Текст книги "Долгие ночи"

Автор книги: Абузар Айдамиров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 26 (всего у книги 38 страниц)

ГЛАВА XV. МУХАДЖИРЫ

Я здесь первый и один по сие время восстал против пагубных военных действий на Кавказе и от этого вынужден покинуть край… Наши действия на Кавказе напоминают все бедствия первоначального завоевания Америки испанцами, но я не вижу здесь ни подвигов геройства, ни успехов завоеваний Пицаро и Кортеца. Дай Бог, чтобы завоевание Кавказа не оставило в русской истории кровавого следа истории испанской.

Н.Н. Раевский

Печаль и траур пришли в дом Мачига. Нет, в семье никто не умер, все были живы и здоровы, просто правоверный мусульманин совершал благочестивый поступок – покидал страну гяуров, что на том свете непременно зачтется ему и откроет дорогу в царствие небесное. Так поступил и пророк Мухаммад… Вот это-то прощание с родиной и несло на себе траурную печать.

К его двору пришла добрая треть аула. В большинстве своем женщины, что Мачига особенно раздражало. Он носился между ними то в дом, то из дому, загружая арбу, хотя, собственно, и грузить-то особенно было нечего. Тем не менее арбу следовало набить, пусть хоть рухлядью, закрыть сверху войлоком.

Попробуй, догадайся потом, что там под ним?

Быки стояли, понурив головы, косили глазом на приунывших женщин.

– Вас видеть такими – счастья не будет, – бурчал Мачиг, сердито поглядывая на женщин. – Вы что, хоронить меня собрались? – Он юркнул в дверь и тут же показался вновь, чтобы подать Кюри деревянный поднос и медный котел, почерневший от копоти.

Наконец Мачиг раза три обошел арбу, осмотрел, ощупал поклажу и вроде остался доволен.

– Ну, – крикнул он, – теперь садитесь!

Васал пристроил ребятишек. Средний малыш громко заплакал.

– Ты что, разве мужчины плачут? – прикрикнул на него Мачиг.

Женщины вышли на улицу. Зазу задержалась.

– Ну, все оплакала, женщина? – спросил Мачиг жену.

– Что же с нами будет? – сдавленно вскрикнула Зазу и кинулась на грудь Кабират, самой старшей из женщин, пришедших на проводы.

– Успокойся, Зазу, – утешала Кабират. – Бог не допустит несчастья… Не должен допустить…

Женщины заголосили.

– Хватит, Кюри! Выводи быков на улицу, – сморщившись, словно от боли, крикнул Мачиг.

Арба протяжно заскрипела и медленно тронулась со двора.

В последний раз Мачиг переступил порог родного дома. При виде пустых стен, горло Мачига перехватило. Здесь родились его отец, дед, прадед. Вот из этого окна впервые увидел мир и он, Мачиг. Теперь этот ветхий домик похож на покойника, и окна его напоминают пустые глазницы. Мачиг прошел в сад. На деревьях уже появились цветы, но большинство их стояло подобно скелетам. На их стволах виднелись черные зарубки, сделанные топорами солдат во время разгрома аула.

С другого конца аула до Мачига донесся протяжный распев мужских голосов.

– Прости, Аллах! – Мачиг смахнул со щеки скупую слезу. Утром он уже сходил на кладбище и простился с могилами предков.

– Простите меня! – теперь шепотом произнес он.

Тело Мачига отправлялось в Турцию, душа же навеки оставалась здесь, в родном доме. Кинжалом Мачиг вырезал кусок земли, завернул его в чистую тряпицу и спрятал за пазухой.

– Вот теперь все, – проговорил Мачиг, взглянув на поджидающею его Васала.

Васал потупился. Он понимал Мачига. Тоска по родине не умерла в Васале. Она жила в нем и вместе с ним должна была сойти в могилу…

– Я провожу тебя до хребта.

– Не стоит. Двери, окна и калитку закроешь потом, после нас.

Если не трудно будет, присматривай за домом. Кто знает, как все обернется. Если через год не вернусь, распоряжайся домом по своему усмотрению: хочешь – оставь себе, нет – продай.

Мачиг подошел к женщинам и простился с каждой отдельно.

– Провожайте нас улыбками, – приговаривал он. – За счастьем едем!

– Прощайте!

– Доброго пути!

– Да поможет вам Аллах и пророк его!

– Не забывайте нас!

– Зазу, счастья тебе!

– Счастья всем вам!

