Текст книги "Маори"
Автор книги: Алан Дин Фостер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 27 (всего у книги 41 страниц)
Он шел домой. Солнце ярко освещало ему дорогу. Впрочем, в самой глубине его души оставались темные закоулки. И туда солнечные лучи никак не могли пробиться. Им для этого не хватало силы.
Глава 9
– Моя сестра – шлюха!
Те Охине устало вздохнул и откинулся на спинку своего стула. Это был хороший, крепкий стул, сделанный из английского ореха. Вождь был тяжел, но стул легко выдерживал его тяжесть. У вождя был другой стул. Точно такой же. Но сын пренебрег им и опустился на традиционную для маори украшенную резьбой низенькую скамеечку.
День не располагал к спорам и распрям. Небо было чистым. Дождем не пахло. А солнца было вполне достаточно, чтобы хорошенько прогреть кости старика. Снаружи доносился звонкий смех детей, которые в своих шумных играх носились по всей деревне.
Вождь был в хорошем расположении духа с самого утра, но его настроение отравил визит сына, который сам был чернее тучи. И вообще он был само олицетворение всего темного и непреклонного. Все, мимо кого он проходил, непроизвольно оборачивались и бросали в его спину настороженные или испуганные взгляды. В его присутствии все менялось в худшую сторону. Даже воздух становился тяжелым и плотным, давил на грудь.
И несмотря на все это, Опотики был любимым сыном Те Охине. Старик не мог запретить ему посещать себя, не мог завернуть назад три десятка воинов, которые всегда сопровождали Опотики, куда бы тот ни пошел. Те Охине не мог без жалости смотреть на этот отряд. Это были до предела уставшие оборванцы, покрытые пылью и недавно полученными шрамами. У некоторых недоставало одного глаза, у других была ампутирована та или иная конечность. Они были вооружены до зубов тяжелыми дубинками, мечами, ружьями и саблями. Оружие тяготило их, тянуло к земле. Жители деревни с опаской глядели на них и осторожно перешептывались между собой. Те Охине распорядился всех накормить и напоить. Впрочем, такой прием оказывался здесь всем гостям, независимо от их политических симпатий или цвета кожи.
Старый вождь долго думал над гневными словами сына, а потом проговорил:
– По отношению к твоей сестре нельзя употреблять такое слово.
– Она хуже, чем просто шлюха! – с презрением отозвался Опотики. – Она еще и предательница! Изменница! Она не просто спит с мужчинами, которым не является женой, она спит с пакеа!
– Насколько мне известно, шлюха – это женщина, которая ложится с мужчиной за деньги. Твоя сестра никогда себе такого не позволит. Поэтому по отношению к ней нельзя употреблять такое слово, какое употребляешь ты. Твоя сестра гордая девушка. Слишком гордая, чтобы делать такие вещи за деньги.
Сын хотел что-то возразить, но отец поднял руку и договорил:
– Если она спит с мужчиной, значит, ей этого хочется. Что в этом плохого?
– Ладно бы еще с воином, – презрительно осклабился Опотики. – Она спит с обычным работягой! С человеком, который ни разу в жизни не держал в руках оружие! Мало того, что пакеа, так еще и трус последний.
– Ты сам видел, как она с ним спит?
– Нет, но об этом все говорят.
– Значит, ты не можешь это утверждать.
– Будешь говорить, что она не спит в доме твоего дружка-пакеа Роберта Коффина?
– Нет, я, разумеется, не буду опровергать известное всем. Она работает в доме Таравера.
– Будешь отрицать, что она спит там с этим пакеа?
Те Охине задумался.
– Я ничего определенного не могу сказать по этому поводу, – произнес он наконец, – хотя считаю, что это маловероятно. Поначалу Коффин не хотел принимать ее к себе в услужение, но я долго уговаривал его и под конец он согласился. У пакеа есть обычай, по которому у них не может быть одновременно двух жен. Ты полагаешь, что он спит с Меритой, несмотря на присутствие своей семьи?
– Господи! Коффин постоянно околачивается в доме Таравера без своей жены!
