Текст книги "Переворот (сборник)"

Автор книги: Александр Щелоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 29 страниц)

– Садись, есть разговор, – президент указал рукой на низкое кресло и сам тут же рухнул в свое, словно ноги не могли удержать массивное дряблое тело.

Щукин опустился в кресло легко и упруго.

Президент потер руку об руку, посмотрел на гостя в упор и, как показалось Щукину, с некоторой долей подозрения.

– Хотел бы с тобой посоветоваться, генерал. Между нами, советникам полностью не доверяю. Они глядят в глаза и пытаются угадать, что я думаю. А о тебе идет слава, что ты до сих пор режешь правду матку без стеснения, без оглядки на должности и личности.

– Я тоже режу ее порциями, – признался Щукин. – Помногу кто выдержит?

Президент натянуто улыбнулся.

– Как ты думаешь, чего нам сейчас не хватает больше всего?

– Правду?

– Для того и позвал.

– Стране нужен порядок. Жесткий, – Щукин даже сжал кулак, словно схватил кого-то за горло, и потряс. – Общество разболталось. Хороводят у нас трепачи, пустозвоны. Надо всех зажать…

Глаза президента сузились, в них блеснуло удовлетворение.

– А как к этому отнесется парламент? Как отнесутся партии?

– Главная партия президента – народ. А народу надоела неопределенность.

– Что-то я не гостеприимен, – сказал президент с кривой улыбкой. – Может, выпьешь? У меня можно. Блюстителей коммунистической нравственности здесь больше нет. Виски? Коньяк? Может, кофе? Я прикажу.

– Благодарю, не надо.

Щукин так и не понял, что президенту хочется выпить и самому. Поэтому в его голосе прозвучало разочарование:

– Как желаешь, у меня с этим просто. Хочу спросить…

– Слушаю, – подтянулся Щукин.

– Мне подсказывают, что необходимо создать группу элитных войск. Со специальными функциями. Сам понимаешь, когда вокруг развелось столько экстремистов, надо иметь силу…

Можно было сказать, что есть армия, есть войска МВД, но Щукин уже понял, что президент ищет противовес даже этим, подчиненным ему структурам. Он готовился к чему-то или опасался каких-то событий.

– Разумная мысль.

– Как бы ты представил себе такое формирование? Общие контуры… Ты же специалист…

Щукин подался вперед, нахмурился.

– Думаю, надо иметь пять-шесть полков. Мобильных, хорошо вооруженных. Боевые машины пехоты. Танки. Вертолетный транспортный полк. Штурмовой вертолетный полк. Несколько подразделений с ракетами лазерного наведения. Для точечных ударов. Отдельный батальон быстрого реагирования…

Щукин сразу заметил, как ослабела настороженность, которую он все время ощущал в поведении президента. Тот вдруг вздохнул, лицо его осветило подобие улыбки, которую можно было принять и за гримасу боли.

– Как ты все сразу схватил. Мои стратеги предложили почти то же самое. Штурмовой вертолетный полк – это хорошо. – И сразу без перехода: – Возьмешься командовать? – Елкин взял из красной папки, лежавшей по правую руку, плотный лист бумаги. – Это проект указа. Надо только вписать фамилию…

– Для меня высокая честь.

– Видишь, мы и договорились, – в голосе президента прозвучало явное облегчение. – Теперь ты не отвертишься.

Он нажал невидимую кнопку под столешницей и возбужденно приказал:

– Внесите поднос с шампанским!

* * *

Президент «Ростбанка» Леопольд Яковлевич Васинский не любил особой роскоши. Его офис в старинном особняке на одной из тихих улиц центра столицы дизайнеры и архитекторы по специальному заказу сделали предельно простым и строгим. Через пуленепробиваемые тонированные стекла с улицы в кабинет не долетало ни звука. Васинский ценил строгую внушительную тишину, которая позволяла даже в его шепоте расслышать мощную энергию воли.

Приемная президента, залитая солнечным светом, поражала своими размерами и внешне походила на оранжерею. Вделанный в стену огромный аквариум выглядел сказочным подводным царством, в котором среди зеленых водяных джунглей скользили тени экзотических рыб – черных, красных, серебристо-платиновых. Здесь не стучали пишущие машинки, не звенели надоедливо телефоны. Если и раздавался вызов, то голос его звучал приглушенно, мелодично.

