Текст книги "Спящий мореплаватель"

Автор книги: Абилио Эстевес

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 24 страниц)

ЭПИЛОГ
Огни Севера

Ты не знаешь, что такое увидеть вдалеке землю и зажмурить глаза, чтобы не расставаться с мечтой.

Чезаре Павезе. Диалоги с Леуко

Вдруг вместе с ветром до него донеслись какие-то звуки: будто весточка из города, посланная чьей-то душой, обитающей там. То был перезвон колоколов, голос города, чуть слышный, но мелодичный, возвещавший ему: «Мы счастливы здесь!»

Томас Харди. Джуд Незаметный

Чтобы увидеть это, любой моряк отдал бы многое.

Элизабет Бишоп. Воображаемый айсберг

Это будет в далеком будущем. Или не в таком уж далеком. Кто осмелится однозначно определить в пределах одной жизни, какое будущее далекое, а какое близкое? Это будет (и вот это можно утверждать) восхитительной белой зимой, снежной, как все зимы. В Нью-Йорке, рядом с единственной фотографией Яфета, у окна маленькой квартирки в Верхнем Вест-Сайде.

В окружении хороших книг, под звуки удивительного голоса Элмора Джеймса и божественного голоса Бесси Смит, с чашкой крепкого сладкого кофе Валерия приготовится придумывать ситуации и конфликты. И начнет писать эту книгу, которая станет историей старого деревянного дома у моря, а еще историей многих исчезновений, одного циклона и нескольких призраков.

Один неосторожный возглас – и вьюрки просыпаются, хлопая крыльями под черными тряпками, которыми накрыты клетки. Привычные к звукам дома, к скрипу потолков, к дрожанию стен, к шуму возбужденной и шумливой повседневности, птицы Полковника-Садовника оживляются, только если обнаруживают в голосах ночи необычную модуляцию, звук, отличный от обычных звуков дома. И Яфет, который понимает птиц и, так же как они, мгновенно вычисляет малейшую странность в звуках дома, замирает у окна, открытого им совершенно беззвучно, потому что он настоящий волшебник, когда открывает двери и окна и снова закрывает их так, чтобы никто не услышал.

Его не волнуют птицы. Его волнует дед. Нужно держать ухо востро с сумасшедшими и со стариками, если они сумасшедшие. Яфет не понимает, почему дед так ревностно охраняет дом, потому что дом этот не то что находится на пути к исчезновению, а уже практически исчез.

Каким бы удивительным это ни казалось, все в доме странно и прочно связано между собой. Пробуждение вьюрков, например, влечет за собой пробуждение Полковника, его ловкие шаги неловкого старика, глубокий и ворчливый голос, начальственные движения. Каждый знак приводит в действие безошибочную сигнализацию каждого из механизмов дома.

Яфет закрывает окно и глаза и пытается сосредоточиться. Сможет ли он успокоить тревогу вьюрков? Нужно подождать, другого выхода нет. Он слышит, как старик утихомиривает птиц. В его хриплом голосе заядлого курильщика слышна нежность, с которой он обращается только к ним. Он убаюкивает их какой-то странной колыбельной. И вьюрки успокаиваются от нежных слов, произносимых голосом, который вырывается словно из пустых легких. Яфет знает, что беспокойство деда уляжется не сразу, как круги от брошенного камня на воде.

Он залезает под москитную сетку, ложится на кровать и притворяется спящим. Это легко: он много раз притворялся, что спит, или что не понимает, или что он здесь, вместе со всеми, в то время как он не вместе со всеми. Для Яфета проще простого стать невидимым.

По звуку шагов он понимает, что старик решил не подниматься в башню, и вздыхает с облегчением, ему слышно, как тот направляется в гостиную. Старик наверняка ходит по дому в поисках причины беспокойства вьюрков.

Когда в дом возвращается тишина, это никакая не тишина, а скрип досок и свист ветра. Даже в хорошую погоду в этой тишине слышен скрип перекладин, шум волн и раздувающихся парусов.

