Текст книги "Юлий Цезарь. Политическая биография"

Автор книги: А. Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 56 страниц)

2. Гракхи (133–122 гг. до н.э.)

Первая попытка выйти из кризиса была связана с деятельностью Гракхов. В 133 г. народный трибун Тиберий Семпроний Гракх предложил аграрный закон, ограничивающий размеры аренды на ager publicus 500 югерами земли (1000 югеров при наличии двух взрослых сыновей). Излишки изымались (видимо, за компенсацию) и раздавались неимущим гражданам наделами по 30 югеров. Отчуждение наделов запрещалось, а для проведения реформы назначалась комиссия из трех человек[14]14
  Большинство авторов сообщает о 500 югеров (125 га) земли (Plut. Tib. Gr., 7). Аппиан добавляет к этому сообщение о праве иметь еще по 250 югеров на каждого взрослого сына (Арр. В. С, I, 9), а Ливий приводит только второй максимум в 1000 югеров (Liv. Epit, 58).


[Закрыть].

Предложение вызвало яростное сопротивление богатой верхушки и поддержку народа. Хотя сенат, видимо, отверг законопроект, Гракх предложил его комициям. Трибуна-реформатора поддержала группа нобилей во главе с П. Муцием Сцеволой, М. Лицинием Крассом и тестем Тиберия Аппием Клавдием Пульхром, принадлежащими к наиболее образованной части римской элиты. Очевидной целью закона было восстановление земельного паритета в римской общине. Опасаясь, что предложение будет принято, противники использовали единственное доступное им средство – интерцессию другого трибуна, Октавия. После неудачных переговоров, Гракх предложил собранию сместить коллегу с должности. В результате голосования Октавий был отстранен, а аграрный закон принят. Аграрными триумвирами стали сам Тиберий Гракх, его брат Гай и Аппий Клавдий.

Комиссия столкнулась с рядом практических трудностей, главной из которых была неупорядоченность документации, зачастую вызванная сознательными действиями. Вставал вопрос о постройках и вкладах капитала, начинались проблемы с долгами. Нехватка денег заставила Тиберия Гракха провести через комиции решение об использовании на нужды реформы казны пергамского царя Аттала, что вызвало раздражение сената. Срок пребывания Гракха в должности заканчивался, и Тиберий заявил о своем желании баллотироваться в трибуны на новый срок. Враждебная традиция объясняет это страхом перед судебными процессами, но более вероятно, что главным мотивом была необходимость продолжить работу комиссии.

Обстановка в народном собрании была сложной и нервозной. Если Гракха поддержали тем, кто получил землю или намеревался получить ее в будущем, то группы населения, не связанные с реформой (зажиточные крестьяне и городской плебс), отнеслись к ней достаточно прохладно или даже негативно. Во время голосования на Капитолии заседал сенат. Верховный понтифик Сципион Назика с толпой сенаторов и их клиентов бросился на гракханцев. Народ расступился, началось побоище, в котором погибло около 300 человек, включая самого Тиберия Гракха. В 132 г. консул Попилий Ленат отправил в изгнание ряд сторонников Гракха, впрочем, репрессии не затронули лидеров группировки.

Реформа дала определенные результаты. Численность граждан выросла с 317 823 человек в 131 г. до н.э. до 390 736 в 125 г. (Liv. Epit, 59; 60), что, как мы увидим далее, имело огромное значение для судеб Рима. Кризис пошел на спад: в 133 г. Сципион закончил войну в Испании, а консул П. Рупилий подавил восстание в Сицилии, в 129 г. в Азии было подавлено восстание Аристоника. После 133 г. численность армии снова сокращается: в период 132–113 гг. она колеблется между 3 и 8 легионами^{61}.

В 129 г., воспользовавшись жалобами союзников, Сципион Эмилиан сумел заморозить деятельность аграрной комиссии. Вскоре последовала таинственная смерть Сципиона. Хотя официальной версией было самоубийство, стороны обвиняли друг друга. Проблема италиков требовала решения, ив 125 г. консул М. Фульвий Флакк, один из гракханских лидеров, предложил свой вариант. Латины получали права римского гражданства, а союзники – латинское право с перспективой получения полных прав (Арр. В. С, 1, 21). Закон был провален не только сенатом, но и народным собранием, а первым откликом союзников было восстание во Фрегеллах, с невероятной жестокостью подавленное римлянами.