Из-за поворота показалась кавалькада всадников. Впереди в высокой каракулевой шапке, низко сдвинутой на лоб, на белом коне важно восседал мулла Шахби. Белоснежная черкеска из дорогого сукна и серебряная сбруя его коня говорили о том, что мулла собрался в дальнюю дорогу. Чуть поодаль от него ехали Арзу, Маккал, Чора и Али. За всадниками тянулись повозки. И здесь арба муллы была первой. Грузная Бежу гордо восседала на ее передке. Рядом с арбой, погоняя волов, ехал Хабиб. За второй волочил искалеченную ногу мрачный Гати. Эсет все никак не могла оторваться от многочисленных братьев и сестер. Все они безудержно рыдали. Наконец она догнала повозку и, не переставая рыдать, пошла с ней рядом.

Арба Мачига пристроилась последней и, немилосердно скрипя колесами, медленно потащилась по пыльной дороге. Угрюмый Кюри шел впереди, ведя быков за налыгач. В повозке среди испуганных детей сидела Зазу с опухшими от слез глазами. Рядом, прикрыв лицо черным платком, семенила Зару. Позади, завершая эту необычную процессию, закинув руки за спину, шли Мачиг и Васал.

– Не послушался ты меня, Мачиг, зря, конечно, едешь, – говорил Васал, – что ж, дело твое.

– Не надо, Васал. Все уже решено, – отвечал Мачиг, не поднимая головы и бессмысленно глядя себе под ноги. – Говорим…

говорим. А душа горит… Не надо…

– Я не верю, что у турок будет легче. Но дай Бог, дай Бог…

– Ты настоящий друг, Васал. Спасибо тебе.

– Если что, то возвращайся сразу.

– Ладно, Васал.

– Без родины – не жизнь, Мачиг. Здесь трудно ли, нет ли, но ты в своем родном доме. Не зря говорят: свой ад лучше чужого рая. Правильно говорят.

– Согласен, Васал, согласен. Лучше жить нищим на родине, чем падишахом на чужбине. Слышал. Но как жить? Ты видел русских здесь; о том, что они творили, тебе не надо рассказывать. Но и Андрея, и Яшку, и Корнея ты знаешь. Очень хорошие люди! Если бы и другие русские были на них похожи, я бы не уехал…

– Не говори так, Мачиг. Ну хорошо… Только ведь из русских-то ты кого видел? Солдат да офицеров. Но русский народ не видел.

И как живет, не знаешь. Ты забыл, что Яшка рассказывал? И про свою судьбу я тебе говорил. Богатые есть везде, они не разбирают, кто ты – чеченец или русский. И в Турции точно так же. Сам убедишься скоро. Не найдешь ты правды, нет ее на свете, Мачиг.

– Мне больно слушать тебя, брат.

– Прости Мачиг.

Минуту-другую они шли молча.

– Как приедешь, обязательно напиши, Мачиг.

– Через кого?

– Может, кто надумает обратно?

– Напишу, Васал.

– А за твоим двором я присмотрю. Сердце подсказывает, недолго вы там задержитесь.

– Все в руках Аллаха.

Передние повозки уже взбирались на вершину балки, откуда провожающие и вернутся обратно. Каждый шаг приближал минуты расставания.

Дорога круто забирала вверх; в том месте, где она переваливала через хребет, Васал заметил пароконную повозку. Около нее стояли трое: один в архалуке и с картузом в руке, двое других в обычной кавказской одежде.

Это были Корней, Андрей и Яков. Вчера, когда в Червленую приезжал Данча, они совершенно случайно узнали от него, что гатиюртовские друзья уезжают сегодня в Турцию. В полночь выехали из станицы и вот еле-еле успели.

Али первым узнал их.

– Арзу, гляди! – радостно закричал он.

– Андрей приехал!

– И Корней!

– А вон и Яков!

Они пустили коней вскачь и вскоре оказались в крепких объятиях друзей.

– Надо же! Не ожидали вас!

– Тайком хотели уехать?

– Как дома, как семьи?

– Наташа и Маруся живы-здоровы?

– Слава Богу. Но я не верю глазам своим. Так это правда, Маккал?

– Да, Андрей. Правда.

– Али, а где же Айза? – спросил Корней.

– Она осталась дома.

– Почему же так?

– Едут только мужчины.

– Но почему не всей семьей? Гляди, ведь все с семьями уезжают.

– Бросил я ее. А там женюсь на турчанке…

Корней посмотрел на Али, как на сумасшедшего.

– Ты шутки-то брось! Скажи прямо, почему мою сестру оставляешь?

