Текст книги "Невыдуманные приключения Свена Хедина"

Автор книги: Аксель Одельберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 26 страниц)

Над могилой Пржевальского возвышался трехметровый крест, издалека заметный в степи, обрамленной заснеженными горами. Вид был величественный. Хедин был глубоко тронут; в одиночестве он простоял целый час у места последнего отдыха своего героя.

Затем были две недели рискованной зимней дороги, и 21 января 1891 года Хедин добрался до Самарканда, немного отдохнул и отправился дальше. На поезде он доехал до Каспийского моря, доплыл до Баку, опять на поезде через Азербайджан и Грузию добрался до Батуми, опять на корабле – через Черное море и на поезде – через Моекву в Санкт-Петербург. 29 марта 1891 года, спустя год после отъезда, он вернулся в Стокгольм.

Хедин чувствовал себя победителем, завоевателем, подчинившим себе целый край – от Кавказа до Синьцзяна. Он выдержал испытание. Теперь ему предстояло прокладывать дороги там, где до него, Свена Хедина, не бывал ни один европеец, – и завоевать всю Азию.

Стокгольм,
5 октября 1891 года

Счастье, как мягкие крылья бабочки, щекотало его изнутри. Свен влюбился. В первый раз. Она была блондинка с голубыми глазами, четкими чертами, темными бровями, прямым носом, с полным чувственным ртом, длинной красивой шеей. Милле слыла красоткой.

На самом деле ее звали Мария Бруман, и она была на девять лет младше своего обожателя. Ее отец, капитан гвардии Макс Бруман, умер молодым. Мама Милле вторично вышла замуж за табачного короля Кнута Лунглёфа, одного из богатейших людей Швеции.

Милле выросла в роскошном дворце, расположенном в Стокгольме на улице, которая тогда называлась Стура Бастугатан (Большая Банная). Она происходила из невероятно богатой семьи и была красива – этому сочетание очень трудно было сопротивляться.

Свен и Милле познакомились весной 1891 года на светском ужине, когда Хедин, после возвращения из Азии, был весьма популярен в Стокгольме. Милле рассматривала его рисунки, слушала рассказы об экзотических странах, о которых почти ничего не знала. Свен казался ей особенным человеком.

Так начался долгий роман, полный возвышенных чувств, душевных бурь и переживаний, – роман, который через годы закончится трагично и странно.

В 1891 году Хедин сделал несколько докладов в Стокгольмском географическом обществе. Сам король Оскар II почтил его присутствием.

По возвращении Свен начал писать книгу – точнее, сразу две книги. Одна повествовала о посольстве в Персию (увесистый том был издан к Рождеству 1891 года), вторая, напечатанная в двух томах в 1892 и 1893 годах под названием «Через Хорасан и Туркестан», рассказывала о путешествии по Азии.

Пятого октября 1891 года Хедин ужинал у директора и основателя страховой компании «Туле» Свена Пальме – дедушки будущего премьер-министра Улофа Пальме.

Среди гостей были Норденшёльд, член парламента С. А. Хедин – родственник Свена, писатели Виктор Рютберг и Август Стриндберг.

Стриндберга весьма интересовал Китай. Довольно скоро диалог в стиле «вопрос-ответ» превратился в длиннющий монолог Стриндберга о китайском языке и его родстве с другими языками. Он выдвигал свои теории с такой безапелляционной уверенностью, как будто бы провел величайшие лингвистические исследования, посрамляющие признанных синологов.

Хедин кратко заметил, что он сам не лингвист и потому судить о сказанном не может.

Родство китайского языка с другими было одной из излюбленных тем рассуждений Стриндберга. К этому он вернулся через много лет в «Синей книге».

Это была первая и последняя встреча Хедина и Стриндберга. Они проговорили около часа, и у Свена остались положительные впечатления – он счел Стриндберга человеком симпатичным.

Галле,
28 июля 1892 года

Хедин отправился на телеграф и послал телеграмму семье в Стокгольм. В ней было только два слова: «Доктор наук».

Потом он вернулся в свой номер в гостинице «Гамбург» в Галле, взялся за перо и описал происшедшее.

