Текст книги "Юлий Цезарь. Политическая биография"

Автор книги: А. Егоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 51 (всего у книги 56 страниц)

Силы были неравны. Цезарь начинал войну как командующий галльской армией, тогда как Помпей был фактическим главой республики, распоряжавшимся всеми ее силами. Как полагает Т. Моммзен, в Италии существовала сильная поддержка Помпею, но его ничтожество и разногласия в руководстве свели ее на нет. Победа дала Цезарю не так много: Помпей мог организовать морскую блокаду, а провинции и финансы были в его руках. Имущие классы в Италии боялись репрессий, анархии и передела собственности, а неимущие страдали от инфляции, высокой квартирной платы и задолженности. Цезарь завоевал Италию постепенно, основным механизмом стали политика милосердия и разумные экономические и социальные преобразования^{411}.

49 год принес первые победы, а поражение Афрания и Петрея в Испании разрушило все планы Помпея^{412}. Переломом стала битва при Фарсале, однако и после нее оставалось множество проблем. Т. Моммзен посвящает немало места александрийской войне и другим кампаниям 47 г. и достаточно высоко оценивает действия помпеянцев в африканской кампании. Снова демонстрируя пренебрежение к Помпею и большинству его сторонников, он проявляет уважение к Катону, которого ранее многократно упрекал в шутовстве и доктринерстве.

В отличие от Помпея, Катон был руководителем республиканцев, даже тогда, когда республика была безнадежно утрачена. В смерти Катона больше благородства, чем в его жизни, и при всей его недальновидности, утопизме, утомительной надоедливости и фальшивых взглядах, которые сделали его «идеалом тупого республиканца и любимцем тех, кто им спекулирует», Катон единственный с честью и отвагой оставался достойным представителем этой великой системы^{413}. Катон погиб не даром. Это был ужасающе резкий протест против монархии, показавший «всю мнимую законность, которой Цезарь облек свою монархию и обличил во всей ее лицемерной лживости тот лозунг примирения партий, под чьей эгидой возникло господство нового властителя». Катон оставил в наследство Империи непримиримую войну, которую вплоть до Тацита вел с ней призрак легитимной республики, эту «войну заговорщиков и литераторов»^{414}.

Впрочем, для Моммзена (в отличие от его предшественников) Цезарь важен не своим путем к власти и победами над политическими противниками и даже не Галльской войной. Главное – это его глубоко конструктивная программа выхода из кризиса и создания нового мира, которую он пытался осуществить на протяжении всей своей жизни и которую он особенно полно реализовывал в последние годы. Цезарь для Т. Моммзена – уникальная фигура в истории Рима, родовитейший аристократ, величайший оратор, писатель, полководец, политик и государственный деятель, человек, сочетавший в себе необычайное обаяние, страсть и реализм^{415}. В отличие от Александра, Ганнибала и Наполеона, солдат играл в нем подчиненную роль по отношении к политику. Цезарь для Моммзена – это уникальный вариант демократического монарха, основой власти которого является воля народа. Он сумел создать абсолютную власть и проводить надсословную и надклассовую политику, объединив все слои римского общества^{416}. Т. Моммзен показывает политику Цезаря как глубоко конструктивную систему преобразований: прекращение гражданских распрей и борьбы партий, амнистия политическим противникам, создание нового типа власти, превращение сената в совещательный орган, оздоровление финансовой системы и государственной казны, наведение порядка в Риме и Италии, общее оздоровление экономики и налаживание мирной жизни во всем римском мире и, наконец, создание политического, экономического и культурного единства средиземноморского мира^{417}.

Именно с Цезаря начинается история великой Империи, заложившей основы средневековой, а затем и последующей западноевропейской цивилизации^{418}. «Как труженик и творец живет еще после многих веков в памяти народов первый и, в то же время единственный император-Цезарь»^{419}.

