Текст книги "Переворот (сборник)"

Автор книги: Александр Щелоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 29 страниц)

Моджахед оказался здоровым и сильным. Только первоначальный толчок, в который капитан вложил всю силу, помог ему опрокинуть тяжелое жилистое тело врага. Теперь положение изменилось.

Моджахед не стал отталкивать Куркова. Наоборот, он плотнее прижал его к себе и, перевалившись на бок, подмял капитана. Курков пытался подогнуть ноги, чтобы оттолкнуть про-тивника, упереться ему в живот коленями, отбросить его, но девяносто чужих килограммов не поддавались. Ко всему от врага пахло чесноком, бараньей требухой и прогорклым салом. От этого запаха тяжелый комок тошноты поднялся к горлу и перехватил дыхание.

Сухая, будто костяная, рука моджахеда легла капитану на горло и сдавила его. Дыхание перехватило, на глаза стала наплывать темная пелена. И вдруг снова оказалось, что мир полон свежего, прекрасного воздуха и света. Глубоко вздохнув, Курков оттолкнул врага и вскочил. Рядом с собой он увидел солдата Рыжикова – Васю Тихого, как звали в роте незаметного молчаливого паренька. Рыжиков стоял, опустив штык, и растерянно глядел на лежавшего у его ног моджахеда.

– Ты, Рыжиков? – спросил капитан, обалдело оглядываясь по сторонам. – Ложись! Чем ты его?

Уже лежа солдат облизал губы и доложил:

– Штыком.

– Спасибо, Вася, – сказал капитан. – Живем дальше!

Ущелье гремело, искрилось трассами без малого целый час. Отряд амера Рахматуллы полег на голых камнях. Не было ни одного живого, который не оказался бы раненым. Плотно поработала засада. Война сняла обильную жатву.

К Куркову после боя подвели одного из пленных – угрюмого чернолицего моджахеда. Махбуб – переводчик-афганец, работавший с ротой, – резким толчком в спину подпихнул поближе к капитану этого бугая с дикими, ненавидящими глазами. Тот еще не отошел от сумасшествия рукопашной схватки и не осознавал до конца, что с ним произошло. Халат моджахеда был порван, на плече из дыры торчали клочья ваты, побуревшей от крови. От лба до уха через переносицу тянулась багровая ссадина.

– Спроси, – сказал Курков, обращаясь к Махбубу, – где их командир.

– Это он сам, капитан. Их сто два было. Он их сюда привел. Рахматулла – большой ашрар. Разбойник.

Пленный, глядя на переводчика с обжигающей злостью, молчал, но было видно, как подрагивают его плотно сжатые губы.

Махбуб протянул капитану засаленную записную книжку.

– Здесь все цены есть, – сказал он, объясняя. – На тебя, на меня. На всех нас. Кто сколько стоит. Убьешь – столько заплатят.

Курков взглянул на книжку с безразличием: читать по-арабски он не умел. Но то, что есть записи с ценами, его заинтересовало.

– И дорого мы стоим? – спросил он Махбуба.

– Каждый по-разному. Большой генерал – много. Маленький – мало.

– Спроси его, Махбуб, во что Рахматулла ценит жизнь обычного человека?

– Она ничего не стоит, – ответил душман на вопрос и ощерил белые острые зубы. – Аллах дарует нам жизнь, он ее заберет. Кисмат. Судьба.

– А у тебя записаны цены. Джегрен – триста тысяч афгани… Джегрен – это капитан? – спросил Курков Махбуба.

– Майор.

– Выходит, жизнь майора вы цените в триста тысяч. Дегервал… Это полковник, да? Дегервал – восемьсот тысяч афгани… Значит, есть цена жизни в вашем прейскуранте?

Махбуб перевел.

Рахматулла снова ощерился:

– Это не цена жизни. Это цена головы неверного. На такой товар есть спрос. А жизнь… даже жизнь джанрала стоит не больше одного патрона.

– Сколько афгани стоит по нынешним временам автомат?

– Сто тысяч афгани.

– Выходит, меня ценят в два автомата. Верно?

– Хо, – ответил Рахматулла. – Да.

