Текст книги "Повелительница львов"

Автор книги: Алан Савадж

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 27 страниц)

Погони, однако, не последовало. Мои верные слуги были заинтересованы не столько в моей особе, сколько в моих деньгах и драгоценностях, к тому же они недостаточно доверяли друг другу, чтобы часть из них могла отправиться в погоню, а другая – остаться сторожить награбленное. Ко всему я ещё подозреваю, что никто из них, даже этот верзила Толбойз, не имел достаточно смелости, чтобы убить королеву, поэтому в действительности они были даже рады моему бегству.

Это, естественно, не переменило тех чувств, которые я испытывала по отношению к ним. Я мечтала о том, чтобы их повесили, или, ещё лучше, повесили, затем пытали и четвертовали, а самое лучшее колесовали – всех, не исключая даже, женщин. Думаю, что Эдуард вполне разделял мои чувства, хотя он и был слишком мал для того, чтобы знать, как жестоко можно пытать и казнить человеческое существо.

Не думаю, что я заслужила порицания за свой гнев, за желание отомстить. Эти люди были моими слугами. Я относилась к ним с неизменной добротой и ожидала, что они с готовностью рискнут своей жизнью ради меня и моего сына, ведь мы тоже готовы были рисковать жизнью ради всего королевства, а стало быть, ради них и тех, кто им дорог. Я всегда старалась, и дала тому уже много примеров, рассматривать каждый вопрос с двух сторон. Я могла бы смириться с тем, что эти люди, прожив рядом со мной несколько дет, были недовольны своим положением и, отчаявшись, решили покинуть меня. Я могла бы если не простить, то хотя бы понять это. Но за то, что они назвали своего короля ублюдком, я бы никогда не смогла их простить. Даже если он и был таковым.

Я могла бы, возможно, понять их намерение убить принца и меня, ведь мёртвые хранят молчание. Если бы нас погребли на Вересковой пустоши, то наши тела так никогда бы и не нашли, мы просто исчезли бы во время своего бегства. В этом преступлении наверняка обвинили бы какую-нибудь банду йоркистов. Что до насилия, которым мне угрожали, то, полагаю, в аналогичной ситуации этим не угрожают разве что какой-нибудь страхолюдине, на которую не польстится самый последний мужчина. Я стойко перенесла бы уготованную мне участь, как вынуждена была сделать это в другом случае.

Но я забегаю вперёд. Это я могла тоже бы понять. Но быть так нагло ограбленной, лишиться всего, что я имела, вплоть до моего свадебного кольца... а свадебное кольцо было едва ли не самым драгоценным моим достоянием! Нет, нет, я не стану извиняться за то дьявольское желание отомстить, которое поглощало всё моё существо.

Между тем наше положение оказалось опаснее, чем когда-либо. Трое на одной лошади – женщина, юноша и ребёнок, – у нас не было никакой надежды: первая же банда йоркистских мародёров, с которой мы столкнёмся, захватит нас в плен. Я оставалась прекрасной женщиной, но никто в сложившихся обстоятельствах не заподозрил бы во мне королеву, поэтому любой мужчина непременно подумал бы о насилии – и от него было бы труднее отделаться, чем от Толбойза. К тому же хватало и другого рода трудностей, и не последняя из которых – сидеть на костлявом хребте животного в лёгком летнем платье. Как только стало ясно, что Толбойз не преследует нас, я соскользнула на землю и пошла пешком, тем более что бедное перегруженное существо могло идти лишь шагом, наравне со мной. И ко всему ещё у нас не было никакой еды.

Всё это очень удручало мастера Комба, который чувствовал себя ответственным за меня, а это весьма тяжёлое бремя для четырнадцатилетнего юноши. Я постаралась убедить его, что он сделал всё, что мог бы сделать любой мужчина на его месте, но он продолжал тяжко вздыхать. В своих записках я предельно откровенна, поэтому признаюсь, что, когда мы остановились на ночлег, я принялась обдумывать различные способы отвлечь его – а заодно и мои мысли – от нашего бедственного положения и вознаградить юношу за отвагу и верность, но этим и ограничилась. Мы испытывали непереносимую усталость, голод и жажду, к тому же были очень грязны, а всё это не способствует желанию; в довершение всего бедный парень благоговел и трепетал передо мной.