В 124 г. началась новая волна гракханского движения. Ее лидером был младший брат Тиберия, Гай Семпроний Гракх, блестящий и эмоциональный оратор, и, несомненно, один из самых выдающихся политиков Рима. Программа, предложенная Гаем, касалась практически всех сфер жизни римского общества.

Первые законы Гракха касались демократизации римской политической жизни. Один ужесточал наказание магистрату, казнившему или отправившему в изгнание гражданина без апелляции к народу (провокации). Жертвой этого закона стал Попилий Ленат, еще раньше в добровольное изгнание ушел инициатор расправы над Тиберием, Сципион Назика (Cic. De or., II, 235; Strabo, XIV, 148; Plut. Т. Gr., 21). Согласно второму закону, любой человек, лишившийся должности по воле народа, не имел права занимать другие должности. Закон был настолько необычным для Рима и в такой мере устанавливал реальный контроль народа над избираемой им властью, что даже сам Гракх пошел на компромисс, сняв его по просьбе матери (Plut. G. Cr., 4).

Далее следовал блок экономических законов, аграрный, хлебный и судебный. Первый закон, видимо, продолжал закон Тиберия и восстанавливал полномочия аграрной комиссии[15]15
  Аграрный закон Гая представляет собой сложную загадку. С одной стороны, он четко засвидетельствован традицией, как литературной (Cic. in Cat., IV, 4; Liv. Epit., 60; Flor, III, 15), так и документальной (L. agr. a. 111, 8; 14; 19; 21; 27–28), с другой– мы не знаем ни его деталей, ни его результатов. Похоже, это было просто восстановление закона Тиберия.


[Закрыть]. С другой стороны, в известной мере, аграрная реформа исчерпала себя (ценз 115 г. показал лишь небольшой прирост до 394 336 человек – Liv. Epit., 63) и немалая часть народа, особенно городское население, стремилось к другим способам решения проблемы. Хлебный закон (lex frumentaria) устанавливал продажу хлеба с государственных складов по сниженной цене (6 и 1/3 асса за модий – 8,7 л) для беднейшего населения. Косвенным следствием закона стало интенсивное строительство складов и дорог, давшее работу многим жителям Италии. Военный закон (lex militaris) запретил призыв в армию лиц моложе 17 лет, ограничил телесные наказания в войсках и определил, что снабжение армии обмундированием должно производиться за счет государства (Plut. G. Gr., 5). Особое значение имели два закона, касающиеся всадничества и делового мира. Судебный закон предполагал передачу судебных комиссий о вымогательствах в руки всадников, что стало первым примером независимого суда в истории Рима. Возможно, готовился и более смелый законопроект, добавлявший к прежним сенатором 300 (Plut. Ibid.) или даже 600 (Liv. Epit., 60) новых из числа всадников. Другой закон Гракха закон о провинции Азия, сдавал на откуп сообществам публиканов сбор налогов с провинции.

Конец 123 г. стал пиком влияния реформатора. Гракха поддерживали практически все слои населения, он безоговорочно господствовал в народном собрании и имел поддержку всадничества и делового мира. Казалось, в Риме происходит мирная революция, и Гай Гракх мог чувствовать себя всенародно поддерживаемым демократическим лидером. На 122 г. он без всяких помех прошел в трибуны.

122 год был отмечен продолжением реформ и нарастающим сопротивлением консерваторов. Гракх предложил обширный проект колонизации: Плутарх пишет о выводе колоний в Италию, в т.ч. – в Капую и Тарент (Plut. G. Gr., 8; De v. ill., 65). Другим важнейшим пунктом программы был вывод колонии Юнонии рядом с разрушенным Карфагеном. По инициативе Гракха и его коллеги Рубрия в Юнонию было послано около 6 000 колонистов. Начиналось освоение провинций и возрождение крупных провинциальных центров.

