Текст книги "За свободу моей страны"

Автор книги: Александер Кент

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 17 страниц)

Только она знала, какую боль причинило ему их расставание. И точно так же она понимала, что, войдя в его мир, пусть даже ненадолго, она оказала огромное влияние на всех мужчин, плывущих в неизведанное. Шесть дней пути от Фалмута, и уже пройдено тысяча миль. Этой ночью они пройдут Азорские острова и пересекут 40-ю параллель, двигаясь с юга на юго-запад, и дальше.

Он снова посмотрел на море, акулье-синее, с длинными рядами желтозубых бурунов. «Неукротимый» держался молодцом и сокрушал все препятствия с какой-то самонадеянностью, которую он редко видел прежде. Многие из новичков, неопытные в флоте и его жестоком безразличии, либо страдали морской болезнью, либо теряли сознание, когда качка на палубе заставала их врасплох и швыряла на неподатливые орудия или пиллерсы. Но они научатся; у них не было выбора. Болито заметил, что Тьяке всегда был на палубе во время учений, а при резкой смене галса марсовые матросы роились наверху, оставляя сухопутным матросам и морским пехотинцам управлять брасами и управлять огромными реями, пока ветер ревел вокруг них.

Он слышал, как Скарлетт крикнула после особенно интенсивных учений на батарее левого борта: «В этот раз лучше, сэр!»

И резкий ответ Тайаке: «Этого недостаточно, мистер Скарлетт! На подготовку к бою ушло двенадцать минут. Я хочу, чтобы всё было сделано за восемь!»

Шесть дней. Как же это отличается от тех времён, когда он так стремился схватиться с врагом, с любым врагом, которого укажет их светлость.

Он вдруг вспомнил момент, когда «Неукротимая» обогнула мыс, чтобы найти открытую воду в Ла-Манше. Кэтрин ничего не сказала о своих планах, но он знал, что она наблюдает за ним. Он схватил телескоп со стойки и осторожно установил его, пока корабль сильно накренился под ветром с берега.

Ниже точки, где скалы обрывались к скалам и

Крошечные пляжи тогда были покрыты приливом. Она была там, её волосы развевались на ветру, она держала Тамару за уздечку, пока наводила маленький бинокль на медленно движущийся корабль. Она бы видела, как «Неукротимый» оживал, как паруса освобождались от каждой реи и натягивались так, что они вздувались, словно стальные брони. Она бы всё это видела, наблюдала бы за брызгами, вздымающимися под рычащим львом, пока «Неукротимый» уносил её мужчину прочь, за пределы досягаемости, отрезанные друг от друга. По-своему она подала пример морякам Тьяке, наблюдавшим за ним. Показала, что понимает их чувства и разделяет ту же боль разлуки.

Затем земля выскользнула наружу, и Болито передал телескоп мичману, уставившемуся на него.

Он увидел благоговейный трепет мальчика и тихо сказал: «Да, мистер Арлингтон, запомните это хорошенько. Другая цена войны».

Мичман ничего не понял. Но, должно быть, в кают-компании подняли интересную историю о том, как адмирал доверился ему.

Оззард постучал в дверь и бесшумно вошёл. «Можно мне подать ужин к семи склянкам, сэр?»

«Спасибо. Да». Пересекая первый мост. Сегодня вечером он собирался поужинать с Тайке и Эйвери.

Он оглядел каюту. По крайней мере, здесь была знакомая мебель: буфет из красного дерева и обеденный стол, время от времени подёргивающиеся за свои крепления, когда румпель особенно резко дёргался. Прекрасный винный холодильник Кейт; а дальше, в меньшем спальном отсеке, он едва разглядел два новых комода и зеркало, которые Кэтрин настояла купить для него.

Оззард стоял в своей обычной сгорбленной позе, засунув руки в фартук, словно кроты. Казалось, он чувствовал себя не в своей тарелке, но в последнее время это было обычным делом. Как и в случае с Оллдеем, Болито предложил ему свободу, чтобы он мог остаться в безопасности в доме в Фалмуте. Но Оззард всегда отказывался, видимо, решив оставаться его верным слугой столько, сколько потребуется. Не то чтобы он…

Он любил море; он открыто боялся, когда их призывали на битву. Как будто он служил не из чувства долга или прямой преданности, а в качестве своего рода покаяния.

