Текст книги "Переворот (сборник)"

Автор книги: Александр Щелоков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 29 страниц)

– Все будет сделано как надо, – сказал Шах, смиряясь, хотя внутри все кипело в бессильной злобе. Откровенное превосходство над ним, которое кафиры высказывали без стеснения каждым жестом и каждым словом, больно било по самолюбию. Сколько он сделал для того, чтобы ощущать себя вольным и независимым. Сколько препятствий убрал с пути, сколько людей смел с земли, когда видел в них угрозу собственной власти, своему растущему величию. И вот выясняется, что все его достижения зыбки и призрачны. Он, амер э лева – командир бригады, который держит в кулаке всю округу, оказывается, обязан подчиняться не только тем, кто его поддерживает оружием и деньгами, но и тем, кто всякий раз приходит сюда к нему с чужой стороны. Значит, это правда, что собака раба должна смирять нрав не только перед своим хозяином, но и перед господами его. Сейчас бы взять и порубить всех этих фаренги, как мастера плова рубят морковку – зардак, прежде чем бросить ее в котел. Порубить бы, да нельзя!

Шах ясно понимал свое бессилие. Понимал, свирепел, но знал – ничего не поделаешь. Те, кто послал сюда этих проклятых ангризи, слишком сильны и влиятельны. Попробуй он воспротивься им, и его раздавят в одночасье, а прах развеют по ветру. Жар безысходной злобы плеснул в лицо, когда он вспомнил, как туран Сулейман напомнил ему слова Гилани: «Осел, сын осла». О аллах! Осел, сын осла! Будь проклят этот Гилани, пожиратель трупов! Будь проклят! И тем не менее не подчиниться ему нельзя.

– Что интересует гостей? – усилием воли подавив злые мысли, спросил Шах Амануллу.

– В первую очередь путь, по которому отсюда надо идти к Маману.

Шах обстоятельно – ему вдруг и самому стало доставлять удовольствие то, как хорошо он знает дорогу, как помнит самые сложные места на маршруте, – описывал все, что группа могла встретить в пути.

– Как мы пересечем долину? – поинтересовался Роджерс, обеспокоенный тем, не обнаружат ли их красные на ровной поверхности.

– Мы минуем открытые места по кяризам, – пояснил Шах.

– Что это?

– Кяризы, – ответил Аманулла, – это подземные каналы. Великое чудо Азии. Люди обычно удивляются тому, что над землей. Их восхищают минареты и купола мечетей, орнамент дворцовых росписей. И очень редко кто может оценить гениальность простого, но малозаметного сооружения.

Роджерс с нетерпением ждал, когда иссякнут восторги и последует нужная для дела информация. Однако все свидетельствовало, что кладезь эмоций Амануллы сам по себе не оскудеет. И тогда Роджерс прервал переводчика.

– Господин Аманулла, – сказал он сухо, – я оценю простоту гениального, но мне нужны точные данные. Назовите их.

Аманулла, прерванный на полуслове, на какое-то мгновение утратил дар речи и замер с открытым ртом. Потом растерянно заморгал, не зная, что ответить. Инженерные особенности местных кяризов ему не были известны.

– Спросите амера Шаха, – сдерживая злость, сказал Роджерс. Ему уже порядком надоела эта азиатская бестолковщина, когда дело, на решение которого требовалась одна минута, растягивалось на часы болтовни вокруг него. – Спросите амера, насколько безопасна система кяризов для движения. Какова глубина залегания туннелей, их высота. Какие выходы есть наружу и как часто они встречаются. Только потом я смогу оценить их качество.

Шах подробно, со знанием дела рассказал специалистам о системе кяризов. Оказалось, что подземные туннели, вырытые в глинистом грунте долины, буквально пересекали ее сложной кровеносной сетью во всех направлениях. Безвестные мастера – остады – довольно примитивными инструментами вгрызались в пласты грунта, по которым затем, журча и не испаряясь, вода несла жизнь выжженным солнцем полям.

Леблан, внимательно слушавший объяснения амера, вдруг поймал себя на том, что отвлекся.

