Текст книги "Долгие ночи"

Автор книги: Абузар Айдамиров

– А-а, Антошка? Ничего о судьбе его не знаю. Слух прошел, что, вроде, его и пятерых мужиков расстреляли, потом говаривали, что генерал одел Антона в свое платье, навесил ему на грудь свои ордена, посадил в карету и повез к царю. А царь будто бы вместе с Антоном послал к народу своего брата Константина. И пришли они в губернию, где народ резал дворян. «Дети мои, – спрашивает Константин, – что вы делаете?» – «Хотим всех дворян порешить, ваше высочество». – «Покорнейше благодарю, что усердно исполняете службу царскую. Собаке – собачья смерть».

Один Бог знает, где правда, где кривда…

Васал, как мог, переводил Мачигу и Али рассказ Якова.

Наступила пауза. Каждый ушел в свои думы. Мачиг и Васал дымили цигарками. Арзу подкинжальным ножом стругал кизиловую палочку.

Берс листал книжку Руновского "Записки о Шамиле". Яков тоже молчал, глядя в одну точку. И был у него вид человека, освободившегося от непосильной ноши…

* * *

За разговорами время летит незаметно. Маккал глянул на небо – солнце стояло в зените. Наступил час полуденной молитвы.

– Знаешь, Андрей, – нарушил молчание Маккал, – слушал я Якова, и вспомнились мне события в Шали. Тебе, должно быть, известно о них. Посадили в тюрьму одного шейха, Кунту-Хаджи. Большая толпа народа пошла к укреплению с требованием вернуть шейха.

Из крепости открыли стрельбу. Ничего народ не добился, только увеличилось число напрасных жертв. Точно так же, как и в далекой Бездне. Бедный, скромный, праведный человек был Кунта-Хаджи. Одним словом, святой человек. Он глубоко сочувствовал нашему бедному, обездоленному народу, выступал в его защиту. Призывал сохранять нравственные устои, старался своими молитвами облегчить горе и несчастье людей. Народ верил ему, верит и сейчас, что он вернется, освободит его от гнета русских властей, вернет ему свободу, мир и спокойствие.

– Ох, если бы можно было всего этого добиться молитвами! – воскликнул Берс – К сожалению, свободу добывать нужно своими руками…

– Я сам знаю, Берс, что ни праведный Кунта-Хаджи, и никто другой не может освободить наш народ от царского гнета. Только человек, народ должен верить чему-то и кому-то. Человек, который не верит ничему и никому, становится хуже зверя.

Пойми, люди отчаялись, потеряли веру в то, что они сами могут добыть себе свободу своими силами, вот и положились на волю Всевышнего Аллаха. Верят и сейчас, что Аллах избрал Кунту-Хаджи исполнителем своей воли, что Аллах только через своего избранника даст людям свободу. Пусть хоть такая новая идея поднимет народ на борьбу за свою свободу, и это уже будет хорошо.

– Но приведет опять к слепой борьбе, Маккал. Народ нуждается в просвещении.

– Это в мечтах.

– Ну что ж, друзья мои! – Берс встал. – Пора нам, как говорится, и честь знать. Одним – на молитву, другим – за труд. Ты, Яков, не вешай носа. Если не мы, то наши сыновья отомстят за все обиды. Много русских солдат сражалось на стороне горцев, мечтая о свободе. Но мы все вместе жестоко обманулись. Не те люди возглавили борьбу. Хотя и мы не далеко ушли от них. Но придут другие, и народ поймет, кто ему враг, а кто друг. Сойдутся обездоленные в один лагерь, вот тогда и произойдет великая битва. В той битве мы победим обязательно!

ГЛАВА VI. РЕШЕНИЕ

За горами горы тучами повиты,

Засеяны горем, кровью политы,

Вот там-то милостивцы мы

Отняли у голодной голи

Все, что осталось – вплоть до воли.

И травим…

Т.Г. Шевченко

В просторном очаге под медным котлом потрескивали толстые дубовые поленья. В кипящем котле бурлила рябая фасоль. Айза выгребла немножко углей и держала над ними сковородку, в которой на говяжьем жире жарился лук для подливки к фасоли.

Когда ужин был готов, Кюри и Кайсар сняли с толстой цепи котел и поставили его у двери. Айза вылила в него подливку.