– Скажи ему, Махбуб, – это дешево. Я стою значительно дороже. И они об этом знают. Нет, постой, так не надо. Скажи им, что они ошибаются. Капитан Курков свою жизнь ценит дороже, и она обойдется моджахедам во столько, во сколько он ее ценит сам. Так и скажи.

Вдруг он вспомнил о змее, про которую забыл в пылу боя. Махнув рукой, чтобы увели пленного, подошел к месту, где лежал в засаде. Все здесь оставалось на своих местах – бурый камень, щебенка, политая маслянистой кровью. Не было только змеи. Куда она делась, никто не видел…

* * *

Вызов в штаб для Куркова стал неожиданностью. Полковник Хохлов, увидев капитана, развел руками:

– Учти, Виталий, тебя я не продавал. Тебя у меня украли…

Генерал Буслаев оглядел капитана с головы до ног. Отметил с удовлетворением коричневого цвета лицо, опаленное солнцем Афгана, усталые спокойные глаза, подтянутую фигуру, выгоревшую камуфлированную форму. Было видно: перед ним не новичок, а бывалый, обстрелянный вояка.

Выслушав доклад о прибытии, генерал протянул капитану руку.

– Здравствуй, Курков. Гадаешь, зачем тебя вызвали?

– Нет, товарищ генерал, не гадаю.

– Что так? Не интересно?

– Зачем время терять? Сами скажете. Это раньше считалось: «меньше взвода не дадут, дальше Кушки не пошлют». А вот послали. Теперь уже ничему не удивляюсь.

– Резонно. О том, что мы дальше Кушки забрались, я как-то и не думал.

– Да и я об этом не думаю. Времени нет. Сказал просто так, к слову.

Буслаев уже не слушал его. Лимит теплоты, отмерянный им на каждого подчиненного, был исчерпан. Генерал перешел к делу:

– У командования, капитан, есть намерение бросить тебя на укрепление важного объекта.

За годы службы Курков привык к переездам и новым назначениям, но привыкнуть к оскорбительному слову «бросить» никак не мог. Оно унижало его, поскольку бросающий, хотел он того сам или нет, обходился с офицером как с бездушной куклой, которую можно взять за шкирку и зашвырнуть в любую даль, в любую дыру. Кстати, в Москву или в группы войск, стоявшие в странах Европы, никого не бросали. Туда только переводили. Но объяснять генералу что-то личное не имело смысла: могло обойтись себе дороже.

– И куда меня бросите, если не секрет? – постаравшись вложить в слова как можно больше осуждения, спросил Курков.

– База Маман. Слыхал? Нет? Теперь услышишь. Объект важный, а вокруг него что-то затевается. Там нужен человек, который может самостоятельно оценивать обстановку и принимать решения. Нынешний командир капитан Макарчук пойдет на другую должность.

Курков не собирался оставлять свою роту, менять ее на другую. Человека засасывает дело, каким бы поганым оно ни было. Другой на его месте, почуяв, что теперь не придется ходить в рейды и каждый день рисковать головой, поднял бы обе руки вверх в знак согласия. А Курков стал сопротивляться, нисколько не лицемеря. Он давно и твердо усвоил истину: хорошо там, где его самого нет. А коли он уже в Афганистане, тут ему нигде хорошо быть не может.

Макарчука Курков никогда не знал и фамилию эту услыхал только от генерала, но одно звание – капитан – позволяло высказать свое мнение:

– Извините, товарищ генерал, но, как говорят, хрен на хрен менять – только время терять. Он – капитан, я – капитан…

– Макарчук – хрен вялый, подсохший. Ты – свежий, острый. И потом, – генерал придал голосу железные нотки, – я тебя уговариваю для приличия. Приказ уже подписан.

– Если так, что я могу сказать?

– Скажи: «Есть!» – и приступай. Вопросы имеешь?

– Что затевается вокруг базы и чего мне ждать?

– Спроси что-нибудь полегче, капитан. Я тут сижу у себя и не знаю, чего мне в какое время ждать. Приходишь ты, задаешь дурацкий вопрос: чего ждать тебе? Ответь ему кто-то другой таким образом. Курков обиделся бы. Он спросил о деле, а генерал расценил это как «дурацкий» вопрос. Впрочем, в армии на начальство не обижаются, даже если оно дает дурацкие ответы.