Противники использовали против Гая сочетание жесткой консервативной политики и тактики контрреформ, однако главными оставались силовые методы. Обвинения в тирании звучали все чаше и чаще, а в борьбе вокруг Юнонии разыгрывалась «пунийская карта», когда действия Гракха объявлялись национальной изменой и нарушением воли богов. Коллега Гракха по должности, Ливии Друз, действовал по-другому, представив себя более последовательным реформатором, чем Гай, и предложив огромную программу колонизации в Италии и отмену телесных наказаний в армии (Plut. G. Gr., 9). Часть плебса, видимо, предпочла нового кумира. На сторону консерваторов стали переходить многие лидеры сената, включая друга Гракха, консула 122 г. Г. Фанния. В этот момент Гай предложил свой центральный законопроект, закон о союзниках. Существуют две версии закона: согласно одной, это было повторение закона Фульвия, согласно другой – гражданство получали и латины, и союзники. Трудно сказать, было ли это тактической ошибкой или же у Гая Гракха не было иного пути, кроме как предложить свою главную реформу, но кризис начался именно теперь. Закон был провален.

На новых выборах трибунов (на 121г.) Гай потерпел поражение. Консулами 121 г. стали Кв. Фабий Максим Сервилиан и Л. Опимий, бывшие врагами Гая. Фабий отправился на большую войну в Галлии, а Опимий начал подготовку к подавлению движения. Полномочия Гракха истекли в декабре 122 г., с 1 января 121 г. в должность вступили новые консулы. Почти сразу трибун Минуций Руф предложил ликвидировать Юнонию и после заранее спланированного конфликта, сенат принял «крайнее решение» (senatuconsultum ultimum). Гай и Фульвий с отрядом вооруженных сторонников заняли Авентин, атакованный правительственными силами. Во время побоища погибли Гай Гракх и Фульвий, а также -3 000 их сторонников.

Движение было потоплено в крови, а реформы провалены. Не решаясь тронуть всадников, оптиматы оставили судебный закон и закон об Азии, сохранил силу и хлебный закон. Аграрная программа была заморожена. В 119 г. прекратила свое существование аграрная комиссия, а закон 111 г. под видом сохранения статус кво, объявил частной собственностью как гракханские наделы, так и еще неразделенные земли. Создавалась возможность реставрации.

Гракхи – одни из самых сложных персонажей римской истории. Античная традиция и историография Нового и Новейшего времени дают крайне различные, а подчас и диаметрально противоположные оценки их деятельности. Спор идет вокруг целого ряда вопросов: общие и конкретные причины выступления, намерения реформаторов, сущность почти каждого закона, их хронология и последовательность и наконец, общие итоги деятельности Гракхов.

Враги Гракхов обвиняли их в демагогии, личном честолюбии и чрезмерных амбициях, нарушавших нормальные отношения между сенатом и народом и ввергнувших государство в пучину кризиса. Несмотря на свои собственные, достаточно резкие оценки положения в 40–30-х гг. II в. до н.э., эти авторы перелагают вину за последовавшие события именно на реформаторов. Достаточно часто звучали прямые обвинения в тирании и стремлении к единоличной власти. Это мнение, вероятно, преобладало в современной Гракхам традиции, попав в текст Аппиана и Плутарха и в полной мере сохранившись у Веллея Патеркула, Флора, Ливия и автора сочинения «О знаменитых мужах» (Veil., II, 3, 6; Liv. Epit., 58–59; De v. ill., 64–65; Plut. T. Gr., 9)[16]16
  Негативная позиция также имела несколько оттенков. Наиболее жесткий вариант представлет собой версия Ливия и Веллея Патеркула (Liv. Epit., 58; 60–61; Veil., II, 2), которые считают пагубными все законы Гракхов, объясняют их действия спонтанным бунтом толпы, подогреваемым демагогами и честолюбцами, а правительственную расправу – правомерной и естественной реакцией законной власти. Вероятно, именно таковой была позиция сенатских “ультра” типа Сципиона Назики и Луция Опимия. Иная картина представлена у Флора: оставаясь в лагере противников Гракхов, он все же склонен весьма критически оценивать события 40–30-х гг. II века и находить долю справедливости в требованиях реформаторов. Вместо “злодеев” перед нами предстают достаточно честные, но недальновидные политики, предложившие ошибочную программу преобразований и приведшие Рим к кризису. Подобные взгляды могли отражать мнение членов сципионовского кружка или бывших гракханцев типа Гая Фанния, перешедших на сторону правительства. Близка к этой позиции и точка зрения Цицерона.


[Закрыть]. Интересно, что историография принципата продолжала обвинять Гракхов в развязывании гражданской войны^{62}.

