Текст книги "Попугай с семью языками"

Автор книги: Алехандро Ходоровский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 24 страниц)

Блеяние продолжалось, пока птица наконец не вылетела из гнезда. Немедленно все попрятались между утесов, ожидая, что кондор спустится. Зум задержал дыхание. От стука крыльев едва не лопались уши. Когти стальными клещами сжали его поясницу. Казалось, он сейчас переломится пополам. Зум начал было читать про себя «Аве, Мария», но при словах «Да будет благословен плод чрева твоего» представил, как его кишки вываливаются наружу, – и потерял сознание. Рука так ловко кинул камень в голову пернатого, что тот замедлил ход и сел на камни. Заостренный сук, брошенный Тоторой, вонзился ему между ребер. Кондор издал ужасающей силы стон – из клюва тела красная струйка, – взъерошил перья и устремился на индейцев. Тут Зум пришел в себя и одним прыжком, достойным олимпийского чемпиона, достиг ближайшей расселины. Рука и Тотора, безоружные, покорно ждали смертельной схватки. Несколько секунд – почти вечность – никто не осмеливался шевельнуться. Вдруг Боли, ощущавшая внутри себя пустоту с исчезновением Араукана, испытала прилив необычайной – из клюва текла красная струйка – энергии: потрясая дубиной, она бросилась к хищнику и принялась избивать его, увертываясь от клевков и ударов крыльями. Птице передалось что-то от ослепительной красоты еврейки, а той – от животной ярости кондора. Смертный бой между ними походил на танец. Все, словно наэлектризованные, как один выбежали из своих укрытий и стали осыпать птицу ударами. Обезумев от такого, кондор свалился в неглубокую выемку и там свернулся в клубок. Поэты, обратившись в диких зверей, добили свою жертву и перевернули ее когтями вверх, чтобы вырвать сердце. Зум, подтягивая штаны, прибежал вовремя и сделал первый укус. Другие вслед за ним тоже вонзили свои зубы в кровавую плоть, вырывая куски, которые все еще трепетали у них во рту. Загорра и Лебатон раздували костер, бросая туда сухие листья. Марсиланьес и Барум затачивали деревянный кол – будущий вертел. Прочие ощипывали птицу. Голод произвел разорение в желудках, и мясо кондора не казалось им жестким.

Зум, верный друг, дошел до подножия скалы вместе с арауканами. Быстрота, с какой они устремились вверх, привела его в изумление. Ни одного лишнего движения – словно путь их пролегал не по уступам и выемкам, а по гладкой дороге. Наконец, похищенного Хумса спустили вниз. Коснувшись твердой земли, он пожал руки своим спасителям и направил на Зума взгляд – прямой, глубокий, сказавший сразу все. Зум раскрыл объятия, но друг уклонился от них. Как?.. Все было ни к чему? Рисковать жизнью – и не получить в ответ даже скупой ласки? Рот Зума начал уже горько кривиться, когда Хумс с кокетливой улыбкой распахнул свою куртку: под рубашкой виднелись очертания мощных грудей. То были два пестрых яйца. Хумс с величайшей осторожностью положил их в расселину и кинулся к другу. Так они стояли, обнявшись, около получаса; когда слезы высохли, Хумс опять стал согревать яйца своим теплом. Надо было закончить начатое. Может быть, взамен утраченных зубов Судьба одарит его парой кондоров.

Опираясь на плечо Зума, он побрел к товарищам. Забавно: сильнее всего болела левая нога, испещренная ранами. Правая, почти целая, крепко ступала по земле, обреченная принимать на себя главную тяжесть до самого конца пути.

Дождь перестал, черные тучи побелели, затем покраснели, дружелюбное солнце сделалось суровым, коварным, жестоким, невыносимым. От жары камни дымились, превращая ущелье в раскаленную печь. Но это не помешало странникам зажарить кондора и пожрать его с жадностью, которую им сообщали голод, усталость и в особенности сладость битвы. Жирное и жесткое мясо подействовало опьяняюще. Засверкали припрятанные бутылки: пожитки можно было выбросить, выпивку – никогда. Хромец Вальдивия, увидев в кондоре отдаленного родственника попугая, смертельно возненавидел его, вспоминая о своих детских мучениях, – и пнул поверженного гиганта с такой силой, что искалеченная нога стала нормально сгибаться. Так он и жевал мясо, счастливый, прохаживаясь по каменному карнизу и показывая всем, что хромота его уменьшилась наполовину. И действительно, правая нога теперь работала нормально, но левая, как и прежде, была согнута под тупым углом. Поэтому Вальдивия ковылял, вызывая у окружающих приступы морской болезни. Его заставили сесть, ударив несколько раз птичьими костями. Непомусено воспользовался этим, чтобы выразить свой протест против создавшегося положения. Они идут тернистым путем, преследуемые Парками, из-за него, лощеного, напыщенного, безмозглого, в котором нет ни грамма от подлинного поэта и весьма много от оппортуниста (все видели, с какой быстротой он переметнулся на сторону противника), но, тем не менее, его считают за равного, позволяя вкусить от сочной плоти Vultur Gryphus, и если он заслужил этого, с честью приняв бой, дабы продемонстрировать, что в решительный момент интеллектуалы, пусть даже и лишенные очевидных достоинств, мгновенно откликаются на призывы о помощи, то все же не должен принимать предложенного ему куска, ибо по-прежнему закутан в мантию своей вины. То, что Виуэла не преследовал его с самого начала, – в порядке вещей, поскольку его смехотворные вирши, конечно же, могли вызвать не революцию, а лишь взрыв хохота. Но быть не изгнанником, а жалким метателем тортов в погоне за славой, недостойным карьеристом в поисках лазейки, ведущей в Историю, – вот это невыносимо. Кары! Он просит для себя кары!..

Виньяс говорил бы и дальше, но его силой усадили рядом с Вальдивией. Ему следует понять, что все их путешествие – это приобщение к божественной благодати и каждое происшествие на этом пути – священно. Что брошенный им торт – следствие вмешательства высших сил. Что все принимают преследования как должное. Пусть Виньяс наконец перестанет им надоедать и строить из себя центр вселенной. Пусть он спокойно сделает глоток водки – возможно, последний – и доест свой кусок Vultur Gryphus, так как завтра им, видимо, предстоит остаться без ниспосланного свыше хлеба. Пусть он ляжет в тень, как все, чтобы меньше страдать от жары, похмелья и трудного переваривания грубой пищи.

Итак, все растянулись в тени. Рука и Тотора провели круговую черту, наказав всем не выходить за нее. В той части круга, которая была обращена к ущелью, установили скрещенные крылья кондора. Солнце стояло в зените, и члены Общества, а также кенары, собака и оба индейца погрузились в глубокую сиесту.

Когда тело Лауреля Гольдберга открыло глаза, им уже владел Ла Росита. Вокруг запретной черты сновали муравьи, скорпионы, пауки, тщетно пытаясь преодолеть невидимую стену. Скалы кишели разными тварями. У Гольдберга– Ла Роситы мурашки побежали по коже. Если бы не краснокожие со своей магией, насекомые давно обглодали бы всех… Он обвел глазами спящих: те лежали внутри круга, но индейцы дремали в пяти метрах, защищенные чертой другой формы. Их убежище тоже осаждали ядовитые существа. Какое искушение! Как же перескочить через это неисчислимое войско? Ура! Настали новые времена: теперь у него есть две мускулистые ноги, и он прыгнет как можно дальше. Он слегка размялся и прикинул траекторию: между спящими оставалось достаточно пространства, чтобы разбежаться, взмыть в воздух и приземлиться рядом с загадочными индейцами. Единственное препятствие – Акк: он мирно спал, обвив себя левой рукой. Поскольку он не желал снова утратить свой роман, то делал записи на руке химическим карандашом и уже дошел до бицепса. Когда эта конечность будет вся исписана мельчайшим почерком, он перейдет к ногам, животу и – почему бы и нет? – к спине, пользуясь зеркалом. Ла Росита решил сделать его соучастником своего деяния. Надо разбудить Акка и – abusus non tollit usum^[27] – объяснив все, попросить его без лишнего шума освободить дорогу. Ла Росита-Гольдберг, склонившись над спящим, подул ему на веки. Акк уставился на него немигающим взглядом кобры.

– Это я. Узнаешь?

Акк в ярости – его низвергли с облака, где он играл на арфе со своей сестрой! – прошипел:

– Меня-то ты не обманешь дешевыми трюками!

– Послушай, я скажу тебе то, о чем знаем мы двое: ты и я, Ла Росита. Я один был с тобой, когда ты обряжал мертвую Ию в бархатное платье. Увидев ее обнаженное тело, желтый треугольник, розовые соски, пупок в виде полумесяца, ты испытал эрекцию, но попытался скрыть ее, залившись слезами. Я пожал плечами, чтобы ободрить тебя: мол, делай то, что диктуют твое желание и твое горе. И отвернулся – а ты судорожно двигал руками, извлекая жидкую жемчужину. Но все же я украдкой подсмотрел, как ты проливаешь свой Глагол на обнаженную грудь усопшей. Потом ты придал семени форму креста. Ну что, теперь веришь мне? Я – Ла Росита!

Акк содрогнулся. Да, он в ловушке! С ним говорит весельчак покойник, а вовсе не еврей! Это не может быть наваждением. Итак, нет больше ни законов, ни правил. Акк ощутил укол: в нем пробивался первый росток веры. Построить заново свой мир – сколько усилий, труда, терпения придется положить! Если чудо свершилось, его, Акка, не существует. Все его взгляды и представления словно утратили под собой почву и парили в воздухе. От беспокойства пересохло во рту. Он вежливо попросил Ла Роситу удалиться, чтобы и дальше не верить в чудеса. Того пробрал смех.

– Знаешь, что еще, драгоценный Салат-Латук? Я не только останусь в этом теле, но буду сполна им наслаждаться! Наконец-то представился случай похорошеть! Так что мне больше не придется прятать свое уродство за умными словами. Лег спать лепешкой, а проснулся пирогом! О-ля-ля!

Пользуясь замешательством романиста, Ла Росита согнул ему ноги, подпрыгнул, оказался на противоположной стороне круга и, напрягая всю силу молодых мускулов, вновь оказался в воздухе, рассчитывая преодолеть пять метров, отделявшие его от индейцев. Послышался глухой звук: Ла Росита ударился о невидимую стену и упал навзничь посреди спящих, щедро поливая их кровью из разбитого носа. Все проснулись, но не успели выяснить, что именно случилось: эрудит бился в истерике, повторяя: «Нам отсюда не выйти!». В подтверждение своих слов он стал кидать наружу то, что попадалось под руку. Предметы свободно перелетали за пределы круга! Возмущенный всеобщими издевками, пострадавший кинул черную собаку. Та отскочила от незримой преграды и, завывая, свалилась на землю. Шутки смолкли; все напряженно задумались. Итак, им и вправду не выйти. Громко крича, они разбудили индейцев.

Рука и Тотора с бесстрастными лицами объяснили, что Мачи, колдун их племени, научил обоих наводить чары, но не снимать. Надо подождать шесть часов. Пока что невидимая стена защищает их от тарантулов, хищных птиц, пум и так далее. Лучше поспать еще, потому что вечером – снова в путь, а идти будет нелегко. Что оставалось делать? Покориться в ожидании, что стена исчезнет сама собой. Все улеглись. Ла Росита, разочарованный, выстрелил ругательствами на санскрите и предоставил себя заботам Морфея, согнув колени и выпятив зад: пусть хотя бы это божество ниспошлет ему порнографический сон.

Горные снега растаяли, будто в одно мгновение. Ручейки цвета кофе с молоком превратились в медно-красные водопады. Бешеный поток захлестнул ущелье, подхватывая стволы деревьев, трупы птиц и крыс, всяческий мусор. Шум воды – словно одновременный свист тысячи паровозов – разбудил изгнанников. Бурная река, обтекая невидимое препятствие, грозила уничтожить их в любую секунду. Крылья кондора, казалось, пустили корни в скале и каким-то особым образом отклоняли течение воды, так, что место стоянки оставалось сухим. Рука и Тотора, не теряя хладнокровия, переговаривались на своем наречии. Волшебство все еще действовало: они оставались пленниками. «Я иду к вам!» – воскликнул Тотора. Но как? Живые существа не проходят через стену. Пораженные беглецы увидели, как он ложится на спину, поднимает ноги кверху, сгибается, доставая коленями до ушей, выдыхает воздух из легких. Наконец, глаза индейца остекленели. Рука толкнул его; тело Тоторы покатилось по земле, пересекло границу круга и остановилось в его центре. «Сделайте так, чтоб он задышал!» – крикнул Рука. Га, окончивший когда-то курсы первой помощи – изучая искусственное дыхание, он норовил поцеловать в губки девушек-сокурсниц, – сделал все как полагается.