– Еще вопросы? – спросил Буслаев.

– Есть, но они все дурацкие. Задавать не буду.

Буслаев помрачнел. Ответ был дерзким и генералу не понравился. Он сложил бумаги, которые только что проглядывал, и сказал:

– Можете идти, капитан. Инструктаж вам даст полковник Хохлов. А пока зайдите в политотдел к полковнику Нюпенко…

Начальник политотдела полковник Нюпенко, невысокий толстячок с постоянной улыбкой на лице, искренне верил, что его беседы вдохновляют подчиненных на подвиги, воспитывают у них ненависть к опасному и злому врагу. Правда, почему надо ненавидеть моджахедов и, главное, почему они стали врагами, Нюпенко убедительно объяснить никому не мог. Тем не менее он считал своей обязанностью беседовать со всеми, кто получал в штабе новое назначение.

Политработник с академическим значком Нюпенко в бою был смел и выстрелов не пугался. Он мог взмахнуть рукой, в которой сжимал пистолет, выскочить на пригорок и закричать: «Круши, ребята! Бей, не жалей!» В то же время это был трус, на каждом шагу боявшийся совершить «политическую ошибку», а еще больше, что ее совершит кто-то из его подчиненных.

Из Военно-политической академии Нюпенко вынес не просто корочки диплома, но и искреннее убеждение в научности коммунистической теории, а также веру, что там, наверху, в родном ему Центральном Комитете партии, работают люди, которые, прежде чем сделать какой-либо шаг, сверяют его с тем, что подсказывает наука. Он считал, что любые несовпадения практики и теории проистекают из пережитков буржуазного сознания, засевшего в незрелых умах людей. Он глубоко переживал любое проявление «несознательности» и мрачнел, когда слышал, как люди, стоявшие выше его на ступенях армейской лестницы, – генералы – в минуты откровения признавались, что не понимают, зачем воевать Афганистан, на кой черт мы нужны пуштунам со своей военной помощью, что многие из афганцев воюют не просто против Кабула, а против иноверцев, которые пришли на пуштунские земли незвано.

Нюпенко верил, что сознание афганцев извращено антисоветской пропагандой и отравлено ядом религии. Но вот как могут сомневаться в правильности политики Центрального Комитета рядовые члены партии, себе он объяснить не мог. Это росто не укладывалось в его голове.

Нюпенко не понимал и потому не любил шуток. Его по настоящему пугало, когда в его присутствии не стеснялись рассказывать анекдоты.

– Недавно в Москве было землетрясение, – говорил генерал Буслаев. – Стали разбираться. Оказалось, это с вешалки упал мундир Брежнева с его орденами.

Все хохотали. Нюпенко мрачнел и брался за щеку, как при зубной боли. Ведь надо же людям такое удумать, а генералу рассказать вслух!

Курков не имел даже приблизительных сведений о тонкости натуры начальника политотдела и потому вступил с ним в разговор как с человеком умным, понимающим, какова нынче жизнь, сколько стоит фунт лиха и где он лежит.

– У вас потомственная военная фамилия, – начал беседу Нюпенко и, словно дегустируя звуки, врастяжку произнес: – Кур-ков…

– Мастеровая фамилия, товарищ полковник, – возразил капитан. – У старых туляков, мастеров-оружейников, и фамилии были соответственные: Штыков, Курков, Шашкин, Саблин, Пороховщиков и даже совсем вроде бы иностранные – Эфесов.

Обычная доброжелательная улыбка Нюпенко погасла. Он не любил строптивцев, которых нужно убеждать или, что еще хуже, переубеждать. Сказал полковник о потомственной военной фамилии – почему с этим не согласиться? Нет, обязательно надо возразить, утвердить свое. А что изменится от того, если у фамилии не те, а иные корни? Ничего ровным счетом. Но вот возразить – это модно, это по-современному, когда каждый обучен дерзости и демонстрирует это при любом удобном случае. Оттого и начинается брожение в обществе, зреет самовольство и смута.

Предубеждение против капитана возникло сразу, но Нюпенко постарался его не показывать. Долг политработника – быть терпеливым. Усилием воли полковник вернул на место ласковую улыбку.

