Текст книги "За свободу моей страны"
Автор книги: Александер Кент
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 17 страниц)
Она рассказывала ему о прогулках по скалам, о городских сплетнях, о том, как Роксби явно радовался своему рыцарскому званию, о своей кобыле Тамаре. Но она никогда не писала о войне.
За исключением одного раза. Она писала об уходе Неукротимого ,
как она ждала вместе с Тамарой, наблюдая, как мощный корабль расправляет паруса и направляется к Ла-Маншу.
Это было такое гордое зрелище, дорогой Ричард. Но я гордилась больше всех. Я не плакала, я не могла, я не могла позволить слезам скрыть эти драгоценные мгновения. Вот идет мой мужчина. Адмирал Англии, скала, на которую так долго полагались многие. Всего лишь человек, как ты однажды описал себя. Так типично для тебя, самый дорогой из людей, но это неправда. Ты ведешь, они следуют за тобой, и так будет до последнего выстрела в этой проклятой войне. Вчера вечером ты снова пришел ко мне, дорогой Ричард. Я позволила тебе прикоснуться ко мне, прежде чем ты ушел... И это еще не все: ее слова принесли ему пронзительный восторг и утешение, сделавшие другие заботы неважными.
Не потому ли он держался подальше от этого прекрасного дома, пока не пришли её письма, которые его поддерживали? Неужели я всё ещё так не уверена, хотя наша любовь выдержала даже самые суровые испытания?
Он подошёл к ближайшей двери и замер в полосах пыльного солнечного света. Хотя мебель была накрыта защитными чехлами, а ценные подсвечники и хрусталь убраны, он всё ещё видел её такой, какой она была. Когда он споткнулся, наполовину ослеплённый отражённым светом, и она протянула руку, чтобы поддержать его. Он не знал, что Кэтрин здесь, тогда как она выдержала известие о его прибытии, а эмоции и воспоминания об их романе были слишком сильны, чтобы не пробудиться вновь.
На другом конце террасы блеснул алый свет: мимо окон прошёл королевский морской пехотинец. Он был одним из немногих, кому было поручено присматривать за пустующим домом и следить за тем, чтобы ничего не пропало до прибытия следующего жильца из Англии. Сомервелл был отправлен сюда поселиться. Человек, которому доверял король, человек, уважаемый за свою прекрасную жену, и, возможно, за что-то ещё теми, кто его по-настоящему знал.
Вышел в внушительную приемную, а за ней – большая лестница, где он нашел ее ночью, когда занавески были задернуты.
кружились по комнатам, словно рваные паруса на порыве ветра. Она держала заряженный пистолет, спрятанный у бедра. Он никогда не забудет взгляд её прекрасных тёмных глаз, когда она узнала незваного гостя.
Она писала, что теряет свою служанку Софи, которая должна была выйти замуж за сына преуспевающего фермера неподалёку от Фэллоуфилда. Он подумал, неужели Олдэй всё ещё переживает из-за разлуки с Унис. Любовь, вечная любовь, была для него так нова и совершенно неожиданна.
Болито снова вышел на яркий свет, радуясь, что вернулся сюда. Возможно, ему удастся написать ей об этом так, чтобы не причинить ей боли. Он слабо улыбнулся, чувствуя, что она уже знает о его паломничестве сюда.
Он спустился по истертым каменным ступеням и остановился, чтобы оглянуться на дом. Окна были закрыты ставнями. Слепые. И всё же, как ни странно, у него было такое чувство, будто дом наблюдает за ним.
Эллдей сидел на кнехте у набережной, сдвинув шляпу на глаза. Он тут же встал и подал знак длинной зелёной барже, стоявшей в тени склада. Болито подумал, понимают ли новые члены экипажа баржи, как им повезло, что он за ними присматривает. Другие рулевые, пусть даже и младшего возраста, могли бы оставить их изнывать от жары, пока они не понадобятся, но этот здоровенный, неуклюжий матрос всегда заботился. Пока кто-нибудь ему не перечил. Тогда бы рухнули небеса.
