Текст книги "Повелительница львов"

Автор книги: Алан Савадж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 27 страниц)

   – Проложите мне путь к моему мужу.

Он издал громкий боевой клич: «За Маргариту!» – как восхитительно прозвучал этот клич! – и повёл армию в наступление. Сидя рядом со мной на своих лошадях, принц Эдуард и Белла наблюдали за происходящим. Мои люди сражались с большим воодушевлением. Не давая врагам времени перестроить свои ряды, они ворвались в город с севера и запада, и уже не в первый раз в решительный момент мужество изменило Уорику. После того как он обвинил меня в супружеской измене, а моего сына назвал ублюдком, он, без сомнения, хорошо знал, какая участь ожидает его, окажись он в плену. Не прошло и часа, как йоркисты во главе с командирами начали поспешное отступление; за мной приехал вооружённый отряд, чтобы эскортировать меня в город, к месту моей победы.

   – Где его светлость? – спросила я, опасаясь; как бы Уорик не увёл его с собой.

   – Ожидает вашу светлость, – ответил мне рослый детина. Охваченный страхом, Уорик позабыл даже, что без короля он всего-навсего мятежник, стоящий вне закона.

Когда я ехала между рядами приветствующих меня солдат, направляясь к улице Святого Петра, моё сердце переполняла гордость. Тогда-то они и стали впервые называть меня «капралом Маргарет». А почему бы и нет? Именно моя стратегия, столь восхваляемая военными историками, хотя они и не всегда приписывают мне честь её выработки, привела нас к победе.

В самом центре города меня ожидали несколько моих лордов; хотя их мечи и доспехи были обагрены кровью, лица светились ликующими улыбками победителей. Среди них был и мой муж, которого я не видела семь месяцев.

Должна признать, что выглядел он совсем неплохо, даже набрал вес от отсутствия каких-либо физических упражнений и уж во всяком случае не голодал. Должна также признать, что он не изъявил никакой особой радости при виде жены, которая так бесстрашно пришла ему на помощь. Не обрадовался он и сыну.

   – Мег, – заметил он, – ваши волосы растрёпаны ветром.

   – Мы одержали великую победу, сир, – сказала я, не уверенная, что он знает об этом.

   – Я доволен, – ответил он, – доволен.

   – Многие из ваших преданных сторонников совершили великие подвиги, сир.

   – Это хорошие новости.

   – Не посвятите ли вы их в рыцари?

   – Охотно.

   – Начиная с принца Уэльского?

Генрих посмотрел на Эдуарда достаточно благожелательно, но без какой бы то ни было любви или хотя бы нежности. Очевидно, что, пока он находился в плену, йоркисты отравляли его ум низкими инсинуациями, и в конце концов он поверил им. Но он был готов даровать моему сыну рыцарство прямо здесь, на поле сражения, что меня особенно радовало. Пока совершались необходимые приготовления, я отвела Клиффорда и Сомерсета в сторону.

   – Соберите всех достойных командиров, – сказала я им. – Грядёт великое торжество. Особенно я хочу, чтобы в рыцари посвятили Грея Гроуби.

Они кивнули и послали своих сквайров, чтобы те выбрали наиболее достойных людей; Белла, которая въехала в город вместе со мной и принцем Эдуардом, радостно захлопала в ладоши. Тем временем Клиффорд обратил моё внимание на двух смутно знакомых людей, стоявших рядом с королём под стражей.

   – В чём их преступление? – спросила я.

   – Просто они йоркисты, которые не захотели убежать со всеми остальными, – ответил Клиффорд. – Это лорд Бонвилл и сэр Томас Кайрил.

Они опустились передо мной на колени.

   – Граф Уорик поручил нам охранять его светлость во время сражения, ваша светлость, – объяснил Бонвилл. – Когда пришёл приказ покинуть город, мы хотели увести его светлость с собой, но он попросил нас остаться с ним и продолжать охранять его особу. Мы выполнили его просьбу, ваша светлость, и теперь – ваши пленники. Но мы исполняли свой долг перед королём.

