Текст книги "Долгие ночи"

Автор книги: Абузар Айдамиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 37 (всего у книги 38 страниц)

Касум слушал, захватив ладонью подбородок. Когда же Арзу прервал свою речь, чтобы отдышаться, он воскликнул:

– Ты правду говоришь, Арзу! Газават! Кому он был нужен? Кто о нем думал? Ни один чеченец не ворвался в страну христиан ради газавата и не унес ни одной человеческой жизни. Не приди царская власть на нашу землю, не было бы войны. Я имел родителей, трех братьев и взрослого сына. Никого теперь из них нет. Все погибли. И я никогда не смогу забыть свою мать, которая сгорела вместе с домом, когда конники Баклан-инарлы[109]109
  Имеется в виду генерал Бакланов.


[Закрыть] жгли наш аул. Отец и братья погибли раньше. Спрятавшиеся в лесу аульчане рассказали мне, что моя старая мать отказалась покинуть дом, и они были вынуждены оставить ее в горящем ауле.

Я помчался в аул, кишевший солдатами, бросился в горящий дом.

Мать каталась по полу в пылающей одежде. Я схватил ее на руки и вынес во двор. Сорвал с нее горящее платье, а огонь добрался до ее седых волос. В этот момент ко мне подскочили два казака.

"Касум, родной, оставь меня, спасайся сам!" – закричала мать.

Уложив одного казака выстрелом из пистолета, я оглянулся на мать. Пламя безжалостно жгло ее седую голову. Из моей груди вырвался звериный рев. Я бросился к ней. Воспользовавшись этим, второй казак взмахнул надо мной саблей. Я вовремя подставил свое ружье. Лезвие скользнуло по стволу и рассекло щеку. Казак замахнулся снова, и на этот раз я не мог отразить удар. Кровь залила мне лицо. Но и казак вдруг выронил саблю и, схватившись за голову, опрокинулся на круп лошади, которая унесла его прочь. Казака сразил мой сын Лечи. Мой единственный сын спас меня от смерти, а сам погиб. Такова история вот этой раны, навсегда обезобразившей мое лицо. Каждый раз, когда пальцы касаются шрама, я вспоминаю тот страшный день. Я остался в живых и думал, что большего горя мне не дано увидеть. Но оно ждало меня впереди. Здесь я похоронил и жену, и детей.

Касум еще ниже склонил голову. Изуродованная щека его задергалась.

– Так разве газават толкнул меня в горящий дом? – продолжал он. – Нет, я спасал жизнь своей матери! А мой сын? Разве он думал о газавате, когда прискакал следом за мной в аул? Нет, он спешил на помощь отцу. О каком газавате мог я подумать в тот день? Да я забыл не только про тот, но и про этот свет, а если говорить откровенно, то и самого Аллаха, да простит он меня. Нет, ни дед, ни отец, ни братья, ни сын, никто из нас не стал бы проливать кровь христиан ради газавата! Прости, Арзу, речь моя затянулась.

– Спасибо, Касум. Ты высказал все то, на что у меня уже не хватило сил. Мы ошибались, думая, что все без исключения мусульмане – наши друзья, а все иноверцы – враги. В прошлую зиму около Шали на поле Убитого Быка нам устроили бойню. И тогда в безоружных людей, что шли в крепость с прошением, тоже стреляли. Но среди русских солдат, стрелявших в безоружных мужчин и женщин, были не только христиане. Рядом с Туманом[110]110
  Имеется в виду генерал Туманов.


[Закрыть] стояли и чеченские офицеры, и муллы, готовые исполнить любой его приказ. И вчера нас расстреливали из пушек и ружей те же… мусульмане… Жестокие и вероломные люди есть среди любого народа. Маккал и Берс правильно говорили, что несправедливость исходит от немногих людей. Разве не стонут под гнетом богатых здешние турки, курды, армяне и другие? И я верю, что время свершит справедливый суд над угнетателями.