Более сложный анализ представлен Цицероном. Возможно, он восходит к более раннему прототипу, вероятно, мнению круга Сципиона Эмилиана. Гракхи для Цицерона – это образ врага, они – виновники начавшейся смуты и раскола государства (Cic. De re p., III, 9, 26; De off., 33, 80), мятежники и демагоги, возбудившие народ, потрясшие основы общества (Cic. de orat., I, 38; pro Sest., 48, 103; 49, 104) и начавшие собой ряд мятежных трибунов, заканчивающийся смертельным врагом Цицерона Клодием. Именно они внесли в жизнь общества произвол и насилие (Cic. de rep. III. 29, 41), а убийство их было неизбежно и оправдано (Cic. de leg., III, 9, 2).

Вместе с тем, Цицерон признает их несомненную одаренность, твердость в достижении целей, собственное достоинство и ораторские таланты (Cic. de har. resp., 19, 41). Оправдание убийства сочетается с сожалением, что столь выдающиеся люди принесли обществу вред (Cic. de orat., III, 226), и признанием их личной честности и благих намерений (Cic. pro Sest, 49, 104–105).

Сказанное выше показывает неконкретность, гипертрофию и необъективность контрпропаганды и отсутствие попыток диалога с реформаторами, к которому последние постоянно призывали. Возникает достаточно частая в истории ситуация, когда одна сторона пытается действовать убеждением, тогда как основным оружием второй становятся демагогия, передергивание, запреты и силовые методы. Похоже, что «аргументы» противоположной стороны, как правило, сводились к запретам и рассуждениям о пользе и вреде для государства, делавшимся в самом общем плане. Более того, и здесь последняя не могла быть последовательна до конца. Флор признает «известную справедливость» раздела земель (Flor, III, 13; Veil. II, 7), а у Веллея есть нотки осуждения жестокой расправы.

Было и другое. В народе возникает спонтанный культ Гракхов, а в массовом сознании они стались борцами за дело простых людей и мучениками. «Народ открыто поставил и торжественно освятил их изображения и благоговейно чтил места, где они были убиты, даруя братьям первинки плодов… а многие ходили туда, словно в храмы богов, ежедневно приносили жертвы и молились» (Plut. G. Gr., 18). Саллюстий пишет, что Гракхи хотели вернуть народу свободу (vindicare in libertatem), но нобилитет жестоко подавил восстание, убийство вызвало жажду мести и привело к губительной войне партий (Sail. Cat., 41,1; 42).

Если Саллюстий еще отдает дань идее «двух правд», то Плутарх полностью остается на стороне реформаторов. Его Гракхи – благородные идеалисты, стремящиеся к благу страны и народа, пытавшиеся сделать свои необходимые и морально оправданные реформы максимально безболезненными. Он отвергает обвинение Гракхов в начале междоусобиц и считает виновными их противников (Plut. Сотр. Cum Agis et Cleom., 4). У Плутарха, а отчасти и у Аппиана, намечается мысль, что именно срыв реформ стал причиной опасного развития событий. Несколько особняком стоит версия Аппиана. Целью Тиберия было возрождение военной мощи Рима, а не создание благополучия беднейших слоев (Арр. В. С, I, 11). Вместе с тем, ради осуществления своего разумного плана, Гракхи прибегли к насилию, что вызвало последующий конфликт (1,2; 17).

Столь же различны оценки в историографии. Историография XIX века, особенно немецкая, следуя за античными авторами, отнеслась к Гракхам достаточно негативно (Т. Моммзен, К.В. Нич, Эд. Мейер и др.). Т. Моммзен, вероятно, наиболее полно выражающий эту позицию, дает уничтожающую характеристику положению в Риме того времени^{63}. Вместе с тем, он не сочувствует Гракхам, считая Тиберия благонамеренным патриотом и консерватором, вставшим на путь демагогии и тирании и оказавшимся жертвой начатой им революции^{64}. Его дело продолжил Гай, стремящийся свергнуть власть аристократии и установить неограниченную личную власть вплоть до положения монарха^{65}.[17]17
  Несмотря на достаточно резкую критику гракханских законов (особенно– хлебного, судебного и закона о провинции Азия), Т. Моммзен не считает революцию однозначным злом и даже высказывает мысль о преемстве реформ Гракхов и политики Цезаря (Там же, Т. 2. С. 34; 104; 110; 111).