К нам присоединился Генрих.

   – Это хорошие люди, Мег, – объявил он. – Я обещал отпустить их на свободу.

С этими словами он направился в ближайшую церковь, без сомнения для того, чтобы вознести хвалу Всевышнему за своё спасение.

У меня не было никаких причин ненавидеть этих людей, разве что за их принадлежность к йоркистам. Я с трудом припоминаю чувства, которые тогда испытывала, ибо слишком много событий произошло и ещё должно было произойти, но я знаю, что у меня появилось даже смутное желание вознаградить эту пару, ведь они до конца защищали короля. С этой мыслью я повернулась к сыну и, всё ещё пребывая в прекрасном настроении, спросила:

   – Что нам делать с этими двоими? Решай.

– Вели отрубить им головы, – без малейшего колебания ответил принц Эдуард. Я онемела, впервые осознав, как глубоко ранили наши злоключения эту юную душу. Пока я раздумывала, как мне поступить, – я только что сама объявила собравшимся лордам, что судьбу пленников решит принц, – Белла вдруг испустила отчаянный крик и без чувств упала на землю.

Я сразу же поняла, в чём дело. Выполняя моё приказание, лорды велели привести всех командиров, ещё не рыцарей, но достойных посвящения в этот сан. И среди этих доблестных солдат был Джон Грей Гроуби... но его несли на носилках, и из-под проломленного панциря струилась кровь.

Забыв о пленниках, я поспешила к нему. Кто-то находчиво выплеснул ведро воды на Беллу. Очнувшись, она сразу же присоединилась ко мне; с её сбившихся волос капала вода, хуппеланд насквозь промок, грудь тяжело вздымалась.

К этой-то груди она и прижала своего мужа, быстро став такой же окровавленной, как и он.

Я сразу поняла, что он долго не проживёт: ему нанесли несколько ударов булавой; а когда он упал на землю, по нему проскакали кони. Но я решила, что вдова Грея должна стать леди Грей, и велела отнести умирающего к королю, чтобы тот мог дважды прикоснуться к нему мечом, тем самым причислив к избранникам, возвышающимся над чернью. Это Генрих проделал с удовольствием, он всегда был на высоте, когда ему приходилось отзываться на чужую беду. Заливаясь слезами, я прижала Беллу к груди, а затем отослала сэра Джона и леди Грей, чтобы они могли провести последние часы вместе.

Меня охватило смятение. Оставив короля, я пошла посмотреть, что делает принц Эдуард. Я нашла его там же, где покинула, на главной городской площади; он наблюдал за тем, как сооружают плаху.

– Неужели эти плотники не могут заняться какой-нибудь более полезной работой? – спросила я у Клиффорда, который руководил приготовлениями.

– Они выполняют повеление принца Уэльского, ваша светлость, – ответил Клиффорд. – Бонвилл и Кайрил будут обезглавлены.

– В самом деле, сэр Джон? – резко спросила я. – Единственная их вина – в том, что они йоркисты. Но ведь они преданно охраняли короля. И он пообещал даровать им свободу.

Коснувшись моей руки, Клиффорд отвёл меня в сторону.

   – Возможно, его светлость так и поступил. Но без свидетелей. А принц Уэльский перед всей нашей армией осудил их на смерть. Вполне может случиться так, что через несколько лет наши люди будут получать повеления от принца. Вы думаете, его авторитет не пострадает, если первый же его публичный приказ будет с пренебрежением отменен?

Я закусила губу. Мне, разумеется, было известно, что в душе у Клиффорда та же сталь, что и у Эдуарда. Обуреваемый жаждой мщения, он готов расправиться с любым йоркистом, который попадёт ему в руки, к тому же его ненависть усугубляется чувством вины, порождённым убийством молодого Рутленда. Однако его слова звучали ужасающе убедительно. Больше всего на свете я хотела, чтобы мой сын оказался как бы воплощением Великого. Гарри или, ещё того лучше, своего могущественного соименника Эдуарда III. Чтобы достичь подобных высот, ему придётся совершать поступки, которые могут показаться жестокими или даже отвратительными. Я никак не могла прийти к определённому решению. Прежде чем я успела это сделать, ко мне на взмыленной лошади, весь в грязи подскакал гонец; устало спешившись, он упал передо мной на колени.

