Текст книги "Миры Бесконечности"

Автор книги: Акеми Дон Боумен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 25 страниц)

Глава 18

Комната Гила оказывается совсем не такой, как я ожидала. Стены обшиты темными деревянными панелями, а посреди одной из них расположен каменный камин. Воздух наполняют ароматы дыма и ванили, а на каменной полке выстроились в ряд свечи и оловянные чашки, переполненные часто используемыми кисточками. В отличие от дома Анники здесь нет кухни, а свободное пространство заполнено скульптурами.

Некоторые из них сделаны из металла, другие – из дерева. Они заполняют стол, шкафы и полки. Самые крупные повернуты к стене, как страшные существа, которые превратятся в таинственных чудовищ, как только в комнате никого не останется.

У одной из стен стоят маленький стульчик и верстак, а на нем какая-то незаконченная скульптура, поддерживаемая проволоками. Не знаю, что это, но, судя по крыльям, какая-то птица.

– Это ты их все сделал? – спрашиваю я, так удивившись увиденному, что даже не скрываю этого.

Гил пересекает комнату и отодвигает несколько столиков в сторону, чтобы освободить побольше места. С таким количеством скульптур его здесь не так много.

– Не все закончены, – говорит он, прикрывая некоторые работы простынями.

– Они прекрасны.

По-моему, это первые приятные слова, которые я ему говорю.

– Спасибо.

А это первое приятное слово, которое говорит он мне.

Но это длится недолго.

Тело Гила напрягается, и он шагает в центр комнаты.

– Быстрее начнем – быстрее закончим.

– У тебя прекрасно получается помочь человеку почувствовать себя особенным.

Гил протягивает мне руку, полностью игнорируя мои слова и вынуждая вложить в нее свою ладонь. Вторую руку он прижимает к моей спине и притягивает меня к своей груди, отчего наши лица оказываются в нескольких сантиметрах друг от друга.

Я поднимаю голову и замечаю ореховые искорки в его глазах. Но решаю не поддаваться на провокации и перевожу взгляд на стену за его плечом.

Следуя его подсказкам, я не отказываю себе в удовольствии наступить ему на ноги, и мы даже делаем несколько па, пока моя шея не начинает затекать.

– Тебе нужно расслабиться. Ты двигаешься, словно робот.

– Разве не замечательно, что я двигаюсь как разумное существо с искусственным интеллектом? – парирую я.

– Хм. Я всегда считал, что ты относишься к тем людям, которые считают роботов бесчувственными недотепами.

– Судя по всему, ты ничего обо мне не знаешь. Так что неудивительно, что ты ошибся.

– Я многое о тебе знаю.

– Твое замечание «не раскрываться слева» не считается.

– Я знаю, что у тебя есть сестра. И что ты погибла, спасая девочку, напомнившую тебе ее. Знаю, что у тебя был парень по имени Финн. И знаю, что ты направлялась на вечеринку, когда…

– Не надо, – сердито перебиваю я, слегка топнув ногой. – Просто… прекрати.

Его тело застывает, но он не опускает руки.

– Ты не должен был видеть эти воспоминания, – говорю я, уставившись на стену, потому что не могу заставить себя посмотреть ему в лицо. – Мне плевать, что это было необходимо. Тебе бы тоже не понравилось, если бы я заглянула в твои мысли и начала копаться в них без твоего разрешения.

Его дыхание размеренное, а мои вздохи торопливо срываются с губ в ритме колотящегося, как литавры, сердца.

– Ты можешь заглянуть в мои мысли в любое время, – ровным голосом сообщает он. – Но уверяю, тебе не понравится то, что ты увидишь.

– Даже не заглядывая в твои мысли, я знаю, что ты обо мне думаешь, – огрызаюсь я. – Ты даешь это понять каждую секунду при нашем общении.

Он отпускает меня и отступает на полшага.

– То, что ты считаешь, будто мысли о тебе – самое ужасное, что есть в моей голове, явно показывает все, что мне нужно о тебе знать.

