Текст книги "Юлий Цезарь. Политическая биография"

Автор книги: А. Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 53 (всего у книги 56 страниц)

Отмечая массовую поддержку, оказанную Цезарю городами Италии в 49 г., Э. Роусон отмечает вслед за Цицероном, которого она явно выделяет из всех античных источников, что пять лет спустя настроения значительно изменились. Цезарь сумел избежать сулланских методов колонизации, однако ее масштабы были не столь велики, как это может показаться. Большое значение имело муниципальное устройство Италии, проведенное Цезарем; за счет Италии пополнялись кадры цезарианского сената, что существенно расширяло права местных элит. Вместе с тем расселение ветеранов не могло не вызвать негативной реакции, а местные элиты сохраняли определенную оппозиционность^{551}.

Зато Рим действительно стал мировой столицей. Проводя грандиозную строительную программу, Цезарь «увековечил свое присутствие в самом сердце Рима, и при каждом публичном действии его постройки напоминали каждому римскому гражданину о его деяниях»^{552}. Город расширялся и перестраивался по проекту греческих архитекторов, а культурное соревнование с греками сыграло огромную роль в культурной программе диктатора. Рим должен был во всех отношениях сравняться с греками, и сам диктатор всегда отмечал и радовался успеху римлян в этом культурном соревновании. Рим должен был стать не только культурной и интеллектуальной столицей Империи, но и процветающим, прекрасно управляемым городом. В большинстве мероприятий Цезаря не было ничего революционного, а некоторые больные вопросы разрешить так и не удалось (речь идет, например, о крайне важном для населения Рима квартирном вопросе и проблеме задолженности населения Италии и Рима)^{553}.

Говоря о власти Цезаря и подробно анализируя его полномочия, Э. Роусон все же отвергает мнение о желании диктатора получить монархическую власть или объявить себя царем. Вместе с тем став пожизненным диктатором, Цезарь «окончательно закрыл двери всем надеждам сторонников республики»^{554}. Не будучи царем в формально-правовом плане, Цезарь становился таковым с точки зрения республиканской пропаганды, для которой реке был не идеальным монархом, образ которого создавала греческая философия, а узурпатором и тираном^{555}. С другой стороны, таким образом, процесс создания культа Цезаря был достаточно реален и вполне возможно, что и сам Цезарь искренне верил в присутствие в нем самом сверхчеловеческого, божественного начала^{556}.

Окончательное суждение отличается двойственностью. Цезарь признается выдающимся политиком, полководцем и реформатором, много сделавшим для успеха политики Империи и ее эволюции, но ставившим интересы личной власти, собственной партии и ее выгод выше общеимперских интересов. «В отличие от большинства завоевателей, даже тех, кто действительно изменил карту мира, Цезарь был подлинно великим человеком; по всей вероятности, он встал выше многих предрассудков своего времени. Он пытался встать над партиями, классами и нациями, он, несомненно, был выше всех своих современников. Похоже, что ни один из них не оказал на него существенного влияния, хотя Цезарь всегда очень великодушно отвечал на их просьбы. Тем не менее, Цицерон, далеко не всегда бывший справедливым к Цезарю, совершенно справедливо заметил о нем в самом начале гражданской войны, сказав, что тот не «ставил безопасность и честь государства выше собственных выгод»^{557}.

Вероятно, на этом мнении, отражающем обе стороны взгляда на Цезаря, и можно завершить обзор воистину неисчерпаемого материала зарубежной историографии, простое перечисление названий которой потребовала бы нового объемного очерка. Ограничимся ссылками на некоторые библиографические обзоры[98]98
  См. Введение.


[Закрыть] и замечанием, что, подобно нашему предшественнику С.Л. Утченко, обзор которого, кроме всего прочего, имел для нас и огромную практическую пользу, мы старались ограничиться лишь теми трудами, которые касались наиболее общих концептуальных вопросов, связанных с Цезарем или оказавших особое влияние на последующую историографию и общественную мысль. Мы также пытались представить взгляд на Цезаря не только различных ученых, несомненно, отличавшихся особенностями личного восприятия, но и разных эпох, причем временами эти мнения скорее говорят не о самом герое, а о времени, которое создает его образ. Современная «демодернизация» постоянно оказывается в ситуации забавной коллизии, когда историческое и даже современное звучание пробивается через ее заслоны, а образ Цезаря (равно как и других героев античности) приобретает не менее современное звучание, нежели это было у Т. Моммзена или Г. Ферреро. Современная эпоха больше ценит конкретную практическую деятельность и ориентацию на гуманистические ценности и с подозрением относится к утопическим идеям, и потому образ Цезаря приобретает более «заземленное» звучание. Впрочем, перед тем, как окончательно изложить свои собственные суждения, необходимо остановиться на отечественной историографии, также представляющей достаточно широкий спектр различных суждений и теорий.