Мы провели трудную ночь, терзаемые самыми безутешными мыслями. Но на следующий день в небе сверкало солнце и мы прибыли в Экслхолл.

Мой дом оказался в полнейшем беспорядке. Накануне здесь побывал отряд йоркистов и, не найдя меня, поехал дальше. Таким образом, нет худа без добра: измена Толбойза и вызванная этим задержка спасли меня от пленения. Однако йоркисты могли в любой момент вернуться, поэтому мы наспех перекусили, помылись и переоделись во всё чистое, прежде чем отправиться в путь. Вот тогда-то я и предложила Джону Комбу быть моим пажем, и эту честь он с благодарностью принял. Я полагаю, что мы оба думали о будущем, ибо он оказался пригожим малым.

Последовало длительное и трудное путешествие через уэльские горы, прежде чем мы смогли достичь приморской крепости Харлех. Заняло это путешествие более недели и по сравнению с ним наше бегство из Нортгемптона казалось просто увеселительной поездкой. Солдаты из моего эскорта и фрейлины во главе с Байи были полностью мне верными, и, едва достигнув Уэльса, мы оказались среди друзей. Довольно часто нас окликали смелые горцы, вооружённые и бородатые; на этот раз я была в полном облачении королевы, разве чуть-чуть недоставало драгоценностей, и, узнав меня, горцы кричали «ура», падали на колени и клялись, что по первому же моему слову двинутся на Лондон, чтобы спасти короля. Это обнадёживало, хотя я и пребывала в полной растерянности, ибо не имела ни малейшего понятия, жив или умер мой муж, царствует он или низложен. Никто из горцев этого тоже не знал. Поэтому я стремилась поскорее достичь Харлеха, где и оказалась в конце месяца.

Здесь я нашла Генри Сомерсета, молодого Клиффорда и ещё несколько лордов и, конечно, нашего графа Пемброкского, Джаспера Тюдора, который командовал уэльскими войсками и, как и я, очень хотел знать, что произошло с его единокровным братом. Они все, похоже, очень обрадовались, увидев принца и меня. И я тоже была несказанно рада видеть их, хотя утомление и мешало мне в полной мере изъявить свою радость. В тот же день меня свалила болезнь, и я две недели провела в постели, пока силы понемногу возвращались ко мне.

Этот живительный отдых был мне крайне необходим, ибо, едва я поднялась на ноги, как получила известия из Лондона. Даже в самых мрачных кошмарах мне не могло привидеться подобного исхода нортгемптонского поражения.

Генрих и в самом деле был захвачен в плен вместе с Фортескью. И на этот раз повторилась старая история: Генрих отказался покинуть шатёр, потому что он король! О судьбе бедного сэра Джона не сообщалось ни слова. Генриха же препроводил в Лондон Уорик, который был вне себя от радости, ибо одержал ещё одну великую победу: о нём говорили как о лучшем солдате Европы, если не всего мира. О судьбе короля мы получили противоречивые сведения. Гонцы, прибывшие в Харлех, рассказывали, что на него надели соломенную корону и все лондонцы издевались над ним как могли, а затем его как обычного преступника водворили в Тауэр. Йоркисты же утверждали, будто с ним обращались со всем подобающим уважением, перед ним с обнажённым мечом шёл Уорик и что его очень удобно поселили в епископском дворце около собора Святого Павла.

Вообще-то меня не волновало, как с ним обращались, хорошо или плохо, важно было, что он пленник и что он по-прежнему король. И он ни словом не упоминал, что хочет видеть жену и сына. Разумеется, я не поехала бы в Лондон, даже если бы получила такое приглашение; я люблю львов, но не так глупа, чтобы без всякого оружия заходить в их логово.