[Закрыть] Аналогичную позицию занимает и Э.Д. Гримм^{66}.

С другой стороны, у Гракхов оказалось немало сторонников. Симпатии к ним были особенно сильны среди революционеров, начиная с Великой Французской революции и заканчивая советской историографией. В последней Гракхи предстают лидерами демократического движения, стремившимися к осуществлению масштабных реформ вплоть до превращения Рима в подлинную демократию (СИ. Протасова, С.И. Ковалев, Н.А. Машкин, С.Л. Утченко, отчасти – Я.Ю. Заборовский)^{67}. В более крайних вариантах этой концепции Гракхов сближают со Спартаком или Аристоником, в более умеренных (С.Л. Утченко) их деятельность считается прологом италийской революции, кульминацией которой стала Союзническая война^{68}. При всей справедливости оценки Гракхов как демократических деятелей, эта точка зрения приписывает им слишком много утопизма в политике, зачастую игнорируя ее социально-экономический и военный аспекты.

Большинство исследователей (особенно западных) придерживаются «аппиановской» оценки, рассматривая всю деятельность Гракхов именно в плане экономических преобразований и военных реформ (Кл. Николе, Г. Борен, Д. Эрл, А. Кэри, Е. Бэдиан, Хр. Мейер; сходна позиция Я.Ю. Заборовского)^{69}. Ученые этого направления дают более или менее разные общие оценки, но общим для них является отрицание серьезного влияния на Гракхов каких-либо утопических идей и признание их политиками-реалистами, стоящими на твердой практической почве.

Достаточно различны и конкретные оценки. Многие исследователи (Кл. Николе, Г. Борен, М. Кэри, Е. Бэдиан и др.) видят у Гракхов разумный конструктивный план преобразований, другие склонны подвергать критике конкретные положения реформ и программу в целом. В качестве критики реформ Тиберия отмечается создание сложной ситуации, связанной с нарушением договоров с италиками в 129 г., вызвавшей первый кризис этих отношений, бескомпромиссность в деле Октавия и бесцеремонное распоряжение казной Аттала, отчасти вызвавшее восстание Аристоника^{70}. Отмечается, что лидер демократов был столь же безразличен к проблемам италиков и провинциалов, как и представители знати.

Из реформ Гая особой критике подвергается хлебный закон, вызвавший, по мнению многих ученых, рост социального паразитизма плебса и огромные расходы, разорявшие казну и экономику Сицилии (Т. Моммзен, Э.Д. Гримм, А. Гринидж и др.)^{71}. Другой критикуемый блок – всаднические суды, которые были не менее коррумпированными, чем сенатские. Однозначна и критика закона об Азии, отдавшего провинцию в руки публиканов и создавшего сильнейшую напряженность, итогом которой стали события 88 года до н.э. (Т. Моммзен, К.В. Нич, X. Лэст, Э.Д. Гримм)^{72}. Наконец, отмечается, что аграрная реформа была невыгодна не только латифундистам, но и владельцам катоновских вилл и даже зажиточным крестьянам, не попавшим под передел, но лишившимся наемных рабочих^{73}. Развивая менее рентабельное сельское хозяйство, Гракхи ставили общество перед угрозой расходов, а, возможно, и экономического спада. Все эти обстоятельства (а не только эгоизм знати и крупных посессоров) и были причиной острой борьбы вокруг реформ, позиции Сципиона Эмилиана и критических замечаний Цицерона.

И все же, при всех возможных недостатках или ошибках Гракхов, их реформы спасли Рим. Увеличение числа граждан фактически позволило государству выстоять в условиях страшных потерь Кимврской, Митридатовой, Союзнической и гражданской (83–82 гг.) войн. Меры Гракхов были недостаточны, потребовалось новое массовое расширение прав гражданства и радикальные правовые реформы Цезаря. Вместе с тем, реформаторы шли именно в этом направлении, и реализация их планов могла бы предотвратить Союзническую и гражданскую войны и ослабить воздействие внешнеполитических катастроф. Программа Гракхов была эффективным выходом из того социально-политического кризиса, к которому шло римское общество, причем, Гракхи предлагали ее тогда, когда было еще не поздно. Провал реформ (а можно говорить именно о нем) имел негативные последствия в событиях 100–80 гг. и едва ли справедливо возлагать вину на реформаторов. Именно сопротивление римской элиты завело Рим в тупик, едва не приведший к полному краху римской цивилизации. Цезарь, отзывавшийся о Гракхах достаточно сдержанно (Caes. В. С, I, 7), фактически продолжал их политику.