Придя в себя, краснокожий без суеты стал отдавать распоряжения. Поодиночке, сказал он, никому не спастись. Через час, не больше, стена исчезнет, вода захлестнет это место. Значит, нужно держаться вместе. Крылья кондора – это могущественные талисманы. Отряд примет форму гигантского червя. Рука пойдет впереди, держа правое крыло; Тото-ра, с левым крылом в руках, будет замыкающим. Те, кто сильнее, будут защитой для самых слабых. Тотора безжалостно назвал вещи своими именами: есть хромой (Вальдивия), безрукий (Марсиланьес) и, кроме того, два старика (Хумс и Виньяс). Пара пожилых людей, которые тоже нуждаются в поддержке (Загорра и Лебатон). Дойдя до Американки, он пожал плечами и холодно заявил: «Мертвый груз, надо бросить». Деметрио гневно возразил: он жилист, как арабский конь, и с помощью черной собаки удержит на воде даже беременную слониху. Индеец не стал настаивать на своем. Среди сильных он назвал Боли, Лауреля, Акка, Га, Зума, Эстрелью Диас Барум и Толина. Все они пойдут тесной колонной, почти прижавшись друг к другу. Крылья превратили их в единый организм. Если одного захлестнет вода, остальные должны помочь ему удержаться на плаву. Бесполезно бороться с потоком: нужно оседлать его и плыть по течению. Он, Тотора, знает дорогу. Всем раздеться! Если остается хоть что-то из одежды, Цикавило, бог подземного мира, устроивший потоп, примет их за чужестранцев и утащит к себе…

Охваченные стыдом, покрасневшие с головы до пят, все неохотно расстались с одеждой. Но у каждого, будь он жирным, белотелым или плохо сложенным, над головой сиял незримый нимб. Когда Зум принялся молиться, прочие последовали его примеру.

Рука, запертый в своем пространстве, готовился прыгнуть и завладеть вторым крылом. Колдовство потеряло силу: ему следовало пробраться под огромной волной. Вода смоляного цвета угрожающе гудела. Шестьдесят секунд. сорок. двадцать. десять. Все молча выстроились позади Тоторы, ожидая, когда Рука нырнет. Пять, четыре, три, два, один. Внезапно Акк рванулся вперед, отделившись от группы, а Эстрелья – назад. НОЛЬ! Индеец метнулся через поток и завладел крылом. Поэтесса обхватил руками каменный столб. Вода накрыла их с головой. Беглецы затаились, не дыша, окруженные ледяной жидкостью – казалось, что кости сейчас превратятся в кристаллы. Могучий злобный дух тянул их к себе, шумно отдуваясь и хохоча. Беззащитные… Нет, им никогда не выбраться. Они растворятся кусочками сахара в дьявольском напитке. И тут отряд вынырнул на поверхность. Вокруг них простиралась водная гладь, спокойная, как после пролитого масла; чуть поодаль ревели водовороты. Легенда о крыльях кондора не была обманом! И вот они уже в сотый раз проплывали мимо Эстрельи, прилипшей, визжа, к своей колонне. Вокруг нее, похоже, образовалось завихрение.

Акк, в последний миг заметивший одинокое бревно, прыгнул навстречу своему личному спасению. Рассказывайте сказки! Наводнение поглотит всех, кто поверил в них. А его – нет! Лучше плавать одному на бревне, чем потонуть с ними. Но, пока его товарищи спокойно дрейфовали, бревно, изъеденное термитами, обратилось в труху. Акк оказался в воде, среди мертвых насекомых и деревянной пыли. Его подхватил водоворот. «На помощь, все за одного, простиииите!» Голова Акка исчезла в пучине. Цепляясь за жизнь, он выныривал, харкал кровью, пытался принять любезный вид и снова пропадал.

– Надо выручить его! – приказал Тотора. – Его и женщину с большой грудью. Те, кто одолел кондора, должны держаться вместе. Иначе волшебство бессильно.