   – Ваша светлость, выдохнул он, – меня послал граф Пемброкский.

   – Да? – проговорила я, и мне показалось, будто чья-то ледяная рука стиснула мне сердце: ясно, что этот человек привёз отнюдь не радостные новости. Мне было страшно слышать, какая участь постигла Джаспера Тюдора.

   – С нашей армией случилось большое несчастье, ваша светлость, – заикаясь, проговорил гонец. – Несколько дней назад граф, сопровождаемый своим отцом, встретился с йоркистами у Мортимерова креста. Йоркистами, ваша светлость, командовал граф Марч, который, так он утверждает, видел одновременно три солнца. Вдохновляемый этим знамением, он оказался непобедим.

   – Мы потерпели поражение? – спросил Клиффорд, как будто это не было уже очевидно.

   – Граф Пемброкский вместе с остатками своей армии бежал. Его отец и все пленные лорды отведены в Херфорд и там обезглавлены.

   – Оуэн Тюдор мёртв? – пробормотала я, думая, какой эффект произведёт известие о смерти отчима на Генриха.

   – И многие другие, ваша светлость. Говорят, что граф Марч, который как наследник присвоил себе отцовский титул герцога Йоркского, объявил, что перебьёт всех знатных ланкастерцев, чтобы отомстить за смерть отца и брата в Уэйкфилде.

Я взглянула на Клиффорда, на какое-то мгновение он побледнел, но тут же разразился громким смехом.

   – Этот парень собрался обезглавить нас всех? Но сперва мы подкинем ему несколько голов, чтобы ему было чем поиграть.

Теперь не было уже никакой возможности спасти пленников. Вступись я за них, утратила бы поддержку тех самых лордов, которые помогали отстаивать престол. Стоя рядом с принцем, я наблюдала, как двух злосчастных людей, чья вина состояла лишь в том, что они выполнили свой долг, подвели к плахе и обезглавили.

Примечательно, что я впервые видела, как головы отделяют от тел.

Однако у нас были более важные дела, чем казнь йоркистов. Разгорелся яростный спор: что же делать дальше? Должна открыто признать: в тот момент я отнюдь не играла главенствующую роль как обычно. Я была физически утомлена усилиями последних нескольких дней, а сокрушительный удар, который получила как раз тогда, когда считала, что одержала полную победу, породил ещё и чувство умственного утомления. Разумеется, я утешала себя мыслью, что победа йоркистов – всего лишь булавочный укол, хотя и болезненный, и справиться с этим выскочкой, молодым парнем удастся без труда. Тогда я ещё не имела представления, с каким чудовищем мне придётся иметь дело. Тем не менее меня угнетала мысль, что я не только не смогу отдохнуть, но вынуждена буду немедленно начать ещё одну военную кампанию.

Отвлекало меня от заседания военного совета и беспокойство о Белле. Как я и опасалась, Грей умер всего через несколько часов после посвящения в рыцари. Белла впала в совершеннейшее отчаяние, и я почти ничего не могла сделать, чтобы утешить её. Когда она попросила разрешения сопровождать тело мужа в Гроуби, где его должны были предать земле, я сразу же согласилась. Мы крепко обнялись, расцеловались, и тем же вечером, пообещав, что приедет ко мне в Вестминстер, как только я туда возвращусь, она уехала. Иногда кажется, что мы, смертные, строим свои замыслы лишь для того, чтобы Господь Бог в одно мгновение расстроил их. Я так никогда и не возвратилась в Вестминстер, и прошло более десяти лет, прежде чем мы увиделись с Беллой... К этому времени обстоятельства сильно изменились. Можно даже сказать, что мы с ней поменялись местами.