Но вы вернитесь домой. Обязательно вернитесь. Не знаю, перейдут ли на нашу сторону русские и грузинские бедняки, как уверяли Берс и Маккал. Должны перейти, ибо нас всех давят одни и те же враги. Но если ты, Али, брат мой, если ты останешься жив и не отомстишь нашим врагам за все наши страдания, знай:

я прокляну тебя. "Свобода или смерть" всегда было завещанием наших отцов. Теперь это и мое завещание. Передай его и своим детям, Али. А теперь накрой мне чем-нибудь ноги, что-то сильно морозит. Хотя я знаю, к чему это… Но, не падай духом. И ты тоже, Эсет… Вам еще придется и не такое увидеть…

Похороните нас с Чорой… вместе… в одной могиле… В моих газырях… спрятана горсть… родной земли… Подсыпь ее… под наши головы… Передай… Маккалу… Берсу…

Взгляд Арзу остановился на Эсет, и лицо умирающего исказилось острой болью. Он рванулся, как от судороги, но тут же вытянулся и затих…

– Арзу! – закричал Али. – Арзу!

Он тряс брата, отказываясь верить случившемуся.

– Арзу! Брат!

"Нет даже муллы, чтобы прочитать ясин, – подумал Мачиг. – Это погибшим в газавате не обязательно, чтобы муллы отпевали их.

Мункар и Накир их не станут допрашивать в могиле. Тот, кто умер в газавате, придет прямо в рай, райские гурии встретят его… Неплохое утешение тому, кому еще предстоит умереть. Но как быть тому, кто пал не от руки гяура? – сомневался Мачиг.

И какая, собственно, разница между мусульманскими и христианскими солдатами, если и те и другие одинаково проливали нашу кровь и не щадили нас? Нет, не стоит сомневаться в том, что наши братья и сестры, павшие здесь, приняли газават. Они погибли вдали от родины, и Аллах зачтет им это".

Но на всякий случай Мачиг все же придвинулся к изголовью покойника и шепотом стал читать те несколько коротких сур из Корана, которые когда-то заучил наизусть…

Мачиг не слышал криков Али, не видел вздрагивающих худых плеч Эсет и скупых слез, скатывавшихся из единственного глаза Касума. Мачиг сделался безучастным ко всему, что творилось сейчас на земле. Он читал все новые и новые суры, словно отпевать покойников стало теперь для него обычным делом…

* * *

Эсет, больше не сдерживая себя, громко рыдала. Али, сжавшись, молча прижимал к груди седую голову брата. Ему бы заплакать и выплеснуть разом все горе, накопившееся за долгие годы. Но он не мог… Слез не было, а крик застревал в перехваченном болью горле. Побелевшие губы его мало чем отличались сейчас от губ мертвого Арзу. Али снял свою шапку и, словно боясь разбудить спящего, осторожно опустил на нее голову брата.

Ласково и нежно повел ладонью по его лицу, ощупывая пальцами теперь уже безжизненные глаза, лоб, щеки…

"Зачем мне жить на свете? – клубком кружились в голове мысли,

– не лучше ли самоубийством положить конец этой проклятой жизни?"

Али провел рукой по пояснице. Там было пусто.

"Даже нечем убить себя. А куда же делось мое оружие? Да, мы же отдали его женщинам, когда в роли послов шли к единоверным братьям… Но, говорят, что нет большего греха, как самоубийство. И нет такому надежды на рай. Совершить такой поступок может человек, который отрекся от веры, Вера!

Благочестие. Где они? Кто разбирается в этом мире в правде и несправедливости, в праве и бесправии, в чести и бесчестии?

Хватит, пережитого мной на этом свете достаточно, чтобы простить мои грехи. Не нужна мне жизнь без Арзу. Жизнь? Да разве я жил? Я ходил по земле, переживал все горести. Но как умереть? Может, спрыгнуть вон с той высокой скалы?.."