Али рассмеялся.

– Она сама так решила, – продолжал он поддразнивать друга.

Корней принял игру.

– Вообще-то она молодчина. Отделаться от такого олуха – это же счастье! Умная женщина. А покинула бы дом – была бы дурой.

Но ты все же ответь мне, почему один?

– К осени вернусь.

– Это другое дело.

Гатиюртовцы окружили их. Все хорошо знали Андрея и Якова. Ведь только в прошлом году они дважды приезжали в Гати-Юрт подработать. Почти половину работы выполнили бесплатно. А что было взять с голодных и нищих гатиюртовцев? Весь инвентарь, который они теперь с собой увозили, был сделан руками русских кузнецов: топоры, косы, вилы, лопаты, мотыги. Один за другим подходили они проститься.

– Дарасти, Андри!

– Хонкар едем, Хонкар!

– Досудани, Яшка!

– Хорош человек Анри. Большой пасиба.

– Досудани, Андри!

Подошли и Васал с Мачигом.

– Хорошо, что приехали, – сказал Васал.

– Мачиг, почему такой пасмурный? Ты же мужчина?

– Валлахи-биллахи, Анри… – Мачиг махнул рукой и смолк.

– Василий, и ты с ними? Не ожидал.

Васал покачал головой.

– Нет, Андрей Никитич. Мне отсюда только в могилу. Одну родину потерял, не хочу терять вторую. Просто провожаю вот… Ой, Никитич, горе-то какое…

– Яков, Корней, разворачивайтесь, поедем за ними.

– А вон и Мовла, – кивнул головой Корней. – Ты-то куда, дьявол однорукий?

Заткнув пустой рукав за наборный ремень, к ним приближался Мовла. Увидев друга, он просиял.

– В Хонкар, абрек, в Хонкар! – бросил он, единственной рукой обнимая Корнея.

– Тебе-то чего здесь не сидится?

– Люди едут, и я еду. У нас не случайно говорят: «Горе всех – свадьба для всех».

– Ничего себе свадьба! Кто же еще из вашего аула едет?

– Я один.

– Действительно! Я не забыл совсем, что в вашей деревне других дураков нет.

Мовла беззвучно смеялся, показывая ровный ряд крепких зубов.

– Турецкий падишах не позвал бы дурака в гости.

– А тебя позвал? – не понял шутку Корней. – Султану что, нужны головорезы?

– Лично мне написал. Просит: приезжай, Мовла, сделаю тебя падишахом нищих.

– Эх ты, остряк, дьявол однорукий!

– Вот так, Корней. В Мескетах один дурак – я, в Орза-Кале один дурак – ты, жаль, что не поедем вместе.

– Так ты в самом деле едешь?

– Конечно.

– Мало мы с тобой погуляли. Вон, сколько еще богатых станиц.

Добра сколько. С кем теперь делить?

– Все, абрек, – серьезно и решительно проговорил Мовла, – век грабежами не проживешь. Рано или поздно ухлопают или в Сибирь погонят. Позор! Да и скучно становится здесь. Среди казаков абреки совсем перевелись. На Орза-Кале только шестеро.

Остальные же – мыши. Они котов боятся. Вот дед мне рассказывал, как они в старину жили. Тогда были казаки! Во всем вместе. Помогали друг другу! На войну вместе ходили.

Кунаками были. А теперь? Царь им стал родней отца. На своих добрых соседей, на своих братьев войной пошли. Испугались…

Нет, лучше уж подальше быть от таких соседей. Вот пошли бы тогда за нами казаки, мы бы солдат до самого Петербурга погнали. Теперь нас гонят. Потом возьмутся за вас. Эх, Корней, поздно мы на свет родились. Вот бы лет восемьдесят назад жить нам. Ты был бы атаманом, я – имамом. Ох, как били бы мы инарлов! А теперь поздно. Не тот стал казак, не тот стал чеченец. И те, и другие выродились. Все! В Хонкар ухожу. Там я найду себе дело.

Корней слушал внимательно. Слова Мовлы били больно, никогда раньше Мовла не заводил подобных речей. Но сказал правду.

Разве сейчас в станице те же казаки, что были когда-то? Царь, конечно, отцом им не стал, но сумел скрутить их и сделать своими наемниками.

– Шальная твоя голова, что ты в Турции сделаешь с одной рукой?

– О Бойсангуре слышал?

– Ну, слышал…

– Он был и однорукий, и одноглазый, и одноногий. А как бил инарлов!

