Текст книги "За зелёной звездой (СИ)"

Автор книги: Vardalin

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 16 страниц)

– Попытался, – признался призрак. – Я рассчитывал, что электрический разряд выведет тебя на время из игры. А вот попытаться перехватить контроль было чревато тем, что ты мог лишиться разума.

– Ну что ж, спасибо хотя бы на этом.

– Ты был бы весьма опасен… – заметило приведение. – Гораздо хуже, чем Виртемик.

Это была лишь мимолётная мысль, которая промелькнула в сознании Миэна почти незаметно для него самого. И понимание, что призрак мог ухватиться за эту тонкую ниточку, о многом ему говорило. Призрак, помило своих способностей, был достаточно посвящён в эту тему.

«Вот только откуда? – подумал Миэн. – Слишком старая тема, чтобы о ней знала Лонсия. Или Кайрел всё же помнит то время?»

Цевирт Велоанфер придерживался той же линии, что и во время краткой случайной встречи ещё на Неотоне. Он не был чистокровным эльфом, и не обязан был помнить своё предыдущее воплощение. Но раз он ничего не забыл, то почему попытался это скрыть? Не была жизнь Кайрела такой страшной, чтобы тяготить его. Не успел Кайрел наворотить таких глупостей, как он, да и не было у того таких возможностей. Или дело в самой смерти? Миэн не мог этого понять.

– Что рассуждать, всё равно ты уже умер, – обратился Миэн не то к своему собеседнику, не то к мыслям, обращённых к отсутствующему здесь Цевирту.

– Пойми, я совсем не хотел «оживать» в тот раз. Я ведь и отправил Фариду в прошлое только затем, чтоб она поняла, что сделанного не вернёшь и надо двигаться дальше. Мой отец как-то выразил догадку, что Катастрофа – лишь следствие всеобъемлющей и вездесущей природы Веринтара. А потом один за другим стали умирать боги-хранители. Тогрен потерял рассудок задолго до катастрофы. Энтив и Кэртив до последнего пытались это скрыть, и в результате сами погибли. А из младших, кроме Цивеи, которая к тому времени отошла от дел, никого не осталось.

– А зачем тогда существует возможность перемещения во времени? – спросил Миэн.

Он мог вспомнить, что на Неотоне многие жаловались, что даже совершать перемещения в пространстве в условиях Веринтара крайне опасно, хотя он был лёгок, тягуч и позволял очень сильно влиять на покрытую им землю.

– Насколько я знаю, для судебных расследований, – ответил призрак. – Только нужно понимать, что чем дальше ты оказываешься от исходной точки своего путешествия, тем больше ограничений на тебя накладывается. Можно временно оглохнуть, онеметь, а иногда и не временно. Мама мне в детстве часто рассказывала подобные истории. Думаю, моим родителям помогло то, что, оказавшись на Неотоне, они даже гипотетически не могли повлиять на глобальные процессы. Они были своего рода хронистами событий последних десятилетий. А до этого мой дед вполне успешно двадцать лет изображал рина под носом не только у Требхеонского Архимага Лацерия Фера, но и всего Совета Правителей Сайвернии, став одним из них.

Призрак, заметив, что излишне увлёкся ненужными пожробностями, замолчал.

– И что теперь, – спросил Миэн, – будем ждать, как всё разрешится само собой?

***

Из окна Фариды открывался вид на Каньон, похожий отсюда на страшную трещину в земле. По мосту-акведуку на другую сторону попадала Жемчужная река. Когда-то он был построен, чтобы обеспечивать жизнью Янтарную страну, с чем по сей день прекрасно справлялся. Согласно легенде о Ледяном Великане, Каньон, являющийся следом его меча, не имеет дна, и если долго падать в него, то в конце концов попадёшь в Начало и сгоришь в огне зарождающихся звёзд.

