Текст книги "Весталка. История запретной страсти (СИ)"

Автор книги: Жюльетт Сапфо

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 18 страниц)

Глава 8

Напрасно Альбия думала, что её исчезновение из дома Овидия осталось незамеченным. С неё не спускали глаз и тот, кто страстно желал её видеть, и тот, кто по просьбе первого пригласил её на этот пир.

Как только гости разошлись, хозяин дома сказал Марку Блоссию:

– Если тебе интересно знать моё мнение, я одобряю твой выбор. Она в самом деле великолепна. Однако должен тебя предупредить: ты сильно рискуешь.

– Она будет моей, – ответил Марк голосом, в котором звучало непоколебимое упрямство. – Я хочу научить её любить, хочу наполнить её тело неудержимой страстью, хочу до изнеможения целовать и ласкать её...

– Откуда эти горячность и необузданность? – прервал его поэт. – Я нахожу, что эти качества тебе не к лицу. Но если хочешь знать, в глазах твоей Аматы в какой-то миг вспыхнул огонь, зажжённый, несомненно, Эросом. Я видел, как она переменилась в лице, слушая мою поэму.

– Нет ничего удивительного: твои стихи возбуждают и бессильных.

– Ты льстишь мне, Марк.

– Я верю тому, что ты видел, Публий. Ведь я тоже не сводил с неё взора и то, что происходило в её душе, угадывал по её глазам и по её лицу.

Овидий положил руку на плечо Марка:

– Мне ли не знать, что ты умеешь читать в глазах женщин, словно в раскрытой книге! Ты умеешь заглянуть в самые сокровенные уголки смятенной души, словно смотришь сквозь прозрачные воды озера на его дно... – Он выдержал паузу и прибавил с серьёзным видом: – И всё-таки позволь заметить: желая заполучить эту весталку, ты стремишься достичь недостижимого.

– Подобное замечание я уже слышал от своего брата, – полунасмешливо отозвался Блоссий. – Но вы оба, кажется, забыли: чем труднее и опаснее путь к цели, тем слаще победа.

– Кстати, о Децие, – встрепенулся Овидий. – Долго ли он намерен оставаться в Кампании? Или он собирается провести там остаток своих дней? Но, может быть, он решил – если чудеса ещё сбываются на этом свете – жениться?

– А ты представляешь Деция добропорядочным семьянином? – с иронией спросил Марк.

– Признаться, нет!

– Я тоже. Нужно, чтобы прошло какое-то время и чтобы поутихли сплетни вокруг имени Деция Блоссия, чтобы люди забыли, из-за чего он был приговорён к смерти.

– Ты прав. Хотя многие в Риме ждут его с нетерпением.

– Ожидание разжигает страсти.

– Поговорим же о страстях, но на сей раз дурных и опасных, – голос Овидия стал глуше. – Меня тревожит поведение твоей бывшей жены.

– А, вот оно что, – небрежно проговорил кампанец и вяло махнул рукой.

– На твоём месте, Марк, я бы не стал отмахиваться от этого, – назидательно заметил Овидий.

– Ты ведь знаешь, Деллия перестала существовать для меня с того самого дня, как я наконец развёлся с нею.

– Но ты не перестал существовать для неё!

– Мне это совершенно безразлично.

– Она ведёт сумасбродную жизнь, принимает у себя актёров и шутов. Поговаривают даже, будто Гилас состоит в её любовниках, – продолжал Овидий.

– Повторяю, мне нет никакого дела до Деллии.

– Но, Марк, то, что Деллия, уж не ведаю, с чьей помощью – возможно, того же Гиласа, – вошла в доверие к Ливии, не может не беспокоить тебя. Уж кому, как не тебе, знать её коварный характер! Прошу тебя, будь осмотрительней! Нет ничего ужаснее мести отвергнутой женщины. Вспомни хотя бы Медею!

– К счастью, у нас с Деллией нет детей.

– Меня поражает твоё спокойствие, – начинал горячиться Овидий, задетый ироничностью друга. – Вот мне, например, становится страшно от мысли о том, что затеяла бы против тебя Деллия, узнай она о твоей страсти к весталке.

Чёрные глаза Марка лукаво сверкнули, и он ответил тихим голосом:

– А ты не думай об этом.