После отъезда Беллы я тут же легла и уснула как мёртвая. Сон хорошо освежил и мой ум, и моё тело. Я позавтракала, оделась и вместе с принцем Эдуардом отправилась к мужу. Но едва я вышла из дома, который выбрала как своё временное пристанище, как с изумлением увидела, что моя армия собирается в поход. Я, конечно, не собиралась оставаться в Сент-Олбансе, ибо намерена была идти на Лондон... но насколько я могла видеть, моя армия готовилась отправиться в противоположную сторону, на север. Я быстро разослала сквайров с повелением собрать моих военачальников, которые тут же явились.

   – Объясните мне, пожалуйста, что происходит? – повелительно спросила я. – Лондон – в той стороне. Туда направился граф Уорик. Там размещается правительство. Куда же нам идти, как не на Лондон?

Генри Сомерсет покачал головой.

   – Это невозможно, ваша светлость.

Я пришла в замешательство.

   – Но почему?

   – К этому времени Уорик, должно быть, уже успел добраться до Лондона, – объяснил Клиффорд.

Его слова усугубили моё замешательство.

   – Стало быть, мы должны последовать за ним.

   – Мы уже не сможем его догнать, ваша светлость, – сказал Уилтшир. – А он пользуется большой популярностью среди лондонцев. У нас недостаточно людей, чтобы сражаться с целым городом.

   – С подмастерьями! – фыркнула я.

   – Но с ними герцог Йоркский, – пробормотал кто-то.

   – Вы, видимо, говорите о графе Марчском, – отрезала я. – Герцог Йоркский мёртв, и никто не имеет права без согласия короля присваивать себе этот титул.

   – Как бы он там ни назывался, ваша светлость, – сказал Клиффорд, – он идёт в Лондон со своей армией, которая пополняется на каждом привале. Двигаясь вперёд, мы рискуем оказаться между Уориком и его лондонцами с одной стороны, и графом Марчским и его людьми с другой.

   – Есть и ещё одна причина, которую мы должны учитывать, – сказал Уилтшир. – Шотландцы. Все лондонцы возьмутся за оружие, лишь бы не допустить этих разбойников в город, тем более, ваша светлость, что все помнят о вашем обещании отдать Лондон на разграбление.

В то время я, слишком разгневанная, не сумела как следует осмыслить эти слова, которые, в сущности, означали, что та речь, которую я произнесла перед нортгемптонским сражением, навсегда лишила меня шансов быть принятой в столице.

   – Уж не хотите ли вы сказать, джентльмены, что одержанная нами победа бессмысленна? – спросила я полным сарказма голосом.

   – Ни в коем случае, – сказал Клиффорд. – Но надо учитывать все обстоятельства. Отойдя на север, мы сможем пополнить наши силы, возможно, объединиться с графом Пемброкским и его валлийцами и, когда будете полной готовности, попытаемся разделаться с Йорком – извините, ваша светлость, с Марчем... и Уориком.

   – Значит, вы оставляете им Лондон.

   – Сам по себе Лондон не имеет большого значения, ваша светлость. Значение имеет король. А король снова находится с нами. В этом истинная ценность одержанной победы. Сейчас йоркисты-мятежники, с оружием в руках восставшие против своего законного повелителя. Они это скоро поймут и тогда либо разойдутся, оставив дорогу на юг открытой, либо будут стремиться к сражению, которое мы им дадим тогда и там, где и когда хотим сами.

Возможно, я отдохнула не так хорошо, как мне казалось. Я позволила себя убедить, даже не оскорбилась, что о короле говорили так, словно он некий неодушевлённый трофей, ибо именно так оно и было. Я с готовностью признала правоту моих сторонников. Мы с королём ехали впереди армии, и по обеим сторонам дороги стояли многочисленные толпы людей, собравшихся, чтобы приветствовать своего монарха. Возгласы: «Да здравствует Генрих!» перемежались возгласами: «Да здравствует капрал Маргарет», и под наше знамя стекалось множество добровольцев. К тому времени, когда мы достигли Йоркшира, под моим командованием была самая большая армия, которая когда-либо собиралась под знаменем английского короля. Даже и сама точно не знаю, сколько людей выразили готовность обнажить свой меч в защиту нашего правого дела, но по прикидочным оценкам наша армия насчитывала шестьдесят тысяч человек.

