Текст книги "Пришелец"
Автор книги: Александр Волков
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 33 страниц)
Нормана порой тоже доводило до приступов хандры однообразие гарнизонной жизни, и потому он с нетерпением ждал окончания строительства форта, чтобы отправиться в небольшую экспедицию с целью обследования окрестностей в пределах трех-четырехнедельного перехода. И потому взятые у шечтлей заложники пришлись ему как нельзя кстати. Как только утренняя трапеза была окончена, он разбудил мелодично похрапывающего на своем сундучке падре и знаками приказал Тинге принести глиняную плошку с бодрящим янтарным отваром, приготовленным из подсушенных листочков низкорослого местного кустарника. А когда несколько глотков терпкого, слегка вяжущего рот напитка привели заспанного Падре в чувство, Норман криком подозвал Свегга, отдыхающего на угловой башне после ночного караула, и велел ему привести одного из заложников. Воин удалился и вскоре вновь предстал перед командором, держа за локоть угрюмого, посеревшего за ночь узника.
Допрос начался по всей форме. После того как Свегг отпустил руку допрашиваемого и отступил на два шага, падре окунул в зев чернильницы свежеочиненное перо, занес на расправленный пергамент первый вопрос командора и приготовился, выслушав перевод Эрниха, записать ответ. Но заложник молчал, устремив неподвижный взгляд куда-то сквозь камышовую стенку за спиной падре. Командор повторил вопрос и коротко перемигнулся со Свеггом, после чего понятливый воин подступил к пленнику и твердым пальцем слегка ткнул его в шейную ямку между мочкой уха и напрягшимся мускулистым желваком на скуле. Шечтль вздрогнул, быстро мотнул головой, сверкнул золотыми подвесками и сухо щелкнул в пустом воздухе зачерненными углем зубами.
– Однако! – насмешливо воскликнул Свегг. – Кусается!..
– Может, связать его? – не сказал, а как бы вслух подумал Норман.
– Не надо, командор, – сказал Эрних, – такими методами вы от этих людей ничего не добьетесь…
– У тебя есть какие-то другие? – сухо спросил Норман.
– Пока не знаю, – ответил Эрних, – но я попробую… Позвольте!
С этими словами он подошел к шечтлю на расстояние вытянутой руки и устремил ясный неподвижный взгляд в его яростные, налитые кровью глаза. Через несколько мгновений пленник моргнул, стряхнув с длинных изогнутых ресниц сухую глиняную крошку, а затем как-то неприметно обмяк и, наверное, рухнул бы на землю, если бы подскочивший Свегг не подхватил его под руки.
– Однако! – сквозь зубы процедил Норман, подставляя расслабленному шечтлю свое плетеное кресло с высокой спинкой.
– Боюсь, что я немного не рассчитал, – пробормотал Эрних, склоняясь над распластанным в кресле пленником и вглядываясь в его помутневшие глаза, – впрочем, попробуем… Норман, повторите вопрос.
– Имя?
Эрних ладонями обхватил голову пленника, плотно прижал к его впалым вискам круглые золотые пластинки с изображением сияющего солнца и, пристально глядя в его затянутые пепельной пленкой глаза, медленно, по слогам, повторил вопрос. Шечтль слабо пошевелился, глубоко вздохнул и вдруг тихо и отчетливо заговорил, посвистывая сквозь зубы и редко моргая пыльными ресницами. Говорил он довольно долго, а когда замолк, падре, несколько ошалевший от мелодично посвистывающих нечленораздельных звуков, вновь ткнул в чернильницу высохший кончик пера и выжидательно уставился на Эрниха.
– Однако!.. – задумчиво произнес тот, почесывая в затылке.
– Довольно странное имя, – вполголоса заметил падре, приготовившись писать.
– Оставьте ваши глупые шутки, святой отец! – поморщился Эрних.
– Однако вы забываетесь, мой юный друг! – вскинулся падре.