Хорошенько осмыслив эти новости, я пришла к определённому решению. Какие бы – благоприятные для себя – сведения ни распространяли йоркисты, король – пленник. Мы не знаем их планов, но вероятнее всего, они дожидаются подходящего момента, чтобы разделаться с ним и провозгласить королём кузена Ричарда. Поэтому мой святой долг – продолжать борьбу, освободить мужа и восстановить положение Ланкастерского Дома – и моего сына. К тому же в наших делах наметился явный поворот к лучшему. Пока я болела, Джаспер Тюдор отправился в северный Уэльс, где усмирял непослушных, а заодно вербовал для нас солдат. Господь ниспослал ему удачу: в направленном мне письме он сообщил, что захватил крепость Денбё; все сельские жители готовы выступить с оружием в руках, украсив себя алыми розами. Я тут же приняла решение. Мы вместе с Эдуардом отправились в Денбё, где нас и в самом деле встретили радостными приветствиями. Денбё находится недалеко от Чешира, поэтому в один миг в моём распоряжении оказалась армия в несколько тысяч человек, готовых сражаться ради меня. Я чувствовала, что судьба снова благоприятствует мне, и призвала к себе своих военачальников, чтобы разработать необходимые планы, и тут как раз мы получили свежие известия из Лондона.

До сих пор все боевые действия со стороны йоркистов вели Уорик и его отец. Именно Уорик выиграл битву при Нортгемптоне и с триумфом препроводил Генриха в Лондон. Именно Уорик и Солсбери определили условия содержания короля, и условия, как я поняла, весьма неплохие. Я с досадой узнала, что мой муж, который никогда не хотел охотиться со мной, в превосходном настроении охотится в таких местах, как Элтем и Гринвич. Но последнее слово было не за Уориком и его отцом. Они были лишь исполнителями воли Йорка. И вот кузен Ричард пересёк Ирландское море и присоединился к своим сторонникам.

Обо всех последующих событиях, как это обычно бывает с известиями, приходящими издалека, мы получали довольно путаные сообщения. Но все они были неблагоприятными. Ричард имел достаточно много времени, чтобы обо всём поразмыслить, и, видимо, пришёл к выводу, что пора действовать со всей решительностью. В этом, кстати сказать, угадывалась рука Гордячки Сис. Как бы там ни было, он повторил свой старый трюк, посетив бедного Генриха в полном боевом снаряжении, с мечом на боку, тем самым доведя моего мужа до состояния нервного шока. Сделать это, разумеется, оказалось не так уж трудно.

Заручавшись всеми необходимыми обещаниями Генриха, Йорк, всё в том же боевом снаряжении, отправился в парламент, который был созван Солсбери и Уориком, дабы принять всё, чего пожелает Йорк. Все, кому случилось прочитать эти строки, вероятно, неплохо представляют себе, какого я мнения о парламентах. Но на этот раз они, к счастью, доказали, что я не права, наделали это весьма удивительным образом. Герцог Йоркский, в полном, как я уже сказала, боевом снаряжении, вошёл в палату и, подойдя к пустому трону, спросил, осмелится ли кто-нибудь отрицать его право занять этот трон. Этого никто не осмелился сделать, но парламентариев, готовых удовлетворить требование Йорка, можно было пересчитать по пальцам обеих рук, остальные сидели молча, с каменными лицами и несколько зловещим видом.

Для такого человека, как кузен Ричард, которые постоянно сомневался, правильно ли поступает, это было серьёзное препятствие. Как нам рассказывали, он побледнел, пробормотал что-то невнятное и покинул палату. Оказавшись снаружи, он снова обрёл решимость, к тому же на него наверняка наседали Сис, её брат и племянник, и необходимое решение было провёрнуто через совет. Поэтому, хотя я и радовалась, что Йорку не удалось осуществить задуманный государственный переворот, результат оказался не менее для нас убийственным. Решение гласило, что Генрих пожизненно останется королём, тогда как Йорк всё это время будет при нём регентом, когда же Генрих умрёт, он взойдёт на трон.

Это была своего рода лицензия на убийство. Ещё хуже то, что моего сына признали незаконнорождённым и, следовательно, не имеющим права на престол. Могло ли быть нанесено более тяжкое оскорбление женщине?!

Эти новости потрясли нас. Но я не оставила намерений продолжать борьбу за законные права моего сына. К несчастью, нечего было и думать о немедленном начале военных действий. Несколько тысяч отважных чеширцев и валлийцев готовы были последовать за мной, но даже самые верные люди нуждаются в оружии и деньгах. Наши бомбарды были потеряны в Нортгемптоне. Сундук с сокровищами украли мои слуги. Все мои лорды были беглецами, находившимися вдали от своих поместий.