Я уже собиралась повернуть обратно на юг, когда мы получили сообщение, что граф Марчский направляется на север, готовый дать нам сражение.

Но это было ещё не всё. Этот девятнадцатилетний юноша питал честолюбивые замыслы, которые шли куда дальше, чем относительно скромные притязания его отца. Соединившись с остатками сил Уорика он вошёл в Лондон, где был радостно принят горожанами. А чего другого от них можно было ждать? Получив такую поддержку, этот полувзрослый преступник созвал парламент и на совместном заседании палаты лордов и палаты общин, поддерживавших дело йоркистов, рискнул претендовать не только на титул герцога Йоркского, но и на английскую корону.

Он выступил против нас как король Эдуард IV.

Глава 12

Мои лорды, разумеется, высмеяли необоснованные притязания молодого Марча, а я напомнила себе, что юноша не был должным образом ни помазан на царствование, ни коронован; объявление о низложении Генриха не имело под собой никакого законного основания. В то же время, должна признаться, меня неприятно поразила дерзость этого поступка. Беспокоило и опубликование Марчем генеалогической таблицы, из которой совершенно ясно следовало, что он обладает куда большими правами на трон, чем мой муж. Но наибольшую тревогу внушал тот восторг, с каким лондонцы заключали его в свои объятья, – уже ходили рассказы о том, что особый пыл проявляли при этом женщины, буквально душившие в объятиях молодого гиганта (шести футов и нескольких дюймов роста), – а также та щедрость, с какой они ссужали ему деньги, в чём почему-то отказывали моему бедному мужу.

Я не могла не поделиться своими опасениями с Генри Сомерсетом, и он разделил моё волнение.

– Наша единственная надежда – сразиться с этим негодяем, разбить его армию и прикончить его самого, – объявил он. – Нечего даже и думать о том, чтобы вести с ним какие-либо переговоры, а тем более проявлять милосердие. Он изменник и мятежник, и не приходится сомневаться, какая судьба постигла бы короля и принца Уэльского, если бы он восторжествовал.

И какая судьба постигла бы меня, подумала я и вздрогнула, вспомнив, что рассказывали об этом распутнике. Как он поступил бы, обнаружив у своих ног прекрасную пленницу? Я только что отпраздновала, если уместно употребить это слово, свой тридцать первый день рождения и должна заметить, что, несомненно, благодаря напряжённой жизни, которую вела вот уже два года, была здорова и физически сильна, а стало быть, и прекрасна, как и в прежние времена.

Я безоговорочно согласилась с точкой зрения Сомерсета. Учитывая, какой потрясающей силой мы в тот момент располагали, необходимо было ускорить сражение.

Было очевидно, что это сражение должно стать решающим; мы все сошлись во мнении, что это будет последний «бросок костей», и сосредоточили усилия на том, чтобы этот бросок увенчался успехом.

В той безрассудной решимости, с которой йоркисты торопились ввязаться в сражение с нами, мы усматривали благоприятное для себя обстоятельство. К тому же Уорик, видимо, стремился восстановить свою репутацию, изрядно пострадавшую от нанесённого ему – и кем, женщиной! – поражения. Лазутчики донесли нам, что граф командует авангардом молодого «короля», чьё возвышение он рассматривает как свой личный триумф. Марч следовал за ним с несколько меньшей поспешностью.

Я разместила свою штаб-квартиру в Йорке и собрала военачальников, чтобы изложить им свои мысли. Я с большим тщанием изучила карту. Меня вновь окружали знатнейшие вельможи Англии, которые под моим знаменем изведали вкус победы, поэтому никто из них не был склонен оспаривать предполагаемую мной диспозицию. Могу добавить, что король Генрих не принимал участия в наших совещаниях; он предпочитал молиться. Я предполагала, что он молится за дарование нам победы, однако воздержалась от каких-либо расспросов.