Дом снова погружается в привычную духоту нескончаемой ночи этого, как всегда, грозящего бурями октября. Пахнет спящим домом. Эго запах снов, кошмаров, вьюрков, котов, дерьма, сгнивших водорослей, морской соли, живых и мертвых рыб, мангровых сучьев, угля, кофе, пота, былых часов и дней. Запах присутствий и отсутствий, запах потерпевших кораблекрушение, которые ели сырую гнилую рыбу, а также других потерянных и страдающих призраков.

Яфет ощущает рядом с собой присутствие голого, покрытого испариной тела Немого Болтуна. Он угадывает звук его спокойного, всегда чуткого сна. Болтун, его кузен, девица в теле юноши. Мужественный Болтун, более сложный, загадочный и женственный, чем Валерия.

Яфет поднимает москитную сетку, вылезает из кровати и идет к окну. С ювелирной точностью он снова открывает его. Несмотря на низкие тучи, ему удается различить в море далекий свет островов. Всего лишь отблеск. С притворной наивностью, с напускным страхом он спрашивает себя: «А что, если эти огни – не свет островов, а свет фонарей с рыбацких лодок?» Но на самом деле, сразу же и со знанием дела возражает он самому себе, это совершенно невероятно, чтобы примитивные лодки рыбаков из Баракоа, которые не занимаются крупной ловлей, а довольствуются парой пойманных на перемет ставрид на обед семье, отважились заплыть так далеко на запад в такую коварную, опасную ночь, готовящую неожиданности, непогоду и проливной дождь.

Если Яфет в чем-то разбирается в этой жизни, так это в огнях.

Первый раз он заметил их десять лет назад. Можно сказать, что он с детства обладал фантастическим умением обнаруживать и определять огни, которые загораются и мигают на ночном горизонте. Не звезды. Или не только звезды. А морские огни, гораздо более сложные. Даже сам Полковник-Садовник, всегда что-то выглядывающий в море, как сбитый с толка капитан дрейфующего судна, зовет его, чтобы узнать, что видно там, вдалеке, в самых дальних уголках залива. В этих случаях Яфет никогда не сомневается. И никогда не ошибается: грузовое судно, идущее в Веракрус; нефтевоз, возвращающийся в Гавану; обычный круизный лайнер из Нового Орлеана; семнадцать рыбацких лодок; сухогруз, возвращающийся в Варадеро; два катера береговой охраны, прогулочный парусник; одинокий плот, сбившийся с курса.

Всех домашних изумляла эта способность Яфета. Различать огни. Огни Ки-Уэст, Нового Орлеана, Пенсаколы или Тампы.

Однажды на рассвете он залез на крышу, заинтригованный каким-то стуком. Что-то нарушило его сон. Что-то упрямо выстукивало по крыше какой-то шифр, предупреждение. Несложно было залезть на крышу с башни, которая когда-то, давным-давно, была метеорологической обсерваторией и в которой располагалась, и располагается, комната Яфета и Немого Болтуна. Окна, выходящие на море, укреплены балками, по которым можно подняться, как по лестнице. При некоторой ловкости, при наличии желания, силы и сноровки можно потом перепрыгнуть водосток и с еще большей осторожностью пройти по старинной, иссушенной беспощадным солнцем и обветренной черепице, стараясь, чтобы она не треснула.

В ту ночь Яфет обнаружил прямо у бешено вертевшегося в разные стороны флюгера огромную белую птицу с черной полосой по краю крыльев и прочным темным крючковатым клювом. Размах ее крыльев достигал, вероятно, метров трех. Белые перья птицы светились в темноте так, словно это было ее собственное свечение, которое рождалось в зобу и выходило через перья. Глаза, круглые и несоразмерно маленькие для такой большой птицы, тоже светились. Яфет обнаружил, что причиной стука клювом по крыше была гниющая каракатица. Непрекращающегося стука, который он принял за сигналы. Реакция птицы на непрошеного гостя была враждебной и угрожающей. Ни животным, ни людям не нравится, когда кто-то посягает на их пищу. Хотя удивительным в птице был не только ее размер, но и то, что обычно птицы не летают и не ищут пищу по ночам. Яфет всерьез испугался, когда животное забило гигантскими крыльями, и навзничь упал на черепицу, защищая руками глаза. В течение нескольких секунд мальчик и птица осторожно изучали друг друга. Затем птица снова забила крыльями, вытянула свою короткую шею и неловко двинулась в сторону Яфета. Несмотря на страх, ее нелепые движения вызвали у него смех. Неустойчивые лапы, завершающиеся мощными когтями, неуклюже переступали. Краткий и спасительный смех остановил птицу. Нервно, словно понимая, что происходит, она повернула голову, как будто вглядываясь в море и в ночь. Затем отыскала каракатицу, с невероятной быстротой подхватила ее клювом и взлетела.