«Слава Богу, все закончилось. Я пахал как раб все лето. Хуже всего философия, а это обязательный предмет. Философия, да еще на немецком. Кант! Я должен был знать все работы Картезиуса. Все прошло отлично. Даже философия.

Докторский диплом я получу в сентябре после опубликования диссертации. Но папа может уже сейчас дать объявление в «Нюа даглит аллеханда», примерно такое…»

Свен немного подумал над формулировкой и написал:

«Свену Хедину, который с конца апреля изучал географию у профессора фон Рихтгофена в Берлинском университете и в июле – у профессора Киркхофа в Галле, 28 июля была присвоена докторская степень в университете упомянутого города».

Диссертация Хедина называлась «Мои наблюдения Демавенда». В основе ее лежал рассказ о восхождении на гору двумя годами раньше; это была укороченная версия повествования из книги «Посольство короля Оскара к персидскому шаху». Другими словами, диссертация выглядела легковесно.

Во время подготовки диссертации Хедин съездил в Фридрихсру, куда в свое имение удалился Бисмарк, когда император Вильгельм II отстранил его от дел в марте 1890 года. Взяв за обыкновение знакомиться со шведскими нефтяными королями, русскими военными губернаторами и восточными владыками, Свен лелеял надежду встретиться и с Железным канцлером. Он постучал в ворота – быстро появился старый дворецкий с пышной седой бородой.

– Что вам угодно?

– Я хотел бы видеть князя Бисмарка. Скажите ему, пожалуйста, что его приветствует шведский студент, который изучал географию у профессора Рихтгофена, дважды проехал через Персию и, кроме того, был в посольстве короля шведского и норвежского Оскара к персидскому шаху. Возможно, рассказы о моих путешествиях развлекут его светлость, – сказал он с привычной самоуверенностью.

Дворецкий ушел. Через несколько минут он вернулся и сообщил, что, к сожалению, князь болен и лежит в постели. Он недавно заснул, и его нельзя беспокоить. Хедин оставил Фридрихсру несолоно хлебавши.

Но каким образом он сумел добиться докторской степени с диссертацией, основанной на полуторадневном восхождении на гору? Вероятно, сказалось его обаяние. Немецкие профессора были очарованы бойким молодым путешественником, говорившим на многих языках, читавшим блестящие доклады и успевшим издать две книги.

Санкт-Петербург,
9 декабря 1892 года

Часы пробили восемь. Ударил председательский молоток, и шум в зале Русского географического общества затих. Профессор Мушкетов поднялся, чтобы представить докладчика. Все места были заняты.

Среди публики были правительственные чиновники, генералы, члены Географического общества и несколько шведов, живущих в русской столице, в том числе шведский посол Леннарт Рютершёльд и промышленник Карл Нобель.

Мушкетов самым лестным образом представил докладчика-путешественника по Азии Свена Хедина. Публика поаплодировала. Когда Мушкетов сказал, что Хедин будет делать свой доклад на русском, по залу пробежал шепоток удивления. Прежде никогда не бывало, чтобы иностранец делал доклад на русском. Что из этого выйдет?

Вышло все блестяще. Никогда прежде Хедина не вознаграждали такой бурей аплодисментов за прочитанный доклад. Он сиял от счастья, публика говорила, что у него очень слабый, почти незаметный акцент. «Русский доклад прошел просто блестяще», – написал он в письме домой.

На следующем заседании Хедина наградили серебряной медалью общества. Это была его первая награда такого рода, и гордость Свена не имела границ.

Хедин приехал в Санкт-Петербург за неделю до доклада. С собой он привез две свои книги и перевод Пржевальского. Он надеялся получить аудиенцию у царя, чтобы лично вручить их.

Хедин был частным лицом. Но в русской столице с ним обращались как с представителем Швеции. Налаживать контакты Хедину помогал шведский посланник Рютершёльд.

В четверг, седьмого декабря, Хедин и Рютершёльд отправились к министру иностранных дел просить об аудиенции у царя. Министр поспособствовать просителям отказался, но обещал лично передать книги Хедина Николаю. В тот же день они посетили военного министра Ванновского.