Предыдущие столкновения с йоркистами многому меня научили. Я участвовала _;– до некоторой степени в роли командующего – в трёх сражениях. В Сент-Олбансе враг придерживался оборонительной тактики, занимая довольно неудачные позиции. Я вынудила его оставить эти позиции и сумела захватить врасплох, во время движения. И в Блор-Хите и в Нортгемптоне моим войскам пришлось пересечь реку, и в обоих случаях это имело катастрофические последствия. Конечно же, оказывали влияние и другие факторы, но в обоих случаях соседство реки катастрофически повлияло на исход битвы.

В десяти милях южнее Йорка протекала река, которая называется Эр. С севера к ней примыкало обширное болото, идеальное место для расположения войска. Я была уверена, что Марч испытывает куда большее беспокойство, чем я, ибо его судьба всецело зависела от того, сумеет ли он утвердить своё право на трон, схватив Генриха и заставив его отречься или убив его, – результат для него был бы один и тот же.

   – Следовательно, – объяснила я своим военачальникам, – он будет стремиться к нападению. Если мы расположим линию нашей обороны вдоль Эра, разместив главную часть армии на болоте, то он окажется перед неразрешимой проблемой. Фронтальная атака будет угрожать катастрофой. Поэтому он станет добиваться, чтобы мы изменили свои позиции. Тут-то мы сможем атаковать его как и где хотим. – Я обвела взглядом лица присутствующих и не видела на них ничего, кроме согласия с моим предложением. – Наша полевая штаб-квартира будет здесь, – сказала я и ткнула пальцем в карту, указывая на деревню Таутон, находившуюся в восьми милях южнее Йорка, на краю болота.

И на этот раз я не услышала возражений.

   – Милорд Нортумберленд, – продолжила я, – вы будете командовать авангардом, милорд Сомерсет, вам поручаются главные силы. А вы, Клиффорд, получите под начало кавалерию и станете патрулировать берег реки.

   – А где будете вы, ваша светлость? – спросили они.

   – Я буду с герцогом Сомерсетским.

Тут они запротестовали, и мне, как обычно, пришлось укупить. Я хорошо понимала, что забота о моей безопасности и в самом деле могла отвлекать военачальников от их главной задачи – сражаться с врагом; к тому же; распорядившись об изначальной диспозиции, я уже не могла влиять на ход самого сражения, во всяком случае в его ранней стадии. Но в Таутоне была достаточно высокая колокольня, и с этого наблюдательного пункта открывался вид на все окрестности. Имея в своём распоряжении группу дюжих ординарцев, я могла через них передавать команды всем, кому сочту необходимым, и более эффективно влиять на ход сражения, чем если бы находилась в самой его гуще. В Нортгемптоне, во всяком случае, находясь на возвышенности, я действовала вполне удачно, пока не разразился этот проклятый ливень. Итак, я согласилась.

Боюсь, что даже после шестнадцатилетнего пребывания на троне в этой сумрачной стране, я так и не поняла как следует всей непредсказуемости английской погоды. Разумеется, ни один уважающий себя континентальный полководец не станет проводить военные кампании зимой. Дядя Шарли всегда делал перерыв с октября до апреля, а такие великие воители, как Генрих V, Эдуард III, или Чёрный Принц, высаживались во Франции лишь в самый разгар лета.

Но в этой войне были отброшены все общепринятые обычаи; сражение под Уэйкфилдом состоялось в декабре. Две битвы произошли на февральском снегу, но март оказался ещё холоднее, чем предыдущие месяцы. И всё же, даже когда небо затянули тёмные тучи, никто не ожидал снежной бури.

Получив донесение о приближении Уорика с его авангардом, я приказала своей армии выступить на исходные позиции, а сама пошла к королю. С тех пор как увиделись снова, мы ни разу не спали с ним вместе; Генрих отринул все плотские помыслы, а у меня хватало других забот, к тому же я не испытывала ни малейшего желания разделить с ним ложе, зная, что из этого всё равно не выйдет ничего хорошего, одни неприятности. Однако он оставался королём Англии, и это его армией я командовала, надеясь привести её к победе.

