Текст книги "Фронтовые повести"
Автор книги: Адий Шарипов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 24 (всего у книги 28 страниц)
Спросив, куда направляется Рудольф, танкист оживился, слазил за пазуху и вручил ему измятое письмо. В этой ужасной стране невозможно даже послать о себе весточку домой. Третий день он таскает письмо при себе. А дома беспокоятся, когда от него долго нет писем. Рудольф обещал отправить письмо из Велиславля.
Потолкавшись на станции не меньше часа, Рудольф пошел к своей подводе.
Солдат спал в бричке на охапке соломы. Лейтенант разбудил его. Подхватив свалившуюся пилотку, солдат задергал вожжами.
Домой поехали кружным путем, более безопасным. Ровная проселочная дорога навевала дремоту. Лошади шли шагом. Подняв воротник шинели, лейтенант нахохлился и всю дорогу думал о том, что он увидел на станции. Потом мысли перескочили к дому, к родным. Оттуда приходили невеселые письма. Военная цензура внимательно следила, чтобы тыловые настроения не доходили до фронтовиков, но даже сквозь цензурные рогатки можно было разглядеть, каково живется там, в Германии. Более подробно рассказывали раненые, возвращавшиеся после лечения в свои фронтовые части. Они тоже ругали гестапо, но совсем не за то, чем так недоволен был истеричный капитан-связист, попавший под бомбежку в Витебске. От гестаповцев, как рассказывали, не стало спасения. Концлагерь грозит каждому, кто хоть единым словом выразит свое сомнение в близкой победе над Россией. Но о какой победе может идти речь, если рядовой солдат разуверился в победе и втихомолку ругается, слушая бодрые разглагольствования Геббельса? Нет, война с самого начала пошла совсем не так, как было задумано. А сейчас, после оглушительного поражения под Москвой, это стало особенно заметно.
Лейтенант Рудольф начал войну в глубоком тылу. Успехи первых месяцев заронили в его душу тревогу. Он читал победные сводки из России и со страхом следил за продвижением войск к Москве. Ему казалось, что падение Москвы будет крахом советской республики рабочих и крестьян. Задуманный Гитлером парад на Красной площади представлялся ему апофеозом фашизма. Теперь, столкнувшись с действительностью на русской земле, узнав отважных ребят и девушек из подпольных групп, немецкий лейтенант понял, что Гитлер не выиграл бы этой необычной войны даже в том случае, если бы взял Москву. Этим он лишь отсрочил бы свою гибель.
Выходец из семьи немецких пролетариев, Рудольф испытывал отвращение к службе в армии вермахта. Его мобилизовали насильно. Рудольф едва ли знал, что в небольшом русском городе Велиславле до войны была улица имени Карла Маркса, а промышленные предприятия назывались именами Клары Цеткин, Розы Люксембург, но ему было известно, что русские высоко ценили лучших представителей немецкого народа, чтили их память.
Тысячи немецких пролетариев были замучены в застенках гестапо, погибли в концлагерях. И все же кровавый фашистский террор не сломил немецкий рабочий класс. Рудольф гордился тем, что в нацистской Германии находились люди, которые помнили славные времена, когда в окопах читались листовки о революции в России и солдаты кайзера братались с русскими солдатами; они изучали Маркса, читали «Роте фане», слушали пламенные речи Тельмана. Это люди, верные своему интернациональному долгу, не поддались гитлеровской пропаганде и даже в солдатских мундирах вели неустанную борьбу с фашизмом. Как лейтенант Рудольф…
В Петровку добрались к вечеру. Лейтенант приказал остановиться возле медпункта. Перед кабинетом фельдшера стояла небольшая очередь. Рудольф вынул чистый платок и прижал к щеке. Он дождался, когда из кабинета вышел солдат. Выглянувшая в дверь Майя Серова увидела лейтенанта и с поклонами пригласила его в кабинет. Не отнимая платка от щеки, Рудольф уселся на стул.
– Что у вас, господин лейтенант? Опять зубы? – спросила она нарочито громко и склонилась над «больным».