– Вам сообщили, куда вас назначают?

– Так точно. На Маман.

– Вы понимаете, сколь ответственно такое назначение? Вам надо проникнуться пониманием всей его политической значимости…

Курков не смог сдержать улыбку. Нюпенко сразу это заметил и опять насторожился.

– Что-то не так, капитан?

– Все так, но вот о политической значимости можно не говорить. Я третий год командую ротой и давно всем проникся. Не дивизию же мне предлагают.

– Выходит, рота для вас так, пустяк?

– Разве я это сказал?

– Нет, но ваш тон…

– Просто мне надоело слушать, когда при любом шаге напоминают о его политическом значении.

– Такие напоминания вполне естественны, капитан. Мы выполняем интернациональный долг и должны понимать возложенную на нас ответственность.

– Спасибо за разъяснение, товарищ полковник, но я предпочитаю понимать свой национальный долг. У меня под командой без малого сто солдат. Сберечь жизнь каждому и вернуть их матерям не в посылках куда важнее, чем взять какой-нибудь занюханный кишлак.

– Нельзя противопоставлять. – Лицо Нюпенко стало суровым, брови сдвинулись, губы поджались. – Я думаю, для нового назначения по своему морально-политическому уровню вы не подходите.

– Спасибо за поддержку, товарищ полковник. Я сам такого же мнения. Но меня не послушали и подписали приказ.

При слове «приказ» Нюпенко нахмурился еще больше. Вся его могучая партийная власть кончалась в момент, когда отдавался приказ. И уже не оспаривать решение командира, а обеспечивать его надлежащее выполнение был обязан весь политический аппарат, подчиненный политотделу.

Сделав вид, что все идет по его плану, полковник сказал:

– Вы знаете, что в район Мамана должна выехать группа буржуазных корреспондентов?

– Не-ет, – растерянно признался Курков.

В это время дверь отворилась и вошел Хохлов.

– Привет, Василий Данилович! – обратился он к Нюпенко.

Полковники обменялись рукопожатием. Хохлов присел на стул у стены.

– Ваше пребывание на Мамане, – продолжал Нюпенко с деловым видом, – будет иметь международное значение…

Курков посмотрел на Хохлова и простонал негромко:

– Хочу домой, к маме. Ей-богу, все мне здесь надоело.

Хохлов засмеялся и сказал Нюпенко:

– Оставь ты его, Василий Данилович! Куркова учить – только портить.

– Он у тебя давно испорчен, только ты этого не замечаешь. Ему слово, он в ответ – два.

– И я такой же, – сказал Хохлов миролюбиво. – Другое дело, если бы ты хоть месяц полежал на этом Мамане и передал свой опыт. А так ему самому там придется всему учиться.

– Точно. Вот я и стараюсь ему помочь, чем могу. Чтобы он был готов к встрече с журналистами. Они ему могут задать провокационные вопросы.

– Зададут, ответим, – сказал Курков.

– Мне важно знать, как вы ответите.

– Думаю, так, как надо.

– Вы уверены? Тогда скажите, вы не чувствуете себя здесь, в Афганистане, оккупантом?

– Чувствую.

Нюпенко на миг онемел, потом взорвался:

– Курков! Что вы себе позволяете?

Капитан сделал скорбное лицо.

– Правду, товарищ полковник. Не врать же мне вам.

– Правду! Тоже мне правдоискатель! Думаешь, я ее не знаю? И все же отвечать надо не так.

– А как?

Всю жизнь Нюпенко придерживался двойного стандарта. Он знал, что есть на самом деле, но еще тверже знал, как надо отвечать другим на вопросы о том, что есть.

– Как? С этого и надо было начинать. – Раздражение ослабело, и Нюпенко опять встал на трибуну армейской партконференции. – Отвечать надо так, чтобы ни у кого не оставалось сомнения. Мы здесь не оккупанты. Мы друзья, которые оказывают интернациональную помощь афганскому народу.

– Мы здесь не оккупанты, которые оказывают помощь афганскому народу, – пробормотал Курков под нос. – Что ж, так и отвечу.

Хохлов невольно усмехнулся. Нюпенко поморщился.