   – Полагаю, что последующие несколько дней будут решающими для вашего царствования, сир, – сказала я. – Не изволите ли вы вместе со мной наблюдать за ходом битвы? Это поднимет дух армии.

   – Завтра суббота, – последовал ответ.

   – Я знаю, сир.

   – Мег, Мег, – запротестовал он, – вы сущая язычница. Если завтра суббота, то послезавтра – воскресенье.

   – Меня всегда восхищала логика ваших рассуждений, ваша светлость.

   – Что ещё важнее, – продолжил он, не обращая внимания на мой сарказм, – послезавтра будет Вербное воскресенье, когда все добрые люди, среди них, естественно, и добрые женщины должны коленопреклонённо молиться. Нет, нет, в этот уик-энд не может быть никаких сражений, если только мы не возвратимся в Йорк к завтрашнему вечеру.

Спорить с ним, доказывать, что Уорик вряд ли прекратит продвижение из-за религиозного праздника, было бесполезно.

   – Уверяю вас, сир, – сказала я, – что завтрашний, а возможно, и воскресный день намерена провести в церкви. – Я могла бы добавить: «На колокольне», но не добавила, зачем вдаваться в мелкие подробности?

Я поехала вместе с военачальниками осмотреть расположения наших войск; Марч, как стало известно, объединился со своим кузеном Уориком в Понтефракте, и не оставалось никаких сомнений, что на следующий же день они войдут в соприкосновение с нами. Я уже осмотрела всю окружающую местность и выбрала подходящие позиции. Войска должны были находиться на вершине невысокого холма, следовательно, взбираясь по его склону, йоркисты окажутся в невыгодном положении. Позиции эти имели и другие преимущества: их нельзя было обойти, потому что мой правый фланг был защищён утёсом, а левый – болотом.

– Наша линия обороны неприступна, ваша светлость, – сказал Троллоуп. Он нуждался в победе более чем кто-либо другой, кроме меня. Легко было предсказать, какая участь его постигнет, если он попадёт в руки йоркистов, из рядов которых в прошлом году дезертировал.

Но я разделяла его мнение. К этому времени стали приходить донесения, что авангард врага приблизился к реке, поэтому я послала Клиффорда с его конницей, дабы не дать им переправиться через реку, и в наилучшем настроении отправилась спать. Ещё двадцать четыре часа, ещё одна битва, и королевство, без сомнения, снова окажется в моих руках. Но в то время как я с Генри Сомерсетом и принцем ужинала, на взмыленном коне прискакал ординарец.

   – Вражеские силы пересекли реку, ваша светлость, – запинаясь, проговорил он.

   – Как это могло произойти? – спросила я, отказываясь разделить его беспокойство.

   – Они переправились через неохраняемый брод у Феррибриджа, – сказал ординарец.

   – Прошли ли главные силы? – спросил Сомерсет.

   – Нет, милорд. Брод захвачен отдельным отрядом. Главные силы ещё не подошли.

   – Этот малый – глупец, – сказала я. – Он не умеет развивать временные успехи. Мы должны немедленно выбить их оттуда.

Сомерсет кивнул.

   – Этим я и займусь.

   – Ваша светлость, милорд, простите меня, – сказал ординарец, – но милорд Клиффорд уже на пути к Феррибриджу. Он меня и послал с докладом.

Очевидно, Клиффорд и его конница должны были добраться до места быстрее, чем Сомерсет смог бы собрать достаточно людей для выполнения этой задачи; во всяком случае, я была против разъединения наших сил, даже если йоркисты и переправились через реку в полном боевом порядке. Поэтому оставалось положиться на Клиффорда. Но о том, чтобы как следует выспаться, пришлось забыть.

Я проснулась и поднялась с первыми проблесками рассвета. Байи была слишком стара, чтобы участвовать в военных кампаниях, поэтому я оставила её в Йорке, а с собой захватила пару молодых девушек. Я наспех завтракала, когда от Клиффорда прискакал ещё один ординарец.