– Простите, – сказал Эрних, – но все дело в том, что я немного не рассчитал и наш почтенный, хоть и невольный собеседник произнес не только свое нынешнее имя, но и все прочие, известные ему из племенных преданий, из заклинаний жрецов, из сочетаний узелков на священных шнурках, из клиновидных насечек и иных значков на каменных плитах, сосудах, глиняных табличках, идолах, вкопанных в землю вокруг Жертвенной Поляны… Самое удивительное, что при этом он ни разу не сбился и не повторился…
– Но как же все-таки зовут этого замечательного человека? – насмешливо поинтересовался Норман, вглядываясь в безмятежное лицо пленника, осененное каким-то отсутствующим выражением.
– А вот это мне так и не удалось выяснить, – растерянно развел руками Эрних, – единственное, что я сумел сделать за столь краткое время, – это отделить людские имена от имен богов…
– Ладно, оставим это! – нетерпеливо перебил Норман. – Плевать мне, в конце концов, и на его имя, и на имена всех его ближних и дальних родственников – главное то, что он вообще открывает рот…
– Н-да, это уже кое-что, – вздохнул Эрних.
– Тогда спроси его, в каком направлении нам нужно двигаться, чтобы выйти к местам, где они добывают свое золото? – сказал Норман.
– Попробую, командор, – сказал Эрних, опять наклоняясь к пленнику и переводя ему вопрос монотонным, как жужжание прялки, голосом.
И на этот раз ответ не заставил себя долго ждать, но сам по себе был столь долог и, по-видимому, обстоятелен, что даже Эрних не выдержал и пристальным взглядом остановил поток свистящего и щелкающего красноречия, извергаемого мутноглазым заложником.
– Ну что на этот раз? – нерешительно спросил Норман.
– Все, – ответил Эрних, растерянно разводя руками, – все тропы, вплоть до муравьиных, все виды и разновидности бабочек, мух, стрекоз, жучков, змей, ящериц и прочей живности, когда-либо попадавшейся ему на этих тропах, все травы, деревья, кустарники в округе с подробнейшим описанием каждого сучка и свисающей с него лианы… Когда он начал перечислять количество листьев и плодов на одной из ветвей, я еще терпел, но когда вслед за этим он стал описывать вид жилок на листьях, то на восьмом листе я решил, что с меня хватит… Впрочем, командор, если вы желаете, я могу продолжить.
– Нет-нет, довольно! – поспешно остановил его Норман. – Падре, вы согласны со мной?
– О да, разумеется, – рассеянно ответил священник, с любопытством разглядывая полусонного шечтля, – но какова память!.. И какой богатый словарь у этих дикарей – ведь такое подробное описание возможно лишь при таком уровне знаний языка, которым позавидовали бы и лучшие из наших писателей и проповедников!
– Все это, конечно, достойно всяческого изумления и восхищения, – сказал Норман, – но вам не кажется, падре, что за счет этой обстоятельности мы уклоняемся от главной цели нашего собеседования?
– Не могу с вами не согласиться, уважаемый командор, – ответил священник, почтительно склонив голову, – всему виной моя злосчастная любознательность, которая, впрочем, и привела меня в эти благословенные края!..
– При случае мы побеседуем и об этом, – сказал Норман, – но что нам делать сейчас?.. Эрних!..
– Я думаю, – ответил Эрних, глядя в полуприкрытые плавающие глаза шечтля, – что от этого человека мы уже ничего путного не добьемся…
– Увести его?
– Да, командор. И привести следующего!..
– Свегг!
– Слушаюсь! – мгновенно отозвался воин, услышав свое имя.
– Уведи этого невменяемого обратно в бункер! – скомандовал Норман, сопроводив словесный приказ поясняющим жестом.
– Нет, позвольте! – вступился Эрних. – Прежде надо привести его в чувство!
Он подошел к креслу, пальцами приподнял тяжелые веки погруженного в глубокий транс пленника и посмотрел в его затуманенные глаза долгим пристальным взглядом. Норман увидел, как с глаз шечтля спала лиловая поволока, как сузились в две колючие точки его огромные черные зрачки, и в следующее мгновение Свегг едва успел в прыжке перехватить вскинутую для удара ногу пленника. От сильного рывка шечтль потерял равновесие, упал лицом в землю и остался лежать, притиснутый коленом воина.
– Свегг, приведи следующего, – сказал Эрних, тыльной стороной ладони стирая со лба внезапно выступивший пот.