«Если оттуда нельзя выбраться, то как об этом узнали?» – спрашивала Фарида, на что и Фита, и Косфи отвечали страшным словом «теория». Девочка же начинала спорить, что раз это не подтверждено на практике, то никакая это не теория, а самая обычная гипотеза. По правде сказать, тогда Фарида успела поговорить на эту тему и с отцом, и с матерью, поэтому могла ещё долгое время спорить с наставниками и строить из себя всезнайку. Вспоминая это, девушка улыбалась, с высоты глядя на белую светящуюся воду, бегущую над зияющей чернотой.

Впрочем, обывателей больше волновала не бездна Каньона, а обитатели испещрённых пещерами стен. Фарида нисколько не сомневалась, что однажды откопают подземные ходы, ведущие от Жечужного Замка к бездонной пропасти.

Фарида знала, что ей понравится временное жилище, поэтому она встретила предложение отца с большим воодушевлением, а вот Ленц явно чувствовал себя не в своей тарелке, но спорить с правителем не посмел. Про Миэна сказать было сложно, потому как на голове у него снова кривым зеркалом красовался череп с затянутыми тьмой глазницами. Лонсия косилась на это неодобрительно, и девушка её понимала. Правда, Фарида не могла взять в толк, почему мать так и не намекнула, что маску следует снять.

Когда они закончили дела, Цевирт Велоанфер, прежде чем покинуть их, посоветовал не выходить за пределы этажа, по крайней мере, до завтрашнего утра, когда станет понятно, что призраки обезврежены.

Фарида вышла в общий зал и, увидев на диване перед круглым стеклянным столиком Ленца, скучающе перелистывающего страницы какой-то книги, предложила ему сыграть. Тот, хотя и вначале отнекивался, но как-то вяло, чуть ли не зевая, сам расставил фигуры на доску. Над ходами они не задумывались, будто главной целью было отыграть как можно больше партий, потому поединки получались быстрыми и с непредсказуемыми результатами.

Раньше Фарида тяжело переживала поражения, поэтому сумевших победить её противников упрашивала сыграть ещё партию. Бывало, что тем это настолько надоедало, что в конце концов они начинали поддаваться. Поначалу Фариду это злило, но потом она перестала обращать на это внимание, сочтя, что проигрыш не становится более почётным только лишь от нежелания побеждать. Теперь же она словно убеждала себя продолжать жить, как раньше, но не была уверена, что события последних нескольких дней позволят ей это сделать.

Вечером, незадолго до того, как шторы сами собой закрылись, на столе у окна появился лёгкий ужин, но Фарида с удивлением обнаружила, что не голодна.

Фариде нравился запах цветущего шиповника, поэтому она весьма обрадовалась, что мыло ей положили именно с таким ароматом. А вот усталость, не столько физическая, сколько эмоциональная, взяла своё, поэтому, казалось бы, только моргнув, она обнаружила, что пена осела, а вода остыла.

Фарида проснулась от непонятного гула. Прошло достаточно времени, чтобы выспаться. Возможно, он был за гранью слуха, но зато пронизывал до костей. Пробуждение получилось резким, болезненным, но бодрящим. Ведомая необъяснимым ужасом, девушка бросилась к двери. И, открыв её, столкнулась с Миэном. Шлема-черепа на его голове не было, и в лазурных глазах также читался страх. Миэн сгрёб её в охапку и прижал к себе, а в следующий миг Фарида поняла, что они падают. Гул, порождающий необъяснимый страх, нарастал.

Столкновения с полом Фарида так и не почувствовала, её сознание потонуло в других, гораздо более неприятных ощущениях. Хотелось вырваться и закричать от боли, но её ничего не держало. Огонь, в котором растворилось тело Миэна, менял свои очертания, но так и не принимал живой осязаемый облик. Если раньше преображение занимало доли секунды, то теперь пламя будто не могло решить, какую форму обрести. Или изменилось её восприятие времени, Фарида не знала. Она закрыла глаза, но яркий свет проникал сквозь тонкие веки, и пыталась считать, но сбивалась, едва начав. Вдыхая раскалённый воздух, Фарида чувствовала, будто натянувшаяся кожа вот-вот лопнет от жара. За гулом стен, что ощущался будто изнутри, она не слышала собственного крика.