В этих обстоятельствах я посоветовалась со своими приближёнными, и мы пришли к нескольким решениям. Важнейшее из них заключалось в том, чтобы я обратилась за финансовой помощью к нашему ближайшему соседу, шотландскому королю. Яков II был младшим братом бедной Маргариты Стюарт, покойной жены кузена Луи. Таким образом он приходился мне если не родственником, то свойственником. В действительности он не был врагом Англии, но хотел завладеть кое-какими крепостями на севере, и мои советники решили, что мы могли бы с ним договориться.

Это решение, как и в своё время обещание отдать Лондон на разграбление, аукнулось нежелательными последствиями. Впрочем, оно не понравилось мне с самого начала. Пристало ли английской королеве, с чашей в руках, просить подаяния при другом дворе? Моё нежелание ехать в Шотландию ещё более усилилось, когда я узнала, что придётся, для моей же безопасности, плыть на корабле. Я вопросительно посмотрела на лордов, когда они обратились ко мне с этим предложением. Как они могут поручиться за мою безопасность на корабле? С тех пор как пятнадцать лет назад пятнадцатилетней девушкой я проплыла на барке по Темзе и высадилась в Портсмуте, я поклялась, что никогда не ступлю на палубу какого-либо корабля, а тут мне предложили проплыть по солёной морской пучине. И эти глупцы даже не постеснялись предупредить меня, что плавать по Ирландскому морю куда более рискованно, чем пересекать пролив, тем более в это время года.

И всё же я позволила убедить себя, отчасти потому, что Генри Сомерсет вызвался сопровождать и защищать меня... и делать ещё многое другое. Дело в том, что, как я уже упоминала, после семи лет полного воздержания я снова, можно сказать, стала девственницей, хотя и находилась всё время в кругу домогавшихся меня мужчин. К тому же на мне лежали – и лежали тяжким бременем – различные соображения и опасения. Прежде всего меня тяготил мой возраст. Тридцать – не слишком приятная цифра для прекрасной женщины.

В довершение всего я чувствовала, что с моим браком покончено. Я не надеялась вновь увидеть Генриха, но если бы такое и случилось, я не намерена была делить с ним свою постель. Но я всё ещё оставалась прекрасной женщиной. В моих жилах всё ещё бурлила алая кровь. И я слишком долго сопротивлялась искушениям, поэтому, когда я приехала в Харлех, моя способность сопротивляться была весьма ослаблена. Когда я лежала в постели, мою душу раздирали мучительные чувства; тогда-то меня и стал посещать Генри Сомерсет. В скором времени он уже гладил волосы, ниспадавшие на мой горячий лоб, а затем стал гладить волосы в другом, не менее горячем месте моего тела. Только Байи знала, что происходит, а она уже давно хотела, чтобы я пригрела под своим одеялом какого-нибудь красивого лорда.

Однако, как ни была слаба, я не могла не задуматься. Оправдывая себя, я привыкла считать своим истинным мужем не короля, а Эдмунда Сомерсета. Но в таком случае Генри Сомерсет доводился мне пасынком. Я знала, что он единокровный брат моего сына: И отнюдь не была уверена, что Церковь не предаст анафеме подобный союз. Но тут я вспомнила, что Генри в действительности не мой пасынок, потому что его отец никогда не был моим мужем. Что до близких отношений с единокровным братом моего сына, то тут я могла оправдаться примером графа Арманьяка, который к тому времени, когда я написала эти строки, стал отцом троих детей, рождённых от него сестрой, и всё же, как и его потомки, вполне благоденствует. Что до Церкви, то чем менее ей известно, тем лучше, ибо я, несомненно, могу быть от неё отлучена. Конечно, затяжелей я от Генри, это могло бы повлечь за собой большое осложнение, ведь мой второй сын стал бы и единокровным братом принца Эдуарда и его племянником, а возможно, и ещё кое-кем. Но я не сомневалась, что он также будет моей второй правой рукой в борьбе с кузеном Ричардом.

