Текст книги "Невыдуманные приключения Свена Хедина"

Автор книги: Аксель Одельберг

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 26 страниц)

Тибет, лагерь XLIV,
27 июля 1901 года

Хедин надел бордовый монгольский халат, натянул монгольские сапоги грубой кожи, водрузил на голову желтую китайскую шапку с наушниками, повесил на шею четки в сто восемь бусин и медную ладанку с изображением Будды, потом затянул пояс с ножом, палочками для еды, огнивом и трубкой – предметом, без которого ни один настоящий монгол не выходит из дома. Экипировку завершили монгольские очки с синими стеклами.

Хедин, переодетый в монгольского пилигрима, при попытке достичь Лхасы. 1901 год.

С этого момента он превратился в бурятского монгола-паломника. Гелинг-лама предупредил о тибетских жандармах, которые патрулируют дороги в одном дне пути от священного города. Хедин доверял ламе, он действительно знал Лхасу и дороги к ней. Каждый вечер Гелинг-лама помогал Свену освежить монгольский, который он успел позабыть за пять лет.

Когда Хедин рассказал ламе о своих планах переодетым пробраться в Лхасу, тот забеспокоился.

– Даже если вас раскроют, вам это ничем особенно не грозит, а вот мне, наверное, голову отрубят как предателю. Кроме того, я не могу обманывать, – сказал Гелинг и попросил разрешения оставить караван.

Хедин, конечно, возражал. Ему был нужен переводчик, говорящий на тибетском; кроме того, он опасался того, что Гелинг-лама расскажет о его планах другим паломникам. Свен попросил ламу проехать вместе с ними хотя бы часть пути. Впоследствии, впрочем, он уговорил ламу не покидать их.

Они были в дороге уже два месяца и прошли за это время девятьсот пятьдесят километров. Дорога была на редкость трудной: глубокие ущелья, широкие реки, перевал высотой в 5500 метров. На пути им попадались бездонные пропасти, скользкая глина, зыбучие пески. Корма для животных почти не было. Погода тоже не радовала: в течение одного дня проливной дождь мог смениться градом, град – снегом, а потом на синем хрустальном небе появлялось солнце. Температура по ночам иногда падала до минус десяти, несмотря на летнее время.

Заполняя очередные белые пятна, только за первый месяц пути Хедин начертил пятьдесят карт. Он старательно избегал пути, пройденного Литлдейлом шесть лет назад и принцем Анри Орлеанским десятью годами ранее.

Двадцать четвертого июля они разбили лагерь-сорок четвертый после отъезда из Чакалыка. Высота была 5146 метров.

С научной точки зрения задуманная Хедином поездка в Лхасу не представляла ни малейшего интереса. Город был детально описан, здесь было полно китайцев, потому что Тибет был частью Китайской империи, и индийцев, шпионивших в пользу Британии. В Лхасу рвался не Хедин-исследователь, доктор, а Хедин-авантюрист, тешащий свое тщеславие. Он хотел быть первым европейцем в Лхасе с 1847 года, после французских миссионеров Хука и Габе, которые провели там два месяца, прежде чем их раскрыли. В общем, Хедин хотел собрать яркий материал для своей книги.

Двадцать седьмого июля он попрощался с большинством своих спутников, которым предстояло дожидаться в лагере ушедших в Лхасу. Расставание получилось не очень веселым: все помнили об убитом на Тибете французе Дютрейле де Рине.

– Если мы не вернемся сюда в течение двух с половиной месяцев, сворачивайте лагерь и возвращайтесь в Кашгар, – сказал Хедин.

Он сел на белую лошадь и вместе с Шагдуром, Гелинг-ламой, двумя собаками и Ёрдеком, который должен был сопровождать их еще на протяжении нескольких дней, отправился на юг. Багаж был нагружен на пять мулов. Во внутреннем кармане монгольского халата у Хедина были анероид, компас, часы, записная книжка и маршрутная карта. Любой из этих предметов мог раскрыть его инкогнито.

Двое суток спустя они подъехали к двум озерам и разбили лагерь на узком перешейке между ними. Разожгли костер. Шагдур достал ножницы и остриг Хедина, потом Ёрдек намылил и обрил ему начисто голову. Дивясь своему гладкому, как бильярдный шар, черепу, Хедин собственноручно избавился от усов. Довершил превращение Гелинг-лама: он втер в шею, лицо и голову Хедина жир с какой-то гадостью, и лицо Свена приобрело коричневый цвет.