– Ну, хорошо. Даже если то, что ты говоришь, правда, что б этом такого плохого? – снисходительно улыбнувшись, спросил Те Охине. – Между мужчиной и женщиной существуют определенные отношения, которые установлены Богом, а не нами.
Опотики упрямо мотнул головой и зловеще прошептал:
– Он враг!
– Роберт Коффин долгое время был, остается и впредь будет оставаться моим другом. Значит, он и твой друг, потому что ты мой сын. Мой друг – твой друг.
Те Охине быстро старел, но временами он все еще с успехом мог напустить на себя важность и строгость высокопоставленного арики. Он устремил на сына немигающий, твердый взгляд. Поборовшись с минуту, Опотики вынужден был опустить глаза и кивнуть.
– Как скажешь, отец.
– Вот так-то лучше. Я не понимаю, почему ты выглядишь таким несчастным и обиженным. Разве у тебя среди пакеа не было приятелей до войны?
– Были. Но теперь я знать их не желаю. Теперь все пакеа являются моими врагами. – Он устремил на отца горячий взгляд. – И для тебя они должны быть врагами, отец! Если мы все не объединимся, нам никогда не одержать над ними победы! Я считаю, что маори просто не имеют больше права ссориться между собой.
– Я с тобой не ссорюсь, сын.
– Да, отец, я знаю, – ответил Опотики. Тон его смягчился. С помощью гнева он ничего не добился от старика. Тогда он решил поменять тактику.
– Оглянись вокруг, отец. Ты же видишь, что происходит. Каждый год к нам прибывает все больше и больше пакеа. Они приплывают на больших каноэ и плодятся, словно мухи среди овец. Их болезни убивают нас. Каждый месяц они забирают себе все новые и новые куски земли наших предков. У пакеа развился такой голод на наши земли, что его не смогут утолить никакие договоры. Тебе прекрасно известно, что они к тому же никогда не продают назад те земли, которые однажды у нас приобрели. Они не успокоятся, пока не загонят нас на высокие пики или не столкнут нас всех с Те Ика-а-мауи в море! Потом они выгонят нас и из Те Ваипунаму! Где мы тогда будем жить, отец? Сесть в каноэ и пуститься, – как это сделали однажды наши предки, – на поиски другой Аотеароа? Боги дали нам эту землю! Боги, а не пакеа! Поэтому мы останемся здесь!
– Конечно, мы останемся здесь, – подтвердил, все еще снисходительно улыбаясь, Те Охине. – Вот увидишь, война, в конце концов, закончится. Пакеа устанут от нее. Маори устанут от нее. И тогда воцарится мир, который у нас был когда-то.
Опотики ожесточенно помотал головой.
– Нет, отец! Прежней жизни уже не будет. Неужели ты ничего не видишь? Вне зависимости от того, кто выйдет победителем, пакеа и маори уже никогда не смогут жить друг с другом так, как жили раньше. Честно. Искренно. То, что сломано, уже нельзя восстановить.
– Чепуха! Это все чепуха, сын. Мы же чиним сломанные на камнях каноэ? Сломанные руки заживают, кости срастаются. Разбитая дружба вновь склеивается.
– Я в это не верю, отец. Более того! Теперь, когда известно, что у моей сестры есть любовник-пакеа, я должен биться еще крепче, еще яростнее!
– Понимаю, – нахмурившись, проговорил Те Охине. – Ты молод и горяч. Скажи, сын, тебе никогда не доводилось спать с женщиной-пакеа?
– Нет! И у меня нет никакого желания пробовать.
– Зря. Это прекрасные, хрупкие существа с белой кожей. Посмотришь на них со стороны и, кажется, что любовь может сломать их, ведь они выглядят такими слабыми, такими нежными… Но они… совсем не ломаются. Это я тебе авторитетно заявляю.
Отец снова улыбнулся.