И вдруг наступили тишина и холод. Из-за замёрзших слёз Фарида не сразу смогла открыть глаза и сквозь дым увидеть, как с пола пропадает копоть и сверкают противопожарные чары на шкафах и двери. Ледяная вода стекала по коже, медленно таял иней на волосах и одежде.

Фарида закашлялась, теперь ощущая жжение в глазах и носу. Миэн открыл окно, впуская на смену гари и дыму свежий воздух и холодный ветер, несущий ворох снежинок.

– Если бы не саламандра, – стуча зубами, заметила девушка срывающимся шёпотом, чтобы разорвать молчание.

Не было больше гула, а сердце всё еще билось очень медленно, хоть и возвращалось к привычному ритму. Фарида ощутила в груди непонятное натяжение, которое переместилось в область плеча, а в следующий миг на её поверхности алой вспышкой появилась чёрная ящерица. Плечо тут же онемело от пронзительного холода. Но саламандра спрыгнула, сворачиваясь на полу и в впитывая в себя чудесное тепло уже успевшего полностью очиститься пола.

– Если бы не она, – поправил Фариду Миэн, – от тебя бы остался только пепел.

Скрипучие звуки, которые он издал потом, мало походили на смех, однако являлись именно им. Не рыдания ведь, в конце концов Фарида недоумённо смотрела на колдуна, надеясь, что её догадка о том, что произошло в этот миг с другими, в корне неверна. Она боялась, хотя уже понимала, что всё так и есть.

«Эрлар ведь предупреждал», – думала Фарида, ощущая теперь лишь пустоту и безразличие ко всему.

Миэн вдруг хлопнул рамой и сорвался с места, вспоминая нечто важное. То, о чём ни в коем случае не должен был забыть. Так оно и было, и это пугало его. Ведь он сам сбился со счёта, сколько за это короткое время пришлось совершить неполных превращений. Никогда раньше ему не приходилось делать что-то подобное. Он с трудом мог дышать, а кашель сдерживал лишь потому что не хотел окончательно повредить истончившиеся ткани. Вода, которую он заставил себя проглотить не так давно, успела усвоиться до преображения, смягчая их. Но терпеть боль стало ещё труднее. Медленно, слишком медленно, лёгкие избавлялись от остатков дыма.

– Подожди здесь, – прошептал Миэн на ходу, а незапертое окно вновь распахнулось порывом ветра.

Фарида смотрела в потолок, совершенно ничего не чувствуя. Этот день всё же наступил. Она даже не услышала, как захлопнулась дверь. Снежинки садились на пол и тут же таяли.

========== Глава тринадцатая. Когда ночь темна ==========

Не составляло труда услышать шаги убегающего времени. А ведь ещё вчера оно казалось таким незаметным, не имеющим большого значения. Отметкой в календаре отсчитывались дни. В ежедневнике отмечались события и встречи. Но никогда прежде время не ощущалось чем-то материальным, давящим, тяжёлым и тягучим.

Осталось лишь ожидание, когда наконец опустится занесённый меч. И оно затмевало всё остальное. Подглядывало в окна, пряталось за дверями, смотрело с чистых листов и цеплялось за крючки написанных букв.

Цевирт, оставив открытыми шторы только напротив рабочего стола, поглядывал в угол, на светящееся полупрозрачное изображение башни. Сверкающими точками по ней передвигались обитатели. Лонсия безмолвным стражем ходила по пустым залам. Видела ли она что-то перед собой или погрузилась в воспоминания и печальные думы?

Цевирту казалось, что он разделился надвое. Одна его часть отстранённо наблюдала и ждала неизбежного, другая, вытеснив посторонние мысли, погрузилась в работу. И они словно начали существовать параллельно, будто отгородившись друг от друга непроницаемой стеной. Но всё же и та, и другая оставались им, Цевиртом Велоанфелом, не представляющим, что ему делать теперь с этим ненужным знанием.