Роджерс тем временем с дотошностью инженера-гидростроителя выспрашивал об особенностях водоносной системы «зеленки». И никто из присутствовавших даже не удивился, что мирное творение удивительно талантливых, трудолюбивых рук другие люди рассматривали только как средство, дающее возможность незаметно напасть на третьих.

Война извращает восприятие человеком мира, меняет и его отношение ко всему, что существует вокруг. Канал, несущий воду полям, становится для солдата укрытием и препятствием одновременно. Ночь, дающая право на отдых от трудов праведных, делается временем, удобным для тайных вылазок и нападений.

Леблан неожиданно для себя вдруг осознал, что все его прошлое находится в непримиримом противоречии с созиданием, со всем, что благоустраивает, украшает и делает мир более удобным. Мост над рекой Уанги висел узорами стального кружева, соединяя два берега разорванной глубоким каньоном земли. Вместе с Мертвоголовым Леблан подрядился подорвать сооружение по найму для горнорудной компаний «Дип майнинг корпорейшн». Подряжаясь на диверсию, оба наемника нисколько не интересовались ни тем, для чего потребовалась такая акция, ни тем, что стояло за словом «мост», кроме его роли соединять берега.

Два «специалиста» от побережья океана продрались сквозь джунгли и вышли к мосту со стороны, с какой их меньше всего могли ожидать. Оба несли в вещевых мешках заряды взрывчатки, завернутые в пропитанную парафином бумагу. Трое суток, сидя в зарослях, они терпеливо наблюдали за охраной которая к своим обязанностям относилась довольно небрежно На четвертые сутки, посреди белого дня, когда черный губастый капрал ушел с поста и забрался в хижину из пальмовых листьев подремать, они спокойно заложили заряды под| фермы и, посыпав следы ядовитым порошком, ушли в джунгли. Через полчаса тяжелый взрыв прокатился по каньону. Узорчатые фермы дрогнули, надломились и рухнули с огромной высоты в ущелье.

Дело своих рук Леблан увидел лишь месяц спустя в журнале «Пари-матч». Заголовок, набранный крупными черными буквами, вещал: «Новый акт вандализма».

Из репортажа, прочитанного с интересом, Леблан узнал, что его руками уничтожено удивительное творение инженерного искусства – мост, созданный замечательным архитектором прошлого Алехандро Кастильосом. Тогда это не произвело особого впечатления на Француза. Он считал, что журналисты ради сенсации из любого пустяка могут раздуть мировой пожар. И все же Леблан никогда никому не признался бы в том, что причастен к уничтожению знаменитого виадука. Тайны наемников – под стать тайнам преступного мира мафии.

– Теперь подробнее о подземном ходе на гору, – предложил Роджерс и подал Шаху крупный снимок горы – вид с востока. – Где он здесь?

Шах принял снимок, взял зеленый фломастер, лежавший на бочке, и неумело провел на бумаге вертикальную черту.

– Вот так, – сказал он, довольный своим рисунком. Роджерс усмехнулся, подумав, что амер не часто берет письменные принадлежности в свои руки. Он прекрасно представлял по схемам, которые показывал Сингх, и место входа в туннель, и расположение вертикальной шахты в пространстве горы. Но ему все же хотелось проверить, насколько верны и точны его сведения.

– Попрошу, уважаемый генерал, поточнее. Взяв в руки лист бумаги, Роджерс одним движением нарисовал контур горы.

– В каком месте колодец?

Шах, не задумываясь, чиркнул пальцем по рисунку у самой высокой части Мамана. Роджерс нарисовал в указанном месте две параллельные линии.

– Так?

Шах отрицательно мотнул головой и что-то сказал.

– Он говорит, – перевел Аманулла, – ход кривой, коленчатый, идет вверх по ступеням.

– Сколько человек одновременно могут по нему пройти?

– Один человек с грузом, – ответил Шах. – Дыра довольно узкая. Но если лезть по одному, можно пропустить десять, сто человек. Сколько угодно.

Задав еще несколько вопросов, Роджерс убедился, что его представления о потайном ходе достаточно полны для того, чтобы принимать решение.

