Текст книги "Лукан. Конец (ЛП)"
Автор книги: Адриана Бринн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 26 страниц)
КАДРА
БОГИ И МОНСТРЫ
«Но я доверяла тебе». – Мила
Я до сих пор чувствую жжение кнута, который три раза в неделю в течение десяти лет обрушивался на мою спину. Я все еще чувствую каждый удар и каждую пощечину на своей коже, даже сейчас, когда моя кожа зажила. А вот моя душа – нет. Она все еще кровоточит, не переставая, и кажется, что никогда не перестанет. Я всегда была не такой, как все, никогда ни с кем не сходилась, даже в собственном доме, а уж вне его, тем более. Я всегда задавалась вопросом, не в этом ли причина того, что я была мишенью для издевательств отца. Смотрю на него, такого уязвимого и слабого, стоящего передо мной на коленях, как будто я его создатель и готова отправить его прямиком в ад, где ему самое место.
Моя nonna4 учила нас молиться Господу, когда нам нужно было наставление или исцеление. Она была моим любимым человеком еще при жизни, поэтому я ей верила. Я верила в ее всемогущего Бога и молилась ему каждую ночь, чтобы он уберег меня от плохого человека. Я молилась на коленях и взывала к нему, чтобы он уберег меня.
Он не слушал.
Бога нет.
Если он или она существует, то почему же невинные страдают от рук такого зла? Почему страдают хорошие люди, а зло царит на Земле, оставляя после себя лишь хаос и боль?
Я смотрю на змеиный хлыст, который крепко сжимаю в руке. Руки дрожат, но не от страха – никогда. Никогда больше. Меня трясет от гнева, который я столько лет держала в себе. Я сгорала и умирала внутри, позволяя ярости и боли поглощать меня годами, пока не наступила эта ночь. Ирония в том, что ночь, когда меня лишили всего человеческого, была той самой ночью, которая освободила меня. Теперь я чувствую лишь жгучую ярость, которая грозит уничтожить все хорошее, что во мне осталось.
Я ничего не чувствую.
Не боль, не сожаление.
Ничего.
Именно это я чувствую, глядя на человека, стоящего на коленях и прикованного к стене, как грязная бешеная собака. Я не проявляю к нему милосердия, как он никогда не проявлял его ко мне.
Габриэле Паризи всегда был гордым человеком. Он не будет умолять, да я, честно говоря, и не жду этого, но он сильно пострадает за свои грехи. Пять плетей по рукам и семь пощечин по лицу. Двенадцать раз меня били, три раза в неделю, постепенно увеличивая количество ударов по мере взросления. До плетей он бил меня другими способами. Способы, которые причиняли больше боли, чем плети, удары и пощечины. Он ранил меня словами.
Слова наносят больше вреда, чем любой кнут.
Синяки заживают, но слова остаются с вами навсегда, преследуя вас до тех пор, пока вы просто не захотите покончить со всем этим.
Я хотела покончить со всем этим.
Я хотела, чтобы боль просто ушла.
Я хотела, чтобы мои сестры были в безопасности от меня.
От них.
От моего гнева и обиды, которые однажды заразят и их. Так говорил Габриэле, и я, наивная, верила его словам, не зная, что это всего лишь его способ манипулировать мной, причинять мне боль. Пока я не повзрослела и не научилась давать сдачи. Меня по-прежнему били и хлестали, но я испытывала огромное удовлетворение каждый раз, когда попадала в цель и слышала, как плохой человек хрипит от боли. За это он наказывал меня вдвое сильнее, но к тому времени я уже оцепенела. Я отключалась и научилась блокировать боль. Боль в моем теле и в моем сердце.
Мне было десять лет, когда я на собственном опыте убедилась в жестокости отца и его необоснованной ненависти ко мне. Первый раз отец выпорол меня в день моего десятого дня рождения. Помню, как мне было грустно в тот вечер, как я была разочарована тем, что меня не ждали на дне рождения, как Арианну и Милу за несколько месяцев до этого. Мама сделала все возможное для них, но никогда – для меня. Мой юный ум не мог понять, что такого особенного было в моих сестрах, и поэтому мне не хватало такого же отношения.
Разве я не была достаточно умной?
Достаточно симпатичной?
Достаточно дружелюбной?
Теперь я знаю, что это было не так.
Со мной все было в порядке.
Просто я родилась после него.
Еще не родившийся мальчик Паризи.
Наследник моего отца.
Мальчики в семье Паризи встречаются редко. Фамилия сохранилась, потому что из троих детей papa был единственным мужчиной.