Наполнила супом две большие глиняные чашки-ханги. Поставила их на круглые деревянные подносы, окружила толстыми кусками сискала и вынесла мужчинам. Затем дала есть и ребятам.

Алибек – гость, он приехал из Симсира, что за Зандаком, на самой границе с Дагестаном. Алибеку еще нет пятнадцати лет, но, тем не менее, он гость, а гостя почитают, независимо от того, молод он или стар. Он приехал не к братьям Али и Арзу, не к Маккалу. Здесь у него друзья – его родственники Кюри и Кайсар. Познакомились они в прошлом году в горах, когда проходило очередное учение.

Семья Алибека не бедная и не богатая – так себе, среднего достатка. У Олдама шесть сыновей, Алибек – средний. На горных учениях мальчик отличался смелостью, мужеством, показал себя искусным наездником, отличным стрелком, чутким и отзывчивым товарищем. В первые же дни учебы даже самые сильные и ловкие уступили ему первенство, и он стал признанным вожаком мальчишеского отряда.

Алибек был со всеми в добрых отношениях, но даже среди равных отличал Кайсара и Кюри. Какие-то невидимые нити связывали их сердца. Вечерами они подолгу засиживались на берегу бурной реки, говорили о героических подвигах предков и мечтали их повторить через несколько лет, повзрослев. А в последний день в горах они поднялись на высокую скалу и поклялись отдать жизнь борьбе за свободу своего угнетенного народа.

Вот и сейчас, вместо того чтобы провести вечер в кругу ровесников, они пришли в дом Али, послушать взрослых. Только здесь не просто взрослые, а очень интересные люди. Вот Арзу, широкоплечий крепыш, всегда с серьезным лицом, с орлиным взглядом. Ему нет еще и сорока, он был самым храбрым пятисотенным командиром у знаменитого наиба Нойбердинского Эски. Рядом с ним мулла Маккал. Хотя его и называют муллой, но он никогда по сути дела им и не был. Просто он получил высшее духовное образование, но все свои знания и свою жизнь посвятил делу свободы. Был в плену, увозили его в далекую Россию. Довелось ему ездить в Стамбул, повидать много разных стран и народов.

Но самый интересный – Берс. Сын богатого купца. Учился в Петербурге, в офицерской школе. Тоже был в других странах. За храбрость награжден орденами.

Все трое могут рассказать очень интересные истории. От них можно услышать и добрые советы, которые пригодятся на будущей стезе борьбы.

Айза давно убрала остатки еды. Подростки внимательно слушали Берса и Маккала. Может быть, для Кайсара и Кюри эти рассказы и не были новы, так как они жили с Арзу и Маккалом в одном ауле, а Берс часто наезжал сюда, но Алибеку, который родился и рос в дальнем захолустном ауле, в их рассказах сегодня открылся совершенно новый мир. Оказывается, в России и в других странах есть большие города и красивые дворцы. Там по рекам и морям плывут большие корабли, по железным дорогам ходят какие-то домики на колесах, передвигаемые не быками или лошадьми, а огнем и паром. И все эти чудеса сделаны улемами, которые учились в большом медресе, где преподают много-много разных наук.

Но больше всего Алибека удивило то, что и в этих богатых странах большинство людей живут в бедности и бесправии, а богатство принадлежит совсем небольшой группе людей. Кто бы мог подумать, что те самые храбрые русские, которые с оружием в руках приходят в Чечню, на своей родине тоже живут в рабском положении? Говорят еще, что Россия такая огромная, что требуется два-три года, чтобы проехать ее на добрых конях от одного конца до другого. И вместе с тем, при таких просторах у мужиков нет клочка земли! Алибек не мог поверить тому, что в России какие-то помещики столетиями вершили над мужиками жесточайший произвол. Как может человек безнаказанно избивать, убивать, продавать людей? По своей прихоти насиловать женщин?

Почему же они не восстают против своих угнетателей?

Оказывается, восстают! Берс говорил, много было войн между богатыми и бедными. И в России, и в других странах мира. Но всегда верх одерживали богатые. Хотя богатые и составляют меньшинство, на их стороне и власть, и армия, и полиция, и тюрьмы. Армия – это сила. Она хорошо вооружена, ею командуют опытные генералы. А у мужиков-то что? Топоры да вилы! Конечно, руководили ими смелые и мужественные люди, но были-то они темными и неграмотными. А как трудно объединить мужиков.