– Теперь, господа, слушайте, – сказал он. Все придвинулись к карте. – Начнем одновременно с двух сторон. С одной – шумно, с другой – в полной тишине. Важно взять гарнизон в треугольник. Ваша бригада, генерал, будет атаковать с подъема. Нужно побольше огня и шума на этом участке. Пусть Советы подтянут сюда все свои силы. А здесь, на юге, – Роджерс указал пальцем на место, где линии обозначали колодец, – мы будем сохранять молчание. До решающей минуты.

Аманулла добросовестно перевел. Шах, соглашаясь с планом, кивнул.

– Для основной работы, – продолжал Роджерс, – подтянем сорок человек. По пропускной способности прохода это возможно сделать быстро и тихо. Действовать будем в восемь пятерок. Вить будем с левой руки. Здесь…

Наемники склонились над планом района, вычерченном в крупном масштабе. Шах не соизволил даже пошевелиться. Он стоял чуть поодаль от стратегической бочки Роджерса и с интересом разглядывал ногти на левой руке. Роджерс поморщился, но ничего не сказал.

Твердо нажимая пальцем на бумагу, словно хотел стереть с нее что-то, он провел скругленную линию, показывая направление усилий.

– Здесь потребуется побольше пулеметов и гранатометов. Нужен шквал огня и четыре пятерки. Они вскроют Маман как консервную банку и отогнут крышку в сторону.

– Цифры о силах красных точны? – спросил Леблан. – Я не очень верю местным оценкам.

– Я тоже, мон шер, – ответил Роджерс. – Однако на этот раз все точно. На Мамане сидит обычная рота. Не из лучших. Полного состава по русскому штату. Плюс небольшой радиоцентр. На нем только команда обслуживания. Плюс команда по обслуживанию складов. Особой охраны сверх сил роты на горе нет.

– Месье, – сказал Курт насмешливо, – не будем пугаться. Договорились? Гориллы президента Нунури впечатляли больше. И ко всему, их была целая бригада. Но мы их уделали. Помнишь? Всех!

– Подожди, Курт, – остановил его Леблан. – Пусть все скажет Маэстро.

– Продолжаю. – Роджерс произнес это без повышения голоса. – Есть сведения, что рота на Мамане ослаблена. Две недели назад здесь сменили треть солдат на новых. Шах сам видел тех, что прибыли на пополнение. Юнцы. К тому же рота получила нового командира. Капитан. Скорее всего, зеленый. Выглядит молодо. Видимо, боевого опыта не имеет.

– Насчет боевого опыта, – сказал Леблан. – Кто-нибудь видел досье капитана?

– Видевшие этого офицера говорят, что на его униформе нет наград. Это кое о чем свидетельствует.

– Может быть, он. просто не носит их?

– Не смеши меня, Анри. Русские носят все, что можно навесить на свое обмундирование. Их генералы обшиты цветными ленточками, как куклы на ярмарке. Они это очень любят.

– Капитана можно не принимать во внимание, – подвел итог Курт. – Как говорят, если бог даст барана, то дьявол обязательно подарит нож, чтобы его прирезать.

– Оставь, Курт, – предупредил Леблан. – Учитывать надо все.

Шах что-то сказал Аманулле и тот перевел:

– Амер считает, что нового командира надо иметь в виду особо.

– Почему? – спросил Роджерс. – Есть причины?

– Старый, – заметил Шах многозначительно, – был просто солдат. Большое ружье. Он никогда не задавал людям вопросов и ничего не менял. Он стрелял, когда видел цель. Хорошо стрелял. Правда, поначалу стрелял, думал потом. Новый совсем другой. Он думает все время. И задает вопросы. Такой не очень хорош. Совсем не хорош. Ко всему, много видит.

– Что, – спросил Мертвоголовый с усмешкой, – старый был слеп?

Его раздражал этот азиат, о котором говорили столько лестного, но который казался ему теперь нерешительным и колеблющимся.

– Не каждый, кто имеет глаза, видит ими. – Шах отвечал спокойно, невозмутимо. – Истину познают умом, а не глазами.

– Вы мудрец, амер Шах, – сказал Роджерс язвительно. – Вам бы писать философские книги, а не командовать моджахедами.

– В битве глупость наказывается смертью, – ответил Шах свирепо. – Командир должен быть мудрецом. Иначе дня не проживешь.

