Текст книги "Фронтовые повести"
Автор книги: Адий Шарипов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 25 (всего у книги 28 страниц)
На самом же деле, как узнал Алтай, народные мстители не потеряли ни одного человека.
На восстановление моста немцы бросили большие силы. Все подходы были заминированы, вырыты пулеметные гнезда. Из небольшого поселка охрана выгнала всех жителей, а в опустевших домах должна была поселиться караульная рота. Однако за несколько часов до «новоселья» поселок запылал как факел. Для поджога приготовленных домов партизаны использовали солому, завезенную для набивки солдатских матрацев.
Настойчивое стремление немцев выпрямить объездной путь и сократить время движения эшелонов так и не увенчалось успехом. Правда, в конце концов они починили мост и даже пустили первый эшелон. Однако участь этого эшелона была печальна. Узнав через своих людей, что паровоз идет не в голове поезда, как обычно, а в конце, партизанские подрывники замкнули цепь в тот момент, когда по мосту катился серединный вагон.
В бою, завязавшемся у развороченного моста, партизанские снайперы спокойно перебили испуганных солдат охраны, уцелевших после взрыва.
Мост, к досаде немецкого командования, больше так и не был восстановлен. Эшелоны на фронт продолжали катиться по старым магистралям, где они или попадали на заметку тайных наблюдателей, или же взрывались на минах и валились под откос.
Через того же Алтая, ставшего совсем своим человеком в городской управе, ребята узнали и о происшествии на станции Кисловка. Этот случай, по мнению Алтая, буквально потряс немцев. Большой эшелон с горючим благополучно миновал Велиславль и отправлялся в сторону фронта. На Кисловке, дожидаясь пути, он остановился между двумя тяжело груженными эшелонами. Один был с авиабомбами, другой – с боеприпасами. Неожиданно грянул ужасающей силы взрыв – сработали магнитные мины, «приехавшие» с эшелоном из Велиславля. Взрывы и пожар бушевали над станцией около шестнадцати часов. Разбило станцию, водокачку, разворотило триста метров железнодорожного полотна.
Сомнений быть не могло: на железнодорожном узле действует своя глубоко замаскированная группа. Больше того, Валя догадывалась, что «железнодорожники» работают под руководством того же «товарища Аркадия». Все вместе они выполняют одно большое задание. И Валя в эти минуты чувствовала себя солдатом в общем строю.
Невыносимая обстановка складывалась у нее дома. Раньше Валя была уверена в нерушимости родственных отношений, теперь же ей казалось, что самыми близкими людьми для нее являются товарищи по подполью. Она все больше убеждалась, что Ася становится совсем чужим человеком. Если что-то еще и связывало сестер, так это память о прошлом и вынужденное проживание под одной крышей.
Успех летнего наступления немцев, бои на Волге убедили Асю, что конец войны не за горами. И она готовилась устроиться в том мире, который представляла по рассказам Хольбера. Надеялась ли она и в дальнейшем остаться подругой немецкого офицера? Видимо, надеялась, потому что в ее повадках, в манере разговаривать уже угадывалась будущая немецкая фрау.
В редкие минуты, когда сестры оставались одни, Ася принималась болтать о перемене в служебном положении своего покровителя. По ее словам, угроза, исходившая от шефа гестапо, как будто миновала. Зихерт все чаще получал нагоняи из Берлина, а в последнее время пошел слух, что его уберут отсюда как не справившегося со своими обязанностями.
– Здесь нужен компетентный человек, – небрежно заявила Ася, и Валя услышала в ее голосе отзвук той среды, в которой жил и изворачивался военный комендант неспокойного города.
Жизнь старшей сестры для Аси по-прежнему оставалась загадкой. Впрочем, не слыша больше просьб о пропусках и убедясь, что все время Валя проводит вблизи генерала Рихтера, она как-то с сожалением оглядела ее убогое одеяние и сказала:
– Он что у тебя, скупой? Не может достать чего-нибудь… Ну, сама понимаешь…
Валя не сразу сообразила, что в бедной головенке младшей сестры не укладывается, какие еще могут существовать отношения между русской девушкой и немецким офицером, кроме тех, какие знала она сама. Валя ничего не ответила сестре. Говорить с Асей стало не о чем. И чтобы как можно меньше ощущать тяжелую, позорную обстановку дома, Валя с головой ушла в работу, торопясь управиться с очередным заданием.