– Я только что со станции, – быстро заговорил он. – Партизаны разобрали пути. Движение, наладят не раньше, чем через двое суток.
Маня внимательно выслушала сообщение. Затем она взяла у Рудольфа письмо офицера-танкиста и спрятала в карман халата.
– Я думаю, – громко сказала она, провожая лейтенанта до двери, – что к ночи вам станет лучше. На всякий случай покажитесь мне завтра… До свидания. Всегда рада услужить.
Натягивая шинель, Рудольф все еще морщился и держался за щеку. Подскочивший солдат помог ему одеться и проводил до двери.
Свет из окон падал на истоптанный снег. В полосах света тихо кружились неторопливые снежинки. Рудольф засмотрелся и вздохнул: совсем как дома в сочельник, под рождество.
В конторе он прошел в свой небольшой кабинет и, не раздеваясь, опустился на стул. Потрогав печку, он с наслаждением прислонился к ее горячему боку. Топили в конторе исправно.
Но посидеть в одиночестве лейтенанту не удалось. Рудольф разлепил глаза и сердито уставился на помощника. Тот, расслабленно шаркая подшитыми валенками, подошел к столу и молча положил перед лейтенантом тоненькую папку.
Рудольф мельком взглянул на фотографию, с которой на него испуганно смотрело худое небритое лицо, пробежал глазами заявление о приеме на работу и отшвырнул папку в сторону.
– Я же предупреждал, – с раздражением сказал он, – нам не нужны рабочие.
Помощник не возражал, он лишь выразительно посмотрел на шефа, и красноречивый взгляд его сказал Рудольфу очень многое. Значит, кто-то заинтересован в поступлении на предприятие этого человека. Но кто? Те, кому, спасаясь от мобилизации на работу в Германию, парень сумел дать хорошую взятку или… Если тут замешано гестапо, то дело принимает дурной оборот.
– Хорошо, оставьте, – сказал лейтенант, отпуская помощника. «Потом разберемся», – подумал он и запер папку в ящик стола.
Поездка лейтенанта на станцию Прилесье, сплошь забитую войсками, вызвала обычное оживление во всей цепочке подпольной связи. Первый толчок был дан Майей Серовой, к которой поступило сообщение Рудольфа. Тем же вечером в Велиславль отправилась худенькая, не по годам вытянувшаяся девочка. В руке она несла корзинку, где в чистую тряпочку было завернуто несколько кусков свиного сала. Девочку хорошо знали в местной полиции. Это была Еня Светлова. Она часто ходила в Велиславль проведать своих родственников и всякий раз носила им какой-нибудь деревенский гостинец. На этот раз девочка направлялась в переулок Нижний. Ее появление там не вызывало никакого удивления.
Через полчаса важные сведения, доставленные Еней, пошли по цепочке дальше. Из Велиславля они поступили в деревню Пущино, оттуда Тимофей Демичев доставил их в Мешково, где был тайный форпост разведывательной группы «товарища Аркадия». Из Мешкова разведсводка отправилась в деревню Задня, где находилась «радиорубка». В тот же час из глубины партизанских лесов посыпалась морзянка. Московский радист, дежуривший круглосуточно, встрепенулся и поправил наушники…
На рассвете в одном из домов на окраине Велиславля Нонна Аверина заканчивала перевод стремительных каракулей письма офицера-танкиста.
«… Дорогая мама, я не получил ответа на свои последние письма. Сейчас мы едем в русский город Харьков к, как мне сказали, еще дальше. Я пишу в вагоне, очень сильно трясет и плохой свет. Мои товарищи уверяют, что здесь опасно – много партизан, но я надеюсь на бога и на счастье. Во всяком случае твои молитвы мне помогают. Ведь в этих местах погибло столько наших солдат!..»
Отдаленный гул заставил девушку оторваться от письма. Она прислушалась, затем поднялась и открыла форточку. В сыром предрассветном воздухе отчетливо слышались звуки бомбежки. Гул доносился со стороны станции Прилесье. От тяжелых увесистых взрывов колебался воздух. Не закрывая форточки, Нонна снова уселась за стол и, дочитывая письмо, с удовлетворенной улыбкой, в такт нарастающей канонаде покачивала головой.