Глаза его сверкнули.

– Я вас понял, амер, – сказал Роджерс и выждал, когда Аманулла переведет его слова Шаху. – Мы учтем, что у красных новый начальник.

– Видите, вы тоже становитесь мудрецом, – с той же долей язвительности ответил Шах, и Роджерс с раздражением подумал, что строптивость главаря, которого ему рекомендовали как человека надежного, ничего хорошего в действительности не сулила. Для подобных деликатных дел, которые в исполнении требуют компьютерной точности, выбираются люди послушные, готовые точно выполнять все, что им приказано, а не такие, что из-за амбиций или врожденной строптивости делают все наперекосяк: лишь бы утвердить свое право на самостоятельность. Но обострять отношения с главарем отряда сейчас, когда дело только начиналось, Роджерс не собирался. Он был тактик и стратег. Как бы ни вел себя Шах, главным было не показать ему, что тебя злят и раздражают его выходки. Зато потом, когда все будет сделано, найдется немало способов уплатить сполна сразу за все. Сам того не замечая, Роджерс про себя назвал Шаха словом «душман», прибавив к нему эпитет «вонючий».

Тем не менее он ничем своих чувств не выдал и голос его звучал спокойно, доверительно:

– Вот и хорошо. Я знал, что мы поймем друг друга. – Помолчал и добавил: – Джанрал.

Шах улыбнулся, открыв ровные белые зубы, но глаза его оставались холодными, настороженными. Медленно, певуче он произнес:

– Если бы люди знали, какое удовольствие ощущает горло нашей души, вкушая лакомство похвал, они бы всегда говорили только слова одобрения. Надеюсь, мы кончили разговоры, уважаемые?

– Нет, – ответил Роджерс. – Мы не кончили. В том, что генерал поведет войско на победу, у нас нет сомнения. Осталось посмотреть на само войско. Готово ли оно идти за генералом?

– Не беспокойтесь! – отрезал Шах. – Мои воины готовы. Они утолят жажду мечей кровью врагов аллаха, да будет имя его свято!

– Пусть ваши слова подтвердит учение.

Шах, уже покорившийся воле неверного, с безразличием махнул рукой.

– Делайте, что хотите! Я прикажу. Когда начнете? Роджерс взглянул на часы и ответил:

– Сейчас.

– Не уверен, насколько это нужно…

Спустя час сорок моджахедов – каждый был отобран самим Шахом – двинулись в горы. На каменистом плато, которое возвышалось над кишлаком, Мертвоголовый по указаниям Роджерса разметил камнями контуры сооружений, имевшихся на Мамане, – обрез яра, линии колючей проволоки, ограждавшей склады, квадрат радиолокационной станции, места расположения постов.

Отряд Шаха тянулся в гору в колонне по одному. Выбираясь на плато, моджахеды останавливались, сбивались в беспорядочную толпу.

– Вы видите, амер, – брезгливо спросил Роджерс. – Можно будет разместить на карнизе это стадо? – Он чуть было не добавил по привычке «стадо свиней», но осекся и произнес: – Стадо баранов? Или вы хотите подарить свое войско красным?

Шах сверкнул глазами, однако склонил голову. Он понимал, что этот наглый ангризи прав, предлагая отрепетировать операцию. Именно так и его в свое время учили на пакистанской стороне специалисты военного дела. В последующем сам старался заранее подготовить людей к предстоящему делу, но в этот раз внутреннее сопротивление воле фаренги возникло из-за упрямства. Тем не менее на своей ошибке настаивать не стоило: его сила – его аскары, и терять их по пустякам не стоило. Однако и взять на себя обязанность командовать воинством в игре Шах не пожелал.

– Что же, – сказал он и приложил руку к груди, – надеюсь, уважаемый, вы поможете стать баранам львами? Сказал, отошел в сторону и присел на камень.

– Дюпре, – сказал Роджерс по-французски, – приглядите одним глазом за главой туземцев.

Леблан понимающе кивнул. Наемники не доверяли Шаху и принимали меры безопасности.