   – Важные новости, важные новости! – провозглашал он. – Лорд Клиффорд снова захватил брод. Йоркисты ещё спали, когда он на них напал, все они мертвы.

   – Новости действительно важные, – сказала я. – Хотелось бы знать, что теперь предпримут эти два негодяя.

Принц и я отправились к моей колокольне. Сомерсет проводил нас до Таутона, до нашего наблюдательного пункта. Он был, конечно, доволен триумфом Клиффорда, но обеспокоен погодой, ибо облака теперь плыли чуть ли не над самой землёй, тёмные и угрожающие. Но у меня всё ещё не возникало никаких сомнений по поводу исхода сражения.

   – Если хлынет дождь, ну что ж, наша артиллерия окажется бесполезной, но и с их артиллерией произойдёт то же самое, Генри. Не унывай.

Хорошо, что я сказала ему это; когда я в последний раз обняла его, перед тем как подняться по лестнице, прибыл третий ординарец. Достаточно было одного взгляда на его лицо, чтобы догадаться: случилась катастрофа.

Оказалось, что нам нанесён тяжёлый удар. Напрасно я принимала молодого, пусть и неопытного Марча за идиота, ничего не смыслящего в военных делах, – он сразу же проявил себя как человек неистощимой энергии, достаточно одарённый полководец. Он и в самом деле захватил брод в Феррибридже, но это, вероятно, был лишь отвлекающий манёвр, ибо он понимал, что мы очень скоро узнаем об этом, и Клиффорд попытается вытеснить его передовой отряд. Но он, видимо, хорошо знал Клиффорда и был уверен, что этот беззаботный и даже безрассудный человек тут же почиет на лаврах, потому что в то же самое время йоркисты захватили другой брод, в Каслфорде, в трёх милях выше по течению, а мы об этом ничего не знали. И вот, когда Клиффорд уже праздновал победу, на него обрушились с тыла неистовые йоркисты.

   – Его люди разгромлены, ваша светлость, – доложил несчастный гонец.

   – Милорд Клиффорд?

   – Мёртв, ваша светлость. Стрела попала ему прямо в горло.

Я посмотрела на Сомерсета в замешательстве: Клиффорд был его лучшим другом; Однако ситуация не способствовала тому, чтобы оплакивать погибшего.

   – А что же сейчас происходит? – спросила я.

   – Йоркисты вновь захватили Феррибридж, ваша светлость, и вся их армия переправляется через реку.

Я поспешно поднялась на колокольню, Сомерсет следом за мной. Стоя у парапета, мы посмотрели на нашу армию, расположенную в двух милях южнее, на краю болота – там щетинились копья и реяли знамёна.

   – Мы должны присоединиться к своим людям, – сказала я.

   – Но ведь мы договорились, что вы будете находиться здесь, ваша светлость, – возразил Генри.

   – Я возвращусь сюда после начала сражения, – обещала я. – А до тех пор хочу быть со своими людьми. – Я положила руку ему на плечо. – Забудьте о Клиффорде, Генри. Нам остаётся только отомстить за него.

День был в самом разгаре, поэтому можно было предполагать, что сражение состоится завтра, как раз в Вербное воскресенье. Это, естественно, огорчит милорда короля, но тут уж ничего нельзя поделать. Между тем мой долг – воодушевить войска, как я это сделала перед нортгемптонским сражением; вместе с принцем Эдуардом я проехала перед ними, напоминая, что они сражаются за правое дело, и призывая их превзойти самих себя. За это я была щедро вознаграждена криками «ура» и возгласами «Да здравствует капрал Маргарет!»

В то же время я внимательно наблюдала за йоркистской армией, которая постепенно располагалась на противоположном от нас склоне, хотя, как я и предвидела, уже почти стемнело, когда они наконец заняли свои позиции. Всё это время мною владело сильное искушение напасть на них и попытаться разбить по частям, но и я и мои военачальники чувствовали, что наши оборонительные позиции сильны, и было бы ошибкой рисковать сражаться в менее выгодных условиях. Мы ждали и наблюдали, как вдруг Сомерсет притронулся к моей руке.