Штаб генерала Рихтера принял экстренные меры, чтобы устранить ужасающие повреждения, причиненные той памятной бомбежкой. Генерал понимал, что разгром авиабазы, конечно же, значительно облегчил русским задачу их непредвиденного контрнаступления под Москвой. Понимали это и выше, генерал не жаловался на служебные взыскания из штаба Кессельринга, хотя и сознавал, что сам он ничем не мог помешать русской авиации в ее неожиданном опустошительном налете.
В эти дни генерал Рихтер жестоко поссорился с шефом гестапо Зихертом. Это их дело, негодовал генерал, обеспечить безопасность базы! Он пригрозил Зихерту, что будет жаловаться в Берлин. Каждый должен вносить в дело победы свой вклад! Генерал нарочно подчеркнул слово «свой».
Поражение под Москвой породило в немецкой армии множество тревожных слухов. И Валя Фролова, по-прежнему обслуживавшая генерала с его ближайшим окружением, и Нина Карпова, с безучастным лицом сновавшая в шумной офицерской столовой, улавливали обрывки разговоров о том, что Гитлер обвинил в неудаче неспособных командующих на Восточном фронте. Крах быстротечной кампании в России, на которую надеялись все – от солдата до фельдмаршала, – вызвал в Берлине настоящую истерику. Все настойчивей поговаривали о том, что уже смещен командующий сухопутными силами рейха – Браухич, а также фон Бок, командующий группой армий «Центр». Тревожное положение складывалось в военно-воздушных силах. Берлин в этом отношении не скупился на слухи. Офицеры-летчики шептались о таинственном самоубийстве генерал-полковника Удета, правой руки самого Геринга. Поговаривали и о гибели знаменитого полковника Мольдерса, гордости «люфтваффе».
Поэтому понятна нервозность, которую проявил в разговоре с шефом гестапо обычно невозмутимый генерал Рихтер. Разгром на базе, а более того тревожные слухи о судьбе высших чинов «люфтваффе», среди которых были знакомые, друзья, покровители генерала, вывели бы из равновесия и более сдержанного человека.
Рихтер понимал, что в создавшейся ситуации нельзя оставаться в положении безгласного. После ссоры с Зихертом он обратился в Берлин и, что удивительно, Берлин поддержал его. Привыкнув тонко улавливать оттенки столичных настроений, Рихтер догадался, что его жалоба попала в точку, – у спесивого гестаповца Зихерта где-то вверху, несомненно, находились недруги. «Вот и пусть расхлебывает!»– злорадно подумал генерал, не в состоянии забыть того оскорбительного хладнокровия, с каким разговаривал с ним Зихерт. Следовало признать, и самолюбивый генерал признавал это в глубине души, что гестаповец лучше владел собой. Его ледяной тон и заставил генерала сорваться. Поэтому-то Рихтер, получив неожиданную поддержку в Берлине, испытал хоть и небольшое, но все же мстительное удовлетворение. Этих господ из гестапо время от времени следует щелкать по носу! А иначе они совсем на голову сядут…
Обезопасив себя таким образом от «грома сверху», генерал Рихтер рьяно принялся за восстановление своего хозяйства.
Разбитая авиабаза оборудовалась заново. Рихтер сам занялся маскировкой аэродрома. Крыши ангаров размалевали под лесопосадки. Отремонтированные взлетно-посадочные полосы покрасили в цвет поля, поперек их изобразили мнимые проселочные дороги. Затем на самом аэродроме были сооружены крыши изб, амбаров и сараев. Самолеты теперь рассредоточивались на большой площади и маскировались сетями и деревьями. Кроме того, верхние плоскости машин красились оливково-зеленым аэролаком: самолет сливался с зеленью полей, лесов и маскировки. Сотни военнопленных, пригнанных из лагеря на Взгорье, спешно рыли котлованы под новые бомбоубежища и другие сооружения.