Я вздрагиваю, понимая, что он говорил о времени, проведенном в герцогстве Войны. И обо всех тех ужасных вещах, что он скорее всего там видел. И скорее всего испытал на себе. Он не пытался оскорбить меня, а искренне предупреждал…

– Я сожалею о том, через что тебе пришлось пройти… – начинаю я, но Гил не желает слушать остальное.

– Прибереги свою жалость для Колонистов. У тебя это получается лучше всего.

– Мне их не жалко. Просто я не верю, что убийство – это выход.

– Прожив здесь несколько жизней, ты посмотришь на это по-другому. – Гнев пропитывает каждое его слово. – Так происходит со всеми.

– Всегда бывают исключения, – возражаю я.

Гил приподнимает бровь:

– Так вот на что ты надеешься? Что отыщешь Колониста с золотым сердцем, который докажет, что все ошибаются? – Его голос пронзает меня насквозь, словно я сделана из бумаги. – Ты еще наивнее, чем мне казалось. Мы никогда не сможем жить бок о бок. То, что происходило между Колонистами и людьми, всегда будет стоять между нами.

– Вот как ты это воспринимаешь? Либо они, либо мы? – Мои слова подобны стрелам. – Неужели ты даже не допускаешь мысли, что можешь ошибаться?

– Зато меня не отпускает мысль, что твои убеждения подобны тонущему кораблю, и если ты не будешь осторожна, то утащишь всех жителей Поселения за собой. – Его молчание разлетается по комнате в поисках малейшей неуверенности. – А может, именно этого ты и хочешь?

Я невольно вздрагиваю, хотя изо всех сил стараюсь сдержать разочарование.

– То, что я задаю вопросы, не означает, что я хочу предать Поселение.

– Твои вопросы сами по себе предательство, – сердито заявляет он. – Ты даже не представляешь, как долго мы обдумывали эту идею и готовились к достижению этой цели. – Его взгляд горит яростью и уверенностью. – Так что придерживайся плана, чтобы мы могли покончить с Колонистами раз и навсегда.

– Знаю, вы все надеетесь, что я смогу стать Героем, благодаря которому все изменится, но…

– Ты последний человек в Бесконечности, на которого я бы стал надеяться, – наклоняясь ко мне, перебивает он. – Оказаться зависимым от кого-то вроде тебя – это акт отчаяния, а не веры. Так что не придавай этому большого значения.

Я стискиваю зубы и сжимаю кулаки, а злость заглушает мой разум.

– Ты ошибаешься на мой счет.

– А мне плевать, – опустив подбородок, еле слышно бормочет он.

Мир застилает красная пелена, и я вылетаю из его комнаты прежде, чем из моего рта вылетят слова, которые я не смогу забрать обратно.

* * *

– Да ладно тебе. Все не могло быть настолько плохо, – сквозь сдавленный смех говорит Шура.

– Он такой самодовольный. И с каждым сказанным мной словом ненавидит меня все сильнее. – Я откидываюсь на спинку кровати. – Думаю, для всех будет лучше, если нам больше никогда не доведется видеть друг друга.

Вот только не стоит забывать, что мы находимся под землей. Этот мир бесконечен, но не Поселение.

И, возможно, это станет хорошей мотивацией как можно лучше сыграть роль шпиона. Ведь чем скорее мы победим, тем скорее мы с Гилом окажемся подальше друг от друга.

– Разве вы не станете повторять урок танцев? – сидя в изножье моей кровати со скрещенными ногами, интересуется Шура.

– Я туда не вернусь, – кипя от злости, выпаливаю я. – Уж лучше побывать на званом ужине с четырьмя принцами.

Шура пожимает плечами:

– Твое желание может исполниться, если это поможет узнать что-то о Сфере.

Я вздыхаю:

– Жаль, что ты не можешь пойти со мной.

– Не обижайся, но мне не очень нравится список гостей.

– Нет, я говорю о Фестивале Рассвета.

Я впиваюсь ногтями в ладони, сомневаясь, стоит ли признаваться, что мне страшно.