Никто, кроме Амануллы, не заметил маневра, который предпринял Леблан, заняв удобную позицию против Шаха. Это произвело хорошее впечатление. Аманулла достаточно хорошо знал натуру Шаха и радовался, что с ним работают специалисты, достойные самого амера. Во всяком случае, имелись гарантии, что операция будет проведена четко.

Пользуясь услугами Амануллы, Роджерс разбил отряд на пятерки и долго рассказывал моджахедам, что и как делать, когда они окажутся на плато горы Маман. Затем десять раз подряд пятерки выходили в атаку на объекты. И с каждым разом их действия становились все более слаженными, быстрыми, осмысленными.

Шах, спокойно наблюдавший за учениями, по достоинству оценил квалификацию хареджи – иностранца. «Воистину говорят, – думал Шах, – курицу оценишь только на блюде. Наверное, потому и я не сразу понял силу этого кафира. Он на самом деле стоит денег. Будь такой мусульманином, как бы он пригодился для веры!»

8

Два дня Курков отсутствовал в роте. Его вызывал в штаб генерал Буслаев. Вместо себя капитан оставлял «на хозяйстве» командира взвода лейтенанта Лозу, энергичного, но увлекающегося офицера, уверенного в себе и не умевшего критически оценивать свои действия и решения.

Вертолет, разгоняя лопастями винта обрывки сухой полыни и мелкий песок, приземлился неподалеку от казармы, собранной из легких разборных модулей. Пригибая голову, Курков спустился на землю. Навстречу ему, придерживая рукой панаму, бежал Лоза.

Вертолетчики тут же убрали трап. Дверца в фюзеляже закрылась, и винтокрыл ушел в воздух.

– Товарищ капитан! – Глаза Лозы сияли радостью, и сам он с трудом скрывал улыбку. – За время вашего отсутствия рота отбила налет бандгруппы. Потерь нет. Личныйсостав действовал четко.

– Какой налет?! Откуда?

Курков не мог и даже не пытался скрывать раздражение. «Как малых детей, – думал он, – нельзя оставлять дома одних, чтобы они не нашкодничали, так и роту опасно оставлять на лейтенанта, если не хочешь по возвращении услыхать доклад с ЧП».

Он прекрасно понимал свою неправоту, но сознание того, что происшествие случилось именно в тот момент, когда он отсутствовал, раздражало и злило.

«Что это – случайность или намеренность? – мучительно гадал он. – Если сделано с умыслом, то кто вне гарнизона мог знать, что он оставил роту? Его отъезд был случайностью и даже для самого оказался внезапным».

А произошло в гарнизоне в отсутствие капитана вот что.

После полуночи один из часовых, занимавший позицию у кладбища на склоне Мамана, заметил подозрительное движение внизу за мостом. Он подал условный сигнал тревоги. Не производя шума, лейтенант Лоза поднял в ружье два взвода, и они скрытно заняли оборону. В приборы ночного видения был обнаружен отряд моджахедов в составе двадцати – двадцати пяти человек.

В час ночи моджахеды начали огневой налет: открыли стрельбу из автоматов и миномета. Стрельба велась беспорядочно. Шуму образовалось много, но решительных действий нападающие не предприняли.

Обозначив свое появление, вволю постреляв, моджахеды вдруг скрытно отошли и растаяли во тьме.

По команде Лозы, который не разрешил солдатам открывать огня до броска, оборона все время молчала. Лишь когда моджахеды стали отходить, им вслед кинули два мощных залпа. Утром у места, где располагались нападавшие, обнаружили массу стреляных гильз. Больше нападавшие ничего не оставили – ни следов людей, ни крови. Они отошли без всяких потерь. Не было потерь и у роты.

Тем не менее Курков нервничал и злился. Собрав офицеров, он пытался как можно точнее разобраться в случившемся, понять, что же произошло в его отсутствие на самом деле. Примитивное объяснение: налетели, создали много шума и отошли – его не устраивало. Лет пять или шесть назад он еще мог поверить в то, что кто-то поддался первому чувству и излил его в беспорядочном огневом налете на хорошо укрепленную, подготовленную к обороне позицию. Но сейчас, когда за спиной формирований моджахедов незримо, но твердо встали кадровые военные советники стран, поддерживавших афганскую оппозицию, такая самодеятельность стала невозможной. Здесь маячило что-то другое. А что именно? В этом и хотел разобраться Курков.

