Текст книги "Миры Бесконечности"

Автор книги: Акеми Дон Боумен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 25 страниц)

На лице принца Келана появляется легкая улыбка:

– Из всех четырех герцогств самые красивые сады именно в Победе. – Он замолкает, внимательно рассматривая меня. – Знаешь, а мы с тобой редкой породы.

Я непонимающе смотрю на него.

– Любопытные, – уточняет он и склоняет голову. – В каждую нашу встречу я вижу в твоих глазах стремление к неизведанному. – Он слегка кивает мне. – И, думаю, оно есть и во мне.

Я мысленно возвращаюсь в тот день, когда увидела Солнечника и ландо принца. В тот момент мне так сильно хотелось узнать Бесконечность. Понять ее.

– Иногда мне кажется, что этот мир слишком непостижим для меня, – говорю я и, наверное, впервые за наше знакомство честна с ним.

– Иногда мне кажется, что я слишком непостижим для этого мира, – говорит он, и я вижу, как сияют от смеха его серебристые глаза. – Что привело тебя во дворец?

Я тут же мысленно прячу честность подальше и хватаюсь за первую всплывшую ложь:

– Пришла посмотреть галерею, по вашему любезному приглашению.

Его лицо проясняется:

– Ты действительно свернула не туда. Но, если позволишь, я с удовольствием покажу правильный путь.

Я опускаю голову и иду рядом с ним, старательно придерживая шаг. И так уже выставила себя на посмешище, не хватало еще показать, что спешу поскорее убраться отсюда.

– Брат сегодня вернулся в свое герцогство, – внезапно говорит принц, словно ему это только что пришло в голову.

– Это объясняет, почему во дворце так тихо, – отвечаю я, заставляя себя улыбнуться.

Келан удивленно приподнимает бровь:

– Наверное, ты единственная в Победе, кто не поддался его чарам. Мои подданные, кажется, считают его нелепые истории и безвкусные шутки очаровательными. – Принц устало вздыхает. – Но, полагаю, не стоит их винить. Эттор умен и знает, как притвориться заклятым врагом или любимым другом, в зависимости от того, какая из ролей принесет больше пользы. А еще знает, кому и какие слухи нашептать на ухо, чтобы они дошли до нужных ему людей.

– Звучит так, словно вы восхищены этим.

– Все слушают его.

– Так же как и вас.

– Сейчас – да. Но в том-то и дело, что шепот едва слышен, но при этом обладает силой изменить все. – Келан откидывает голову назад. – Возможно, использовать обаяние как оружие не так уж и плохо.

– Знаете, я бы предпочла, чтобы мне говорили правду, – не раздумывая, отвечаю я. Но тут же понимаю, что и сама скрываюсь за маской, отчего меня окатывает волной лицемерия. Так что я быстро добавляю: – Кроме того, нет ничего очаровательного в угрюмом высокомерии и потугах казаться умным.

Осознав, что именно ляпнула, я тут же напрягаюсь. Неужели я только что оскорбила герцога Войны перед его собственным братом? Да что я творю?

Но, к моему удивлению – и облегчению, – Келан громко смеется.

– Однажды я назвал его увальнем в скучных одежках перед столичными канцлерами. – Его глаза блестят. – Эттор аж вином поперхнулся. А я испытал глубокое удовлетворение.

– Представляю, – отвечаю я, веселясь больше, чем следовало.

Почему-то общение с Келаном напоминает мне болтовню с другом. Оно проходит так легко. Скорее даже умиротворенно.

А значит, мне следует быть осторожной.

Мы сворачиваем в очередной коридор, шагая в ногу по стеклянной плитке.

– Мне казалось, вы, как радушный хозяин, должны проводить королевских гостей до границы герцогства? – невинно интересуюсь я.

– Уверен, брат переживет эту трагедию, – отвечает Келан. – Я отправил вместо себя своих Гвардейцев и королевского советника.