До меня mamma5 ждала мальчика. Вся семья Паризи была вне себя от радости, особенно после рождения Арианны. Папа ожидал первенца мужского пола, но ему досталась девочка.
Мальчик не выжил.
Моя mamma не смогла выносить его до конца. Она родила своего мертвого сына в дождливый октябрьский день. Думаю, именно это и стало причиной, сломило ее разум и толкнуло за грань, на путь всех ее мерзких пороков. Иронично, что даже в состоянии наркотического опьянения она все еще была полуприличным родителем. Не могу сказать того же о дьяволе, который создал меня. Гордость и радость моего отца, которым он хвастался перед каждым человеком Паризи, умер, а потом появилась я.
Они надеялись, что это будет еще один мальчик, но нет, это была всего лишь маленькая я.
Черная овца.
Я долго не могла понять, почему отец так ненавидит меня, больше, чем всех остальных. Пока он не сказал мне об этом, приказав своим людям выбить из меня невинность.
Три стука.
Он идет за мной.
Я прячусь под кроватью своей младшей сестры и сжимаю ее руку в своей. Кошмары уходят, когда Мила рядом. Моя младшая сестра успокаивает темный шепот в моей голове. Дверь в комнату сестренки открывается, и он входит. Эти черные итальянские туфли я узнаю где угодно. Плохой человек всегда надевает их, когда приходит за мной. Его тень становится все ближе, пока он не оказывается прямо перед кроватью Милы. Я неохотно отпускаю ее руку, потому что не хочу, чтобы она проснулась от своего мирного сна. Плохой человек встает на колени и просовывает руки под кровать, приглашая меня пойти с ним. В первый раз, когда он нашел меня таким образом, я кричала и брыкалась, пока Мила не проснулась в истерике, и от этого стало только хуже.
Я не только напугала свою младшую сестру до панического приступа, но и была сильно наказана за это и за «приступ гнева», который я устроила. Папа сказал: «Ты получишь по семь плетей на каждую руку и пять пощечин по лицу».
У моего папы странный голос, и я не могу понять его слов. Когда он так говорит, это всегда заставляет меня нервничать. Ничего хорошего не происходит, когда он так себя ведет.
– И Кадра. – Он смотрит мне в глаза, мертвые и холодные, как обычно, когда он обращается ко мне. – Говори «спасибо» после каждой плети. Когда-нибудь ты поблагодаришь меня за это.
В тот первый раз я только кричала и плакала. Я была достаточно умна, чтобы понять, что он получает удовольствие от моей боли. Он упивался моим горем, и я научилась его скрывать. Я никогда не благодарила его, даже когда мне хотелось упасть в обморок или помочиться от боли. Или, когда я сгорбилась, пока не выблевала все содержимое своего желудка, потому что не могла вынести жало кнута. Я проглотила благодарность, которая грозила пролиться, когда мне казалось, что я больше не выдержу.
Эта ночь изменила все. Не только для меня, но и для моих сестер. Мила замкнулась в себе, а Арианна мысленно ушла в себя. Она бросила нас, даже находясь с нами под одной крышей.
Падающий на заднем плане предмет отрывает меня от воспоминаний о мрачном детстве. Я закрываю глаза, делаю глубокий вдох и медленно выпускаю воздух. Я делаю это еще два раза, как он меня учил. Парень с бледной холодной кожей, глубокими карими глазами и смешным акцентом. Тогда это было смешно, но сейчас, наверное, это одно из его многочисленных обаяний. Парень, благодаря которому я на пару минут почувствовала себя менее одинокой, пока papa не заставил его исчезнуть.
Михаил.
Я встряхиваю головой, чтобы прогнать мысли о нем. Я не чувствую сожаления, я вообще больше ничего не чувствую.
– Ты всегда была таким разочарованием, и это доказывает это. Ты не можешь выполнить работу, не так ли? – Papa насмехается надо мной. Я позволяю ему это. Он не знает, какое чудовище он создал. Иногда я и сама не знаю, на что способна, но мы это выясним.
Нонна всегда говорила нам убивать своих демонов и побеждать кошмары.
Именно эта сцена прокручивалась в моей голове каждую секунду, проведенную в том холодном подземелье, когда я была юной девушкой. Я всегда считала, что моя большая благодарность этому человеку заключается в том, что я все еще могу испытывать эмоции и улыбаться, даже когда подвергаюсь такому жестокому обращению со стороны этого безжалостного человека. Но, как и все остальное в моей жизни, он разрушил и испортил ее, когда вступил в сговор с Арианной и заставил меня насиловать и обращаться со мной так, будто я никчемна, как уличная собака.