Он услышал крик часового: «Капитан, сэр!»

Вошел Тьяке, его худое тело располагалось под углом к крутому склону палубы.

«Надеюсь, я вас не побеспокоил, сэр?»

Болито жестом указал ему на стул. «Конечно, нет. Что-то не так?»

Тьяке оглядел каюту, словно увидел её впервые. «Не могу сказать точно, сэр».

Болито дал ему время собраться с мыслями. «Ты провёл на палубе большую часть дня, Джеймс. Не выпьешь ли со мной по стаканчику?»

Тьяке, казалось, собирался отказаться, но потом передумал и кивнул. Возможно, его удивило, что его назвали по имени.

«В полдень, сэр, когда наши юные джентльмены снимали солнце, один из них, Крейги, жаворонок. Хозяин послал его наверх, чтобы тот исправил свои манеры».

Он взял у Оззарда стакан коньяка и задумчиво его осмотрел. Болито наблюдал за ним. Снятие с мачты было достаточно распространённым наказанием, применяемым, чтобы усмирить мятеж мичмана. Он сам это перенёс. Для него это было хуже, чем для большинства, поскольку он всегда ненавидел высоту. То, как «Неукротимый» кренился на правом галсе, могло бы преподать урок кому угодно, но вряд ли это обеспокоило бы капитана настолько, чтобы отправить его на корму.

Тайк посмотрел на него и слегка улыбнулся. «Знаю, сэр. Мы все через это прошли». Улыбка исчезла. «Мистер Крейги не блистательный, но ему повезло с хорошим зрением». Он не заметил, или, по крайней мере, не заметил, проблеска эмоций на лице Болито. «На северо-востоке есть парус, сэр. Когда он сказал офицеру…

В этот момент стакан был поднят наверх. Это был парус, верно? – Он поднял кубок. – А корабль всё ещё там. Может, это и мелочь, но я подумал, что вам стоит знать.

Болито потёр подбородок. «И в том же духе?»

«Никогда не меняется, сэр».

«Что ты думаешь, Джеймс?»

Тьяке, казалось, был удивлён, что его об этом спросили. «Кто бы это ни был, он может принять нас за лайнер с нашей оснасткой». Он погладил подлокотник кресла. «Боже мой, какой сюрприз его ждёт, если эта дамочка на него нападёт!»

Будто услышал кого-то другого. Голос гордости. Как Тьяк говорил о своём Ларне.

«Как думаешь, мы сможем его поймать?»

Болито наблюдал за выражением лица Тьяке. Он рассчитывал, искал выводы. Странно, что они уже наделили неизвестное судно собственным характером.

«Мне понадобится ещё три дня, сэр. Затем, если погода продержится, мы должны будем попасть в северо-восточный пассат. Это даст нам возможность развернуться и перехватить его». Он помолчал, почти нерешительно. «Я знаю, что этот бриг быстрее любого, сэр, но я уже проделывал это с Ларном, когда какой-то хитрый работорговец пытался выведать наши намерения».

Болито осознал, что Тайк впервые упомянул о своей последней команде с тех пор, как «Неукротимый» поднял флаг на главной галере. «Что ты думаешь о людях, Джеймс? Они собираются в одну команду?»

Вместо ответа Тьяк встал. «С вашего разрешения, сэр?» Затем он открыл большой световой люк, и его волосы взъерошил внезапный ветерок. «Они стоят спокойно. Я усердно работал над ними изо дня в день с тех пор, как принял командование в Плимуте. Они могут ненавидеть меня, бояться, не знаю, кто именно, но я не должен позволять себе беспокоиться об этом. Хорошие люди и подонки бок о бок, приманки для висельников и маменькины сынки». Его губы смягчились, когда он сказал: «А теперь, сэр, выслушайте их».

Болито присоединился к нему под световым люком и взглянул на натянутый бизань-марсель высоко над ними.

Они пели. Свободные от вахты и бездельники, отдыхающие на палубе после долгого и тяжёлого дня. Это была одна из песен Дибдина, которую иногда пели трущобы, когда корабль поднимали на якорь перед швартовкой.

«Эта жизнь подобна бурному морю – будь то руль или непогода, будь то ветром или ветром, Корабль не будет ни стоять, ни опускаться, Но будет в страхе о каждую скалу, В страхе о каждую скалу».