Оллдей критически наблюдал за приближающейся баржей. Второго рулевого назначили его помощником, главным образом для надзора за её чисткой и общим обслуживанием. Он должен был помочь Оллдею, которого так часто беспокоила старая рана в груди. Болито отвёл взгляд. Выражение лица Оллдея, казалось, говорило о том, что этому человеку ещё предстоит долгий путь.
«С этим местом связано много воспоминаний, старый друг».
Олдэй задумчиво ответил: «Да, сэр, немало».
Болито импульсивно сказал: «Я знаю, что ты чувствуешь...
О доме. Но должен сказать, леди Кэтрин благодарна вам за то, что вы поехали со мной. И я тоже.
Это было похоже на уплывающее облако. Олдэй широко улыбнулся, и его тревожные мысли, казалось, улетучились вместе с улыбкой.
«Ну что ж, нам просто нужен капитан Адам, и мы будем готовы ко всему…» Его взгляд стал суровым, когда баржа слишком рано взмахнула веслами и с тошнотворным креном ударилась о кранцы. Не смутившись, Протеро, молодой четвёртый лейтенант, спрыгнул на берег и, церемонно приподняв шляпу, сказал: «К вашим услугам, сэр Ричард!»
За своим плечом Болито услышал, как Олдэй рыкнул на второго рулевого: «Мне всё равно, понимаешь? Даже если он чёртов офицер, ты отвечаешь за управление. Не обращайся с баржей как с тараном!»
Энергичная уверенность Протеро сменилась двумя яркими пятнами на его щеках. Он услышал каждое слово, как и предполагал Оллдей.
Болито устроился на корме и ждал, когда баржа отплывет от причала.
Он взглянул на Протеро и тихо сказал: «Если это хоть как-то утешит, однажды, когда я был мичманом, я столкнулся с баржей моего адмирала».
«О?» – облегчение отразилось на его лице. «О!»
После шума и суматохи, поднятых на борт, Болито отвёл Олдэя в сторону. «Капитан Тьяке и я сегодня вечером приглашены на ужин в кают-компанию. Возможно, это наш последний шанс на какое-то время».
«Я знаю об этом, сэр».
Болито скрыл улыбку. Как и многие другие, Олдэй, вероятно, считал абсурдным, что адмиралу и капитану корабля пришлось ждать приглашения, прежде чем войти в кают-компанию. Его отец отвергал это как традицию, часть мистицизма флота. Но куда всё это делось, когда экраны были сорваны, палубы расчищены от носа до кормы, и такая аристократичность утонула и затерялась в грохоте войны?
«Когда все будет готово, если у вас есть на это желание, ложитесь на корму и присоединяйтесь ко мне и капитану Тиакке для, как вы бы это назвали, «мокрой воды».
Эллдэй ухмыльнулся и подумал о новом рулевом капитана, Эли Фэйрбразере. День, когда его попросят выйти на воду, станет решающим.
Болито увидел Скарлетт, первого лейтенанта, ожидающую неподалеку.
«Мистер Скарлетт, чем я могу вам помочь?»
Скарлетт почти заикалась: «Сегодня вечером, сэр Ричард, я…»
«Мы не забыли. И я намерен развлечь всех наших капитанов, которые могут присутствовать, как только прибудет Анемон . Всегда полезно знать, кто командует кораблями, на которые вам, возможно, придётся положиться».
Скарлетт очнулся от своих тревожных мыслей. «В полдень был замечен парус, сэр Ричард».
Болито снова вспомнил, как «Гиперион» приближался со скоростью улитки, как Кэтрин столько раз описывала ему. Сегодня в распоряжении новичка было ещё меньше ветра.
Скарлетт взглянула на безжизненный вымпел на мачте. «Армейский наблюдательный пункт на Монкс-Хилл передал, что это может быть шхуна « Кельпи». Похоже, она должна прибыть». Он почувствовал вопрос в глазах Болито. «Почтовый пакет, сэр Ричард, с Бермуд». На его лице появилось странное выражение, печаль, подумал Болито. «До этого – Англия».
Болито отвернулся. Может быть, ещё одно письмо от Кэтрин? Может быть, новые указания от Адмиралтейства?