– Слушаюсь, Верховный! – с готовностью ответил воин, вставая с колен и помогая подняться поверженному пленнику.
Разговор со следующим заложником начался с того, что Эрних быстрым взглядом и легким толчком поверг его в кресло, сухо заскрипевшее под плотным мускулистым телом шечтля. Но после первого вопроса пленник вдруг широко открыл глаза, вскочил, пробил пяткой плетеную спинку кресла и, резко обернувшись к Свеггу, прыгнул на него, быстро и беспорядочно молотя по воздуху сжатыми кулаками. Воин едва успел отскочить в сторону, а когда обезумевший шечтль остановился и стал затравленно озираться в поисках врага, легко и точно стукнул его кулаком в позвоночник. Шечтль покачнулся, несколько раз судорожно глотнул воздух широко раскрытым ртом и как подкошенный упал на подставленные руки воина.
– Как бы не это… – растерянно пробормотал Свегг, опуская на землю бездыханное тело, – не того…
– Никак не могу рассчитать, – сказал Эрних, прикладывая ладонь к татуированной груди поверженного заложника, – одному много, другому мало…
Он несколько раз ритмично прижал и отпустил упругие ребра пленника, а когда тот вздохнул и судорожно дернул раскинутыми руками и ногами, передал его на попечение Свегга.
– Увести? – спросил воин, когда шечтль открыл глаза и приподнялся, упираясь руками в землю.
– Да, – вздохнул Эрних, – и приведи следующего!..
Третий заложник был высок, костляв и сутул, и потому Эрниху пришлось подступить к нему чуть ли не вплотную. Шечтль спокойно и без всякого удивления выдержал его взгляд, с достоинством опустился в подставленное Свеггом кресло, но после первого вопроса впал в такую глубокую задумчивость, как будто Эрних предложил ему тут же на месте разрешить одну из величайших загадок мироздания.
– Ну что ж, осталось еще двое, – сказал Норман, после того как Свегг увел погруженного в размышления шечтля.
– Я умею считать до пяти, – сказал Эрних.
– Может быть, попробуем по старинке, – сказал Норман, прочищая мундштук крепкой сухой соломиной, – иголочку под ноготь, горящий фитилек между пальчиками, ножку в сапожок, колючий венчик на лобик?.. Святой отец, не возражаете?
– Нет-нет! – решительно запротестовал падре. – Они заложники, а не преступники, и мы не вправе причинять им какое-либо зло!
– Но они язычники! – нашелся Норман.
– Да, язычники, – согласился падре, – но не еретики!
– Какая разница, святой отец?..
– Огромная: огрубевший сердцем еретик сознательно искажает образ Божий и отвращает свой взор от света истины, а язычник делает это вследствие неведения и наивных заблуждений…
– Да что вы говорите! – воскликнул Норман. – С каких это пор незнание закона освобождает виновного от ответственности?..
– Не передергивайте, Норман! – сурово прервал его падре. – Мы не в игорном притоне!
– Пока да, – согласился Норман, – но каких трудов мне это стоит!
– Я всегда отдавал вам должное, – сказал падре.
Пока они препирались, Свегг привел следующего пленника, на всякий случай связав ему руки.
– Святоши!.. Ханжи!.. – проворчал Норман, опустившись в кресло с проломленной спинкой и раскуривая прочищенную трубку.
– Я все-таки попробую еще раз, – сказал Эрних, – позволите, командор?
– Пробуй, – небрежно бросил Норман, – но если и этот у тебя отключится, то последним я займусь сам!
– Но это может значительно осложнить… – начал падре.
– Молчать! – оборвал его Норман. – Кесарю – кесарево, Богу – богово! Так?.. Я не ошибся?
– Нет, но…
– Никаких «но»! Считайте, что это – кесарево!..
Тем временем Эрних попросил у Нормана один из его перстней, подошел к заложнику и приложил два сложенных пальца к его покатому морщинистому лбу, украшенному вздутым трезубцем слегка пульсирующей вены. Пленник высоко поднял веки, скосил глаза к переносице, а когда Эрних отнял пальцы и сухо щелкнул ими в воздухе, перевел взгляд на блестящий перстень в его поднятой руке и замер, затаив дыхание и слегка приоткрыв рот. Эрних тихо и отчетливо попросил шечтля назвать свое имя.