К шефу вели двойные дубовые двери с золочеными витыми ручками.

Кабинет Васинского напоминал гостиную в богатом аристократическом дворце: полукруглые розовые диваны по углам, несколько абстрактных скульптур из натурального камня. Светильники, умело расположенные дизайнером, подчеркивали дорогую фактуру розового мрамора, нефрита, яшмы. В солнечные дни на стенах, обтянутых серым натуральным шелком, играли муаровые разводы. Широкий стол, выполненный финскими мастерами всего за двадцать пять тысяч долларов, высился в кабинете, как редут, за которым хозяин держал оборону. Куда дешевле – всего по пять тысяч долларов обошлись фирме четыре кресла с натуральной кожаной обтяжкой. Васинский считал, что больше чем трем приглашенным сразу в его кабинете делать нечего.

За спиной президента стоял российский флаг, свернутый так, что была видна одна синяя полоса. На столе помещался персональный компьютер и стоял телефонный аппарат со скремблером – устройством, засекречивающим разговоры по обычным городским линиям. Подчиненная правительству служба связи предлагала Васинскому свои услуги, но он от них отказался. Было предельно ясно, что, обещая защиту от подслушивания, правительственная связь сама же и будет этим заниматься. _ч

В приемной президента помимо миловидной секретарши всегда находились два костолома, прошедшие спецподготовку за границей мастера боевого карате и тейквандо.

В среду с утра у Васинского намечались три важные встречи, и для каждой было отведено точное время. Свои рабочие часы Леопольд Яковлевич очень ценил и не уставал учить тому же своих сотрудников. Он им раз за разом повторял: «Тайм из мани» – время деньги. Впрочем, по-английски Васинский произносил не только эту фразу. Он пять лет осваивал в Лондоне тайны финансового бизнеса, прекрасно знал язык и при любом случае старался это продемонстрировать.

Россию Васинский рассматривал как территорию, которая в век строго разграниченных зон влияния и рынков давала возможность заново себя освоить и превратить в источник огромных доходов. Само слово «Россия», Леопольду Яковлевичу не очень нравилось, и в разговорах он предпочитал называть ее просто: «эта страна».

Не отказываясь относить себя к числу «демократов», Ва-синский тем не менее считал, что выход у «этой страны» один – установление твердой власти в форме диктатуры. Для этого в первую очередь надо было столкнуть с места Елкина и заменить его человеком если и не совсем своим, то хотя бы поддающимся влиянию.

Войдя утром в кабинет, Васинский включил видеозапись последних известий, которая ежедневно делалась для него помощниками.

Вспыхнул экран, и всю его ширь сразу заняло блинообразное, лоснящееся жиром лицо с заплывшими поросячьими глазками. Речь перед репортерами держал главный «демократический» оракул «этой страны» Юрий Тимурычев. Сыто причмокивая толстыми губами (как гоголевский Пасюк, глотавший вареники), он произносил такие же скользкие, гладкие фразы: «Мы понимаем, президент давно утратил уважение народа. Руки его в крови, поступки отвратительны. Тем не менее, мы – демократы – политические прагматики. Мы против того, чтобы президента устранили от власти до выборов…»

Чертыхнувшись, Васинский выключил программу. Болтуны, а к ним он относил и Тимурычева, уже надоели. Садясь за стол, подумал: «Надо действовать без промедления».

Первым Васинский принял Резо Георгиевича Шарадзени-швили. Тот, несмотря на массивность своей фигуры, вошел в кабинет упругим энергичным шагом.

– Здравствуй, Леопольд! – Резо протянул банкиру руку и сжал его ладонь, непочтительно демонстрируя свою силу.

Резо говорил по-русски абсолютно чисто и грамотно. Кавказский акцент, от которого до конца жизни так и не сумел избавиться даже Сталин, у Резо совершенно отсутствовал. Шарадзенишвили родился и вырос в Москве на задворках Марьиной рощи, прекрасно знал город и общество – от финансовых воротил новой волны до криминальных авторитетов страны и столицы. Это позволяло ему выступать в роли связующего звена между структурами, которые делали деньги противозаконными методами, и теми, которые так же обирали население легальным путем. Оттого и был вхож Резо в офисы крупных банков и на тайные малины московской мафии.