Голографическая карта не раз помогала вовремя обнаружить незваных гостей. А сейчас было особенно важно, чтобы не появился ещё какой-нибудь случайный посетитель. Обычно из этого получались забавные истории, вносящие в привычное течение жизни новые потоки. В Жемчужный Замок чаще, чем куда-либо ещё, заносило неотонянских детей. Видимо, Веринтар, несмотря на некоторую непредсказуемость, считал его безопаснее внешнего мира. В одну лишь эту башню недавно вынесло троих братьев-гномов, до этого была ещё дюжина гоблинов и семеро сфинксов.

Хотя до Великой Катастрофы Цевирт Велоанфер интересовался природой магии, но был скорее наблюдателем, чем исследователем. Да и в условиях рвущегося Веринтара приходилось больше думать о безопасности, чем действительно совершенствоваться. Будучи Кралларейве, он имел некоторые преимущества перед другими магами, хотя были волшебники и способнее него. Особенно ощущалось это в первые годы. Тогда на него свалилось неведомое доселе количество работы, и он не замечал, как летели месяцы. Хаос, в котором никто ни за что не хотел отвечать и исчезал при первой возможности. Лишь через двадцать пять лет, когда не осталось на поверхности заброшенных развалин, а поток беженцев первой волны схлынул, он наконец смог выйти за пределы Жемчужной страны и понять, как отличается на этой планете пространственная магия.

Цевирт, бывало, путешествовал по Северному Континенту. Всё же правителю необходимо было знать соседние страны и прилегающие земли. Увы, за пределами материка ему побывать так и не пришлось, а при создании свитков или кристаллов телепортации приходилось ориентироваться на данные, добытые другими. В худшем случае это были не очень точные карты, сделанные на скорую руку. К счастью, исследователи быстро поняли, что подобным образом подвергают опасности главным образом себя.

Но Цевирт не жаловался на судьбу. За неполные пятьдесят шесть лет, что он прожил на Неотоне, странствовать пришлось немало. И места порой попадались куда менее приятные, чем даже поверхность Рили, малой луны, в сердце которой укрывался город, где правили его бабушка и дедушка. Возможно, Жемчужный Замок стал для Цевирта его подобием. Но всё же важным отличием были не размер и не население, а то, что жители Неотона, смотря на Симеру и Риль, и подумать не могли о лунных городах. Ведь здесь, на Планете, о Жемчужном Замке знали далеко за пределами Северного Континента.

Башня. Именно в ней кроется корень всех бед. Маги-советники покинули её, Цевирт проследил. Сплетены чары, поставлены ловушки.

Трудно было что-либо исключить, но предстояло сделать выбор, на чём-то остановиться. Он хотел бы выгнать из башни вообще всех. Но не стал. Даже не настаивал, чтобы ушёл сфинкс, который не имеет никакого отношения к делам их семьи. Впрочем, недавний разговор с ним Цевирт не считал бесполезным.

– Никто из нас не знает, что это будет, – заметил Ленц. – Если это демоническая сила, то у сфинксов есть возможности с ней справиться. К тому же, я оставлю в комнате портал.

Предлагать свои услуги значительно более опытному магу-пространственнику Ленц не стал. Но не поделиться своими мыслями не мог.

– То есть, расставить ловушки для демонов? – Цевирт удивился, что никто из его знакомых сфинксов не упомянул ни о чём подобном.

– Ограниченные подпространства, способные затянуть в себя источники демонической энергии. Правда, они постепенно рассасываются, но зато будет время подготовиться.

На слове «время» Цевирт мог лишь криво улыбнуться.

Теперь же Ленц мирно спал. Его, кажется, совершенно не пугала надвигающаяся угроза.

Вестница смерти, явившаяся в образе его повзрослевшей младшей дочери, всё ещё надеялась что-то исправить. Цевирт понимал, что это исключено. Хотел в это верить. Должен же быть в этом безумном мире хоть какой-то порядок. Цевирт собирался сделать всё возможное, чтобы пролить свет на эту тёмную историю, в чём ему могли помочь защитные чары губкового типа.

Подобное поле Жемчужный Замок создавал самопроизвольно. Но оно было довольно слабым, пусть и достаточно устойчивым. Для чародеев не представляло особых затруднений не попасться, хотя для магов другого рода оно могло обернуться неприятной неожиданностью. Если бы Веринтар был таким, каким он был на Неотоне, Жемчужный Замок представлялся бы одним из узлов его Сети. Но здесь приходилось работать не с Сетью, а с Потоками.

Когда в числе других Цевирт оказался в новом мире, он не мог по-настоящему оценить его красоты. Прежде чем ступить в портал, Цевирт приготовился, что магия покинет его навсегда. Но в месте прибытия, Розовой Пустоши, ощутил ужас. Каменистая долина, лишь кое-где покрытая мягким нежно-розовым мхом, который искрился, когда на него наступали, казалась пустынной, а белая река внушала пришельцам ещё больше опасений. Пожалуй, он бы не был так потерян, если бы лишился обеих ног. Сеть Веринтара настолько слилась с его сутью, что существование без неё казалось мучительным. Как будто он одновременно потерял руки и зрение. Он был жалок, бесполезен и совершенно не представлял, как жить дальше.

Но он такой был не один. Поначалу казалось, что в новом мире нет места для них. Но оказалось, что среди новоприбывших не оказалось тех, кто не был так или иначе связан с Веринтаром. Они могли лишь строить предположения, что случилось с остальными людьми, ведь через порталы проходили все. Как ни печально было горевать о потерянных близких, необходимо было привыкать к новому миру. Тем более, что знакомая с детства магия оказалась чужой и непонятной. Пришлось вернуться к истокам и вспомнить, что изначально волшебные заклинания были созданы для защиты, как для стихийников, так и от них. Да, поле здесь больше напоминало океан со множеством подводных течений, но заклинания плелись, пусть и держались не так крепко, смещаясь и «вымываясь» со временем. Не удивительно, что одним из первых неотонян-картографов стал бывший Требхеонский архимаг, специализирующийся как раз на защитных чарах. Архимаг Тирейн много путешествовал не только по Северному Континенту, но и составил подробную карту юга Большого Континента и даже нанёс очертания Странного Континента, информация о котором с тех времён почти не пополнилась, хотя Тирейн сгинул неизвестно где в тридцатых годах первого столетия. В остальном знания о планете с тех пор значительно расширились, ведь, несмотря на непригодность местных океанов для мореплавания, для телепортации тут было куда меньше помех, чем на Неотоне.

Вообще, в первом столетии усилия большинства исследователей были направлены на изучение Жемчужной реки, во втором столетии те, кто переселился на Большой Континент, решили систематизировать календарь. Когда годовой цикл разбили на тринадцать неравных частей, предложившего это осудили, так как привыкли к четырём опорным точкам, напомнив, что по солнцу ориентироваться в данном случае куда вернее, чем по далёким звёздам. В результате сошлись на двенадцати более или менее равных периодах. В третьем столетии о неотонянском прошлом вспоминали лишь новоприбывшие, хотя те желали поскорее влиться в новую жизнь. Но некоторые народы собирали по крупицам и стремились сохранить эту память.

И теперь Цевирт готовился к известной неизвестности, приспосабливая всевозможные щитовые чары: «сети», «губки», «зеркала». В одной из комнат он даже задремал, и, придя в себя, полминуты не мог понять, что произошло. А вернувшись в кабинет, обнаружил целую кучу незаконченных дел. Не то, чтобы он не знал о них раньше, просто смотрел несколько под другим углом, более спокойно. А теперь будто вернулся в самое начало, когда мир вокруг был незнаком и пугающ.

– И мы по-прежнему слишком мало знаем о тебе, – тихо обратился к равнодушному миру Цевирт, подойдя к окну. – Увы, мне уже не суждено.