– Ах Тупп Кхаббаль, – с достоинством ответил тот, не отводя чуть скошенных глаз от дымчатого топаза, оправленного в зернистый платиновый венчик.
– Пишите, падре, – сказал Эрних, – все пишите…
К обеду на краю сундучка лежали четыре мелко исписанных пергаментных свитка, а на камышовой стенке была растянута и прикреплена белая блуза Нормана, исчерченная дрожащими и расплывчатыми чернильными линиями.
– Спроси у него, – шептал Норман в самое ухо Эрниха, – сколько времени нам потребуется, чтобы достичь Золотой Излучины?
– Кха и-ин нти-а чш-ма… – переводил Эрних, перстнем указывая шечтлю точку на исполосованной блузе.
– У тук ки-на, – твердо отвечал пленник, позвякивая продетыми через губы кольцами.
– Семь кинов, – перевел Эрних.
– Н-да, – хмыкнул Норман, – хотел бы я знать, сколько это?
– Сейчас выясним, – сказал Эрних и опять заговорил на языке шечтлей, поворачивая топаз и любуясь его сверкающими гранями.
– Одиннадцать виналей, – перевел он, когда пленник замолк.
– Ну что ж, – вздохнул Норман, – это уже лучше, но все же я хотел бы уточнить…
– Попробуем, командор, не спешите, – прошептал Эрних, следя за хороводом мелких солнечных зайчиков на внутренней стороне камышовой крыши навеса.
На этот раз единицей измерения сделались туны и алавтуны, а когда Эрних попробовал вышелушить хоть какое-то рациональное зерно из этой загадочной метрической системы, из окольцованных уст шечтля безостановочно посыпались бакхумы, пиксуны, кинчильхомены и прочие мелодичные обозначения неведомых временных промежутков.
– Ты что-нибудь понял, Эрних? – с опаской спросил Норман, когда пленник умолк. – А вы, падре?
– Я понял, – сказал священник, задумчиво посыпая мелким струистым песком свежую чернильную строку, – что эти язычники обладают потрясающими математическими способностями и столь совершенной и высокоразвитой системой счисления, рядом с которой наши дроби, корни и логарифмы – такой же примитив, как детская считалочка: раз-два-три-четыре-пять – вышел зайчик погулять!
– Н-да! – хмыкнул Норман, – все это, конечно, весьма любопытно, но малоутешительно… Эрних, а ты не мог бы спросить у него, сколько тунов или киналей от форта до нашего корабля?
– Боюсь, что нет, – ответил Эрних, – ведь сейчас он не видит ничего, кроме сверкающих граней драгоценного камня. Он как бы спит наяву…
– А если разбудить его?
– Он замолчит.
– Малоутешительно, – пробормотал Норман, – к тому времени, когда с материка подоспеет помощь, я должен застолбить Золотую Излучину. Но для этого мне нужно знать не только то, что она существует где-то в верховьях реки, но и то, сколько времени мне понадобится, чтобы добраться до нее и вернуться в форт.
– Я понимаю, командор, – сказал Эрних, – но вряд ли Ах Тупп Кхаббаль сможет что-либо добавить к сказанному…
Услышав свое имя из уст Эрниха, пленник вдруг страшно заволновался, изящными движениями высвободил кисти рук из туго затянутой на его запястьях петли и стал легкими слепыми касаниями ощупывать губные, носовые и ушные кольца, отчего они трепетали и позванивали.
– Что с ним? – вполголоса спросил Норман.
– Проверяет, на месте ли его талисманы, – шепотом пояснил падре, – он услыхал свое имя, и теперь боится, как бы духи не причинили ему какой-нибудь вред…
– Дикарь, – буркнул Норман, – язычник, что с него возьмешь!
– Я тоже язычник, командор, – усмехнулся Эрних.
– Ты язычник?
– А кто же я, по-вашему?
– Я бы сам хотел это понять, – задумчиво произнес Норман, – но боюсь, что эта загадка мне не по зубам…
– Я не совсем понимаю, что вас тревожит, – сказал Эрних, – по-моему, вы хотели узнать расстояние до Золотой Излучины?