– Вот что, капитан, вояка ты, может быть, хороший, но политически тебя еще шлифовать и шлифовать. Неумение правильно формулировать будет тебе серьезно мешать в служебном росте.

– Спасибо, что предупредили. – Курков улыбнулся и поправил пистолет на боку. – А я-то думаю, почему меня не повышают в должности. Вы разъяснили. Как только придет замена, напишу рапорт на увольнение. И потом мне надоело думать одно, а формулировать другое. Так в рапорте и напишу: «не хочу формулировать».

– Ну ты и штучка! – с откровенной злостью сказал Нюпенко. – Не знаю, что в тебе нравится полковнику Хохлову, но я в политдонесении укажу на то, что ты не понимаешь политики партии и правительства.

– Зря, – сказал Курков и пожал плечами.

– Как это зря?!

– А так. Я все равно увольняться собираюсь. Но вам укажут, что непонимание политики партии и правительства офицером – явная недоработка политотдела.

– Василий Данилович, – вставая, сказал Хохлов, – отдай ты мне капитана. Вы тут договоритесь черт знает до чего, а мне его отправлять надо. Через час вертолет. Я уж сам постараюсь объяснить, что и как делать, о чем и почему надо говорит именно так, как надо.

5

От Карачи до Пешавара наемники летели на военном само лете. Затем на вертолете их доставили в небольшой городок на границе с Афганистаном. Было уже темно, когда они устроились в одноэтажном бараке, оборудованном под гостиницу. У входа дежурили два пакистанца в полицейской форме. Они тщательно проверяли документы у всех входивших в помещение. Роджерсу понравились строгость и серьезность, с какими здесь было обставлено дело.

Утром на «лендровере», хранившем следы камуфляжной окраски, в гостиницу заехал невысокий худенький американец. Представился: «Майор Бирнс». Тут же добавил: «А вас, джентльмены, я знаю. Вы – мистер Лайтинг, вы – Дюпре, вы – Бергман. Не так ли?» Ошибок в определении не было.

Они вместе позавтракали и уехали на военную базу. Там их ожидал офицер пакистанской армии с новенькими, еще не обношенными знаками полковника. Это был крупный загорелый мужчина с солидным, переваливавшимся через брюки животом. Черные пышные усы его не свисали на губы, а топорщились в разные стороны, как у кота.

– Мистер Сингх, – представил их друг другу майор Бирнс, – мистер Лайтинг. Мистер Сингх – мистер Дюпре…

Анри Леблан, не привыкший к новому имени, не сразу вспомнил, что речь идет о нем.

Мистер Сингх заметил его замешательство, но, должно быть, давно привык к тому, что ни один из знакомившихся с ним иностранцев не носил собственной фамилии. Он вежливо кивнул, изобразив удовольствие.

– Хэллоу, мистер Дюпре. Рад вас видеть.

Сингх говорил по-английски правильно, но с ужасным акцентом. Было ясно, что язык он изучал не в Оксфорде.

Возраст Сингха на вид не превышал сорока. Среднего роста, широкоплечий, с мощной шеей и короткими крепкими руками, он походил на профессионального борца, невесть для чего надевшего военную форму. Седые жесткие волосы Сингха были коротко острижены и стояли, как иголки ежа.

Протянутую Роджерсом руку Сингх пожал с такой силой, что тот едва не вскрикнул от неожиданности. Однако умение сдерживать проявления чувств помогло скрыть боль. Сингх, знавший свою силу, с удовольствием отметил выдержку англичанина. На Востоке уважают людей, умеющих не выдавать своих чувств.

– Господа, – сказал майор Бирнс, – я оставлю вас на попечение полковника Сингха. Он будет для вас и начальником штаба и капелланом. В случае чего – все вопросы к нему.

Когда машина уехала, Сингх обратился к Роджерсу:

– Я к услугам вашей группы, мистер Лайтинг. Готов ответить на любые вопросы по предстоящему делу.

Они прошли в барак, где в штабной комнате были развешаны подробные карты Афганистана и схемы мест боевых действий. Сингх взял указку и стал объяснять:

– Вот здесь, джентльмены, в нагорье Хазраджата, действуют несколько боевых отрядов моджахедов – борцов за веру. С ними у нас надежные связи…

– Мистер Сингх! – прервал его Роджерс. – Скажите, в какой мере соответствует истине мнение левой прессы, что ваши отряды это так называемые банды?