Али направился прямо на скалу. Он шел, не видя перед собой ничего, устремив глаза на скалу. То спотыкаясь в ухабах, то цепляясь за колючие кусты. Оставшиеся товарищи смотрели вслед Али, стараясь не мешать ему уединиться со своим горем. Но можно было поклясться на Коране, что о том, что задумал Али покончить жизнь самоубийством, что вот-вот он кинется вниз со скалы, – об этом не могло быть и речи. Самоубийство у чеченцев случалось раз в сто-двести лет. К тому же на такой шаг мог пойти только трус или безвольный человек, не щадящий не только свое имя, но и честь семьи, рода, селения, в котором он жил.

Ведь столетиями нельзя смыть этот позор…

Али поднимался по крутому склону горы. С каждым шагом перед ним вставали черные дни ушедших суровых лет. Детство. Рассказы стариков. Огненные годы. Сабли, штыки, молниями сверкающие под лучами солнца. Горящие аулы, стянутое черным дымом небо.

Крики, вопли женщин и детей. Вой собак, рев скота. Новые и новые сотни, тысячи могильных холмов. Лес надмогильных шестов.

Трупы, кровь, кровь ручьями. Голод, болезни. Жестокость царских властей. Пять тысяч семейств, которые переселились в Турцию, надеясь найти здесь хотя бы немножко мира, хотя бы естественную смерть. Этот турецкий ад…

Перед ним снова и снова проходили картины ужасов той жизни, в которой он продолжал жить. Вспомнились родные, друзья, ровесники, боевые товарищи. Истребленные войной женщины и дети. Словно призраки. И они же упрекали его в минутной слабости.

«Почему думаешь, что ты останешься одиноким после смерти брата? – словно кто-то спрашивал Али откуда-то издалека. – Кто в этом мире одинок? Мужественный, благородный, честный человек не бывает одиноким. Все подобные ему люди – его братья и сестры. А одинок трусливый, вероломный, бесчестный человек, даже если он брат семи братьев. Понял ты, Али, вернись!»

«У тебя не хватило мужества отомстить за нас, – слышался ему плач женщин и детей. – Поэтому ты идешь на самоубийство. Легко умереть, спрыгнув со скалы. А мстить врагам, пройти до конца по пути борьбы требуется мужество. Трус! Трус!»

«Посмотри на нас, как мы приняли смерть! – показывали ему свои изуродованные ранами тела давно погибшие его боевые товарищи и седые воины. – Или забыл, как мы погибали?»

«Нет, это не мой сын, – где-то в облаках показался, затем, отмахиваясь руками, скрылся призрак его отца. – От моей крови не может родиться трусливый, жалкий сын…»

«Али, мой маленький Али, куда ты идешь? – преграждал ему путь призрак матери. – Разве не видишь ты своих сестер, преждевременно унесенных в эти страшные годы? Не видишь меня, убитую боязнью за ваши жизни. Если ты исполнишь задуманное, я прокляну свою грудь, которой вскормила тебя. Вернись, Али, вернись назад!»

"Когда меня привезли домой мертвым, мне не было и двадцати лет. Тебе же тридцать четыре. Ты испугался, бежишь к смерти?

Нет, Али, ты не брат мне…" – сказал на миг показавшийся окровавленный Леми.

«Ты не пережил даже тысячную долю пережитого мной! – воспротивился ему Али. – Ты воевал только четыре года, а я шестнадцать лет. Ты умер от второй раны, а на моем теле их девять. Ты погиб вслед за отцом, а я пережил горечь смерти всех вас. Я же ведь всего лишь человек, нет у меня сил дальше терпеть, я с ума схожу…»

"Стой, куда ты идешь? – услышал он властный голос Арзу. – Как быстро ты забыл мое завещание! Как быстро ты сдался. Если я сказал тебе: «Свобода или смерть», это не значит, что если у тебя не хватило сил и мужества бороться за свободу, так ты должен умереть, сбросившись со скалы. А значит, что ты должен умереть как мужчина, с оружием в руках, в борьбе за свободу.