Сегодня они здесь восстают, завтра там… Вот царские генералы и бьют их по отдельности…

Берс говорит, что в западных странах бедные выступают более организованно. Там много заводов, фабрик. И люди, которые работают на них, более сознательные и организованные. А в какой-то Германии появились даже два человека, которые учат любые народы тому, как бороться с угнетателями, как создать общество, где бы все люди и народы стали равноправными. У этих двух мудрецов много последователей не только на западе, но и в России. Их жайны переведены на русский язык. И в самой России, оказывается, есть немало защитников народа. Умных, смелых, мужественных. Они выступают против царя и помещиков, за свободу не только русского, но и всех народов. Немало и таких, что подняли свой голос в защиту горцев. И Берс читал их жайны, переводя на чеченский:

 
Приветствую тебя, Кавказ седой!
Твоим горам я путник не чужой:
Они меня в младенчестве носили
И к небесам пустыни приучили —
И долго мне мечталось с этих пор
Все небо юга да утесы гор.
Прекрасен ты, суровый край свободы,
И вы, престолы вечные природы…
 

У Алибека дыхание перехватывало. Как здорово сказано:

"Прекрасен ты, суровый край свободы!"

 
Там поразить врага не преступленье;
Верна там дружба, но вернее мщенье;
Там за добро – добро, и кровь – за кровь,
И ненависть безмерна, как любовь…
Темны преданья их. Старик-чеченец,
Хребтов Казбека бедный уроженец,
Когда меня чрез горы провожал,
Про старину мне повесть рассказал…
 

Берс читал и читал. И слушал его не один только Алибек, но и все. Маккал же, закрыв глаза, покачивался в такт стихов. Вот на горцев напал враг, и жители уходят из родных мест:

 
Но что могло заставить их
Покинуть прах отцов своих
И добровольное изгнанье
Искать среди пустынь чужих?
Гнев Магомета? Прорицанье?
О нет! Примчалась как-то весть,
Что к ним подходит враг опасный,
Неумолимый и ужасный,
Что все громам его подвластно,
Что сил его нельзя и счесть…
 

И горцы покидают могилы предков, уходят на чужбину:

 
Но вольность, вольность для героя
Милей отчизны и покоя.
В насмешку русским и в укор
Оставим мы утесы гор.
Пусть на тебя, Бешту суровый,
Попробуют надеть оковы…
 

Какой ум, такой талант! О, как непохожи эти байты[63]63
  Байт – стихи, стихотворение.


[Закрыть] на печальные чеченские назмы[64]64
  Назм – религиозное песнопение.


[Закрыть].

– Кто написал эти прекрасные байты? – не вытерпел Алибек.

– Их написал один молодой русский офицер. Он глубоко сочувствовал горцам, осуждал царя за войну против них.

 
Аул, где детство он провел,
Мечети, кровли мирных сел —
Все уничтожил русский воин…
Горят аулы, нет у них защиты,
Врагом сыны отечества разбиты,
И зарево, как вечный метеор,
Играя в облаках, пугает взор.
Как хищный зверь, в смиренную обитель
Врывается штыками победитель,
Он убивает старцев и детей,
Невинных дев и юных матерей
Ласкает он кровавою рукою.
Но жены гор не с женскою душою!
За поцелуем вслед звучит кинжал.
 

В смелых глазах Алибека заблестели совсем детские слезы. Он бы ни за что не показал их людям, но сейчас забыл о присутствующих. Перед глазами мелькали битвы, сожженные аулы, мертвые женщины, старики.

 
Раз – это было под Гихами —
Мы проходили темный лес,
Огнем дыша, пылал над нами
Лазурно-яркий свод небес…
 

Опять Алибеку слышались грохот пушек, треск ружей, звон булата… А среди них тот же голос:

 
Я думал: "Жалкий человек.
Чего он хочет! – небо ясно,
Под небом места много всем,
Но беспрестанно и напрасно
Один враждует он – зачем?"
 