3. Отечественная историография

Как и С.Л. Утченко, мы начнем этот раздел с общих историй Рима 80–50-х гг. 20 века. Точка зрения Р.Ю. Виппера, ученого, стоящего на рубеже между дореволюционной и марксистской школами, близка к позиции Эд. Мейера, причем, в некоторых положениях отечественный исследователь делает ее более четкой и определенной. Цезарь начинал как представитель демократической оппозиции, однако постепенно отошел от нее, став представителем «военного империализма», все больше и больше зависящим от армии. Следующим шагом стало его превращение в абсолютного монарха, сохранявшего опору на армию и, вместе с тем, попытавшегося перенести на римскую почву идеи восточной и эллинистической монархии. Согласно Р.Ю. Випперу, после посещения Сирии и Египта, Цезарь стал проявлять огромный интерес к востоку, его формам жизни и религиозным обрядам^{558}.

Если Р.Ю. Виппер развивает образ «эллинистического монарха», то у B.C. Сергеева на первый план выходит военная составляющая. Армия, солдаты и война занимали центральное место в политической системе диктатора, по сути дела, являвшейся ярко выраженным военным режимом. По своей сути, власть Цезаря была близка не к римской республике или даже полуконституционной монархии Августа и Юлиев-Клавдиев, а к военной монархии Северов, при которой на первый план окончательно вышли силовые структуры^{559}. Социально-экономическая политика Цезаря во всех отношениях предвосхищала политику Римской Империи, ее целью было объединение средиземноморского бассейна под властью Рима и превращение римской республики в Средиземноморскую державу. Особое значение в этом плане имели последние мероприятия диктатора, его заморская колонизация, распространение гражданских прав и планы восточного похода^{560}. Впрочем, большая часть планов Цезаря не вышла из стадии проектов, а последующая Империя реализовывала их гораздо медленнее, чем хотел этого ее основатель^{561}. Общество не приняло новые формы жизни, которые вводил Цезарь, но если Р.Ю. Виппер считал особенно неприемлемыми эллинистические формы власти, то B.C. Сергеев считает таковой всю совокупность его политики. Августу пришлось замедлить и приостановить ход цезарианских реформ и переориентироваться на италийские и консервативные ценности.

Идея «демократического монарха» или, скорее, – демократа, ставшего монархом, развивалась С.И. Ковалевым, поставившим деятельность Цезаря в контекст борьбы оптиматов и популяров. Как и другие ученые его времени (B.C. Сергеев, А.В. Мишулин), С.И. Ковалев был сторонником моммзеновской «двухпартийной» схемы. История гражданских войн предстает в его изложении как борьба двух политических партий, оптиматов (аристократическая, сенатская партия) и популяров (народная, демократическая партия), которые можно считать достаточно организованными объединениями, имевшими свою программу, методы, более или менее постоянный состав и традиции преемственности^{562}. Несмотря на определенные оговорки, ученые этой школы считали вполне возможным считать режим Мария и Цинны «диктатурой популяров», а режим Суллы – «диктатурой оптиматов» и именно в этом контексте рассматривать деятельность Цезаря.

Наиболее полно демократические идеи были воплощены Гракхами. «Одно мгновение», – пишет С.И. Ковалев, – «могло показаться, что сенатской олигархической республике нобилей приходит конец и ее сменяет развитая античная демократия типа афинской»^{563}. Впрочем, движение Гракхов не смогло перерасти в демократическую революцию и было подавлено по причине ((из-за)) слабости демократии и ее внутренних противоречий^{564}.