Закончив составление карты, Валя дала знать, что нуждается в связном.
На этот раз к ней явилась Татьяна Розова. Разъездному врачу легче всего отвести подозрение: заболеть может каждый. Татьяна забрала карту и отправилась по знакомому адресу в переулок Нижний. Там, спрятавшись в сарае, ее дожидалась Майя Белкина. С некоторых пор она остерегалась заходить в дом дяди. Через Еню Светлову и Борю Горина она знала, что ее ищут по всей округе, – кто-то узнал ее в Петровке и донес в жандармерию. Явочный пункт для большей безопасности перенесли в сарай. Татьяна специально дождалась позднего часа, чтобы проскользнуть в сарай незамеченной. В темноте подруги обнялись. На разговоры не было времени. Спрятав драгоценную карту на груди, Майя вышла из сарая и, оглядевшись, ушла огородами. Подождав немного, Татьяна постучалась в дом.
Илья Филиппович, узнав неожиданную гостью по голосу, отпер дверь, зажег висячую лампу. Не успела Татьяна скинуть пальто, как в сенях раздался грохот падающих ведер и в дом ворвались полицейские.
– Хальт! – крикнул с порога офицер с револьвером в руке. Проскользнув мимо него, полицейские разбежались по дому и встали возле окон.
Заплакали спросонья дети, с печи медленно слезла Акулина Захаровна, ветхая старуха, ведущая хозяйство в семье Орловых.
Илья Филиппович стоял у стола бледный и растерянный. Он понял, что за домом велось постоянное наблюдение и полиция ворвалась, едва заметив свет в окне. Но кого они ищут? Неужели Майю?
Несколько раз он встретился взглядом с нагрянувшими полицейскими. Это были Турнов, Фургонов и Грищенко. Они-то, несомненно, знали, что Майя приходится племянницей хозяину дома.
На толстом наглом лице Турнова блуждала глумливая ухмылка. Он видел растерянность хозяев дома и понимал, отчего это – старик боится за племянницу. Где она могла спрятаться: в подвале, на печке? Или, может с перепугу полезла под кровать? Смешно! Отсюда сейчас и мышь не выскочит незамеченной…
Тишину в доме нарушали четкие шаги офицера, ходившего по комнате, и плач ребенка.
Достав стетоскоп, Татьяна Сергеевна взяла ребенка на руки.
– А ну-ка послушаем, что там у тебя, – проговорила она, наклоняясь к ребенку. – Подержите-ка кто-нибудь рубашку.
Илья Филиппович, успокоенный ровным голосом доктора, стал помогать ей, придерживая завернутую на спине ребенка рубашку.
– Врач? – спросил офицер. – Документы!
Занятая своим делом, Татьяна Сергеевна не повернула головы. Ребенок на ее коленях успокоился и только тихо всхлипывал.
Офицеру пришлось тронуть доктора за плечо. Татьяна Сергеевна с недовольным видом отняла от уха трубку.
– Документы? Пожалуйста, – и она протянула ему свое удостоверение.
Офицер раздраженно бросил удостоверение на стол. Нюхом опытной ищейки он уже чувствовал, что сегодняшний ночной налет, несмотря на всю внезапность, не принесет никакого успеха.
– Кто еще в доме? – спросил он, быстро оглядывая бедную комнатку, слабо освещенную лампой.
– Все здесь, – ответил Илья Филиппович.
Кивком головы офицер подал команду на обыск. Полицейские полезли на чердак, в подвал, переворошили даже постели.
С каждым докладом о безрезультатности поисков лицо офицера мрачнело. Последним вылез из подвала Турнов. Офицер даже не стал выслушивать его.
– Ушла! – и раздосадованный Турнов грязно выругался.