Я медленно снимаю свои любимые черные перчатки, оттягивая неизбежное. Может, он и не будет умолять, но кровь у него пойдет. Я подхожу к столу, на котором лежат плети и оружие, которыми он любил меня мучить, и провожу пальцами по каждому из них. Если закрыть глаза и сосредоточиться, я могу почувствовать ожоги и жжение на руках, где остались старые шрамы.
Змеиный хлыст был его любимым.
Поэтому я выбираю его и беру свой любимый нож.
Тот самый, который Михаил подарил мне в первый и последний раз, когда мы с ним виделись.
Я подхожу к тому месту, где на полу все еще лежит мой отец, и приседаю, чтобы мы оказались на уровне глаз.
Пусть он увидит меня.
По-настоящему увидит меня.
Монстр, которого он создал.
До той ночи, когда со мной расправились, я планировала заставить его заплатить за то, чему он подвергал меня все эти годы. Я собиралась сделать его смерть быстрой, но мучительной. Я собиралась подарить ему смерть. Я собиралась быть милосердной, но не сейчас. Не после того, что он попросил сделать мою сестру. Я всю жизнь страдала от эмоциональных и физических травм, но по его приказу меня изнасиловали и осквернили. Это был последний гвоздь в его гребаный гроб.
Теперь он останется в живых. Он будет страдать от моих рук, а я позволю ему исцелиться; его тело, но никогда – его разум. Я буду причинять ему боль так, как он и представить себе не мог, снова и снова. Вдвое сильнее, чем в прошлый раз, пока от великого Габриэле Паризи, консильери Святой Троицы, не останется ничего.
Я забрала его корону и титул.
Нежеланная дочь.
Разочарование.
– О, как пали сильные мира сего, а, папа? – Он, как обычно, не проявляет никаких эмоций, но это ненадолго. Он будет кричать, это я могу гарантировать. Я прижимаю хлыст к его шее и провожу ножом по его лицу. Я чувствую, как его тело дрожит от страха; он ничего не может с собой поделать.
Но он ничего не говорит.
Давайте это исправим. Я обматываю змеиную плеть вокруг его шеи, пока она не затягивается настолько туго, что он не может дышать. Я наслаждаюсь звуками агонии, вырывающимися из такого лживого и жестокого рта. Мне доставляет огромное удовольствие видеть его по ту сторону пыток и боли. Когда мне кажется, что он потеряет сознание от нехватки воздуха, я ослабляю плеть и позволяю ему сделать глубокий вдох.
1.
2.
3.
Я глубоко вонзаю нож в правый глаз отца. Нож не настолько длинный, чтобы достать до мозга, но, черт возьми, он просто ослеп на один глаз.
Жаль его.
Габриэле кричит в агонии, пока я провожу ножом по его глазнице. Когда мне кажется, что с него хватит, я вынимаю нож и вытираю его о безупречно белую рубашку.
Я подхожу достаточно близко, чтобы прошептать ему на ухо. Я закрываю глаза и позволяю его крикам боли заглушить моих демонов.
– Скажи спасибо, Габриэле.
Он игнорирует мою команду, и единственным звуком в комнате становится его хныканье от боли.
Поэтому я пробую снова.
Я поднимаю с пола змеиный хлыст и бью его по рукам так же, как его человек делал это со мной на протяжении многих лет.
– Говори, блядь! – Кричу я ему в лицо, снова нанося удар плетью.
Ничего.
Он не говорит этого.
Как только я закончу с ним, он это сделает.
Габриэле Паризи только что свалился из благодати прямо в лапы дьявола.
Боги и чудовища – все они одинаковы.
Мой отец не Бог, но я точно чудовище.
Он сам это сделал.
Самое худшее.
Новый босс семьи Паризи.
Я выиграла.
Я оставляю отца позади, плачущего от мучений.
Холодный и бессердечный Габриэле Паризи будет страдать за все, через что он заставил нас пройти, пока я не решу, что он готов покинуть эту землю.
Я беру со стола свои перчатки и выхожу за дверь.
Мы еще сыграем.
Мы обязательно это сделаем.
АНДРЕА
ГОРЬКО-СЛАДКИЙ МОМЕНТ
«Он драгоценный». – Андреа
Манхэттен, Нью-Йорк
Я ненавижу дождь.