Опотики резко отвернулся в сторону. Возможно, для того, чтобы скрыть свою улыбку. Те Охине знал, что его сын хороший человек. Он не виноват в том, что еще переживает путаный и возбужденный период молодости. Как и у многих других воинов, стоило зажечь искру, как в его груди разгорался целый пожар, который звал его на бой. Среди маори воинственность была очень распространенным явлением. До появления пакеа аборигены утоляли свою страсть к битвам в междоусобицах между соседними племенами и деревнями. Теперь у всех у них появился один общий противник. И все же необходимо было отметить, что даже в столь драматический период взаимоотношений между маори и белыми людьми, многие из них сохраняли былые дружеские связи. Они не воевали друг с другом, а стояли от всего этого в стороне.
– Те, кто жил в мире раньше, может снова жить в нем.
– Ты прав, отец. Нет ничего более легкого, чем жить с пакеа в мире! – вновь развернувшись лицом к Те Охине, язвительно проговорил Опотики. – Надо только дать им все, что они просят. Уступить всем их требованиям. И тогда воцарится долгожданный мир. Они будут гладить тебя по голове, улыбаться тебе и называть тебя «хорошим парнем». Такая жизнь устраивает детей и рабов, но не воинов!
Те Охине глубоко вздохнул.
– Ты не в силах одержать военную победу над пакеа. Ты только что сам сказал, что их очень много и год от года становится все больше. У них более современное огнестрельное оружие, чем у нас. Им не нужно устанавливать жесткие нормы расходования пороха и пуль. У них есть пушки и корабли. Пакеа – это Люди Огня. Мы не можем поражать их корабли нашим оружием, стало быть, не можем препятствовать их прибытию сюда и расселению на наших землях. Мы ничего не сможем противопоставить их пушкам, так что стоит им привезти их сюда, как нам останется только замолчать.
– Все это так, как ты говоришь, отец, – проговорил мрачно Опотики, но потом вдруг тряхнул своим ружьем и сказал: – Но мы все равно можем убивать их на расстоянии вот этим, а когда речь заходит о рукопашной… – Он поднял над головой свою боевую дубинку из «зеленого камни». – В этом мы лучше их. Каждый новый бой мы набираемся опыта, узнаем новые способы поражения пакеа. Да, ты прав, когда утверждаешь, что нам не хватит сил сразу победить их. Но мы будем их изматывать, пускать им кровь небольшими порциями, но регулярно. Даже самый сильный воин упадет на колени от множества мелких ран.
– Ну, а дальше?
– Придет день, когда мы измотаем их настолько, что они осознают, что лучше установить с нами честный мир на наших условиях, чем продолжать терпеть наши набеги. Может быть, мы не в силах победить наших врагов, но и они не в силах одолеть нас! Все-таки это наша земля. Мы знаем здешние долины и леса, как свои пальцы на руке. Земля наш союзник, как она была союзником Руи и других вождей. Мы будем пускать им кровь снова и снова, отец. Возможно, что с помощью богов нам все-таки удастся нанести им полное поражение, несмотря на все то, что ты говоришь.
– Ты говоришь о наших богах. А как насчет их Бога? Они утверждают, что их Бог сильнее всех прочих и что он даст им силы победить маори.
Опотики вскочил и стал нервно расхаживать взад-вперед.
– Я не верю в их Бога. Но допустим, что они правы. Допустим, что он существует и что он действительно сильнее всех других богов. Значит, он должен обладать всеми теми качествами, которыми его наделяют их тоунга! Значит, это бог мира, а не войны. У маори есть боги войны, которые помогают им, а у пакеа нет военного бога. У них есть только их ложь, изворотливость и хорошее оружие. Их не ведет в бой высшая сила, а нас ведет.
Он внезапно перестал ходить и остановился возле отца, чтобы взглянуть на него сверху вниз.
– Я и мои воины благодарим тебя за кров и пищу, которыми ты одарил нас.
Те Охине предпочел не встречаться со взглядом сына.
– Я не забываю традиции наших предков. В том числе традицию гостеприимства, – проговорил он. – Кроме того, ведь ты мой любимый сын.
Опотики подошел ближе и положил свою правую руку на плечо отцу. Он был всего лишь молодым воином, а Те Охине – старым и уважаемым вождем. Класть ему руку на плечо было непозволительной вольностью, но он не стал возражать, ведь они не виделись друг с другом в течение долгих трех лет.