Берс умолк. И все молчали. Затем Алибек внезапно нарушил суровую тишину, вслух повторил последний бейт и спросил:

– Действительно, почему люди враждуют между собой? Почему не все думают так, как этот славный русский офицер? Где он, этот герой?

Берс печально улыбнулся.

– Нет его, Алибек. Такие люди недолго живут.

– Умер?

– Нет. Его убили.

– Кто? За что?

– Он пал на земле Кавказа, которую любил как сын и как сын воспевал. Убили же его за то, что он любил свободу, любил людей, клеймил царя и его палачей. Да не только он один пал жертвой царя…

* * *

– Я вам, ребята, рассказывал, как мужики восставали против царя. Это понятно, мужики бедны и бесправны. Но против гнета и произвола богатых восстают и сами богатые. Таких мало, но они всегда были и есть. Да, они богатые, да, для них открыты двери к счастью, но они видят и несчастья своего народа. Они переходят на его сторону. Это настоящие сыны страны.

– Берс рассказал о таких. Начал с какого-то Радищева, который был приближенным царя, но тоже писал жайны. И в своих жайнах не восхвалял царя и его власть, наоборот, писал о бедствиях народа, о его тяжелой жизни, о бесправии и клеймил царя и помещиков. Царь его сослал в далекую холодную Сибирь. Выдержал Радищев, отбыл срок и вернулся. Тогда царь устроил на него гонения. И Радищев покончил свою жизнь самоубийством…

Лет сорок назад даже богатые русские офицеры сговорились свергнуть царя и его сторонников, чтобы освободить народ. Они подняли войска в Петербурге и других городах. Но их было мало, и с ними жестоко расправились. Пятерых главных повесили, сотни сторонников сослали в Сибирь и на Кавказ. Умышленно погнали на войну с горцами. Ведь царь знал, что они с горцами воевать не хотят, но надеялся, что их здесь могут убить…

– И они сражались против нас? – спросил Кюри.

– Конечно, – ответил Берс – Им некуда было деться, ведь их разжаловали в солдаты. Были они полковниками, стали рядовыми.

Дали ружья и приказ: идите и стреляйте в горцев! Не будете стрелять – расстреляем.

– Почему они не перешли к нам? Как Васал, Жабраил и многие другие?

– От того не стало бы легче ни им, ни горцам.

– Почему?

– Потому что они были умными людьми и видели всю безнадежность борьбы горцев против могущественного государства. Знали, что рано или поздно нам придется покориться царю. Они призывали царя и генералов не проливать кровь горцев. Убеждали, что нас можно покорить не оружием, а добрыми, человеческими отношениями, создавая у нас школы и больницы, приучая торговать и использовать богатства края для расцвета здешних народов. Конечно, царь и генералы не послушались их. Если уж они не думают о счастье своего народа, то о других – тем более.

– А сейчас в России больше нет таких людей?

– Есть, конечно. И с каждым годом их становится все больше и больше. И они становятся умнее. Ведь ошибки предшественников показали им более правильные пути. Вот сейчас они призывают царя быть человечнее по отношению к горцам. Дать им такие законы, которые были бы совместимы с духом и характером нашего народа. Они призывают не сеять вражду между горцами и русскими, наоборот, приложить все усилия, чтобы и те и другие забыли обиды и нанесенные войной раны.

Все задумались. Вой ветра доносился через широкую трубу очага.

Мороз проникал сквозь прорехи окон, затянутых бычьим пузырем.

Нещадно чадила коптилка, горящая на говяжьем жире. Все думали о героях, о которых рассказывал Берс, и о своем бедственном и безрадостном положении.

– Если бы все русские поступали и думали, как эти люди, – протянул Али. – Хотя, может, многие русские на самом деле так думают. Но какой толк от этого, если большинство народа молчит и не только молчит, но и позволяет, чтобы царь гнал его на войну против нас? Ладно, сейчас война кончилась и мы перестали убивать друг друга. Раз мы покорились, не сжигают наши бедные аулы. Но землю у нас отобрали? И на ней поселились не турки, а русские. Понастроили крепостей, а нас загнали в леса и ущелья. Мы обложены непосильными налогами. Больше того – на каждом шагу над нами издеваются, не считая за людей. Какому быть миру после всего этого?

Маккал вытащил четки, готовясь отчитать положенные молитвы.