Слышишь, Али? Свобода или смерть! Разве я не говорил тебе, что нет тебе моего братского позволения встать передо мной, не отомстив тем, кто повинен в наших страданиях? А ты… спешишь за мной, даже не предав меня земле…"

Али вдруг очнулся от этого безумного забытья, посмотрел вниз, где на небольшом холме жители копали могилы. Рядами лежали на осенней холодной земле трупы убитых мужчин, женщин, стариков и детей. Возле них хлопотали в разноцветных одеждах турки, армяне, курды, грузины. Последние скромные почести. Дань уважения мертвым от совершенно чужих людей. Ни один Али был убит горем в этот день, как говорил Арзу: не он первый, не он последний. Теперь он сам ужаснулся от своих мыслей. Сделай он еще несколько шагов – и от него не осталось бы ничего. Он, Али, который тысячу раз видел светопреставления, чуть было не сбросился со скалы! Да что же он придумал? Неужели забыл, что у человека-самоубийцы нет имени…

– Арзу! Я возвращаюсь! – крикнул он, сбегая вниз. – Свобода или смерть.

Али спустился вниз. У подножия скалы наткнулся на труп женщины. Она лежала, скорчившись, придерживая мертвой рукой окровавленную грудь. Над ней роем кружились большие зеленые мухи. Али почудился сзади чей-то тонкий вскрик. Он оглянулся.

К нему, протянув тонкие ручонки, спотыкаясь, бежала маленькая худенькая девочка. Она кинулась к Али, обхватив его ноги. Али погладил грязные, взлохмаченные волосы девочки, затем подошел к мертвой женщине и закрыл старой шалью ее лицо с застывшими в ужасе глазами.

– Нет, мне умирать еще нельзя. Рано! – прошептал он. – Надо жить, и жить долго, чтобы сполна отомстить всем тем, кто сделал нас бездомными изгнанниками, нищими и сиротами. Тем, кто в чужой стране лишил эту беспомощную девочку ее матери.

«Свобода или смерть!»

Али поднял охваченного ужасом ребенка на руки и твердым шагом направился к своим…

А тем временем по ту сторону границы Великий князь Михаил Николаевич писал очередное донесение своему царственному брату Александру II:

"…В настоящее время все эти переселенцы уже проследовали обратно через Саганлуг, за исключение 180 семейств самых бедных и больных, не имеющих возможности продолжать движение до наступления теплого времени и поэтому оставленных на зиму с согласия нашего комиссара в Карском и Олътынском пашалыках.

Одновременно с посылкой войск для возвращения переселенцев от нашей границы турецкие власти, вследствие упомянутых грабежей и своеволия переселенцев, решились приступить к обезоружению их…

…Одновременно с известиями о событиях в Муше и близ нашей границы помощником моим было получено письмо по этому же предмету от генерал-адъютанта Игнатьева, из которого видно, что Порта крайне обеспокоена этими событиями, что к Мушу и Эрзеруму отовсюду стянуты войска, даже из столицы, и что для устранения вредного влияния Кундухова на переселенцев он уже вызван в Константинополь, оттуда получит дальнейшее назначение. И, наконец, что по случаю такого неудачного исхода последнего переселения Порта не считает возможным согласиться на новое переселение в Турцию в будущем году массами чеченцев или каких-либо других кавказских горцев…

Главнокомандующий Кавказской армии

генерал-фельдцехмейстер Михаил".

И Тарам написал своим землякам в Чечню о трагедии, разыгравшейся по ту сторону границы:

«…Мы возвращались из Муша по причине близости зимы и потому, что в Муше умерла уже одна треть наших людей. Мы направлялись к пределам владений царя Московского. Тут турецкие войска вышли нам навстречу, и погибло приблизительно по тридцать человек с обеих сторон. Когда же навстречу вышел Аскер-паша, то он и обезоружил нас у Муша и Гасан-Капы под предлогом, что нас будто бы боятся жители. Если бы от нас требовали оружие там, где религия позволяла бы нам сражаться, то мы бы его не отдали до тех пор, пока не погибли бы все. Теперь же мы расселялись по самым разным местам. Это – Диарбекир, Чабакчур, Муш, Гасан-Кала, Арзурум…»