– Ты с матерью должен заботиться о своем здоровье и дожить до дня окончания войны, отец. Тогда ты увидишь, что я был сегодня прав. Я сделаю все, чтобы ты смог понять это как можно скорее.
В жилище вбежал юный воин, – в сущности, еще подросток, – и остановился у порога. Чувствовалось, что у него какое-то спешное сообщение, но он терпеливо молчал, пока Те Охине сам не обратился к нему:
– Что такое?
– Прошу прощения, арики, но к воротам па подъехали пакеа.
Опотики тут же насторожился и схватился за ружье и дубинку.
– Я должен идти.
Те Охине сделал сыну знак, чтобы тот не торопился.
– Останься. Может, ты узнаешь для себя что-то новое. – Вновь обернувшись к вестовому, он спросил: – Что им от нас нужно?
Подросток чуть помедлил с ответом, потом сказал:
– Они говорят, что приехали торговать.
– Ну, вот видишь? – повернувшись к сыну, . проговорил Те Охине. Он улыбнулся. – Ты был не прав. Пакеа нельзя назвать людьми огня. Это люди денег. Именно это и послужит основной причиной прекращения войны между нами. Потому что маори – тоже люди денег.
Глаза Опотики сузились, когда он взглянул на юного вестового.
– Что за торговля?
Те Охине сделал знак юноше, что тот может ответить.
– Они говорят, что привезли на продажу мечи и ружья. Опотики восторженно присвистнул.
– Оружие! Вот видишь, отец! Бог войны помогает маори даже в этом! Маори до сих пор ссорятся между собой. Это печально, но факт. Зато про пакеа тоже нельзя сказать, что в их стане царит единение! Мы не можем стать против них сплошным фронтом, потому что среди нас всегда возникают бесчисленные споры, но и пакеа никогда не смогут объединиться, потому что главной их страстью является золото, ради которого они пойдут на все. Даже на предательство своих же соплеменников. – Он оглянулся на вестового. – Что у них за оружие? Армейское? Спортивные ружья? Может, старые мушкеты?
– Их начальник молчит насчет этого.
– Неважно, – бросил вдруг Те Охине. Он выглядел огорченным. – Нам не нужен их товар.
– Отец, прошу тебя! – вскричал Опотики, подбегая к старому вождю. – Ты должен купить их ружья, чтобы защитить себя! Твоя па имеет неблагоприятное месторасположение.
– Смотря для чего. Доступ к полям и воде здесь хороший. Мне не нужно замуровывать себя в стенах гигантской крепости. Я мирный человек. Кроме того я хорошо укреплен. У меня крепкий частокол и ров.
– Ну, посмотри, по крайней мере, что он предлагает, что он привез тебе. Ты же знаешь, что я не смогу приблизиться к нему на территории деревни без твоего разрешения. Посмотри и скажи мне.
– Я не позволю тебе купить их оружие на моей территории, сын.
– У нас есть свое золото, я не прошу у тебя средств. Ну, хотя бы поговори с ними.
Те Охине долго молчал, размышляя. Его сын и юный вестовой терпеливо дожидались решения вождя. Наконец, старик поднял голову.
– Да, ты прав. Я должен поговорить с ними. Опотики широко улыбнулся, но Те Охине тут же разочаровал его:
– Но я не стану покупать их оружие! Просто считаю, что с моей стороны было бы невежливо с порога завернуть торговца, даже не поприветствовав его.
Те Охине наскоро собрал всю свою свиту, куда включил и Опотики. После этого он пошел встречать гостей.
Два больших фургона уже въехали на территорию деревни. Пакеа было всего четверо. И хоть они были хорошо вооружены, Опотики посчитал их за глупцов. Он знал, что его воинам ничего не стоило бы свернуть им всем шеи. Проблема заключалась в том, что деревня отца считалась «нейтральной». Мысль была, что и говорить, соблазнительная, но Опотики вынужден был забыть о ней и не развивать дальше. Кроме того, он понимал, что, заполучив несколько лишних ружей, он потерял бы отца.