Раздражало капитана спокойствие и даже безразличие лейтенантов, которым не передавалось его чувство тревоги. Они вышли из перестрелки без потерь, и это вселяло в них чрезмерную уверенность.

– Как считаешь. Лоза, – спрашивал Курков, – что это было?

– На мой взгляд, – следовал спокойный и твердый ответ, – все однозначно. Обычный налет. Пустое дело.

– Вы уже здесь сколько?

– Год с небольшим, товарищ капитан.

– До этого такие налеты случались?

– Нет, ни разу не наносило.

– Почему?

– На наш пуп лезть – это авантюра.

– Верно мыслите. Почему же тогда ни с того ни с сего вдруг полезли?

– Дикая банда набежала. Решили пощупать.

– Дикая, говоришь? Не убеждает.

– Почему?

– Здесь район действий Шаха. Он свои удары строго координирует с загранцентром.

– Так я и сказал – банда была дикая. Где-то ее разбили, они и шли тут по случаю…

– Такие бы постарались пробежать мимо тише мыши. А эти налет начали. Почему? Что-то не вяжется с дикостью.

– Какая нам разница, в конце концов? – вступил в разговор лейтенант Краснов до того молчавший. – Они начали. Мы им вкололи. Они откатились.

– Какая разница, говоришь? А ты подумай.

– Думай не думай, – поддержал товарища Лоза, – мы им врезали. Это главный факт.

– Нет, Лоза. Главный факт не в этом. Нам сейчас куда важнее понять, почему был налет. Для чего? Вот и ответь мне убедительно.

– Ну, товарищ капитан, – засмеявшись, сказал Лоза, – нас в училище таким материям не обучали. Это уже политика. А для уважающего себя мотострельца главное в обороне устоять, в наступлении – пробиться. Над остальным пусть в штабе думают. Там полковники сидят… Почему, зачем – это их епархия. А нам какая разница? «Духи» шли, мы им поддали… Богу, как говорят, богово, а солдату – солдатское.

Курков с первого дня приглядывался к Лозе, ощущая одновременно легкую симпатию к нему и беспокойное чувство неудовольствия. Невысокий – всего метр семьдесят, с лицом, которое еще не потеряло приятной юношеской округлости, лейтенант Лоза любил стихи, хорошо знал специальность: метко стрелял, быстро соображал, умел работать с людьми. Тем не менее Куркова беспокоило отсутствие у Лозы здоровых сомнений, которые он сам постоянно испытывал и которые не давали ему спокойно спать.

Лоза, как казалось капитану, воспринимал действительность плоско, односторонне, не пытаясь взглянуть на события с той стороны, на которой находился противник.

– Лоза, – спрашивал капитан, – тебя устраивает эта позиция?

Он подводил лейтенанта к окопчику стационарного пункта стрельбы, выбитому с большими усилиями в каменной тверди, и ждал ответа.

– Отличный эспээс, – отвечал лейтенант без тени сомнения и колебаний. – Я сам выбирал это место.

– Лоза, – спрашивал капитан, – а вы хоть раз спускались туда, откуда возможно движение противника? Хотя бы метров на сто вниз,

– Нет, – отвечал лейтенант спокойно. – А зачем? Оттуда «духам» идти. Вот они и пусть примериваются. Нам отсюда все прекрасно видно. Удобная позиция.

– Лоза, – говорил капитан, – откуда в вас столько самодовольства?

– Почему самодовольства? – обижался лейтенант. – Есть же объективные вещи…

Такой же объективной вещью ему казался и вчерашний налет.

– Ладно, – сказал капитан, – в лоб вы не понимаете. Зайдем с фланга. Как вы действовали? Разобраться в этом вам хватит образования? Давайте посмотрим на себя со стороны.

– Давайте посмотрим со стороны, – согласился Лоза и улыбнулся скептически: вот, мол, неймется командиру.

– Вот и расскажите.

– Я уже рассказывал.

– А вы еще раз. Будто со стороны. Итак, на что бы вы обратили внимание?

– На что ни обращай, – сказал Краснов, – все в нашу пользу.