Мы уделили столь значительное место теории Т. Моммзена потому, что именно он был создателем научной концепции истории Рима последнего века республики, и вся последующая наука, независимо от того, хотела она этого или нет, равно как и независимо от признания (или непризнания) факта преемственности, находится в том поле, которое очертил для нее выдающийся немецкий историк.

Как в свое время Плутарх, Т. Моммзен создал яркие образы деятелей эпохи: Гракхи, Марий, Сулла, Помпей, Катон и сам Цезарь. Блестящий талант литератора часто довлеет над содержанием, но, независимо от согласия или несогласия, ученые не могут пройти мимо его ярчайших образов. С Моммзеном много спорили и не соглашались, но именно он задал ту проблематику, с которой работает и современная наука. Критикуя Моммзена и даже отрекаясь от него, она все равно находится в рамках его «теоретического семинара», а во многом и фактической основы. Как никто до него и мало кто после, Моммзен разобрал экономическую и политическую систему поздней республики, ее идеологию и культуру, создав, вероятно, первую научную теорию кризиса республики и установления Империи. К этой теории примыкают еще две, также сыгравшие немалую роль в истории антиковедения – теория принципата, как особой формы власти, созданной Августом, а отчасти и Цезарем (знаменитая «теория диархии» или «монархии римского типа»)^{420}, и теория Империи как нового уровня римской цивилизации, контрастирующего с разрухой позднереспубликанского периода^{421}.

Заканчивая обзор моммзеновской концепции истории поздней республики и диктатуры Цезаря, попробуем определить ее основные черты.

1. Эпоха поздней республики была временем глубочайшего системного кризиса экономики, политической системы и идеологии римского общества, вызванного превращением Рима в великую державу и полным несоответствием старых форм управления и новой реальности.

2. Кризис стал очевидным к последней трети 2 в. до н.э. и продолжал углубляться вплоть до времени Суллы, когда общество достигло низшей точки падения.

3. Именно демократия пыталась вывести государство из этого кризиса, достаточно рано придя к использованию экспансии, армии и единоличной власти. Первые попытки (реформы Гракхов, «принципат» Мария и правление Цинны) при всех их успехах оказались неудачны. Новое движение началось после свержения сулланской системы.

4. Цезарь начинал свою деятельность как лидер демократического движения, вначале больше действуя как закулисная сила, поддерживая Красса и Помпея, а затем всё более выдвигаясь на первый план. Его поддержали массы населения Рима и Италии, и именно как лидер римской демократии Цезарь начал войну в Галлии, гражданскую войну, а затем и полномасштабные реформы. Т. Моммзен создает образ лидера популяров, ставшего великим полководцем и демократическим монархом.

5. Галльские войны стали глобальной заслугой Цезаря и принесли пользу не только Риму, но и галлам, создав новую римско-галльскую цивилизацию и предотвратив возможное «великое переселение народов». Если галльские войны спасли Рим от внешней угрозы, то гражданская война и победа Цезаря способствовали спасению Рима от внутреннего распада.

6. Реформы Цезаря спасли римское государство и античную цивилизацию от гибели, они возродили не только Рим и Италию, но и огромный мир новой Империи, создав новую общность, лежащую у истоков будущих цивилизаций.

7. Наконец, Т. Моммзен восстановил роль Цезаря в культурной жизни Рима, показав как его самостоятельную роль в этой последней (и как писателя, и как спонсора), так и значение государственной деятельности Цезаря для культурного развития общества. Негативно относясь к Цицерону, Т. Моммзен (вероятно, чрезмерно) попытался избавиться от засилия «цицеронизма» в культуре.

Т. Моммзен выступил как, вероятно, самый значительный и красноречивый адвокат Цезаря, а его труд стал первой серьезной научной разработкой темы. Разумеется, положения Т. Моммзена вызвали критику и протесты, причем, зачастую протестное отношение было вызвано красочными эпитетами и великолепным стилем. Эти последние иногда оттеняют содержательную часть, и это стало еще одной причиной того, что мы сочли необходимым пересказать теорию Т. Моммзена более подробно. Критика шла по трем линиям: со стороны приверженцев старых теорий, со стороны единомышленников, протестующих против слишком сильных оценок, и, наконец, со стороны приверженцев новых идей.