Бетюн мог передумать или получить приказ изменить своё решение. Он сам видел эти сомнения. Это было опасно, поскольку вопрос был деликатным. Американцев можно было спровоцировать на войну или уговорить отказаться от открытого конфликта. Ничего нельзя было добиться, сидя сложа руки и притворяясь, что конфронтация прекратится сама собой.
«Итак, давайте тогда об этом и поговорим», – сказал он.
Скарлетт все еще смотрела ему вслед, пока он шел на корму, в каюту.
Лейтенант Джордж Эвери кивнул морскому пехотинцу и подождал, пока Оззард откроет для него сетчатую дверь.
Большая каюта была освещена только двумя фонарями, а прямо за высокими кормовыми окнами можно было разглядеть несколько разбросанных береговых огней и серебристое отражение луны на тихо дышащей воде.
Он увидел своего адмирала, сидящего на скамье, его тяжелый расшитый золотом плащ был перекинут через руку Оззарда, рубашка расстегнута, и он потягивал рейнвейн из высокого стакана.
Болито сказал: «Садитесь».
Он видел, как Олдэй начал подниматься, чтобы поддержать лейтенанта, но передумал, увидев, как Эвери покачал головой. Болито он сказал: «Пусть всё будет как тогда во Фритауне, сэр Ричард. Сегодня здесь нет офицеров. Только солдаты».
Болито улыбнулся. Эвери был более откровенен, чем обычно; но на ужине в кают-компании было много вина и столько еды, что, учитывая температуру и неподвижный воздух между палубами, удивительно, как некоторые из них ещё не рухнули.
После первых неловких формальностей между преимущественно молодыми офицерами и их адмиралом, а также их грозным капитаном, всё успокоилось. В отличие от мяса из бочки, которое, когда повара его раскусили, стало твёрдым как камень, гостей ждал приятный сюрприз – неограниченный запас свежей жареной свинины. У капитана верфи на острове были свои свиньи, и он предложил мясо из собственной кладовой.
Помимо четырёх лейтенантов и двух офицеров Королевской морской пехоты, в кают-компании собрались корабельные специалисты. Айзек Йорк, штурман, казалось, обладал бесконечным запасом историй о странных портах, которые он посетил с тех пор, как вышел в море в возрасте восьми лет. Это была первая настоящая встреча Болито с корабельным хирургом, Филиппом Боклерком, молодым для своей профессии, с самыми светлыми глазами, которые Болито когда-либо видел. Почти прозрачными, как отполированное морем стекло.
Образованный, тихий человек, совсем не похожий на грубых и быстрых хирургов, мясников, как их называли; таких, как Джордж Минчин, который когда-то служил на «Гиперионе» и был на борту, когда старый корабль прекратил борьбу. С безумным взглядом, грубый и часто полупьяный ромом, он, тем не менее, спас в тот день немало жизней. И он не покидал корабль, пока не эвакуировали последнего раненого или тех, кто ещё не был безнадёжен.
Сейчас Минчин, должно быть, находится в Галифаксе, служа на большом фрегате «Валькирия», где Болито в последний раз его встречал.
Болито несколько раз ловил взгляд Боклерка, наблюдавшего за ним во время еды, всеобщего питья и, казалось бы, бесконечной череды тостов. Невозможно было, чтобы он мог что-то знать о своём глазе. Или всё-таки знал? Нет более закрытого общества, чем профессия врача. Но Боклерк с большим умом и интересом говорил о том, что может ждать его впереди, и, вероятно, пытался угадать, какова может быть его собственная роль. Было очень трудно представить его, подобно Минчину, в этом бушующем, кровавом аду на палубе кубрика, где отсеки для крыльев и конечностей были доверху заполнены окровавленными останками тех, кто был сражён в бою.
Приглашены были также три гардемарина, и один из них, гардемарин Дэвид Клю, должен был произнести тост за верность. Он сделал это тонким, дрожащим голосом. После этого капитан морской пехоты строго приказал ему выпить полный кубок бренди. По совпадению, это был двенадцатый день рождения гардемарина.
Самым тихим человеком в кают-компании был Джеймс Вини, кассир. Он не мог оторвать взгляд от капитана, сидевшего прямо напротив него. «Как загипнотизированный кролик», – подумал Болито. Тьяк не пошёл на корму выпить последний бокал и извинился, когда столовые начали убирать со стола, чтобы можно было достать карты и кости. Из вежливости никто не двинулся с места, пока не ушли почётные гости.