Пока три стилиста-самоучки трудились над его преображением, началась буря. Хедин, Шагдур и лама заползли в палатку, Ёрдек караулил. Около полуночи он просунул внутрь голову и прошептал:

– Кто-то едет.

Все моментально схватили оружие: две винтовки и один револьвер. Буря резвилась вовсю, луны почти не было видно за облаками. Выбравшись из палатки, они заметили силуэты трех всадников, гнавших перед собой двух лошадей.

Буря сыграла ворью на руку. Даже собаки ничего не услышали. Оказалось, что угнали лошадей Хедина и Шагдура. Хедин скрипел зубами от злости, его первым порывом было нагнать воров, но он взял себя в руки. Эта троица могла быть лишь частью большой банды.

Итак, у них осталось две лошади на троих. Лама ехал на муле. Ёрдеку, который должен был возвращаться в базовый лагерь, предстояла прогулка в семьдесят километров на своих двоих. Он трясся от страха, предвкушая ужасы обратного пути. Хедин передал с ним записку Сиркину, чтобы тот усилил охрану лагеря.

На следующую ночь их опять навестили неизвестные верховые, но они были в полной готовности. Всадники исчезли в темноте, как только поняли, что их обнаружили. Поливал дождь, время от времени гремел гром.

Через несколько дождливых дней они вышли к воде. Можно было подумать, что это озеро, но на самом деле – река Сачу-Цзангпо. Из-за непрестанных дождей она разлилась настолько широко, что противоположного берега не было видно. Желто-серые бурные массы воды с ревом неслись на юго-запад. Хедин медлил, обдумывая, как преодолеть очередное препятствие, и тут плавающий как топор Гелинг-лама решительно въехал в поток, ведя за собой на уздечке мулов с поклажей.

Шагдур и Хедин последовали за ним. Глубина была около одного метра. Где-то на середине им удалось передохнуть на песчаной отмели. Оттуда сквозь дождевую пелену был виден противоположный берег. Вода все время прибывала, надо было торопиться, иначе можно было застрять на отмели. Лама опять первым въехал в воду. Глубина быстро увеличивалась. Метров через десять вода уже покрывала спину мула. Лама поднял колени, чтобы не налить воды в сапоги, и решительно двигался к берегу, но тут внезапно один из мулов с грузом оступился, его понесло течением, только голова и ящики виднелись в воде. К счастью, его вынесло на твердую землю, и мул выбрался на берег ниже по течению.

Ничего не зная о разыгравшейся за его спиной драме, Гелинг-лама ехал вперед и в итоге целый и невредимый выбрался на берег. За ним по пятам следовал, как легко догадаться, тоже не умеющий плавать Шагдур. Хедин ехал замыкающим.

Свен чувствовал, как лошадь все глубже и глубже погружается в бурлящую воду. Вода поднялась до колен, а в следующую секунду уже выше седла. Хедин видел, как лама и Шагдур кричат и машут руками, указывая ему путь, но ничего не было слышно из-за шума воды. И тут дно ушло, и лошадь поплыла-Хедин крепко вцепился в гриву. Их понесло течением, но, к счастью, на более мелкое место. Одним сильным рывком лошадь смогла выбраться на берег.

На форсирование реки ушло полчаса. Все, до чего прежде не сумел добраться дождь, промочила река. Хедин вылил воду из сапог и повесил их сушиться на седло.

Тибет, лагерь LIII,
5 августа 1901 года

На восьмой день пути они вышли к дороге, по которой паломники шли в Лхасу. Для конспирации даже между собой говорили только по-монгольски. Шагдуру было приказано обходиться с Хедином как со слугой.

Но одно происшествие поставило под сомнение всю их хитрую маскировку. Старый тибетец показал пальцем на Хедина и сказал: «Пелинг». Так тибетцы называли европейцев.

Пятого августа они разбили лагерь в долине на высоте 4850 метров над уровнем моря. Со всех сторон их окружали горы. На юго-востоке к самому небу вздымались снежные вершины.