– Садись, – предложил Васинский. – Виски, коньяк?

– Пиво, – не стыдясь далеко не аристократического пристрастия, объявил Резо.

– «Скол», «Гессер», «Голдстар»? – показал незаурядное знание предмета Васинский.

Открыв банку «Пилса» и с жадностью глотнув холодную жидкость, Резо облегченно вздохнул. Вчера вечером в дружеской компании с банькой он слегка перебрал и сейчас изнывал от сухости во рту.

– Слушаю тебя, Леопольд.

– Дорогой Резо, – начал Васинский задумчиво, – скажи по чести, ты не зарвался?

– Что ты имеешь в виду? – Шарадзенишвили нахмурился, наливаясь злостью. Он не терпел, когда лезли в его деда, осуждали его поступки. Да, он делает ошибки, промахивается, но судить за это может только сам себя, а не кто-то со стороны.

– Скоро президентские выборы. Судя по некоторым признакам, ты собираешься выставить свою кандидатуру. Не ошибся?

Резо засмеялся с облегчением.

– Есть такая мысль, не скрываю.

– Но делать этого ты не будешь, – слова Васинского прозвучали с предельной жесткостью. – Забудь, будто никогда и не думал.

– Почему?! – Резо снова помрачнел. Удар пришелся ему в поддых. – Разве у меня шансов меньше, чем у дурака Тиму-рычева? Или ты сам решил баллотироваться?

– Нет.

– В чем же дело? Объясни.

– Тебя не выберут, а деньги ты потратишь.

– Почему не выберут? Это как еще повести дело.

– Почему? Да потому, что патриоты поднимут шум, что ты снова присоединишь Россию к Грузии. Перекрестят тебя в Джугашвили. Ты над таким ходом своих конкурентов задумывался?

– Нет, – меняясь в лице, растерянно признался Резо. – А ты сам почему не хочешь?

– Я, дорогой мой, еврей. Мало мне этого? Нужно, чтобы газеты начали копать, сколько у меня родни В' Израиле и кто они там?

– Что же делать?

– Главное – никаких выборов, – губы Васинского сомкнулись в узкую жесткую складку. – Только переворот и диктатура.

– По-моему, Медведь сам такой переворот готовит. Он боится вьїборов. Если слетит с трона, его будут судить. Слыхал, он создает элитную дивизию?

– Пусть создает. Это ему не поможет. Медведь – битая карта. Нам нужен свой, если на то пошло, карманный диктатор. И чем мы его крепче свяжем, чем ближе сойдемся, тем больше шансов заполучить все.

– Где такого найти?

– Не твоя забота. Нужны только деньги. Много денег, Резо. Свой вклад в это дело должен сделать и ты.

– Только я?

– Испугался? Тогда можешь не беспокоиться.

– Я понял. Когда?

– Чем быстрее, тем лучше. Нельзя упускать время.

– Одно, – Резо поднял палец, – деньги будут немного грязные, сам понимаешь…

– Отмыть – моя проблема. Важно иметь эту «капусту».

Васинский позволил себе перейти на блатной жаргон, чтобы подчеркнуть свою близость к делам Шарадзенишвили.

В десять утра в кабинет Васинского проследовал его двоюродный дядя, гражданин Израиля Давид Шнапсштоф, приехавший из Вены. Он представлял круги, которые своим капиталом помогли Васинскому создать в «этой стране» крупный банк и были заинтересованы в его процветании.

Маленький, юркий как живчик, лысый, как бильярдный шар, в больших прямоугольных роговых очках, Шнапсштоф выглядел карикатурой на банкира в исполнении советского карикатуриста Бориса Ефимова. Едва войдя в кабинет, он приступил к делу.

– Ой, Леопольд, я тебя не узнаю! Прочитал досье твоего генерала и пришел в ужас. Он же умный, как два еврея! И ты доверился этому гою? Пхе! Ты вляпаешься! Во всяком случае, наши друзья там, – Шнапсштоф махнул рукой в сторону, – этого опасаются очень сильно. Они в ваш альянс не верят.