Ребята смотрели то на него, то на Берса и Арзу. Что-то они скажут? Чем ответят?

– Не народ виноват в нашей беде, – сказал Маккал. – Народ есть народ. Его нельзя осуждать. Все зло исходит от царя и богатых.

Если завтра, Али, к тебе придет пристав с солдатами, заберет тебя, даст в руки ружье и погонит куда-нибудь за тридевять земель, чтобы ты там стрелял в мужиков? Что ты сделаешь, Али?

– Не пошел бы.

– Как так?

– Не пошел бы, и все!

– Тебя отправят в Сибирь.

– Ну и пусть!

– Нет, Али, ты пошел бы! – вмешался Берс – Ведь что бы ты смог сделать против властей? Ничего. Ты – пылинка, капля в людском море. Власти стравливают людей, народы идут друг на друга. Что знает о чеченцах русский мужик, который живет за тридевять земель? Ничего. Но власти говорят ему: чеченцы – злодеи и разбойники, это они нападают на русские аулы, грабят жителей и убивают их.

– Но это же неправда! – воскликнул Али.

– Ну и что из того, что это неправда? Мужик-то никогда нас с тобою не видел. Он нас не знает, его легко убедить.

– Но здесь-то он видит, что мы не такие?

– Видит. Только поздно: отступать уже некуда. Он в руках офицеров. За непослушание его изобьют. А если он не будет стрелять в чеченца, то его просто расстреляют. И волей-неволей он вынужден воевать. А на войне другие законы. Когда противники сошлись, они уже не рассуждают, кто прав, а кто виноват. Каждый старается убить, чтоб самого не убили. Потом к этому привыкают и даже стараются убивать побольше. Ведь тех, кто убивает больше, награждают орденами. Да еще их называют героями за то, что они убивали таких же мужиков, как сами.

Некоторым это даже приятно. Они ходят, гордятся своими подвигами… Видите, как все просто…

– Мне кажется, Берс, ты здесь не совсем прав, – сказал Арзу, который молчал все это время. – Вина народа прежде всего в том, что он слепо верит властям и идет у них на поводу. Народ не должен терпеть произвол своих правителей. Особенно, когда они притесняют и истребляют такие маленькие народы, как наш.

Допустим, что мы с тобой – убийцы, разбойники. Да еще тысячи, десять тысяч таких, как мы. Ну, а наши дети, женщины и старики? Ведь не может быть народа-убийцы, народа-разбойника?

И тот, кто поверит в это, – либо больной, либо слабоумный.

– Ты, Арзу, говоришь так, не зная, что происходит в мире.

Разве я не рассказывал, как в России клеймят царя и его правительство за несправедливую войну против горцев? За угнетение и притеснение других малых народов? Разве на нашу сторону не переходили сотни офицеров и солдат? Разве они не сражались вместе с нами против царских войск? Не гибли, защищая нашу свободу?

– Таких мало…

– А ты хочешь, чтобы весь народ немедленно встал за нас?

Сейчас это невозможно. Хотя наши предки с казаками жили, как родные братья. Вместе стояли против общих чужеземных врагов, поддерживая друг друга в беде. Потом на Терек пришла царская власть. И она нас не только разделила, но и сделала врагами.

Вместо братства между нами пролегли огненные годы братоубийственной войны. Нас отравили ядом вражды. Но пройдут годы, и народы узнают, поймут, по чьей воле возникла вражда и пролита кровь. Вот тогда они направят свое оружие не друг против друга, а против виновников их бедствий – против царей и помещиков. Али подкинул в очаг поленьев.

– Не впервые такое от тебя я слышу, Берс, – сказал Али. – Да и от Маккала, и от Арзу. Может, со временем все бы так и случилось, как вы говорите, если бы они не осели на нашей земле.

Маккал отчитал молитвы и спрятал четки в карман бешмета. Потом протянул руки ладонями вверх, зашептал заключительную молитву, провел ладонями по лицу.

– Своими необдуманными словами, Али, ты можешь ввести ребят в заблуждение, – сказал он сурово. – Русские мужики ничего не выиграли от войны с горцами. Остались такими же, какими были:

безземельными и бесправными, как сто, двести и триста лет назад. Что с того, что на наши земли поселили казаков? Царь может согнать их с наделов в любое время. Ведь земля принадлежит не им, а государству. И не станет казак служить царю – сразу лишится земли.

