрустальной вазе пламенели ягоды садовой земляники – крупные, ноздреватые.

Хозяин встретил гостя на крыльце. Это был сухощавый благообразный старик с ярко выраженными кавказскими чертами лица, с сединой в волосах и небольшими седыми усиками над верхней губой. Одет он был в белые брюки и легкую цветастую рубашку-безрукавку.

Когда Синицын приблизился, хозяин протянул ему руку и прищелкнул (а может, это только показалось) каблуками сандалей.

– Давайте знакомиться. Я Гарегин Тигранович Мелик-Лазарян. Вас, Валерий Алексеевич, мне по телефону представил Георгий Петрович Климов.

Они пожали друг другу руки.

– Хороший гость, – сказал хозяин, – приходит вовремя. Вы пожаловали к обеду. Милости прошу разделить со мной трапезу.

Обед был вкусный – острый суп с фасолью и травами, долма – мясо с рисом, завернутым в листья смородины, белое сухое вино, в меру терпкое и приятное.

Жена хозяина, худая молчаливая женщина, в обеде участия не принимала. Она появлялась у стола только тогда, когда требовалось что-то принести и унести.

Хозяин оказался человеком общительным и разговорчивым. Обед прошел в интересной застольной беседе.

Уже после первого бокала, выпитого за знакомство, Мелик-Лазарян сказал: