Текст книги "Совершенно секретное дело о ките"
Автор книги: Альберт Мифтахутдинов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 22 страниц)
Латыш Ояр Винтер – единственный блондин на Острове, высокий, ладно скроенный викинг, с постоянной затаенной смешинкой в пронзительных серых глазах.
Слава о его бесстрашии и беспощадности к браконьерам пересекла границы Острова и вышла на материк. И все потому, что ему так и не удалось за многие годы настичь и обезоружить браконьера, и он не виноват, если браконьерить тут никому не приходило в голову.
Но один случай все-таки был – он вписан в историю арктических приключений, и этот случай знают на всех островах Ледовитого океана и на побережье от Мурманска до Уэлена.
В 196… году на Остров прибыла большая геодезическая партия с материка и работала полгода. В ТЗП обратили внимание, что партия, закупая в каждый очередной раз продукты, отказывается от мяса – и от консервов и от свежей оленины. Ну что ж, может, там все вегетарианцы или просто запас большой, привезли с материка.
Но однажды Нанук пришел к Винтеру и свалил у него в коридоре оленьи рога и несколько копыт. Тут уж не надо быть младшим научным сотрудником, чтобы определить – убиты олени, которые здесь на вольном выпасе.
В ту же ночь Нанук и Винтер выехали на собачьей упряжке на восток Острова, к балкам геодезистов. Прибыли ранним утром. Никто их не ждал. В балке-столовой готовился завтрак, аромат жареной оленины не спутаешь ни с чем.
– Мы нашли на Острове остатки десяти загубленных оленей. Там, в столовой, – одиннадцатый. Сколько вы вообще застрелили? – задал наивный вопрос Винтер.
Молодой начальник партии молчал. Потом спросил:
– Где нашли?
– Это нетрудно, если пройти по всем следам вашего вездехода.
Молодой начальник партии знал, что здесь он выполняет важное государственное задание. В конце концов его не заменят, а Арктика спишет все, думал он.
– Подпишите, – сказал Винтер и протянул акт.
Акт был подписан.
В то же утро шифровка была направлена на предприятие, от которого работали геодезисты.
Начальник партии, подписывая документ, не учел одного пункта: при аресте браконьеров у них изымается оружие и транспорт – средства передвижения.
Материк подтвердил справедливость действий Винтера, дал добро на конфискацию охотничьих ружей, оговорив, что боевые карабины должны быть возвращены предприятию.
«А транспорт?» – дополнительно запросил Винтер. И вскоре начальник партии был снят, отозван на материк, а через месяц, после завершения всех работ, геодезический вездеход поступил в собственность заказника, в сельсовете были оформлены бумаги, и Винтер стал единоличным владельцем транспорта, получив благодарность и денежную премию управления.
Вот почему о Винтере знали всюду, где есть браконьеры и управления охотничьих хозяйств.
…Неуютна жизнь холостяка, особенно на Острове. Ояр Винтер умел хорошо готовить, но у него никогда не было продуктов. Вернее, продукты были, но он не умел их хранить и всему на свете предпочитал консервы и бутылки.
Консервы валялись в столе, под койкой, в книжном шкафу и коридоре. Все, кто останавливался у него, щедро пользовались разбросанными пищетоварами, но бутылки ему было жалко, поскольку на Острове действовал «сухой закон» и выбить в ТЗП бутылку водки или спирта было проблемой. Но если кто-то в отсутствие Винтера набредал на его шкафчик, то видел объявление и, позаимствовав из шкафчика, возвращал, как положено, в двойном количестве. Винтер в накладе не был. Только однажды, вернувшись из поездки по Острову, он обнаружил вместо бутылки шесть флаконов тройного одеколона, что явно не соответствовало эквиваленту взятого. Он выяснил, что приезжал командированный, у которого ну никаких связей в ТЗП не было, и пришлось возместить недостачу единственным возможным для него способом. Ояр понял его и простил, и дверь его гостеприимного дома по-прежнему никогда не закрывалась.
Дом его неказист, наполовину занесен снегом – стоит на самом берегу, на семи ветрах. Две комнаты, кухня, коридор, туалет в доме, что весьма редко бывает в северных домах.
Систему отопления он позаимствовал у полярников. Из бачка на стене по тонкой трубке стекала солярка на старую сковородку, которая стояла в печи. Мощность струи солярки можно регулировать краником. Солярка горела, печь гудела, и, пока был огонь, в доме было тепло. За ночь же все тепло выдувало, если ты ленился вставать и наполнять бак горючим. Восемь ведер солярки съедала такая печь за сутки.
В доме всегда пахло кочегаркой, машинным залом, ремонтной мастерской. Потолок и стены закопчены, и, если кому-нибудь в голову пришла бы идея заняться утренней гимнастикой и устроить бег на месте, с потолка и стен посыпался бы мягкий черный пух, лохмотья копоти, этакий черненький новогодний снежок.
Все полки, стеллажи и полочки были заставлены минералами, моржовыми клыками, чучелами леммингов, песца, лисицы и птиц (полярная сова, белый гусь, разные виды чаек, гага, гагара, топорок, кулички, поморник). Два черепа медведя скалили зубы из угла.
Книги были лишь по специальности – охотоведение, природа, учебники по таксидермии, климату Арктики, течениям северных морей и другие, изданные Гидрометеоиздатом.
– Не присылают нам художественной литературы, – жаловался Ояр постояльцам. – Вот и читать нечего. Ни в магазине ничего нет, ни в библиотеке – который год закрыта.
Но одна книга у него все же была, подарок Христофора Кучина: добыл тот ее по случаю в букинистическом магазине на Арбате за семь рублей пятьдесят копеек. Вот эту единственную книгу и читал долгими пурговыми темными ночами Ояр. Винтер читал и удивлялся описанной там южной жизни, такой непохожей на северную, и решал про себя никогда не приезжать на юг.
Это был пятый том собрания сочинений Клода Фаррера – «Окоченевшая любовница», издательства «Современные проблемы», Москва, 1927 год, перевод с французского М. Коваленской и Г. Павлова.
– Нам бы эти проблемы, – вздыхал Винтер.
И тайно мечтал о том времени, когда он распрощается с Островом и приедет в город Магадан. Любил он этот город больше Риги. Приедет и сбросит северные доспехи, наденет костюм и галстук, выйдет на улицу, а навстречу ему она – юная акселератка, длинноногая и веселая, молодая и свежая, как утренняя рижанка двадцати неполных лет. Что скажет он ей, он, закоренелый, холостяк? А что можно говорить в таких случаях? Не знает Винтер… И ни в одном учебнике по охотоведению эта ситуация не предусмотрена. Может, у Фаррера есть что-нибудь на этот случай? Открывает страницу, читает: «Ее мордочка была бледнее рубашки на фоне светлого шелка ее волос», переворачивает страницу, опять про то же: «Она – само очарование, может быть, немножко бледновата, но, впрочем, это дело вкуса»… Нет ничего про полярную ночь, пургу и трудовой энтузиазм.
Откладывает Винтер занимательное чтение… И думает: вот не уезжаю я отсюда, да и вообще не уеду… Что я там с деньгами своими делать буду, если робею и двух слов связать не могу?
Дом на юге ему не нужен, золото, дубленка, подписка на Дюма тоже, машина ему не нужна, новый галстук и модная прическа тоже ни к чему, деньги какие-никакие идут и так, за работу, за то, что он делает, и больше ему не надо, и так хватает, был бы Остров и порядок на нем, и чтоб белые гуси на гнездовьях не замерзали, чтоб не заносило их неурочным снегом, чтоб не ел их кладок наглый песец, – да чтоб самолеты полярной авиации не летали так низко над лежбищем, не пугали бы моржей, а то те давят от испуга друг дружку, да хорошо, чтоб и мишки Остров не покидали, пусть всегда, тут выводят потомство, а уж о тишине он, Ояр Гансович Винтер, позаботится, позаботится сам, обязательно, иначе ждет его самое страшное наказание – перевод на материк, где поют соловьи. А семейный неуклад – ну что же, умная да хорошая сама Винтера найдет, пусть он зря не старается. Но он об этом тоже не знает, хотя и сетует на одиночество иногда, в минуты душевных невзгод.
«Вот если б мне кто-нибудь мальчишку отдал, усыновил бы я мальца, маленького-маленького… Вот кому со мной на Острове было бы хорошо, – думает он. – Легко Антоше Машкину, у него хоть Ноэ есть…»
…Услышав шум на крыльце, Варфоломей пошел встречать гостей. В кухню ввалились Винтер, Христофор Кучин, Чернов и Машкин.
– Ага, вы уже здесь? – спросил Ояр. – Ну что же, располагайтесь где удобней. Мешок спальный я вам дам, этого добра у меня полно.
Варфоломей кивнул:
– Спасибо.
– Да…
– Вспомнил! Вы сценарий должны написать. Шедевр мирового кино…
– Какой уж там шедевр! Мне бы хоть берлогу посмотреть…
– Покажем, ребята?
– Покажем… Пусть смотрит, – благодушно разрешил на правах старшего Христофор Кучин.
А он действительно был старшим, поскольку заказник подчинялся области в лице управления, где Кучин был заместителем начальника.
– Как Лорка? Виделся после? – спросил Варю Чернов.
– Виделся… – как можно равнодушней ответил Варя, глядя в занесенное снегом окно. – Обещает прилететь.
– Ну?
– Готовят товары…
– Во лафа будет, ребята! – обрадовался Чернов. – Вплоть до тортов и пирожных! Надо будет отбить ей, чтоб к закуске побольше чего-нибудь привезла… гкхм…
– А что, тут нет? – спросил Варя.
– Есть… да надо каждый раз зава ТЗП упрашивать, или к Акулову за запиской топать… Только с его визой и продают, – сокрушался Чернов.
– Сухой закон?
– Куда уж суше?!
Варфоломей вспомнил акуловское «всем, чем могу, – помогу» и успокоился:
– Иван Иванович сказал мне, чтоб я не стеснялся – и к нему!
– Так и сказал? – удивился Чернов.
– Да…
– Тогда живем!
– Да есть пока, зачем волноваться, – ответил Ояр.
– Кто с дороги – не мельтешите на кухне, отдыхайте, мы сами, – крикнул Машкин из коридора, где он разделывал мясо.
Христофор Кучин быстро развязал свой спальный мешок, бросил его на голые пружины койки и тут же лег, блаженно вытянув ноте. Где бы он ни находился, если была свободная койка или спальник, он никогда не упускал случая прилечь, справедливо полагая, что лежать лучше, чем стоять или сидеть.
– Люблю, грешным делом, отдохнуть, – иногда объяснял он. – Это у меня болезнь такая, хроник я. Видать, наследственное – отец любил храпака задавать. – И тут же засыпал.
Насчет отца он наверняка придумал, полагая наследственную связь уважительной причиной.
Христофор любил комфорт, изысканный стол, хорошие костюмы и галстуки, негу и лень, но не так уж часто доводилось ему сибаритствовать, и он мгновенно преображался на работе – то есть в тундре, в снегах или на таежной реке. Тут он довольствовался (причем не испытывая особых неудобств) сном на сырой земле, у костра, завтраком из остатков вчерашней ухи, сухарем и бычком сигареты.
Сейчас он дремал в ожидании чая, зная, однако, что чай закончится великим «сабантуем», как и положено по случаю приезда.
– Кристобаль, – обратился к нему Ояр, – ты не спишь.
– Сплю.
– Вставай к столу, а то разливать некому…
Тезку Кучина Колумба по-испански звали Кристобаль, и Ояр всегда звал так своего начальника, намекая, очевидно, на его охотоведческие походы, путешествия, неоткрытые Америки, а может быть, просто так, с любовью.
Кучин не был знаком только с Машкиным. С Варфоломеем он познакомился в самолете. Ояра знал давно. Так же давно, с начала изучения в этих местах медведя, знал он и Чернова.
Это Чернов первый сказал ему всю правду, когда Кучин принял предложение работать начальником Чукотского южного заказника. Всю правду о тяжкой нравственной доле охотинспектора. Чернов его отговаривал. И доводы его были просты и логичны. Как часто потом вспоминал Кучин Чернова и не переставал удивляться его прозорливости!
А Чернов просто знал мягкий, незлобивый характер Кучина, его неторопливость, его лень, мешавшую настоять на своем, если дело требовало долгой «раскрутки». Да и выглядел Кучин очень уж не боевито – тихий голос, очки, чеховская бородка, шаг неторопливый при его высоком росте.
Доводы Чернова сводились к следующему.
– Что мы имеем на сегодняшний день? Охотинспектор, он же начальник заказника, с ним егерь, избушка на реке, лодка, собака, оружие и громадная территория заказника. По весне на базу к избушке надо завезти продукты и необходимое оборудование. Транспорта никакого нет, да и добраться можно только вертолетом. Денег на аренду вертолета никто в управлении не даст. Придется ходить с протянутой рукой, Вертолетчики всегда помогут, и «левый» рейс ты сделаешь. От авиации ты зависишь?
– Да.
– Наткнувшись в тундре на них или их товарищей, ты будешь составлять акт?
– Нет.
– Идем дальше. В течение лета тебе необходимо сделать два легких зимовья-перевалки и хотя бы два лабаза. К кому обратишься?
– К геологам.
– Правильно. Они на своем вездеходе или на оплаченном геологами вертолете сами все тебе развезут и вместе с тобой построят. Правильно?
– Да.
– Заглянув на огонек на одну из их баз попросить свежего хлеба и сахара, ты увидишь, что вялится рыба, которую они не должны ловить. Тебе придется на это закрыть глаза. Так?
– Так.
– Идем дальше. Начинается навигация. Завоз новых продуктов и разной техники. А у тебя давным-давно лежит заявка на новый мотор «Вихрь» и лодку «Прогресс». Мотор и лодка вот они, на первом пароходе. Ты идешь в управление торговли. Тебе тут же выписывают и отгружают. Сам понимаешь, продавщицы и товароведы на охоту и рыбалку не ездят, и в тундре в неурочные сроки ты можешь встретить только тех, кто ставил визу на твоей бумаге.
– Понял.
– Это еще не все. Доставят тебе лодку и мотор и всякие свежие фрукты-овощи по реке прямо к избушке работники управления морского порта, оторвав в горячую пору навигации так нужный им самим катер, оторвав на двое суток ради тебя и бесплатно. Понятная картина?
– Понятная…
– Еще не все. К Сельхозтехнике ты будешь обращаться за разными запчастями. Вездеход тебе все равно дадут через два-три года и машину – газик для поселка. Придется обращаться.
– Это уж точно. Гм…
– И это еще не все. В штате заказника не хватает трех единиц, тебе придется устраивать трех человек, и жить они должны в поселке, а работать в тундре. В поселке им нужны квартиры, где они будут жить зимой с семьями? Да и тебе самому пора жилищные условия улучшать. Ты обращаешься в соответствующие инстанции с просьбой выделить тебе – неслыханное дело! – аж четыре квартиры. Положительное решение этого вопроса в руках администрации. И вот что же мы имеем, как говорится, на сегодняшний день? Геологов тебе штрафовать нельзя, авиацию нельзя, торговлю тоже, Сельхозтехнику нельзя, морпорт и администрацию тоже.
Чернов загнул семь пальцев, потом на всякий случай еще три, показал Христофору Кучину два кулака и разогнул пальцы.
– Вот видишь. Я намеренно сгустил краски. Не надо дудеть что все только в мечтают побраконьерить. А вдруг? Не с тем, так с другим тебе все равно придется иметь дело. Так на кого же ты будешь составлять акт и как выполнять план по штрафам? Ловить туристов? Они сюда не заглядывают. Бесхозных заблудших романтиков? Их сюда не дозовешься. Воскресных отдыхающих? Им хватит места для отдыха и в черте поселка – с удочкой. Они отдыхают, и им много не надо. Трудно тебе придется. Иди лучше, ко мне, лет через пять сделаешь диссертацию.
Христофор Кучин все же принял заказник, поработал два года, частенько убеждаясь в той или иной мере, что слова Чернова как нельзя более точно соответствовали ситуации, и через два года, сказав «довольно», перевелся в управление на повышение, сдав дела молодому настырному парню из Иркутска, у которого еще не было столь тесных связей с местным окружением. Да и дела в заказнике в общем-то были уже налажены, глядишь, парню будет легче.
Так что встреча с Черновым обрадовала Кучина, ему хотелось рассказать о двух годах трудной работы, но это как-нибудь потом, не сейчас, не за столом. Да Чернов, наверное, забыл о своих советах и рекомендациях молодому Христофору. Дело обычное, и оно забывается быстро, тем более советы, кто из нас не давал в свое время полезных советов, нет ничего более простого, чем советовать, разве все упомнишь?
Куски дымящегося вареного нерпичьего мяса в миске, нерпичья печень на сковороде, банка горошка И консервированного фаршированного перца из Болгарии, соленая горбуша, свежий хлеб да две заветные бутылочки из шкафчика. А на плите уже закипает чай.
– Будем здоровы!
Варфоломей впервые пробовал свежатинку.
Ояр сбегал в коридор, принес на дощечке тонко нарезанные черные ломти.
– Это сырая печень. Кристобаль, Варя, пробуйте!
Христофор живо налег на закуску, Варфоломей опасливо смотрел на его окровавленные пальцы. Христофор ел с удовольствием, чувствовалось, что давно не управлялся с нерпой.
– Пробуй, Варя! Как масло! – уговаривал Ояр. И сам старался не отстать – тут в еде понимали толк.
Варя с осторожностью взял, как все, руками кусочек печени, макнул в соль, пожевал. Заел большим куском хлеба и, отодвинув рюмку, приступил к горячему, тоже осторожно, с трудом постигая экзотический вкус новой пищи.
– Не нравится?
Он пожал плечами.
– Не разобрал еще, – сказал Машкин. – По первости всегда непонятно, а потом за уши не оттащишь.
– А из ластов нерпы заливное можно готовить. О, какое заливное! – размечтался Христофор.
– Время будет – сделаем, – пообещал Чернов.
– Я бы курочку съел, – выразил робкое пожелание Варя.
– Утки весной, попозже! Каких тут только нет! – восторженно пообещал Машкин, но потом осекся и показал на Ояра – Вот если он разрешит.
Ояр засмеялся.
– Ну одну можно, для гостя? – взмолился Машкин.
– Гость к тому времени уедет, – заметил Ояр.
– Ну, тогда не надо, – быстро успокоился Машкин, встал и пошел в коридор за новой порцией мяса.
Варфоломей ел консервы и пил чай. Чего-чего, а сахару, галет и особенно чая в доме было полно.
Антоша Машкин рассказывал о странных случаях с горючим – о бочках у знака, пустых, с притертыми пробками, и о стрельбе в новогоднюю ночь.
– Год такой невезучий, – заметил Ваня Чернов. – Вон у Игнатьича в последний момент три медведя, самых крупных, ушли. Тоже случай. Или у меня вот – оба парня в госпитале. Чем тут поможешь? Хорошо, Машкин обещал поработать.
– А я? – спросил Ояр.
Чернов молчал.
– Меня тоже не забывайте, – бросил Кучин, – у меня по плану, просчет берлог, все равно с вами буду.
– Ну, ребята, – заулыбался Чернов, – мне всего три недели надо, месяц от силы, вот спасибо!
– А я? – испугался Варфоломей.
– Увидишь еще… – успокоил Чернов. – Скучно не будет, наблюдай, записывай!
– Да можно сразу, в первый выезд, – предложил Машкин.
– Только экипировку продумай, – посоветовал Христофор, – надо одеваться теплее. Там такой колотун!
– Возьмем комплект меховщины у Нанука, он даст.
– Старик добрый, не откажет, – сказал Машкин. – Вот вечером придет Ноэ, попросим ее, сходишь с ней к старику. А пока… – Он выразительно посмотрел на опустевший стол.
– Без Акулова не обойдешься, – заметил кто-то.
– Я могу, – с готовностью предложил свои услуги Варфоломей, – мне-то Иван Иванович обещал.
…Из сельсовете Варя вышел с маленьким листиком бумаги. Ему не терпелось заглянуть в него, узнать, что же написал Акулов. Раскрыл он вчетверо сложенный листок только в тамбуре магазина. Рукой Ивана Ивановича было начертано – «ТЗП, создай условия!».
Заведующий закрыл магазин и вместе с подателем записки отправился на склад. Заведующий предупредителен, обходителен и вежлив. Он знает, такие записки зря не пишут.
– Что вы предпочитаете? – спросил заведующий. – Могу предложить водку в экспортном исполнении. Могу вообще уникальный напиток – Московская особая. Помните, старая Московская, по три четырнадцать? У нас остался всего один ящик, бережем для гостей. Мы даже продаем ее по старой цене, так как по новой мы ее не приходовали, не имеем права повышать… А?
– Видите ли, – замялся Варя, – я в некотором роде дилетант. Я не разбираюсь. Давайте на ваш вкус. Что вы предпочитаете, то и хорошо.
«Хитер, ах хитер», – подумал заведующий и решил идти напрямик.
– Вы не стесняйтесь, – сказал он. – Вот в записке сказано создать условия – и все. Значит, не на сегодня, а на все время, пока вы и ваши друзья будут на Острове. Можете даже их кого-нибудь послать, я всех знаю. Такая записка нужна, чтобы каждый раз по пустякам не тревожить Ивана Ивановича. Вы, судя по всему, занимаетесь важным делом, да, важным, и он тоже. Кофе растворимый хотите? Вон сколько ящиков – до следующей навигации хватит!
– Хочу, – вздохнул Варя, не решаясь отказом обидеть.
– Вот паштеты. Из гусиной печени, – видите, румынские баночки, а вот венгерские, тоже паштет, но просто печеночный. Оба хороши. Я заверну вам и те и те. По десять банок хватит?
– Я донесу?
– Донесете! Я все сложу в пустой рюкзак. Рюкзак вернете, он еще не продан.
– А крабы у вас есть? – решился Варя.
Заведующий задумался.
– В одна тысяча девятьсот, не припомню, каком году, были. Сейчас не завозят. Икру могу предложить.
– Черную?
– И черную, и красную, и минтаевую… В баночках, очень удобно. Могу и деликатес японского императора – икру морских ежей.
– Вкусно?
– Я не люблю, – признался заведующий, – но многим нравится. – И он полез на вершину штабеля из разнокалиберных ящиков.
Рюкзак был набит основательно, но заведующий не спешил закрывать склад и о чем-то думал.
– Так, так, так… – вслух размышлял он. – Вот что! На утро вам понадобятся компоты.
– Я не знаю, – застеснялся Варя.
– Я знаю, – твердо сказал заведующий. – Пива у нас нет, а квас вы делать не умеете. Компоты как раз. Есть малиновый, клубничный, смородиновый. Импортный и наш. Наша смородина в этом случае предпочтительней.
И он скрылся в лабиринте из ящиков.
– Вот Полинг считает… – сказал, вернувшись, заведующий, – вы знаете Полинга?
– Я его не знаю, не знаком.
– Еще бы! Он физик и химик, дважды лауреат Нобелевской премии. Так вот он считает, что в группу витаминоносителей-рекордсменов кроме сладкого перца и капусты «брокколи» входит смородина, черная смородина, Полингу можно верить. Утром убедитесь, – и он улыбнулся.
Варя тоже застенчиво улыбнулся.
Они вернулись в магазин, заведующий пощелкал счетами, Варфоломей заплатил и, взвалив рюкзак, пошел домой.
Глава восьмая
Надо отвинтить у шприца обе крышки и протереть цилиндр тряпочкой, – смоченной спиртом. После просушки внутреннюю часть цилиндра смазать густым вазелином. Затем вдвинуть в цилиндр поршень с инерционным капсюлем и навинтить крышку со стабилизатором. Теперь можно в цилиндр налить доверху раствор с серниланом, а потом уже навинтить переднюю крышку с иглой и надеть направляющий полиэтиленовый колпачок. Сернилана всего-то нужно два с половиной миллилитра да добавить один миллилитр этилового спирта, чтобы раствор не замерзал на морозе.
Чернов приготовил пять шприцев – летающих шприцев для обездвиживания медведей. «Пять на завтра хватит, – думал он, – Одного и то хватит, если попасть точно».
Много шприцев заготавливать впрок не имеет смысла, потому что раствор все равно медленно вытекает, да и препарат при длительном хранении портится, вот почему все операции делались в ночь накануне или непосредственно в день работы.
Варфоломей внимательно следил за манипуляциями Чернова.
– Что это за раствор? – спросил он.
– Сернилан, – ответил Чернов.
– А что это?
– Ну, проще – фенциклидин гидрохлорид.
– Понятно, – усмехнулся Варфоломей.
– Одного этого шприца достаточно, чтобы медведица полтора часа не шевелилась.
– Из того ружья стрелять?
– Да. Это «кеп-чур», американская система, шестнадцатый калибр.
– Это надежно?
– Да, конечно… Надо только точно попасть. В мышцу шеи или в жевательную мышцу, когда медведица выглянет из берлоги. Если в лоб или скользящим – дело бесполезное. Главное – ее выманить…
– Не боитесь?
Всегда есть страховщик с карабином. Да не волнуйся, Варя, нападают только подранки, понял? Подранки, голодные, пуганые и шатающиеся. Остальные не нападают.
– Понял. Остальные в зоопарке.
– Ага. У тебя-то все готово?
– Давно.
Варе была отведена роль фотографа – это-то дело он знал в совершенстве, запасся пленкой и двумя камерами – с узкой и широкой пленкой. Только сетовал, что не мог достать слайдов. В те годы достать обратимую пленку было почти невозможно. Но у Чернова слайды были.
– Меходежду примерял?
– Как раз.
– Нанука?
– Брюки и торбаса Нанука, а кухлянку Ноэ свою дала. Нижняя кухлянка тоже её.
– Не замерзнешь, одежда у Нюрки что надо.
– Это ее русское имя?
– Так мы ее у себя зовем, удобней.
– Она чукчанка?
– Нет. Не чукчанка, не эскимоска. Из племени ситыгьюк. Что-то родственное ихалмютам, кто их разберет… Понравилась?
– Ну… как сказать… полновата глаза, правда, очень красивые…
– Лукавые! – засмеялся Чернов. – Ты ее еще не знаешь! Умница!
– Так уж… – самоуверенно бросил Варя. – Умные, они нынче перевелись. Им это не идет, время не то…
– Заговори-ил! – засмеялся Чернов.
Варфоломей замолчал.
– Я пойду, – сказал он. – Надо выспаться…
– Давай. Завтра рано подниматься. Отдохни. Ребята, поди, спят уже.
– Христофор точно спит, а Ояр – не знаю.
– Кристобаль эту работу любил, – непонятно почему опять засмеялся Чернов.
Варфоломей ушел.
Все так и оказалось. Кучин сладко похрапывал, Ояр разбирал спальный мешок.
– Чаю хочешь? – спросил Винтер.
– Только что пил у Чернова.
– Тогда спи. Завтра выйдем рано.
– Я знаю.
Варфоломей расстилал спальный мешок, а Винтер внимательно краем глаза с улыбкой за ним следил.
Ояр заметил на лице Варфоломея брезгливую гримасу, когда тот развернул мех в изголовье. Варфоломей застелил изголовье чистым полотенцем, чтобы не касаться меха щекой.
«Мда-а», – вздохнул Ояр и вместо улыбки вдруг обнаружил у себя где-то внутри возникшее раздражение.
– Если бы у тебя была жена, – сказал вдруг Ояр, – она бы от тебя сбежала.
Варфоломей молчал, раздеваясь.
– Отсюда далеко не убежишь, – сказал Христофор. Оказывается, он не спал, а только дремал, закрыв глаза. – Здесь нет микробов, Варя. Спи спокойно в этом спальном мешке. На севере нет микробов и гадов. Север стерилен, Варя, – сказал он, зевнул и снова закрыл глаза.
– Очки, Кристобаль! – подсказал Ояр.
Христофор всегда спал в очках: если ему не напомнить, сам не снимал их. Вот и сейчас из спального мешка торчали очки, нос и борода.
Христофор снял очки и аккуратно положил их рядом с пепельницей на табуретку.
– Холодно, – сказал Варя.
– Сейчас я на ночь подшаманю. – И Ояр пошел на кухню, включил кран на полную мощность – горючка заполыхала, загудела печь.
– Чай в постель или ну его? – спросил он. – Чай перед сном помогает.
– От чего? – спросил Варфоломей.
– От всего. И ночью и днем. Правда, Кристобаль?
Христофор перестал храпеть:
– Правда. Спирт с чаем еще лучше, помогает.
– Ну, это уж без сомненья.
Варфоломей устроился наконец в мешке, от чая отказался. Ояр принес кружку Христофору.
– Держи!
– Ояр, – спросил Варфоломей, – сколько нормальный человек может выдержать на севере?
– Какой нормальный? Выходит, Ноэ и Нанук ненормальные, они здесь вечно… Так?
– Я не о том… Они родились тут. Им тут все привычно. Скорей, они на материке бы не выдержали.
– А чего хорошего на материке? – спросил полусонный Христофор. – Пивные, музеи да девочки? Ну, еще поезд ходит… Скучно… Ну, пляж. Так и у нас тут можно хоть круглый год купаться!
– Как? – не понял Варя.
– Здесь есть озеро, теплое, бьют горячие ключи, купаемся, когда приезжаем, – пояснил Ояр, – хоть в январе, хоть в июле. Родоновые источники. Целебные, между прочим.
– Вот устроим тут заповедник – не очень-то покупаетесь, – непонятно кому погрозил сонный Христофор.
– А мы искупаемся? – спросил Варя.
– Обязательно… как-нибудь в следующий раз. Вот только закончим работу. Чернову надо помочь. Вот он закончит свое – и двинемся на Ключи.
– Представляю, как это можно будет снять, – сказал Варя. – Женщины в пляжных костюмах на снегу. Да мне никто не поверит.
– Поверят. Зритель нынче всему верит, особенно детективам.
– Тут-то детектива не сделаешь.
– Почему? Граница рядом, пиши-фантазируй. Нет границ полету фантазии, – уверенно сказал Ояр, вспомнив «Окоченевшую любовницу» Фаррера.
– Зато у сметы есть границы. Где я найду столько блондинок, чтобы привезти их на Остров и снимать голыми на снегу?
– А почему обязательно блондинки?
– Я думал… – смутился Варя… – они лучше смотрятся… и вообще.
– Нет! – возразил Ояр. – Нет. Закон контраста – белое и черное. Брюнетки на снегу – лучше. Вот вам и заголовок – «Брюнетки на снегу». А?
– А что? Это идет! – проснулся Христофор!.
– Не пойдет! – сказал Варфоломей, – Начальство не пропустит.
– А ты сначала сделай, а потом уж воюй с начальством. Не надо раньше времени оглядываться. Не расти внутри себя внутреннего редактора. Ни один перестраховщик, мне думается, еще не создал шедевра мирового кино. Я правильно выражаюсь?
– Правильно, – сказал Христофор. – Перестраховщики сами себя боятся.
– Они не сами… Их сначала кто-то научил бояться, а дальше и пошло…
– Возможно, и так. Но только от этого не легче.
– Хорошо, – согласился с Христофором Ояр, – но только к медведям это отношения не имеет. Давайте спать. До завтра.
Раньше всех на правах хозяина просыпался Ояр. Он вставал, быстро разжигал печь, ставил чай и принимался готовить завтрак.
От шума и возни просыпался Христофор. Он водружал на нос очки. Ояр ставил перед ним рядом с пепельницей кружку дымящегося чая, Христофор выпивал его с сахаром, закуривал первую утреннюю сигарету и долго молча лежал в мешке, ожидая, пока в доме не станет тепло.
Там, раньше, за пределами Острова, утро у Варфоломея начиналось с зарядки, обтирания и бритья, Здесь он пробовал однажды начать день с зарядки, но тонкий слой копоти с потолка и стен мешал ему делать полный вдох-выдох, а выскакивать на мороз он не осмеливался.
Тогда он перешел на систему йоги. Из всего комплекса йоги он хорошо запомнил упражнение номер один – «сесть на постель, скрестив ноги, закрыть глаза и пять минут подумать о прекрасном».
Но по утрам мысли его о прекрасном развивались в одном направлении. Чаще всего на ум приходила Глория. От этого на душе становилось муторно. Он вставал и ронял:
– Бр… рр… рр… холодно!
– Это потому, что нет термометра, – успокаивал его Винтер. – У нас холодно, потому что в доме нет термометра.
Варфоломей принимался за бритье. Тут, кстати, можно было вообще не бриться, так даже было лучше, но от привычек ему трудно было отказаться, и он старательно брился, хотя при бороде это ни к чему. Бороду он холил. Тело посредством зарядки тоже, а себя в зеркале уважал и любил.
Побрившись и умывшись, Варя вытирался одеколоном, затем полотенцем, полотенце становилось грязным, он этого не замечал, и если не смотрелся в зеркало до завтрака, то весь завтрак ребята потешались над его грязной физиономией.
После завтрака Варя надевал галстук, смотрелся в зеркало, снова умывался, вытирался грязным полотенцем, расчесывал сандаловой расческой бороду и ждал указаний относительно мелких домашних хозяйственных дел.