Офицер натянул перчатку и первым вышел из дома. Грищенко, подкинув на плече винтовку, на мгновение задержался, окинул комнату насмешливым взглядом и процедил с издевкой:
– Ну что ж, хайль покудова!
После ухода полицейских никто из оставшихся в доме долго не мог произнести ни слова. Акулина Захаровна унимала напуганных детей. Илья Филиппович сознавал, что облава нагрянула не случайно. Над его семьей нависла смертельная опасность. Что делать? Переправить детей в лес и уходить самому?
Налет полиции на дом Орловых встревожил всю группу. Правда, была надежда, что причина его – Майя Белкина, замеченная в окрестностях города. В этом случае беда невелика. Майя больше никогда не покажется в переулке Нижнем. Но что делать, если ночной обыск является лишь первым сигналом начавшейся охоты за подпольной группой? Значит, гестапо уже напало на след? Но каким образом? Через кого? Когда последует очередной удар?
Дальнейшие события показали, что сбылись самые мрачные предчувствия.
Планомерная осада, которую неторопливо вел шеф гестапо Зихерт, подбираясь к группам подполья, как будто дала первые плоды. Радоваться пока было рано, но по ряду признаков Зихерт понимал, что его обширная невидимая сеть, раскинутая по городу и округе, подает сигналы, свидетельствующие о робких толчках давно ожидаемой добычи. Подготовительный период, каким бы он ни был хлопотным и долгим, пришел к концу, настало время пожинать плоды своего кропотливого труда. Иначе и быть не могло – «дичь», которую с таким старанием выслеживал гестаповец, рано или поздно должна была попасться в ячейки расставленной сети. Пока что Зихерт ощущал, как добыча наталкивается на ловушки и испуганно уходит. Все равно не уйдет! Уйти, как понимал Зихерт, можно было лишь в том случае, если полностью свернуть всю разведывательную и диверсионную деятельность. Но кто же пойдет на это в такой напряженный момент? Обстановка на фронте, наоборот, требовала всемерной активности, и гестаповец уверенно ожидал первого «улова».
Беспокоило Зихерта нетерпение, проявляемое сверху. Усилия недругов, пытавшихся переложить собственные неудачи на плечи гестапо, вынуждали тех, наверху, требовать от Зихерта определенных результатов. И в обстановке, когда участившиеся диверсии могли и в самом деле породить иллюзию о полной бездеятельности гестапо, Зихерт вынужден был скрепя сердце пойти на преждевременные шаги. Он понимал, что торопится и выкладывает свои козыри намного раньше срока, однако и медлить он больше не мог, не имел права. Прежде всего этого требовала его собственная безопасность.
Так что Ася, болтая о служебных неприятностях шефа гестапо, выдавала со слов своего недальновидного покровителя желаемое за сущее. Зихерт и не думал складывать оруяжия. Больше того, в эти дни он начинал свою генеральную облаву.
Вторую русскую зиму хозяйство генерала Рихтера встречало во всеоружии. Генерал сам проследил, чтобы все военнослужащие получили зимнее обмундирование. Квартиры летчиков на авиабазе хорошо отапливались. Прошлой зимой свирепые морозы доставляли массу хлопот мотористам: они вынуждены были всю ночь напролет дежурить на аэродроме, через каждые полчаса прогревая моторы самолетов. В этом году авиабаза получила специальные моторные разогреватели. И хоть стрелка термометра опускалась порой до сорока градусов, технический персонал не знал трудностей. На базе появились самолеты на лыжах. Все машины были перекрашены в белую и серую краску – под цвет снега и белесого зимнего неба.
Пользуясь фронтовым затишьем, летчики целыми днями тренировались в строевых полетах, в высшем пилотаже, в бомбометании и стрельбе по мишеням. Неудачи минувших месяцев забылись. Вновь, как и в прошлом году, немецкие офицеры стали бахвалиться, что успех русской кампании решится в ближайшие недели. Только теперь говорилось не о Москве, а о далеком Сталинграде. Уверяли, что Гитлер решил одним мощным ударом перерезать основные артерии упрямого организма России.
А у стен города на Волге, как узнавали по радио подпольщики, развертывалось в эти дни упорное, кровопролитное сражение.