Вероятно, две первые тенденции отражены в трудах современников Т. Моммзена, Б. Низе, К.В. Нича, Ф. Рюстова и В. Рошера. Б. Низе в принципе принимает теорию кризиса республики^{422}, – трактовку борьбы Мария и Суллы и общую оценку сулланской диктатуры^{423}, полагая, однако, что зло партийной борьбы в полной мере возродилось в 70-е гг. I века. Реформы 70 года имели далеко идущие последствия, итогом которых стало разрушение системы Суллы, падение аристократии и торжество монархии. Вместе с тем, положение оставалось тяжелым, и справиться с ним не могло ни правительство оптиматов, ни Помпей и Красс, ни демократы. Италия была разорена тремя войнами (Союзнической, гражданской и спартаковой) и сулланской колонизацией, а городское население нищало в результате сулланской политики. Недовольство городского населения стимулировало роль демагогов, провинции были разорены не меньше, чем метрополия, а имущественные диспропорции приняли ужасающий характер^{424}.

Хотя, вероятно, именно Цезарь был инициатором триумвирата, главной силой по-прежнему оставался Помпей, программа которого, в общем, и реализовывалась во время консульства Цезаря. Объединенный триумвират господствовал до 53 г. (т.е. до гибели Красса), а в ходе Галльских войн баланс сил начинает меняться в сторону равновесия между Цезарем и Помпеем. Как и Т. Моммзен, Б. Низе, в общем, не склонен считать республиканцев более или менее серьезной силой^{425}.

Б. Низе положительно оценивает завоевание Галлии. Это было событие всемирно-исторического значения, которое «ввело римское господство в сердце северной Европы и, вместе с тем, помогло Цезарю развернуть свои государственные способности и приобрести славу, богатство и силу, давшие ему преимущество перед всеми его соперниками»^{426}.

Дальнейшее развитие событий рассматривается, главным образом, в ракурсе соперничества Цезаря и Помпея. Уже с 52 г. последний решил устранить соперника, что и пытался сделать при помощи оптиматов, впрочем, и Цезарь был готов к силовому варианту^{427}. Вероятно, он не очень верил в предпринимаемые им попытки примирения, а победа в войне 49 г. (в Италии и Испании) были одержаны благодаря его успешной стратегии и тактике, равно как и благодаря политике милосердия^{428}. Б. Низе подробно разбирает реформаторскую деятельность Цезаря, показывая ее многосторонний и конструктивный характер (земельные раздачи, создание властных структур, строительные проекты). Вместе с тем, автор далек от моммзеновской идеализации: он достаточно спокойно, как правило, без комментариев, излагает события гражданской войны и полагает, что Цезарь слишком подавлял сенат и чрезмерно демонстрировал свою абсолютную власть, что, в конечном счете, и привело к заговору. С другой стороны, Б. Низе считает нереалистичными глобалистские замыслы Цезаря и особенно представления о них в современной историографии^{429}. Примерно в том же плане рассматриваются события и в исследовании К.В. Нича, который также видит в деятельности Цезаря немалую долю разрушительных тенденций^{430}.

Таким образом, эта группа исследователей, в целом, придерживаясь взглядов Т. Моммзена, склонна оценивать достижения Цезаря, не применяя столь высоких патетических оценок, которые можно встретить у знаменитого немецкого историка, снижать значимость и глобализм его проектов и отмечать ошибки, как правило, связанные с эскалацией монархической власти и отношениями с сенатом. Другие исследователи выступали с критикой власти Цезаря.