– Бойсангур был наибом Шамиля. У него было собственное войско.

– Во мне злость кипит. Не даст султан землю – я и там абреком стану. Только грабить буду уже турок.

– Детей бы своих пожалел.

– Им своей судьбы не миновать.

Вскоре они догнали ушедших вперед товарищей. Между Андреем и Маккалом тоже шел спор. Андрей корил друга:

– Люди обманулись. Им простительно. Но вас-то глупыми никак не назовешь. Вы-то почему решились?

– Турецкий падишах письмо действительно прислал. Впрочем, я сомневаюсь, от него ли оно. Обман ведь. Мы объясняли это людям, уговаривали их, что только ни делали. Но нам они не поверили, а поверили бумаге. И искренне рассчитывают, что турецкий султан ждет их и не дождется. Надеются на уготованный им в Турции рай. Часть людей знает, что несладко будет на чужбине. Но тоже следует туда же. Бегут эти люди от царской власти, от неволи. Наши отцы и деды сложили свои головы на этой земле. А те, кто остался жив, вынуждены покориться судьбе. Царь и сардар обещали не трогать наши земли, сохранить наши обычаи, не притеснять нашу веру. Но обманули. Сам видишь, как нас унижают и оскорбляют. Если нищету еще можно стерпеть, то унижения – нет. Хотя бы уравняли нас в правах с русскими!

Так нет же! Для нас придумали особые законы. Вот и бегут люди от нищеты и несправедливости. Им теперь, что русский царь, что турецкий султан – разницы нет. Везде угнетают нашего брата.

– Все так, Маккал, но вы покидаете родину, другую родину не найдешь нигде. Крыша над головой будет… А вот родина… Она у человека только одна.

– Мы вернемся. Поглядим, как там дела, и вернемся.

– Ну, слава Богу, хоть тем утешил, – улыбнулся Андрей. – А то сердце разрывается.

Они добрались до места, откуда дорога уходила на Мичик и дальше, к Шали. Али отвел Андрея в сторону.

– Андрей, я еду потому, что едет брат, – торопливо заговорил он, не отпуская руку Андрея. – Я боюсь за него. С нами и Маккал и Чора. Мы вернемся обязательно. Но вот когда – пока неизвестно. Может, к осени, может, через год. Айза с детьми остается. Родители ее уже старики. Близких родственников у нее нет. Правда, в случае чего люди не оставят в беде. Но, прошу, будет время, будет у тебя возможность, заглядывай к ним.

Может, сумеешь чем по хозяйству помочь.

– Брат мой! – обиделся Андрей. – Требуются ли мне такие вот твои напоминания?

– И за Васалом пригляди. Я за него боюсь. Пусть оставит свои набеги за Терек. Вот, кажется, все.

Андрей достал из кармана платок, свернутый узелком. Протянул другу.

– Возьмите на дорогу… Здесь тридцать рублей. Мы с Яшкой для вас собрали. Золото – оно везде золото. Бери!

– Нет, нет, Андрей, – замахал руками Али. – Вы сами в нужде живете. Разве можно?

– Бери, мы остаемся дома. И как-нибудь перебьемся. Мачигу дашь рублей пять. Бери, не обижай.

Али взял узелок и спрятал его в карман бешмета. И Корней тоже протягивал что-то Мовле.

– Вот, нес для Али, – говорил он. – Я же не думал, что и ты поедешь. Держи, здесь пятнадцать рублей.

– Оказывается, ты богач, Корней, – засмеялся Мовла. – А как же твоя Маруся и детишки? Тебе же их кормить!

– Ничего, на хлеб хватит. А я не сегодня, так завтра снова буду иметь эти деньги. Черт возьми! А кому же я теперь буду сбывать свой товар?

– Гони в Беной, к Далхе. Ну, попрощаемся!

Грустными были эти минуты.

– Боже ты мой, – говорил Яков. Голос его срывался, а губы дрожали. – Как же так?.. Зачем?..

Маккал хлопнул его по спине ладонью.

– Держись, Яшка! Мужчины слез не льют.

– Господи, люди добрые, да вы же родину свою покидаете…

– А разве ты и Васал не покинули родину? Но ведь живы, слава Богу, Бог поможет и нам.

Яков замотал головой:

– Совсем не то, дядя Маккал, совсем не то. Тут русские везде проживают. А вы – на чужбину, где чеченов нет. К чужим людям.

Прощайте! Арзу и вы, дядя Мачиг, не поминайте лихом!..