Как будто Кэтрин была здесь, как тогда, в баркасе, когда она уговаривала Олдэя спеть, чтобы поднять им настроение, когда все, казалось, было потеряно.

Тьяке всё ещё наблюдал за ним, его глаза были очень голубыми и пристальными. Он сказал: «Ваша госпожа поняла, сэр». Он закрыл световой люк и вернул звучание хриплых голосов шуму моря и ветра. «Они вас не подведут».

Болито коснулся медальона, который она повесила ему на шею перед тем, как они расстались.

Я заберу его у тебя, когда ты снова придёшь ко мне как мой возлюбленный...

Он принял решение. «Ну и пусть, Джеймс. Когда дела пойдут хорошо, мы поймаем этого хитрого лиса и узнаем, что он задумал».

Тьяке взял шляпу. «Увидимся за ужином, сэр. Спасибо».

"За что?"

Тьяке пожал плечами. «Просто спасибо, сэр». И он ушёл.

Оззард вошел в каюту и без любопытства огляделся, пока Болито возвращался к люку и открывал его.

Они вас не подведут.

«Я тоже». Но пение прекратилось.

Капитан Адам Болито шагал по верфи, нахлобучив шляпу на лоб от порывистого ветра с залива. Он бросил взгляд мимо спешащих моряков и рабочих верфи на стену, где «Ларн» был пришвартован для завершения ремонта, и дальше, на сверкающее море, отражающее послеполуденное солнце, словно миллион сверкающих зеркал.

Отсюда «Неукротимая» сняла якорь и отправилась в Фалмут. В глубине души он понимал, что хотел бы подняться на борт до отплытия, чтобы пожелать Тьяке удачи, но условности удержали его. Хотя Тьяке был старше его, он всё ещё был гораздо младше по званию.

Он также понимал, что Тьяке мог неверно истолковать его визит или счесть его покровительственным. Лучше было предоставить ему самому найти свой путь и совершать собственные ошибки, без критики и благонамеренных советов. Адам очень восхищался Тьяке. Помимо дяди, он не встречал человека с большей силой характера и большей отвагой.

Он слегка улыбнулся. Болито, должно быть, тихонько поговорил с адмиралом порта за него. «Анемона» отчаянно нуждалась в людях; после битвы с каперами, смерти и увечья нанесли тяжёлый урон. Но когда она на этот раз покинет Плимут, её команда снова будет почти в полном составе. Болито, должно быть, попросил ещё людей. Пусть они и мерзавцы; многих иначе повесили бы или депортировали, но жёсткая дисциплина и справедливое обращение скоро всё изменят. Адам сам возьмётся тренировать этих крепких, несокрушимых мужчин. Они часто оказывались лучшими моряками, особенно те, кто никогда не знал ничего, кроме нищеты и угнетения. Он стиснул зубы. Но если они не откликались на обучение и пример, он изменял их другими способами.

Он подумал о трёх своих лейтенантах. Все они уже участвовали в боевых действиях, но только один служил на фрегате. Для Адама флот был разделён пополам. Были фрегаты, а были и всё остальное.

Уорент-офицеры были опытными, первоклассными моряками. Он снова подозревал, что дядя приложил руку к их приобретению. Но он никого из них не знал, как и свою другую роту. Возможно, так было лучше. Он подумал о друзьях, чья смерть на его глазах наступила в том последнем морском бою, о мичмане, которого он так надеялся на раннее повышение. Юноша умер у него на руках, его глаза смотрели на него, пока не стали неподвижными и неподвижными.

Да, лучше не сближаться. Он слишком часто видел горе дяди, когда дорогие ему друзья, которых он называл своей « счастливой горсткой» , погибали один за другим.

Кэтрин сейчас будет одна, ожидая и гадая, не смея надеяться, что все закончится быстро, и ее дядя снова сможет вернуться домой целым и невредимым.

Он зайдет в Фалмут и отдаст ей дань уважения, прежде чем забрать «Анемон» и присоединиться к новой эскадрилье на Антигуа.

Он нисколько не сомневался в предстоящей войне. Он никогда не забывал американского капитана Натана Бира, теперь уже коммодора его собственной эскадрильи. Впечатляющий человек, опасный противник.