– Оставь, Давид. Если хочешь знать, я и тебе не верю, хотя веду с тобой дела. Даже такие тонкие. Я знаю, как ты прикарманил часть средств, которые я отпустил на…

– Леопольд! – Шнапсштоф схватился за сердце. – Неужели до сих пор ты этого не забыл?! То были издержки молодости. За последние годы я все вернул даже с лихвой. А тогда все вышло потому, что я сидел на мели с пробитым днищем.

Шнапсштоф для убедительности оторвал зад от кресла и ткнул пальцем в седалище, туда, где, по его мнению, могла быть пробоина.

– Сядь, Давид. И не тычь себя пальцем в тухес. Это неприлично. Что касается генерала, он необходим только на первом этапе. Перевороты, как ты знаешь, одним туром не оканчиваются. Для второго у нас есть свой генерал. Мы им и заменим первого.

– У тебя есть еще генерал?!

– У денег бывает все, Давид.

– Ой, Леопольд! Кормить двух генералов – не еврейское это дело. Ты сильно тратишься.

– Это не траты, а инвестиции. В Вене должны понимать разницу, если она не ясна тебе.

– И все же рубли печатаешь не ты.

– Зато я их делаю.

– Это хорошо. Герр Гольдман просил передать тебе, чтобы ты действовал быстро и решительно. Пока у вас, в этой стране, не разобрались, что можно, чего нельзя. Не знаю точно, но говорят, будто какой-то мавр вроде или негр сорвал миллиардный куш, пообещав простакам быстрое обогащение.

– Было, – кивнул головой Васинский. – Рванул мавр и угас. Мне такое не подойдет. Есть другие варианты. Можно брать деньги честно, но не менее круто.

– Например?

– Стоит ли раскрываться, идучи на рать? Лучше уж, идя с рати.

Шнапсштоф не понял русского юмора.

– Нет, давай изложи. Обсудим вместе. Иначе, если дело сорвется, твои акции там, – большой палец указал за окно в неопределенную даль, – сильно упадут.

– Комбинация простая. Я подскажу своим мужикам в Центробанке, как им уменьшить дефицит бюджета. Без дополнительной эмиссии. Они сыграют на понижение курса рубля на бирже. Я под шумок продам миллионов двадцать баксов. Через пару дней правительство вернет курс на прежний уровень. Это даст мне двадцать миллиардов рублей…

– Ой, Леопольд, а если курс не вернут?

– Вернут. Не сидеть же им самим в дерьме по уши? Как иначе подправить дефицит?

– Дай-то Бог, Леопольд. Ты – голова! Только будь осторожен.

Третьим собеседником Васинского в тот день стал начальник его личной охраны Арнольд Шапиро, крутой вояка, прошедший выучку в войсках спецназа и закрепивший навыки в Афганистане. Мускулистый, сосредоточенный, не улыбающийся по пустякам, Шапиро относился к шефу с большим почтением. Ко всему они были двоюродными братьями, и это их особо сближало.

– Что там произошло на встрече депутата и генерала? – спросил Васинский озабоченно. – Прежде чем говорить о главном, ты должен изложить мало-мальски приемлемую версию. Я ведь тоже отчитываюсь. Как могло выйти, что в пустынном месте, где заведомо никого Не должно быть, оказался человек?

– Это чистая случайность. Нелепое совпадение.

Васинский внимательно посмотрел на Шапиро, пытаясь определить, в какой мере тот говорит правду, в какой покрывает свой промах.

– Кто, кроме тебя, знал о предстоящей встрече?

– Никто. Я не делюсь информацией, которую получаю от вас, даже со своим замом. Дело сотрудников сопровождать и охранять тех, кого приказано.

– Сколько шансов, что произошла утечка сведений?

– Ни одного.

– Как бы я возрадовался, если бы это было правдой. Вы установили, кто там был?

– Да.

– Почему его…

– Пытались, но ничего не вышло. Машина взорвалась раньше, чем он в нее сел.