Яфет зачарованно смотрел, как красиво она летит.

Не вставая, удивленный и еще напуганный, Яфет наблюдал за сияющим следом, оставляемым ей. Его поразило, как незаметно смешивался этот след с другим светом – звезд и кораблей.

И тогда, выискивая птицу на туманном горизонте, он увидел далекие, мерцающие и манящие огни. Огни какого-то города. Ки-Уэст, Нового Орлеана, Пенсаколы, Сент-Питерсберга, Тампы.

В действительности, и согласно естественному ходу событий, названия пришли гораздо позже. В первый момент Яфет просто почувствовал, что эти огни на горизонте никак не связаны с движением, земным или небесным. Это были не кочующие, не странствующие огни, это были фонари, светильники, маяки, прочно стоявшие на своих местах. Иногда на северо-западе, иногда на северо-востоке, но всегда на Севере, они обещали счастливую и надежную жизнь. Хотя возможно, что и это ощущение пришло позже (с наблюдением, размышлением, опытом), ощущение обещания спокойствия, удовольствия, радости, хорошей жизни, то есть хорошей работы, хорошей погоды, хорошего обеда.

Ки-Уэст, Новый Орлеан, Пенсакола, Сент-Питерсберг, Тампа?

Земля обетованная. Так называл Полковник-Садовник земли, которые раскинулись, как обещание, на противоположном берегу залива.

И как это часто бывало, названия городов Севера раскрыл Яфету дядя Оливеро. Однажды в воскресенье он показал на северо-запад и рассказал о своем путешествии (наверняка выдуманном) в Новый Орлеан, на борту корабля «Wizard Island» [157]157
  «Волшебный остров» (англ.).


[Закрыть]. Все время, пока они плыли, по словам дяди, их сопровождали дельфины, до самого входа в дельту Миссисипи. Было это правдой или выдумкой, но дядя рассказывал, что они прибыли в Новый Орлеан во вторник на Марди Гра, в самый разгульный день карнавала. Яфету было все равно, выдумывал дядя или нет. Главным было то, что есть город Новый Орлеан и там проходит карнавал Марди Гра. Важно было, что есть еще такие города, как Пенсакола, Тампа, Сент-Питерсберг, Ки-Уэст, и такая судоходная река, как Миссисипи, на просторах которой можно потеряться на плоту вместе с замечательным негром по имени Джим.

И важно было, что огромная птица своим полетом открыла ему огни. И в отличие от птицы огни остались и горели там, на горизонте, каждую ночь. Всегда.

Хотя было бы дальновидней употребить слово «всегда» только по отношению к тому времени, которое прошло до этой октябрьской ночи, по отношению к этим долгим десяти годам, тысячам медленных ночных часов, предшествовавших этому предрассветному часу в комнате Яфета и Немого Болтуна.

Шорох простыней, движение москитной сетки над кроватью кузена, Яфет в испуге оборачивается. Нет, ничего, наверное, тот всего лишь устроился поудобнее во сне. Несмотря на слабый свет и сетку, Яфет видит, как Болтун лежит, положив обе ладони на грудь, и улыбается. Яфет знает, что его улыбка не имеет отношения к реальности. Как всегда очень пристально он разглядывает кузена, и ему хочется лечь к нему в кровать, как он делает иногда по ночам, закрыв глаза и притворившись сомнамбулой. Как хорошо лежать с ним рядом.