Тьякке, чье израненное лицо скрывалось в тени, сказал только: «Я хочу прочитать одну-две книги, прежде чем лягу спать».
Болито вспомнил нервозность казначея. Возможно, во многом это было связано с книгами.
Болито протянул руку и увидел внезапное удивление в этих ясных голубых глазах, которые так напомнили ему Томаса Херрика: «Спасибо, Джеймс».
«За что, сэр?» Тем не менее, его рукопожатие было крепким.
Болито тихо ответил: «Ты знаешь, за что. Я знаю, чего тебе стоил этот вечер. Но поверь мне, ты не пожалеешь об этом. И я тоже».
Оззард принес еще один стакан рейнвейна и поставил кубок с ромом почти в пределах досягаемости Олдэя: его тихий, упрямый способ показать, что он не слуга .
Они сидели молча, прислушиваясь к звукам корабля и тяжелым шагам вахтенного наверху.
Эйвери вдруг сказал: «В Англии листья скоро опадут». Потом покачал головой и поморщился. «Боже, как мне придётся платить за всё это вино утром!»
Болито коснулся медальона под рубашкой и увидел, как Эйвери взглянул на него, когда тот блеснул в свете фонаря. Возможно, каждый из них видел его по-своему. Мало кто мог представить, что он может быть таким, каким был, когда они с Кэтрин были вместе.
Скарлетт также приглашала Йовелла в гости, но он отказался и провел вечер в крошечной каюте, которая также служила ему кабинетом и местом для письма.
Оллдей заверил его, что Йовелл вполне доволен одиночеством. Он с некоторым весельем заметил: «Он читает Библию каждый вечер. Ещё многое предстоит усвоить!»
Сквозь открытый световой люк и кормовые окна доносился скрип вёсел. Стояла такая тишина, что, казалось, каждый звук разносился повсюду.
Затем раздался крик: «Лодка, эй!»
Эйвери выглядел удивлённым. «Кто находится на улице в такой час?» Он
Встал. «Я пойду и посмотрю, сэр». Он вдруг улыбнулся и показался молодым и расслабленным, каким, должно быть, был когда-то. «Возможно, не найдётся другого офицера, достаточно трезвого, чтобы справиться с этим!»
Весла зазвучали громче, ближе. Затем раздался ответ: «Гвардии офицер!»
Болито помассировал глаза. Он устал, но такие редкие моменты с друзьями нельзя было игнорировать.
Он подумал о Скарлетт, встревоженной и неуверенной в себе за едой. Неужели это было так важно для него? Он был хорошим офицером, и, наблюдая за тем, как он выполняет свои обязанности, Болито, возможно, подумал бы, что тот совершенно уверен в себе, и, возможно, думает только о следующем повышении. Однако он заметил, что ни он, ни Эвери не разговаривали друг с другом.
Эвери вернулся, неся водонепроницаемый конверт.
«Поверите ли, сэр, почтовая шхуна «Кельпи» всё-таки вошла в гавань в кромешной тьме. Сторожевой катер стоял наготове на всякий случай, – он протянул конверт. – «Кельпи» встретилась с Анемон. Она ждёт рассвета, прежде чем вернуться».
Болито сказал: «Очень мудро, учитывая, что гавань полна кораблей, а Адам – в окружении неопытных людей».
Он увидел, что Олдэй вопросительно смотрит на него.
Болито сказал: «Это от леди Кэтрин».
Холодная рука словно коснулась его, и он не смог оторваться. Он сразу узнал её почерк и увидел на конверте сургучную печать Адмиралтейства. Важнейший документ. Для личной переписки?
Эйвери встал. «Тогда я вас покину, сэр».
«Нет!» – удивился он резкости собственного голоса. Что со мной? «Оззард, пожалуйста, заряди очки». Даже Оззард замер, наблюдая и прислушиваясь.
«Прошу прощения», – Болито вскрыл конверт и развернул письмо.
Он вдруг остался совсем один, и ему навстречу устремилось только письмо и ее слова.