Он увидел дом портового адмирала с башней и изящным позолоченным флюгером. Его визит был кратким, исключительно из вежливости, хотя избежать встречи с адмиралом, известным своим щедрым гостеприимством к молодым капитанам, проходившим через верфь, было бы непросто.

К дому как раз подъезжала карета, а две другие ждали неподалеку.

Адам нахмурился, пытаясь придумать какое-нибудь оправдание, которое позволило бы ему уйти.

Экипаж остановился, лошади громко затопали.

камни, когда морской пехотинец побежал открывать дверь и опускать ступеньку. Что-то упало на землю, и Адам поднял это.

«Простите, мэм. Вы это уронили».

Он смотрел мимо нее на сурового мужчину, который смотрел на него так, как будто тот был незваным гостем.

Зенория посмотрела ему прямо в глаза, и только пульсация на горле выдавала ее внешнее спокойствие.

«О, капитан Болито. Это сюрприз».

Адам ждал отпора, опасаясь, что она отвернётся. Он протянул руку, но она вместо этого положила свою на белую перчатку морпеха. «Ты знала, что я буду здесь?»

Он сказал: «Я этого не делал, клянусь».

Она слегка нахмурилась, словно предупреждая его. «Это мистер Петри из Лондона». Она повернулась к мужчине с острым лицом. «Позвольте представить капитана Адама Болито, корабля Его Британского Величества «Анемон».

Мужчина попытался улыбнуться. Это далось ему явно нелегко.

Зенория добавила: «Он юрист, капитан, и ему поручено завершить покупку подходящего дома для нас здесь, в Плимуте».

Её самообладание и уверенность в себе впечатляли и удивляли его, но когда она отвернулась от остальных, он увидел боль в её глазах. Болито назвал её девушкой с лунными глазами . Он с трудом сдержал свои эмоции.

По трапу поспешно спустился лейтенант с измученным видом. Вижу, вы представились друг другу… – Он покачал головой. – Я сегодня совсем растерялся, мэм. Мне следовало бы помнить, что ваш муж – большой друг сэра Ричарда Болито. – Он повернулся к Адаму. – Я собирался послать весточку на ваш корабль, капитан, пригласить вас на ужин с адмиралом. Но, видите ли, времени не было, сэр.

«Понимаю. Я сам когда-то был флаг-лейтенантом».

С облегчением лейтенант повел их вверх по лестнице, но замешкался.

когда он понял, что Адам не последовал его примеру.

Адам сказал: «Я не уверен. Я не хочу обидеть вашего адмирала после того, что он сделал для моего корабля…» Он снова посмотрел на неё. Ни презрения, ни обиды. Но что-то было. «Я не хочу вмешиваться».

Она быстро сказала: «С моей стороны, никто не посягает на вас. Приходите, капитан Болито. Я надеюсь увидеть леди Кэтрин, пока буду в Западной Англии…» Она помедлила: «Ещё раз».

Затем они оказались в просторной приёмной, украшенной огромными картинами морских сражений и памятными вещами в стеклянных витринах; в великолепном доме, где адмиралы жили долгие годы, но который так и не стал для них домом. Адмирал порта, невысокий, энергичный мужчина со старомодной косой, вприпрыжку поприветствовал их. Там же присутствовали ещё несколько офицеров и одинокий морской пехотинец в алом мундире. Были и женщины с безропотными лицами жён военнослужащих.

Адмирал взял Зенорию за руку, и Адам услышал, как он сказал: «Я слышал, ты покупаешь Боскавен-хаус, дорогая? Прекрасное старинное место – виды оттуда захватывают дух. И охота там хорошая».

Она ответила: «Отец контр-адмирала Кина предложил мистеру Петри заняться этим вопросом». Она взглянула на серьёзного Петри. «Он разбирается в таких вещах лучше меня».

должен знать человека из Города . Не стоит забивать этим голову твоей прелестной».

Она оглядела комнату, пока не нашла Адама, и ее взгляд словно говорил: « Помоги мне».

Ему вдруг стало очевидно. Как и дом в Хэмпшире и гнетущая доброта семьи Кин, никто даже не спросил её мнения.

Адмирал говорил всем присутствующим: «В следующем году я спущу флаг – это будет для меня более тихая должность в Адмиралтействе». Он коротко и лающе рассмеялся. «Думаю, Боскавен-хаус станет идеальной резиденцией для моего преемника, не так ли?»