3. «Принципат» Мария (111–100 гг. до н.э.)

Неизвестно, предвидел ли Гай Гракх то, что случится спустя 10 лет после его смерти, но озабоченность Гракхов боеспособностью римской армии оказалась пророческой. Степень развала стала видна уже в ходе так называемой Югуртинской войны (111–105 гг.), хотя кризис начался даже раньше.

После разгрома Карфагена ранее дружеские отношения с Нумидией должны были перейти в противостояние. В 149 г. умер старый друг римлян, царь Масинисса, дружеские отношения сохранялись и при его сыне Миципсе (149–118 гг.). После смерти Миципсы остались три наследника, сыновья царя, Адгербал и Гиемпсал, и племянник Югурта. В 118 г. по просьбе умирающего Миципсы консул М. Порций Катон, сын Катона Цензора, разделил между ними царство.

В 117–113 гг. Югурта устранил Гиемпсала, разбил Адгербала и фактически установил контроль над страной. Два римских посольства возглавляемые лидерами сената, Л. Опимием и М. Эмилием Скавром, не смогли остановить этот процесс. Трудно сказать, насколько это было реально, и какова была степень вины римского правительства, но римское общественное мнение было уверено в том, что новый кризис был вызван некомпетентностью и прямой коррупцией сенатской верхушки.

В 113 г. Югурта напал на Цирту, столицу Адгербала, и несмотря на недовольство римлян, взял город, перебил все взрослое население, среди которого были и римские всадники, и казнил самого Адгербала. Это вызвало негодование в Риме, всадники жаждали мести, а народ, наконец, получил возможность выразить свое недовольство после гибели Гракхов. Выразителем этих настроений стал народный трибун Г. Меммий. Народное собрание объявило войну Югурте, и консул 111 г. Л. Кальпурний Бестия начал военные операции. С помощью подкупа, Югурта, еще не готовый к войне, заключил выгодное перемирие. Последнее вызвало новое недовольство демократических кругов. Меммий вызвал царя в Рим, потребовав ответа прямо в комициях, но другой трибун, Бебий, велел ему молчать. Находясь в Риме, Югурта сумел устранить еще одного претендента на престол, Массиву, что окончательно привело к конфликту.

Даже войны 40–30-х гг. II века не были столь сильным оскорблением римского общественного мнения. Ведение войны было поручено консулу 110 г. Сп. Постумию Альбину, который передал армию своему легату, брату Авлу. Возле Сутула войско Авла Постумия было окружено, римлянам пришлось сдаться, армия прошла под ярмом, что было самой позорной формой капитуляции, и должна была очистить Нумидию.

Антиаристократическая кампания нарастала. По предложению трибуна Г. Мамилия Лиметана создается комиссия для суда над виновникам поражения. Главными осужденными были Опимий, Постумий и Кальпурний Бестия. В 109 г. командующим стал Квинт Цецилий Метелл, принадлежащий к одному из самых влиятельных кланов и не связанный с делом Югурты. После победы римлян на р. Мутул, Югурта стал отступать в пустынные районы Нумидии, ведя партизанскую войну. Метелл медленно продвигался вглубь страны. Народное недовольство продолжалось, и на его гребне выдвинулся новый лидер, Гай Марий.

Этот человек был уже самым тесным образом связан с Цезарем, и на его биографии мы остановимся более подробно. Марий родился в Арпине, в небогатой, видимо, всаднической семье. Согласно Плутарху, в год смерти (87 г.) ему было 70 лет (Plut. Mar., 45), что дает 157 год в качестве года рождения. В 134–3 гг. Марий служил под Нуманцией под началом Сципиона Эмилиана, удостоившись похвал и покровительства полководца (Ibid., 3). Кроме Сципиона, Марий имел покровителей в лице Метеллов, будучи их потомственным клиентом (Ibid., 4). В 119 г. он стал народным трибуном и предложил закон о судах «уменьшающий значение знати». Консул Л. Аврелий Котта оказал сопротивление, но Мария поддержали Метеллы (Plut. Mar., 4). Вскоре он выступил против хлебного закона, а в 118 г. провалился на выборах в эдилы (Plut. Mar., 5. Примерно в это же время Марий женился на одной из представительниц рода Юлиев Цезарей, тете будущего диктатора (Plut. Mar., 6) В 115 г. он с большим трудом стал претором, а затем был обвинен в подкупе избирателей и исключен из сената, хотя сам процесс кончился оправдательным приговором (Plut. Mar., 5). Карьеру Мария трудно назвать успешной, как «новый человек» он испытал особые трудности. Теперь его выдвинула война.