Поэтому я приняла ласки Генри, более того, ответила на них своими ласками. Мой восторг возрастал по мере того, как я открывала всё новые и новые стороны отношений между мужчиной и женщиной. Из троих мужчин, с которыми я делила свою постель, я включаю в их число и Суффолка, хотя мы с ним и встречались всего несколько раз, двое были достаточно стары и годились мне в отцы, тогда как третий и по своим физическим способностям, и по складу ума вполне мог быть монахом. И вот впервые я имела дело с молодым человеком, причём Генри был моложе меня. Я испытывала восхитительное наслаждение. Не берусь утверждать, что он оказался искуснейшим любовником. Суффолк и Эдмунд познакомились с искусством любви в том виде, в каком оно практикуется в Европе; Генри не имел такой возможности. Всю свою жизнь он провёл в Англии, где романтическая любовь неизвестна и где женщин не возводят на пьедестал, чтобы боготворить их. Он был из тех, что привыкли кричать: «Улю-лю! Мы едем на охоту!», и когда я совокуплялась с ним, у меня создавалось впечатление, будто я подвергаюсь атаке вооружённого копьём пешего воина.

Но, возможно, после многолетнего воздержания именно это мне и требовалось. Будучи совсем ещё молодым человеком, Генри обладал одним важным преимуществом: после каждого нашего совокупления его силы очень быстро восстанавливались. Когда я говорю, что по прибытии в Харлех целых две недели пролежала в постели, то должна признаться: последние несколько дней я провела в состоянии блаженного, хотя и несколько мучительного изнеможения. После этого (до целого ряда весьма примечательных обстоятельств, о которых я сейчас расскажу) он всегда находился рядом и уж совсем близко с наступлением ночи, когда повсюду гасили огни. Несомненно, что именно роман с Генри заставил меня по-иному смотреть на юного Комба, который, был на десять лет моложе даже Сомерсета, хотя, как женщина скромная и целомудренная, я сразу же отвергла мысль о том, чтобы иметь одновременно двух любовников.

Важно отметить, что именно Генри убедил меня отправиться за помощью в Шотландию. Мы сели на корабль и после довольно неприятного плавания прибыли в западную Шотландию. Была середина декабря, время малоподходящее для того, чтобы посещать эту холодную страну.

Ниже я расскажу о своём пребывании в Шотландии. Пока же сообщу, что я не знала о том, что в моё отсутствие ланкастерские лорды снова перехватили инициативу. Возглавили их молодой Клиффорд и граф Уилтшир. Пожалуй, во всей стране не нашлось бы других двоих столь же непостоянных аристократов. Клиффорд только и делал, что клялся отомстить за смерть отца, тогда как Батлер Уилтшир, пять лет назад бежавший с поля сражения под Сент-Олбансом, отчаянно искал подходящего случая вернуть себе доброе имя.

Покидая Уэльс, я полагала, что из-за отсутствия денег не будет предприниматься никаких военных действий, по крайней мере до следующей весны, а к этому времени я рассчитывала возвратиться с шотландскими деньгами, а может быть, и с шотландскими солдатами. Так бы оно, вероятно, и случилось, если бы не роковая самоуверенность кузена Ричарда. Конечно, трудно осуждать его за то, что он полагал, будто окончательно победил в этой игре. Генрих оказался его пленником, сам он был пожизненно назначен лордом-регентом и к тому же получил известие, что единственный человек на всей земле, которого он в самом деле боялся, сел на корабль и отплыл в неизвестном направлении. Естественно, он решил, что может спокойно оставить Лондон и провести Рождество в своей любимой резиденции – Сэндалском замке в южном Йоркшире. Туда он и отправился, взяв с собой не только Гордячку Сис, но и своего второго сына Эдмунда, графа Рутлендского, а также Солсбери с его герцогиней. Можно только пожалеть, что старший сын Йорка, Эдуард, граф Марчский, и старший сын Солсбери, Уорик, не пожелали отпраздновать Рождеству вместе со своими родителями.