Мой дорогой Ричард,
Я бы отдал все, чтобы не писать этого письма, чтобы послать тебе новость, которая огорчит тебя так же, как и меня.
Должен сообщить вам, что маленький сын Вэла умер. Это был несчастный случай: он задохнулся в своей кроватке, прежде чем кто-либо успел ему помочь.
Болито отвернулся, чувствуя жжение в глазах, но не в силах скрыть его.
Он услышал, как Олдэй хрипло спросил: «В чем дело, сэр?»
Но Болито покачал головой и продолжил читать.
Остальные видели, как он сложил письмо и поднёс его к губам. Затем он заметил своих спутников. У него было такое чувство, будто он долгое время был вдали от них.
Оззард протянул ему стакан бренди и нервно покачал головой. «Всего лишь глоток, сэр».
«Спасибо». Он едва ощущал вкус. В детстве, до того, как поступить на флот, он часто гулял с матерью по этой тропе. К Тристанскому прыжку. Она была страшной даже днём, полной легенд и суеверий. Он снова почувствовал холодную руку на сердце и мысленным взором увидел, как она медленно падает, её длинные волосы развеваются, как водоросли, когда она поднимается на поверхность, её стройное тело разбивается об эти ужасные скалы. Он спросил, хотя голос его звучал не его: «Они видели Анемону, говоришь?»
Эвери решительно ответил: «Да, сэр. Находится примерно в пяти милях к юго-западу».
Болито встал и подошёл к двум мечам, висевшим на стойке. Адам, подумал он, Адам, Адам…
Как он мог ему это сказать? А как же Вэл, так гордившийся своим первенцем, которому однажды суждено было надеть королевскую форму?
Он коснулся старого фамильного меча. Что же было уготовано судьбой?
Он сказал: «Я не хочу об этом говорить». Он повернулся и посмотрел на
Каждый из них по очереди. Сгорбленная фигурка у люка кладовой; Эвери, снова вставший на ноги, с настороженным, неуверенным взглядом. Наконец он взглянул на Олдэя.
«Должен сообщить вам, что ребёнок контр-адмирала Кина мёртв». Он старался не думать о Кэтрин на берегу с телом мёртвой девочки на руках. «Вскоре после этого…»
Не было смысла говорить этим честным людям, что семья ничего не говорила и не делала, пока отец Кина не был найден в Лондоне. «Девушка, которую мы видели выходящей замуж за Вэла в Зенноре, покончила с собой». Он видел, как кулаки Олдэя сжимались и разжимались, когда он добавил: «В Тристанс-Лип».
Эвери сказал: «Контр-адмирал Кин будет в отчаянии, сэр».
Болито повернулся к нему, уже спокойный, зная, что нужно сделать. «Сделай что-нибудь для меня. Иди и проследи, чтобы в журнале сигналов была запись об утренней вахте. Как только «Анемон» окажется в зоне действия сигналов, я хочу, чтобы капитанский ремонт на борту был поднят. Затем подними немедленно, как только судно встанет на якорь».
Олдэй грубо предложил: «Я мог бы расчистить баржу и забрать его, сэр».
Болито уставился на него. «Нет, старый друг. Это личное дело, и мы можем держать его в тайне». Он сказал Эйвери: «Пожалуйста, сделай это. Увидимся завтра». Он помолчал. «Спасибо».
Оллдей хотел последовать за ним, но Болито сказал: «Подожди».
Эллдей тяжело опустился. Они были одни и слышали, как Оззард наводит порядок в своей кладовой.
«Ты знала… их чувства друг к другу».
Олдэй вздохнул: «Я видел их вместе».
«Не было никакой интриги, если вы это имеете в виду?»
Эллдей внимательно наблюдал за ним. Он так хорошо знал этого человека, но не мог найти слов, чтобы помочь ему сейчас, когда это было так необходимо.
Он сказал: «Не в том смысле, в каком мы это имеем в виду, сэр. Но любовь для меня в новинку, и я слышал, что она может быть благословением, а может быть и проклятием».
«И ты все это знал».
« Скорее, почувствовал».
«Никто не должен заподозрить. Капитан… Адам так много значит для меня».