В довершение всего генерал позвонил Зихерту и потребовал от гестапо усилить внешнюю охрану базы.
В разговоре с ним Зихерт снова показал образец выдержки и самообладания. Он ничем не выразил своего недовольства по поводу неприятных замечаний из Берлина. После этого разговора у генерала остался неприятный осадок. От такого человека, как Зихерт, можно было ожидать ответного удара. Торопиться сводить счеты Зихерт не станет, но уж, уловив удобный момент, возможности не упустит. «А, к черту!»– отогнал он неприятные мысли.
Зихерт слов на ветер не бросал. После разговора с генералом гестапо приняло строгие меры. Появление посторонних в окрестностях базы было запрещено под страхом смерти. Валя сама слышала однажды, как Рихтер назидательно заявил своим офицерам: «Осторожность – мать фарфоровой посуды». Он отдавал должное стараниям своего затаенного недруга, каким считал шефа гестапо. Подчиненные генерала могли убедиться в полной беспристрастности своего командующего.
Восстановительные работы удалось закончить в предельно сжатые сроки. Генерал остался доволен. И никому было невдомек, что все ухищрения по оборудованию заново отстроенной авиабазы скрупулезно заносятся на самодельный план, терпеливо вычерченный Владимиром Ольховым по указанию генеральского повара Вали Фроловой.
Ссора с генералом Рихтером мало расстроила шефа гестапо. Хладнокровно отнесся он и к выговору из Берлина. Зихерт догадывался, какую роль сыграл в этом генерал и надеялся с течением времени «уравнять счет». Беспокоило Зихерта другое. Несмотря на принятые меры, захватить группу с радистом не удалось. Выброска прошла для диверсантов благополучно. Более того, Зихерт имел неопровержимые доказательства, что радист проник в самый город и обосновался где-то здесь: с некоторых пор в Велиславле стала работать рация. Зихерта обнадеживало, что радист работал на каком-то одном, постоянном месте и выходил в эфир в один и тот же час. Рано или поздно такое постоянство должно было выявить его местонахождение. А уж тогда!.. И Зихерт, как ни владел собой, плотоядно потирал руки. Тогда он покажет этим господам, как нужно работать для победы! Ведь подумать только, до чего докатились немецкие офицеры! Этот Рихтер, заносчивый и невыдержанный, как барышня из пансиона, держит возле себя русского повара, девчонку. Когда Зихерт попытался намекнуть ему на недопустимость подобного факта, генерал чуть ли не закатил истерику. Или взять коменданта: тоже спутался с какой-то девчонкой. Хольбер вообще ведет себя позорно. Влюбился, что ли?.. Нет, господа, гестапо не даром ест свой хлеб. И вы скоро об этом узнаете…
Рация, не дававшая покоя шефу гестапо, работала систематически. Регулярно, в назначенный час Петр спускался в подвал и надевал наушники. На Большую землю летела пулеметная очередь морзянки: цифры, цифры. Расшифрованная и отпечатанная разведсводка сообщала советскому командованию о последних передвижениях вражеских войск.
Однажды утром обитателей домика, где жили разведчики, разбудил грохот: по улицам города двигались танки. Как выяснилось, в Велиславль для отдыха и переформирования отводилась с фронта танковая дивизия, потрепанная в последних боях.
– Сейчас солдаты кинутся занимать дома, – проговорил Алексей, стоявший босиком у окна.
– Оборони господь! – перекрестилась хозяйка. Радист Петр молча взглянул на своего товарища. Оба они подумали об одном и том же: о запрятанной в подвале рации.
Через час в домик вломилось несколько солдат с офицером. Став на пороге, офицер быстро окинул взглядом помещение и что-то коротко сказал солдатам. Те бросились в горницу и, не обращая внимания на хозяев, стали вытаскивать в кухню комод, швейную машинку. Понятно было и без слов, что танкисты облюбовали для себя горницу.
Офицер ушел, солдаты остались устраиваться. Один из них, высокий, рыжий, на ломаном русском языке пояснил хозяевам домика, что они могут располагаться на кухне – не помешают.