* * *

Шесть лет спустя, возвратившись на родину, Маккал рассказывал своим товарищам:

– Вскоре после нашего прибытия в Турцию весь скот погиб от недостатка кормов, имущество распродали, чтобы дети не умерли с голода. На протяжении первых четырех лет турецкое правительство еще давало нам муку, иногда рис, но в крайне недостаточных количествах, а в последующие годы они лишили нас и этого. Голод, эпидемии, непривычный нам климат косили людей, как траву… Из чеченцев, по распоряжению турецкого правительства, сформировали в Диарбекире конный полк в тысячу человек. Полковым командиром был назначен Шамхал-бек Цугов, племянник Алихана Цугова, бывшего орстхоевского старшины. При подавлении вспыхнувшего в то время в Аравии возмущения участвовал и Диарбекирский чеченский полк…

…Наконец-то и Оттоманской Порте все же удалось хоть в какой-то мере осуществить свои честолюбивые мечты!..

Конец первой книги.

Мескеты – Москва – Мескеты

1962 – 1970

Ожившие страницы истории

Эльбрус Минкаилов

В истории каждой национальной литературы есть периоды, в которые те или иные жанры, в силу различных обстоятельств, выходят на первый план. В чеченской литературе 60-70-х годов прошлого века таким жанром стал исторический роман. Чеченцы, возвратившиеся на родину из тринадцатилетней ссылки, начинавшие новую жизнь, были крайне заинтересованы в знании своей истории, ее наиболее драматичных страниц. Поэтому естественно, что писатели старшего поколения обратились к историческому роману. Саид-Бей Арсанов в своем романе «Когда познается дружба» начал художественное исследование жизни чеченского народа конца XIX – начала XX века, но роман остался незаконченным. Халид Ошаев в своей трилогии «Пламенные годы» охватил события, имевшие место с 40-х годов XIX века до завершения Гражданской войны, на судьбах представителей четырех поколений рода Шапиевых показал процесс продвижения чеченского народа от противостояния России до совместной с другими народами борьбы за новую жизнь. Магомет Мамакаев в своих романах «Зелимхан» и «Мюрид революции» дал широкую панораму жизни чеченского народа первых двух десятилетий XX века, создал образы героев двух типов – героя-одиночки абрека Зелимхана и руководителя революционной борьбы чеченского народа Асланбека Шерипова. Все эти обозначенные произведения, несомненно, явились значительными художественными достижениями для литературы тех лет, но, написанные в рамках жестких идеологических доктрин того времени, не содержали и не могли содержать ответы на многие вопросы.

Для писателей старшего поколения, к которым относятся С.Арсанов, X.Ошаев, М.Мамакаев, важно было показать, что чеченцы – это такой же народ, как и другие народы нашей страны, что он испытывал гнет царизма, что в революционной борьбе участвовали и отдали свои жизни за светлое будущее лучшие представители нашего народа. Конечно, в последнее время отношение к революции 1917 года, к ее значению, изменилось радикальным образом, но именно к этой мысли подводили, да и не могли не подводить все названные выше исторические романы, написанные в соответствии с требованиями метода социалистического реализма.

Абузар Айдамиров является представителем нового поколения чеченских писателей, того поколения, чье детство было омрачено ссылкой, которое росло вдали от родины, перед которым ежедневно вставал вопрос о своей вине, о вине своего народа – за что, почему он репрессирован? Это поколение выросло с обостренным восприятием всего того, что относится к Чечне, чеченскому народу, к его языку, которого они не изучали, истории, которую они не знали, культуры, которой их лишили.

Именно это привело в литературу конца 50-х – начала 60-х годов прошлого столетия и Абузара Айдамирова, а также Шайхи Арсанукаева, Ямлихана Хасбулатова, Шиму Окуева, Хусейна Сатуева, Мусбека Кибиева и многих других.