«Знаю, сэр. Должно быть, для этой бедняжки это был совершенно другой мир», – он пожал плечами. «Они так хорошо смотрелись вместе, мне показалось».
Болито прошел мимо него, но остановился, положив руку на его массивное плечо.
«Проклятие, ты сказал?» Он вспомнил слова Кэтрин, крик души. Метка Сатаны.
Он тихо сказал: «Тогда пусть теперь они обретут мир».
Он все еще сидел у открытых кормовых окон, когда первые бледные лучи солнца озарили Английскую гавань.
В Корнуолле с течением времени воспоминания большинства людей, вероятно, размылись, в то время как в некоторых изолированных деревнях находились те, кто все еще размышлял о старых верованиях, проклятиях и морали, а также о мучениях тех, кто бросал им вызов.
Но этим утром всё ещё сохранялась видимость покоя. Он знал, что Эвери, находясь над ним на шканцах, тоже не спал и наблюдал, как « Анемона» Адама медленно скользит к своей якорной стоянке. Для него это всё ещё оставалось загадкой, тайной, которой он не имел чести поделиться, но он, должно быть, чувствовал, что ответ кроется во флагах, едва колышущихся на ветру.
Капитанский ремонт на борту. Немедленно.
Часть II: 1812
10. Обман
Капитан Джеймс Тайак стоял на верхушке трапа и ждал, пока его глаза привыкнут к утренней темноте. Этот момент никогда ему не надоедал. Тишина, потому что матросы ещё не были оповещены о начале нового дня, уединение – из-за тянущихся теней. И самое главное – уединение; это нелегко на военном корабле, даже для его капитана.
Скоро солнце изменит всё, простираясь от горизонта до горизонта, и всякое уединение исчезнет. Воды становится всё меньше; через несколько дней им придётся вернуться на Антигуа. Что же они там найдут? Новые приказы, новости из Англии, войну, тот другой мир?
Всё это не имело для Тьяке особого значения. « Неукротимый» был его главной заботой. Неделю за неделей он муштровал свою команду, пока не стало почти невозможно отличить опытных профессионалов от сухопутных. Учения по стрельбе из пушек и парусному спорту, но при этом оставалось время для простых удовольствий, которыми наслаждались моряки. Вдали от дома, это было всё, что удерживало их от проказ. Хорнпайпы и борьба на собачьих вахтах, и состязания мачт против мачт, чтобы выяснить, кто из них быстрее возьмёт рифы или наберёт больше парусов.
«Неукротимая» стала военным кораблем, который мог бы хорошо себя проявить, если бы его так называли.
Но больше всего ее беспокоили постоянные патрули, процедуры остановки и обыска даже нейтралов, чтобы предотвратить торговлю с
Французские порты и поиск дезертиров из королевского флота. Подветренная эскадра захватила несколько призов и вызволила множество таких дезертиров, в основном на американских торговых судах, пытавшихся обрести новую жизнь в том, что они считали демократическим раем. По сравнению с тяготами, которые им пришлось претерпеть под британским флагом в этой бесконечной войне, это, пожалуй, было так.
Первый лейтенант был вахтенным офицером и чувствовал его присутствие на противоположной стороне квартердека. Скарлетт уже привыкла к манерам Тайаке, к его ранним прогулкам по палубе, когда большинство капитанов с удовольствием оставили бы утреннюю вахту своим старшим лейтенантам.
Было всё ещё холодно, палубные ограждения были влажными от влаги. С рассветом всё изменится: от парусов и такелажа поднимется пар, словно пар, а смола в швах палубы будет прилипать к обуви и босым ногам.
Тьяке ясно представлял себе это, словно орёл-орёл, парящий высоко над синей водой, а корабли внизу, словно миниатюрные модели, выстроились неровной линией в ряд: « Неукротимая» в центре и два меньших фрегата – один по правому, другой по левому борту. Как только они обменяются первыми сигналами, их линия растянется и займёт правильную позицию. Наблюдатели на топах смогут видеть друг друга, и их общий обзор будет охватывать пространство около шестидесяти миль. Шпионам и небольшим торговым судам, готовым продать свою информацию кому угодно, Подветренная эскадра, патрулировавшая на севере вплоть до канадского порта Галифакс, станет хорошо известна. Защита или угроза: их присутствие можно было истолковать как угодно. Большой 42-пушечный фрегат «Валькирия» был старшим кораблём в Галифаксе, а остальные корабли могли действовать как вместе, так и независимо между двумя главными базами.