По мнению Ф. Рюстова и В. Рошера, цезаризм был не демократической монархией, ставшей результатом демократического движения, а скорее – результатом упадка полисной демократии и псевдодемократическим течением. Он соединял в себе две противоположные тенденции, крайний демократизм (или скорее – популизм) и крайний монархизм. Сосредоточив в своих руках политическую власть, цезаризм стремится сохранить иллюзию общего равенства, стараясь импонировать всем слоям населения, однако его главной опорой остаются армия и силовые структуры. Республиканские традиции деградировали, хотя и частично сохранились.

Особенностью этого подхода стало появление понятия «цезаризм»^{431}, отсутствующее у Т. Моммзена, настаивающего на уникальности Цезаря. Цезаризм становится известным синонимом «бонапартизму» и обозначает монархический режим, отличный от монархии с легитимной наследственной властью монарха и традиционными институтами. Носитель власти при «цезаризме» и «бонапартизме» приходит к власти по воле народа выборным или квазивыборным путем, опирается на армию и сохраняет демократический или популистский фасад, иногда даже проводя серьезные реформы. Заметим, что такого рода режимы – довольно частое явление в истории, но, в отличие от них, (включая и режим Наполеона I), Цезарь действительно пришел к власти в результате народного выбора, а военный аспект всегда был подчинен политическому, тогда как популизм имел тенденцию к сокращению.

Другая, ставшая достаточно популярной идея была, вероятно, впервые высказана Р. фон Пельманом, отмечавшим типологическое сходство между властью Цезаря и режимами греческих тиранов^{432}. Цезаризм также воспринимался как бюрократическая система, которая при насаждении уравнительных тенденций и единообразия, реально лишала прав различные слои общества.

Представители бонапартистского режима действительно испытывали интерес к Цезарю, причем, их в значительной степени интересовала военная сторона его деятельности. Различные суждения, часто достаточно критического плана высказывал Наполеон Бонапарт. Некоторые из них весьма своеобразны. Так, он считал, что в 49 г. Помпей должен был всеми силами удерживать Рим, что, несомненно, привело бы к немедленному окружению Помпея и окончанию войны уже в 49 г. Наполеон III издал в 1865–1868 гг. свою трехтомную «Историю Юлия Цезаря», где в военной части опирается на исследования своих адъютантов, прежде всего, Стоффеля, написавшего классическое сочинение о ходе гражданской войны^{433}. Исследование военных кампаний Цезаря успешно продолжалось на рубеже 19 и 20 вв. Появились основательные издания «Записок» Цезаря, издания Е. Кюблера, В. Вельфлина, Мойзеля и Шнейдера^{434}. Известным итогом этих исследований стал труд Г. Дельбрюка.

Г. Дельбрюк считал Цезаря вершиной военного искусства, мастером наступательных и оборонительных операций и блестящим представителем «стратегии сокрушения», способным также применять и другой вид стратегии, «стратегию измора»^{435}. Некоторые суждения Г. Дельбрюка достаточно оригинальны (так он полагает, что в большинстве сражений галльских и гражданских войн Цезарь имел численное превосходство)^{436}. Дельбрюк очень профессионально и тщательно разбирает главные сражения Цезаря. В галльских войнах он уделяет особое внимание кампаниям 58 г. (против гельветов и против Ариовиста), походу против бельгов 57 г. и сражению при Алезии (52 г.)^{437}, а в гражданской войне – сражениям при Илерде, Фарсале и Тапсе^{438}. Разбираются тактика и боевые качества армии Цезаря, его излюбленные тактические приемы, в том числе, характерные для развития эшелонной тактики действия 3 и 4 линий^{439}. Изложение Дельбрюка показывает сложность тех военных задач, которые стояли перед полководцем. В отличие от Т. Моммзена, он придерживается очень высокого мнения о многих противниках Цезаря. В галльских войнах это Ариовист, Кассивеллаун и Верцингеторикс, в гражданской речь идет об Афрании, Петрее, Лабиене и, конечно, о самом Помпее^{440}.