Новое революционно-демократическое движение было связано с Югуртинской и Кимврской войнами и военной реформой Мария. Будучи продолжением гракханских реформ, это движение популяров было отмечено новыми факторами: возросшей ролью люмпен-пролетариата, вносившего в него сильный элемент анархии, ростом демагогии демократических лидеров и (что было главным) – участием в движении армии и военного лидера (Мария), интересам которых стали подчиняться руководители популяров. Крах движения Сатурнина в 100 г. знаменовал собой не только поражение демократии, но и слабость новой реформированной армии^{565}.

Кризис, вызванный Союзнической войной и вторжением Митридата обострил политическую борьбу н снова вызвал к жизни демократическое движение. В 87 г. демократы заняли Рим, установив там свою диктатуру, с 87 по 85 гг. государство фактически возглавлял Цинна, так же как и Марий, ставший демократическим диктатором^{566}. Режим марианцев не удержался, после гражданской войны 83–82 гг., к власти пришел Сулла.

Оценка Суллы С.И. Ковалевым (как и многими другими учеными) достаточно сложна. Сулла разгромил популяров, а его конституционные реформы имели целью восстановить господство аристократии. Это была диктатура класса римских рабовладельцев в ее ультраконсервативном варианте, а революционно-демократическое движение было практически уничтожено^{567}. Вместе с тем независимо от своих субъективных целей, диктатор объективно заложил основы новой системы, которую впоследствии расширил и укрепил Цезарь и которую мы называем империей. «Принцип постоянной военной диктатуры при сохранении республиканской формы, уничтожение демократии, ослабление сената при его внешнем укреплении, улучшение административного и судебного аппарата, расширение прав гражданства, муниципальное устройство Италии – все эти меры вновь появятся в деятельности преемников Суллы и войдут органической составляющей в государственное устройство Рима»^{568}.

В 70 г. основные антидемократические законы Суллы были отменены. Эта революция была произведена не популярами, а победившими в войнах 70-х гг. полководцами, использовавшими демократию для достижения личных целей, Впрочем, в период пиратской войны и восточного похода Помпей был союзником демократов^{569}. Что касается Цезаря, то он был демократом с самого начала, а в 60-е гг. участвовал в широком демократическом движении, к которому С.И. Ковалев относит Катилину, а отчасти и Красса^{570}. Наконец, в 50-е гг. под эгидой Помпея, Красса и Цезаря происходит объединение всех антидемократических и вообще антисенатских сил^{571}. Позиции Цезаря усилились в ходе Галльских войн, создавших закаленную и дисциплинированную армию, усиливших «партию Цезаря» и давших в его руки огромные материальные средства^{572}.

С.И. Ковалев считает практически неразрешимым вопрос об окончании галльского наместничества Цезаря, впрочем, полагая, что его нельзя было сместить ранее 1 марта 49 г.^{573} Столь же неясен и вопрос о его заочной баллотировке, хотя закон 10 трибунов действительно существовал. Нарушением было и игнорирование вето народных трибунов, Антония и Кв. Кассия в январе 49 г.^{574}

Итак, долгое время Цезарь сохранял старые связи и приверженности, не делая ничего, что могла бы поставить ему в упрек народная партия. Он начал видеть в ней неудобство со времен Клодия. После победы его власть основывалась на армии, а в ряде важных вопросов (напр., организация власти и организация сената), он шел по стопам Суллы. Среди его реформ были такие прогрессивные мероприятия, как провинциальная колонизация, предоставление прав гражданства провинциалам и упорядочение провинциального управления, заложившие фундамент будущей Империи^{575}.

Впрочем, постепенно социальная основа его власти стала сужаться. Демократические слои были недовольны сокращениями хлебных раздач и закрытием коллегий, ограничения откупной системы вызвали недовольство всадников. Сужению социальной базы способствовали и монархические амбиции диктатора, мечтавшего о монархии эллинистического типа^{576}. Этим воспользовались бывшие помпеянцы, организовавшие заговор.