Сингх снисходительно засмеялся.

– Видите ли, мистер Лайтинг, представление о том, что афганское движение опирается на бандитов, устраивает тех, кто далек отсюда. На деле это совсем не так. Наши друзья американцы умеют в любой хаос внести элементы организации. Как вы знаете, в Америке даже гангстерские банды организованы в управляемые синдикаты, которые бывают страшны для государства. Здесь во многое тоже внесен армейский порядок. Любая группа моджахедов, пройдя соответствующую подготовку, превращается в армейское подразделение.

– Все ясно, – сказал Роджерс. – Иначе и быть не может.

– Поэтому многие отряды – это кадровые полки. У каждого моджахеда есть боевой опыт. Они прошли курс боевой подготовки. Владеют современным оружием. Знают тактику. Обучены дисциплине.

– Вы преуспели, – сказал Роджерс. – На содержание такой армии…

– Да, сэр, – отозвался Сингх, – денег требуется немало. Тут вы правы. Однако, как это всюду принято, кто платит, тот и заказывает музыку. Не так ли?

– Должно быть, затраты оправдывают себя? – спросил Леблан.

– Всяко бывает, джентльмены. Всяко. Вот видите, кое в чем мы вынуждены прибегать к услугам специалистов…

– Нас это вполне устраивает, – сказал Мертвоголовый и засмеялся. – Вполне.

– Нас тоже, – заметил Сингх.

– Так в чем суть предстоящего дела? – спросил Роджерс, прерывая разговор на отвлеченные темы.

– Взгляните сюда…

Сингх положил указку и склонился над картой, которая была разложена на столе. Корявый палец с толстым изогнутым ногтем, походившим на коготь хищника, прополз по бумаге и уперся в точку, где горизонтали сгущались в узел, рисуя возвышенность.

– Здесь, – сказал Сингх, – гора Маман.

Роджерс вгляделся в карту. Привычному взгляду легко было увидеть, что гора Маман выросла среди довольно широкой равнины, как бородавка на ладони. Она позволяла занявшим ее подразделениям русских визуально и с помощью радиотехнических средств контролировать обширное пространство и в случае необходимости перекрывать его эффективным огнем. Склоны горы достаточно круты, чтобы пытаться брать их прямым штурмом. А плато на вершине позволяло красным расположить здесь достаточно сил для обороны.

– Сколько уже было попыток взять Маман?

Сингх усмехнулся:

– Пусть это не удивит вас, мистер Лайтинг. Таких попыток не было.

Роджерс сгреб подбородок в горсть и задумался, глядя на карту.

– Почему же не было попыток? – спросил он наконец.

– Мы не хотели тревожить красных. Пусть чувствуют себя безопасно в своей цитадели. Так лучше для дела.

– Разумно, – согласился Роджерс. И, подумав, добавил: – Даже слишком разумно.

– Что значит «слишком»? – спросил Сингх ворчливо.

– Это значит, что я не поверил бы в случайность такого факта. Вокруг все стреляют и во всех стреляют. А Маман стоит, никем не тронутый. Не насторожит ли это русских?

– Почему это должно их насторожить? – спросил Сингх недовольно. – Положение горы таково, что только глупец попытается ее штурмовать.

– Нас тоже относят к глупцам? – спросил Мертвоголовый.

– Вы меня не так поняли, джентльмены, – сказал Сингх примирительно. – В условиях, когда кабульская власть стоит твердо, взять гору еще можно, но удержать не хватит сил. Поэтому только глупец будет ставить перед собой задачу атаковать Маман.

– Логика в ваших словах есть, – согласился Роджерс. – Теперь объясните, что нам предстоит сделать?

– Овладеть горой. На некоторое время.

– Цель такой операции?

– У нее два аспекта. Военный – уничтожение склада боеприпасов на горе. Заметьте, не удержание Мамана, а только взрыв склада. Ущерб от этого трудно поддается учету. Войска в обширной зоне будут вынуждены сократить масштаб операций. Это позволит усилить натиск моджахедов на некоторых важных направлениях. Второй аспект – политический. Нам удастся показать всему миру, что Советы слабы, они не владеют положением в Афганистане, уязвимы.