В других трудах, которые стали появляться уже в начале 20 века, появляются и новые концепции. Если раньше сомнению подвергались в основном некоторые наиболее прямолинейные и яркие формулировки, а также концепция «демократического монарха», то теперь, в трудах Эд. Мейера, Г. Ферреро, а позже – М. Гельцера, Р. Сайма и некоторых других авторов намечается тенденция пересмотреть всю теорию гражданских войн и роли в них Цезаря, созданную знаменитым немецким ученым.

Теория Г. Ферреро построена на противоречии с теорией Т. Моммзена. В центре интересов итальянского историка находится Август, а история гражданских войн от Гракхов до Цезаря является как бы развернутым вступлением^{441}. В начале своей деятельности Цезарь был демократом, стремившимся добиться примирения между оптиматами и популярами и установить умеренный демократический строй в духе учения Аристотеля или практики Перикла^{442}. Эти свои планы он сохранил до консульства 59 г., изначальных монархических планов у него не было и, в отличие от Т. Моммзена, Г. Ферреро не отождествляет монархизм и демократизм^{443}. Реализовать свой план Цезарю не удалось, он оказался «гениальным неудачником», мечущимся из стороны в сторону, допускающим, ошибку за ошибкой и не сумевшим избежать гражданской войны, хотя он этого и хотел. Честолюбие вело Цезаря в сторону монархии и, в итоге, он победил в гражданской войне, а если и преуспел в чем-либо, так это в разрушении^{444}. «Историческая роль Цезаря не была ролью великого государственного человека, призванного внести порядок в хаос эпохи. Это была роль великого человека действия, предназначенного олицетворять и привести в движение в борьбе с традициями старого земледельческого общества все революционные силы торговой эпохи»^{445}. Этими силами были религиозное неверие, моральная индифферентность, отсутствие семейного чувства, политический оппортунизм, презрение к традициям, восточная роскошь, хищный милитаризм, спекуляция, подкуп, демократический дух, умственная утонченность, смягчение варварской жестокости, страсть к искусству и знаниям^{446}. Цезарь, равно как и Помпей и Красс, был разрушителем. «Это поколение подготовило трансформацию древнего мира в великое единство Империи, ибо своей борьбой и усвоением новых нравов оно ускорило в Италии падение старого латинского общества, а в провинциях своими войнами и грабежами вызвало разрушение древних политических и социальных организаций, очистив таким образом почву для принятия нового единого строя. Цезарь был великим человеком этого ужасного исторического момента. Я иду даже далее; я утверждаю, что если Цезарь более всех своих современников содействовал возрождению древнего мира, то лишь потому, что разрушил более всех прочих…»^{447} Реальным создателем нового общества становится Август, хотя и его Г. Ферреро критикует за недостаток конструктивного начала. Август оставил после себя «гибридное правительство, дать определение которому было бы трудно самому тонкому политику: это была испорченная республика, недоношенная монархия, выродившаяся аристократия, бессильная демократия»^{448}. Попытка Августа возродить старую аристократическую республику оказалась химерой. Хаотическое и внутренне противоречивое правление Августа ослабило центральную власть, но это ослабление центра открыло возможности подъема провинций, что стало основой для продолжения существования античного мира.

Взгляд Г. Ферреро, отличавшийся парадоксальностью, был попыткой пересмотреть концепцию Т. Моммзена, вероятно, в ее главном пункте – конструктивной роли Цезаря в создании Римской Империи. Цезарь, гениальный полководец и писатель, выдающийся политический деятель, оставался только разрушителем республики, что, впрочем, было, с точки зрения Г. Ферреро, вполне прогрессивным актом.