***

Часы отсчитывали секунды. За сотню лет выработалась привычка не зависеть от солнца. Ей не мешал свет, поэтому она не задвигала шторы. Но уже вторую ночь Лонсия не могла уснуть. То, что вчера было лишь неясным предчувствием, сегодня обрело свою форму. Слишком много потрясений для одного дня после долгих лет спокойной жизни.

Не сказать, что Жемчужная страна была тихим местом. Всё-таки почти каждый день сюда прибывали всё новые люди. У всех из них в большей или меньшей степени проявлялся магический дар, а связь с Веринтаром отнюдь не гарантировала миролюбие и прочие добродетели. Здесь встречались непримиримые соперники, а прошлые обиды мало кто умел забыть. Но в Жемчужной стране существовали законы, позволяющие сохранять равновесие, и преступившие их изгонялись. Лонсия считала, что это чересчур мягкая мера, которая не решает проблему, а перекладывает груз на чужие плечи, но не могла требовать иного.

К сожалению, отзвуками Великой Катастрофы на Планету заносило не только взрослых волшебников, но и детей, в том числе совсем младенцев. Сколько из них были найдены исследователями совершенно случайно в лесу или в горах живыми, но ещё больше – уже мертвыми.

Принято считать, что подавляющее число неотонян попадало именно на Северный Континент. Но так ли это было на самом деле? Точки, где открывались порталы, не были постоянными, а телепортанты и вовсе возникали стихийно. И если Жемчужную страну оплетала магическая сеть, не дающая разбиться тем, кто падает с высоты, то за её пределами Цевирт Велоанфер и другие волшебники Жемчужной страны не могли себе позволить создать нечто подобное, хотя поисковые группы существовали во всех государствах Северного Континента.

Лонсия старалась не думать, что происходит с пришельцами, попавшими на один из четырёх других материков. Или, ещё хуже, выпавшими где-то посреди океана. Она не знала, был ли этот процесс контролируемым, а если и был, то кем и насколько, но точто знала, что неотоняне появлялись на Малом Континенте. За годы жизни там Лонсии приходилось общаться с такими, оказавшимися во враждебном мире разумных и не особо разумных ящеров. И лишь единицы пожелали переселиться на север: как ни была хороша Жемчужная река, заменить привычную смену дня и ночи она не могла.

Когда-то Лонсия не предполагала, что ей, пусть и не в одиночку, придётся управлять государством. А ведь Жемчужная страна по территории была немногим меньше Ливении. Впрочем, не ей приходилось принимать срочные решения. Из первых поселенцев только Цевирт Велоанфер обладал достаточным авторитетом среди остальных. В последние годы перед Великой Катастрофой его таланты помогли сохранить жизни многим людям, в общем, он и не заметил, как корона упала ему на голову. Жемчужная страна представляла собой унылые руины, и многие подозревали, что и тут случилась своя Великая Катастрофа, на упоминание которой наложено табу. Фита поначалу злилась на наставника, что тот пренебрегает своими обязанностями по отношению к ней. А потом и сама бросила всё и сутки напролёт играла со своими новыми подругами-феями. Лонсию это волновало, но мать с отцом говорили, что не стоит беспокоиться. Дни растянулись до бесконечности, и на исходе года она поняла, что сходит с ума. Когда отец предложил ей вместе с группой исследователей отправиться на Малый Континент, она не поверила своим ушам, но доводы отца показались ей убедительными.

– А мы на что? – спросил тогда он. – Хотя понимаю: родители двух непутёвых дочерей не могут быть предпочтительны в качестве опекунов.

Лонсия впервые за тот долгий год улыбнулась. Она всегда восхищалась ими, ведь они воплощали собой невозможный союз смертного и богини, любящих друг друга несмотря ни на что. Нельзя сказать, что её мечта не осуществилась, вот только двенадцати лет оказалось недостаточно. Да и трагедия, случившаяся в самом начале, так и не дала ощутить радость в полной мере. Лонсия знала, что многие семьи пострадали куда сильней, и ненавидела себя за неспособность жить и радоваться простым вещам. Она пеняла себе на то, что была младшей из двух дочерей, из-за чего в детстве родители смотрели на её капризы снисходительней, чем на ошибки сестры. Лонсия слишком хорошо понимала, что у неё нет никакого права жаловаться на судьбу, и от этого накрывала страшная тоска, от которой очень сложно было отойти.