– Знаешь, – она кривится, – если бы я могла, то отправилась бы только ради еды.

– Еды?

– О да. На фестивалях полно еды. Тебя не удивило, что на рынке так много пекарей? Колонистам нравятся экзотические блюда.

– Не понимаю, – наклонившись вперед и дергая одеяло, признаюсь я. – Зачем искусственный интеллект захватил власть в загробной жизни, если они так старательно подражают людям?

– Думаю, в этом-то все и дело, – пожимает плечами Шура. – Здесь, в Победе, они уже выиграли войну. И теперь просто хотят жить.

Я задумываюсь над ее словами. А ведь так и есть. Люди прожили на Земле несколько тысячелетий. Мы испытали жизнь, у нас была возможность развиваться. А Колонисты? Бесконечность – их Земля. Их старт.

Офелия привыкла существовать в рамках технологий. А здесь? Она свободна. Так можем ли мы винить ее за то, на что ей пришлось пойти, чтобы получить эту свободу?

Разве мы не собираемся сделать то же самое?

Я отбрасываю эти мысли так же быстро, как они появились. Им не место в голове шпиона. Лучше сосредоточиться на том, как побывать на Фестивале Рассвета и не выдать себя.

– Ты уже решила, что наденешь? – спрашивает Шура.

Я колеблюсь. Мне даже в голову не пришло, что мне понадобится платье, и теперь я чувствую себя глупо из-за этого. Я никогда не видела, чтобы Колонисты носили что-то кроме парадных платьев. Даже в Базарный день. А мне предстоит посетить масштабный фестиваль.

Сомневаюсь, что кто-то из них придет на Парад Корон в спортивных штанах и свитере оверсайз.

– В том красном платье, которое появилось на мне на рынке? – робко предлагаю я.

Просто это все, что у меня есть.

– Ни в коем случае! – выпаливает Шура. – Ты не можешь показаться в одном и том же наряде дважды. Колонисты так не делают. У каждого будет что-то такое, чего никто никогда раньше не видел. И если не хочешь, чтобы на тебя косились, то должна придумать, как выделиться.

– Тебе не кажется, что это звучит нелогично? Не говоря уже о том, что я случайно создала красное платье. Я ничего не знаю о шитье, подолах и дизайне.

– В этом и нет необходимости. Смотри, – говорит Шура, обхватывает прядь розовых волос у корней и тянет за нее.

И в мгновение ока под ее пальцами волосы становятся лавандовыми. Затем она обхватывает кончики изменившихся волос и накручивает всю прядь на палец. А едва я успеваю моргнуть, она застывает в идеальном локоне.

– Ты можешь сделать то же самое со своей одеждой. Просто нужно воспользоваться своим разумом, как и в прошлый раз.

– Я не сильна в таких вещах, забыла? Я провалила испытание, – напоминаю я.

Мои таланты, похоже, ограничены превращением в Колонистку и, по мнению Гила, сочувствием по отношению к ним.

– Ты же Укрыватель… может, ты сделаешь наряд для меня?

– Я могу. Но тебе нужна практика. – Она слегка толкает мое колено. – Кроме того, создавая вещи, мы чувствуем связь с ними. Ты будешь чувствовать себя намного комфортнее в платье, которое создашь сама. Поверь мне.

Я смотрю на свою одежду, задаваясь вопросом, сколько времени мне понадобится, чтобы изменить ее. Если это вообще у меня получится.

– С чего начинать?

Шура вскакивает с кровати и тянет меня за руки, пока я не поднимаюсь на ноги.

– Как и со всем остальным, – подводя меня к зеркалу, говорит она. – Начинай с низа и постепенно продвигайся вверх.

* * *

При виде Гила слова вылетают у меня изо рта сами, как при химической реакции.

– Что ты здесь делаешь?

Гил стоит в центре круга для спаррингов, засунув руки в карманы.

– Ты не пришла на урок танцев.

– Надеюсь, ты проделал путь сюда не для того, чтобы услышать извинения.