Несколько иная концепция была выдвинута Эд. Мейером, который противопоставил Цезаря и Августа, но не как разрушителей или созидателей или «гениального неудачника» и «строителя новой системы», а как носителей разных политических идей. В известной мере это было связано с развитием моммзеновской теории принципата. Согласно этой теории, власть принцепса была не монархической властью, а чрезвычайной магистратурой, состоящей из двух элементов, проконсульского империя и трибунской власти. Опираясь на этот вывод, Т. Моммзен пришел к выводу о «диархии» (двоевластии) императора и сената^{449}. Большинство ученых конца. 19 – начала 20 в. в той или иной степени приняли ее положения. Некоторые (О. Карлова, П. Виллемс, Е. Герцог) приняли ее практически целиком^{450}, тогда как Г. Ферреро и Эд. Мейер (особенно последний) пошли дальше, объявив принципат «восстановленной республикой», а принцепса – чрезвычайным магистратом республики, подчиненным сенату и бывшим хранителем и защитником республиканских устоев. Теоретическое обоснование, как полагал Эд. Мейер, дал Цицерон в трактате «О государстве», а политическим воплощением стал так называемый «принципат Помпея»^{451}. Мнение, что именно Помпей, а не Цезарь был реальным предшественником Августа, стало достаточно популярным и в дальнейшей историографии, иногда даже преобладая над традиционной теорией преемственности Августа и Цезаря (П. Гринхалл, Дж. Лич, отчасти – С.Л. Утченко и Я.Ю. Межерицкий)^{452}. Согласно этой же теории, Цицерон из стойкого и бескомпромиссного защитника республики превращался в идеолога принципата (Р. Ретценштейн, М. Шефер, X. Кембелс)^{453}.

Цезарю в этой схеме места не остается, хотя Эд. Мейер сохраняет достаточно высокое мнение о его личности и способностях государственного деятеля. Цезарь не был политиком «текущего момента», напротив, он имел перед собой достаточно определенный образ будущего государства, однако это был образ эллинистического монарха, стоящего во главе римско-эллинистического государства. Возможно, Цезарь воспринял его во время своего пребывания на востоке, особенно – в Египте. Стремясь создать монархию такого типа и подражая Александру, Цезарь намного опережал события и его план мог реализоваться только столетиями позже^{454}.

Тезис об эллинистической монархии Цезаря был поддержан и другими исследователями. Ж. Каркопино, в отличие от Эд. Мейера, все же видел в деятельности Цезаря конструктивное начало. Будущий диктатор еще в молодости стремился к абсолютной надсословной монархии, которую он создал впоследствии. Это был прогрессивный процесс, поскольку он прекратил сословную борьбу. Видя в монархии Цезаря именно ту абсолютную власть, которую обнаруживал в ней и Т. Моммзен, Ж. Каркопино был склонен к отрицанию ее чисто римского характера и считал, что утверждению монархии Цезаря способствовали эллинистические политико-идеологические представления^{455}. Мнение о чисто эллинистическом характере власти Цезаря развивали и другие ученые^{456}. Впрочем, для Ж. Гаже юридические полномочия недостаточны для объяснения власти не только Цезаря, но и Августа. «Великая монархическая революция» проходила в нерегламентированной сакрально-магической форме. Священная неприкосновенность, божественность триумфатора, гений правителя – именно эти римские и эллинистические идеи и стали основой римской монархии^{457}.

Теория Т. Моммзена в сочетании с некоторыми новыми тенденциями отразилась в творчестве М. Гельцера. Вероятно первый и самый серьезный удар по концепции своего знаменитого предшественника немецкий ученый нанес своей ранней работой, посвященной истории двух борющихся партий, оптиматов и популяров. По мнению М. Гельцера, нобилитет не был единым целым ни в политическом, ни в экономическом отношении^{458}. В другой монографии, посвященной уже самому Цезарю, автор высказывает мнение, что понятия «оптиматы» и «популяры» применимы только к отдельным политикам, но не к каким-либо политическим объединениям. На самом деле римские партии носили чисто личностный характер, основываясь на родстве и отношениях клиентелы. Что касается популяров, то они не были демократами и не стремились к благу народа^{459}.