Возможно, точка зрения С.И. Ковалева наиболее близка к нашей. Хотя отечественный ученый не отказывается от взгляда на Цезаря, как носителя эллинистических идей, эта мысль не занимает у него столь важного места, как у его предшественников. С другой стороны, он справедливо подчеркивает тесную связь Цезаря с Римом и римским движением популяров и высоко оценивает его мероприятия, направленные на создание новой Империи. Труднее согласиться с тем, что в этом последнем он шел по стопам Суллы и мнением о том, что кризис времен его диктатуры носил системный характер. Примечательна и заключительная характеристика Цезаря у С.И. Ковалева: «Он был человеком гениальных способностей и высокой культуры. Качества великого полководца, сочетались в нем с широтой кругозора выдающегося государственного деятеля. Вместе с тем, в личности Цезаря было много обаяния и благородства»^{577}. Цезарь зашел слишком далеко, римлянам была нужна завуалированная форма диктатуры, на которой он остановился в 46 г. до н.э.^{578}

Достаточно близки и взгляды Н.А. Машкина. Первым из отечественных исследователей он специально обратился к вопросу о политических партиях. Признавая, в целом, теорию борьбы оптиматов и популяров, Н.А. Машкин сделал две важные оговорки. Во-первых, он отказался считать римские политические партии аналогом современным и, во-вторых, отметил, что классическим периодом борьбы оптиматов и популяров было время Гракхов и Сатурнина, тогда как последующий период отмечен гораздо более сложным характером противостояния^{579}.

Гракхи были сторонниками римского плебса и пытались провести в жизнь подлинно демократические принципы. Оба брата стали жертвами реакции, но и олигархия получила серьезный удар, а основные политические последствия гракханских законов связаны с аграрным законом и законами о всадниках^{580}. Особое значение в развитии демократии имела военная реформа Мария и его военные победы. Впрочем, сам Марий был не столько популяром, сколько ставленником армии и всадничества. Он выступил как носитель военной диктатуры. После его смерти, место Мария занял Цинна^{581}.

Если С.И. Ковалев был, вероятно, первым, кто обратил особое внимание на римских популяров, Н.А. Машкин уделил столь же адекватное внимание развитию системы военных диктатур. Именно с этим связана его оценка Суллы, а затем и Цезаря. С одной стороны, законы Суллы были, несомненно, глубоко проникнуты консервативным духом. Диктатор пытался возродить тот строй, который существовал в Риме до Гракхов и даже до закона Гортензия^{582}. С другой стороны, главной опорой Суллы была армия, а реставрационные тенденции сочетались у него с презрением к римским обычаям, цинизмом и жестокостью^{583}. Военный диктатор явно преобладал над оптиматским лидером^{584}.

Реформы 70 г. стали результатом союза Помпея и лидеров демократии. Благодаря последней, Помпей получил свои чрезвычайные назначения, а Рим добился успехов в восточной политике. Вместе с тем, реформы 70 г. не привели к возрождению римской демократии. Хотя Цезарь вышел на политическую арену как лидер популяров, причем, достаточно умеренных, возродил марианскую партию и попытался провести несколько демократических мероприятий (напр. Закон Рулла), он тоже достаточно быстро переходит к этой «личной» политике. Так, триумвират был уже чисто личностным союзом трех могущественных политиков (Помпея, Красса и Цезаря), направленным против оптиматов.

Галльские войны ускорили образование Империи. Галльская добыча стала средством демагогической политики, а армия – сильнейшим инструментом политики в руках Цезаря, также превратившегося в военного вождя. Н.А. Машкин отмечает позитивное воздействие завоевания на жизнь Галлии: темпы романизации были быстрыми, между галльскими и италийскими областями начался интенсивный товарообмен, в самой стране развивалось ремесленное и сельскохозяйственное производство, а наиболее крупные местные поселения стали городами, в которых развивалась галло-римская культура, сыгравшая значительную роль в европейской цивилизации^{585}.

По мнению Н.А. Машкина, именно крайние оптиматы (группа Катона и др.) развязали войну между Цезарем и Помпеем. Последующая традиция сделала из Помпея мученика, павшего за республику, но это едва ли отражало его истинные намерения. Как и Цезарь, Помпей стремился к единовластию и видел перед собой образ Александра^{586}. Гражданская война 49–45 гг. привела к острому кризису, выходом из которого и стали реформы Цезаря^{587}. В этих реформах сочетались традиционные принципы партии популяров, монархические идеи, распространенные в странах эллинистического востока, и некоторые положения римских консерваторов^{588}. Цезарь опирался на массовую базу: он был популярен среди городского плебса, вокруг него группировались римские дельцы и провинциальные элиты, его поддержали получившие гражданство жители провинций. Выступив вначале как руководитель и восстановитель партии популяров, Цезарь стремился стать защитником всего свободного населения Империи^{589}.