– Фестиваль Рассвета состоится через неделю, – как ни в чем не бывало говорит он. – И от умения вальсировать может зависеть, удастся ли тебе пережить вечер или ты подставишь себя под удар.

– А мне плевать, – повторяю его слова и тут же злюсь на себя за этот мелочный поступок.

Его губы кривятся:

– Но при этом ты не забросила тренировки.

Я протискиваюсь мимо него и нахожу импровизированную боксерскую грушу возле одной из оружейных стоек.

– Мог бы и не приходить. Я могу тренироваться самостоятельно.

Я наношу удар за ударом, наслаждаясь звуком хлопков, которые наполняют комнату каждый раз, когда кулаки врезаются в кожаный мешок.

Но Гил не двигается с места.

– Миссия должна быть на первом месте. Таковы правила.

– Я знаю.

Хлоп.

– И то, как мы относимся друг к другу, не имеет значения.

Хлоп. Хлоп. Удар.

– Я никак к тебе не отношусь. Это называется безразличие.

– Мы оба знаем, что это неправда.

Я изо всех сил бью по груше, отчего она с ультразвуковой скоростью отлетает к стене.

Я поднимаю кулаки на уровне груди и пытаюсь прийти в себя от шока. Мешок замирает на мгновение, а затем заваливается набок. Растопырив пальцы, я перевожу взгляд со своих рук на упавший мешок и обратно.

Это сделала я.

Гил фыркает у меня за спиной:

– Неплохо. Правда, все еще никакого самоконтроля.

Я поворачиваюсь и смотрю на него широко раскрытыми глазами:

– Чего ты хочешь?

Он пожимает плечами:

– Того же, что хочет Анника и все мы. – Его карие глаза такие серьезные, словно он представляет все Сопротивление. – Мы хотим быть свободными.

В Поселении, может, и безопасно, но люди не могут существовать запертыми в темноте. Не целую вечность. Я хочу помочь Сопротивлению собрать информацию, потому что понимаю: это необходимо. Не дав отпор Колонистам, мы не обретем свободу. Мы всегда будем вынуждены прятаться. Всегда будем сражаться.

А я не хочу быть пленницей. Ни здесь, ни в руках Колонистов.

– Я уже согласилась помочь. Так что просто не мешай мне, – огрызаюсь я.

– Я выполняю приказ.

– К черту твои приказы. Мы с тобой оба знаем, что твои уроки танцев ничего не изменят.

– Еще меня беспокоит, что ты можешь пробить дыру в тренировочном зале, если не научишься контролировать свой темперамент.

– Мой темперамент может помочь мне выжить.

– Если хочешь подраться, я здесь.

– Не искушай меня.

– Я серьезно, – вынимая руки из карманов, говорит Гил. – Если ты думаешь, что самостоятельные тренировки помогут тебе, то докажи это.

И я, не раздумывая, делаю выпад.

Гил отскакивает назад, уклоняясь от хука справа, но я тут же наношу удар левой рукой, целясь в ребра. Он выставляет предплечье, блокируя удар. Но не успевает защититься от моего колена, врезавшегося ему в живот. Вот только он будто и не замечает удара, а обхватывает мою ногу и тянет к себе, пока я не оказываюсь на полу.

На мгновение он нависает надо мной, и я вижу, как блестят его глаза, но мне удается сгруппироваться и сбросить его, а затем быстро подскочить на ноги.

Я не жду, пока он придет в себя, а тут же отправляю хук справа ему в лицо – он уклоняется, – после чего, пока он отвлекся, замахиваюсь ногой, чтобы врезать по подбородку.

Но Гил перемещается невероятно быстро. В одну секунду он стоит передо мной, пытаясь нанести мне удар, а в следующую его тело окутывают искры, и он исчезает. Моя нога вспарывает воздух, а инерция несет дальше, отчего мне еле удается удержаться на ногах.

И в этом мне помогают ладони, обхватившие мои запястья. А уже через мгновение Гил заламывает мне руки так, что я с трудом могу пошевелиться.

Его дыхание щекочет щеку.

А по моему позвоночнику пробегает ледяной озноб.