Дождь не прекращается с того самого дня, как я вернулась в город. Погода словно синхронизируется с моим настроением. Я вернулась шесть недель назад, а ощущение такое, будто я и не уезжала.
Ладно, я вру.
Странно возвращаться.
Когда я в последний раз была в этом пентхаусе, моя мать была еще жива, а отец был мне неизвестен, но вот мы здесь. Кассиус не отходил от меня с тех пор, как мы покинули Детройт, как и Лоренцо. Я совершила ошибку, ослабив бдительность рядом с ними, но теперь я чувствую себя в безопасности. Моя мать доверяла Кассиусу.
Она любила его.
Поэтому я нашла в себе силы простить его и позволить ему стать частью моей жизни и моего будущего. Теперь я не только не сирота, но у меня есть отец и два брата. Для меня это все еще сюрреалистично.
Кассий объяснил свою точку зрения.
Мои родители полюбили друг друга совсем молодыми, оба из двух совершенно разных миров. Мой отец, босс мафии, и моя мать, молодая официантка и студентка из города. Их история превратилась из сказки в ужастик. Мой отец отказался от своего долга перед семьей, и с этого момента все полетело к чертям. Жизнь моей матери была под угрозой, и отец не стал рисковать ею. Поэтому он остался и играл роль, но при этом поддерживал отношения с мамой. Он рассказывал мне, как его брат-близнец Деметрио приезжал к ней в город, притворяясь Кассиусом, и сумел одурачить ее. Он оказался слишком сильным и порочным и навязался моей маме. В ту ночь Деметрио доказал, насколько он болен и извращен и как глубока его ненависть к моему отцу. Мой отец опоздал. Он нашел ее разбитой и истекающей кровью.
Он не смог спасти ее.
Он винит во всем себя.
Я видела это в его скорбном взгляде.
Вскоре после этого моя мать забеременела мной. Ее тошнило от мысли, что я – плод ее изнасилования и его ненависти. Моя милая мама считала, что каким-то образом предала моего отца, хотя в том, что с ней произошло, не было ее вины.
Она не была виновата.
Это все он.
Кассиус сказал, что с первого момента, как он увидел меня, он понял, что я его, а не Деметрио. ДНК – это гарантия, в которой нуждалась моя мать, но не он. По словам Кассиуса, я спасла маму от того, чтобы она не сорвалась и не потеряла себя. Они счастливо прожили вместе пару месяцев, может быть, год, прежде чем все снова полетело к чертям. Он подрабатывал для другой семьи; кажется, он упоминал о работе с русскими. Он рассказывал мне, как все было спокойно, пока мама не забеременела близнецами. Они родились преждевременно, потому что мама попала в аварию, которая, как он считал, произошла по вине семьи. Он не был в этом уверен, пока Деметрио и Бенедетто не навестили его в больнице.
«Мне было что терять, mia figlia6, у них было все, что нужно, чтобы причинить мне боль».
Деметрио по своей прихоти отравил мысли Бенедетто против моего отца. Он завидовал моему отцу.
Самый старший.
Самый умный.
Наследник.
Бенедетто пошел на это, потому что Деметрио всегда был его любимцем, а Кассий в его глазах был разочарованием.
– Бенедетто всегда относился ко мне по-другому, потому что я был похожа на свою мать. Добрый и хороший. Я не хотел познать только кровопролитие и хаос. Я хотел познать любовь и мир. В те времена Святая Троица была не такой, как сейчас. Только первенец мог быть коронован как босс, и это было бы позором для семьи, если бы наследник не взял на себя эту роль.
Все изменилось после того, как мой отец был признан крысой, а его брат стал боссом. Все изменится и теперь, когда к власти придет новое поколение. Правила изменятся, потому что другого пути нет. Женщины станут боссами благодаря сестрам Паризи. В этой семье нет наследников мужского пола. Я это хорошо помню.
– Есть только одна вещь, которую Деметрио хотел получить больше, чем титул босса в этой жизни, – это моя боль и страдания. Мне пришлось согласиться на их условия. Они пытались убить твою мать и твоих братьев. Я был обречен жить без вас обоих, а твоя мать – без половины своего сердца. Я шел по жизни с половиной сердца. Я плохо относился к своим мальчикам. Я пренебрегал ими, когда мне было больно, и за это я буду вечно сожалеть.
Печаль в глазах отца до сих пор преследует меня, а боль в его голосе, когда он признавался в своих грехах, была слишком сильной.