Так незаметно мысли о родителях перетекли в воспоминания о другом человеке, от которого было ещё труднее что-то скрыть. Да что там говорить, невозможно. И не только потому, что он тоже был менталистом.

Она думала о предстоящей смерти спокойно, вспоминая долгие дни, когда собственноручно пыталась свести счёты с жизнью. Мать сумела до неё достучаться, но сама Лонсия с трудом могла смотреть в глаза собственной дочери. Хорошо, что это время прошло. Но было потеряно слишком много лет.

Лонсия радовалась, что ни одной из её дочерей не досталось её дара. В детстве она злилась, что мать заставляла ее носить камень, блокирующий его, но позже прибегала к его помощи вполне осознанно. Ей просто хотелось не знать многое из того, что в большом объёме сыпалось на неё. Тогрен не сопротивлялся смерти. Хоть и шептались, что он был не в себе, Лонсия в это не верила. Он просто устал воевать со своей природой и природой Веринтара.

«Менталисты не могут замкнуться на себя, сколько ни старайся», – говорила мать. Где она сейчас? Жива ли? Казалось, прошла целая жизнь с тех пор, как умер отец. Она просто ушла, как давно для себя решила. К счастью, Лонсия застала это сама, а не узнала по чужим рассказам.

А теперь настал и её черёд уйти, пусть и несколько иначе. Хорошо бы встретиться там с отцом, поговорить. Безусловно, она так и сделает, если представится возможность. Но воцарится ли мир в её душе?

Лонсия, закрыв глаза, присела на подоконник. Она была рада, что Ориана не стала задерживаться в Жемчужном Замке после разговора, и надеялась, что вирисса застанет своего отца в Акментарине, всё же многие сфинксы переселялись на Большой континент, где основали собственное государство. Впрочем, сфинксы всегда предпочитали держаться рядом, но не вместе. В Жемчужном Замке они составляли треть населения, а по всей Жемчужной стране – чуть меньше четверти. Но это по большей части были тэринийские вирисы, привыкшие делить территорию с другими человеческими видами. Ни Ориана, ни её отец таковыми не являлись.

Лонсия думала о Фариде, маленькой и взрослой, вспоминала детство и свою сестру. Невольно она опять возвращалась к мысли, что, не случись той ссоры, Лонери бы не сбежала, и этой смерти удалось бы избежать. Впрочем, не это – так что-то другое послужило бы причиной. Они ведь всё время спорили и сердились друг на друга из-за мелочей. Но как же тяжело было пережить эту потерю.

Старая боль никуда не уходила. Возможно поэтому Лонсия редко бывала к родным достаточно тепла. Легче отпустить то, к чему несильно привязан. Но это были лишь отговорки, которые не могли развеять печаль. Лонсия силилась припомнить, когда в последний раз поступала правильно. Но не могла.

Наверное, поэтому она не могла ни осудить Миэна Элуниара за прошлое, ни сказать что-то ободряющее о настоящем, пусть и прекрасно его понимала сейчас. Впрочем, есть вещи, которые невозможно простить, и Лонсию вполне устраивало уже то, что он отдаёт себе в этом отчёт.

А теперь они соучастники этого странного убийства. Как такое вообще могло случиться?

Но ведь Лонери вернулась в этот мир Фаридой, да и не только она была живым примером. Почему именно в случае с ним Лонсия не поверила? Да, она скорее бы приняла, что разум её предаёт, чем такое перерождение. Фантомы, порождения чужой воли, что угодно. Но как объяснить самой себе, почему она приняла такое решение, не разобравшись?