Глава 9

В один из тёплых летних вечеров Альбия сидела в своём уютном конклаве и перечитывала «Работы и дни» Гесиода, но отчего-то не находила обычной отрады в мудрых поучениях греческого поэта-философа. Она то вставала и ходила по комнате, то садилась, начинала чтение и тотчас же бросала его. Наконец Альбия отложила в сторону папирусный свиток и глубоко вздохнула.

Почему не признаться, что душа её полна горечи? Что в сердце её проникли сомнения, которым не хотелось противиться и которые несли – она чувствовала это – неведомый тайный восторг? Слёзы подступили к глазам девушки. Страх мучил её. Она поняла, что теряет душевное равновесие. И виной тому был человек, который так неожиданно и стремительно ворвался в её безмятежную размеренную жизнь. Она боялась его и в то же время не могла сопротивляться тому, что происходило в ней самой, и тем силам, которые притягивали её к этому человеку. Уверенность она обретала лишь тогда, когда переступала порог храма. Храм был для неё надёжным убежищем; его стены ограждали её сердце от любых искушений извне. Но всё-таки другая часть её существа взывала к перемене, к полному обновлению. И тогда первый голос отвечал: «Ты поддалась зову природы. Не доверяй этому чувству – оно очень скоро оставит тебя разочарованной и подавленной, а твоё сердце – опустошённым и истерзанным. Ты погибнешь, сломленная и всеми презираемая».

Альбия смахнула слёзы, закуталась в плотное покрывало вишнёвого цвета и вышла на улицу.

Прогуливаясь по Виа Сакра – Священной улице, весталка остановилась недалеко от конной статуи. Гигантский конь чётко выделялся на фоне неба: он взвился на дыбы, но восседающая на нём дева крепко держалась в седле. Это была легендарная Клелия, героически прославившаяся во время войны римлян с этрусским царём Порсенной. Впервые женская отвага была удостоена небывалой почести – конной статуи. Солнце, проникавшее сюда со стороны Капитолия, бросало на каменное изваяние багровые лучи.

У подножия статуи, в тени, скрывались влюблённые пары; девичий смех и глухие мужские голоса смутили Альбию. Стоя неподвижно у стены какого-то дома, она увидела молодого парня и его возлюбленную. Он обхватил девушку рукой, нежно гладя её по спине. Движения пальцев юноши и упругое, просвечивающее под тонкой тканью тело девушки, готовое покориться ласкам любимого, пробудили в Альбии уже знакомое ей возбуждение.

«Я должна узнать грех», – подумала весталка и вздрогнула от этой неожиданной и дерзкой мысли.

Она быстро повернулась и почти побежала по улице, стараясь отделаться от мучительного видения.

Вечерело. Прохожих было мало, и Альбия, успокоенная тем, что на неё никто не обращает внимания, благополучно миновала Этрусский квартал и спустилась к подножию Палатина.

Вдруг из дома в соседнем переулке послышалась песня:

– Я не пойму, отчего и постель мне кажется жёсткой

И одеяло моё на пол с кровати скользит?

И почему во всю долгую ночь я сном не забылся?

И отчего изнемог, кости болят почему?

Да, несомненно, впились мне в сердце точёные стрелы

И в покорённой груди правит жестокий Амур...

Голос был молодой и звонкий, каждое слово – прочувствованным, волнующим.

Альбия заслушалась, слог показался ей знакомым, хотя она была уверена, что прежде никогда не слышала этой песни.

– Эй, Титиний! Ты слышишь меня или нет? Видно, твой Овидий околдовал тебя своими стихами, раз ты поёшь одно и то же с утра до ночи! – прозвучал чей-то сердитый голос, и всё умолкло.

Альбия стояла ещё долго, смотрела на притихший дом, а в ушах у неё звучал напев, подобный переливам далёкой флейты.

«Овидий! Снова он! Вот чьи стихи мне нужны! Они приносят радость и тепло, они очаровывают, погружают в негу, пробуждают к жизни тайные чувства и желания...» – промелькнула у Альбии мысль, после которой она решила непременно купить для себя поэмы Овидия.

При воспоминании о «певце любви» перед ней невольно возник образ Марка Блоссия. Проницательный глубокий взор его выразительных чёрных глаз неотступно преследовал её везде и всюду, заставляя волноваться молодую горячую кровь и сильнее сжиматься неискушённое жаждущее сердце.