Капитан словно не обратил внимания на эти слова.

– Прежде всего, – начал Лоза, – у «духов» внезапности не получилось. Третий пост – рядовой Карыпкулов – усек их приближение задолго до подхода к зоне огня.

– Вот-вот, – заметил капитан. – Тут что-то есть. А что? Преднамеренность или ошибка? Ведь по условиям местности «духи» могли незамеченными подойти к зоне огня поближе. Они этим не воспользовались. Шли слишком демонстративно. Небрежно. Если это тактика, то к чему она? Зачем привлекать внимание, если готовишь налет серьезно?

– Скорее всего, небрежность, – Краснов уверенно поддерживал товарища. – Ведь уже решили: банда дикая. Местности не знают. Днем рекогносцировки не сделали…

– Слушайте, Краснов, – сказал капитан и иронически улыбнулся, – вы в торговле не работали? Там все нарушения стараются объяснить небрежностью. Уворуют товаров на сто тысяч, а объясняют небрежностью.

– Виноват, товарищ капитан, – столь же иронично согласился Краснов. – Будем считать, что выдали они себя намеренно. Но для чего? Чтобы их положили? Хорош расчет!

– А вы их положили? – спросил капитан. – Хоть одного? Огня было много. Это верно. Шумели. Стреляли. А потерь у «духов» нет. Это что? Случайность или результат их тактики?

Офицеры молчали.

– Лоза, как действовали вы?

– Получил оповещение с поста. По тревоге поднял два взвода. Они скрытно заняли позицию. Дали огонька по моей команде. Врезали…

– Допустим, врезали. Что из этого можно извлечь?

– Нам?

– Нет, «духам». Если предположить, что они за всем внимательно наблюдали.

– Просто поймут, что мы сработали оперативно, – Краснов упорно оборонял занятую лейтенантами позицию. – Не чикались ни минуты. И так будет всегда.

– Это верно, – согласился капитан. – Но, с другой стороны, им могло стать ясно, что по тревоге при нападении с фронта мы других участков не усиливаем. Пребываем, так сказать, в полном спокойствии за свой тыл.

– Ну, – возразил Лоза, – такой вывод делай не делай – он ничего не даст… Другие участки нам прикрыл аллах своим старанием.

– Тем более странно. Если деяния аллаха дошли до нас с вами, то о них знают «духи». Так почему же они полезли открыто? Это ведь заведомо дохлое дело. Идти в лоб с успехом – задача тугая. И все же они полезли. Почему? На кой ляд им это понадобилось?

Беспокойная мысль так крепко зацепила капитана, что, не находя ответа, который бы его удовлетворил, он не хотел оставлять дело недодуманным до конца.

– Товарищ капитан, – стоял на своем Лоза, – разве важна посылка? Важен результат.

– Одна удача вам уже и мир заслонила, – сказал Курков. – И думать ни над чем не хочется. Между прочим, как мне сказали соседи в кишлаке, одна палка дураков охаживает дважды. Мне бы на себе эту мудрость проверять не хотелось. Потому давайте думать.

– Что вас смущает? – стал сдавать позицию Краснов, в конце концов проникаясь заботами ротного. – Лично я ничего тревожного не заметил. Обычный налет.

– Обычный, говоришь? А в какой мере обычный? Такие здесь случаются раз в месяц или чаще? Видишь, уже одно то, что налет первый за долгое время, не позволяет считать его обычным.

– Я служил на Саланге, – сказал прапорщик Зозуля, плотный, краснолицый – ущипни за щеку, кровь брызнет, – там такой налет – семечки. Его бы даже в донесение не включили. Ну, подбежали, постреляли и смылись. Ни потерь, ни убытка. Так себе…

– А я бы, – сказал капитан, выслушав всех, – знаете для чего такой налет мог сделать? Если нас и «духов» поменять местами?

– Ну? – сказал Краснов.

– Баранки гну, лейтенант. Удивительно, как это училище не выбило из вас школярских привычек?

– Виноват, – извинился лейтенант угрюмо. – Только, если честно, не понимаю, что вас в этом случае беспокоит? Поделитесь, если что-то знаете.