Жаль, что оборотень не смог не только вернуть его к жизни, но даже привести того призрака. Пусть её вину не искупить, Лонсия должна была знать, почему он оказался здесь. А выяснившаяся позже история Фариды только больше всё запутывала.

– Прости меня, – прошептала она, прижимаясь лбом к стеклу, и ощутила на щеках слёзы. – Да было бы странно, если бы дурная жизнь закончилась как-нибудь правильно.

Эта мысль казалась не менее горькой, чем все остальные, но почему-то даже её повеселила.

– Это ты сейчас про кого? – заставил её вздрогнуть голос за спиной.

Вопрос прозвучал на ливенском, родном для Лонсии наречии. Хоть за много лет она привыкла думать по-теринийски, она не могла его не понять.

Лонсия не спешила оглядываться, боясь спугнуть наваждение. Но не могла не заметить:

– Но призраков должны были изгнать…

Немели пальцы и слегка кружилась голова. Она уже и не надеялась на эту встречу, ведь среди призраков, которых привёл Миэн, его не было.

– А их и изгнали.

Она всё-таки обернулась, заставляя задвинуться шторы. И при жизни ярко-синие, глаза призрака теперь просто светились. На лице же промелькнуло выражение со смесью жалости и насмешки.

– Хороший ли волшебник Цевирт Велоанфер? – спросил он, напоминая о делах нынешних.

– Глупый вопрос, – она вымученно улыбнулась. – Он правитель нашей страны и один из первых, кому удалось в полной мере вернуть себе магию.

– И он в смятении, – заметил призрак. – Но у меня тем более нет ответов. Ощущаю себя в тёмной комнате, в которой постоянно обо что-то спотыкаюсь. – Он пожал плечами. – Но что поделать, сам на это когда-то подписался… А ты действительно считаешь ту причину мелочью?

Лонсия посмотрела на него удивлённо. До неё не сразу дошёл смысл этих слов.

– Возможно, – ответила Лонсия, вглядываясь в призрачные черты возникшего перед ней собеседника. – Тогда это получилось само собой.

Слова показались ей вернувшимися из другой жизни, ранней юности, лишённой каких-либо страхов. Глупостью ли это было или единственным способом выжить в странном, быстро меняющемся мире. Лонсия не смогла бы ныне совершить нечто подобное, впрочем, в этом и не было нужды. Молодость, оправдывающая всё в сознании людей, никогда не была поводом для совершаемых ошибок и глупостей. Нет, этот шаг был спонтанным, но достаточно обдуманным. Лонсия не учла тогда лишь один фактор. Лонери была её старшей сестрой, но отчего-то с малых лет Лонсии казалось, что у них всё наоборот.

– Я не сомневалась, что родители меня поймут, так оно в результате и вышло.

– Ты просто не знаешь, что мне сказала твоя мать, – усмехнулся призрак.

– И что? Она не чинила препятствий, хотя могла, – Лонсия не стала задерживаться на этом, тем более, что время, которого всегда было достаточно, теперь работало против них. – Что бы ни случилось, я больше боюсь за Фариду.

– Меня больше пугает она сама.

– Считаешь, что дело в ней? – Лонсия зло прищурилась и отвернулась.

– Всё, чему она была свидетелем, действительно ужасно. Не знаю, что бы я сам делал на её месте. Но у меня складывается ощущение, что она не может отличить действительное от мнимого.

– Внешнее влияние? – предположила она.

– Кому, как не менталисту, знать, что это вполне возможно. Всё, что я сейчас знаю о Фариде и её прошлых воплощениях, заставляет меня склоняться к мысли, что её не волнует, что на самом деле происходит с ней и тем, что вокруг.

– Нет, – Лонсия покачала головой. – Это скорее уж защитная реакция.

– Вполне возможно. Но я бы ни за что не стал связываться с человеком, живущим по принципу «нельзя потерять то, чего нет, и не существует того, чего я не желаю замечать».

– Ты намекаешь на воспитание?

– Отчасти, – он покачал головой. – Дело ведь не только в нём.

– Как же всё просто начиналось… – вздохнула Лонсия.