Альбия ничего не знала о Блоссие – его словно бы не существовало в этой жизни, словно они никогда не встречались, и, если бы не цепкая память, девушка, пожалуй, решила бы, что просто придумала его. Те, с кем Альбия общалась, ничего о нём не слышали; тех же, кто мог рассказать ей о нём, не было в городе: Кальпурния уже полмесяца отдыхала на своей вилле у Неаполитанского залива.

В Риме в то лето было невыносимо жарко, и богатые горожане, покинув свои дома, уехали к морю искать желанной прохлады, новых знакомств и развлечений.

Альбия слышала, что сам император выехал со своим двором в Кампанию, а Овидий на всё лето поселился на своей вилле в Мизенах, где по вечерам собиралась «золотая молодёжь». Но где проводил свой летний отдых Марк Блоссий ей было неведомо.

Альбия не знала, сколько времени прошло с тех пор, как она вышла из дому. Когда девушка приблизилась к Капитолию, солнце уже заходило. Кипарисы казались чёрными, как уголь, вершина Альбанской горы – нежной и прозрачной, как одно из тех облаков, что её обрамляли.

А дома Альбию ждало печальное известие, которое привёз гонец из Неаполя. Кальпурния писала, что больна, что не может встать с постели из-за поломанной ноги и что ей нужно непременно увидеться с «дорогой Альбией».

– Что же делать? Как быть? – заметалась по комнате девушка, прижимая к груди послание от Кальпурнии. – Она умоляет меня приехать! Ей совсем худо! Бедная, бедная моя Кальпурния...

– Может быть, старшая весталка согласится отпустить тебя на пару дней? – робко предположила Басса.

Альбия остановилась посреди комнаты. В глазах её мелькнул луч надежды.

– Сейчас же, немедля я пойду к ней! Пинария отзывчива и милосердна – она не сможет остаться безучастной к постигшему Кальпурнию несчастью, – с этими словами Альбия накинула на голову своё широкое покрывало и вышла из дома.

Великая дева жила в доме весталок, который находился рядом с храмом, и Альбии не стоило труда быстро её найти.

Внимательно выслушав торопливый рассказ девушки и прочитав письмо от Кальпурнии, старшая весталка какое-то время молчала. Затем её бескровные губы разжались – и она любезно указала Альбии на скамью:

– Садись...

Сама же она стояла и смотрела куда-то в пространство перед собой. Несмотря на усилие казаться приветливой, в ней чувствовалась плохо скрытая досада.

Альбия заметила это и смущённо сказала:

– Прости, что пришла просить... Но сердце моё не может быть спокойно, когда Кальпурния в беде. Я должна помочь ей...

– Разве у неё, кроме тебя, никого нет? – спросила Пинария, устремив на девушку проницательный взор.

– Увы, – вздохнула Альбия. – В ранней юности она, как и я, потеряла родителей, потом овдовела...

И, как бывало всегда, при воспоминании о брате в глазах у девушки появились слёзы.

– Она мне как родная сестра, – совладав с волнением, продолжала Альбия. – Я единственная, кто может её утешить и ободрить.

Тронули ли Пинарию слёзы девушки или подкупила искренность, с которой она говорила о своих отношениях с Кальпурнией, – неизвестно, только лицо её немного прояснилось и взгляд смягчился.

– Что ж, ты можешь поехать к ней, – сказала она. – Но постарайся надолго не задерживаться. Помни, что твоё место – в храме нашей богини и покровительницы.

– Благодарю тебя, Великая дева! – В порыве чувств Альбия схватила костлявую руку старшей весталки и прильнула к ней губами.

Пинария отстранила её и проговорила сердито:

– Поторопись же – ведь тебя ждут.

Они попрощались.

На следующее утро, собрав вещи и оставив дом на попечение Бассы, Альбия отправилась в Неаполь.

Глава 10

Едва колесница, запряжённая парой африканских лошадей, проехав по Аппиевой дороге, повернула в сторону Кампании, взору Альбии открылась потрясающе красивая картина. Утопали в густой зелени фруктовые сады и апельсиновые рощи, золотились плодородные нивы, буйными травами благоухали луга. Казалось, нет в мире ничего более пленительного, чем этот цветущий, залитый солнцем и овеянный тёплым ветром уголок земли. Благодатный, волшебный край!