Надежды же на то, что ему удастся легально получить в свои руки оружие от торговцев-пакеа, Опотики не бросал.
Пакеа вели себя крайне настороженно и были действительно вооружены до зубов. Лучше уж будет честно купить их товар, а не пытаться отнять его силой. Опотики дорожил своими людьми и не желал их бессмысленной смерти.
Подойдя к фургонам, он не удивился, увидев, что пакеа, сидевшие на крышах своих фургонов, держат ружья на коленях. Он понимал, что им следует опасаться не только маори-мародеров, которые могли запросто позариться на их драгоценный в условиях войны товар, но и своих же соплеменников, которые относились к такой торговле со своими врагами крайне недоброжелательно, а особенно к торговцам.
Завидев приближающуюся к ним процессию, один из пакеа спрыгнул с фургона на землю. Опотики нахмурился. Неужели этот жалкий сморчок предводитель торговцев?.. Человек сильно нервничал. Это было странно. Ведь он знал, что приехал в нейтральную деревню и что ему здесь не причинят вреда.
Приглядевшись к нему, Опотики отметил, что белый нетвердо стоит на ногах. Когда же он подошел ближе, маори все стало ясно: пакеа был мертвецки пьян! Как, впрочем, и его товарищи. Опотики брезгливо поморщился, надеясь на то, что качество товара окажется существенно выше качества того спиртного, которым разило от всей этой компании.
Торговец не без труда сконцентрировал свое внимание на сыне вождя и проговорил:
– Ты здесь главный?
Не было ничего удивительного в том, что торговец вел себя невежливо, но даже среди пакеа обычно было принято делать хотя бы намек на дружелюбие. Здесь же не было даже намека. Впрочем, на это можно закрыть глаза, если их товар окажется действительно первосортным…
– Нет, – мрачно ответил Опотики и сделал шаг в сторону, давая выйти на первый план своему отцу.
– Ты можешь звать меня Те Охине, – вежливо представился пакеа старый вождь.
Он не стал сообщать белым людям свое полное имя, потому что они этого не заслужили из-за своего внешнего вида и развязности.
– А я Барбер. Саймон Барбер, – ответил главный среди пакеа.
Он даже не протянул уважаемому старику маори руку для Рукопожатия. Вместо этого он отступил на несколько шагов назад к своему фургону и похлопал ладонью по натянутой промасленной парусине.
– У меня есть кое-что, что тебя, конечно, заинтересует, вождь.
– Ружья, пистолеты. Орудия смерти, – с отвращением угадал Те Охине.
– Ага, – радостно кивнул Барбер. – Ведь вам, ребята, только такой товар и подавай, а? Вы же любите воевать и убивать?
– Мы уважаем и воспеваем благородный кодекс воина, – медленно ответил Те Охине. – Но мы не превозносим человеческую смерть. – Он показал рукой себе за спину. – Это мирная деревня. В этой войне мы не принимаем участия и стоим от нее в стороне. Это могут подтвердить те пакеа, которые живут по соседству с нами.
– Да, мы кое с кем из них уже поговорили, – проговорил Барбер. Он с хрустом почесал свою грязную бороду, которая плавно переходила в густые бакенбарды. Затем этой же рукой с силой провел по волосам, откидывая их со лба. После этого он водрузил на голову шляпу, которую до этого держал в руке. Пряди волос торчали из-под ее полей, словно корявые корни старого дерева. – Что они могут знать о настоящей человеческой жизни, эти вонючие фермеры? Кроме своих паршивых овец и баранов ничего и не видят. Они что угодно скажут и даже не поймут, что сказали!
– Мне не нужно твое оружие, – строго сказал Те Охине. – Забирай его и уезжай отсюда.
– Отец! – вскрикнул отчаянно Опотики, делая шаг вперед. – Ты говорил, что…
– Нет!
Обуреваемый яростью, но дисциплинированный Опотики замолк и отошел обратно.
Он не смел спорить с отцом на виду у всех. Это расценилось бы как неслыханное и непростительное оскорбление.