– Что, черт побери, это было? Я знаю, что мы не обговаривали правила, но уверена, что телепортация – это жульничество, – шиплю я.

Он злобно и тихо смеется мне в волосы:

– Первое правило Бесконечности: знай своего врага.

Я втягиваю воздух через нос, сосредоточиваясь на бурлении крови в венах и подпитываясь адреналином. Стараясь не выдавать себя, я накапливаю силы и стараюсь вырваться из хватки Гила.

– Ты забыл второе правило Бесконечности, – натянуто говорю я и, прежде чем он успевает спросить какое, посылаю все накопленные силы в левый локоть, а затем ударяю его в бок.

Он охает и выпускает меня из рук, но я не останавливаюсь на достигнутом. А ударяю его в живот, и он отлетает к стене с такой силой, что даже воздух начинает вибрировать.

Гул наполняет мои уши. Колотящееся сердце замедляется. А я приподнимаю бровь и смотрю на Гила, который валяется на полу, пытаясь прийти в себя.

– Не раскрывайся слева, – заканчиваю я и выхожу из зала.

Глава 19

Подол платья меняет свой цвет от серебристого сверху до цвета темных глубин моря у самого пола, спадая каскадом вниз и собираясь в лужу у моих ног. Платье расшито бисером узором в виде цветов, одна рука прикрыта мерцающей серебристой тканью, а вторая открыта, но по всей ее длине спиралью поднимается серебристая цепочка, которая напоминает заколдованную змею.

Шура оказалась права, когда говорила про связь. Это платье не просто сшито для меня… оно словно часть меня. Каждое его колыхание кажется предопределенным. Оно даже обтягивает мои изгибы там, где необходимо. Я вижу себя в каждом сантиметре ткани: свои надежды, страхи и интересы.

Но меня беспокоит, что это слишком самонадеянно. Я никогда раньше не носила ничего настолько шикарного.

И я не уверена, что достойна носить что-то настолько прекрасное.

Но когда вижу свое отражение в зеркале, то не нахожу там и следа своего прежнего «я». А вижу лишь Колонистку. Новую личность. Новую себя.

И остается лишь надеяться, что этого хватит.

Когда я иду через Поселение, люди расступаются передо мной, словно перед важной персоной. И это еще больше заставляет меня нервничать. Я никогда не считала себя такой и не привыкла к подобному вниманию.

Я замечаю Ена и Ахмета в толпе, которые одобрительно кивают мне, а затем подхожу к Аннике, Шуре и Тео, поджидающих меня у Южного туннеля.

– Ты прекрасно выглядишь, – с сияющей улыбкой говорит мне Шура.

Я корчу ей рожицу, потому что комплименты смущают меня, а затем тянусь к темной косе, которая лежит на моем обнаженном плече.

– Я выгляжу нелепо.

Она достает из кармана серебряное кольцо. В центре сияет большой драгоценный камень квадратной огранки, излучающий завораживающий синий цвет.

Надев его мне на палец, она поднимает мою руку и улыбается:

– Это подарок. – Она замолкает на мгновение. – Ахмет сделал большую часть работы, но я сама придумала дизайн.

– Спасибо, – испытывая небольшую неловкость, говорю я. – Я не знала, что нужно принести подарок.

– Это передатчик, – с гордостью в голосе объясняет Шура, и я расслабляюсь. – Он закодирован специально под тебя. И если ты нажмешь на камень в центре, мы будем знать, что ты в беде.

– Я буду находиться за стеной, – вмешивается Тео, а затем трет рукой затылок. – Но если с тобой что-то случится, я не обещаю, что приду на помощь…

– Знаю, – перебиваю я. – Ты не можешь рисковать и выдавать Поселение. Если меня поймают, это будет только моей проблемой.

Он кивает, а улыбка на лице Шуры исчезает без следа.

Анника наклоняется вперед:

– Но твое предупреждение может спасти всех нас. Оно даст нам небольшую фору, прежде чем Колонисты вытянут из тебя какую-то информацию.