Но борьба не затихала и здесь, далеко от Волги. Велиславль, как и прежде, подвергался методичным бомбардировкам советской авиации. Крупной фугасной бомбой подняло на воздух офицерскую гостиницу, на станционных путях взрывались и горели воинские эшелоны… Стремясь уберечь свое хозяйство от новых разрушений, генерал Рихтер требовал максимально рассредоточивать боевые самолеты на отдыхе. «Маскировка, маскировка!»– настойчиво повторял он. Однако и замаскированные машины становились жертвой ночных бомбежек.
Интересную новость принес однажды переводчик городской управы Алтай Сырымбетов. С Большой земли недавно вернулись несколько молодых партизан из отряда, где нашла первый приют группа Нонны Авериной. Ребята побывали в Москве, выступали на митингах в городах и поселках Подмосковья, освобожденных от фашистов. Несколько раз молодых партизан приглашали к себе в гости рабочие московских фабрик и заводов. Народных мстителей принимали секретари Центрального Комитета комсомола, побывали они и в Кремле, где с ними беседовал маршал К. Е. Ворошилов.
– Везет же людям! – вздохнула Валя.
Алтай грустно повесил голову. Он признался, что каждое свидание с кем-либо из людей, пробравшихся в город из леса, постоянно напоминает ему славные партизанские дни. Жаль, что повоевать пришлось так мало! А среди ребят уже есть настоящие рекордсмены. Он сам знает несколько молодых парней, один из которых уничтожил более 40 фашистов, другой – около 30. К тому же они еще постоянно «работают» как подрывники – каждый из них участвовал в крушении двух, а то и трех эшелонов противника.
– Ничего себе арифметика! – восхищался Алтай. Рассказ его только растревожил старую рану Вали.
Сколько раз она мечтала о такой вот борьбе! Пусть ее «лицевой счет» был бы куда скромнее, чем у этих ребят-партизан, но все же это был бы ее конкретный счет с врагом.
– Вот уж это ты брось! – заявил ей Алтай. – Опять ты за старое… Если хочешь знать, то у тебя счет посолиднее. Да-да, ничего я не выдумываю!
И он стал уверять Валю, что ее «поварская» работа в тылу врага приносит немцам колоссальный ущерб. Один «мессершмит» стоит примерно столько же, сколько вооружение десяти тысяч солдат. Или же сто бронетранспортеров. Или десять орудий. Но ведь это стоимость только истребителя! А если сгорит бомбардировщик?.. Нет, деятельность разведчика в тылу врага равна боевой силе крупного фронтового соединения.
Как и прежде, спокойная логика Алтая быстро обезоружила девушку. И все же Валя, будь ее воля, предпочла бы не «скрытую бухгалтерию», как она называла подсчеты Алтая, а свой, непосредственный счет в борьбе с ненавистным врагом. И завидовала партизанам, людям с оружием в руках.
Приближалась двадцать пятая годовщина Великого Октября. И вот уже второй раз приходится встречать праздник в кровавой борьбе с фашизмом.
Четверть века – такая дата, которую принято отмечать особенно. И Валя не сомневалась, что в мирное время весь советский народ отпраздновал бы 25-летие Великого Октября с необычайным размахом. Она представила себе кумачовое убранство города, гром оркестров, нескончаемое шествие людских колонн, и впервые за все время оккупации почувствовала удручающую усталость.
Алтай Сырымбетов, бывавший теперь на конспиративной квартире довольно часто, принес известие, что партизанские соединения крупными силами нанесли удар по станции Белозерки. Нападение произошло ночью, но партизаны подтянули артиллерию и минометы. Бой продолжался несколько часов. Оттеснив охрану станции, партизанские подрывники заложили мины и фугасы под все основные сооружения. Разгром неприметной вроде бы станции причинил немцам колоссальный урон: железнодорожная ветка вышла из строя на целых семь суток. А ведь по этой линии идет огромный поток военных грузов.
О действиях партизанских отрядов Алтай рассказывал с восхищением, и Валя понимала, что переводчик управы тяготится своей работой и всей душой рвется на передовую линию борьбы с врагом. Известия об успехах партизанских соединений бывают для него настоящей отдушиной: они прибавляют ему силы и помогают нести нелегкую службу.