Остальные рассмеялись и подняли бокалы.

Адам видел, как она нервно оглядывается по сторонам, представляя, как всё будет, когда Валентин Кин вернётся домой. Его отец не скрывал своего негодования по поводу того, что Кин предпочёл опасную жизнь на флоте власти и успеху в Городе. Как и не хотел, чтобы внук последовал примеру Кина в мир морей и кораблей.

Адам удивился, что не слышал ни слова об этом назначении. Он снова взглянул на её хрупкую фигурку. Словно маленькая девочка среди всех этих людей, которые знали и не хотели другой жизни. Потерянная. Полностью потерянная.

А вдруг кто-то знает или хотя бы заподозрит правду? Он подошёл к адмиралу, и вся осторожность испарилась, словно ветер с пробитого пулями паруса.

«Прошу прощения, сэр, но могу ли я показать жене контр-адмирала Кина ваш прекрасный сад?»

«Только веди себя хорошо, дружище! Знаю я молодых капитанов фрегатов!» Его лающий смех преследовал их до французских окон, выходящих на широкую террасу, украшенную большими вазонами с растениями.

Как только Адам смог говорить, он сказал: «Мне так жаль, Зенория, я правда не знал, что ты здесь». Она промолчала, и он продолжил, настойчиво: «Мой корабль отплывает через три дня. Тебе нечего меня бояться. Я причинил тебе зло… Я никогда этого не забуду. Я бы никогда не причинил тебе вреда, потому что…»

Её глаза затуманились. Он не смел даже подумать, что в них может быть доброта к нему. «Потому что?» Одно слово, произнесённое так нежно.

«У меня нет права».

Она положила руку ему на рукав. «Нам следует идти, но оставаться в поле зрения дома. По опыту леди Кэтрин я знаю, как жестоки те, кто не знает ничего, кроме зависти».

Они медленно шли вдоль стены, ее платье касалось потрескавшейся от соли травы, его меч ударял по бедру.

Затем она резко спросила: « Ты можешь представить меня среди всех этих умных, искушённых людей?» Она повернулась и посмотрела на него. «По правде говоря, Адам, ты можешь ?»

Он положил ей руку на плечо, и они пошли дальше. «Ты очаруешь их, как и меня». Он ждал, ожидая, что она отреагирует гневно, отвергнет его, как в Хэмпшире, в последний раз, когда он её видел.

Но она сказала: «Когда Вэл вернётся, он по праву будет ожидать, что я буду гордиться его достижениями, и я хочу оправдать его ожидания. Я горжусь им и никогда не забывала, чем я ему обязана».

Он сказал, прижимая её руку к своей: «А ты, русалочка, что, ничем не обязана? А вдруг другим не всё равно?»

Она взглянула на него. «Я знаю, что ты заботишься. Конечно, знаю. Я помню…»

«Что ты помнишь?» Она запнулась и отстранилась.

«Когда я нашла тебя в слезах, Адам, оплакивающим сэра Ричарда. И тогда…»

«Я любил тебя, Зенория. Я всегда буду любить тебя. Мне не нужен другой».

Она испуганно посмотрела на него. «Стой! Ты не должен так говорить!»

Они остановились у конца стены и долго смотрели друг на друга. Мимо них прошёл старый садовник с граблями; они его не видели и не слышали.

Адам тихо сказал: «Я не горжусь тем, кто я есть, Зенория. Но если бы я мог оторвать тебя от твоего мужа, человека, которого я люблю и которым восхищаюсь, я бы это сделал». Он видел её волнение, но не отпустил её. «Я бы не колебался».

«Пожалуйста, кто-нибудь идёт!»

Это был флаг-лейтенант. «Адмирал желает, чтобы вы присоединились к остальным на угощение. После этого будет концерт». Его взгляд блуждал между ними, но без всякого любопытства.

Адам предложил руку, и они медленно пошли обратно к дому.

«Мне уйти, Зенория?»

Она покачала головой, и её профиль вдруг стал очень решительным. «Нет. Говори мне о своём корабле – о чём угодно, понимаешь? Но больше не раскрывай своё сердце таким образом».

Он сказал: «У меня всё ещё есть твоя перчатка». Что-то, что он хотел сказать, чтобы сдержать свою потребность в ней.