Яков отвернулся…

Арзу первым вскочил на коня. Его примеру последовали остальные.

– Братья и сестры! – во весь голос крикнул Арзу, подняв руку и делая всем знак остановиться. – Дальше нас не провожайте.

Лишь Ахмед, Янарка, Абкар, Солта, Султи и Сулим поедут с нами до Буру-Калы. Они вернутся и расскажут вам о начале нашего пути. По возможности будем извещать вас обо всем. Но прошу, пока не получите от нас вестей, не покидайте аул, не срывайтесь с места. Если все, действительно, обернется хорошо, то мы непременно сообщим вам. О нас же не беспокойтесь. Не столь далекая страна Хонкар. Не горюйте, это нам не к лицу.

Пусть хоть все муки ада низвергнутся на нас, но мы должны оставаться мужчинами, достойными славы предков, что следят за нами из могил. Маккал, скажи и ты свое слово людям.

Маккал тронул пятками гнедого коня и въехал в середину людского круга. С минуту помолчал, окидывая взглядом родные места, а потом неожиданно запел:

Ва-а-а!

Горького детства чашу испившие с нами,

Войны прошедшие пламенный бег,

И горе, и радость делившие с нами,

Братья и сестры, прощайте навек!

Ва-а-а!

Бездомных нас теплом согревала,

Терпевшим голод пищу нам дала.

Удобрена ты нашей кровью алой,

Прощай навек, отцовская земля!

Ва-а-а!

Вы воспитали нас, родные горы.

И закалили в тучах грозовых.

Уходим мы, но судьбам не покорны -

Мы не забудем вас в краях чужих…

Повозка уже съезжала к речке Мичик, когда Кюри, пристроившийся сзади, сквозь скрип колес и стук их о камни различил дробный топот копыт. Оглянувшись, он увидел всадника, в котором тотчас узнал своего друга Алибека, сына Олдама из Симсира. Под ним был белый в яблоках конь. Где-то далеко позади мчались и другие товарищи по военной учебе. Его ровесники. Поравнявшись с повозкой Мачига, Алибек на полном скаку спрыгнул с коня.

– Алибек! – радостно вскрикнул Кюри, соскакивая с арбы и бросаясь к другу.

Алибек обнял Кюри.

– Ты хотел уехать, не попрощавшись со мной? Я как услышал о проводах, немедленно вскочил на коня и вот… я здесь…

– Что ты… Зачем?

– Значит, уезжаешь?

– Такова воля отца, – Кюри вздохнул.

– А вот и мы! – закричал подъехавший вместе с остальными товарищами Кайсар. – Уезжаешь?

– Да, Кайсар, еду.

– Быстро мы тебя догнали. А то ведь готовились скакать до самой Хонкары.

– Спасибо вам, друзья, – серьезно, по-взрослому произнес Кюри.-

Нелегко мне расставаться с вами… Алибек, я не забуду нашей клятвы. Устроимся там, и я вернусь. Мы вновь будем все вместе. – Кюри смутился от своего порыва и опустил голову.

Алибек пристально смотрел на Кюри, как будто видел его впервые. Да так оно и было. Собственно, только сейчас он заметил, как бедно одет его друг. «И он приезжал в горы… – мелькнула мысль. – А конь-то был чужой».

– Выше голову, Кюри! – хлопнув друга по плечу, бодро вскричал Алибек. – Конахи, как волки, рыщут по белому свету, дома же сидят только женщины. Поезжай. Там ты научишься многому, только горы наши не забывай. И честь нашего народа держи высоко. Ведь говорят, что горцы у турок в почете. Поступай к ним на службу, не упускай такой возможности. Научишься военному делу, а нам в скором времени это очень пригодится.

Отцы разуверились и принялись за молитвы. Но молитвами не завоевать свободы. Мы докажем, что в нас течет все та же горячая кровь предков. Мы же с тобой об этом говорили, помнишь?

Кюри согласно кивнул.

– Постарайся попасть в военную школу. Ты Хаджи-Юсуфа помнишь?

Так вот, он получил военное образование в Истамбуле. Строил имаму крепости, привел в порядок его войско. А Бота, хотя и изменил, но поначалу был правой рукой Шамиля. Нам нужны такие офицеры, как Берс, – преданные, образованные, но отчаянные и готовые на смерть за святое дело. Поэтому учись! – Алибек свистнул, и его конь, щипавший траву, подняв голову, подбежал к молодому хозяину. Алибек обнял его за шею, потерся щекой о горячую морду, потрепал его влажные губы и что-то шепнул ему на ухо. Потом подвел коня к Кюри: – Попроси жизнь – я отдам.