– Фу, Арнольд! Избавь меня от таких подробностей. И все же, почему не вышло? Опять случайность?

– Думаю, так.

– Две случайности подряд у меня вызывают сомнения. Может, вы имеете дело с высоким профессионалом?

– Мы навели о нем справки. Это Синицын Валерий Алексеевич. Кандидат биологических наук. Занимается орнитологией. Со спецслужбами не связан.

– Твоими бы устами да мед пить, Арнольд. Почему же вам, таким ушлым, не удается схватить этого птицевода? Не связан со спецслужбами… А ты уверен, что не сегодня, так завтра он может туда обратиться? За защитой от твоих ищеек? И у него есть с чем прийти. Вы хоть нашли кассету?

– Нет. Обыскали всю квартиру от антресоли до лоджии…

– Значит, он знает ценность материала. Где он сам сейчас?

– Выясняем.

– Он что, ушел от твоих специалистов?

– Да.

– Может, им перестать платить?

– Они постараются, Леопольд Яковлевич.

– Я надеюсь только на тебя. Понял? А теперь перейдем к главному.

– Слушаю.

– В нашей игре, Арнольд, все фигуры уже расставлены. Пора объявлять шах королю.

– Объявлять шах или ставить мат?

– Ты торопишь события, мой дорогой. Сперва на доске создается нужная комбинация и объявляется шах…

– Я понял. Для Создания такой комбинации у меня все готово.

– Какой фигурой ты намерен объявить шах?

– Пойду с ферзя.

– И такой есть?

– Да.

– Русский?

– Да.

– Кто давал рекомендации?

– Ребята из «Моссада» делали ему заказ на двух арабов. – И?

– Все было сработано чисто. В Париже. Главное – никаких следов специалиста полиции не удалось обнаружить.

– Хорошо, начинай. Но учти, ответственность на тебе.

– Она на мне все время, Леопольд Яковлевич. Будьте спокойны.

Шапиро встретился с Ферзем, обговорив заранее место и время рандеву по телефону. Ферзь согласился на встречу лишь после того, как ему был назван пароль, действовавший в отношениях с клиентами по последнему «парижскому» делу.

Шапиро, сказав водителю, куда подъехать, отправился в путь на метро. Доехав до станции «Улица 1905 года», поднялся по эскалатору и вышел на площадь к тесным рядам ларьков. В руке он держал дамский цветастый зонтик.

Светило солнце. Площадь переполняла толпа торгующих, покупающих и просто праздно толкущихся здесь людей. Кого тут было больше – приезжих или москвичей, определить на глаз не смог бы даже опытный социолог.

Обойдя скульптурную группу борцов революции, сделанную во всем блеске казенной бездарности, Шапиро остановился у постамента. К нему тут же подошел мужчина в строгом костюме, с ярким галстуком и дорогой золотой заколкой на нем. На вид ему было лет пятьдесят – пятьдесят пять. Круглое, чисто выбритое лицо не несло на себе никаких запоминающихся черт. Такое могло в одинаковой мере принадлежать и Ваньк^, не осилившему начальной школы, и профессору, возглавляющему режимный оборонный институт.

Посмотрев на Шапиро проницательными глазами, подошедший спросил:

– Это вы мне звонили?

– Вы часовщик?

– Да.

– Мне нужен мастер, способный отремонтировать старый «Мозер».

– Надо посмотреть. Может быть, и смогу. Моя машина рядом. Поехали?

– Моя тоже. Может, лучше на ней?

– Вам необходимо, чтобы кто-то знал, где вы ремонтируете золотые коллекционные часы? Пожалуйста.

– Вы правы.

Разговор в машине начался со взаимной проверки.

– Вы, помнится, – произнес часовщик, – сказали мне, что знаете господина Бергмана.

– Моше Бергмана, – поправил его Шапиро. – Мы отдыхали вместе на Лазурном берегу.

– О! И он посоветовал вам обратиться ко мне?

– Да. Моше сказал: это ювелирный мастер. Мне именно такой и нужен.

– Меня зовут Василий Васильевич, – только теперь представился часовщик. – Фамилия Штанько. Полковник Штанько, к вашим услугам.