В результате встреч с русскими сановниками Хедин договорился о бесплатной перевозке через Россию багажа новой экспедиции. Кроме того, Хедин посетил посла Китая, и тот тоже посулил ему свое содействие.

Все шло отлично, и он вернулся домой в прекрасном расположении духа. Приближалось Рождество, последнее вместе с семьей перед долгим странствием, в которое он собирался отбыть.

Но тут все его планы пошли прахом.

Стокгольм,
28 апреля 1893 года

Безжизненное, казалось, тело Хедина лежало на операционном столе. Сильно пахло эфиром. Доктор Нурденсон оперировал его правый глаз. Когда доктор сказал Свену о необходимости операции, тот вспомнил профессора Киркхофа.

У Киркхофа были небольшие проблемы с глазом, и один из университетских офтальмологов предложил их решить. Это должна была быть, по заверениям врача, быстрая и безболезненная операция, и Киркхоф согласился. Но операция прошла неудачно, и через несколько дней глаз пришлось удалить.

– Ради Бога, – сказал Киркхоф Хедину, – никогда ни при каких обстоятельствах никому не позволяйте ковыряться у вас в глазах.

Но вот Нурденсон удалял воспаленную часть радужной оболочки его правого глаза…

Воспаление началось сразу же после Нового года. Доктор Нурденсон настаивал на операции. Свен операции не хотел, но в конце концов пришлось согласиться.

Операция прошла успешно. Но тут совершенно внезапно начал болеть левый глаз.

– Это все ваше воображение, – сказал Нурденсон, но ему пришлось поверить факту: левый глаз тоже воспалился.

В дневнике папы Людвига есть записи о состоянии сына: «Свену очень плохо… Свену хуже… Свену еще хуже… Нестерпимая боль в прежде здоровом глазе. Боже, помоги ему!»

Десять дней Хедин пробыл в больнице, потом его перевезли домой. Он испытывал сильную боль. Нурденсон, который заходил к нему нескольку раз в день, утихомиривал ее уколами морфия. Он старался изо всех сил, но, казалось, был бессилен. Свену грозила слепота.

Но 24 мая его состояние резко улучшилось, и Свен потихоньку встал на ноги. Как бы то ни было, экспедицию пришлось отложить на неопределенное время. Впрочем, Свен продолжил готовиться к путешествию, диктовал распоряжения и письма.

– Пусть он отвлекается на это, но ни в какое путешествие ему ехать нельзя, – сказал доктор Нурденсон его родным.

Одним из адресатов Хедина был Альфред Нобель. Хедин прямо попросил у него денег на экспедицию. Нобель ответил, что, во-первых, он не заинтересован вкладывать деньги в исследовательские экспедиции и, во-вторых, его касса пуста. «Сейчас я не могу позволить большего, кроме как приложить чек на две тысячи крон».

А Хедину требовалось тридцать тысяч крон – около полутора миллионов в нынешнем денежном исчислении. Пока у него имелось двадцать три тысячи. Самым крупным спонсором стал король Оскар, который пожертвовал пять тысяч. Среди меценатов были также бывший премьер Окерхельм, пуншевый король Седерлунд и десятки других богатых шведов.

Помимо денег Хедин получил в подарок два винтовки, два хронометра, три анероида, набор метеорологических инструментов, топографические принадлежности, компасы, две фотокамеры, фотопластинки, проявочные материалы, два бинокля, сорок очков для защиты от песка и сорок – от солнца, краниометр для измерения черепов – подарок, как легко догадаться, от профессора Ретциуса, того самого, который просил Хедина раздобыть черепа парсов в Персии.

Хедин решил начать экспедицию осенью с теми деньгами, которые удалось собрать. Поздно вечером 16 октября 1893 года друзья и родственники провожали его на Шеппсбрун. Ящики и кофры с багажом погрузили на борт финского парохода «Фон Дёбельн». У Хедина было с собой 300 килограммов оборудования. В полночь судно отдало швартовы.

Это был трудный момент для семьи. Старший сын уезжал по меньшей мере на год, а может быть, и навсегда. То, что он задумал, было изрядной авантюрой. Свен мог навсегда исчезнуть в азиатских пустынях или горах без следа. Мать Свена Анна плакала, глядя, как ходовые огни «Фон Дёбельна» медленно исчезают в черно-серой октябрьской ночи.