– И на том спасибо! – ядовито поклонилась хозяйка и незаметно сплюнула. – Нет уж, пойду жить к сестре. У меня сестра здесь, – пояснила она Петру и Алексею. – Пересижу у нее. А этих, глядишь, черти скоро унесут.
– Не думаем, чтобы они надолго, – успокоил ее Алексей.
Солдаты долго мылись, чистились, гладили новое обмундирование. Спать они улеглись вповалку на полу. Рыжий танкист, с трудом говоривший по-русски, сказал Алексею, что им обещан недельный отдых.
Поздно вечером, когда все обитатели домика уснули, Петр спустился в подвал. Алексей остался караулить на кухне. Скоро Петр вылез из убежища и весело подмигнул товарищу:
– Оказывается, это только на пользу! – и кивнул на спящих в горнице солдат.
Утром танкисты поднялись чуть свет. Рыжий солдат взял ведро и спросил, где берут воду. Алексей проводил его к колонке во дворе.
Умывшись, солдаты отправились завтракать в столовую на вокзале. Рыжий на пальцах объяснил, что вернутся они часа через два.
– Гут, – кивнул Алексей. – Мы будем дома.
Но как только постояльцы ушли, он отправился к Рае Беловой – следовало рассказать о сложившейся ситуации Нонне.
Алексея поразило необычное оживление на улицах, особенно в районе парка. Парк был оцеплен, в глубине его раздавался стук топоров – солдаты рубили деревья, по-видимому, готовя место для временной стоянки танков.
– Хальт! – остановил его военный патруль. – Папир!
Алексей протянул удостоверение плотному фельдфебелю в форме танкиста. Повертев документ, фельдфебель сунул его к себе в карман и кивнул Алексею, приказывая идти за ним.
– А что такое? – спросил Алексей. – В чем дело? Вместо ответа один из патрульных наставил на него автомат.
Задержанного привели в помещение рядом с управой. Фельдфебель ушел докладывать. Алексей остался под охраной автоматчиков. «Почему задержали? – лихорадочно соображал он. – Что-нибудь не в порядке с документом? И как теперь сообщить о случившемся Петру и Нонне?»
Из кабинета, куда скрылся фельдфебель, вышли трое. Немец, державший удостоверение Алексея, протянул его человеку в штатском и что-то сказал. Алексей разобрал фамилию штатского – Сырымбетов и слово «переведите».
Едва взглянув на задержанного, переводчик небрежно бросил удостоверение на стол.
– Ерунда. Местный.
Немец повернулся и ушел в кабинет. Переводчик показал Алексею на удостоверение и махнул рукой:
– Можете идти.
На улице Алексей перевел дух. Все-таки неожиданный арест сильно напугал его. Он решил, что Нонне об этом рассказывать незачем– у нее хватает и своих забот.
Нонна обрадовалась встрече, однако, узнав о солдатах на постое, заволновалась.
– Надо же было! Как же вы теперь? Не опасно?
– По-моему, даже хорошо. Солдаты спят, болтаются по городу. Хозяйка ушла. Раздолье!
– Смотрите, ребята. Будьте осторожны.
– Мы еще с солдатами «дружбу» заведем! – рассмеялся Алексей.
Весь день танкисты провалялись на своих матрацах: спали, играли в карты. Кто-то уныло пиликал на губной гармошке. Теперь они больше сидели дома, и хозяевам нужно было срочно что-то придумать.
– Надо бы им развлечение устроить, – сказал Алексей. – Музыку, танцы: завтра на связь выходить.
– Да, – согласился Петр, – музыку надо погромче. О затее с «музыкальным вечером» Алексей рассказал Нонне и Вале.
– У Володи гармонь есть. Прекрасно играет! – сказала Валя. – Я поговорю.
Гармонист явился в сумерках, когда танкисты еще были на ужине. Но вот на крылечке загремели шаги и солдаты гурьбой ввалились в дом. При виде гармони у рыжего заблестели глаза.
– Танго… танго, – говорил он, обрадовано хлопая Володю по плечу.