В 114 г. Марий отличился в качестве пропретора Дальней Испании (Plut. Mar., 6), а в 109 г. Метели взял Мария в Африку в качестве легата. Марий отличился при Мутуле и стал правой рукой командующего и кумиром солдат. На волне критики Метелла Марий делает решающий шаг: он получил консульство на 107 г. и стал преемником Метелла в качестве командующего армией. Вокруг Мария объединились разные антисенатские силы. Его поддержали солдаты африканской армии и деловые круги, вначале в Африке, а затем – в Риме (Sail. lug., 63–65; 85). Вскоре его поддержали популяры и массы городского и сельского плебса (Ibid., 73; Plut. Mar., 8–9). Антисенатские силы, представлявшие значительное большинство населения, нашли теперь лидера в «вышедшем из народа» популярном военачальнике.

Отправляясь в Африку, Марий пополнил армию, совершив новшество, именуемое «военной реформой Мария». Саллюстий сообщает, что Марий стал набирать воинов «не по обычаю предков» (non more maiorum) из числа входящих в классы (ex classibus), но из числа добровольцев, в том числе – пролетариев (Sail. lug., 86; Plut. Mar., 9). Многие ученые видят в реформе политическую революцию, создавшую особую профессиональную армию из пролетариев, которая и стала носителем монархического строя^{74}. Другие (Р. Смит, Э. Габба, С.Л. Утченко) склонны считать ее скорее концом достаточно длительного процесса, начавшегося со времен 2 Пунической войны^{75}. Наконец, для некоторых исследователей истории римской армии (П. Брюнт, Ж. Арман, Й. Фогт, В. Шмиттенер)^{76}, это было, скорее, начало пути.

Собственно говоря, это был все тот же поиск новых ресурсов. Проблема возникает и ранее, особенно в ходе 2 Пунической войны, когда после Канн римляне шли на любые экстраординарные меры вплоть до вербовки заключенных и рабов (Liv., XXII, 57; XXIII, 14а), а черта бедности снизилась с 11 до 4 000 сестерциев. На поиск новых ресурсов были направлены и гракханские реформы. Реформа Мария пока еще не приняла значительных размеров, африканская армия насчитывала всего 2 легиона^{77}, но она «открыла все шлюзы, через которые и хлынули в армию различные слои неимущего населения»^{78}. Массовые армии последующих войн втянули в себя почти все население.

Тактика Мария мало отличалась от тактики Метелла. Как и его предшественник, Марий медленно теснил Югурту вглубь пустыни. Царь отступал в Мавретанию, оказавшись во власти царя этой страны, Бокха, вступившего в переговоры с римлянами. Их вел квестор и будущий враг Мария, Луций Корнелий Сулла. Молодой аристократ из ветви Корнелиев Руфинов, Сулла был беден в молодости (Plut. Sulla, 1), а после смерти прадеда, консула 290 и 277 гг. П. Корнелия Руфина, несколько поколений Сулл не занимали высоких должностей. В молодости будущий диктатор много вращался в кругах артистической богемы и имел успех у женщин полусвета, благодаря которым в немалой степени составил свое состояние. Известно, что одним из его «спонсоров» была гетера Никопола, другое состояние оставила собственная мачеха (Plut. Sulla, 1). Ранняя биография будущего диктатора известна крайне плохо, и впервые он появляется в 107 г. до н.э. как квестор Мария в возрасте 31 года, что было довольно поздно для потомственного аристократа и патриция. Впрочем, это был действительно неожиданный взлет. Сулла, командуя кавалерией, отличился в боях с нумидийцами и теперь блестяще выполнил сложную дипломатическую миссию (Sail, lug., 89–94; 97–101). После колебаний Бокх заключил мир с римлянами и выдал Югурту Сулле, который доставил его в римский лагерь. Война закончилась.