Домициева дорога, по которой теперь ехала Альбия, проходила почти у береговой линии, так что за беломраморными виллами и прекрасными садами виднелось покоящееся в объятиях залива лазоревое море.

Альбия наслаждалась великолепием кампанской природы, солнечным светом и пропитанным запахом моря ветром. Она вдруг почувствовала отвращение к затворнической жизни, какую вела; ей хотелось чего-то необыкновенного; она жаждала безграничных просторов света, свободы и любви...

Вилла Кальпурнии находилась в аристократическом квартале, утопавшем в зелени кипарисов, ореховых деревьев, туи, акации и магнолий. Белые патрицианские дома, украшенные мрамором колонн, галерей и портиков, подчёркивали богатство их обитателей. Вдоль дорожек в садах были расставлены скульптуры, тропинки вели к водоёмам и укромным беседкам.

В одной из таких беседок, густо увитой побегами вьюнка и плюща, Альбия и нашла Кальпурнию.

Молодая женщина сидела со скучающим видом в садовом кресле, положив изящно обутые ножки на низенькую скамеечку. На коленях у неё лежала рукопись, которую она читала, по всей видимости, уже не в первый раз. При виде весталки лицо Кальпурнии просияло искренней радостью.

– Альбия, милая моя, я так тебя ждала! – воскликнула она и протянула навстречу девушке обе руки.

Альбия накрыла их своими маленькими нежными ладошками.

– Как ты себя чувствуешь? Нога сильно болит? – с сочувствием спросила она.

– Нога? – растерянно переспросила Кальпурния и тут же спохватилась: – Ах, да, нога! Благодарение Эскулапу, всё уже прошло!

– Неужели прошло? Так быстро? – в недоумении пробормотала Альбия и перевела взгляд на ноги Кальпурнии, как бы желая удостовериться, что они целы и невредимы.

Перехватив её взгляд, Кальпурния неожиданно звонко рассмеялась.

– Прости меня за этот невинный обман, – сказала она, увидев, как девушка нахмурилась, обо всём догадавшись. – По правде говоря, мне самой было неприятно прибегать к помощи хитрой уловки, но у меня не было выбора. Ведь я хорошо тебя знаю: только ради попавшего в беду человека ты можешь решиться бросить всё, даже...

– Но понимашь ли ты, – Альбия резко прервала её речь, – что из-за этого, как ты выразилась, невинного, обмана я попала в неловкое положение? Что я скажу старшей весталке? Какое найду оправдание твоему легкомысленному поступку?

– Ты не должна оправдываться, – спокойно возразила Кальпурния. – Никто и не узнает правду. Я буду вести себя так, будто со мной в самом деле случилось несчастье, буду хромать как Вулкан*, буду...

– Ответь мне, Кальпурния, – снова перебила её весталка в негодовании, – для чего ты придумала эту историю?

Кальпурния слегка смутилась под пристальным взглядом чистых серо-голубых глаз.

– Я часто думала о тебе, – молвила она, по-дружески пожав пальцы девушки, – о том, как ты грустишь и тоскуешь в стенах своего дома. И мне захотелось помочь тебе избавиться от одиночества. Нужен был предлог для того, чтобы завлечь тебя сюда, и, не особенно размышляя, я нашла его.

Признание Кальпурнии расправило морщинку у переносицы девушки, и лицо её прояснилось.

– Поверь, милая моя отшельница, я хочу, чтобы ты была счастлива, пусть недолго, хотя бы день, – продолжала Кальпурния, ласково глядя ей в глаза. – Хочу, чтобы ты узнала, какая огромная существует разница между той жизнью, которую ведёшь ты, и той, которой наслаждаются другие.

– Но... – попыталась протестовать Альбия.

– Послушай же меня, – уверенно произнесла Кальпурния и крепче сжала её ладонь. – Женщина, которая запирается в стенах храма, проявляет страх перед миром и собственной природой. Вера в богов этого не оправдывает. Посмотри на жриц, которые окружают тебя в твоём храме. Большинство из них глупы и безобразны, они не знали и никогда не узнают настоящего счастья. Но ты не такая. Ты прелестна, полна жизни и рано или поздно должна вырваться на волю, как птица из клетки.