– Здесь так тихо, – замечаю я. – Не думала, что во дворце бывает так пусто.

Келан смотрит вперед:

– Иногда мне так нравится даже больше. Однообразие дворцовой жизни порой душит. Особенно здесь.

Это признание удивляет меня. Так вот почему люди-слуги находятся в подвале, словно выключенные компьютеры? Потому что ему захотелось побыть одному?

Я стараюсь запрятать воспоминания о немигающих взорах людей, стоящих где-то под нами, а всколыхнувшийся гнев замуровываю вместе со страхом за крепкой стеной.

– Думаю, мне пора. Не хочу мешать вам сильнее, чем уже помешала.

– Прошу, останься, – поворачиваясь ко мне, выпаливает он. – Я наслаждаюсь твоей компанией.

– Но не ротой Гвардейцев Легиона? – натягивая на лицо улыбку, спрашиваю я.

– Только не рассказывай никому об этом, а то командир Кьяс расстроится.

Моя улыбка тут же тает. Если бы он знал, что его предает его же командир, то не отправил бы его провожать принца Эттора к границе, где они смогут спокойно обсудить, как свергнуть правителя Победы.

А я не могу рассказать об этом Келану, не раскрыв себя. Да и хочу ли это делать вообще?

Я видела, что творится в Войне. Знаю, как выглядит герцогство под управлением Эттора. В Победе людей лишают разума и превращают в рабов, но при этом не разрывают на куски по нескольку раз в день.

Но при этом принц Келан сам отправил человека для экспериментов в герцогство Смерти.

И я стараюсь не забывать об этом, пока смотрю в его серебристые, ничего не выражающие глаза.

Наверное, не стоит сравнивать тюрьмы, потому что они все равно остаются тюрьмами. Но если Эттор станет управлять в герцогстве Победы людьми, которые даже не могут попытаться дать отпор…

Да, жизнь здесь не сахар. Но я понимаю, что все может стать еще хуже.

Я знаю, что не могу предупредить Келана. Но меня все равно гложут сомнения, стоит ли это делать.

Мы неспешно идем по галерее, рассматривая каждую картину. Принц рассказывает, какие приобрел сам, а какие ему подарили жители разных районов герцогства. Рассказывает историю каждой картины так подробно, словно это его домашние любимцы.

Но, к счастью, ни слова не говорит о людях, которые их нарисовали. Интересно, Колонисты вообще упоминают их в своих разговорах? Или это напоминает им об их ограниченности? О том, что, как бы Колонисты ни самосовершенствовались, они все равно не смогут мечтать, воображать и творить.

Они лишь наша имитация.

И все же принц Келан не кажется хуже людей. Он не воспринимается как какая-то программа. И ничем не напоминает такое же чудовище, как Кошмарник.

Он останавливается перед картиной, на которой изображены ангелы, падающие с неба в океан, а те, что уже пересекли водную гладь, выглядят так, словно вновь стремятся к небу, нарисованному и ниже.

– Порой, когда я смотрю на нее, мне кажется, что она напоминает нашу жизнь в Бесконечности, – задумчиво говорит он. – Не имеет значения, какой выбор мы делаем и какие поступки совершаем, нам суждено вернуться к тому, с чего мы начали.

– Она прекрасна, – говорю я.

Он встречается со мной взглядом:

– Я тоже так считаю.

Я покрываюсь румянцем, но не могу отвести взгляд.

– Ты придешь на Кровавую луну? – спрашивает он, отходя от картины.

Это следующий фестиваль в Параде Корон. И, думаю, Анника не отпустит меня туда… из-за того, что случилось в прошлый раз.

Я опускаю глаза в пол и стараюсь придумать, как уйти от ответа.

– Разве мы не обязаны посетить его?

– У всех есть выбор, – отвечает Келан, а спустя секунду добавляет: – Ну, кроме меня, конечно. Уверен, никто не станет закрывать глаза на то, что правитель не придерживается традиций собственного герцогства, особенно моя мать.