Абузар Айдамиров родился в 1933 году в селе Мескеты Ножай-Юртовского района. Его детство закончилось в феврале 1944 года, в тот холодный зимний день, когда он вместе со всем народом отправился в далекий Казахстан, безвинный, но с клеймом изменника Родины, врага народа. На его еще слабые плечи легли тяжелые испытания, которые он мужественно, с упорством и постоянством преодолевал, работая, учась. Ему пришлось побыть учетчиком полеводческой бригады, школьным библиотекарем. Возвращение помешало закончить Пишкекский сельскохозяйственный техникум, в котором он обучался, но не работа бухгалтера отвечала его духовным запросам. С 1 сентября 1957 года он начинает новую страницу своей биографии, став учителем в Мескетинской школе. В 1958 – 63 годах он заканчивает заочное отделение историко-филологического факультета ЧИГПИ, вскоре становится директором школы и многие годы совмещает тяжелый труд учителя и писателя. Он стал поистине народным учителем и народным писателем, даже если бы не получил эти звания официально.

Творческий путь Абузара Айдамирова начался в 1956 году, когда он отнес свои первые произведения в редакцию газеты «Знамя труда», которая начала издаваться в Алма-Ате с 1956 года.

Именно вокруг этой газеты начали собираться чудом уцелевшие в годы репрессий писатели старшего поколения, которые прошли все муки ада сталинских лагерей – X. Ошаев, М. Мамакаев, А. Мамакаев, С. Арсанов, а также представители нового поколения, к которому принадлежал и сам А. Айдамиров.

Его первые стихотворения и рассказы мало чем отличались от подобных произведений других авторов того времени и по содержанию, и по форме. В рассказе «Письмо» («Дружба», 1959. № 2, 3) молодой писатель создал образы двух молодых людей, Солты и Дадаш, счастью которых помешала сначала война, а затем ссылка. В стихотворениях тех лет преобладает тема родного края, в те годы характерная для поэзии всех репрессированных кавказских народов. В эти же годы он пишет целый ряд прекрасных лирических стихотворений, на слова некоторых из них позднее были созданы песни («Тебе», «Говорил, быть желая с тобою счастливым» и другие).

Плодотворными для писателя стали 60-е годы. Одна за другой выходят его книги «Сердце матери» (1961), «В родных горах» (1962), «Свет в горах» (1963), «Подвиги Генарсолты» (1965), «В нашем ауле» (1966), «Именем свободы» (1968). Его стихотворения, рассказы, повести становятся известны широкому кругу читателей. Но всенародное признание писателю принесли не эти произведения, а историческая проза.

Впервые к исторической теме Абузар Айдамиров обратился в повести «Именем свободы», которая вышла в свет в 1963 году в сборнике «Свет в горах». Именно в ней находится исток всех последующих исторических романов писателя.

Герой повести Али – участник кавказской войны, а также последнего массового выступления горцев за независимость под руководствам Алибека в 1877-78 годах, возвращается в родной аул после двадцатипятилетней каторги. Вокруг Али собираются те здоровые силы общества, которые стали на путь борьбы, для которых он становится учителем и наставником, связующим звеном с центрами революционного движения на Кавказе. Али погибает во время боевых действий в период первой русской революции 1905–1907 годов. Таким образом, писатель попытался охватить наиболее важные события в жизни Чечни и России почти пятидесятилетнего периода, но дать их развернутую картину в одной небольшой повести было невозможно. Это проявилось и в значительно расширенном варианте этой повести – одноименном романе, изданном в 1968 году. Осознавая это, Абузар Айдамиров приступил к трилогии «Долгие ночи», над которой проработал более тридцати лет. В нее вошли романы «Долгие ночи» (1972), «Молния в горах» (1989) и «Буря» (1999).

Пожалуй, во всей истории чеченской литературы нет такого произведения, которое имело бы такой успех у читателей, как роман «Долгие ночи». 5000 экземпляров книги разошлись в считанные дни, о нем говорили, спорили. Десятки и сотни людей специально научились читать по-чеченски, чтобы только прочитать этот роман. И такой интерес к нему проявлялся вплоть до событий последних лет. В чем же была причина такого успеха?