Солдаты потащили на стол водку, хлеб, консервы. Володя растянул мехи гармони. Рыжий подсел к нему и обнял его за плечи.
– Еще! – требовал он, когда музыка умолкла. – Вальс!
Потом Алексей плясал «цыганочку», и подвыпившие солдаты громко кричали и в такт хлопали в ладоши. К уставшему, запаренному плясуну потянулись чокаться. Рыжий обнимал его и что-то горячо говорил, подливая из бутылки в стакан. Алексей, весело блестя глазами, кивал, соглашался и дружески бил рыжего по плечу. Петр между тем незаметно выскользнул на кухню.
Когда радист появился в накуренной комнате, Алексей сделал знак гармонисту, и тот засобирался домой.
– Нельзя, – отказывался он на приглашение остаться. – Поздно. Патруль.
Танкисты отправились спать, но из горницы долго еще слышались их возбужденные голоса.
– А вечерок удался на славу! – весело сказал Петр. В нескольких кварталах от железнодорожного вокзала стояло приземистое двухэтажное здание с обгорелыми стенами. Раньше здесь помещалась детская больница. В здание попала немецкая «зажигалка», но начавшийся пожар погасил ливень. Долгое время бывшая больница стояла с пробитой крышей и черными стенами. Но вот сюда пригнали рабочих, здание отремонтировали, побелили, заново перекрыли крышу. Несколько дней завозили мебель, вешали на окна шторы. Вскоре через Нину Карпову стало известно, что в отремонтированном здании детской больницы немцы оборудовали гостиницу для офицеров, уезжающих в отпуск и возвращающихся из рейха в свои части.
Расположение гостиницы было удобным. Она находилась недалеко от вокзала, но в то же время не попадала в зону многочисленных бомбежек, которым подвергался железнодорожный узел Велиславля.
На первом этаже гостиницы открылся ресторан. Хозяйничал в нем бывший актер городского театра, игравший обычно роли простаков. От сестры Валя знала, что актер не является единоличным владельцем своего заведения. Половинную долю в дело внес какой-то интендантский офицер с большими связями в штабе группы армий «Центр». Ходили также слухи, что владельцы ресторана обязаны делиться выручкой кое с кем из городского гестапо. Чины немецкой администрации все больше погрязали в махинациях.
Заведение в офицерской гостинице скоро стало считаться привилегированным. Бывший актер сумел поставить дело с размахом. С восьми часов вечера в ресторане играл женский оркестр, составленный из молоденьких полячек. Официантками работали русские девушки, навербованные по всей округе. Офицеры, попадавшие в Велиславль с фронта, как правило, бросались в безудержный разгул. Цены в ресторане были высокие, однако фронтовики денег не считали. Кутежи заканчивались наверху, в номерах.
О заведении бывшего актера Вале рассказывала Ася, бывавшая там с Хольбером. Она не скрывала, что у военного коменданта города назревают какие-то неприятности. Он стал угрюм, замкнут, часто пил. В ресторане ему обычно отводили угловой столик. Хольбер как-то обмолвился Асе, что он на плохом счету в гестапо. Правда, сам Зихерт неизменно приветлив с ним, но люди посвященные хорошо представляют себе, что значит эта приветливость шефа гестапо. Однажды Хольбер спросил у Аси, зачем ей так много пропусков. Ася, растерявшись, едва не проболталась о сестре. «Так, – сказала, – знакомые просят». Но Вале она устроила скандал и заявила, что больше она не станет просить ни одного пропуска – ей своя голова тоже дорога! Вале стоило больших трудов успокоить плачущую сестренку. Товарищей она предупредила, что дело с пропусками может принять плохой оборот.
Офицерская гостиница была последним объектом, нанесенным на карту города. Валя оглядела уже изрядно помятый лист ватмана, на котором рукой Володи были размечены городские улицы и районы. Конечно, самодельный план не шел ни в какое сравнение с настоящей топографической картой, однако Валя была уверена, что на Большой земле прекрасно разберутся в их условных обозначениях.