– Я пытался исправить свои ошибки, убив брата, но это лишь приговорило меня к аду. У меня не было выбора. Он не дал мне выбора. Я нажал на курок, и Андреа, я никогда не чувствовал себя свободнее, но мы обманывали себя. Я убила одну угрозу, но другая все еще оставалась. Бенедетто никогда бы не позволил мне выйти на свободу, поэтому я сделал то, что он просил, взяв с него обещание не причинять никому из вас вреда. Не трогать вас в этой жизни. И забрать близнецов у вашей матери, но он так и не простил меня за то, что я сделал с Деметрио, поэтому он солгал. Я должен был остаться в Детройте с близнецами, подальше от тебя и твоей матери. Это выбило меня из колеи, и единственным утешением было осознание того, что моя храбрая девочка чего-то добилась, все ее мечты сбылись, но она страдала до последних дней, и за это я всегда буду сожалеть. Я был причиной ее боли. За все шрамы, которые носят мои дети.
В ту ночь он раскрыл все свои секреты и пообещал расплатиться.
– Я обещаю тебе, Андреа, что твой дед заплатит за свои грехи. Я ждал достаточно долго, но теперь время пришло. – Он смотрит направо, где стоит Лоренцо и молча смотрит на стену. Он кивает один раз, а затем ухмыляется, как сумасшедший. В его улыбке нет ничего правильного. За ней скрывается что-то злое. Я снова смотрю на отца и думаю о том, как все изменится с этого момента.
Вскоре после этого Лоренцо вернулся в Детройт, но отец остался. Он хотел проведать Валентино, но тот не отвечал на звонки. Тогда он отправил Лоренцо проверить, все ли в порядке с его братом-близнецом.
Он не хотел оставлять меня одну, чтобы разбираться со СМИ, их назойливыми вопросами и хаосом, который вызвало откровение о болезни моей матери. Через два дня меня вызвал совет инвесторов, который требовал ответов. Ответы, которые я боялась давать, потому что не знала о себе. Они дали мне пять лет на то, чтобы уладить свои дела и доказать им, что я способна возглавить Valentina Co. Я объяснила это тем, что хочу прожить жизнь, зная о болезни, которая будет разрушать мою личность, пока я не превращусь в пустую оболочку.
Я хочу поступить в колледж, почувствовать жизнь и хоть раз стать нормальной.
Или хотя бы создать иллюзию, что я обычная девушка.
Они купились на это и согласились.
Это не совсем ложь: я действительно хочу жить без этого бремени.
Деменция.
Ответ на этот вопрос я держу в своих руках. В этом крошечном конверте хранится моя судьба. Будет ли мой конец трагичным и мучительным, как у моей матери? Ускользну ли я, так и не пожив по-настоящему? Все те прекрасные моменты, которыми я так дорожу и которые так дороги моему сердцу? Потеряю ли я свои воспоминания?
Как трагично, что у меня есть все, что я могу пожелать или в чем нуждаюсь, и все равно один ответ способен все это отнять.
Как пластырь, я быстро разрываю его, чтобы было не так больно, и вырываю бумаги из конверта, пока не держу в руках результаты теста. Мой врач был очень открыт и честен со мной. Это был один из самых страшных моментов в моей жизни, не считая того, что я пережила с мамой. Доктор Уэстбрук упомянул об одной редкой форме болезни Альцгеймера и о том, как она передается из поколения в поколение.
Семейная болезнь Альцгеймера.
У мамы был мутировавший ген, который вызывал эту болезнь, и он также сказал, что у меня пятидесятипроцентная вероятность унаследовать ее.
Как и мои братья.
Лоренцо прошел тест вместе со мной, хотя этому идиоту нет никакого дела до всего на свете. Я ценю тот факт, что он это сделал. Так я почувствовала себя не такой одиноким. Было не так страшно, когда кто-то был в таком же положении, как и я. Валентино все еще нужно пройти тест, но Кассиус ничего не слышал о нем с той ночи, когда мы покинули Детройт.
Я перестаю тянуть время и смотрю на бумаги, которые держу в руках. Если я открою их и результаты окажутся отрицательными, я почувствую огромное облегчение и смогу продолжать жить дальше, но, если они окажутся положительными, мне придется жить с осознанием того, что скоро все закончится. Жизнь, какой я ее знаю, какой я мечтала ее видеть, больше не будет. Я не буду обычной студенткой колледжа. Грустное облако всегда будет висеть надо мной, куда бы я ни пошла.
Я этого не хочу.
Я хочу жить в невежественном блаженстве.