Га, как настоящий кашалот, поплыл между клочьев пены, стараясь не идти против течения. Понемногу ему удалось, нащупав дорогу среди вихрей и воронок, подплыть к Акку.

– Тяни сильнее, пусть даже роман сотрется! Га, прости мне мои грехи, как тебе прощают твои! Я был маловером!

Га протянул ему руку. В конце концов, кто он такой, чтобы судить ближнего? Акк вызвал у него неожиданный прилив симпатии. Прижав его к груди, Га по-матерински заботливо пробрался обратно по спокойным участкам – и вот они присоединились к отряду. «Червяк», как и прежде, плыл по кругу, но с возрастающей скоростью. Еще немного, и они пойдут на дно. Надо спасать Эстрелью.

Аламиро Марсиланьес не мог поверить своим глазам: его неподражаемая Венера, его львица, верещала, прижимаясь к каменной глыбе, а он, лишившись когтей и искусственных рук, плыл при помощи своих обрубков! Страх оказался сильнее желания сохранить лицо: Эстрелья сбросила с себя свою воинственную маску. Никакая сила в мире не заставила бы ее броситься в водоворот.

Вода уже доходила всем до ушей. Марсиланьес, дождавшись благоприятного момента, рванулся к колонне, поглядел на поэтессу и, равнодушный к ее гримасам, велел:

– Прыгай, или изобью до смерти!

Став кроткой овечкой, Эстрелья бросилась ему на шею, едва не задушив грудями:

– Не могу…

Пощечина прозвучала, как выстрел. Глаза Эстрельи увлажнились от слез – и от воды, потому что ее любовник кинулся в бурлящую красную воду. Она уцепилась за культю, забив ногами с такой силой, что меньше чем через секунду они присоединились к отряду. Все в сборе! Как и предсказывал индеец, шторм прекратился, и вскоре их уже медленно уносил необычный поток. Куда? И сколько это еще продлится?

В казарме карабинеров муравьями сновали туда-сюда рядовые, изображая бурную деятельность, чтобы успокоить Попайчика. Капитан пребывал на грани нервного шока, ожидая, пока его подчиненные в сотый раз не закончат латать шину. Президентские самолеты вот-вот сядут, а они еще даже не на пути к аэропорту! Один понес обрывок грязной бумаги в зловонный угол, куда сваливался мусор. Другой менял ленту в пишущей машинке, где из-за отсутствия буквы «И» каждый раз вместо «Готовы исполнить приказ» приходилось печатать «Всегда на службе Отечества». Еще трое, подхватив друг друга под руки, усердно распевали:

И тебееее я так радостноооо

Свою душу вручуууу.

Однако пинки, рассыпаемые капитаном, чтобы солдаты радостно вручили свою душу и взялись за работу, были встречены вовсе не радостно: потирая ягодицы, те пришли на помощь механику, и грузовик был приведен в рабочее состояние.

– Карабинеры! Ружья на плечо и живо трогаемся с места! Кто не успел облегчиться, сам виноват. Мы должны показать америкашкам, кто есть кто, но вести себя вежливо. Чтоб никто не выпрашивал долларов! Мы, черт возьми, военные, а не попрошайки! С собаками не связываться! Если что, у нас будет Атриль. Заводим мотор! Тебянезвали номер третий! Быстро за моей шавкой!

Грузовик зафырчал, окутался черными клубами – но когда дым рассеялся, все увидели, что он не отъехал даже на сантиметр. Пришлось ждать двадцать минут, пока не прогреется двигатель. Возвратился солдат номер третий: охваченная беспричинной радостью, собачонка путалась у него под ногами, мешая идти. Запрыгнув в кузов, она облизала всех, одного за другим, пока, поскуливая от счастья, не оказалась на руках у Попайчика. Из-за сильных ударов хвостом ее ласки вряд ли могли доставить удовольствие. Капитан, нанеся жестокий удар, заорал:

– Заткнись, псина!