Теперь Альбия слушала, не перебивая.

– Цветущая молодость даётся в жизни только раз, а красота без любви – всё равно что пир без доброго вина. Как сказал поэт: «Коротки и быстротечны человеческие дни – сколько можешь наслаждений в чаше жизни зачерпни». Помни, целомудренная моя Альбия, не утолившись в молодости любовью, женщина на склоне жизни мучится раскаянием, которое превращает её некогда горячее и трепетное сердце в кучу золы. Нерастраченная страсть, неразделённые чувства – вот бремя, непосильная тяжесть которого омрачает последние дни.

– Я... я не знаю, может, ты права, – едва слышно проговорила Альбия, выслушав Кальпурнию. И тут же, вскинув голову, громко прибавила: – Всё же будет лучше, если я тотчас отправлюсь в Рим.

– О! – почти крикнула Кальпурния. – Я не уверена, что так будет лучше! Подумай, что ты скажешь старшей весталке, когда она спросит, почему ты так скоро вернулась? Скажешь правду – и опозоришь меня. Все станут говорить, что я коварная лгунья, и тогда мы с тобой не сможем видеться как прежде, – при этих словах в глазах женщины блеснули слёзы. – Если же ты попытаешься оправдать меня и скажешь, что я уже поправилась – хотя я сильно сомневаюсь, что ты решишься на обман, – но если даже ты так и скажешь, тебе никто не поверит. А твоя Пинария, эта старая злобная лиса, сразу учует неладное, и тогда ты навсегда потеряешь её доверие.

Кальпурния перевела дыхание и с мольбой в голосе прибавила:

– Во имя богов, прошу тебя хорошо подумать прежде, чем принять окончательное решение.

Альбия стояла, всё ещё молчаливая и задумчивая; в ушах у неё упрямо звучали слова Кальпурнии о том, что цветущая молодость бывает в жизни один лишь раз. Ничего не сказав, она вышла из беседки, сделала несколько шагов и вдруг остановилась у куста олеандра с сильно бьющимся сердцем. Ей показалось, что в предзакатной свежести веет сладостное дыхание Венеры. А в следующее мгновение она услышала своё имя, произнесённое неким воздушным шёпотом. Альбия подняла голову и взглянула вверх – чудилось, высоко-высоко над ней пронеслась лучезарная тень женщины с веткою мирта в руке. Эта тень плыла тихо и величаво, протянув другую руку в сторону весталки. Благословляла ли её богиня или указывала ей путь?..

***

Вулкан (рим.) – бог огня, изображался хромым

Глава 11

На пиршество, которое устроила Кальпурния на своей вилле день спустя, приглашённые съезжались со всех уголков Кампании. Десятки поваров и сотни рабов были к услугам гостей. Несомненной похвалы заслуживало разнообразие блюд, соусов и вин; густой аромат разбросанных в триклинии лепестков шафрана смешивался с запахами аравийских масел.

Никто из гостей не знал, что среди них находится юная дева Весты, и потому многие мужчины пытались ухаживать за Альбией, оказывая ей различные знаки внимания, а то и открыто восхищаясь её красотой. Девушка смущённо улыбалась и опускала глаза, но каждый раз на помощь ей приходила бдительная Кальпурния.

Альбия не представляла, до чего она была хороша в тот вечер! Её роскошные волосы, украшенные крупной белой лилией и небрежно зачёсанные назад, открывали гладкий лепной лоб; на нежных щеках играл ровный тёплый румянец; глаза излучали ясный свет. В ослепительно-белых одеждах, свежая и прелестная, она казалась самой Ювентой, богиней юности.

Возлежа за пиршественным столом рядом с хозяйкой дома, Альбия всматривалась в толпу, разглядывала незнакомых людей. Мелькали лица – мужские, женские, молодые и не очень, полные, худые, умные, глупые, простодушные, лживые. Тоска охватывала девушку с каждой минутой мучительнее, и ей казалось, будто огромная тяжесть давит на сердце. Она уже не пыталась обманывать себя: соблазн увидеть Марка Блоссия заглушил в ней все прочие желания. Его отсутствие удручало Альбию, но она тешила себя надеждой: опаздывал Овидий, а с ним, должно быть, и Блоссий.