– Притом их и привезли-то сюда не по доброй воле, – добавил Берс. – Один русский старик, он живет под Кизляром, мне рассказывал, как они появились там. Царица подарила тамошние земли своим князьям, каждому по десять тысяч десятин. Земли много, а обрабатывать ее некому. В России у князей, наоборот, крестьян много, а земли мало. Вот тогда князья и стали свозить сюда своих крестьян. Дорога долгая, трудная. Ехали месяцами.

С женами, с детьми. Половина погибла в дороге и по прибытии на место. Уцелевшие живут там и поныне. Гнут спины на тех же князей. Вот так привезли к нам злополучных казаков.

Поленья, положенные Али, догорали. Во дворе начали кричать первые петухи. Давно пора было идти домой, но что-то держало еще здесь ребят.

– Скажу вам еще такую деталь. Мы виним казаков, а ведь большая часть земель находится в руках генералов и офицеров. У простого казака свой небольшой надел, а у другого и вообще его нет. Зато у начальника Аргунского округа Ипполитова земли свыше тысячи десятин.

– Это тот, который женился на чеченке? – спросил Алибек.

– Да какая разница! У полковника Беллика тоже более тысячи десятин. Полковник Свистунов из Буру-Калы урвал под Моздоком около пяти тысяч. В казачьих станицах разные там Фроловы, Федушкины, Камковы и прочие получили по пятьсот и более десятин.

– Причем не только русские, – сказал Берс – А князья соседних народов – Таймазовы, Бековичи? По семи тысяч десятин у каждого! Эльдаровы да Турловы захватили по три тысячи. Чьи это земли? Чеченские! Не отстали и наши собственные, чеченские офицеры – Бота, Орцу, Касум, Давлет-мирза и другие кровопийцы.

Каждый имеет по полтысячи. Даже самые маленькие чины – Чомак из Гордали и Хату из Гендергена – получили по полторы сотни.

Видишь, Али, разницу? Казаков посадили на наши земли насильно, а генералы и офицеры получили ее в награду. Вот той-то земли, которой владеют последние, и хватило бы на десятки тысяч чеченских семей. Не казаков нам надо гнать, а генералов, офицеров и прочих богатеев. А об изгнании русских с наших земель думать не надо. Земли на всех с избытком хватит, если отберем ее у князей, генералов и офицеров. Жили мы с русскими в мире и дружбе до царской власти, значит, и дальше сможем жить. Да и как не жить? Ведь мы соседи! Тем более, если эти соседи могут сделать друг другу много хорошего. Увидите, будут и у нас заводы, фабрики, железная дорога. Богатство, на котором мы сидим, с помощью русских улемов используем для счастья нашего же народа. Будут свои врачи, учителя, инженеры.

Верьте, друзья! Но… не сегодня и не завтра. Со временем.

Тогда и друзей у нас будет еще больше. Среди всех народов.

Какой бы веры они ни были. Ну, пора спать! Откровенно говоря, устал после долгой дороги.

Все встали. Алибек подошел к Берсу.

– А возможно государство без богатых и бедных, без угнетателей и угнетенных? Как ты его назвал…

– Республика?

– Да.

– Конечно, возможно. Во всяком случае, так утверждают те два великих человека, которые живут в Германии.

– А мы увидим республику?

– Мы, более старшие, возможно, и не увидим. А вот вы до нее обязательно доживете. Ну, прощайте. Передай привет Олдаму!

Берс протянул Алибеку крепкую руку…

* * *

Бесконечной кажется долгая зимняя ночь. Неуютно в избе и холодно. Что-то скрипит за дверью, ветер воет и кидает пригоршни снега в окна, словно просится в дом. До чего же тоскливо слушать одну и ту же песню. Забраться бы на мягкую кровать и забыться под теплым одеялом крепким сном, чтобы не слышать протяжного завывания метели и не ворочаться от тяжелых дум, терзающих душу. Нет, не найти Мачигу успокоения, как не найти ни теплого одеяла, ни мягкой кровати. Да что там кровать! Душевные муки куда страшнее холода. Холод перетерпеть нетрудно, а куда денешься от беды, которая висит над головой на тонкой ниточке, и стоит ей только оборваться – начнет тебя бить да бросать, как щепку в весеннее половодье. Как быть? Что предпринять?