«Сохрани его для меня», – её голос был хриплым. «Думай обо мне иногда, ладно?»

«Всегда. Я люблю тебя, Зенория». Они молча вернулись в дом.

Адмирал поднял брови. «Боже тебя помилуй, капитан Болито, я думал, ты её похитил!»

Она присела в реверансе, словно пытаясь скрыть румянец на щеках.

«Только русалочки могут это сделать, сэр!»

Их взгляды встретились через стол. Ничто уже не будет прежним.

8. Мечты

Фигуры, стоящие вокруг квартердека и сгруппированные возле большого двойного штурвала, по-прежнему казались лишь тенями, открытыми, но лишенными индивидуальности на фоне бледного настила.

Джон Оллдей ждал у сеток гамака, поглядывая на светлеющее небо. Скоро должен был наступить рассвет: редкие звёзды за брам-реями были тусклее, чем когда он смотрел в последний раз. Тогда, при свете дня, они узнают, верны ли были расчёты капитана и штурмана.

Вся команда корабля стояла наготове с тех пор, как

Ранний час. Всматривался в темноту, пытаясь вспомнить, кто где. Возможно, искал друзей, а может, высматривал боцмана, готового пустить в ход стартер на любого, кто медлил сдвинуться с места, когда поступил приказ.

Джеймс Тайак расхаживал взад-вперед по широкой квартердеке. Что, если дневной свет окажется неукротимым, ослеплённым океаном? Это будет неудачное начало для него в роли капитана, подумал Оллдей.

Он почувствовал ветер на шее и поежился. Он изменил направление, как и предсказывал Йорк. Корабль шёл в крутой бейдевинд, паруса трещали над головой, ветер стихал, пока бдительные рулевые не вернули судно под контроль.

Весь день слышал, как кто-то хрипло разговаривал с Эли Фейрбразером, командиром орудия, назначенным рулевым капитана. Он отошёл в более глубокую тень за сеткой. У него не было настроения разговаривать с этим человеком. Со временем тот мог бы оказаться хорошим матросом, но сейчас он был настолько ошеломлён своим неожиданным повышением, что не мог перестать говорить о нём.

Эллдэй снова взглянул в темноту. Теперь он видел часть вант и линней, а высоко наверху – хлопающее белое крыло, словно морская птица, запутавшаяся в снастях. Адмиральский флаг на грот-мачте.

Все эти годы, боль и опасность. Друзья и враги исчезли, растворились, словно дым на ветру. Служить с Болито было всем, чего он когда-либо хотел, в чём нуждался. За годы совместной жизни им обоим пришлось пережить немало тяжёлых испытаний, и Алдей разделил и лучшее, и худшее. Болито называл его своим дубом , и это имя много значило для Алдея. Оно давало ему чувство принадлежности, которым посчастливилось насладиться лишь немногим Джекам.

И вот они снова ушли. Он потёр грудь, где испанский клинок чуть не убил его. Вечная боль. Сэр Ричард с раненым глазом; дуб ему сейчас был нужен как никогда.

Он вздохнул. Но теперь появился Унис. С тех пор, как Неукротимый

Когда он уезжал из Фалмута, он думал о ней. За столь короткое время Унис стала ему так дорога, так дорога. Когда-то он, пожалуй, посмеялся бы над любой другой, кто бы признавался в такой привязанности. Теперь уже нет. Даже Оззард, который всегда придирался к большинству женщин, хранил молчание.

Расставание было тяжёлым. Фергюсон приехал в Фаллоуфилд на своей маленькой лошадке, чтобы забрать его. Они решили, что так будет лучше, чем прощаться в Фалмуте. Он не мог вынести мысли о том, чтобы оставить её, как всех тех женщин, которые порой часами, а то и днями, стояли, разглядывая какой-нибудь военный корабль в надежде хоть мельком увидеть своих любимых.

Он обнимал её очень нежно. С ней он всегда был нежен, оберегающ, старался не обидеть, а она уткнулась лицом в его синее пальто.

«Я не сломаюсь, Джон. Крепче обними меня, крепче, а потом поцелуй и уходи». Затем она подняла взгляд на его лицо, словно пытаясь уловить каждую деталь. «Я люблю тебя, Джон Олдэй. Ты принёс в мою жизнь мир и смысл».