Мой взгляд скользит по скрюченным и разномастным дорожкам и хижинам. Выжившие провели здесь столько лет. Пережили так много. Куда они пойдут, если я потерплю неудачу? Где им искать убежище?

Если им повезет, они успеют добраться до границы. Они смогут перейти в Лабиринт. Но сколько времени это им даст? Скрывать такую большую группу…

«Не говори это, – обрываю себя я. – Не говори, что это невозможно».

Я пытаюсь отыскать в себе хоть ниточку уверенности и, как только это удается, крепко хватаюсь за нее.

– Да уж, после такой мрачной и ободряющей речи, кольцо уже не кажется замечательным подарком, – грустно говорит Шура.

Я усмехаюсь:

– Мне оно нравится. И, возможно, оно и знание, что рядом кто-то есть, дадут мне немного спокойствия. – Я перевожу взгляд на Тео. – Где ты будешь прятаться?

– У всех на виду, – подмигнув, заявляет он, а затем указывает на Шуру. – Она не единственная, кто умеет создавать приличные вуали.

– Приличные? Да как ты смеешь? – с притворной обидой возмущается Шура.

Тео фыркает и ухмыляется в ответ на ее слова.

– Может, ты и обладаешь достаточными навыками, но в тебе всего полтора метра роста. – Он обводит себя рукой. – Мне же приходится скрывать намного больше.

– Ну, может, ты и великан, но выглядишь как мешок с картошкой, – огрызается она. – Если бы ты надел костюм из мешковины, то тебе вообще бы не пришлось использовать вуаль.

Ахмет машет на них рукой, призывая успокоиться, но мы все дружно смеемся. И на мгновение я почти забываю о том, куда отправлюсь вечером. И что мне предстоит сделать.

На мгновение мне кажется, что впереди меня ждет обычный вечер в компании друзей.

Это чувство настолько неожиданное, что я быстро хватаюсь за него и пытаюсь спрятать поглубже в сердце, чтобы оно оставалось со мной как можно дольше. Не ожидала, что мы так быстро перейдем от первого знакомства к тому, кем сейчас являемся… Это произошло как-то незаметно. Мы стали братством.

И, кажется, я начинаю заботиться о них сильнее, чем признаюсь самой себе.

Анника жестом просит кого-то на сторожевых башнях открыть главные ворота. Металл и дерево со скрипом расползаются в стороны, а я улучаю момент, чтобы еще раз обвести взглядом собравшуюся толпу. Так много лиц, переполненных надеждой. Так много людей, которых мне не хочется подвести.

Но, даже не осознавая этого, я невольно ищу одно.

– Он отправился покопаться в мусоре, – шепчет Шура так тихо, чтобы ее не услышал кто-то еще.

Я напрягаюсь и невинно моргаю.

– Я не… Ты про кого?

Она хихикает и отводит взгляд. Видимо, моя попытка убедить ее, что я не искала Гила, не увенчалась успехом.

Неужели она думает, что мне хотелось, чтобы он пришел сюда и увидел меня в этом платье? Хотелось посмотреть в его несносное лицо и почувствовать раздраженный хмурый взгляд? Да и вообще, он бы, наверное, опять пришел в черно-серой одежде, словно у него больше нечего надеть.

Продолжая мысленно возмущаться, я забираюсь в черную машину, ожидающую по другую сторону ворот.

Дорога до Галереи проходит в тишине. Легион Гвардейцев патрулирует небо и часто при этом скрывается под вуалью, так что использовать летуны небезопасно. Поэтому мы выбрали наземный транспорт и петляем между деревьями, держась подальше от узких рыночных улиц.

Лес здесь не такой густой, как я себе представляла. Серебристые березы, облепленные мхом и поганками, растут на расстоянии друг от друга. А сквозь верхушки деревьев проникает лунный свет, освещая подлесок.

Интересно, может, их специально так расположили, чтобы люди не могли здесь прятаться?

Колесо попадает в канавку, и мой желудок делает сальто. Тео сосредоточенно смотрит на дорогу, а Шура расположилась рядом с ним и удерживает вуаль.