Мачиг кинул на пол овечью шкуру, на которой обычно совершал молитву, под голову положил подушку, лег на спину, вытянулся.

В очаге догорали поленья, блики огня кровавыми пятнами ползали по стене. Но тепла не было в доме. Дверь перекосилась, и в образовавшиеся щели летели с улицы снежинки. Ветер трепал бычий пузырь на окне, и казалось, что это не дом, а какое-то нелепое сито…

Дети, подтянув колени к подбородку, беспокойно ворочались на нарах. Головы от холода спрятаны, а ноги торчат наружу.

Одеяло-то, может, и широкое, но не хватает его на всех. Мать уж детей и шубой старой прикрыла, и мешковинами, но они никак не могли согреться. Мачиг не мог ничего сделать, и это бессилие его угнетало. Что-то тяжелое вновь наваливалось на него и давило все сильнее и сильнее, не отпуская ни на минуту.

Мачиг чувствовал себя в тесной железной клетке: ни повернуться, ни согнуться невозможно. "Аллах, посочувствуй моему горю. До конца дней своих буду возносить тебе молитвы, себя не пожалею…" Если бы молитвы обогащали! Мачиг, пожалуй, стал бы самым богатым человеком в ауле. Кто знает, что ждет на том свете? И как быть на этом? Четверо маленьких еще как-то терпят… А старшие? Их двое. Зару вон какая уже вымахала, пора замуж отдавать. Кюри пошел пятнадцатый. Не могут они спать уже под одним одеялом, каждому нужна отдельная постель.

И одеться им хочется, чтобы не стыдно было появиться на улице.

Если бы еще хоть сила была… И родители Мачига сошли в могилу, мечтая о том же… Нужда – это все, что получил он от них в наследство.

Дети детьми, но Мачиг и сам полураздет. Взглянуть на его единственную шубу – так ее словно собаки рвали, латку не к чему приложить. И в дождь, и в снег, и днем, и ночью она неразлучна с ним. Пора бы ей и в тряпье, да замены пока нет.

Пока? Ой, да будет ли у Мачига когда новая шуба вообще? Если бы не власти… Тогда бы и Хорта не был бы старостой…

К утру, видать, ветер стихнет, и тогда Мачигу придется ехать на постройку дороги в Беной. Его об этом уже предупредили.

Плохая работа, неприятная. Поршни он поставил к очагу, чтобы к утру хоть чуть-чуть подсохли. Надо будет больше соломы подмотать. Не приведи Бог отморозить ноги! Десять дней придется жить под открытым небом. Летом еще ничего, но зимой!

В тех местах ветры особо задувают, нигде от них не укроешься, хотя вроде и лес кругом. Дорогу-то через лес прокладывают. А лес какой, отборный – чинара да дуб. Топором рубишь – только искры летят. Крепкое дерево. Как железо. И десять дней подряд Мачигу придется рубить его. Ради чего? Ради того, чтобы царским хакимам и войскам проложить дорогу в глубь Ичкерии?

Если бы завтра не ехать, то он бы за это время кое-что и для себя по хозяйству сделал. А так… Десять дней, считай, без пользы пройдут…

У очага на маленьких стульчиках примостились Зазу и старшая дочь Зару. Красноватые отблески освещают их головы. Зару уткнулась головой в колени, на противоположной стене отчетливо видна ее огромная тень. Из-под платка Зазу выбились редкие пряди волос. Они теперь цветом похожи на пепел в очаге. И лицо постарело преждевременно, сморщилось. А ведь ей нет и пятидесяти. И когда-то во всем Гати-Юрте не было второй такой видной девушки. Годы и нужда жесткой рукой прошлись по лицу, стерли былой румянец, оставили глубокие следы и обесцветили глаза. Ох, бедность, бедность!

На нарах зашевелились дети, сонно забормотали, стягивая друг с друга одеяло. Зару отложила шерсть, которую очищала от колючек, подошла к ним, поправила одеяло.