Незадолго до отъезда Свен спросил Милле Бруман, будет ли она ждать его возвращения.

– Я слишком молода для таких решений. Я не хочу связывать ни себя, ни тебя, – заявила восемнадцатилетняя красавица с улыбкой.

Менее самонадеянный поклонник вряд ли воодушевился бы подобным ответом. Но романтически настроенный Хедин истолковал слова Милле как обещание его дождаться.

У него была цель, и он был готов преодолеть все препятствия и опасности. Он должен доказать, что достоин Милле. Он собирался удивить и Милле, и весь мир.

Часть вторая
Первооткрыватель
(1894–1910)

Ташкент, 4 января 1894 года

В зале губернаторского дворца в Ташкенте стояло нечто из кипарисовых веток, напоминавшее рождественскую елку. На «елке» теплились огоньки зажженных свечей. Граммофон играл мелодию из оперы Пьетро Масканьи «Сельская честь». Было 4 января 1894 года – канун православного Рождества. По приезде в столицу Туркестана Хедин стал желанным гостем в резиденции фон Вревского.

Из Стокгольма Свен направился в Санкт-Петербург, где пробыл некоторое время, завершая последние приготовления к экспедиции. Ему все-таки удалось получить от братьев Нобель три тысячи пятьсот рублей (семь тысяч крон), так что желанная сумма – тридцать тысяч – набралась.

Хедин получил полную поддержку от русских властей: рекомендательные письма, беспошлинный проезд и казачий эскорт. Посол Китая выдал Свену обещанную визу, так что путь в Поднебесную был открыт.

Последний вечер в Санкт-Петербурге Хедин провел на торжественном ужине у Карла Нобеля, где собралось много шведов.

Четвертого ноября Хедин выехал в Ташкент. Сначала он подумывал ехать через Баку и Самарканд, но там он уже бывал и на этот раз решил проложить путь через город Оренбург. 2250 километров до Оренбурга он проехал по железной дороге. Закутавшись в плед, сидел у окна со стаканом горячего чая в подстаканнике, посасывал трубку и смотрел на заснеженные, продуваемые ветрами равнины России. Чем дальше на восток ехал поезд, тем безлюднее становилась степь.

После Сызрани железная дорога, или «чугунка», как ее называли русские, пересекла Волгу, широкую как озеро, и Хедин с удовольствием констатировал, что проехал по одному из самых длинных в мире мостов – в полтора километра.

Поездка до Оренбурга заняла четыре дня. Половина пути до Ташкента осталась позади. Дальше предстояло тащиться в повозке по почтовой дороге.

Хедин купил тарантас, четырехколесную русскую повозку без рессор. Установил в нем кофры и ящики и свил из сена, ковриков, мехов и подушек гнездо для себя. Не первый раз Хедин бывал в России и знал, что любое русское изделие при эксплуатации требует запчастей. Соответственно он взял с собой оси, дышло и крепеж.

Четырнадцатого ноября, уже в сумерках, Хедин оставил Оренбург. Вьюга задувала под тент, термометр показывал минус шесть. Свен завернулся в меха и устроился поудобнее.

Его ожидали две тысячи километров по промерзшей степи. Ехал почти без остановок, с ночным горшком в тарантасе, не вылезая наружу ни днем, ни ночью. Вдоль дороги в Ташкент было построено девяносто шесть постоялых дворов, там меняли возничих и лошадей, несколько раз вместо лошадей запрягали верблюдов.

Самая низкая температура, которую он зафиксировал во время поездки, – минус двадцать градусов. Далее, к югу, температура поднялась выше нуля, и тарантас раз за разом увязал в грязи, в итоге сломалась ось. Весь путь занял девятнадцать суток, средняя скорость – пять километров в час.

Хедин любил забавляться с курьезными цифрами. Он записал, что проехал тридцать тысяч телеграфных столбов, поменял сто одиннадцать возничих, триста семнадцать лошадей, одиннадцать верблюдов и что колесо тарантаса повернулось девятьсот восемьдесят три тысячи раз вокруг оси. Видимо, поэтому он продал свой тарантас примерно за две трети от той суммы, которую заплатил за него в Оренбурге.