– Я ничего не знаю. Ничего. Но размышляю. Если дело в случайности – наше счастье. А если оно не в случае? Тогда в чем? Допустим, что действия банды строго координированы. Что есть голова, которая замыслила нечто сложное. Можно понять, что именно?

– Разве поймешь? – спросил прапорщик Зозуля сочувственно. Рассуждения ротного казались ему чем-то вроде мудрствования лейтенантов, которые расставляли шахматы и, не трогая фигур, философствовали: «А если коня с с4 на е5? Нет, лучше на а2». И это в то время, когда без очков было видно, что конем пора рубить пешку, стоявшую на черном поле первой вертикали. Раз! – и срезал. Нечего чикаться!

– Понять можно, Сергей Сергеевич. К примеру, я бы такой налет запланировал, если бы желал успокоить гарнизон охраны. Видите, мол, как вы надежно сидите на пупке. Какие волки на вас бросились, а даже на дистанцию атаки не смогли выйти. Если так, то зачем им нас успокаивать? Не собираются ли пощупать всерьез? И не в лоб, а с других направлений? С тех, на которые мы ноль внимания.

– Почему ноль? – спросил Лоза обиженно. – Мы на все стороны поглядываем. Даже со стороны обрыва пост имеем. Вроде оттуда можно что-то сделать.

– А по-моему, – высказал мнение прапорщик, – очень уж сложный ход вы предположили, товарищ капитан. «Духи» проще работают. Без фокусов.

– Знаете, Зозуля, в чем наша беда? Ваша, моя, короче, наша общая?

– В чем?

– Грамотные мы очень. Так уж воспитаны, что ответ имеем еще до того, как нам вопрос задан. Судья начинает процесс, а сам порой уже знает, каким будет приговор. Ему сверху на ушко шепнули. Вызывали товарища на партийное бюро, а командир уже подсказал – надо наказать построже. И мы были убеждены, что именно так должно быть.

– Почему же так вышло? – спросил Лоза, хотя всем тоном показывал: уж он-то об этом знает.

– А очень просто. Мы отвыкли… Точнее, нас мытьем и катаньем отучили видеть факт, судить по факту. И самое главное, честно высказывать свое мнение. Не то, которое угодно начальству, а свое, собственное. Знаем правду, а долдоним вымысел.

– Например?

– Сколько раз ты слыхал, как наши политики в Москве с гордостью говорят, что мы уже сорок с лишком лет живем без войны?

– Много.

– А сам сколько воюешь? Два года? Так?

– Меньше.

– Все равно срок достаточный, чтобы отрешиться от политических формул. Они не для того, чтобы объяснять действительность, а рисовать ее такой, какой угодно начальству.

– В чем же моя формула? – спросил Лоза.

– Ты твердишь: с фронта мы неприступны. А с тыла? Лично меня этот вопрос всегда беспокоит. Без надежно прикрытого тыла – словно без штанов с голой задницей на людях.

– Образно, – согласился Лоза. – Очень впечатляет.

Зозуля одобрительно хмыкнул. Краснов улыбнулся, но ничего не сказал.

– Если ты заговорил об образности, то я представляю наше положение так будто мы лежим дыре под забором. Голова с одной стороны, ноги – с другой. Сам весь целый, сила есть, голова соображает, но если собака сзади насядет – пиши пропало.

– Мне не приходилось такого испытывать, – заметил Лоза. – Не могу судить.

– А мне приходилось, – сказал Курков. – В Ширгарме колонна втянулась в ущелье, а «духи» сзади ударили. Дорога узкая, развернуться возможности нет. Сам пробраться к хвосту не могу…

Лоза смотрел на капитана с изумлением. О том, что тот был на Ширгарме, он ничего не знал. Как же так? Обычно подчиненным положено знать о своих командирах даже больше, чем те знают сами о себе. А тут такой прокол! Плохо.

– Так вы уже на Афгане были раньше? – спросил с таким же изумлением Краснов.

– Два года, – ответил капитан, глядя на удивленное лицо лейтенанта. – Потом год в Союзе. И вот опять. Говорят – зов Афгана… Только не я сам его услышал, а кадровики в штабе округа. Приказ в зубы и вот…