Возможно, Йорк был и прав, полагая, что может оставить Лондон на попечение других. Но он искушал судьбу, путешествуя по дикому северу в сопровождении лишь своих личных телохранителей и телохранителей Солсбери. Они благополучно достигли Сэндала, но весть об их местонахождении быстро распространилась и достигла ушей Клиффорда и Уилтшира, которые отсиживались в Честере. Эта пара тотчас же решила, что представляется подходящий случай повернуть ход событий в нашу пользу. И тут они, пожалуй, не заблуждались. Джентльмены быстро набрали большую армию моих верных сторонников – численность этой армии оценивалась в восемнадцать тысяч человек – и стремительно прошли сто миль, отделяющие Честер от Уэйкфилда. Только тогда Йорк узнал об угрожающей ему опасности, а он и в самом деле оказался в опасном положении. Однако он был опытным полководцем, и его замок Сэндал представлял собой непреступную крепость. Йорк решил, что до прибытия подкрепления сможет отсидеться в осаде, и разослал гонцов во всех направлениях, и прежде всего, как нетрудно заключить, к своему старшему сыну Эдуарду, крепкому восемнадцатилетнему юноше, и Уорику, прося их поспешить к нему на помощь со всеми имеющимися у них силами.

А теперь мы должны перейти из царства реальности в царство фантазии. Если верить йоркистам, произошло следующее. Герцог и его зять, оба, как я уже сказала, опытные солдаты, сидя за крепостными стенами, призывали ланкастерцев показать, на что они способны (а без пушек те вряд ли могли взять хорошо укреплённый замок), и тут вдруг из рядов осаждающих выступила – кто бы вы думали? – её светлость королева Маргарита Анжуйская, которая принялась дразнить герцога Йоркского, говоря, что он боится сразиться с женщиной. Разумеется, я была бы рада это сделать, однако как раз в то время, промокшая насквозь, дрожа от холода и всё ещё не оправившись от морской болезни, я сходила на берег в Дамфрис.

Но продолжаю, рассказывать версию йоркистов. Так вот, герцог, этот опытнейший, одарённейший солдат, которые держал в своих руках всё королевство и мог не сомневаться, что к нему на помощь спешит многочисленное войско его сторонников, и его зять (человек почти ни в чём ему не уступающий) решили, что он будет опозорен, если не примет вызов этой женщины, после чего герцог и Солсбери совершили вылазку, вступив в сражение с превосходящими силами противника, и были оба убиты. Это, по крайней мере, реальный факт. Факт и то, что в этом неравном бою Йорка сопровождал Рутленд, который пытался бежать, но был схвачен и обезглавлен лично Клиффордом, якобы радостно воскликнувшим при этом: «Твой отец убил моего, а теперь я убью тебя». Зная этого юношу, можно предположить, что перед смертью он умолял о пощаде.

А теперь вновь возвратимся в царство фантазии.

Маргарита Анжуйская с презрением пинала ногами тела своих поверженных врагов, а затем повелела обезглавить их и отрубление головы укрепить на кольях над воротами города Йорка. Их головы и в самом деле были всё ещё там, когда через месяц я посетила Йорк. Но сделано это вовсе не по моему указу. Какая жалость, что я не могла оказаться сразу в двух местах! Трудно даже вообразить, как было бы замечательно, обладай я такой способностью. Увы, вопреки многочисленным наветам, я женщина, а не ведьма. Я просто физически не могла быть в Уэйкфилде, в то время как находилась в Шотландии, что легко можно доказать.

И всё же всю мою жизнь, а может быть, всю вечность, вопреки очевидным фактам, меня преследовала и будет преследовать низкая клевета. Опасаюсь даже, что какой-нибудь стихоплёт изобразит в грандиозной сцене это приписываемое мне злодейство! На самом же деле, как я полагаю, произошло следующее: оказавшись в осаде и не видя меня среди осаждающих – будь я там, над моим шатром развевался бы королевский штандарт, – Йорк решил попытать счастья, пока я не подошла, как он ожидал, со своими подкреплениями.

Во всяком случае одержанная Клиффордом и Уорчестером полная, казалось бы, победа, столь губительная для дела йоркистов, в конечном счёте оказалась гораздо более губительной для нашего дела. Ричард Йоркский, мне лично глубоко антипатичный, был (как я старалась показать) настоящим джентльменом, человеком чести, а потому не решался захватить королевскую власть. Теперь он был мёртв, а я и мои сторонники остались лицом к лицу с его сыном, может быть, самым ужасным ангелом-мстителем, который когда-либо воспарял из адской бездны, дабы покарать человечество.

Говоря «человечество», я, естественно, имею в виду и женщин.