Я вновь смотрю на принца и вижу на его лице улыбку.

– Знаю, на фестивалях бывает скучно. Но если мне удастся увидеть тебя, это поднимет мне настроение, – тихо говорит он.

Мои нервы дрожат, как дерево на ветру. Неужели он…

Я моргаю, ощущая небывалый страх, который затмевает все мысли, не позволяя предположить что-то еще. Небывалый страх из-за того, что это может означать.

Колонисты хотят быть похожими на людей, в том числе и во влюбленности. Неужели некоторые Колонисты заводят отношения друг с другом? Неужели они хотят иметь семьи?

Я никогда не задумывалась, относится ли к таким Колонистам принц Победы.

– Если выбор за мной, то я буду там, – наконец говорю я, и его глаза сияют от радости, словно солнце.

Мы сворачиваем в следующий зал галереи, но я понимаю, что вскоре во дворец вернутся Гвардейцы Легиона, поэтому прощаюсь и устремляюсь к выходу.

Глава 32

Даже в темноте я узнаю спутанные каштановые волосы Гила. Но сейчас на нем белая рубашка с закатанными до локтей рукавами и его любимые черные брюки.

Если бы я не шла за ним, то никогда бы его не разглядела. Потому что он движется между деревьями едва слышно, как призрак.

Внезапно он скрывается среди серебристых берез, и я ускоряю шаг, чтобы догнать его. Но когда я обхожу деревья, то теряю его окончательно. Нахмурившись, я разглядываю рощу, удивляясь тому, как быстро он от меня скрылся.

– Знаешь, ты не очень хорошая шпионка. – Дыхание Гила щекочет мне ухо.

Я резко разворачиваюсь и едва не врезаюсь в него.

Он отступает на шаг, но на его лице ясно отражается веселье.

Я же в ответ хмурюсь, чтобы хоть как-то скрыть свое смущение.

– Я не шпионила за тобой.

– Разве нет? – Гил приподнимает бровь, и уголок его рта изгибается.

– Нет, – настаиваю я. – Я возвращалась в Поселение. – Я скрещиваю руки на груди и хмурюсь еще сильнее. – А ты что тут делаешь?

– Отправился за материалами, – отвечает он. – А у тебя какое оправдание?

– Мне захотелось глотнуть свежего воздуха, – вру я. – Если ты отправился за материалами, где твоя сумка?

– Наверное, обронил в лесу, – не моргнув глазом, отвечает он. – Зачем ты ходила во дворец?

– Что? Я не…. – Злясь все сильнее, я обрываю себя на полуслове. – Откуда ты знаешь?

– Я и не знал. Но ты сама себя выдала.

– Ну, не только у меня есть секреты, – выпаливаю я в попытке защититься. – Уверена, ты выполняешь какую-нибудь тайную миссию для Поселения. Вы с Ахметом неделями пропадаете где-то.

Гил прищуривается:

– Я отправился сюда по приказу. Но сомневаюсь, что ты можешь сказать мне то же самое.

– А я помогаю другу, – раздраженно отвечаю я.

На несколько долгих мгновений между нами повисает молчание.

– Ты расскажешь обо мне Аннике?

– Тебя кто-нибудь раскрыл?

– Нет.

– А кто-нибудь видел?

Образ принца Келана всплывает у меня перед глазами, отчего я несколько мгновений обдумываю свой ответ. Но, судя по вздоху Гила, и этого достаточно, чтобы он все понял.

– Я была осторожна, – защищаюсь я.

– Что, если бы кто-нибудь столкнулся с тобой здесь? Что, если бы это привело их к… – Он замолкает и качает головой.

Я делаю шаг вперед.

– К чему? Скажи мне, что так необходимо защитить, и я сделаю это. Трудно беспокоиться о том, чего не знаешь.

Гил смотрит на меня с нечитаемым выражением на лице. А затем наконец жестом зовет меня следовать за ним.