Болтун снова улыбается. Что ему снится? Болтун живет в другом мире. Именно это выражает снисходительный взгляд Яфета и его рука, гладящая москитную сетку. Этот юноша во сне словно парит в воздухе, такой радостный и глубокий у него сон. Болтун очень похож на свою сестру Валерию, но в нем больше хрупкости, и его только нарождающаяся мужественность несет на себе явный отпечаток женственности. Яфет протягивает руку над красивой грудью Болтуна, которая движется в такт едва слышному дыханию. Он не дотрагивается до него, и все же, как всегда, его охватывает удовлетворение, потому что он ощущает пальцами кожу, которой не касается.

Он снова берется за подзорную трубу. Даже с помощью этого видавшего виды инструмента он не может яснее разглядеть огни. То, что видно в старую трубу, кажется ему еще более неясным, чем без нее. Расплывчатые огни. Размытое пространство. Нечеткий горизонт. И, несмотря на то что море спокойно, Яфета удивляет абсолютная неподвижность горящих в море огней.

Он кладет подзорную трубу на тумбочку и снова сосредотачивается на тишине с видом человека, слушающего привычный диалог, хотя в этот раз он не пытается разгадать ее. Кажется, что дом накреняется. Дом – это скрипучий корабль, входящий в порт после долгого и тяжелого плавания. Скрип не слишком страшен. Яфет знает, что скрип его шагов никого не разбудит. К тому же, даже когда обитатели дома не спят, или думают, что не спят, они все равно ничего не слышат. Он всегда ходит босиком, и он открыл очень ловкий способ ходить, почти не наступая, по дорожке, которая проходит над землей. Его сильные босые ноги не касаются расшатанных досок пола. Высокий, мускулистый, крепко сбитый, великолепно сложенный, и все это благодаря смеси американской и кубинской крови в его венах, Яфет может скользить по крыше так, что она под ним даже не дрогнет.

Потихоньку выходить на «Мейфлауэре» в открытое море – один из его любимых секретов. Тайная привычка, которой он предается каждую ночь, не вызывая ни малейших подозрений (так, по меньшей мере, думает Яфет), всегда в ожидании удачного момента.

Так вот, пройти по скрипучим доскам дома и оказаться на пляже несложно. Сложнее зажечь свет. Он не решается зажечь фонарь, но все же берет его, сам не зная зачем. И еще он берет маленький компас на шнурке, который обычно болтается у него на шее. Подзорную трубу Яфет оставляет. Он больше доверяет своим глазам.

Яфет выходит из комнаты, взглянув напоследок на москитную сетку, под которой Немой Болтун улыбается во сне и ворочается на влажных от пота простынях. Спускается по лестнице. Прикладывает ухо к двери Валерии, за которой царит сонное спокойствие. Окно в прихожей закрыто, как, впрочем, все окна. Андреа и Мамина уже наложили на них засовы, опасаясь циклона. Яфет снимает перекладину засова, открывает окно и снова выглядывает в ночь. Он легко спрыгивает на козырек крыши и старается закрыть окно снаружи, чтобы никто не догадался, что он вылез здесь. Он быстро спускается по крыше галереи. Сверху некрасивый вид предрассветного пляжа обретает своеобразную красоту, за которой скрывается неясная угроза. Яфет поднимает фонарь. Не важно, что фонарь не горит: он освещает дорогу, которую способен видеть только Яфет. Его взгляд проникает сквозь тени, которыми полнится пляж. Не оставляя фонаря, он доходит до угла навеса и с привычной ловкостью съезжает по одной из тонких колонн. Лишь на мгновение задерживается на крыше первого этажа. И вот уже спускается по следующей колонне на террасу, где чувствует себя более уверенно. Ему хорошо на большой и прохладной террасе, с огромными, сейчас заложенными засовами окнами во всю стену, деревянным полом, нарядной балюстрадой и двенадцатью лампами в покрытых ржавчиной железных каркасах, похожими на светильники элегантного салона потерпевшего крушение корабля. Кресла привязаны канатами. На десяти выцветших креслах сегодня не спят кошки Андреа. И куры Мамины, должно быть, заперты вместе с коровой в бывшей уборной для прислуги.

Яфет беззвучно спрыгивает на землю и сразу же сворачивает со спускающейся к морю тропинки, которая хорошо видна из дома.