Тем временем Те Охине вновь повернулся к белому торговцу.
– Это нейтральная территория. Мои люди – мирные фермеры. Мы не воюем.
– Маори?! Не воюют?! Придумай что-нибудь поостроумнее! Такого не бывает! – Барбер неприятно ухмыльнулся и сплюнул сквозь зубы. – Но неужели ты даже не хочешь посмотреть на мой товарец? По крайней мере поймешь, от чего отказываешься!
На лице Те Охине сохранялось выражение непоколебимости, хотя он и ответил:
– Я посмотрю на твое оружие из вежливости, однако, повторяю еще раз: я не стану покупать его у тебя.
– Отлично, отлично! – закивал головой ухмыляющийся Барбер и еще ближе придвинулся к фургону. – Тем более что мы привезли сюда оружие вовсе не на продажу!
С диким криком он сорвал с деревянного каркаса фургона парусину.
– За работу, ребята!
Оказалось, что фургон был забит вовсе не ящиками с ружьями и боеприпасами… Он был полон до зубов вооруженными пакеа!
Многие из них были так же пьяны, как и четверо «торговцев», однако, это не имело практически никакого значения: с близкого расстояния массированный залп из сорока стволов вполне мог уложить всякого, кому не посчастливилось стать на линии огня.
День был спокойный, тихий. Поэтому грохот одновременно прозвучавших выстрелов был особенно и страшным.
По крайней мере сразу десять маори повалились на землю. Впрочем, никто не успел бы подсчитать жертв первого залпа, так как почти сразу же дым выстрелов плотной пеленой накрыл фургоны и то место, где стояла свита Те Охине и сам старый вождь.
Опотики не стал сложа руки дожидаться второго залпа. Он бросился в сторону, криком созывая своих людей. Затем, не проверяя, кто именно откликнулся на его призыв и присоединился к нему, он плотнее сжал в руках свою боевую дубинку из зеленого камня и бросился через дымовую завесу в ту сторону, где минуту назад стоял самодовольный Саймон Барбер.
Глаза пьяного торговца округлились, когда он увидел, как из непроницаемого тумана вдруг вывалился один из маори и помчался прямо на него. В руках у Барбера был заряженный пистолет. Он поднял его и выстрелил в Опотики, когда тот был всего в шести футах расстояния. Однако, от страха и спиртного Рука Барбера сильно тряслась, поэтому он промахнулся. Опотики почувствовал, как что-то обожгло ему щеку. Словно кто-то хлестнул его мокрой плетью по лицу. Но это, разумеется, не остановило его.
Барбер успел-таки выхватить свою саблю, чтобы достойно встретить первый натиск Опотики. Боевая дубинка обрушилась на клинок из дешевой стали и тот разлетелся на мелкие кусочки. Опотики вновь занес дубинку над головой, чтобы нанести второй удар, – только теперь уже по черепу пакеа, – однако, Барбер испустил нечеловеческий вопль ужаса и юркнул под фургон.
Дым вокруг стал постепенно рассеиваться и пакеа начали перезаряжать свои ружья. Опотики остановился. Вот под фургоном исчезли уже и ноги Барбера. Теперь его так просто не достать оттуда. Он понимал, что если останется стоять на месте, его пристрелят, как только дым окончательно рассеется. От этого никому хорошо не будет.
Поэтому Опотики повернул в обратную сторону и побежал. У него даже не было времени на то, чтобы притормозить перед телом отца, когда он пробегал мимо него. Старик лежал на земле так, как будто хотел чуть-чуть вздремнуть. В его позе и выражении на лице застыл такой покой, что просто сердце сжималось. В него вошло по крайней мере три пули.
Опотики пытался докричаться до своих воинов, одновременно лихорадочно составляя в уме план дальнейших действий.