Мы пробираемся сквозь деревья, прокладывая путь между папоротниками и вереском, пока не останавливаемся возле валуна, наполовину провалившегося в землю. Гил опускается рядом с ним, засовывает руку куда-то под камень, а затем сильно дергает что-то.

Люк распахивается, открывая крутую лестницу, которая скрывается в темноте.

– После тебя, – говорит Гил.

Я усмехаюсь:

– В таких местах обычно прячут трупы.

– Ты разве забыла, где находишься?

Я открываю рот, чтобы ответить, но слова застревают в горле, когда голову заполняют мысли о людях, которые совершали ужасные поступки и скрывали улики в темноте.

Офелия сказала, что Бесконечность уже была испорчена, когда она попала сюда. Но я не поверила ей. Мне не хотелось верить в подобное.

Но что, если так все и было?

От беспокойства я прикусываю край губы:

– Ты когда-нибудь задумывался о том, куда подевались плохие люди? По-настоящему плохие люди?

Гил озадаченно приподнимает бровь.

Я обвожу рукой окружающее нас пространство:

– Нет ни рая, ни ада. Только Бесконечность. А значит, все плохие люди тоже попадают сюда после смерти. – Я смотрю на дыру в земле, поддаваясь охватившему меня разочарованию. – И, по статистике, кто-то из наших знакомых может оказаться преступником. Возможно, даже убийцей.

Гил поджимает губы:

– Ты же знаешь, что его здесь нет, человека, отнявшего твою жизнь.

Я сглатываю. Как же бесит, что мне все еще хочется плакать, стоит только подумать о своей смерти.

– Ты этого не знаешь, – тихо отвечаю я. – И, что самое обидное, мне этого тоже никогда не узнать. Я не видела его лица, так как оно скрывалось за маской. А значит, он может быть где угодно. И кем угодно.

В голове всплывают воспоминания о застывших людях в подвале дворца. Что, если он один из них? Что, если я пыталась спасти своего убийцу?

Мне хочется верить, что важна каждая жизнь. Хочется верить, что каждый заслуживает право на загробную жизнь. Но это не означает, что мне хочется находиться со своим убийцей в одной комнате.

Это не значит, что я готова помочь ему в чем-то. У меня нет никакого желания рисковать собой ради человека, который забрал меня из семьи. Который отнял у меня жизнь.

– Все жители Поселения появились там до тебя. Так что ты, по крайней мере, можешь быть уверена, что его нет среди нас, – напоминает Гил с мягкими нотками в голосе. – И, если тебе от этого станет легче, не думаю, что плохие люди когда-нибудь становились Героями.

– Как ты можешь быть в этом уверен?

– Интуиция. Люди, которые причиняют другим боль, считают, что имеют право на что-то. И если бы кто-то подарил им билет в загробную жизнь, где они могли бы получить все, что захотят, сомневаюсь, что они стали бы раздумывать. Так что, думаю, они принимают таблетку без лишних вопросов.

Я вытираю лицо, надеясь, что он не заметил моих слез в темноте.

– Какой была прежняя Бесконечность?

– Не знаю, – признается Гил. – Меня здесь еще не было.

– Тогда откуда ты знаешь, что сейчас хуже?

Ветер взметает листья вокруг нас. На лице Гила застыло нечитаемое выражение, так что трудно понять, рассердился он или нет на мои слова и вообще, задавался ли подобным вопросом. Ответит ли он мне что-то? Или мне вообще не стоило высказывать эти мысли?

– Потому что нам суждено быть свободными, – наконец говорит он. – И все, что меньше этого, заведомо плохо.

– А что произойдет, когда мы вернем себе контроль над Бесконечностью и все плохие люди обретут свободу?

Ему требуется некоторое время, чтобы обдумать ответ. А когда наконец он отвечает мне, его голос еле слышен. Словно он боится произнести эти слова. Боится надеяться.