Огорчало подпольщиков, что исчез «радиомост», налаженный через рацию Петра. Обстоятельства неожиданно сложились так, что радиста с его помощником пришлось срочно уводить в лес. Только счастливый случай спас ребят от неминуемого ареста.
В тот вечер, когда под прикрытием бешеной «цыганочки» Петр в назначенный час провел сеанс связи, с Большой земли разведчикам сообщили радостную весть: за отличное выполнение заданий командование наградило их вместе с Нонной орденами Красной Звезды. Однако разведчик в своей деятельности постоянно ходит по обрыву над пропастью. На рассвете, когда уставшие солдаты еще вповалку спали, Алексей услышал шаги под окнами. Через несколько минут в дверь раздался громкий стук. Открыв дверь, Алексей был тут же отброшен страшным ударом кулака. Мимо него в дом ринулось несколько полицейских. Алексея подняли, завернули ему за спину руки. В кухне громко закричал Петр.
Когда избитого Алексея втащили в дом, там все уже были на ногах. На рыжего танкиста, выскочившего из горницы, налетел полицейский, но тот пинком отбросил его к стене. На помощь рыжему поспешили другие солдаты.
Полицейские не ожидали, что столкнутся с отдыхающими фронтовиками. Довольные тем, что избежали повального побоища, они поспешно покинули дом. Солдаты, возбуждённо переговариваясь, вернулись досыпать. Рыжий танкист, взглянув на разбитое лицо Алексея, сочувственно покачал головой и погрозил ушедшим полицейским кулаком.
Солдаты гомонили у себя в горнице, видимо, жалея, что драка с полицейскими закончилась так быстро. Разведчики сидели молча. Им было не до сна. По всем признакам, их убежище находится под наблюдением. Следовало как можно скорее уходить и заметать следы.
Дождавшись, когда солдаты отправились на завтрак в столовую, ребята оделись и покинули свое ставшее ненадежным убежище.
В тот же день они оказались в расположении партизанского отряда. Рацию удалось переправить в лес позднее, когда танкисты, стоявшие в доме, уехали на фронт.
Беда, грозившая подпольщикам, как будто счастливо миновала. Сеть, которую то и дело забрасывал рассчетливый и терпеливый Зихерт, вновь не зацепила никакого улова.
Тем временем наступило лето, второе военное лето. Оно проходило в тревожном напряжении. С июля немецкие войска предприняли новое мощное наступление на Восточном фронте. На этот раз основной удар наносили на юге. Бывая на аэродроме, Валя слышала из репродукторов незатихающий гром фанфар. Вновь, как в самые тяжелые дни прошлого года, диктор-немец захлебывался от восторга. Фашистские армии пробивались к Кавказу. Пали Севастополь, Ворошиловград, Ростов, Краснодар. Немецкий сапог наступил на половину России.
Сводка о последних событиях на фронтах печаталась и в местной газетенке на русском языке. В прошлом номере сообщалось, что 6-я армия генерал-полковника Паулюса вышла на Волгу, к Сталинграду. В Африке немецкие и итальянские войска вели бои с англичанами под Эль-Аламейном.
Но если в прошлом году успехи врага вызывали у Вали приступы отчаяния, то нынче она уже не чувствовала себя бойцом-одиночкой.
Валя и ее товарищи-подпольщики прекрасно понимали, что война для Гитлера в конечном счете проиграна. Фашистской Германии не под силу оказалось состязаться с огромным жизнестойким организмом советского государства. Теперь каждый день, каждый час приближали миг возмездия грядущей победы над фашизмом.
И хотя гром фанфар, победные сводки снова, как и в летние месяцы прошлого года, подняли настроение в тыловых районах и к офицерам вернулась их былая спесь, внимательный взгляд отличил бы перемены в немецкой армии. Прежде всего в маршевых эшелонах, проходивших через город на фронт, поражало обилие юных и старых лиц. Эти не горланили победных песен. Фронт страшил их. Там, в далеких русских полях, уже полегли их сыновья, братья и даже отцы – отборные солдаты. Что же ждет их самих на Волге?