– Каким образом о локальной операции и ее успехе узнают в мире? – спросил с сомнением Мертвоголовый. Сингх словно бы ожидал этого вопроса.

– Дело в том, джентльмены, что министерство иностранных дел Кабула готовит в намеченный нами район поездку для прессы. День операции подобран так, что поездку отложить не удастся. Пресса увидит все, что в другой раз ей бы не показали.

– Мне понятно, – сказал Мертвоголовый. – Смысл операции прост и убедителен.

Сингх открыл ящик стола и вынул из него пачку фотографий. Положил ее на карту. – Это портреты нашего красавца Мамана, коллеги. Можете рассмотреть их для начала.

Несколько минут, пока шло изучение снимков, в помещении стояла тишина. Наконец Сингх нарушил ее:

– Итак, джентльмены, нравится вам красотка? С какой стороны вы рискнули бы ее пощупать?.

Мертвоголовый, внимательно разглядывавший фотографии, сделанные в разное время и с разных ракурсов, собрал их и звучно шлепнул тяжелую пачку на стол.

– В принципе, мистер Сингх, – сказал он с раздражением, – брать такую горку с боем – все равно что штурмовать пирамиду Хеопса.

– Есть и другие мнения, но хотел бы знать, откуда лучше начать? Нам вас рекомендовали как специалистов. Больше того: крупных специалистов.

Роджерс сделал предостерегающее движение рукой, призывая Курта к молчанию. Тот понимающе кивнул.

– Взять гору можно, – сказал Роджерс. – Тут вы, мистер Сингх, правы. Потребуется всего лишь танковая бригада, и все произойдет в два часа.

Леблан улыбнулся.

– Возможен и другой вариант. Это вертолетный десант, – сказал он. – С крутой стороны горы. Там надежнее. Вы нас обеспечите вертолетами?

Сингх понимающе усмехнулся. Он выбрал из кипы фотографий, брошенных на стол Мертвоголовым, одну. Здесь Маман был изображен со лба.

– Мистер Дюпре, вы наиболее удачно указали слабое место красных. Да, джентльмены, именно здесь. – Сингх поднял снимок и указал пальцем на крутую каменную стену. – Это место – его называют партгах – красные не обороняют. Стена на них производит впечатление неприступности. Собственно, так и есть. Но гора хранит тайну. Несколько веков назад именно здесь, в самой крутой части горы, был пробит колодец. О нем знают всего несколько человек. То была большая тайна комендантов крепости. Она сохранена. Использование тайного хода позволит высадить десант в тылу русских. В самом слабом-их месте. У главных складов. И без всяких вертолетов.

Сингх торжествующе, как фокусник, проделавший ловкий трюк, оглядел наемников.

– Как воспользоваться преимуществами, это решать вам, джентльмены. И, думается, делать это придется на месте. В ваше полное подчинение на период операции будет передана бригада амера Шаха. Это очень сильная боевая единица. Очень сильная. Сложение ваших специальных знаний и навыков с ударными возможностями бригады должно обеспечить успех.

Сингх повернулся к Мертвоголовому и язвительно сказал: – Штурм пирамиды Хеопса, дорогой мистер Бергман, мы бы вам не предложили. У меня в штабе люди здравомыслящие. А с горой Маман вам все же предстоит попотеть.

– У вас есть постоянная связь с бригадой? – спросил Роджерс озабоченно.

– Да, мистер Лайтинг. Такая связь возможна.

– Тогда прошу вас, передайте приказ командиру, чтобы в элижайшее время, но не позже чем за два дня до начала операции, они сделали налет на гору. С самой сильной стороны обороны. Очень важно обозначить попытку штурма. Группа для налета – двадцать-тридцать человек. После усиленного обстрела обороны можно будет отойти.

– Мистер Лайтинг, – сказал Сингх, не пытаясь скрывать сомнений, – вы продумали этот приказ?

– Что вас смущает, сэр? – спросил Роджерс официальным тоном.