– Да, конечно, это само собой, – поспешно закивал головой Норман.
– В таком случае пусть Свегг приведет последнего заложника!
Последний шечтль вначале держался так же гордо и независимо, как и его предшественники. И лишь при виде исчирканной, растянутой на стенке блузы от его глаз и тонких крыльев носа волнами разбежались и пропали едва заметные морщинки. Но ни взгляд Эрниха, ни сверкающие грани топаза не оказали на шечтля ни малейшего действия; он так дерзко и вызывающе поглядывал по сторонам, словно требовал поклонения и поражался тому, что окружающие не спешат выразить ему свою покорность какими-либо знаками.
– Одно из двух, – негромко сказал Эрних, возвращая Норману перстень, – либо у меня уже не хватает сил, либо он успел каким-то образом подготовиться к такого рода допросу…
– Что же делать?
– Я подумаю…
Сказав это, Эрних по сходням поднялся на вал и неспешно направился в сторону угловой башни, поглядывая сквозь бойницы на дочерна загорелых землекопов, наполняющих рыжей глиной плетеные корзины. Дойдя до пушки, он распахнул ставни амбразуры и посмотрел туда, где в конце широкой просеки виднелась голубая гладь лагуны и стройные мачты неподвижно застывшего на воде корабля.
– Свегг, веди его сюда! – вдруг крикнул он. – Норман, падре, поднимайтесь, есть идея!
Когда все поднялись на башню и обступили пушку, Эрних подвел пленника к амбразуре и, указав пальцем в сторону корабля, стал что-то негромко говорить в его увешанное золотыми подвесками ухо. Шечтль удивленно посмотрел на него, но, подумав, кивком дал согласие.
– Норман! – сказал Эрних. – Зарядите пушку!
– Она заряжена, но…
– Прекрасно, – перебил его Эрних, – теперь наведите ствол на корабль и выстрелите так, чтобы ядро упало в воду у самого берега!
Норман молча повиновался, и через несколько мгновений страшный грохот выстрела как будто пробками забил уши поднявшихся на башню. Все вмиг заволокло кислым едким дымом, а когда он рассеялся, шечтль бросился к амбразуре и, увидев сверкающий столбик воды на месте падения ядра, яростно крикнул: «Куа-ту пик суль!»
– Недолет, – устало усмехнулся Эрних, – два пиксуля! Падре, для расчетов вам этого хватит?
– Полагаю, что да, – ответил священник, направляясь к сходням.
Весь остаток дня падре провел под своим навесом, то выстраивая столбики цифр на влажном разглаженном песке перед сундучком, то подходя к исчирканной чернилами блузе и приставляя к штрихам и волнистым линиям заостренные концы раздвоенной птичьей лопатки. Он не откликнулся даже на приглашение к дневной трапезе, удовлетворившись чашкой янтарного отвара и ломтем засохшей лепешки, принесенными и поставленными на сундучок заботливой Тингой. Наспех перекусив, падре камышовой метелкой смахнул крошки с выпуклой, обитой железными полосами крышки, установил на ней гладко стесанную топором плашку и растянул на ней ослепительно белый кусок шелка, прихватив его по краям мелкими медными гвоздиками. Затем он очинил свежее перо, укрепил чернильницу в круглой лузе на краю плашки и твердой рукой начертил в правом верхнем углу шелкового лоскута небольшой кружок с торчащими во все стороны черными лучами. К тому моменту, когда Эрних трижды ударил в медный колокол, возвещая о конце работы, весь лоскут был покрыт замысловатым чернильным узором из волнистых линий, стрелочек и жирных точек, обведенных аккуратными кружками.
За столом собрались все, кроме Люса и тех, кто ушел вместе с ним рыть канаву для того, чтобы провести воду из ручья в ров вокруг крепостной стены.
– Наверное, они не слышали колокола, – сказал Норман и, взяв из пирамиды первый попавшийся мушкет, выстрелил в синеющее вечернее небо.
– Может быть, они слишком далеко ушли, – сказал падре, когда вдали стихло раскатистое эхо выстрела.
– В таком случае пусть поднимут мост, – сказал Норман, – когда они подойдут, мы услышим и опустим его.