Занимать оборону было бессмысленно. Жители деревни были вооружены только дубинками, которые не могли равняться ружьям пакеа. Тем более они узнали, что убит их вождь. Ими овладела настоящая паника, и они бегали по деревне в разных направлениях, то и дело натыкаясь друг на друга. Пакеа удалось добиться полной тактической внезапности и теперь они пожинали ее плоды. Несколько десятков белых выпрыгнуло из двух фургонов. Каждый пакеа страстно хотел выпустить как можно больше зарядов по маори. Они бросились с криками и улюлюканьем по деревне, убивая каждого, кто подворачивался им на пути. Они не утруждались выбором цели, палили в любого маори независимо от того, вооружен он был или нет, мужчина это или женщина.
Несколько пакеа бросились к воротам деревни, сняли двух охранников и распахнули вход для того, чтобы в веселой охоте смогли принять участие их соплеменники, которые прятались в ближайшей рощице. Опотики видел, что многие из них на бегу прикладывались к флягам, очевидно, чтобы поднять свой боевой дух.
Атакующие были, судя по всему, отбросами цивилизованного общества. Похоже, это были трусы вперемешку с уголовниками, которым не было позволено служить в ополчении, не говоря уж о регулярных войсках. Каким-то образом Барберу и его дружкам удалось сбиться в банду, они добыли для себя оружие, – возможно, украли, – и решили внести свой специфичный вклад в войну с маори. Очевидно, что такие планы невозможно было держать в секрете. Значит, как предположил ослепленный яростью Опотики, было много так называемых «добропорядочных» пакеа, которые знали о грязных замыслах своих соплеменников, но не воспротивились им.
Слева от Опотики открытое пространство перебегала какая-то женщина. Видимо, она хотела спрятаться в низенькой постройке, рассчитывая на то, что будет там в относительной безопасности. Ей оставалось преодолеть еще примерно треть пути до нее, как вдруг появился пакеа, который направил в ее сторону свое ружье и выстрелил. Женщина оступилась и чуть не упала, но удержалась на ногах и побежала в другую сторону. Только тут Опотики увидел, что она прижимает к груди маленького ребенка. Раненая, она, видимо, не сознавала, куда бежит, поэтому налетела животом прямо на острие шпаги другого пакеа. Ребенок выпал из ее ослабевших рук на землю и отчаянно закричал. Оба пакеа вдруг налетели друг на друга и стали ругаться. Один из них, похоже, упрекал своего товарища за то, что тот убил молодую женщину. Тем временем их жертва действительно умерла у их ног. Ребенок катался на одном месте и пронзительно кричал.
Со всех сторон слышалась не утихавшая ружейная пальба. В воздухе стоял не прекращавшийся многоголосый крик и нельзя было понять, когда кричит жертва, а когда ее убийца. Опотики не обращал на это никакого внимания, продолжая собирать вокруг себя своих людей. Некоторые из них палили в пакеа из своих ружей, но большинство не знало, что им делать в сложившейся ситуации. Он вынужден был начать раздавать пинки своим товарищам, чтобы отвлечь их внимание от окружавшего их ада и заставить повернуться к нему лицом.
– Нам нельзя здесь оставаться! – крикнул он. – Мы должны уйти!
– Но ведь это деревня твоего отца, – возразил Аурунери.
Опотики с силой ударил его в плечо.
– Мой отец погиб. Погибла и его деревня. Он умер в ту минуту, когда думал, что установил с пакеа мир!
Один из его воинов стал перезаряжать свой мушкет.
– Но мы можем убить многих из них! – сказал он.
– Не здесь и не сейчас, – ответил Опотики и глянул в сторону ворот, где еще витала полуразорванная дымовая завеса. – Их слишком много, а все лучшие воины моего отца погибли в первую же минуту нападения. Другие умрут прежде, чем смогут дотянуться до своего оружия. Мы стоим перед выбором: либо уйти, либо остаться и умереть.
До них донесся еще один пронзительный женский крик. Воины Опотики повернули головы в том направлении, откуда он до них долетел. Один из воинов обернулся к сыну вождя Те Охине и умоляюще взглянул на него. Опотики смотрел в ту же сторону, что и все.
– Воины не оставляют на произвол судьбы своих женщин! – крикнул юный маори. На его лице было такое выражение, что на него просто больно было смотреть.