– Возможно, мы создадим свое собственное герцогство, где злодеи не смогут до нас добраться.

Гил серьезен, но на его лице проступает беспокойство и что-то еще, что мне не удается разобрать. И на мгновение я забываю, что мы в Бесконечности. Он обычный парень с карими глазами, который так же упрям, как и я. Парень, которого я повстречала в лесу, мечтающий о лучшем будущем. И, кажется, на мгновение он открывается мне с той стороны, с которой я его не знаю.

Мы оба чувствуем эти изменения и тут же отступаем, стараясь защитить свои сердца.

Гил потирает шею сзади и пожимает плечами:

– Или, возможно, мы начнем очередное восстание и отправим всех убийц в Лабиринт, где они смогут убивать друг друга сколько душе угодно.

С моих губ срывается безудержный смех.

И, несмотря на окружающую нас темноту, я не сомневаюсь, что он тоже ухмыляется.

– Пошли, – говорит Гил, ставя ногу на первую ступень лестницы. – И закрой за собой люк.

Мы спускаемся по туннелю. Воздух наполнен запахом земли, а вокруг так холодно, что меня пробирает озноб. Спустившись до низа, я медленно поворачиваюсь вокруг в полнейшей темноте. Гил щелкает выключателем, и маленькую комнату наполняет свет. И я тут же узнаю прибор Ена – тот, к которому подключили меня, чтобы просмотреть мои воспоминания. Он стоит чуть поодаль рядом с черным стулом с металлическими кандалами в тех местах, где должны находиться руки и ноги. И все это ограждает от нас стеклянная стена.

Я в тюрьме. Но для кого?

Сердце колотится в груди.

– Что это за место?

– Ты же знаешь, что Ахмет создает оружие. – Гил обводит взглядом комнату, остановившись прямо под бронзовым фонарем. – И здесь мы хотим его проверить.

– Вы собираетесь схватить Колониста? – широко раскрыв глаза, спрашиваю я.

Он кивает:

– Это лучше, чем везти его в Поселение.

Не стоит спрашивать, что он имеет в виду. Вдруг ничего не получится.

Я протягиваю руку к стеклу, но в последний момент отдергиваю ее. Это клетка. Мы посадим Колониста в клетку.

– Я думал, тебя это порадует сильнее, – говорит Гил, и в его голосе вновь появляются жесткие нотки. – Если у Ахмета все получится, то, возможно, тебе больше не понадобится играть роль главного шпиона. А мы сможем все закончить без твоей помощи.

Я опускаю руку и поворачиваюсь к нему лицом. Не ему осуждать меня.

– Я хочу не этого. С оружием или без, но для меня посещение дворца намного безопаснее, чем для вас. – Я поджимаю губы. – И кого бы вы ни поместили сюда… хочется надеяться, что он того заслуживает.

– Еще какие-то пожелания?

Я обдумываю пару мгновений ответ:

– Вообще-то есть. Не попадись им в руки. Я слышала, в Поселении не проводят спасательных операций в Зимней Крепости.

Я поворачиваюсь к лестнице и делаю несколько шагов, когда за спиной раздается мрачный смешок Гила.

Когда мы вновь оказываемся в лесу, Гил закрывает люк и засыпает его землей и листвой. А затем мы шагаем в полнейшей тишине, если не считать шороха травы под ногами. Видимо, доки недалеко от нас, потому что слышно шепот волн, хотя в полнейшей темноте разглядеть удается мало что.

Что-то острое цепляется за подол моего платья, и мне приходится приложить все свои силы, чтобы освободиться. Разозлившись, я дергаю сильнее, отчего ветка ломается, а мое тело устремляется назад, прямо в Гила.

С губ срывается вскрик, когда я поддаюсь гравитации, но Гил успевает схватить меня за руку и помогает вернуть равновесие. Успокоившись и поняв, что порвала платье, я уверенно встаю на ноги.