Свен Хедин в Ташкенте. 1893 год.

Хедин прожил семь недель в по-весеннему теплом Ташкенте. Ужины, светские визиты, балет, опера, шампанское… И конечно, последние приготовления: надо было отремонтировать барометр, пострадавший при перевозке, купить две сотни патронов для дробовика, потому что те, что припас Хедин, испортились во время поездки по киргизской степи.

Свен купил много чая, консервов, табаку, галеты, приготовил подарки для китайцев, монголов, киргизов и прочих, с кем ему придется общаться: револьверы с патронами, часы, граммофоны, компасы, бинокль, микроскоп, украшения и безделушки.

Двадцать пятого января 1894 года он выехал из Ташкента. Следующей целью был Маргелан, столица Ферганской долины. На то, чтобы проехать двести километров, Свену потребовалось десять дней, в основном из-за того, что не хватало лошадей – движение по дороге было очень оживленным.

Полюбовавшись на умирающее море, Свен приехал в Коканд, исламский центр с множеством медресе. Свои впечатления от Коканда он описал довольно лаконично: «разложение и полное падение морали».

В Маргелане Хедина заботливо опекал губернатор Ферганской долины генерал Повало-Швейковский. Хедин жил в его резиденции, нанимал людей, собирал караван и отдыхал перед предстоящими трудностями.

Хедину был обещан эскорт казаков, но, когда Свен рассказал об этом Вревскому и своему коллеге путешественнику генералу Громбчевскому, они принялись его отговаривать, мотивируя это тем, что казаки вызовут у британцев и китайцев подозрения и только помешают.

Громбчевский предложил туркестанцев, для которых Центральная Азия была домом. Он обещал Хедину подобрать хороших людей из тех, кого знал по собственным путешествиям.

Хедин собирался ехать в Кашгар через Ош той же дорогой, что и тремя годами раньше, но Вревский уговорил его изменить планы. Хедину не хотелось вновь ехать через перевал Терек-Даван зимой, и он с благодарностью выслушал соображения Вревского насчет новой и более легкой дороги.

Маршрут должен был пересечь Памир – недоступный безлюдный край. «Никто из иностранцев не имеет сейчас доступа на Памир. Любого иностранца тут же воспринимают как шпиона. У меня же есть особые разрешения от русских и китайских властей, поэтому я могу ехать, куда захочу», – написал он в письме домой.

Маленький караван отправился в путь двадцать третьего февраля, самое худшее время года для экспедиции на Памир – период сильных снежных бурь и глубокого снега. В это время температура опускается до рекордно низких отметок, как в памирских долинах, так и на перевалах. Многие отговаривали Хедина, но, как обычно, его это только раззадорило.

Чтобы облегчить задачу Хедину, генерал Повало-Швейковский послал распоряжение киргизским кочевникам, которых он должен был встретить на своем пути. Им предписывалось готовить для него юрты, мясо и топливо. Генерал дал ему также людей, чтобы прокладывать дорогу через снег и рубить ступени во льду. Целью Свена был Памирский пост – передовое русское военное поселение в четырехстах километрах к югу от Маргелана (сейчас это территория Таджикистана).

Памирский пост,
18 марта 1894 года

Укрепленный поселок Памирский пост был построен летом и осенью 1894 года в долине на высоте 3600 метров. Это окруженное стенами русское поселение в пустынной местности было своего рода предупреждением соседям-Китаю и Афганистану-не соваться дальше на Памир. Что касается англичан, то они поощряли обе эти страны продвигать свои границы в памирские горные области.

Появление Хедина на Памирском посту было большим событием в изолированном от мира русском поселении. Он был первым, если не считать кочевников, новым человеком, которого здесь видели с лета. Задолго до ожидаемого появления Хедина его высматривали в бинокли. Когда караван шведа показался вдали и начал медленно приближаться к укреплению, командир выстроил гарнизон для торжественной встречи.

Хедин с русскими офицерами у Памирского поста. Март 1894 года.