– Очень приятно. Я Алексей Михайлович Ремезов. Вас устроит?

Основная часть беседы проходила в квартире, которую снимал Штанько. Они устроились рядом с большим письменным столом, заваленным книгами и газетами.

– Вы, насколько я понимаю, – начал Штанько, – хотите сделать заказ?

– Да, такое желание есть.

– В таком случае я буду называть вас «генерал». Каждый, кто делает заказы полковнику Штанько – г– генерал. Это вас не обидит? Мне так проще.

Шапиро пожал плечами, показывая, что ему все равно.

– Вы знаете, что в часовом деле я занимаюсь только тем, что требует радикальной технологии?

– Да, именно поэтому мы обращаемся к вам.

– «Мы» – это означает, что за вами кто-то стоит?

– Мои работодатели.

– Хорошо, о них мы поговорим позже. Теперь назовите мне…

– Значит, вы беретесь?

– Дорогой генерал, я готов выполнить любую по сложности работу. Важно договориться о цене.

– Надо убрать президента.

– Компаний? Банка? Фирмы?

– Страны, – сказал Шапиро.

На лице Штанько не проявилось ни удивления, ни испуга.

– Вы знаете, во что это обойдется, генерал?

– Представляю.

– И вы готовы платить?

– Готов.

– Я вас уважаю, генерал. Вы нужный человек на нужном месте. Такой заказ делает вам честь. Уточним детали, – Штанько потер руки, как это делают люди, согревающие прихваченные морозом пальцы. – Я вижу три возможных метода. У каждого свои достоинства и недостатки. Выбрать вариант – право заказчика.

– Слушаю, – Шапиро устало прикрыл глаза. На лице его при этом не дрогнула ни одна жилка.

– Первое – террористический акт. Выстрел снайпера или добровольца-смертника. Представьте, большой митинг, толпа и… Нужно только ваше согласие. Преимущество – акт будет совершен на глазах огромной толпы.

– Какая разница между снайпером и добровольцем-смертником?

– Снайпер – это специалист из моего резерва. Добровольца, если потребуется, мы подберем в другом месте, а смертником его сделает мой человек.

– Ясно. Давайте дальше.

– Второй вариант – автокатастрофа. Есть разные способы ее организации. Мы в состоянии опрокинуть машину через крышу, с нужным числом оборотов. Можем поставить ее на дыбы, перевернуть через капот. У автокатастрофы свои преимущества…

– Не надо оценок, полковник. Продолжайте. Мы все оценим сами.

– Третий вариант – внезапная смерть. Можно даже выбрать место – в постели любовницы, за дружеским столом в беседе с приятелями. Вы знаете, президент не чужд забавам…

– Все?

– Разве этого мало?

– Вы забыли о взрыве. Ваш клиент должен уйти в иной мир под грохот в дымном пламени. Так, чтобы его преемник мог сразу потребовать введения жесткого порядка в стране.

– Отлично, будет взрыв и дымное пламя, – голос Штань-ко звучал совершенно спокойно. – И это обойдется вам в одиннадцать миллионов долларов.

– Вы в своем уме?! – воскликнул Шапиро, пораженный аппетитом полковника. – И почему именно одиннадцать?

– Дорогой генерал, речь все-таки идет о президенте. Я получаю деньги – вы страну. Разве не так? Что касается цифры одиннадцать, уверен – она не испугает ваших работодателей. Да, и еще одно. Когда для вашего человека настанет время требовать жесткого порядка для страны, моя фамилия не должна фигурировать ни в каких списках. Я ведь прекрасно знаю, что у вас возникнет мысль о том, как за меня решить мою судьбу.

Штанько произнес последнюю фразу тихим, вкрадчивым голосом, каким обычно врачи сообщают родственникам тяжело больных о близости печального исхода.

– Не понимаю вас, – сказал Шапиро отчужденно и нервно забарабанил пальцами по деревянному подлокотнику кресла.

– Давайте, генерал, не испытывать друг друга на здравый смысл. Если вас мало заботит моя дальнейшая судьба, я разочаруюсь в вас, как в партнере. Но коли она вас волнует, спешу предупредить: оставьте опасные мысли. Я достаточно искушен в подобных делах, чтобы позволить обыграть себя каким-то образом. Учтите, ваша личная безопасность, честь, репутация – все теперь тесно связано с моей жизнью.