В нескольких сотнях метров от их лагеря стояли черные палатки тибетских кочевников. Хедин обновил маскировку: втер в лицо, руки и шею чудо-состав «Хочу быть монголом» и только после этого прилег отдохнуть. В сумерках его разбудил Шагдур.

– Сюда идут три тибетца, – предупредил казак.

Шагдур и Гелинг-лама пошли им навстречу, Хедин остался в палатке. Ему показалось, что прежде, чем вернулся Шагдур, прошла вечность.

– Похоже, плохо для нас дело оборачивается, – сказал Шагдур по-русски. – Я не понял, о чем шла речь, но точно слышал слова «швед-пелинг», потом «чанто» (мусульманин), «бурят» и «Лхаса». Они сидят там и разговаривают. Лама, глядишь, вот-вот заплачет и всю дорогу кланяется.

Вскоре пришел и лама. Он был очень взволнован и начал рассказывать дрожащим голосом:

– Один из этих троих большой начальник. Он очень коварный, и у него хитрые глаза. Он сказал, что слышал о шведе-пелинге, который едет в Лхасу, и о большом караване с вооруженными европейцами южнее. А потом он задал тысячу вопросов.

Во время поездки лама учил Хедина отвечать на вопросы, которые обычно задают патрули, охраняющие Лхасу. Но сейчас самому ламе пришлось пройти через настоящий допрос, к которому он готов не был. Их явно подозревали. Человек, ведший допрос, приказал им оставаться на месте и обещал вернуться на следующий день.

Хедин был обеспокоен и удивлен тем, что тибетец говорил о «шведе-пелинге». Откуда он узнал? Хедин было подумал, что его выдал лама, который не мог лгать, но отбросил эту мысль. Он не мог поверить в то, что симпатичный монгол предал его.

Они засиделись до глубокой ночи, обсуждая, что их может ожидать. Гелинг-лама был вне себя от беспокойства.

Рано утром приехали трое других тибетцев и попросили Хедина снять монгольские очки с синими стеклами – они хотели увидеть его глаза. Свен их разочаровал. Глаза у него были карие, такие же темные, как у них самих. Потом им занадобилось посмотреть многозарядную винтовку Шагдура и револьвер Хедина, после чего они убыли.

Примерно через полчаса пришли четверо. Один из них, пожилой седой лама, сказал:

– Вы должны оставаться здесь и ожидать решения губернатора, можно вам ехать дальше или нет. До этого вы под арестом. Мы предоставим вам все необходимое.

А потом начали происходить неприятные вещи. В нескольких сотнях метров как будто из-под земли выросли пятьдесят всадников, одетых в красные, черные и серые халаты, в высоких белых шапках и с красными повязками на головах; они были вооружены копьями, мечами и дробовиками.

Хедин внимательно рассматривал их в бинокль. Определенно это были солдаты, хотя и смахивали на банду разбойников. Хедин видел, как они о чем-то разговаривают, энергично жестикулируя. Потом солдаты поставили большую белую палатку, разожгли костры. Пока ничего не происходило – казалось, солдаты не проявляют никакого интереса к трем монгольским паломникам. Но их присутствие пробудило в Гелинг-ламе страшные фантазии.

– Они приехали, чтобы нас убить, – сказал он мрачно. От того, что происходило дальше, его страхи только росли.

У Хедина тоже екнуло сердце, когда он увидел, как солдаты садятся на лошадей и собираются в плотную компактную группу. Галопом они понеслись прямо к их палатке. Он успел подумать о том, что если бы тибетцы действительно хотели их поубивать, то, наверное, сделали бы это как-нибудь проще.

Хедин и Шагдур взяли оружие на изготовку, солдаты устрашающе вопили, размахивали мечами и копьями. Копыта лошадей выбивали комья из вымоченной дождем почвы. Всадники были уже совсем близко. «Похоже, сейчас нам будет совсем плохо», – успел подумать Хедин. Но всадники разделились на две группы, обогнули палатку с двух сторон и вернулись к исходной точке.

Эта процедура повторилась несколько раз, после чего тибетцы начали упражняться в стрельбе. Спокойствия ни Хедину, ни его спутникам эти забавы не прибавили.

В середине дня солдаты снялись с места и поехали на северо-запад. «Уж не собираются ли они напасть на наш базовый лагерь?» – подумал Хедин.