Мачиг снова прислушался к вою ветра. Кажется, за окном уже будто стонет кто-то. Вот и у Мачига так стонет, ох, как стонет сердце! Чуть больше месяца прошло с тех пор, как в доме Шахби читали мовлад. Самые уважаемые аульчане решили тогда переселиться в Турцию. А Мачиг еще до сих пор не сказал своего последнего слова. Каждую ночь он обдумывает этот вопрос.

Только жена отмалчивается: ты, мол, хозяин, ты и решай.

Собственно, согласна она или нет, теперь уже и не так важно.

Сегодня Мачиг укрепился в мысли, что ехать нужно. Какая разница, где умирать: здесь или там. А там ему может еще и удастся к старости выбраться из нищеты. Да и не он один, а многие поедут. Конечно, нелегко покидать родной дом. Но ведь как ни крути, все равно его погонят на какой-нибудь другой край света. Страна у русского царя, говорят, очень большая.

И погонят под охраной. Солдат у царя тоже хватает. А здесь…

Хоть тысячу лет здесь живи, не стать ему на ноги. Власть русского царя не даст. Нет, Мачиг поедет в Турцию. Там хоть землю обещают. Без нее он пропадет. Только дадут ли? Конечно, дадут! Столько людей едет, всех обмануть никак невозможно. Не христианин же султан, он свой, единоверный. И Аллах не допустит обмана. Тогда Мачиг там новый дом поставит. В войну хуже бывало. Только отстроит новую избу, придут солдаты и сожгут ее. Отступят – Мачиг снова берется строить. Так и мучился.

Нет, нужно спасать семью от Сибири. Сам-то Мачиг не холода страшится, а надругательства над верой: ведь в Сибири заставят своему Богу молиться. А чтобы этого не случилось, надо переселяться в Турцию.

Протяжно заскрипела дверь, сильнее потянуло холодом, вошел Кюри. Мать подняла голову, попросила сына поплотнее закрыть дверь. Кюри стряхнул снег с одежды, черкеску и шапку повесил на гвоздь.

– Где пропадал? – спросил отец, чуть скосив на сына темные глаза под нависшими черными бровями.

– У Кайсара.

– Много народу было?

– Не очень.

– Что за парень приехал к ним?

– Сын Олдама, Алибек. Из Симсира. Прошлым летом мы с ним вместе в горах были.

Мачиг об этом парне слышал. Кажется, Арзу рассказывал, хвалил его.

Кюри разделся и ходил босиком взад-вперед, спать не ложился.

Мачиг чувствовал, сын хочет о чем-то спросить его, но молчал, ждал.

– Дада, завтра товарищи собираются в горы, на зимние ученья, – начал сын.

Мачиг уже понял, о чем пойдет речь.

– Ну и что?

– Мои сверстники учатся воевать, я же, как девчонка, сижу дома.

– И что?

Голос отца становился резче. Сын это чувствовал, но и остановиться уже не мог.

– Неудобно мне плестись в хвосте…

– Мы все постоянно плетемся в хвосте! – Мачига словно прорвало. – Бедный всегда в хвосте! Разве тебе это не известно? А коль стыдно, то заткни уши, чтобы не слышать, что о тебе говорят другие. Тебе с ними не равняться. Они все верхом поедут, а ты что, на хворостине поскачешь?

Кюри готов был уже сорваться на крик, только умоляющие жесты матери немного охладили его, и он спокойно обратился к отцу:

– Дада, попроси коня у Али…

Мачиг открыл было рот, чтобы отчитать сына, но в последнюю минуту остановил себя. «Удивительное дело, – подумал он, – взрослый парень, а не понимает, не хочет понять, в каком положении я нахожусь».

– Попросить можно, – сказал Мачиг, понизив голос – Али мне не откажет. Но подумай, удобно ли. Нельзя же каждый раз, когда тебе вздумается ехать в горы, тревожить человека одной и той же просьбой. Совесть надо иметь. И обижает меня твое легкомыслие: ведь ты уже не мальчик, Кюри. Нет у нас ни коня, ни быка. Плохо это, понимаю. Иначе я не таскал бы дрова на себе. Но меня больше беспокоит другое: как накормить и одеть вас? В доме-то у нас пусто. Если бы не Айза, дети легли бы спать голодными. Вот о чем нужно тревожиться. А ты – в горы…