Атриль облизал беспощадный кулак и в знак извинения помочился капитану на ботинок. Тот с ангельским лицом вытерпел все это. Что делать? Он так привязался к этому зверьку. Больше того: он в первый раз к кому-то привязался. Как-то раз – это было на его прежнем месте службы, в Сантьяго, – в уборной сошлись два бездомных пса: самец-боксер и самка-чихуахуа, выглядевшая полумертвой после случки. Сепеда-младший подобрал ее – не из жалости, а из желания посмотреть на плод столь редкостного совокупления. Самка умерла, произведя на свет Атриля. Пес оказался с тремя лапами: две задние и одна передняя, посредине. Зрелище было просто ошеломляющим. Сепеда оставил щенка у себя как диковину, но мало-помалу понял, что Атриль – лучшая ищейка в столице и окрестностях. Он мог унюхать что угодно за километры: некий безошибочный инстинкт всегда приводил его к жертве. Попайчик не осмеливался говорить вслух о телепатии, но в глубине души считал, что это так. И теперь, когда правительство, смирив гордость, обратилось за помощью к иностранным псам, капитан мог продемонстрировать Атриля во всей красе.

Самолеты приземлились одновременно с прибытием грузовика. Американцы вышли. Капитан представил им своих людей, но янки ни на кого не обращали внимания: держа в руках поводки, они вольготно расселись в кузове и достали бутылки с виски. Попайчик вместе с подчиненными был вынужден втиснуться в кабину. Главный у гостей, шериф, хлопнул его по плечу: «Свежее мясо, приятель?» – «Yes!». Из-за нехватки средств им пришлось забить Маргариту, лошадь, на которой вывозили мусор. Когда американцы зашли в казарму за мясом, капитан при помощи затрещин прогнал из кузова своих людей, жадно высасывавших из бутылок остатки огненной жидкости.

Дождь все крепчал, пробирая до костей. Развалины «Ареналя» и головешки на месте цирка тонули в грязи. Местные, прикрывшись мешками из-под картошки, молились, глядя на обугленный скелет Пирипипи, – он стоял ровно, как и раньше. Чьи-то заботливые руки накрыли его брезентом. К останкам, отныне защищенным от дождя, возлагали цветы и ставили свечи. Плотное кольцо мигающих огоньков окружило светлый обелиск.

Американцы вместе с карабинерами растолкали толпу и спустили на скелет собак. За пару секунд те обнюхали его, разобрали по косточкам, потоптали, обратили в пыль и стали тыкаться носами в своих хозяев, ища благодарности. У Попайчика кишки завязались узлом. Если этот обездоленный народ поклоняется паяцу, как святому, лучше оставить Пириппи в покое. Бедняки опустили глаза, согнули спины и молча побрели к своим хижинам. Но он-то знал, что бесцеремонные приезжие совершили кощунство. Болваны! Сейчас эти собаки возьмут след, который приведет – куда? – конечно же, к двум женщинам, Эми и Эме. Для этого хватило бы одного щенка, и не обязательно породистого. Льет как из ведра, все следы скрыты под грязью, нет ни одной личной вещи, которую можно дать ищейкам. Но ничего: трехлапый Атриль выручит их.

Невозмутимый, привычный к насмешкам, капитан отдал приказ своему псу. Тот принюхался, обежал вокруг развалин цирка своей странной походкой, остановился, присев на задние лапы, порылся передней в грязи и вытащил кусок фарфорового горшка. Атриль знал толк в охоте! Американские собаки разразились лаем, едва не обезумев, и побежали за своим новым вожаком в сторону трущобных поселков. Но далеко уйти им не удалось: путь преградила толпа оборванцев, державших в руках колья, камни, рогатки, цепи, железные прутья. Возглавлял эту орду старый паралитик, избравший средством передвижения деревянного коня на колесиках – очевидно, снятого с карусели. Противным голосом он – механически, точно заучив ее наизусть – произнес такую речь:

– Латифундисты-не-пройдут-не-отдадим-нашу-землю-мы-останемся-здесь-и-будем-бороться-до-конца!

Американцы процедили что-то по-английски, достав из кожаных курток пистолеты и гранаты. Попайчик взял Атриля на руки: еще не хватало, чтобы шальная пуля… Потом выдавил из себя:

– Друзья, мы не собираемся вам вредить. Группа паяцев-заговорщиков обвиняется в покушении на жизнь Досточтимого сеньора президента, дона Виуэлы.

И, гнусавя, он зачитал стихи Неруньи:

Где ковром расстелились долины

И луга с изумрудной травой,

Где воздвиглись крутые вершины,

Где шумит океанский прибой,

Все, забыв о трудах и тоске,

Славят имя святого Геге!