Самым значительным специальным исследованием в отечественной историографии является монография С.Л. Утченко «Юлий Цезарь». Мы уже неоднократно обращались к этому труду, однако в настоящее время есть смысл дать его общий завершающий обзор. Значительный интерес представляет уже вводная глава «Образ Цезаря в мировой историографии. Миф о Цезаре», в которой впервые в отечественной историографии, был представлен подробный анализ источников и историографии но теме Цезаря. Здесь же С.Л. Утченко формулирует свою теорию «цезарианского мифа».

По мнению автора, телеологический подход к анализу личности и деятельности Цезаря присутствует уже у Саллюстия и Цицерона и продолжает развиваться у Плутарха и Светония. По мнению автора, античность знала Цезаря, прежде всего как выдающегося полководца, и считала преобразователем римского государства другого человека, Октавиана Августа^{590}. Создание телеологического мифа о Цезаре-политике и реформаторе принадлежит уже новой и новейшей историографии.

Телеологический миф впервые появляется у В. Друманна, считавшего, что Цезарь с юных лет понимал обреченность республики и необходимость установления монархии, и достигает своей кульминации в «Римской истории» Т. Моммзена, создавшего образ «первого и единственного императора Цезаря»^{591}. Далее С.Л. Утченко дает подробный обзор ключевых исследований на тему Цезаря (Г. Ферреро, Р. Сайм, Эд. Мейер), отмечая реакции авторов на крайности теории Т. Моммзена и, вместе с тем, констатируя, что телеологический подход так и не был изжит до конца^{592}. Эта тенденция прослеживается и в лучших западных работах о Цезаре, принадлежащих уже к более позднему периоду (сочинения М. Гельцера и Дж. Бальсдона)^{593}.

Далее отечественный исследователь представляет уже своего Цезаря. Вероятно, центральным вопросом первых глав является вопрос о роли Цезаря в движении популяров, и здесь С.Л. Утченко возвращается к своей теории политических партий, в свое время приведшей к повороту в советской историографии^{594}. Тщательно проанализировав термины, автор приходит к выводу об абсолютной неприменимости современного понятия «партия» к тем весьма аморфным объединениям, которые существовали в римской республике^{595}. С другой стороны, сами термины «оптиматы» и «популяры» никоим образом не могут быть обозначениями партийных структур^{596}. Далее автор продолжает скорее гельцеровскую традицию, все же признавая наличие в Риме элементов «партийности» и считает оптиматов и популяров большими идейно-политическими течениями, в рамках которых действовали небольшие, как правило, «личные» партии, основанные на фамильных связях, клиентских отношениях и иных видах зависимости^{597}.

Даже независимо от того, признаем ли мы существование единой «партии популяров», Цезаря никоим образом нельзя считать ее лидером. Хотя в 70-е гг. он приобрел определенную известность, он едва ли мог претендовать на руководящую роль в каком-либо объединении^{598}. Более того, он так и не примкнул к настоящей демократической оппозиции, выбрав, вместо этого, вполне определенный путь политической карьеры^{599}, с ее традиционными методами (устройство зрелищ, трата денег и достаточно стандартные пропагандистские кампании)^{600}. Цезарь вышел на широкую арену только тогда, когда он начал ориентироваться на Помпея. Его действия приобретают антисенатскую направленность, однако он не был ни крайним демагогом, ни «рискованным отчаянным игроком», всегда умея остановиться у последней черты^{601}.