Но не успели заскрипеть валы подъемных лебедок, как в конце просеки показались темные человеческие фигурки, двигавшиеся к мосту какими-то вялыми, неуверенными шагами.
– Это они, – сказал Эрних, подойдя к воротам и вглядываясь в приближающиеся силуэты.
– Да, – сказал падре, – больше некому…
Первым на мостик ступил Дильс. Но при этом он подозрительно взглянул на широко распахнутые ворота и положил руку на роговую рукоятку широкого клинка, предназначенного для рубки лиан и мелкого лесного подроста. Наполовину вытащив клинок из деревянных ножен, воин обернулся к своим спутникам, пригнулся и сделал рукой короткий предостерегающий жест. Те послушно присели и даже прикрылись широкими веерами из восковых разлапистых листьев с твердыми черными черенками.
– Дильс! – негромко позвал Эрних. – Что с тобой?
– Что?!. – шепотом откликнулся воин. – Кто зовет меня?
И, выхватив из ножен тускло поблескивающий клинок, он резко выбросил его перед собой, словно поражая невидимого врага. Затем Дильс медленно повернул голову и сделал своим спутникам знак следовать за ним. Те чуть опустили глянцевые жилистые веера и осторожно, на корточках, гуськом последовали за предводителем, просунув между лиственными черенками вороненые стволы пистолетов.
– Что с ними? – ошеломленно прошептал Норман.
– Потом скажу, – отмахнулся падре, – закрывай ворота!
– А как же они? – воскликнул Эрних. – Мы ведь должны понять, что с ними случилось?
– Они сошли с ума! – зло выкрикнул священник. – Сами! По собственной воле!.. Закрывай!
Двое гардаров мгновенно бросились к воротам и стали толкать тяжелые скрипучие створки, испуганно поглядывая на осторожно ступающего по мостовым перекладинам Дильса.
– Нет-нет, позвольте! – остановил их Эрних. – Я попробую поговорить с ними…
– О чем? – перебил падре. – О том, где растет толстая матово-зеленая трава с красными цветами и коронованными морщинистыми коробочками?
– Какая трава?.. О чем вы, святой отец?
– К черту траву! Закрывай! – рявкнул Норман, не сводя глаз с приближающегося Дильса.
Эрних повернул голову и с ужасом увидел мрачный огонь безумия в темных, до предела расширенных зрачках воина. Дильс остановился на середине мостика, посмотрел перед собой упорным, немигающим взглядом, затем оглянулся на ползущих следом спутников и решительно взмахнул клинком, как бы призывая их к штурму ворот.
– Они там! – крикнул воин, указывая вперед острием клинка. – Бей их!
– Кто – они? – крикнул Эрних, но его возглас потонул в сухом дробном пистолетном залпе.
Одна пуля просвистела над головой Эрниха, а две с треском отрикошетили от верхней перекладины ворот и взбили два мелких фонтанчика пыли перед сапогами Нормана. Мостик окутало палевым облаком дыма, но к тому времени, когда он рассеялся, створки ворот уже сомкнулись и были тут же намертво схвачены двумя мощными брусьями, пропущенными сквозь кованые скобы.
– Да это просто черт знает что! – сквозь зубы процедил Норман, глядя, как мелко подрагивают плотно пригнанные плашки ворот под ударами мощных ног Дильса.
– Не волнуйтесь, командор, – вздохнул падре, – они все скоро успокоятся, уснут, и тогда мы откроем ворота и внесем их…
В этот миг снаружи раздался еще один нестройный залп, и по воротам хлестнула короткая свинцовая очередь.
– Как бы они сдуру не перестреляли друг друга, – мрачно проворчал Норман, – впрочем, это избавило бы меня от суровой необходимости примерного и собственноручного наказания кого-либо из этих мерзавцев!
– Поверьте, командор, они ни в чем не виноваты, – прошептал падре, подходя к воротам и с тревогой прислушиваясь к сухим щелчкам взводимых курков.
– Ах да, конечно! – возмущенно воскликнул Норман. – Они не знали, что этим кончится, и это незнание не только оправдывает их, но и освобождает от ответственности. Гениально, святой отец!