Я убираю бумаги в тумбочку и пытаюсь встать с кровати, но меня охватывает тошнота, и я не могу подняться. В последнее время я чувствую себя странно. Запах некоторых вещей вызывает у меня тошноту, и я стала более эмоциональной, чем обычно. Вероятно, это стресс, вызванный бурей дерьма в СМИ, которая происходит в этот самый момент. Маленький голосок в глубине моей головы не соглашается с этим. Крошечная часть меня знает, что я была безрассудна и, скорее всего, могу быть беременна. Я знаю свое тело. Я всегда была осторожна, но в ту ночь с Луканом я вела себя как угодно, но не осторожно. Он трахнул меня дважды. Мы не предохранялись, мы были так захвачены моментом, что действовали импульсивно и не обдумывали все до конца. Я легла в постель с дьяволом, запуталась в простынях и похоти, а теперь, возможно, ношу его ребенка.
Я всегда хотела детей, но не сейчас, и особенно не с ним, но какая-то часть меня в восторге. Милый малыш, который осветит мои мрачные дни. Ребенок, который навсегда будет принадлежать мне. Я больше не буду так одинока. И все же, как мне с этим справиться? Если отец узнает, он снова затащит меня в тот ад, который он называет домом. Мой ребенок станет мишенью, а я не доверяю Лукану и никогда больше не доверюсь ни ему, ни этим стервятникам.
Если это правда, если я ношу его ребенка… он никогда не должен узнать.
Нет, если я хочу защитить ребенка.
Если я хочу, чтобы он или она были в безопасности.
Оградить себя от него.
– Члены совета хотят знать твое решение, mia figlia, завтра к этому времени. Будешь ли ты передавать свои результаты или воспользуешься пятью годами, которые они тебе предоставили? Ты должна знать, что последнее слово во всех решениях будет за ними, пока ты не вступишь в должность генерального директора. – Кассиус говорит мне со своего места у главной двери пентхауса. – Ты по-прежнему будешь руководить творческими процессами и останешься лицом компании, но последнее слово останется за ними.
Мне придется согласиться на все, что они захотят. Если я беременна, они воспользуются этим только как предлогом, чтобы запятнать мое имя и наконец избавиться от меня. Если я поступлю в колледж и не буду привлекать внимание общественности, то смогу немного смягчить удар. Я смогу показать им, что вкладываюсь в дело и готовлюсь стать генеральным директором. Я должна быть реалисткой: быть молодой мамой и генеральным директором будет нелегко.
Я не могу быть эгоисткой.
Я смотрю на отца и надеюсь, что он не бросит меня сейчас. Не тогда, когда он нужен мне больше всего. Он стоит передо мной сильный и гордый, готовый сразить всех моих драконов.
Даже мой отец не сможет мне помочь.
– Папа, я должна тебе кое-что сказать. – Дрожь в моем голосе заставляет его выпрямиться, и в его глазах отражается беспокойство.
– Что случилось, солнышко? – У него обеспокоенный голос, и он подходит ближе, чтобы взять меня за руку.
Его прикосновение придает мне силы. Я знаю, что все будет хорошо.
– Я беременна.
Через тридцать шесть недель на свет появился Роман Кассиус Тернер-Николаси. В теплый весенний день, когда не было видно ни единого темного облачка. Мой сын изменил все к лучшему.
Год спустя я поступила в университет Нью-Йорка вместе с Фэллон, и мне было совсем не до нормальной жизни. За мной повсюду следили, как и следовало ожидать, но это было в десять раз хуже, чем раньше. Каждый хотел урвать от меня кусочек, некоторые хотели подружиться со мной, чтобы я могла им помочь, а другие просто завидовали и порой представляли для меня угрозу. Угрозу для безопасности моего ребенка, поэтому мне пришлось принять непростое решение.
Я солгала.
О моем сыне.
Решение, которое я посчитала лучшим в тот момент.
Папа присматривал за Романом, пока я получала диплом дизайнера, но я все равно была матерью на полную ставку.
Только не для всеобщего обозрения.
Я сделала все, чтобы у него был шанс.
Я сделала то, что не смогла сделать моя мама, потому что у нее не было помощи. Мир так и не узнал, что Роман мой. Папу всегда фотографировали с моим ребенком, поэтому мир решил, что Роман – сын моего отца. Я позволяла им так думать, потому что так было безопаснее. У нас было пять долгих лет чистого блаженства, пока не появился злодей из моей истории, чтобы потребовать то, что, по его мнению, принадлежит ему по праву.
Меня.