Хотя в 60-е гг. Цезарь постепенно набирал силы, это время стало для него сложной полосой неудач (сотрудничество с Катилиной, закон Рулла, дело Рабирия и др.)^{602}. Тем не менее, он продолжал восходить по лестнице магистратур, приобретал политический опыт^{603} и, наконец, обнаружил в себе крайне ценное качество – умение не падать духом от неудач и благодаря собственной стойкости, превращать поражение в победу^{604}. В это время Цезарь продолжал следовать в фарватере политики Помпея, а потому особое значение имеет и характеристика этого последнего, отличающаяся у С.Л. Утченко глубокой оригинальностью. Автор отвергает как мнение Т. Моммзена, считавшего Помпея ничтожеством, неспособным взять идущую в руки власть, .так и точку зрения Эд. Мейера о его стремлении создать некий «принципат Помпея», т.е. особую синтетическую систему управления^{605}. Для С.Л. Утченко Помпей был образованным и просвещенным вельможей, воспитанным в духе глубокого уважения к римской законности и не желавшего уходить с конституционной почвы^{606} Этот талантливый человек дела был глубоко привержен существующему, строю и поступал «как должно», мало задумываясь над тем, что из этого выйдет^{607}.

Значительную часть своего труда С.Л. Утченко посвящает первому триумвирату, причинам его создания и целям его участников. Не будем перечислять все основные выводы автора, из коих некоторые весьма интересны и оригинальны, отметим лишь общую тенденцию отрицания у триумвиров каких-либо глобальных политических концепций и признания того, что на первом месте находились вполне конкретные злободневные цели^{608}. Впрочем, триумвират мог и перерасти эти чисто тактические задачи, а фраза Катона, что объединение этих лидеров было страшнее, чем внутренняя борьба или гражданская война, вполне справедлива, если иметь в виду не благо всего римского общества, а интересы сенатской республики^{609}.

В период консульства Цезарь начинает отходить от движения популяров. Хотя основное мероприятие, аграрная программа, была выдержана в русле политики последних, другие мероприятия реформатора были просто выполнением обязательств перед коллегами по триумвирату. Цезарь начинает понимать, что неорганизованная масса народа уже не может быть прочной и надежной опорой его планов^{610}, тем более, что у городской «массы» появился новый альтернативный лидер в лице Публия Клодия^{611}. Новой целью Цезаря было получение провинции и армии и, отправляясь в 58 г. в Галлию, он едва ли имел какие-либо четкие планы и намерения, но уже совершенно определенно ощущал новые перспективы^{612}.

Эти перспективы дали Галльские войны, которым С.Л. Утченко уделяет очень серьезное внимание. Не будем останавливаться на очень подробном и детализированном обзоре хода военных действий в Галлии в 58–51 гг., которым мы не раз пользовались в собственном обзоре (см. гл. 5–6) и отметим лишь самые основные выводы автора. По уровню материальной культуры Галлия едва ли заметно уступала Риму, и если ее культура может быть названа «варварской», то вовсе не как отсталая, а скорее – как чуждая греко-римской культуре античности^{613}. Победами над галлами Цезарь был обязан не только своим талантам военачальника, но и качествам выдающегося дипломата (известное противоречие тому, что говорилось во введении), а также – политике милосердия, которая, однако, могла сменяться беспощадной жестокостью^{614}. Римское завоевание открыло для Галлии новые перспективы, и процесс романизации страны берет свое начало с галльских кампаний^{615}. Были и другие последствия: Цезарь стал выдающимся военачальником, блеск его побед произвел неотразимое впечатление даже на противников полководца, а за его спиной стояли теперь мощная армия, сильная «личная партия» и огромные материальные средства. В Галлии же зарождается и политика dementia, которой предстоит сыграть «исключительную и, вместе о тем, роковую роль в истории всей дальнейшей жизни и деятельности Цезаря»^{616}.

Подробно рассматривая вопросы развязывания гражданской войны, автор скорее склоняется в пользу Цезаря^{617}, полагая, что по всем правилам Цезарь должен был оставаться своего рода «полуофициальным» наместником Галлии хотя бы в течение всего 49 года^{618}. Еще более интересен общий вывод: именно Помпей понимал, что политическая борьба неизбежно кончится его поражением, а потому уверенно шел к силовому варианту. Положение Цезаря было иным: он был уверен, что новый тур политической борьбы принесет победу именно ему, а потому был заинтересован в использовании всех возможностей мирного решения конфликта. Получилось наоборот – не желавший войны Цезарь с ее началом стал действовать быстро и решительно, тогда как желавший войны Помпей был растерян как никогда^{619}.

Нельзя не согласиться с другим тезисом С.Л. Утченко. Италия и провинции были не только театром военных действий, но и активными «играющими сторонами» в гражданской войне 48–45 гг., и победа Цезаря была вызвана тем, что ему удалось повести за собой самые различные города, общины и отдельные сообщества всей огромной Римской державы, будь то Италия, Испания, Африка, Македония или Греция^{620}.