– Но ведь вы вчера вечером уже знали, – тихо произнес падре, пристально глядя на Нормана, – и тем не менее пришли и не просто пришли, а стали рыться в…
Очередной залп заглушил окончание его фразы.
– Третий, – мрачно сказал Норман, – утром они взяли с собой по семь зарядов, и за весь день я не слышал в лесу ни одного выстрела…
Опять страшный удар в ворота, ругань, тихий перезвон шомполов. После удара Дильса одна из плах слегка вышла из боковых пазов, и по ней пробежала кривая продольная трещина.
– Во, силища! – восторженно пробормотал один из гардаров, неприметно отступая к колючей мушкетной пирамиде.
– Скоро они там угомонятся, падре? – спросил Норман, глянув на трещину.
– Это зависит от дозы, – сказал падре, – и от принявшего ее организма, и если, скажем, Люс может уснуть после одной-двух трубок, то для того, чтобы усыпить Дильса, потребуется…
Новый удар вышиб из пазов расколотую плашку и образовал в створке ворот широкую щель с занозистыми расщепленными краями. Все отшатнулись, и лишь Норман быстро шагнул к воротам и припал к створке рядом со щелью, сжимая в руке пистолет.
– Не надо! – вскрикнула Тинга, бросаясь к воротам. – Там Бэрг!
Подбежав к Норману, девушка резким ударом в запястье вышибла пистолет из его руки и спиной заслонила расщепленную сквозную дыру в створке. В следующий миг Тинга вздрогнула от сильного толчка в спину и упала на землю лицом вниз. Все случилось так быстро, что пока один из гардаров успел выхватить из пирамиды тяжелый мушкет и взвести курок, из проломленного отверстия высунулся жилистый костистый кулак с зажатой курительной трубкой, и голос невидимого Дильса сухо прохрипел: «Дай!.. дай!..» Эрних, помогавший Тинге подняться с земли, мельком глянул на падре и увидел, как мгновенно посерело его морщинистое загорелое лицо. При этом священник не сводил глаз с огромного грубого чубука, вырезанного ножом из сухого корневища и направленного вперед, как пушечное жерло.
– Господи! – шептали его тонкие дрожащие губы. – Ну, помоги, ну сделай же что-нибудь!..
– Дать ему табаку? – негромко спросил Норман, поднимая пистолет и потирая ушибленное запястье.
– О, если бы только табаку! – взмолился священник. – Но он просит совсем другого…
– Дай!.. Дай!.. – глухо и монотонно хрипел Дильс, мерно ударяя в ворота свободной рукой.
– О дьявольское зелье! – воскликнул падре. – Будь проклят тот день, когда…
– Довольно, падре! – перебил Эрних. – Я, кажется, понял, в чем дело…
– Ты?!
– Я не столь наивен, как вы думаете, святой отец, – сказал Эрних, – давайте то, что он просит!.. Быстро!
Падре не заставил просить себя дважды, и через несколько мгновений на ладонь Эрниха лег тугой кожаный мешочек, перетянутый черной шелковой ленточкой.
– Норман, табак! – шепотом приказал он.
Получив внушительную щепотку пахучих золотистых волокон, Эрних выложил ее на ладонь, добавил внушительную дозу мелкого белого крошева из кожаного мешочка, смешал все это и стал быстро перетирать смесь между пальцами.
– Сейчас, Дильс, сейчас!.. – бормотал он, приближаясь к воротам и неприметно поплевывая в ладонь. – А теперь дай мне трубочку, и я сам набью ее тем, о чем ты просишь!..
Железные пальцы воина покорно разжались, Эрних вынул из них грубо вырезанную, едва обкуренную трубку и стал заправлять в нее рыжие, перебитые белыми крапинами волокна табака.
– Да не будет тебе никакой радости от этого зелья!.. – негромко приговаривал он, пальцем уминая смесь на дне внушительного чубука. – Да отвратишься ты от этой мерзости на веки вечные!.. Да проклянешь ты сатанинский соблазн, скрытый в соках этого невинного растения врагом рода человеческого!..
Когда слова кончались, Эрних склонялся к самому жерлу чубука и переходил на глухие невнятные восклицания, не обращая внимания на падре, который с необычайным интересом вслушивался в его неразборчивую речь.