Перед самым праздником Алтай пришел необычайно возбужденный.
– Друзья, – провозгласил он с порога, – у меня прекрасные новости!
Алтай рассказал, что в ночь на 5 ноября партизаны провели небывало дерзкую операцию и разгромили станцию Прилесье. Крупная прифронтовая база немецко-фашистских войск перестала существовать. В результате ночного налета уничтожено 17 самолетов, 13 автомашин, взорван эшелон с бронетягачами, склад, водокачка, узел связи, семафоры. Кроме того, убито около 400 немецких солдат и офицеров.
Генерал-фельдмаршал фон Клюге всерьез забеспокоился о безопасности тыла своих войск. С этих пор он уже не называл партизан «лесными бандитами». Действия народных мстителей приняли такой размах, что теперь в донесениях генерала говорилось о настоящем «втором фронте», с которым столкнулись немцы на оккупированной территории и который потребовал от немцев значительных военных сил. Гитлеровское командование бросило против партизан полки с фронта, усилив их карательными частями СС, власовцами, финским лыжным батальоном и «вспомогательной полицией» Велиславля и прилегающих районов.
– Настоящая война, – заметил Володя Ольхов.
– Настоящий фронт, – уточнил Алтай. – Не сомневаюсь, что и гестапо не останется в стороне. А это, товарищи, уже по нашей части.
Беда подкралась к подпольщикам поздней осенью.
О первых признаках надвигающегося несчастья подпольщиков предупредил Алтай. Он как-то спросил Володю Ольхова, давно ли поступали сведения из Петровки.
– Ну… как давно? Точно я, конечно, затрудняюсь сказать. Но в общем-то… А почему это тебя интересует?
– Понимаешь, – признался Алтай, – мне кажется, что наши люди в Петровке стали вести себя довольно беспечно. Дескать, столько времени работали – и ни одного провала. Не жизнь, а малина!
– По-моему, ты зря паникуешь, – возразил Владимир. – Ты же знаешь, что там у нас Рудольф. Человек он особенно осторожный. Или Майя Серова… Белкину мы оттуда убрали. Правда, еще Еня и Боря. Но ребята тоже серьезные.
– Новых никого не принимали? А сам ты встречался с теми, кто поступает в организацию?
Володя задумался.
– Видишь ли, по-моему, это даже лучше, что новички не имеют представления обо всех членах подпольной организации. Они знают только тех, кто рядом с ними, пока мы к ним присмотримся, узнаем получше. Да и на случаи провала так безопаснее.
– Кто-то ведь у нас там прибавился, – сказал Алтай.
– Есть кое-кто, – согласился Володя. – Но они знают двух-трех, редко четырех наших товарищей… А что, есть какие-то подозрения?
– Как тебе сказать? – неуверенно ответил Алтай. – Страшно, конечно, ошибиться. Но меня как-то вызывали в гестапо, и я уже на выходе столкнулся с одним человеком. Черт его знает почему, но лицо его мне показалось знакомым. Нет-нет, здесь, на нашей квартире, я его ни разу не видел! И все же забыть я его не могу. Что он там делал? В гестапо, ты знаешь, так просто не ходят. И вот мне кажется, что это один из тех, кого мы в прошлом году освободили из лагеря на Взгорье.
– Надо будет проверить, – задумчиво согласился Володя.
Однако для проверки у подпольщиков уже не осталось времени. Через несколько дней в Березовку пришла большая машина, крытая брезентом. Из кузова выскочило десятка полтора солдат полевой жандармерии. Солдаты быстро оцепили домик, где жила с матерью Еня Светлова.
К тому времени Ени уже не было в Березовке. Заподозрив за девочкой слежку, товарищи немедленно перевели ее в Петровку. Там Еня вела наблюдение за движением поездов и машин по железной дороге и шоссе, осуществляла связь, иногда ходила на минирование большака.