Несомненно, одной из важных причин этого являлось то, что Абузар Айдамиров несколько раздвинул временные рамки своего романа, обратился к событиям, о которых до него не было написано. Кавказская война, изображенная в романе ретроспективно, через воспоминания ее участников, массовое переселение горцев в Турцию в 1865 году – эти темы в чеченской литературе до него оставались почти не тронутыми. Тема мухаджирства привлекала к себе внимание кавказских писателей и до А. Айдамирова, и после него – достаточно вспомнить такие произведения, как очерк «Горцы – переселенцы» Инала Канукова, романы «Из тьмы веков» Идриса Базоркина, «Последний из ушедших» Баграта Шинкубы, повесть Михаила Лохвицкого «Громовый гул» и другие. Абузар Айдамиров заполнил этот пробел в чеченской литературе своим романом, что и обусловило его успех.

Как мы уже отмечали выше, все три романа Абузара Айдамирова вытекают из повести «Именем свободы». Темы, пунктирно намеченные в ней, были развернуты писателем в широкую панораму в новых произведениях.

В романе «Долгие ночи» основные события разворачиваются в 60-е годы прошлого века. События, происходившие в то время на Кавказе, писатель рассматривает в контексте европейской и мировой истории, что обусловило появление в романе не только образов вымышленных героев, типичных представителей чеченского народа, но и десятков реальных людей, исторических деятелей, от Шамиля и его наибов до русского царя и его генералов, вплоть до Маркса, руководившего зарождавшимся тогда коммунистическим движением. Но читателю запомнились и пришлись по душе не эти герои, а Телхиг, Юсуп-хаджи, Бойсангур и им подобные, так как о них многие ничего не знали. В истории чеченского народа не хватало личностей, фигурировало лишь несколько фольклорных героев – Адиев Сурхо, Таймиев Бейбулат и некоторые другие. На страницах романа «Долгие ночи» ожили новые герои, о которых в свое время знали во всей Европе, военачальники и мыслители. Писатель вложил в их руки оружие, а в уста – речь, вернул их народу, тем самым обессмертив в памяти народной. Приученный советской пропагандой и массовой культурой к мысли о том, что «в каком году б с тобой мы ни родились, родились мы в семнадцатом году», читатель осознал, что наша история начинается не с этого времени, а уходит своими корнями значительно глубже, знаменательна своими яркими страницами и выдающимися личностями. В этом было значение романа, воспринятого, скорее всего, как исторический документ, а не только художественное произведение.

Появление романа «Долгие ночи» в печати в те годы, которые позднее были обозначены как годы застоя, стало возможным из-за того, что идеологи местного масштаба не совсем поняли смысл этого романа. Спустя некоторое время, в конце 70-х – начале 80-х годов, когда некоторые ученые, выполняя партийный заказ, начали пересматривать историю, роман подвергся многочисленным нападкам, был фактически запрещен. Так, например, в 1983 году, когда отмечался пятидесятилетний юбилей писателя, на торжественном вечере нельзя было произносить даже название романа – об этом была спущена соответствующая директива и за ее соблюдением зорко следили «компетентные» органы. Но это только подогревало и до того существовавший интерес к нему со стороны читателей. «Реабилитация» романа «Долгие ночи» произошла только в годы перестройки, в 1990 году, когда Абузар Айдамиров был уже депутатом Верховного Совета СССР, и она проявилась в его переиздании на чеченском языке, а позднее, в 1992 году, был, наконец-то, переведен и на русский язык.