Настроение солдат, мобилизованных для пополнения фронтовых частей, также находило место в разведывательных сводках. Оно учитывалось наравне с количеством танков, самоходок и самолетов.
В дни сражения под Сталинградом из партизанских лесов не прекращался поток информации. Стучала морзянка, сообщая о том, с каким напряжением работают все тыловые магистрали, спеша доставить на фронт пополнение. В июле, когда фашистская пропаганда особенно ликовала, разведсводки скупо, но достоверно извещали, что через железнодорожный узел Велиславля на Брянск прошло более 160 эшелонов с войсками, техникой и боеприпасами. По приблизительным подсчетам противник перебросил до 7 пехотных дивизий, не менее 400 танков, 160 орудий, 1600 автомашин и 33 тысячи тонн боеприпасов. Наблюдением также зафиксировано, что в то же время по большаку в сторону Жиздры прошло 2269 автомашин с войсками и походным порядком до трех пехотных полков, что в общей сложности составляет до четырех пехотных дивизий. Засекались расположения штабов, места расквартирования войск, аэродромы, базы горючего, боеприпасов и продовольствия.
Борьба, как явная, на фронте, так и тайная, в тылу, не прекращалась теперь ни на минуту. Напряжение нарастало.
По ряду признаков Валя понимала, что в притихшем тыловом Велиславле действует не только их группа. Пленум обкома партии, состоявшийся весной этого года, заметно активизировал подпольные силы сопротивления. Вынужденная соблюдать глубокую конспирацию, Валя тем не менее наизусть знала «Обращение к партизанам и ко всем трудящимся временно оккупированных районов». Член партии с двадцати лет, депутат горсовета, активная общественница на своем комбинате, Валя предпочитала действовать, ей все время казалось, что она может сделать больше, чем делала до настоящего времени. И только чувство дисциплины заставляло ее мириться со своей, как она думала, довольно пассивной ролью в подполье.
«Дорогие товарищи! – говорилось в «Обращении к партизанам», – усиливайте удары по врагу. Рвите железные дороги, пускайте под откос эшелоны с живой силой и техникой противника. Выводите из строя водокачки, станционные сооружения и не давайте их восстанавливать. Пускайте на воздух паровозы, вагоны, автоколонны, склады с горючим и боеприпасами, продовольствием. Хорошая операция на железной дороге равноценна выигрышу крупного сражения. Танковый или пехотный полк – серьезная сила на поле боя, но он может быть уничтожен небольшой группой партизан. Пусть советская земля, наши дороги станут непроезжими, непроходимыми для захватчиков…»
Все это была программа для действий! И Валя завидовала тем людям, которые работали над ее выполнением, которые своими глазами всякий раз видели результат своих трудов.
А такие люди в Велиславле были, Валя часто имела возможность убедиться в их вроде бы незаметной, но весьма ощутимой для врага деятельности. В депо Велиславля, например, постоянно творилась какая-то странная неразбериха. Станция была украшена броскими плакатами: «Все колеса должны катиться к победе». Но что-то мешало «катиться колесам» к победе! То простаивали воинские эшелоны, потому что взрывались паровозы, то вдруг выходили из строя связь, блокировка, водоснабжение и даже железнодорожные пути. Из-за непонятной путаницы в накладных товарные вагоны с разбитой техникой вдруг уходили на фронт, а новенькое оружие, наоборот, с фронта отправлялось в Германию.
Алтай Сырымбетов, державший постоянную связь с лесом, рассказывал об изнурительных боях, в которые втянули немцев подвижные партизанские группы. Как стало известно, через небольшую болотистую речушку немцы принялись возводить мост. Через него планировалось пустить переброску эшелонов, намного спрямляя путь. Однажды ночью мост взлетел на воздух. Каратели бросили на поиски партизан целый батальон. Как обычно, партизаны ловко ушли от преследования, однако немцы хвастливо заявляли, что в бою убито 56 партизан. В деревнях каратели хвалились: «Ваш партизан капут. Всех пу-пу!»