Как только Хедин подъехал, сто шестьдесят солдат приветствовали его громогласным «ура!». Северо-западный ветер полоскал русский флаг на башне с пулеметом. Было 18 марта 1894 года. На пятисоткилометровую дорогу из Маргелана ушло примерно три недели.

Путешествие временами было весьма рискованным. Продвижению каравана сильно мешали снежные бури. Одна лошадь оступилась, упала в расщелину и сломала позвоночник, другая умерла от истощения. Несколько раз Хедину приходилось ползти на четвереньках вдоль края бездонного обрыва.

Три дня между десятым и четырнадцатым марта он провел на берегу покрытого заснеженным льдом озере Большой Каракуль. Его людям пришлось прорубить цепочку прорубей во льду метровой толщины. Свен запасся в Маргелане лотом и тщательно записывал глубины, чтобы затем сопоставить цифры и определить профиль дна озера.

На Памирском посту Хедин жил вместе с офицерами, нанятые в Маргелане три туркестанца – в юрте. Свен распаковал свои вещи и устроился с комфортом. Было очень приятно видеть над головой крепкий потолок, а не колышущийся от ветра тент палатки и сидеть в тепле, когда температура воздуха ночью опускается до минус сорока.

Хедин очень тепло отзывался о русском гостеприимстве и отмечал, что от него ничего не скрывают: «Я могу зарисовывать и фотографировать все что хочу».

Для гарнизона Памирского поста появление Хедина стало ярким событием на фоне монотонного и скучного житья. Он рисовал, фотографировал, измерял черепа киргизов краниометром профессора Ретциуса, изучал реку Мургаб, протекающую по долине, где стояло укрепление. По вечерам он писал путевые заметки для шведских и норвежских газет.

Командир гарнизона предложил Хедину пожить несколько недель и обещал найти ему проводника.

– Русские и шведы дружат на Памире намного лучше, чем под Полтавой, – пошутил Свен.

Хедин оставался на Памирском посту почти три недели. Седьмого апреля он выехал в Кашгар. По пути он собирался подняться на вершину Мустагаты – семь тысяч пятьсот сорок шесть метров высотой (как считалось в то время – семь тысяч восемьсот метров) – в китайской части Памира.

Когда Свен пересекал границу с Китаем, ему пришлось вспомнить о напряженной обстановке в этом районе. Ходили слухи, что русские вот-вот захватят китайскую часть Памира, и тут появляется караван Хедина с русским проводником с Памирского поста как подтверждение правдивости этих слухов.

К лагерю Свена тут же подъехал вооруженный китайский отряд. Командир подозревал, что Хедин прячет в багаже оружие. Подозрительность уменьшилась, когда выяснилось, что Свен здесь единственный европеец, но исчезла лишь после того, как он предъявил разрешение на поездку и рекомендательное письмо от китайского посла в Санкт-Петербурге.

Хедин рассказал о своих планах подняться на Мустагату и получил разрешение. Четырнадцатого апреля он поехал на юг через моренное поле в верховьях реки Гессдарья на высоте три тысячи пятьсот метров.

Прямо перед ним, на юге, вздымалась сверкающая белоснежная вершина Мустагаты. Пятнадцатого апреля Свен миновал озеро Малый Каракуль и подъехал к лагерю кочевников-пастухов у подножия горы.

Знакомые киргизы прежде говорили ему, что на Мустагату невозможно подняться. Широкие расщелины и ледяные кручи преграждают путь по этой священной горе, считающейся надгробием семидесяти двух мусульманских святых. Но местные киргизы были менее пессимистичны. Семнадцатого апреля Хедин пошел в наступление. Атакующие силы составили шесть опытных киргизов и девять яков.

Они поднялись на высоту четыре тысячи четыреста метров, когда начало смеркаться и надо было разбивать лагерь. На следующий день все потонуло в плотных облаках. На высоте пять тысяч триста метров отряд накрыла снежная буря, и пришлось пережидать до ночи. Утром снежный шторм усилился. Хедин проснулся от жгучей боли в правом глазу – опять воспаление! О продолжении восхождения не могло быть и речи…