– Спасибо, – еле слышно выдыхаю я.

– Если бы ты не бросила уроки танцев, – говорит он, – то возвращалась бы домой целой и невредимой.

– Я прекрасно умею ходить, – шиплю я. – Просто здесь темно.

– Ах, точно. Все дело в темноте. Сколько погорело шпионов из-за нее.

– Да перестань.

Гил продолжает удерживать меня.

– Тебе нужно научиться управлять разумом в своих интересах. Если вокруг темно, сделай все не таким темным.

– Я не умею возвращать солнце на небо, – парирую я. – И не всем дана способность превращать свои руки в фонарики.

Взгляд Гила пристальный и настороженный. Но через мгновение он протягивает мне руку:

– Позволь научить тебя.

Пару секунд я обдумываю его слова, но затем накрываю его ладонь своей. И Гил выводит меня на поляну, после чего накрывает наши руки второй рукой.

– Если ты сейчас попросишь, чтобы я подумала о чем-нибудь успокаивающем… – Я поджимаю губы.

– На самом деле я хотел попросить, чтобы ты вспомнила какой-нибудь счастливый момент, – говорит он. – Знаешь, бывает такое чувство, которое внезапно возникает в тот момент, когда представляешь то, что доставляет тебе радость, и в груди будто включается свет? Вспомни такой… сконцентрируйся на чувстве, которое вырывается из тебя. И направь его на ладони.

– А как же пыльца фей? – тихо шепчу я наполненным сарказмом голосом.

– Ужасный шпион и еще более ужасный комик, – шепчет он в ответ.

Я сжимаю губы и сосредоточиваюсь на наших руках. Интересно, чувствует ли он, как колотится мое сердце?

Но чем больше проходит времени, тем сильнее я морщу лоб.

– Мне… мне ничего не удается придумать, – признаю я.

Гил пристально смотрит на меня.

– Должно же быть какое-то воспоминание, от которого ты испытываешь счастье?

– Конечно, такие есть. Но все мои хорошие воспоминания кажутся… – Я обрываю себя.

Они кажутся испорченными. Искаженными. Ведь того, что раньше вызывало у меня радость, больше не существует.

Музыкальный проигрыватель пластинок. Молочные коктейли и картофель фри. Просмотр с кем-нибудь передач о сверхъестественном. «Токийский цирк». Семья.

Все это было частью моей земной жизни, но пропало после смерти.

И я все еще сомневаюсь, что после смерти есть поводы для радости.

– А как же принц? – внезапно спрашивает он.

– А что с ним? – нахмурившись, спрашиваю я.

– Неужели тебе не доставляет радости то… что благодаря тебе мы наконец сожжем это герцогство дотла, – объясняет он.

Я опускаю глаза:

– Это не сделает меня счастливой.

Гил сжимает мою руку.

– Знаешь, на самом деле это не очень приятно. Обманывать кого-то. Пусть это и Колонисты, – старательно отводя взгляд, говорю я. И прежде чем он начнет читать мне нотации по поводу моего отношения к Сопротивлению, добавляю: – Я знаю, что это необходимо сделать. Но это не означает, что это доставляет мне удовольствие.

– Просто помни, кто твой враг, – предупреждает Гил, и в его глазах вновь вспыхивает огонь.

Лицо Келана вновь всплывает у меня перед глазами. Принц с серебристыми глазами, которому, кажется, нужен друг.

Который, кажется, хочет…

– Думаю, я могла бы ему понравиться, – мой голос дрожит. – Ну, такая, как я.

На лице Гила появляется такое выражение, в котором идеально сочетаются веселье и снисходительность.

– Что в этом смешного? – тут же обижаясь, допытываюсь я. – Неужели так трудно поверить, что не все ненавидят меня, как ты?

Его ухмылка исчезает:

– Я никогда не говорил, что ненавижу тебя. Я тебе не доверяю. А это совершенно разные вещи.