Обыск в доме Ени не дал результатов. Прибежал местный староста и сказал, что Еню видели в Петровке. К счастью, солдаты прельстились приглашением старосты и отправились к нему обедать. Мать Ени, не теряя ни минуты, бросилась в Петровку.
Но она не намного опередила солдат. Еня и Боря Горин едва выскочили из дома, когда машина с солдатами жандармерии уже въезжала в поселок. Оставалось одно – спрятаться в кустарнике на болоте.
– Бегите же, бегите! – подгоняла их мать Ени.
– Мамочка, а ты? – испуганно спросила Еня.
– Да бегите же! – закричала мать. – Боря, уведи ее! Боря Горин схватил девочку за руку и силой потащил ее от ворот.
Вместе со старостой подвыпившие жандармы пришли к опустевшему дому. Староста удивился, увидев мать Ени.
– Э, уже здесь? – воскликнул он. – Быстра, быстра… Вы ее караульте, ваше благородие, – посоветовал староста офицеру. – Она знает, где дочка. А без нее мы не найдем.
Офицер, командовавший жандармами, подозрительно посмотрел на бледную женщину и приказал солдату взять ее под стражу. Солдат с винтовкой угрюмо пихнул женщину в спину и повел ее в ограду.
– И гляди, не упусти, – напутствовал солдата старательный староста. – Ох не упусти! Баба она молодая, резвая. Ишь ведь, вперед машины успела!
Обратившись к офицеру, староста сказал:
– Тут девчонка, точно говорю. Раз мать со всех ног прибежала, значит тут. Чего бы ей тогда ноги зря бить? Прикажите только поискать получше.
Несколько солдат оцепили дом, остальные начали обыск, но ничего не обнаружили.
– В сарае поищите! – посоветовал староста.
Но и сарай был пуст. Офицер, раздраженный неудачей, принялся ругаться.
– А на чердаке искали? – крикнул староста. – Да и в погреб бы заглянули.
Наблюдая, как поспешно бегают солдаты, выполняя отрывистые приказания офицера, мать Ени понемногу успокоилась. Поиски в сарае, на чердаке и в погребе только затягивали время и давали возможность ребятам спрятаться.
От старосты не укрылась улыбка на лице матери Ени. – Радуешься? – спросил он, всматриваясь в ее глаза. – Обманула, дескать? Ваше благородие, попытать бы надо ее – куда девчонку задевала? Если прижать как следует – скажет.
С чердака, ногой нашаривая сломанные перекладины лестницы, осторожно слезал солдат с винтовкой.
– Ну? – спросил у него офицер.
Вместо ответа солдат мрачно развел руками.
– Нету, нету, – приговаривал староста. – Пусто. Успела, успела предупредить. Но ведь не на крыльях же улетела!
Щуря подслеповатые глазки, староста внимательно разглядывал истоптанный снег.
– Это кто же побежал-то туда? – указал он на цепочку следов, тянувшихся к кустарнику.
– Гад! – закричала мать Ени. – Иуда! Староста засмеялся.
– Значит, правильно. Там они… Погоняйте-ка своих, ваше благородие. Ребятишки молодые, шустрые – могли далеко убежать.
К сожалению, ребята и не старались убежать. Еня вырвала руку у Бори и спряталась так, чтобы слышать, что происходит дома.
Двигаясь по зарослям, жандармы скоро обнаружили затаившуюся девочку. Вместо того, чтобы убегать, Еня принялась лихорадочно рвать свой дневник. Солдат развернулся и ударил ее в лицо.
– Нахал! – закричала Еня, пытаясь дотянуться до обрывков дневника.
Девочку заставили поднять руки и повели к машине. В кузове ее положили лицом вниз.
– Только шевельнись, прошью насквозь! – предупредил ее полицейский с автоматом.
Арест Ени поставил под угрозу существование всей группы. Девочка знала очень многих, она выполняла самые различные задания. Назови она на допросе хотя бы одну фамилию – потянется нескончаемая цепочка провалов.
Об аресте Ени в первую очередь предупредили Рудольфа.