Олдэй неловко сказал: «Мне нечего предложить, моя девочка. Но я вернусь, вот увидишь!»

«Я не прощу тебя, если ты не придёшь!» По её щекам текли слёзы, и она смахнула их, злясь на себя. «А теперь вали отсюда!» И она замешкалась, словно не зная, что делать.

«Что такое, девочка?»

Она ответила: «Я положила кое-что в твою сумку. Я не хочу, чтобы ты зависела от корабельных припасов».

Затем она встала на цыпочки и крепко поцеловала его в губы. «Я помолюсь за тебя, Джон».

Эллдей ухватился за край ловушки. Он знал, что она его не видит, хотя улыбалась и махала рукой. Её глаза были ослеплены слёзами.

Он оказался рядом с Фергюсоном, и ловушка сдвинулась.

прочь. Он оглянулся. Юнис смотрела на дорогу, а над её головой неустанно качалась вывеска гостиницы «Старый Гиперион».

Он думал, она собиралась ему что-то сказать. Когда лейтенант Эйвери прочтёт ему следующее письмо, возможно, она объяснит, что именно.

Фергюсон лишь сказал: «Тебе повезло, Джон».

Всю ночь слышались голоса неподалёку. Адмирал приближался.

Он услышал, как новый рулевой, Фейрбразер, воскликнул: «И мало того, капитан еще и называет меня по имени!»

Эллдей снова вздохнул. «Повезло»? Когда я смогу быть с Унисом? Он смотрел рядом в тёмную воду. Но на этот раз он не нашёл утешения в привычном мире.

Болито был в своем старом морском пальто, без гордых эполет, и без шляпы.

Он увидел рядом Олдэя и спросил: «Как дела сегодня, старый друг?»

Эллдэй взглянул на рулевого Тайаке. «Он зовёт меня по имени». Пусть кладёт это в трубку и курит! Он ответил: «Ну и ладно, сэр Ричард».

Болито нашёл Тайаке у палубного ограждения вместе с первым лейтенантом. Эллдей ничего не мог от него скрыть. Они были вместе слишком долго. Он скучал по Унис, первой настоящей любви, которую он когда-либо знал. Как я скучаю по тебе, Кейт.

Тьякке заметил: «Скоро узнаем, сэр». Он повернулся к первому лейтенанту. «Проверьте каждую мачту, мистер Скарлетт. Лейтенанты должны быть уверены в каждом матросе в своих дивизионах, когда мы подойдем, даже если это займет чуть больше времени. Я не хочу, чтобы корабль был в кандалах, и не хочу, чтобы кто-то упал за борт».

Скарлетт уже сделала это, но знала, что лучше не спорить и не объяснять. Продвигаясь по наветренному трапу, он взглянул вверх. Флаг и вымпел на мачте стали гораздо светлее. Он подумал о Тьяке и адмирале рядом с ним: такие разные,

и всё же не так уж сильно отличался. Он увидел Эвери с телескопом под мышкой. В кают-компании несколько человек пытались вытянуть из него информацию об адмирале и о том, какой он на самом деле. Он видел, как странные карие глаза Эвери сверкали, словно у тигра, и как тот уклонялся от каждого вопроса, словно опытный дуэлянт.

Лица обрели форму и индивидуальность, а затем первые бледные лучи солнца упали на верхние балки и показали многим, что ветер действительно переменился.

Тьяке сложил руки чашечкой. «Готов!»

Фигуры бросились к брасам и фалам, в то время как каждый лейтенант и мичман проверял своих людей, не упуская из виду две фигуры, силуэты которых вырисовывались на фоне бледнеющего неба у палубного ограждения.

«Опусти штурвал!»

Болито чувствовал, как под его рукой дрожит поручень квартердека, когда натужные матросы отпускают шкоты переднего паруса, чтобы паруса могли сбросить ветер, но при этом не мешать носу корабля качаться.

«Прочь галсы и шкоты!» – раздался голос Скарлетта из его рупорной трубы, в то время как темные носы кораблей начали покачиваться навстречу ветру.

«Вперед, ребята! Вперед, ребята! Напрягите свои чёртовы спины!»

Хокенхалл, коренастый боцман, говорил свирепо, но ухмылялся, наблюдая, как корабль вокруг него и над ним боролся, подчиняясь требованиям парусов и руля.