Следующие несколько дней вокруг них постоянно шныряли разные личности – подглядывали, подслушивали. Какие-то люди увели лошадей и мулов. Хедина и его спутников караулили зорко, но обращались с ними скорее как с гостями, а не пленниками.

Гелинг-лама был настроен мрачно, он рассказал историю об одном ламе, которому из-за какого-то прегрешения запретили возвращаться в Лхасу. Чтобы заслужить прощение, он прошел весь путь из Зурги в Монголии до Лхасы следующим образом – делал шаг, ложился на землю с раскинутыми руками, поднимался на колени, потом в полный рост и повторял всю процедуру снова. У ламы ушло на это шесть лет. Гелинг-лама опасался, что его ожидает что-то подобное.

На третий день ареста, 8 апреля, с востока подъехала группа всадников. Они остановились перед палаткой, один из них спешился и представился на плохом монгольском – это был переводчик губернатора. Он учинил новый допрос и сказал, что без специального разрешения дорога в Лхасу им закрыта.

На следующий день переводчик появился опять и заявил, что губернатор приглашает их на ужин, на котором будет подан зажаренный целиком баран. Хедин вежливо отказался: он опасался, что их по-тихому убьют.

– Воспитанные люди, прежде чем приглашать на ужин, обычно знакомятся. Нам ничего не нужно от губернатора, а если он хочет чего-либо от нас, пусть приезжает сюда. Я не хочу, чтобы мною командовали люди, которых я вообще не знаю, – сказал Хедин с грубоватой прямотой, совершенно не сочетавшейся с обликом тихого слуги паломника.

Переводчик уговаривал Свена без малого два часа, но безуспешно. В конце, видимо в качестве решающего аргумента, он сказал, что если вернется без Хедина, то его разжалуют. Но Свен стоял на своем.

Через несколько часов из палаточного лагеря, выросшего в долине в нескольких километрах к югу, выехала группа всадников, выстроилась в линию и направилась к палатке Хедина. В середине на белом муле ехал человек в роскошном красном плаще поверх желтого шелкового халата, в зеленых монгольских бархатных сапогах и синей китайской шапке – губернатор Хладже Церинг.

Он остановил мула перед палаткой. Охрана засуетилась и моментально расстелила на земле ковер, потом накидала на него подушки, и губернатор изволил слезть с мула. За ним следовал высокий лама. Хедин пригласил их в палатку и предложил присесть на мешки с кукурузой, отчетливо попахивающие сыростью.

Губернатор был сама учтивость и сиял. Самым дружеским тоном он начал расспрашивать Хедина. Но когда Свен рассказал о своем желание посетить Лхасу, губернатор сделал характерный жест, проведя рукой поперек горла.

– Ни шагу к Лхасе, это будет стоить вам головы! А мне – моей. Я выполняю свой долг. У меня есть прямой приказ от далай-ламы.

Хладже Церинг был непреклонен. Когда Хедин понял, что дискуссия ни к чему не приведет, он поднял вопрос об их украденных лошадях. Сначала губернатор отнекивался, дескать, все произошло за пределами его провинции, но потом передумал.

– Я дам вам двух лошадей и эскорт до вашего лагеря. Вы также получите провиант, овец и все, что надо. И можете ехать, куда угодно, но только не на юг.

На следующий день Хедин отправился за обещанными лошадьми. Но когда их привели, только поморщился: худющие, в плохом состоянии. Свен отправился к Хладже Церингу.

– Как можете вы, такой богатый и влиятельный, предлагать мне этих заморышей? Я их не возьму, – сказал Хедин надменно.

После некоторой заминки слуги привели двух ухоженных коней, и Свен их с радостью принял.

Позже, когда они с Хладже Церингом просто сидели и разговаривали, Хедин получил объяснение столь мягкому обращению с ними. Как он и подозревал, сверху пришло указание обращаться с ними хорошо.

– Вы важный человек, – сказал губернатор, – и я получил указания от далай-ламы обходиться с вами со всем уважением.

Хедин еще несколько раз попытался открыть себе путь в Лхасу, но без успеха, и им пришлось возвращаться в базовый лагерь. Он ехал с эскортом из трех тибетских офицеров и двадцати солдат. 20 августа они вернулись в лагерь. Хедин радовался пережитому приключению – будет о чем писать.