Но рукоплесканий, которых ожидал капитан, не последовало. Перейдя на торжественный тон, так не гармонировавший с красным лицом, он воззвал к беднякам:

– Будьте же патриотами! От имени первого лица государства я прошу вас расступиться!

Паралитик тоже заговорил по-другому, на этот раз свободно выговаривая слова:

– Слушай, капрал, ты о чем? Какой еще патриотизм? Ты вылизываешь задницу этим гринго. Не будь дураком: ты для них половая тряпка. И скажи им, что нам плевать на этих собак…

От такого хамства Сепеда стал зеленее своего мундира – а главное, все это было правдой. Его мужская гордость была уязвлена. Что думает весь этот сброд? Что он не способен бросить вызов иностранцам? А может, им неизвестно, что Атриль стоит всех гринго с собаками, вместе взятых?

– Эй, вы, обезьяны, если вы чего там скрываете, то я тоже вырос в трущобах и вижу вас насквозь! Сколько вам нужно?

Лица поселян озарились улыбками.

– Послушайте, полковник.

– Сначала капрал, потом полковник? Я капитан, не больше и не меньше.

– Послушайте, капитан, у этих господ наверняка есть доллары. Мы готовы поставить сколько-то песо. Эти животины, видно, неплохи, если их притащили издалека. Давайте устроим драчку с нашими зверюшками.

Толпа расступилась; перед паралитиком поставили несколько жестяных коробок, в которых поместился бы от силы кот – или карликовая собачка.

Одного дога отправили на поиски Эми и Эмы: американских псов осталось девять. Видимо, оборванцы были осведомлены об этом, потому что вынесли девять коробок. Свора заливалась лаем во все глотки.

Попайчик, считая пари заранее выигранным, объяснил американцам, в чем состоит смехотворный вызов этих нищебродов. Те поглядели на коробку и на пачку банкнот, которой потрясал изящно искривленный паралитик. Затем достали доллары и со смехом выложили их в сомбреро рядом с засаленными бумажками.

Всеобщее оживление, шум и гам! Одним духом изобразили загон из гнилых досок, камней и листов картона. Гринго запустили туда псов, сняв с них ошейники. Противники в лице немощного старика сочли нужным кое-что пояснить:

– Мы сказали «зверюшки», а не «собаки». Да, сеньоры, именно так! Это крысы! У нас нет денег, чтобы выращивать боевых петухов, и мы вывели породу боевых крыс.

И с величайшими предосторожностями девятерых бойцов выпустили из ящиков.

Крысы, как оказалось, могли лежать в ящиках лишь скорчившись. Видимо, так было задумано, чтобы скрыть их истинные размеры. Когда животные встряхнулись и размялись, то выяснилось, что по размерам каждое превосходит трех кошек. Длинные зубы блестели, словно лезвие ножа; толстые и крепкие, как сталь, хвосты, угрожающе хлопая, оставляли в размытой земле глубокие борозды; близко посаженные глаза сверкали так, что у псов лай застыл на языке. При первом же крысином фырканье собаки попятились назад. Но каскад английских ругательств заставил их обнажить громадные клыки.

Грызуны, избегая прямой атаки, стали прыгать на метр-полтора в высоту. Визг их только что не разрывал барабанные перепонки. Крысы, растопыривая в полете лапы, приземлялись на спину собакам и со скоростью света раздирали им бока до крови. Через пару минут все собаки были залиты кровью. Один из крестьян свистнул – и крысы, держась бок о бок, отступили в угол, давая противнику время прийти в себя, изливая свою ярость в оглушительном вое. Свистнул снова – и все девять бойцов стали наступать на оторопевших псов, прижавшись к земле так низко, что едва ли не сливались с ней, сделавшись почти плоскими: противникам некуда было вонзать свои клыки. Крысы приближались сантиметр за сантиметром, пока не скользнули под животы собакам. Потом, подпрыгнув, они шлепнулись на спины и принялись раздирать зубами звериную плоть, добираясь до лабиринта кишок… Псы валились на бок, катались по земле, но не могли стряхнуть зубастых врагов, которые за считанные секунды прорвали им брюхо и выгрызли внутренности.