Не знаю, может, у них лучше получается скрывать беспокойство, но иногда мне кажется, что я единственный житель Поселения, который его испытывает.

Мы выскакиваем из-под защиты редких деревьев и поднимаемся на холм, откуда открывается вид на каменную стену вокруг Весеннего и Летнего районов. Изогнутые арки выглядят пугающе в темноте, и когда мы проезжаем под ними, я задерживаю дыхание.

И в мгновение ока пейзаж меняется. Я вижу здания, которые тянутся высоко в небо, а улицу освещают продуманно расположенные фонари с живым пламенем внутри. Они мерцают в каждом окне, отчего кажется, будто радужные блики танцуют, словно струйки дыма.

В отличие от рынка в Весеннем районе с ларьками из песчаника и неровной брусчаткой в Летнем районе – здания с изогнутыми крышами из обожженной оранжевой черепицы, с деревянными балконами, выкрашенными в оттенки бирюзы и нефрита, а также множество каналов, которые тянутся через весь город, словно нити в паутине.

Мы поднимаемся по одному из многочисленных мостов ввысь, и кажется, будто мы летим над городом. Я смотрю в окно и вижу трущобы Летнего района, скрытые в отдалении – кирпичные дома с террасами, окруженные толстыми стенами.

Места, где держат людей, которые не изготавливают вещи для рынков.

Сколько их там?

А сколько в Войне? В Голоде? В Смерти?

Мне даже страшно узнать эти цифры. Страшно, что от этой информации меня накроет волной безнадежности.

Улицы верхней части города соединены перекрещивающимися мостами и цветными аллеями. Фруктовые деревья колышутся на ночном ветру, а воздух наполняют ароматы цветов и цитрусовых.

Тео сворачивает в один из темных переулков, пряча машину в тени. Шура оглядывается через плечо и кивает. Ее тело напряжено – признак того, что нас все еще скрывает вуаль. Я киваю в ответ, чтобы слегка успокоить ее, подтверждая, что справлюсь.

И сегодня вечером стану шпионом Поселения.

Расправив плечи, я отхожу от машины. И даже не оборачиваюсь, чтобы посмотреть на Тео, все равно его скроет вуаль. А мне лучше настроиться на роль.

Добравшись до главной улицы, я намечаю нескольких Колонистов, выходящих из больших домов. Они поправляют свою одежду и головные уборы, болтая о всяких пустяках.

– Интересно, сделают ли центральные элементы такими же великолепными, как на последнем Фестивале Рассвета. Мне нравятся красивые цветочные композиции.

– Я слышала, что Фестиваль в Голоде будет проходить в подводном дворце!

– Ох, но в Голоде так уныло по сравнению с Победой. Там нет ничего похожего на произведения искусства.

– Я однажды бывала там и за всю поездку не смогла найти себе новый наряд. Так что пришлось дважды надеть одну и ту же обувь!

Это замечание вызывает серию вздохов и причитаний, которые прерываются, когда к компании подъезжает слуга-девушка на блестящей черной машине. На ее серебристом браслете в центре расположен большой черный камень – видимо, это цвет водителей, – а когда она выходит из машины и открывает перед Колонистами пассажирскую дверь, то низко склоняет голову.

– Для меня честь услужить вам, – говорит она, и ее голос разносится по ночному воздуху.

Я подавляю дрожь и сворачиваю на искусно выполненный серебристый мост, ведущий к Галерее. Черная машина проезжает мимо меня, и я так сосредотачиваюсь на том, чтобы не выдать себя, что, только добравшись до конца моста, понимаю, что в поле зрения появился летний дом принца Келана.

Он стоит на приподнятой платформе, отчего выглядит как замок в облаках. Над дверным проемом расположились каменные существа – два одинаковых волка с длинными, худыми телами и тремя хвостами, которые спускаются до самого проема, волнистой шерстью в виде мраморных лент и широко раскрытыми пастями, которые набиты живыми цветами.