Свен не особенно убивался по поводу того, что не удалось побывать в Лхасе. «Есть препятствия, которые перебороть просто невозможно… Самое важное для меня-то, что я отважился на эту поездку, самую рискованную и опасную из всех прежде», – говорил себе Хедин.

Гелинг-лама получил наказание, которого так боялся: ему запретили возвращаться в Лхасу.

Л е, Ладак,
20 декабря 1901 года

Двадцатого декабря 1901 года Хедин приехал в небольшой город Ле, столицу провинции Ладак. Жилье со всеми удобствами для Свена было приготовлено заранее. Со времени отъезда из Кашгара, то есть больше двух лет, Хедин не принимал ванну.

Последний раз Хедин получал известия из дома одиннадцать месяцев назад. Первым делом он пошел на почту, забрал, ожидавшую его корреспонденцию и послал телеграмму домой. Сгорая от любопытства и нетерпения, Свен вскрывал письма из Стокгольма. Дома все было в порядке, но, к своему огорчению, Хедин узнал о смерти Норденшёльда.

Свен получил ответ на свое письмо вице-королю Индии лорду Керзону:

«Уважаемый д-р Свен Хедин!

Я всегда с интересом читаю в газетах о Ваших замечательных приключениях. Я был очень рад узнать, что могу надеяться на Ваш приезд в Индию через короткое время. Ваши просьбы я спешно выполнил с величайшим удовольствием. Во время Вашего пребывания в Индии, два-три месяца, полагаю, казаки могут жить в Ле. Одного из них Вы можете взять с собой в качестве личного слуги. Я дал инструкции казначейству предоставить Вам кредит в размере 3000 рупий, деньги можете вернуть в любое удобное Вам время. Надеюсь, Вы не сочтете обременительным мое желание увидеть Вас в Калькутте, где я проживаю с января до конца марта, и я буду иметь удовольствие видеть Вас моим гостем и услышать от Вас рассказы о пережитом и увиденном».

Знаток Азии и высший представитель Британской империи в Индии, лорд Керзон точно так же, как и русские, очень интересовался рассказами отважного шведского путешественника о Тибете и других районах Центральной Азии. Хедин поблагодарил вице-короля телеграммой.

«Я думаю, это будет замечательная поездка, – писал Хедин домой, извиняясь перед родными за то, что откладывает возвращение в Швецию. – Я никогда не прощу себе, если не воспользуюсь этой возможностью».

Двадцать девятого декабря казак Сиркин и десять туркестанцев отправились домой. Сиркин не видел жену и детей семь лет. В Ле с Хедином остались три туркестанца, Гелинг-лама и два казака, Чердон и Чернов, которые должны были вести в Ле метеорологические наблюдения во время отсутствия Хедина. В Индию Свен решил взять казака Шагдура.

Они отправились в путь в новогоднюю ночь. Наступал 1902 год. Хедин и Шагдур ехали через высокие перевалы Гималаев, Шринагар, Лахор и Дели в Агру. Свен решил, что ничего красивее Тадж-Махала он прежде не видел. Далее он проехал через Варанаси, где полюбовался процедурой публичного сожжения тел на костре и массовым сплавом покойников по Гангу. Примерно через три недели пути Хедин добрался до Калькутты, в то время столицы Британской Индии.

Четверо лакеев в красных с золотом ливреях встретили Свена на станции. После завтрака на паровом катере он поднялся по реке Хугли к дворцу Баракпур, где его ожидал лорд Керзон.

Свен гостил у Керзона десять дней. Из-за занятости вице-короля по большей части он общался с его американской женой, одной из самых красивых женщин, которых он когда-либо видел. Керзон был трудоголик. Иногда казалось, что он один пытается управлять своими владениями, населенными 325 миллионами подданных. Но он находил время для Хедина, подолгу расспрашивал о его путешествиях и рассматривал карты.

Из Калькутты на поезде Свен доехал до Хайдерабада, в Бомбее он видел Башню молчания местных парсов, напомнившую ему поход за головами в окрестностях Тегерана двенадцать лет назад, потом были Джайпур и Равалпинди. Повсюду Свена встречали как важную персону.