– Это похоже на шантаж, – сказал Шапиро недовольно. – Или я ошибаюсь?

Он оставлял полковнику шанс для почетного отступления. Но тот его не принял.

– Ошибаетесь, – сказал он. – Шантаж – это желание заработать за счет угрозы разоблачения. Мой заработок в полной мере будет зависеть от сохранения нашего договора в тайне. В данном случае я просто предостерегаю вас, генерал, от неверных решений. Надеюсь, с этим предупреждением вы познакомите и своих работодателей.

– В отношении вас никто ничего че замышляет, – сказал Шапиро после некоторого раздумья. – Все ваши опасения беспочвенны. Впрочем, если у кого-то такие замыслы против вас возникнут, что я смогу сделать?

Штанько улыбнулся, тряхнул седой головой. Добрая лучистая улыбка осветила его круглое лицо.

– Мой генерал! – воскликнул он с юным энтузиазмом. – Даже странно слышать от вас такое! Вы должны, более того, вы сделаете все, чтобы ни у кого такой мысли не возникало. Меня нельзя убрать, не задев вас и ваших работодателей. Система возмездия сработает автоматически, будьте уверены. И она вне ваших возможностей предотвратить ответ. В один миг миру станет известно все. Даже этот наш разговор…

Штанько протянул руку в сторону. Шапиро проследил за направлением этого движения и увидел, что полковник снял газету, прикрывавшую снятую с телефонного аппарата трубку. Она лежала на толстой книге телефонного справочника «Вся Москва», развернутая микрофоном к беседующим. Шапиро сделал движение рукой, но полковник опередил его и положил трубку на аппарат. Теперь он уже не улыбался.

– Вы опасно играете, Василий Васильевич, – сказал Шапиро жестко и властно. – Существует масса методов борьбы с шантажом…

– В данном случае таким методами вы не располагаете. – Штанько говорил в том же жестком и властном стиле. – Либо мы равные партнеры, либо потеряем все вместе. Вам, учтите, терять больше, нежели мне. Кстати, если кто-то вздумает взять меня и горячим утюгом будет гладить по пузу, эффекта не будет.

Полковник вынул из пластмассового пенала, лежавшего рядом с ним, большую иглу, поднял левую руку, развел пальцы в стороны и проткнул ткань между большим и указательным.

– Это в опровержение ваших слов о существовании разных методов заставить человека изменить мнение.

Штанько покрутил ладонью, демонстрируя иглу, пронзившую руку насквозь.

– Будьте добры, генерал, помогите вынуть…

– Увольте, – сказал Шапиро сухо.

Штанько улыбнулся.

– Как угодно, ваше высокопревосходительство. – Он двумя пальцами резко потянул иглу, вынул из тела и небрежно швырнул в пенал. Падая, игла тихо звякнула. – Как вы считаете, мы договорились?

– Да, конечно, полковник.

– Дата?

– Вам ее назовут дополнительно. Но вы торопитесь.

* * *

Демократическая вольница способствовала появлению в России уникального явления: на президентских выборах избиратели не столько голосуют за достоинства нового кандидата, сколько выражают недоверие уже отсидевшему срок на троне предшественнику. Именно на волне такого протеста избирателей и всплыл к президентскому креслу Елкин Борис Иванович, политик беспринципный, недалекий, наделенный сполна одним качеством: ради собственного возвышения обещать избирателям златые горы, молочные реки и самые низкие цены в мире на самую дорогую водку.

Вознесясь над обществом и обштопав всех своих конкурентов, Елкин быстро понял: в кандидатов избиратели швыряют тухлыми яйцами и гнилыми помидорами. В неугодного президента могут швырнуть нечто более увесистое, например, противотанковую гранату. Поэтому одним из первых деяний президента стало учреждение корпуса личной стражи, которому в лучших демократических традициях он присвоил наименование «Службы охраны президента» – СОП. Во главе организации, сразу вознесшейся над остальными федеральными силовыми структурами – контрразведкой, разведкой, армией и органами внутренних дел, встал доверенный человек президента, его второе «я» генерал-майор Иван Афанасьевич Дружков.