Дойдя до подножия лестницы, я приподнимаю платье, чтобы не наступить на него, а затем медленно поднимаюсь по ступенькам, учтиво кивая проходящим мимо Колонистам. Они кивают мне в ответ, и меня не покидает надежда, что этого формального и беспристрастного приветствия будет достаточно, чтобы пережить остаток ночи. Я останавливаюсь возле каменных зверей, гадая, рядом ли Тео или я осталась одна, после чего бросаю взгляд на серебряное кольцо. Но это не дает мне желаемого успокоения.

«Продолжай, – убеждаю себя я. – Уже слишком поздно поворачивать назад».

Я переступаю порог, и дорожка, выложенная ромбовидными плитками, ведет меня к сердцу здания. Так что вскоре я оказываюсь в главном бальном зале.

Все поверхности здесь покрыты цветами. А огни парят под потолком, будто звезды. Звуки живого оркестра наполняют комнату, но при этом самих музыкантов не видно. Что неудивительно, потому что вокруг меня слишком много Колонистов в замысловатых бальных платьях и фантастических костюмах. На большинстве из них головные уборы, такие безвкусные и нелепые, что кажется, словно я попала на костюмированную вечеринку, а не на праздник, организованный принцем.

Колонисты танцуют вальс, смеются и пьют шампанское из наполненных до краев бокалов, словно проводят лучший вечер в своей жизни.

Мне же хочется оказаться как можно дальше от танцующих, поэтому я пробираюсь к раздвижным стеклянным дверям в задней части комнаты и выхожу на балкон шириной с само здание. А когда добираюсь до перил, выглядываю за край здания, чтобы насладиться красотой внизу.

Колонисты прохаживаются по двору с напитками и закусками в руках. Они восхищаются многочисленными скульптурами, расположенными меж цветочных клумб. Некоторые из них сделаны из мрамора, а какие-то из стекла. А над их головами покачивается еще больше зачарованных фонарей, мерцающих в темноте, словно они скрывают истинное пламя в своих сердцах.

Я хватаюсь за перила, впиваясь кончиками пальцев в шершавый камень. Это так… ошеломляет. Мир Колонистов так прекрасен, что нужно время, чтобы к нему привыкнуть.

Но здесь есть секреты. Секреты, которые нужны Поселению.

Я отталкиваюсь от перил и направляюсь к одной из лестниц, но мое внимание привлекает комната на другом конце балкона. За огромными окнами находится помещение с черными стенами, освещаемое лампами, расположенными над картинами.

Это галерея.

Любопытство берет верх, и я отступаю от лестницы и направляюсь туда. Внутри царит тишина. Видимо, Колонисты предпочли отрываться на вечеринке скорее всего потому, что видели эти картины уже сотни раз.

В отличие от меня. И, возможно, у меня не появится другого шанса посмотреть на них. Правда, блуждание по галерее в одиночестве совсем не соответствует наставлению Анники «смешаться с толпой». Но мне хочется посмотреть на трофеи герцогства Победы. Хочется посмотреть, во что они оценивают человеческие жизни.

Я иду от картины к картине, впитывая темные краски и необычные техники исполнения. Меня всегда слегка угнетали картины, написанные маслом, которые я видела в художественных галереях, но здесь искусство отражает не просто печаль. Оно переполнено болью.

Расположенные здесь холсты написаны во всех возможных стилях, но все отражают отчаяние, которое наполняет воздух мраком и холодом, выбивая меня из колеи.

Зачем кто-то собрал такую коллекцию безысходности?

Или боль – единственное, что у людей получается выразить на холсте?

Я смотрю на картину, изображающую ребенка, который падает со звездного неба в руки поджидающего гоблина, когда краем глаза замечаю какое-то движение.

Я резко поворачиваюсь, и из тени выступает фигура, словно существо из странной сказки.

Словно создание смерти.

На стеганом бордовом жилете, закрывающем его грудь, вышита черная эмблема двуглавой виверны, глаза горят золотом, а зубы сверкают в оскале.

И все внимание герцога Войны устремлено на меня.