– Жалко, – после минутного раздумья заявил невозмутимый лейтенант. – Хорошая девочка. Кто-то выследил…
Он успокоил своих товарищей как мог и посоветовал отправить в лес лишь самых близких друзей Ени. На что он надеялся? На выдержку молоденькой комсомолки, почти ребенка, на ее мужество в страшном застенке?
В тот день, когда в Петровке стало известно об аресте Ени, Рудольф явился в медпункт. Фельдшер, выглянув из кабинета, увидела его и пригласила зайти. Однако Рудольф отказался.
– Я подожду, – сказал он, и Майя догадалась, что лейтенанта привело на сей раз особо важное дело.
Когда из кабинета фельдшера ушел последний солдат, лейтенант прикрыл за собой дверь и устало опустился в кресло. Несколько мгновений он удрученно молчал.
– Плохо, – сказал он наконец и печально посмотрел Майе в глаза. – Девочку забрали в городскую тюрьму.
Майя, стоявшая возле него с приготовленными инструментами, охнула и опустилась на стул.
– Бедная Еня! – проговорила она. – Что же будет?
– Плохо будет, – сказал лейтенант. – Очень плохо.
Перебирая в руках ненужные инструменты, Майя неотрывно смотрела на вытянутые ноги лейтенанта в начищенных сапогах.
Известие, доставленное Рудольфом, было страшным. В следственной тюрьме заключенных жгли каленым железом, пытали электрическим током, бросали в овчарник к собакам-людоедам, распинали на дверях камер.
– Я не поручился бы, – сказал Рудольф, – даже за взрослого человека. Такое не каждый вынесет. Лучше застрелиться, чем… – и он, не договорив, замолчал.
Майя думала, что в эту самую минуту, когда они сидят в опустевшем помещении медпункта, худенькая девочка уже вступила на мученический путь. Хватит ли у нее сил? Водь она же еще совсем ребенок!
– Ваша страна, – после долгого молчания произнес наконец Рудольф, – удивительная страна. Недаром немцы жалуются, что с русскими невозможно воевать. У вас все не так, как везде. Да-да. У вас сражаются даже дети. Я сейчас молю бога, чтобы он дал этой несчастной девочке силы и выдержку настоящего солдата. Хотя ее никто не осудит, если у нее таких сил не окажется. Гестапо – это не детский сад. О нет, уж вы поверьте мне!
Несколько дней из городской тюрьмы не приходило никаких известий. Томясь в ожидании, подпольщики знали, что Еня сейчас в одиночку ведет напряженную, мучительную борьбу с фашистскими палачами. Спасения девочке ждать неоткуда. Сумеет ли она встретить неминуемую гибель так, как подобает настоящей комсомолке?
В один из холодных ненастных дней пришел Алтай и тихо сказал:
– Умерла.
Тяжелое молчание установилось в комнате.
И все же в глубине души каждый подпольщик испытывал чувство гордости за своего товарища: не подвела!
Да, в это трудно поверить, но Еня Светлова стойко перенесла все нечеловеческие пытки. Ни одного слова не добились от нее озверевшие палачи. Не помог следователям и дневник девочки, попавший им в руки. Дневник был посвящен робкой юношеской любви Ени к ее товарищу по подполью Борису Горину.
Худенькая, рано вытянувшаяся девочка, смешливая и озорная в обычной жизни, Еня Светлова мужественно прошла через жестокие муки. Она погибла несломленной, со светлой верой в торжество того дела, которому отдала свою юную жизнь.
Беда не приходит в одиночку.
Как-то в неурочное время, днем, на явочную квартиру Раисы Беловой прибежал взволнованный Володя Ольхов.
Хозяйка развешивала во дворе выстиранное белье. От наволочек и простынь, грудой лежавших в тазу, поднимался пар. Длинная веревка была протянута от крылечка к сараю.
– Ты чего это? – удивилась Рая, увидев запыхавшегося Володю. – Гнались за тобой, что ли?
– Кто-нибудь пришел? – вместо ответа спросил тот, кивая на дом.
– Пока никого. А что случилось?
– Ладно, делай пока свое. Потом расскажу.