Катастрофа! Капитан едва не упал в обморок, представив, как разозлится президент. Надо будет послать за новыми собаками. Но лучше за львами. Бой был честным, один на один. Попайчика пробрал холод. Если вся эта деревенщина продолжит выращивать боевых крыс, дело дрянь. Нет, не стоит об этом думать. Американцы, поджав хвост, быстро возвратились в Талькауано. А он остался с четырьмя карабинерами против толпы, выражавшей громкую радость по поводу пачки долларов. Тогда Сепеда решил поговорить с ними как чилиец с чилийцами.

– Эй, вы, подонки, вы добились своего. Тут есть на что выпить. Так что освежите глотки, забирайте своих подлых крыс и помните, что власть нужно уважать. Дайте нам дорогу.

Собравшиеся поняли, что капитану неведом страх и он спокойно даст себя разрезать на куски, если надо. На лбу у него было написано «Выполняй свой долг», и сам Господь не стер бы эту надпись. Но зато четверо его подчиненных обнажали зубы, и совсем не в улыбке: челюсти их стучали не переставая.

– Знаете что, лейтенант…

– Не понижайте меня в звании.

– Капитан, вот что мы тебе предлагаем.

– Не тыкайте мне.

– Ладно, капитан, мы предлагаем вам сделку. Власть нужно уважать, так? Эти заграничные собаки – тьфу, мелочь. Но мы хотим посмотреть, что такое наше, чилийское качество. Или ваш пес комнатной породы? Пусть он тоже дерется, как остальные. Без всяких пари, просто так. Посмотреть, кто сильнее: вы, большие люди, или мы, маленькие.

Их были сотни – неотесанных, но вооруженных. Если они уловят в его глазах хоть проблеск страха, то сотрут его в порошок. Он погладил Атриля по голове. Бедненький. Капитан так и прижимал его к груди все это время, вероятно, предчувствуя, что случится. Ну что ж, сделаем из кишок сердце, а из штанов – пояс!

– Хорошо! Жить с честью или умереть со славой! Доставайте свою грязную крысу! Пусть никто не скажет, что у нас колени трясутся! Больше того: у меня тут есть пять песо. Не много, но все, что есть. Заключаем пари!

И, охваченный отчаянным энтузиазмом, он приказал четверым карабинерам кинуть в кучу фуражки и ботинки и сделал то же самое. Затем туда же полетели четыре винтовки и один пистолет.

– Мы ставим также наше оружие, фуражки с гербом и ботинки, хорошо нам послужившие. И без ухмылок! Все только начинается! Давайте: ваша крыса против лучшей ищейки в стране!

Неподдельная ярость капитана внушила к нему всеобщее уважение. Девятерых крыс – каждая успела пожрать не меньше четверти собаки – изловили, посадили в мешки из-под картошки и потом закрыли в коробках. Капитан выпустил Атриля на середину. Селяне плотно столпились вокруг импровизированной ограды, чтобы лучше видеть. Пес замахал хвостом, высунул язык, запрыгал на месте и заворчал, приветствуя хозяина. Тот, подавляя смертельную тоску, наблюдал, как два человека вносят на носилках коробку размерами больше прочих. Оттуда доносились звуки неистового царапанья. Коробку поставили в углу загона и открыли крюком. Воцарилось благоговейное молчание. Атриль, похоже, не сознавал грозящей опасности, прыгал и скакал, словно щенок. Из коробки высунулась голова крысы: изо рта капала слюна, глаза были налиты кровью. Ее подельницы внушали страх; эта наводила ужас. Серая масса воплощала Мировое зло, воплощала первобытные кошмары. Женщины прикрыли глаза ладонями, чтобы смотреть на бой через пальцы. Злобная тварь выгнула спину, медленно прижалась к земле, поскребла ее когтями, пронзительно заверещала и бросилась в смертельную схватку. Атриль, бегавший из стороны в сторону, отпрянул назад, присел на задние лапы, поднял переднюю, одинокую, вверх и застыл, точно статуя из дерева или камня. Казалось, он перестал быть живым существом. Крыса пришла в недоумение: враг только что стоял перед ней – и вот его нет! Она понюхала воздух, царапнула землю. Наконец, обнаружила какой-то непонятный предмет. Пошла к нему…