С лицом овальным, широкоскулый, с ехидными узкими губами, с глазами проницательными и пройдошистыми, в зависимости от точки зрения его можно было назвать и честным служакой, и авантюристом. Особо сильно последнее качество подчеркивал его властный подбородок. А крепкая бычья шея к тому же свидетельствовала о незаурядных резервах физической силы генерала.

В воинском звании Дружков не преуспел, но должность начальника СОП давала ему возможность ощущать себя выше всех многозвездных генералов армии и внутренних войск, вместе взятых. Это его превосходство выражалось хотя бы в том, что при встречах не Дружков первым протягивал руку многозвездным, а они сами старались поймать и пожать раньше других его цепкие твердые пальцы.

Ежедневно, ежечасно общаясь с президентом, Дружков быстро разобрался в том, что посвятил себя служению человеку мелочному, недалекому, но в то же время властолюбивому, упрямому и крайне мстительному. Ко всему его шеф был тугодумом, который не мог оценить и принять точку зрения советников, если она шла вразрез с тем, что втемяшилось в его голову ранее.

К тому же президент пил. И еще как. На водку он был крепок. Мог запросто высадить бутылку, вторую, не проявляя заметных признаков опьянения. В какой-то неожиданный момент его самоконтроль ослабевал, и очередная, самая малая рюмка, казалось бы, ничего не значащая для бугая, каким президент выглядел со стороны, враз сбивала его с ног. Он не шатался, не качался на ходу, не двигался пьяной походкой, а сразу падал, как подрубленное дерево, грохаясь огромным телом о землю, о пол – в зависимости от того, где его настигала отключка. Главное в таких случаях для охранников было не пропустить момент, когда сознание начинало выключаться. Протяни они руки к драгоценному телу чуть раньше, президент мог яростно рявкнуть: «Я что, на ногах не держусь?! Уберите руки, поганцы!» Слегка опоздаешь, падающую камнем тушу уже не удержишь. Ловкость подхвата считалась высшим достоинством тех, кто сопровождал президента по пятам.

В целях конспирации службы охраны всегда именуют своих подопечных кличками или номерами. Конечно, властителю во всем и всегда быть Первым или Хозяином, но если идти навстречу такому желанию, то вся конспирация летела бы к чертовой матери. Говорят, что в царской охранке император Николай Второй проходил под седьмым номером. Это больно задевало императорское самолюбие, но царь вынужден был терпеть. Когда Чехов написал знаменитую фразу в книге жалоб: «Хоть ты и седьмой, а дурак», знавшие истинную причину люди перемигивались и посмеивались. А предмет насмешки вынужден был хранить молчание.

Над тем, как назвать президента, Дружков немало поломал голову. Шеф был крайне обидчив и рассматривал любую неосторожную фразу как скрытый выпад против своей персоны.

После долгих раздумий и примерок остановились на псевдониме Бизон. Недавно кто-то из завистников капнул шефу, как его называют в охране. Капнул и промахнулся. В подпитии шеф терял нюх.

– А вы что, – сказал он с улыбкой, – могли бы назвать меня Телком?

В этом случае вся суть политики: стараться заранее угадать, где найдешь, где потеряешь, и на все заранее иметь правдоподобный ответ.

* * *

Дружков оглядел свой кабинет – одну из главнейших крепостей. Бизона в мире окружавшей его вражды, зависти, коварства.

На столе мелодично тренькнул телефон прямой связи. Выход на этот аппарат имели немногие, в первую очередь, конечно, сам президент.

– Слушаю, – сняв трубку, настороженно произнес Дружков.

– Здравствуйте, Иван Афанасьевич, – голос звонившего звучал вкрадчиво, почти ласково, даже, если уточнять, с нотками заискивания. Звонил Сергей Пилатов, начальник бюрократического президентского аппарата. Его Дружков узнал сразу. – Хотел бы поговорить с вами.

– Я загляну, – сказал Дружков, проверяя, насколько серьезны намерения одного из наиболее сильных людей в окружении президента, чье влияние насколько велико, настолько же тайно.