Еще дальше в этом плане зашел Ф. Мюнцер, знаменитый немецкий просопографист и автор большого количества статей в Realencyclopedie, посвященных персоналиям эпохи республики. Использовав огромный просопографический материал, Ф. Мюнцер рассмотрел положение внутри нобилитета и пришел к выводу, что на протяжении всего периода существования римской аристократии, внутри высшего сословия шла непрекращающаяся борьба между аристократическими кланами, основанными на семейных связях и клиентских отношениях, сутью которой были не политические программы, а личное соперничество^{460}.

Вокруг просопографических исследований существует немало проблем. Если в 30–50-е гг. они почти безраздельно господствовали в зарубежных исследованиях (Г. Штрассбургер, В. Сайм, Г. Скаллард, А. Афцелиус, Л.Р. Тэйлор), ^{461} то, начиная с 60-х гг., исследователи больше следуют традиции М. Гелыдера, пытаясь найти «золотую середину» между традиционной теорией Т. Моммзена и новым направлением (А. Астин, Е. Бэдиан, Р. Броутон, Э. Габба, 3. Груэн, Я. Суолахти и др.)^{462}

Некоторые из этих ученых внесли немалый вклад и в тему Цезаря, исходя уже из положения, что Цезарь не мог быть лидером единой партии популяров, поскольку таковой не было в природе. В лучшем случае можно говорить об определенных чертах программы, и стиле политической деятельности, как это позже полагали Г. Штрассбургер, Р, Сайм или Хр. Мейер^{463}.

В образе Цезаря у М. Гельцера сочетается традиция Т. Моммзена и новые идеи. Ранняя карьера Цезаря отмечена постепенным восхождением к власти, вполне напоминающим карьеру любого римского политика. Все, что делал Цезарь, он делал с аристократической непринужденностью и прекрасным знанием повседневной политической жизни, а в его действиях можно обнаружить печать безусловного превосходства. Этот аристократизм проявился, например, в истории с пиратами, когда молодой, 25-летний аристократ, не занимавший какого-либо положения, смог собрать выкуп и организовать серьезную антипиратскую экспедицию^{464}. На первых этапах своей карьеры Цезарь приобрел определенную репутацию в политических кругах, но в среде римского нобилитета было достаточно много людей с такого рода качествами (энергией, честолюбием, решительностью) и пока еще ничто не указывало на его особую роль. Вместе с тем он никогда не компрометировал себя и не поступался своим достоинством^{465}.

Цезарь выдвинулся в результате союза с Помпеем и Крассом и своего консульства, а затем – в ходе Галльской войны^{466}, проявив себя талантливым военачальником, стратегом и тактиком, однако его победа была не только результатом военных действий, но и следствием его гибкой и дальновидной политики^{467}. Решающей схваткой стало восстание Верцингеторикса, во время которого галлы впервые осознали свое национальное единство^{468}. Именно в Галлии происходит и изменение политических взглядов Цезаря, что объясняется его долгим отсутствием из Рима и большой властью, которую он получил во время проконсульства. Постепенно перед его глазами стал вырисовываться образ монархически управляемой империи, и именно в эти годы Цезарь, никогда не терявший из виду конечных целей, стал освобождаться из плена «полисных» предрассудков^{469}. Вместе с тем, и во время Галльской войны Цезарь был готов к мирному решению конфликта с Помпеем и оптиматами. Он был готов к политической борьбе, будучи уверен в победе, и его главной целью было получение второго консульства и дальнейший путь к власти^{470}. Наоборот, силовой вариант устраивал помпеянцев, они развязали войну, но когда последняя началась, оказались к ней не готовы, тогда как Цезарь действовал весьма решительно.

Эскалация его власти началась после Фарсальского сражения во время пребывания на востоке, где ему начали воздавать настоящие божеские почести^{471}. И все же Цезарь был римлянином с головы до ног, мечтавшим о подьеме на новую ступень власти римского народа^{472}. Важнейшим принципом его политики была политика милосердия, причем Цезарь стремился к сотрудничеству с представителями римских аристократических родов и компромиссу с традиционной идеологией, отказавшись как от сулланских проскрипций, так и от политики Мария и Цинны^{473}.