Набив трубку до отказа, Эрних взял протянутое ему огниво, щелкнул кремнем, приложил затлевший конец трута к выпуклой табачной шапочке и, взяв в рот обкусанный роговой мундштук, несколько раз с силой втянул в себя воздух, выпуская из ноздрей лиловые ленты дыма.
– Дильс, все в порядке! – негромко сказал он, вкладывая трубку в жадно растопыренную пятерню.
Пальцы воина мгновенно сжались, плотно облепив чубук, и жилистый кулак исчез в овальном проломе, даже не почувствовав, что прихватил по пути парочку длинных заноз. Но как только из-за ворот донеслось удовлетворенное пыхтение Дильса, в щель тут же просунулся следующий сжимающий мундштук кулак. По глубокому шраму на запястье Эрних узнал руку Бэрга, вынул из его пальцев слегка обожженную по венчику чубука трубку, и в тот же момент Тинга мгновенным движением выхватила ее и отбросила в догорающий очаг, сложенный из массивных каменных глыб.
– Не волнуйся, милая, – усмехнулся Эрних, подходя к очагу и разгребая ладонью жаркие переливающиеся угли, – все будет хорошо…
Он отыскал трубку, стер с нее черные пятна нагара и, сосредоточенно бормоча и пришепетывая себе под нос, затолкал в чубук лохматую щепотку табачной смеси. Затем раскурил ее от вынутого из очага уголька и вложил в раскрытую протянутую ладонь. Ладонь мгновенно сжалась в кулак, а когда кулак исчез в занозистом проломе, Эрних быстро выглянул в щель и увидел, что трубка Дильса пошла по кругу, а сам воин сидит на мостике и, сорвав с головы широкий кожаный обруч, мучительно трет пальцами впалые височные ямы.
– Дильс, не делай этого больше, иначе ты умрешь! – беззвучно, одними губами прошептал Эрних, сосредоточенно глядя на воина.
Дильс тряхнул всклокоченной головой, поднял мутные глаза и уставился на ворота долгим бессмысленным взглядом. В этот миг Бэрг с блаженной улыбкой похлопал воина по плечу и передал ему свою дымящуюся трубку. Дильс с опаской принял ее и стал так тщательно разглядывать, словно видел этот предмет впервые в жизни. И вдруг до него как будто что-то дошло: мутный взгляд воина прояснился, ноздри хищно затрепетали, и в следующее мгновение толстый, грубо вырезанный из твердого корня чубук треснул и раскрошился в его пальцах наподобие пустого лесного ореха.
– Дильс! – негромко позвал Эрних.
Воин поднял голову и удивленно посмотрел на дыру в воротах.
– Зачем дыра? – спросил он, поворачивая голову к лесу. – Кто сделал? Напали?
– Да, – сказал Эрних, – было дело…
Он отступил от ворот и знаком велел двум гардарам вынуть из воротных скоб запирающие брусья. Те нерешительно оглянулись на Нормана и, увидев, что он кивком дает разрешение, принялись со скрипом вытаскивать из железных петель тяжелые, обтесанные с четырех сторон бревна. Когда створки медленно поползли в стороны, гардары отступили назад, разобрали мушкетную пирамиду и, выстроившись вокруг ворот широким полукольцом, приготовились к встрече. Но все опасения оказались напрасны. Дильс вошел в ворота спокойным скользящим шагом и, еще раз осмотрев пробитую им самим щель, удивленно покачал головой и вбросил клинок в деревянные ножны на поясе. Следом за ним, покачиваясь от усталости и оглядываясь на темнеющий за мостиком лес, потянулись остальные. Бэрг вошел в ворота последним и, решительным жестом заткнув за пояс пистолет, взялся за скобу и потянул на себя тяжелую скрипучую створку.
Ночь прошла спокойно, под мерный разноголосый лесной шум и редкий пересвист выставленных дозорных. Даже суетливый Люс спал как убитый, запрокинув в звездное небо опушенное редкой пепельной бородкой лицо и широко раскинув тонкие жилистые руки. Полога он не признавал, но гнус, как дневной, так и ночной, почему-то не лип к тощему телу пушкаря, обтянутому сухой, как пергамент, кожей.