"Главная тяга!"

Болито наблюдал, как руки тянут за брасы, чтобы развернуть огромные реи, как паруса в диком смятении надулись, пока с чем-то вроде рёва они не наполнились снова, и корабль не накренился, паруса натянулись и раздулись, лини мастерски затягивались на штыри, а матросы старались никому не мешать. Болито прикрыл глаза рукой и снова поднял взгляд. Несмотря на огромные размеры судна, и с частично обученной командой, Тьяке привёл…

корабль собирался лечь на противоположный галс.

Рулевой крикнул: «Спокойно, сэр! На запад, на север! Совсем близко!»

Даже его голос звучал возбужденно, а когда Болито посмотрел на Йорка, капитана, тот широко улыбался, словно мичман, уплетающий свежий яблочный пирог.

«Палуба, там!»

Впередсмотрящий на мачте, человек, который видел всё раньше всех. Болито видел, как смуглая рука Тьяке сжимала поручень. Если там вообще было что-то видно.

«Паруса, отлично, на подветренном носу, сэр!»

Тьяк повернулся к мичману-сигнальщику: «Поднимитесь наверх, мистер Блайт, и выпейте стаканчик!»

Болито сказал: «Молодец , капитан Тьяк». Вместе они наблюдали, как брызги разлетаются над головой-клювом. Тьяк тихо сказал: «Мистер Йорк был прав насчёт этого корабля».

"Палуба там!"

Тьяке улыбнулся. «Уже? Должно быть, он уже улетел».

Снова раздался голос Блайта: «Барк, сэр! Он совсем запутался!»

Тайк презрительно бросил: «Пытается удрать, что ли?» Он резко обернулся. «Мистер Скарлетт, поднимите брамсели и дайте полный ход, рулевой тоже!» Когда первый лейтенант замешкался, он резко бросил: «Вполне бодро , мистер Скарлетт! Я не упущу эту штуку!»

Болито заметил вспышку негодования в глазах Скарлетт, но сейчас не время было думать о задетой гордости человека.

Тьяк подозвал другого мичмана, Крейги, того самого, который первым заметил незнакомца.

«Найдите стрелка, мистер Крейги, и пусть он лежит на корме». Он пошарил в пальто, и Болито увидел блеск золота. «Вы хорошо справились. Очень хорошо».

Мичман уставился на монету в своей грязной ладони. «С-спасибо, сэр!»

Голос Тьяке преследовал его до главного люка. «Но в следующий раз, когда ты будешь ворчать на дежурстве, пусть награда будет стоящей!»

Несколько моряков, которые вытягивали и сматывали путаницу фалов и талей, ухмыльнулись.

Болито улыбнулся. Если барка окажется бесполезной, это уже не будет иметь значения.

Они только что чего-то достигли, и сделали это как единая компания.

Ричард Болито открыл глаза и уставился на подволок, его уши и разум впитывали звуки, а угол наклона маленького прикрытого ставнями фонаря мгновенно подсказывал ему, как ведет себя «Неукротимый» .

Если бы не фонарь, каюта была погружена в полную темноту, и преобладающим звуком был лишь изредка доносившийся ворчливый стук баллера руля. Ветра тогда было мало. Два-три раза за ночь инстинкт матроса будил его, и, как обычно, он испытывал чувство утраты, не находясь на палубе с вахтой, когда корабль снова менял галс. Он никогда не терял этого чувства и часто задавался вопросом, тоскуют ли по-прежнему другие флагманские офицеры по более личному командованию капитана.

Он лежал, заложив руки за голову, глядя в темноту. Трудно было поверить, что «Неукротимая» доберётся до Антигуа завтра или, если ветер снова подведёт, самое позднее послезавтра. Даже сейчас он знал, что небольшой остров Барбуда находится менее чем в пятидесяти милях к северо-западу, входя в естественную цепь Подветренных островов.

Тайак мог быть вполне доволен своим быстрым переходом. Три недели пути от Фалмута, Англия, до Фалмута и Английской гавани на Антигуа прошли без происшествий после первоначального волнения, вызванного обнаружением и абордажем «барка Блайта», как его стали называть, и последующим обнаружением того, что, хотя он и носил американские флаги, он был зафрахтован британским правительством.