Драматично сложилась и судьба второй книги трилогии – романа «Молния в горах». Автор завершил работу над ним к столетию восстания под руководством Алибека Алдаева, но издать его смог только в 1989 году. Еще до появления в свет по заказу партийного руководства этот роман многократно рецензировался, был сделан его подстрочный перевод, чтобы его могли прочитать партийные боссы республики. В 1993 году, к пятидесятилетию писателя, он уже был подготовлен к печати, но в последний момент набор был рассыпан и вместо него выпустили книгу «Сердце матери», в которую вошли более безобидные произведения – стихи, а также рассказы и повести о современности.

Роман «Молния в горах» тематически связан с «Долгими ночами», в нем встречаются герои, которые уже встречались в первой части трилогии, в том числе и Алибек. Основное внимание писателя в новом романе привлекают события 1877–1878 годов, когда, воспользовавшись тем, что основные силы России были отвлечены на войну с Турцией, горцы подняли восстание, которое было через некоторое время жестоко подавлено – сам Алибек и четверо его ближайших сподвижников были повешены, а многие десятки других участников отправлены в тюрьмы и на каторгу.

Восстание 1877–1878 годов было последним массовым выступлением горцев. На рубеже веков на Кавказе широкое распространение получило абречество. Как отмечал в своем предисловии к переводам чеченских песен Асланбек Шерипов, «власти терроризировали население, а абреки терроризировали эту власть». Наиболее ярким представителем абречества является Зелимхан Гашмазукаев, державший в страхе администрацию области более десяти лет, вплоть до своей гибели в 1913 году.

Сложные политические и социально-экономические проблемы конца XIX – начала XX века, события первой русской революции, а также последовавшей после ее поражения реакции нашли отражение в романе «Буря», вышедшем в свет в 1999 году. Эта книга по-настоящему до сих пор не дошла до читателя. Изданная мизерным тиражом фондом Зелимхана Гашмазукаева непосредственно перед началом военных действий она уже стала библиографической редкостью.

Надо отметить и ряд других книг Абузара Айдамирова, вышедших в 70 – 90-е годы, – «По горным дорогам» (1975), «Вершины» (1986) и «Один день судьбы» (1993).

В первую из них вошли эпические произведения малых жанров -

"В день смерти сына", "Рассказ разведенной женщины", "Хорошие"

люди", "Соперник", а также историческая хроника о Шамиле. В рассказах писателя в центре внимания были нравственно-этические вопросы, проблемы духовности. Абузар Айдамиров начал освещать в них ставшую одной из ведущих в его творчестве в последние годы проблему национального характера.

Писатель с болью говорит об этой проблеме, он не только констатирует факты, но и вскрывает причины, предлагает пути выхода из кризисной ситуации, в которой оказалось наше общество именно из-за духовного кризиса. Все эти размышления писателя легли в основу вышедшего в этом году нравственно-философского трактата "Наши нравы".

Роман «Вершины», посвященный изображению жизни чеченского села, многими был воспринят как попытка примирения с властью.

Образ исключительно положительного героя Тумсоева, первого секретаря райкома партии, естественно, не вписывался в ряд полюбившихся читателю героев других произведений писателя.

В книгу «Один день судьбы» вошли одноименная повесть, а также повести «Сыновья свободы» и «Калужский пленник». Первая из указанных повестей была написана А. Айдамировым еще в начале 60-х годов, но тогда издать ее не удалось, так как она была написана на тему, многие годы остававшуюся запретной – в ней изображен один день из жизни чеченского народа, день годовщины выселения. Своеобразная композиция, напоминающая киносценарий, позволяет писателю показать множество эпизодов, десятки образов, достигнуть тем самым самого широкого изображения жизни народа, поставленного властью вне закона. Повесть полна трагического пафоса, но в то же время наполнена оптимизмом, верой в человека, который даже в нечеловеческих условиях все-таки остается Человеком. Писатель посвятил эту повесть своему отцу, она, несомненно, носит автобиографический характер.

В повести «Калужский пленник» А. Айдамиров вновь обращается к исторической теме. В ней писатель изобразил последние годы жизни имама Шамиля. В отличие от других своих исторических произведений, в которых на первом плане стоят события, в ней писатель отразил внутренний мир своего героя, создал глубоко психологический образ.