Тьякке вспомнил о бурных штормах, которые им пришлось пережить в Карибском море. Имея выбор, он предпочёл эти воды…
выдерживать суровые зимы Галифакса, когда такелаж мог разбухнуть в блоках и замерзнуть, из-за чего судно едва могло сделать поворот или убрать паруса.
Он рассматривал других капитанов, зная их теперь как личности. Необходимости этого его научил Болито. Предполагать, что знаешь мысли капитана только потому, что он капитан , могло быть столь же опасно, как любой ураган.
Все лиги, которые они прошли под парусом, в компании или поодиночке, покоряя океан. Он представлял себе зелёные поля Англии. Они пережили ещё одну зиму, вступили в новый год, и вот этот год уже наполовину прошёл. На дворе был июнь 1812 года, и если он будет таким же тяжёлым, как предыдущий, необходимо будет организовать капитальный ремонт.
Английская гавань на Антигуа была достаточной для ограниченного ремонта, но не для масштабной кампании. А если бы ещё и морской бой с более серьёзными повреждениями корпусов и такелажа… Он вздохнул. Когда флоту хоть чего-нибудь хватало?
Он отступил от перил и услышал, как первый лейтенант идет по сырому настилу.
«Доброе утро, мистер Скарлетт. Всё хорошо?»
«Есть, сэр. Ветер устойчивый, северо-восточный, северный. Курс на запад, северный. Предполагаемое местоположение – около 150 миль к северо-востоку от мыса Хайтянь».
Тьяке мрачно усмехнулся. «Ближе к этой проклятой стране я и мечтать не мог!»
Скарлетт спросила: «Какие распоряжения на утро, сэр?» Он замялся, когда Тьяке резко повернулся к нему. «Что случилось, сэр?»
Тьяке покачал головой. «Ничего». Но что-то было . Это было словно шестое чувство, которое он поначалу отказывался признавать, когда участвовал в патрулях по борьбе с рабством. Иногда это было предчувствие того, где может оказаться его добыча.
Он чувствовал это сейчас. Что-то должно было произойти сегодня. Он беспокойно бродил по палубе, уговаривая себя, что он дурак. Как в то утро, когда Адам Болито с энтузиазмом поднялся на борт в Антигуа.
в ответ на сигнал флагмана. Немедленно. Когда он покинул «Неукротимого» примерно час спустя, он шёл, словно человек, лицом к лицу столкнувшийся с ужасной судьбой.
Болито послал за ним и сообщил новость о жене контр-адмирала Кина и её гибели на корнуоллских скалах. На мгновение Тиак представил себе, что Болито когда-то испытывал к девушке некую нежность. Но тут же отбросил эту мысль, вспомнив Кэтрин Сомервелл, как она попала на борт в Фалмуте и как её за это любили моряки.
Что же тогда? В глубине души он знал, что их связь была более глубокой тайной, чем он когда-либо мог бы раскрыть. Но почему трагедия молодой женщины могла так глубоко их затронуть? Это случалось. Женщины и их дети часто умирали от лихорадки или других причин по пути к мужьям, во флот или в армию с её отдалёнными аванпостами и одинокими фортами. Даже карибские владения называли Островами Смерти. Здесь от лихорадки умирало, безусловно, больше солдат, чем от вражеского пули или штыка. Смерть была обычным делом. Возможно, они не могли поверить в слухи о самоубийстве.
Олдэй, конечно, знает, подумал он. Но когда дело касалось секретов, Олдэй был словно Гибралтарская скала.
Скарлетт снова присоединилась к нему: «Адмирал прибудет рано утром, сэр».
Тьяк кивнул. Ему хотелось встряхнуть Скарлетт. Хороший офицер, очень добросовестный, и пользовался на нижней палубе такой популярностью, какой только мог ожидать первый лейтенант.
Не будь робким со мной. Я же тебе уже говорил. Моя кровь может пролиться раньше твоей, и ты можешь оказаться у власти. Подумай об этом, парень. Поговори со мной. Поделись своими мыслями.