– Меня? Ровным счетом ничего. Но я имею указание координировать действия групп и хотел бы понять, что вы задумали.

– Я вас понимаю, – ответил Роджерс и улыбнулся примирительно. – Я понимаю, что мое решение не стандартно. Но именно оно позволит еще раз убедить русских, что подходы к горе с пологой стороны неприступны. Вот увидите, после налета они усилят там оборону. На всякий случай. И этим ограничатся. Именно такой должна быть реакция каждого умного, стандартно мыслящего военного. Вы не согласны?

Сингх пожал плечами.

– Я не стану навязывать вам, мистер Лайтинг, своего мнения. Если вы настаиваете, я передам амеру Шаху приказ сегодня же.

– Да, сэр, будьте добры. А мы пока углубимся в бумаги, которыми вы тут располагаете.

– Несколько минут, джентльмены. Прежде чем оставить вас, вынужден проинформировать о мерах безопасности, которые мы вам обеспечиваем.

– Мы всегда предусматриваем такие меры сами, – спокойно заметил Роджерс. – На месте они виднее.

– До места надо дойти, – произнес Сингх замогильным лосом. – А это сопряжено с трудностями.

– Что вы имеете в виду? – спросил Леблан.

– В последнее время, джентльмены, и об этом я вынужден предупредить вас открыто, в афганском движении обострились раздоры между крайними течениями. Конкуренция между отрядами разных командиров стала крайне велика. Есть случаи, когда группы европейцев, направляемые в страну с Запада, не возвращаются. Исчезают, если вам угодно…

– Час от часу не легче, – сказал Леблан. – И этой сволочи должны помогать!

– Ничего, парни, – бросил Роджерс успокаивающе. – Мы не новички в своем деле. Всюду, где работали, нас окружала одна и та же сволочь. Только цвет всегда разный.

– Мы со своей стороны тоже примем меры, – пообещал Сингх. – Операция важна для дела, и мы займемся ее обеспечением всерьез. Прошу взглянуть на карту. Да, сюда. На этом пути, который иногда именуют Великим шелковым путем, есть удобные горные проходы. Ими чаще всего и пользовались наши группы. Вполне понятно, что афганская армия и Советы взяли под контроль все тропы. Или стараются взять их под контроль. Выбирайте подходящее выражение сами. Оно в равной мере ответит действительности на пятьдесят процентов. А вот здесь, – палец с кривым, хищным ногтем ковырнул бумагу, – лежат менее удобные маршруты. Но переход по ним гарантирован более скрытный. Тем не менее именно здесь у нас пропала сперва одна посылка, потом другая. В первой шли очень опытные люди – Картрайт, Конвей, Шеврье. Во второй не менее опытные – Дюк Кэмпен, Альберт Траппер, Фил Уайт…

– Разве Дюк Кэмпен погиб здесь? – спросил Леблан, почувствовав противный холодок страха где-то у самого желудка.

– Вы его знали, мистер Дюпре?

– Да, как видите.

– Так вот, он погиб где-то здесь. – Палец Сингха обрисовал невидимый овал среди коричневой краски гор Хазраджада. – В зоне действий отряда Шаха.

– А я слыхал в Европе, что он умер от какой-то диковинной болезни.

Сингх засмеялся грубо и холодно:

– Он умер, джентльмены, и это главное. Он умер как солдат, а не обожравшийся устриц обыватель. Это для мужчины важнее самой смерти. Но, если вы помните, по контракту фирма не обязана сообщать, где и при каких обстоятельствах произошло печальное событие. Это вынуждает нас давать некоторым вещам свое толкование.

Леблан посмотрел на Роджерса. Тот опустил голову, подтверждая, что Сингх правильно трактует условия контракта.

– Что же вы мне не сказали, мистер Лайтинг? – спросил Леблан.

Роджерс усмехнулся:

– Можно подумать, что ты отказался бы от дела из-за такой безделицы. Оставим этот разговор, мистер Дюпре. Пусть полковник продолжит рассказ.

– Так вот, джентльмены. – Палец Сингха снова коснулся карты. – Обе группы пропали на участке, который я показываю. Мы провели серьезное расследование. Особенно подробно разбирался второй случай. Считалось, что его причиной могла стать неосторожность специалистов.