Но тебе моя жизнь не нужна. Этого коня я люблю больше жизни.

И дарю его тебе! Держи повод, Кюри.

Кюри даже покачнулся. Такого коня! Не сошел ли с ума его друг? – Алибек…

– Держи, держи, Кюри, – настаивал Алибек.

– Ни за что!

– Да перестань ты в самом деле!

– Я… Я… не могу…

– Почему?

– Другого такого ведь во всей Чечне не сыщешь.

– Ну и что?

– Слишком дорогой подарок.

– Но ты же мой друг…

– Ты сам не сможешь жить без него. И конь тебя любит.

– Вот потому и бери. Как ты явишься к туркам? В каком виде?

– Не возьму, Алибек.

Алибек обиделся:

– Кюри, ради всего святого, ради нашего дела, которому мы поклялись, не обижай меня!

– Остопиралла. Не говори так…

Вмешался Кайсар:

– Скажи, Кюри, а разве ты на месте Алибека не поступил бы так же?

– Ну… хорошо… Спасибо…

Кайсар расстегнул на себе тонкий ремень и вместе с кинжалом в серебряных ножнах подал его Кюри.

– Вот, а это пусть будет и от меня память.

– Друзья, ей-богу…

– Ладно, ладно… А теперь обнимемся на прощанье.

Кюри вскочил на коня. Почуяв чужого седока, конь захрипел, взвился на дыбы, потом взбрыкнул и неожиданно понес… Кюри не растерялся и полностью отпустил поводья. Сделав круг, конь вернулся обратно и остановился, роняя с губ пену.

– Ничего, Серый! Все в порядке. Терпи! – Алибек потрепал его холку, затем оттолкнул и взобрался на круп коня Кайсара.

– Кюри, скорее уезжай! – крикнул Алибек. – Ты же, Кайсар, спой!

Кайсар не заставил себя упрашивать:

Мы родились той ночью,

Когда щенилась волчица,

А имя нам дали утром

Под барса рев заревой.

А выросли мы на камне,

Где ветер в сердце стучится,

Где снег нависает смертью

Над бедной головой…

Еще не окрепшие юношеские голоса подхватили:

Но поля там ты не встретишь,

Не будешь овец пасти ты,

Мы дрались с врагами жестоко,

Нас не одолели враги.

Как ястреба перья, уступы

Рыжеют, кровью покрыты,

Мы камни на них уронили.

Но честь уронить нам нельзя.

Возможно, со стороны они выглядели немного наивными, бессознательно повторяя действия старших. Возможно. Но и в пылу мальчишеской запальчивости, подражательства они были искренни. И угадывался в них характер будущих воинов.

…И мы никогда не сдадимся,

Накинем ветер, как бурку,

Постелью возьмем мы камни,

Подушками – корни сосны.

Проклятье царям и рабам их,

Собакам лохматым и бурым.

Их кровью заставим мочиться,

Когда доживем до весны.

– Выше головы, кенти! Свобода или смерть!

…Костры мы поставим в пещерах.

И наших шашек концами

Усилим огонь их, и пулями

Пробитые башлыки

Накинем на сыновей мы.

Пускай они за отцами

С врагами схватятся в битве,

Когда умрут старики…

Песня неслась вслед за Кюри, пустившим коня вскачь через Мичик. Поднявшись на противоположный берег, он осадил коня.

Кюри вытащил пистолет и тоже поднял его над головой.

– Свобода или смерть! – крикнул он и нажал на курок.

Голоса друзей все еще звучали в ушах Кюри, во весь опор скакавшего по дороге к Шали.

С этой песней уходили в бой их отцы, с этой песней пойдут в бой и они.

Алибек смотрел вслед Кюри до тех пор, пока тот не скрылся из виду. Лишь только тогда пухлые его губы дрогнули, а по щекам скатились две слезинки.

И кто бы мог предположить, что именно вот этот смуглый мальчишка с круглым добродушным лицом через двенадцать лет встанет во главе последнего, самого крупного восстания, освободит горную Чечню, вот здесь, на этом самом месте, перейдет Мичик, выйдет на равнинную Чечню и после длительной борьбы будет разбит и повешен в Грозном…

…Мутная Мичик текла так же спокойно. Она уже не раз слышала и эту песню, и грохот орудий, и лязг железа и стали, и стоны раненых, и умирающих. Все слышала и видела эта маленькая речушка. И удивить ее было уже нечем…