Рая долгим взглядом проводила его до дома. Вот так же прибежал он, когда арестовали в Петровке Еню Светлову. Тогда на Володе лица не было. Но что могло случиться сейчас? Снова арест?
Кое-как развесив оставшееся белье, Рая направилась в комнату. Скоро стукнула калитка, в по ступеням крылечка взбежал подтянутый как всегда Алтай Сырымбетов.
– Что у тебя? – спросил он Володю.
На явочную квартиру инженер примчался прямо из цеха. Перед самым обеденным перерывом он увидел, как во двор завода въехала длинная черная машина с зашторенными окнами. Двое мужчин в штатском поднялись в контору. Выправка неожиданных посетителей не оставляла никаких сомнений – это были переодетые военные. У Володи, наблюдавшего за приехавшими, тревожно сжалось сердце. Догадаться, что это за зловещая черная машина, не составляло особенного труда.
Пока гестаповцы находились в конторе, Володя лихорадочно прикидывал в уме – за кем они могли приехать?
Через несколько минут дверь конторы распахнулась и показался напуганный управляющий. За ним с невозмутимыми лицами спускались переодетые гестаповцы. Куда они направятся? Размахивая руками, управляющий повел гестаповцев к механическому цеху. «Мимо!»– с облегчением подумал Володя, но тревога не проходила. За кем же они приехали?
Из механического цеха гестаповцы вывели пожилого степенного мужчину. Это был слесарь Иван Иванович Воробьев, потомственный железнодорожник, человек весьма известный в городе.
Часа через полтора после того, как увезли первого арестованного, во дворе завода вновь появилась гестаповская машина. На вагоноремонтном начались повальные аресты. К вечеру стало известно, что у Воробьева арестована вся семья: жена Ивана Ивановича, старая полуслепая тетка, две дочери и маленький внучонок. По счастливой случайности, дома не оказалось только сына Ильи. Его вовремя предупредили о налете гестаповцев, и он спрятался у соседей. В тот же день, ночью, его по цепочке переправили в лес, к партизанам.
Аресты на вагоноремонтном заводе подтвердили догадку Вали Фроловой, что в Велиславле работает в подполье еще одна активная группа патриотов. Вот почему срывались графики движения поездов с эшелонами фашистских войск, вот отчего взрывались составы на пути следования.
– Я догадывался, что Иван Иванович в городе не зря остался, – говорил Володя Ольхов. – Но он не искал с нами контактов.
– Почему они провалились? – размышлял вслух Алтай Сырымбетов. – Кто-то выдал, кто-то навел врага на след.
Валя вспомнила предупреждение Рудольфа, когда тот узнал о провале молодежной группы в Петровке. Рудольф тогда сразу же догадался, что в среду подпольщиков проник провокатор. «Это предательство», – заявил немецкий лейтенант. И он был прав – ничем иным объяснить провал группы было нельзя. И вот новый провал, новые аресты. На этот раз гестапо собрало обильный урожай. Алтаю удалось разузнать, что для расследования деятельности подпольщика на заводе гестапо создало специальную группу.
Для шефа гестапо Велиславля наступили страдные дни. Раскинутая сеть принесла долгожданную добычу. Зихерт относился к числу людей, которые умеют ждать своего часа и не теряют голову от неудач. В его тяжелом ремесле неудачи так же часты, как и успехи. Все зависит от случая. Он страшно досадовал, когда, уступая нажиму сверху, был вынужден раньше времени пойти со своего главного козыря: ему пришлось арестовать девчонку-связную в Петровке. Если бы ему дали побольше времени на терпеливое выжидание, в сеть попала бы самая крупная дичь!.. Правда, иногда и арест связного дает в руки следствию возможности для раскрытия всей организации. Но, как назло, девчонка-связная, арестованная в Петровке, оказалась крепким орешком. Следствием занимался сам Зихерт. Он применил на допросах весь арсенал средств, заставлявших развязывать язык даже сильных, выносливых мужчин, – у гестапо в этом отношении был накоплен многолетний опыт. Но худенькая девчонка словно не имела нервов. От арестованной не добились ни одного имени, ни одного адреса. Замученная на последнем допросе, она умерла, так и не раскрыв рта.