После обычного выступления музыкантов гости постепенно разбрелись по огромному дому Кальпурнии. Тут и там собирались в тесные кружки – побеседовать, поспорить, посплетничать.

Не находя себе места, Альбия долго бродила в одиночестве, пока не наткнулась на группу молодых мужчин и женщин, сидевших в просторной экседре.

Какой-то юноша рассказывал с увлечением:

– Эрос, предводитель таинств, стал творцом всего неодушевлённого и всего, что имеет душу. Он дал людям высокое свойство любви. Любовники стремятся к взаимности и, получив поровну одинаковое наслаждение, расстаются радостно, всё так же любящие друг друга, довольные друг другом...

– Согласен с тобой, Юний! – подхватил красивый светловолосый мужчина. – В наслаждении нужно стремиться к тому, чтобы обе стороны получали равное удовольствие. И всякое наслаждение тем приятнее, чем оно длительнее. Ах, если бы скарёдные пряхи Парки продлили срок нашей жизни, если бы Фортуна постоянно сопутствовала нам, если бы Эскулап хранил наше здоровье и никакая печаль не омрачала нам настроение!

– Эрос, Эрос! Он только сбивает человека с толку! – вдруг выкрикнул какой-то человек, который сидел в стороне от всех и до этих пор хранил мрачное молчание. – Он – друг необузданного мимолётного желания – заставляет человека в безрассудном порыве гнаться за предметом вожделения. Любовь – самое порочное влечение из всех свойственных человеку. Любовь приносит только вред!

– Позволь заметить, Минуций, что ты не прав, – спокойно ответил ему юноша по имени Юний. – И стыд приносит нам и пользу и вред. Нет ничего странного в том, что любовью именуют и разнузданное желание, и целомудренную привязанность. Одно мы поясняем как вред, другое – как пользу.

Прекрасные глаза Альбии останавливались поочерёдно на говорящих – теперь их взгляд не был печальным, но выражал жадный интерес ко всему, что девушка здесь слышала.

– Ещё Катон Цензор говорил: «Не одно и то же любовь и похоть, куда приходит одна, оттуда уходит другая», – продолжал Юний. – И тебе, Минуций, советую не забывать об этом.

– А что же такое, по-твоему, брак? Чего в этом союзе больше: полезной любви или вредной похоти? – с ехидной иронией спросил Минуций.

– Брак изобретён как средство, необходимое для продолжения рода, – начал отвечать ему Юний со снисходительной улыбкой. – Всё, чем мы занимаемся не ради нужды, а ради красоты и изящества, ценится выше того, что необходимо.

– Извини, Юний, – вступил в беседу один из слушателей, самый старший из всех, – может, я не совсем понимаю... но неужели ты полагаешь, что муж, застав свою жену в объятиях любовника, должен простить их обоих?

– Разумеется...

– А как же святость брачных уз?

– Мы же о любви говорим, а не о браке! – перебила одна из девушек, нетерпеливо пожимая плечами.

– Но ведь брак по всем законам... – не унимался возмущённый слушатель.

– Законы! – Девушка презрительно фыркнула. – Август издал закон о прелюбодеянии и сурово карает тех, кто его преступает. Но разве он сам не нарушал его?.. И как можно превращать высокие имена любовников в такие грубые слова, как муж и жена?

– Вот и Овидий учит:

«Вам не закон приказал сойтись к единому ложу –

Силу закона иметь будет над вами Любовь», – неожиданно раздался за спиной у Альбии глубокий мягкий голос.

Девушка вздрогнула и обернулась: в дверях стоял Марк Блоссий.

Загорелый, сияющий, ироничный, он посмотрел на Альбию с таким выражением, что та опустила глаза и больше не поднимала их. Это был взгляд, каким смелый и уверенный в себе покоритель женских сердец смотрит на понравившуюся ему женщину, взгляд, которым он словно обнимает её и берёт как своё достояние.

Альбия испугалась. Будь она более опытной, она не смогла бы устоять перед этим призывом. От волнения у неё подкашивались ноги, шумело в ушах, голова пылала... Он что-то сказал ей... Но она не слышала его слов.

С пылающими щеками и затуманенным взором девушка отошла в сторону, как бы давая Блоссию дорогу, и он, бросив на неё быстрый, но внимательный взгляд, прошествовал мимо.