Последняя часть труда С.Л. Утченко посвящена реформам Цезаря и его диктатуре. Автор полагает, что эти преобразования отражали весьма разнородные тенденции. Некоторые из преобразований (наделение землей ветеранов, всеобщий ценз, колонизационная политика и строительная программа) были действительно грандиозными мероприятиями, нацеленными на дальнюю перспективу^{621}, однако основная политика диктатора, представляла собой набор «ответов» на жгучие вопросы текущих событий и конкретной ситуации^{622}. Даже закон о муниципиях и реформа календаря были вызваны текущими нуждами управления^{623}. Новаторские мероприятия Цезаря сочетались с охранительными тенденциями и традиционными подходами и, даруя права гражданства провинциалам, диктатор не собирался ни вытеснять старых граждан, ни лишать власти старую аристократию^{624}. Двойственную роль сыграла и политика dementia: – став необычайно эффективной тактикой в период гражданской войны, она оказалась крупным политическим просчетом после победы^{625}.

Общий вывод как бы повторяет сказанное во введении. Признавая полководческие дарования Цезаря, автор считает его дилетантом (или неудачником) в вопросах государственного строительства и не считает, что перед его глазами возникала какая-либо политическая теория, будь то «эллинистическая монархия», «демократическая монархия» или «принципат» Все эти формы есть ретроспективное построение поздних историков, тогда как политика Цезаря была направлена на решение конкретных злободневных вопросов современной ему жизни^{626}.

Цезарь оказывается промежуточной фигурой между двумя грандиозными политическими процессами. Первым из них была грандиозная социальная революция, начавшаяся в эпоху Гракхов и достигшая своей кульминации в Союзнической войне, вторым – переход к Империи и деятельность Августа^{627}. Справедливо отвергая понятие «цезаризм» но причине его полной неясности и признавая, что Август все же был последователем Цезаря, а не Помпея или Цицерона, С.Л. Утченко считает Цезаря «необходимой жертвой» в процессе борьбы республики и Империи. Если одни (как Цицерон и Катон) гибли потому, что отстаивали исторически обреченное дело, то другие (как Цезарь) – потому, что они зашли слишком далеко, предвосхищая развитие событий^{628}.

Монографию С.Л. Утченко можно считать крупнейшим отечественным исследованием, сохранившим свою актуальность и по сей день. Говоря об исследованиях современных ученых, отметим два, первое из которых имеет общий, а второе – конкретный характер.

Небольшое пособие М.В. Белкина и К.В. Вержбицкого «История древнего Рима» интересно именно как пример современного подхода к некоторым проблемам истории Рима, включая проблему Цезаря. Определяя власть Цезаря как военную монархию, построенную на основе республиканской конституции, авторы считают главной реформой диктатора его «правовую революцию», направленную на превращение Римской республики в Средиземноморскую державу и отказ от монопольного положения Рима и римлян^{629}. Составными частями этой революции можно считать широкую раздачу гражданских прав провинциалам, колонизацию и романизацию провинций, частичную отмену откупной системы, замененную государственным налогообложением и принятие нового муниципального закона. Цезарь скорее проложил дорогу, ведущую из кризиса, чем создал новое здание, это последнее строил уже Октавиан Август^{630}. Особенность жанра (учебное пособие для студентов, посвященное всей истории Рима), естественно, не дает возможности раскрытия этих тезисов, но, заметим, что они во многом совпадают с тем, что хотелось бы сказать и нам.

Более полно тема Цезаря рассмотрена в уже совсем новом отечественном исследовании, монографии Н.В. Чекановой. Монография содержит немало интересных замечаний относительно гражданских войн в целом, но мы намерены ограничиться только темой Цезаря. Автор выделяет три этапа в его деятельности: 84–61 гг. – время складывания идеологии и практики того, что позже назовут «диктатура Цезаря»; 60–52 гг. – время закрепления его политического лидерства и 52–44 гг. – время, когда государственно-политические идеалы и принципы реальной политики Цезаря, а также его положение в системе римской власти, были приняты большей частью римского общества^{631}.