Среди деревьев запах моря, смешанный с особенно резкими на рассвете запахами угля и сосен, делается явным и угрожающим. И здесь лучше, чем из дома, слышно, как бьются волны, вступившие уже в битву с берегом. За очередным поворотом вид на сосны и бухту уступает место черному песку и скалам. С тех пор как Яфет вышел из дома, он старался не смотреть на море, или, по меньшей мере, не смотреть на него прямо. Может, он боялся, что огни и их послания рассеются?

Но огни по-прежнему на месте, и это постоянство все так же вселяет в него надежду.

Яфет достигает берега, и начинает моросить мелкий дождь, что вполне естественно. Пока что морось не может даже намочить песок. Слева от него спящий дом начинает таять, окутанный красными тенями.

Он поднимает руки с незажженным фонарем. Как будто отсюда жители Ки-Уэст, Нового Орлеана, Пенсаколы, Сент-Питерсберга или Тампы могли бы различить его приветствие.

Он оставляет фонарь на берегу и все еще с поднятыми руками заходит в воду. Мало что может доставить ему такое же удовольствие. Войти в море, которое впитало в себя весь дневной зной. Ритмично и нежно вода поднимается по его ногам до колен, и от этого Яфету становится еще приятнее. Он медленно идет к причалу, ощущая, как снуют вокруг его ног крошечные перламутровые рыбки. «Мейфлауэр» привязан к причалу канатом, больше похожим на пучок водорослей и лиан. Его деревянный каркас изрядно потрепан, а весла короткие и неуклюжие.

Яфет отвязывает канат и легко впрыгивает в лодку. Ставит весла в уключины. Прикосновение к отполированным ручкам весел вызывает в нем большее, чем обычно, волнение.

Вонзив весла в воду, он чувствует, что лодка проворна и быстра. Он ощущает себя легким как никогда. «Мейфлауэр» – плохое судно и никогда не было хорошим. Особенно сейчас, когда он такой старый. Но Яфет знает, что дело не столько в судне, сколько в капитане. И он абсолютно уверен в том, что сегодня ночью он мог бы доплыть до края света, если бы захотел.

Юноша гребет так, что плохая лодка выглядит даже благородно. Ветер то тянет ее вниз, то поднимает на гребень волны.

Яфет не поворачивает головы, чтобы не видеть того, что он покидает. И потом, что он покидает? Дорога лежит перед ним, и пусть она не такая прямая, как земные дороги, это не мешает ей быть дорогой.

Вдалеке мерцают огни островов и сорока двух мостов, перекинутых между ними [158]158
  Большинство островов Флорида-Кис соединяет скоростная автомобильная трасса с 42 мостами, самый длинный из которых достигает семи миль.


[Закрыть].

Яфет как будто начинает путь по длинному каналу, узкому и темному. Он даже не слышит всплеска весел, которые мягко входят в воду, потому что он движется вперед быстро, но не торопясь, и ему нравится, что лодка повинуется каждому его движению. Окруженный туманом и тишиной, «Мейфлауэр» скользит вперед, разрезая воздух. И тогда Яфет закрывает глаза, не переставая грести, и думает или говорит:

– Это плавание мне конечно же снится.

Но даже если предположить, что мы с ним согласны и тоже думаем, что его плавание – сон, кто решится сказать этому мореплавателю, бесстрашному или наивному, что лучше бы ему проснуться?

Барселона и Пальма-де-Мальорка, 2007

БЛАГОДАРНОСТИ

Я должен выразить благодарность следующим людям:

Беатрис де Моура и Антонио Лопесу Ламадриду за помощь в редактировании этой книги.

Элзе Надал, которая, помимо того что моя сестра, много лет прожила в Нью-Джерси и на Манхэттене.

Гильермине де Феррари, которая дала мне возможность вернуться на озера Мендота и Монона и прогуляться по Моррисон-парку.

Маргарите Саморе, которая показала мне местечко под названием Куба-Сити на полпути между Айовой и Миссисипи.

Хуану Сересо и Ане Эстеван за внимательное прочтение и ценные замечания.

Монике Сорин, она сама знает за что.