– До сих пор? – уточняю я, хотя и сама не уверена, что хочу знать ответ.

К счастью, он ничего мне не отвечает.

Хотя, наверное, это все же плохо.

– Я хочу, чтобы люди выжили, – уверенно говорю я. – И хотя имею свое мнение по каким-то вопросам, это не означает, что я против жителей Поселения. Мне так же сильно, как и тебе, хочется, чтобы Сопротивление победило.

– Поэтому ты помогаешь Тео? – спрашивает он. – Ты отправилась во дворец, не сказав об этом Аннике, чтобы найти доказательства, что Мартина можно спасти. Так чем это поможет Поселению?

Я лихорадочно обдумываю его слова. Как он узнал?

Гил раздраженно вздыхает:

– Тео совершенно не умеет скрывать свои чувства. И никогда не мог ничего скрыть от меня.

– То, что мы хотим сделать, никак не навредит Поселению. Я не прошу у тебя отсрочить ваши планы. А прошу лишь дать большей свободы, чтобы попробовать спасти Мартина.

– Я знаю, что ты всегда думаешь о своей сестре и о том, каким будет этот мир, когда она попадет сюда. Но ты не единственная, у кого есть люди, о которых нужно позаботиться. Я… я знаю, каково это… желать избавить дорогого тебе человека от боли. – Он опускает подбородок, желая скрыть эмоции, на мгновение прорвавшиеся. – Знаю, каково это… желать уберечь его от этого ада.

Мне ничего не известно о семье Гила в смертном мире. Я никогда не спрашивала… никогда не задумывалась, есть ли у него кто-то.

Но боль, которую он испытывает, мне знакома…

Возможно, в мире живых у Гила есть своя Мэй.

Я сглатываю и вдруг понимаю, что мы все еще держимся за руки, но сейчас я уже не уверена, что хочу отстраниться.

– Если ты это понимаешь, то помоги нам, – еле слышно выдыхаю я.

Но он качает головой:

– Я не поставлю под удар нашу миссию.

– Значит, мы по разные стороны баррикад, – говорю я.

– Видимо, да, – отвечает он.

Я смотрю на наши переплетенные руки.

Могли ли мы стать друг для друга кем-то еще в другой жизни? Кем-то еще, кроме врагов, сражающихся по одну сторону фронта?

И хотя я понимаю, что этот момент должен закончиться, но не хочу этого. Мне хочется остановить время, насладиться тишиной леса и ароматом моря, доносящимся с берега. Хочется запомнить каждую мерцающую звезду и то, как Гил смотрит на меня. Словно он может почувствовать то же самое.

Но в другой жизни.

И в это мгновение наши руки начинают светиться, отбрасывая на наши лица серебристое сияние. Я смотрю на Гила, а он не сводит с меня глаз.

– Это ты или я? – спрашиваю я.

И, словно в ответ, лес вокруг нас озаряет сияние. Светящиеся белые шары устремляются к нам отовсюду и начинают кружить над нами, словно в танце. Это красиво, безупречно и запомнится надолго.

На моем лице появляется широкая улыбка:

– Ты просто выпендриваешься.

А Гил продолжает рассматривать мое лицо. Он так близко, что я вижу каждую его ресничку и карие искорки в глазах. Чувствую запах жженой древесины, исходящий от его одежды и листьев, что запутались в его волосах. Замечаю, как кривится в привычной ухмылке его рот… словно он хочет что-то сказать, но сдерживается.

Но при этом кажется, будто он находится в тысяче километров отсюда.

Я открываю рот, чтобы заговорить, но свет внезапно гаснет, а Гил отпускает мою руку. На его лице вновь появляется отстраненное выражение, и я прижимаю ладонь к груди, словно это ранит меня.

– Нам пора возвращаться. Здесь небезопасно, – говорит он и вновь устремляется к докам.

Но я не сразу иду за ним.

Мне требуется несколько секунд, чтобы восстановить дыхание.