По мнению «Бомбейской газеты», Хедин совершенно не соответствовал шаблонному представлению о путешественниках. «Скорее его можно принять за элегантного и образованного туриста, а не выдающегося исследователя пустынь Центральной Азии. Внешне он очень простой и естественный… Хедин обладает редким искусством передавать свою радость окружающим».

Через три месяца Свен вернулся в Ле, а десятью днями позже, 5 апреля 1902 года, началось долгое возвращение домой. Первым пунктом был Кашгар.

Кашгар,
27 мая 1902 года

Обливаясь горючими слезами, Ислам-бай бросился на колени перед Хедином, когда они встретились возле деревни Япчен к югу от Кашгара.

– Что все это значит? Я ничего не понимаю! – восклицал он.

Когда Ислам-бай почти год назад вошел в русское консульство в Кашгаре, к его удивлению, консул Петровский приказал обыскать его вещи, конфисковать ворованное, после чего Ислам-бая отпустили, но приказали оставаться в Кашгаре.

«Ну конечно, ты и понятия не имеешь, откуда на твою голову свалились неприятности», – подумал Хедин иронически. У него не было ни малейших сомнений в виновности своего бывшего помощника, но тем не менее он обращался с Ислам-баем дружески.

– Очень неприятно, но ты сам себе выкопал эту яму, – сказал с сожалением Свен.

Двумя неделями позже, 27 мая, в Кашгаре Ислам-баю были предъявлены обвинения, он все отрицал. Перед слушанием дела Хедин отечески посоветовал ему говорить правду.

– Если ты будешь врать, я и пальцем не пошевелю. И пусть русское правосудие делает с тобой, что хочет. Но если ты во всем признаешься, тогда наказания не будет. Правда и признание вины в твоем случае – одно и то же.

Когда Ислам-бай взялся отрицать все обвинения, Хедин умыл руки. Он больше не хотел принимать никакого участия в этом человеке, о котором писал домой два года назад: «Ислам-бай – номер один. Он прошел через новое испытание. Ислам-бай организовал караван из сорока трех лошадей и восьми мулов и купил провизию на восемь месяцев на семнадцать человек. Я дал ему двадцать серебряных слитков и думал, что придется занимать еще в Корле, но он вернул мне три слитка. Ислам-бай мог бы смело оставить их себе, и я бы ничего не заподозрил и считал, что со своей задачей Ислам-бай справился блестяще, потому что он купил замечательных животных».

– Совершенно невозможно разобраться в таком запутанном деле, – сказал консул Петровский. – Во-первых, прошло уже около двух лет, во-вторых, нет свидетелей, и, в-третьих, пытаясь себя обелить, обвиняемый все отрицает. Единственное, что можно сделать, так это конфисковать его имущество для того, чтобы выплатить долги. А потом он может идти восвояси. В этом случае другого наказания не последует.

Хедин согласился. Но этим дело не закончилось. Через несколько недель в Оше, родном городе Ислам-бая, ему предъявили обвинения и судили – и по русским законам, и по закону шариата. Ислам-баю грозила высылка в Сибирь, но Хедин вмешался, и наказание ограничили двумя неделями заключения. Свен посчитал, что Ислам-бай уже достаточно наказан.

Хедин, как обычно, остановился у консула Петровского – в той самой комнате, что и в первый приезд сюда десять лет назад. Новые карты Хедина Петровский изучал с таким же интересом и тщанием, как и лорд Керзон в Калькутте три месяца назад.

Из Кашгара Хедин уехал 31 мая. Через три месяца в Андижане он занял место в купе третьего класса, откинулся на спинку мягкого дивана и отправился к Каспийскому морю. С ним были казак Чердон и Гелинг-лама. Чердон собирался ехать домой, к озеру Байкал. Лама, которому запретили появляться в Лхасе, не мог вернуться в свой монастырь в Карашаре – там его бы наверняка наказали за помощь Хедину – и собирался осесть в монастыре в Астрахани.

Во время остановки в Санкт-Петербурге Хедин посетил в Петергофе Николая II, чтобы поблагодарить за казаков и рассказать о своих приключениях. Несколько дней спустя он плыл через Балтийское море на борту парохода «Фон Дёбельн». В телеграмме он просил домашних не сообщать газетчикам точный день своего приезда.