Он сказал: «Полагаю, он всегда был таким». Интересно, так ли это было? Или Болито тоже двигало какое-то предчувствие?
Теперь стало немного светлее. Бледный свет коснулся брам-стеньг, словно они парили по отдельности над темной массой рангоута и черного такелажа. Флаг Болито развевался, словно только что
проснулся, как и человек, которого он представлял. Боцман и горстка матросов проверяли шлюпки на ярусе, проверяли крепления люков, заливали масло в лампы компаса. Корабль оживает.
Вахтенный помощник капитана тихо сказал: «Адмирал идет, сэр».
«Спасибо, мистер Бриквуд». Тайк вспоминал начало, когда все эти люди были ему незнакомы. Зная по собственному опыту, а позже и по примеру Болито, как важно помнить имя каждого человека, а не только его лицо. На флоте у тебя было мало чего другого.
Вахтенный мичман, юноша по имени Дин, довольно громко произнес: «Половина пятого, сэр!»
Болито шел среди них, его гофрированная рубашка отчетливо выделялась на фоне палубы и темного моря за ней.
«Доброе утро, сэр Ричард».
Болито посмотрел в его сторону. «Точно, капитан Тайк». Он кивнул первому лейтенанту. «А вы, мистер Скарлетт? Ваши наблюдатели наверху?»
«Да, сэр», – он снова замялся: невозможно было понять, о чём он думает.
Болито потёр руки. «Из дымохода камбуза идёт отвратительный запах. Нужно постараться взять с собой побольше припасов, когда вернёмся в Английскую гавань. Свежие фрукты, если повезёт».
Тьяке спрятал улыбку. На мгновение Болито позволил себе снова стать капитаном, с капитанской заботой о каждом мужчине и мальчике на борту.
«Пойдем со мной, Джеймс». Вместе они начали мерить шагами квартердек. В тусклом свете их можно было принять за братьев.
Болито спросил: «Что беспокоит этого человека?»
Тьяке пожал плечами. «Он офицер, не лишенный некоторых прекрасных качеств, сэр, но…»
«Да, Джеймс, я часто сталкивался с препятствием!»
Он поднял глаза, когда первые слабые лучи солнца пробились сквозь просмолённый такелаж и осветили крепёжный грот-рей. Даже море приобрело насыщенный синий цвет, который казался ещё глубже, чем тысячи саженей, якобы покрывавших киля «Неукротимого » .
Тьякке смотрел на профиль Болито, с явным удовольствием наблюдая за новым рассветом. Несмотря на всю свою службу, он всё ещё мог подавлять и сдерживать свои внутренние тревоги, пусть даже только в этот момент дня.
Болито свернул в сторону, когда привычная вереница людей двинулась на корму, чтобы поговорить либо с первым лейтенантом, либо с капитаном. Когда матросы были накормлены, главная палуба превращалась в рынок, где профессиональные матросы работали со своими небольшими командами. Парусный мастер и его товарищи чинили и чинили снова и снова. Ничто не должно было пропадать зря, когда корабль находился в стольких сотнях миль от гавани. Плотник тоже со своей командой. Это был Эван Брейс, которого, как говорили, считали самым старым в эскадре. Он, конечно, выглядел соответственно. Но он всё ещё мог починить, а при необходимости и построить лодку, не хуже любого другого.
Болито услышал знакомый йоркширский голос. Джозеф Фоксхилл был бондарём, который встал рано утром, чтобы занять место на палубе и отмыть пустые бочки перед их новым наполнением.
Мичман прошёл под палубным ограждением, белые пятна на его воротнике ярко проглядывали сквозь удаляющиеся тени, и он болезненно вспомнил Адама. Он всегда думал о нём как о мичмане, о бойком, похожем на жеребёнка мальчике, который присоединился к его кораблю после смерти матери. Он вздохнул. Он никогда не забудет выражение тёмного лица Адама, когда тот рассказал ему о Зенории. Было жалко видеть его ошеломлённое недоверие. Словно трагедия, которую ты пытаешься скрыть, не произошла. Ты проснёшься, и это будет сон…