Цезарь для М. Гельцера – величайший гений, которого когда-либо дал Рим. Он, обладал некоей «демонической» гениальностью, и возвышался над другими благодаря стремительному темпу своей жизни, своему свободному и прозорливому взгляду и особой манере устранять все трудности и осуществлять все самые смелые планы. Трагедией было то, что его жизнь была прервана самими римлянами, считавшими, что они действительно совершали это ради интересов res publica^{474}. Тем не менее Цезарь остается победителем, а последующая политика развивается по проложенным им направлениям, и именно Цезарь создал основы новой монархии, обеспечившей «спокойствие в Италии, мир в провинциях и благоденствие всей Империи»^{475}.

Итак, М. Гельцер, в целом, отказывается от представления о Цезаре как о лидере популяров и «демократическом монархе», он скорее – политик-аристократ, ставший великим полководцем и правителем и, хотя эллинистические идеи явно оказали на него влияние, он не отошел от римской традиции. Вероятно, М. Гельцер не делает Цезаря создателем всей последующей цивилизации, но его роль для истории Рима была очень велика. Изданная в 1921 г. книга М. Гельцера выдержала много изданий, и часто считается лучшей биографией Цезаря^{476}.

Перу М. Гельцера принадлежит много сочинений и, вероятно, наиболее уместно рассмотреть образ Помпея, созданный немецким историком в его другой монографии^{477}. Автор также отказывается от моммзеновской оценки Помпея, как стремящейся к власти, но неспособной ее взять бездарности, но, вместе с тем, не принимает и мнение Эд. Мейера о_«принципате» Помпея и не считает его носителем новой конструктивной идеи^{478}. Помпей был талантливым организатором и хорошим полководцем, но его трагедия была связана с двумя обстоятельствами. Первым была гениальность его противника, Цезаря, который во всех отношениях был выше Помпея. Впрочем, вероятно, более важным было второе – главной причиной неудач Помпея было отсутствие ясной цели и, как следствие, постоянные колебания между Цезарем и оптиматами, равно как и другими политическими силами. Особенно часто он подвергался давлению оптиматов и проявлял нерешительность и неумение пользоваться даже плодами успеха. Помпей Моммзена является жертвой собственной бездарности, тогда как Помпея М. Гельцера губит непоследовательность.

Хотя концепция Эд. Мейера также не стала господствующей, она нанесла достаточно серьезный удар по теории Т. Моммзена. Историография 20 века в целом остается достаточно лояльной к Помпею. Минусами считаются его сулланское прошлое, постоянные колебания между сенатской партией и непоследовательность, однако, по большому счету, за ним остается репутация выдающегося полководца, честного республиканца и способного политика. Ф. Марш отмечал противоречивость результатов деятельности Помпея, считая его способным нарушить дух конституции, если при этом будет соблюдена буква закона, и могущим «получить выгоду от беззакония, если кто-либо другой возьмет на себя ответственность»^{479}. Сам М. Гельцер считает, что его устраивало положение «первого среди равных»^{480}. По мнению Ж. Эллегуара, Помпей был реальным диктатором, но, в отличие от Цезаря и Августа, подчинялся сенату и не пытался над ним встать^{481}. Помпея часто считают политиком «средней линии», пролагавшим путь между консерватизмом оптиматов и монархией Цезаря (И. ван Оотенхем, Хр. Мейер). Ярким примером реабилитации Помпея является и труд С.Л. Утченко. Впрочем, более поздняя историография (Э. Линтотт) отчасти возвращается к старым позициям, полагая, что Помпей оказался не на высоте своих задач, и критикуя его либо за измену делу Цезаря, либо, наоборот, за длительный союз с последним, а иногда и за то и за другое^{482}.