Победа вызвала новое возвышение Мария, сделав его самым популярным полководцем Рима. Это положение тем более поддерживалось перспективой предстоящей тяжелой войны. Югурту провели в триумфе Мария и казнили, Нумидия была разделена на две части, западную получил Бокх, а восточную – брат Югурты Гауда. Нумидия перестала быть соперником Рима в Африке, по крайней мере, так полагали римляне. Рим вышел из этой непрестижной, «грязной» войны. Впрочем, Марий был не единственным героем, пропаганда оптиматов стала противопоставлять ему Метелла, реально выигравшего войну, и Суллу, ставшего героем ее заключительного этапа (Veil. II, 12; Plut. Mar., 10; Sulla, 3; 6).

Еще более опасная ситуация возникла на севере. На протяжении 60–30-х гг. здесь наступило затишье и только в последней трети II века происходит активизация римской, а затем и «варварской» политики. В 135 г. римляне предприняли экспедицию в Далмацию, в 129 г. консулу Тудитану пришлось воевать с племенем япудов, а в 119 г. один из представителей рода Метеллов, Кв. Цецилий Метелл, получивший прозвище Далматик, победил далматов и скордисков и сделал Салоны главной базой римлян. Войны со скордисками продолжались до 107 г. и завершились захватом областей современной Боснии и Герцеговины. Римляне оттеснили скордисков за Дунай и заключили договоры с соседними племенами.

В 20-е гг. 2 века римляне начали наступление в Галлии. Военные действия начал гракханский лидер, консул 125 г. Кв. Фульвий Флакк. В 122 г. римляне двинулись на алоброгов. Война вовлекла в конфликт два крупнейших племенных союза южной Галлии, эдуев и арвернов. Эдуи предпочли союз с Римом, арверны поддержали аллоброгов. В 121 г. в двух сражениях консул Кв. Фабий Максим разбил галлов. Итогом этой войны стало присоединение области к югу от Севенн и верхнего течения Гаронны до Тулузы (Толоса), которая превратилась в провинцию Нарбонская Галлия. Войны велись относительно небольшими силами. В 128–128 гг. римская армия насчитывала 5 легионов, в 125 г. она выросла до 6–7, а в 120–119 гг. упала до рекордной цифры в 3–4 легиона. Новое увеличение начинается со 115 г. с начала кимврской, а чуть позже – Югуртинской войны^{79}.

Со 113 г. с севера нависла новая опасность. Германские племена кимвров и тевтонов двинулись из района побережья Балтийского моря в поисках мест для поселения. К ним примкнуло множество кельтов, и вся огромная кочующая орда подошла к альпийским проходам. Последовала цепь поражений. В 113 г. была разбита армия М. Юния Силана, в 107 г. гельветы (племенной союз в совр. Швейцарии) уничтожили армию Л. Кассия Лонгина. Поражение потерпел и его легат Л. Кальпурний Пизон.

Готовясь к более серьезным столкновениям, оптиматы нанесли удар по внутреннему противнику. В 106 г. консулом стал один из их лидеров, Кв. Сервилий Цепион, который провел закон о судах, аннулирующий закон Гая Гракха и возвращающий суды сенаторам. Новая неудача изменила все.

В 105 г. против германцев выступили армии консула Гн. Маллия Максима и ставшего проконсулом Сервилия Цепиона. На помощь подошли войска Эмилия Скавра. 6 октября 105 г. при Араузионе произошла битва, закончившаяся разгромом римлян. Современники сравнивали ее с битвой при Каннах, согласно Плутарху, в сражении пало 80 000 римлян (Veil., 11,12; Liv. Epit., 67; Plut. Mar., 9). Ливии дает еще более значительные цифры – 80 000 легионеров и 40 000 обозной прислуги.

Цифры Плутарха и Ливия явно преувеличены, но, несмотря на это, значение поражения и масштабы войны трудно переоценить. По подсчетам П. Брюнта, в 109 г. армия выросла до 8, а в 105 – до 11 легионов. Фактически вся она была уничтожена при Араузионе, и Марию, видимо, пришлось воссоздавать ее заново. В 104–100 гг. армия насчитывала 11–13 легионов^{80}. Плутарх и Ливии вполне правомерно полагают, что со времен 2 Пунической войны римляне никогда не были в таком тяжелом положении.