Опотики понял, что тут поможет только жестокость. Взяв себя в руки, он строго проговорил:
– Это не наши женщины. Наши женщины живут в других деревнях и мы обязаны защитить их, если потребуется. Если мы умрем здесь, позже пакеа доберутся и до них. Кто им тогда поможет? Мы должны уходить – это приказ! Давайте, быстрее шевелитесь!
Он начал подталкивать руками и ногами своих колеблющихся товарищей к задней части па.
Пакеа запалили дома и амбары. Вскоре всю деревню заволокло клубами темного дыма. В нем трудно было отличить пакеа от маори. Это затрудняло действия людей Опотики, однако, как оказалось, совершенно не волновало пакеа. Они продолжали палить во все стороны так же свободно, как и раньше. Почти поголовно белые бандиты были пьяны и им, было уже все равно, в кого они попадут – в маори или в своего же.
Опотики построил своих воинов в полукруг на случай отражения атаки. Двое молодых маори начали рубить канаты, которые крепили одну из секций частокола. Те Охине хвалился, когда говорил, что его деревня неприступна: после первых же ударов веревки лопнули, а бревна посыпались на землю. Образовалась дыра, в которую свободно мог пройти один человек.
– Мы можем окружить их снаружи и зайти в тыл, – с надеждой в голосе проговорил Аурунери. – Они не ожидают сейчас нашего нападения!
Опотики был неумолим.
– Нас мало, а их целая туча. Я думаю, что больше сотни. Кроме того, я не собираюсь воевать по навязанной мне тактике пакеа. Они любят сражаться в открытом месте, где нас всегда можно окружить и перебить, как свиней. Мы должны вернуться в лес.
Аурунери на минуту задумался, потом гордо выпрямился и проговорил:
– В лесу охотятся звери. Мне надоело чувствовать себя зверем.
– И все же укус зверя опасен для врага. Мертвые же звери годятся разве что на жаркое.
Два молодых воина скрестили суровые взгляды. Через минуту Аурунери был вынужден отвести глаза в сторону, коротко кивнуть и махнуть рукой. Он исчез в дыре, проделанной в частоколе.
Опотики дождался момента, когда территорию деревни покинул последний из его воинов. Прежде чем пролезть в дыру самому, он бросил последний печальный взгляд на деревню. Здесь он провел свое детство, самые счастливые и беззаботные годы в жизни… Когда пакеа еще не было на их земле. Справа в клубах дыма мелькало дерево, вокруг которого он играл со своими друзьями. И с сестрой, которая теперь умерла для него, поскольку ушла искать счастья среди поганых пакеа. Даже если его отец был насчет нее прав и она является всего лишь служанкой, этого уже было для Опотики достаточно. Понятно, как он мог относиться к соплеменнику, – уж не говоря о родной сестре, – который служит врагам.
Но если все-таки окажется, что она спит с пакеа, он убьет ее белого любовника. А если выяснится, что она спит еще и с Робертом Коффином, который был другом отца, Опотики убьет и Роберта!
И вообще перед ними стояла глобальная задача – перерезать всех пакеа, ступивших своими грязными башмаками на священную землю Аотсароа.
Его отец любил разглагольствовать о мире. Опотики знал совершенно точно, что с такими зверями мира быть не может. Это все равно, что жить в мире с акулой. Кроме пьянства и убийств пакеа, по мнению Опотики, ничего не умели делать.
Он пытался не обращать внимания на, крики умиравших безвинных женщин и детей, он отчаянно пытался закрыть глаза на то, чему только что явился свидетелем… Безуспешно. Картины зверств и смертей пылали в его мозгу пожаром. Он не мог забыть это и знал, что никогда не забудет.
Наконец, он отвернулся от деревни и пролез в дыру вслед за своими товарищами. До леса было рукой подать. Он преодолел открытое пространство в несколько огромных мощных прыжков.
Он знал, что будет помнить то, что сегодня случилось, до конца своих дней. И большее всего ему вспомнятся отнюдь не крики погибающих соплеменников, не шум пожара, сжигавшего деревню, в которой он родился. Большее всего ему будет вспоминать пьяный смех головорезов-пакеа.
