Текст книги "Щит света (СИ)"

Автор книги: Тин Тиныч

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

– Глупым чародеем, – педантично поправил Кеша.

– Еще лучше! – хмыкнул я. – За всю свою долгую жизнь так и не понял, с чем имею дело. В итоге внезапно подсобил врагу, как никто бы другой не смог.

– Он бы все равно свое получил. А так ты спас от гибели свое войско и семью. Пойми, Властелину вообще без разницы, кто станет жертвой, противники или союзники. Главное сам факт одномоментной гибели массы народа как обычного, как и порченного. А он сидит возле этого варева и сливки снимает.

– Ситуация ухудшилась, ты заметил? Властелину достаточно плодить сеятелей. А те уже по его отмашке буквально за пару недель соберут нужную армию. И пока мы не знаем, чего он ждет, но то, что наступление на этот мир может начаться в любую минуту – непреложный факт. Кстати, еще вот вопрос, любопытно просто, говоришь, твой приемный отец – Шаман ночи. А Шаманы дня у вас есть?

– Есть, конечно, как им не быть? – подтвердил Иннокентий. – У каждого по полгода власти. Встречаются друг с другом в дни равноденствия и…

Тут он покраснел и хмыкнул.

– Бухают что ли? – уточнил я.

– Люто! – подтвердил Кеша. – Они же друзья… я даже не знаю, сколько зим уже. Мы их потом с учениками по домам развозим. Говорят, обычай такой, хотя, сдается мне, лукавят изрядно.

– Лукавят, – подтвердил я, хотя про шаманов узнал всего лишь полсуток назад.

Но вот мой учитель такие штуки тоже регулярно проделывал, хорошо хоть не часто. Тоже пару раз в год собирался со своими старыми друзьями, и как они чудили, мама дорогая! Все же маги не последние, понимать надо, вот и выделываются, как могут. Самое безобидное, что припоминаю, это фейерверки. Внезапное отрезвление – это маг-лекарь постарался, впрочем, они тут же заново напились в зюзю. Женщинам цветы дарили охапками, какую только оранжерею обнести успели. В общем, всякое было.

Напряжение сегодняшнего дня начало потихоньку меня отпускать, да и у Иннокентия глаза уже выглядели сонно. Учитывая то, что ему подскакивать ни свет ни заря, если хочет с кольца бонус получить, я ему не завидую. Так что мы потихоньку принялись готовиться ко сну. Остатки коньяка я спрятал, а бокалы выставил на стол, чтобы их завтра помыли.

– В селе пожар! Большие Заимки горят! – в кабинет ворвался всклокоченный Вроцлав, и надежда на долгожданный сон вновь накрылась медным тазом.

Прокляли мой сон. Как есть – прокляли.

Глава 14

Когда мы впятером – я, Вроцлав, Иннокентий, Спиридон и Евдокия выскочили на улицу, со стороны села поднималось зарево, а ветер нес запах гари.

– Совсем близко, это у кого-то из слуг полыхает, – заметил взволнованный Вроцлав.

– Я вчера туда заезжал, чтобы Бартоша выселить, – сообщил Спиридон. – Велел, чтобы до утра выметались. Бабы вой подняли, но я сказал, чтоб у мужика своего спросили, он знает, за что Демьян его наказывает. И пусть великую праматерь благодарит, что так легко отделался за свою подлость.

– Ладно, это сейчас не так важно. Пошли, пойдем людям поможем. Вроцлав, выдай нам те две лопаты, что я позавчера принес, лишними не будут.

Когда мы прибежали на место, от когда-то большого дома и сарая неподалеку уже мало что осталось. Разозленные соседи проливали водой свои заборы и дома и гасили те горящие ошметки, до которых могли дотянуться без вреда для себя.

– Тю, так дом Бартоша и горит! – изумился Спиридон.

– Людей спасли? – крикнул я коренастому мужичку, остервенело таскавшему к забору ведро за ведром.

– А некого было спасать! – он сплюнул в сторону и с ненавистью посмотрел на пожар. – Сам Бартош, как они все добро на подводы сгрузили и сами там расселись, дом и поджег. Сказал, что из того, что он забрать не сможет отсюда, никому ничего не достанется. Я его побить хотел, да пожар быстро разгорался, так и уехал мерзавец без моего благословения по мордасам.

– Бартош жадный как медведь на пасеке, – вмешался в наш разговор еще один мужик с перепачканным копотью лицом. – Ему всегда только до себя дело было, а на нас наплевать!

В целом наша помощь была уже не нужна. Дом догорал, свои владения соседи сумели отстоять, но тут…

В мое сознание ворвалась – нет, не мыслеречь, а мыслекрик Цапа. И я, сориентировавшись, ринулся туда, куда он меня звал.

Измученную кошку придавило в огороде упавшим обломком. Видимо, ее поначалу никто не слышал из-за шума пожара, а сейчас бедолага уже охрипла в панике. Вокруг стоял немыслимый жар, почти нечем было дышать. Цап гладил кошку по голове и тормошил ее, не давая потерять сознание, но глаза ее закатывались.

Воспользовавшись лопатой, я откинул зловредный обломок, после чего осторожно подхватил сибирячку и вынес поближе к улице, где уже можно было сделать вздох без вреда для здоровья.

– Тю, они и кошку свою оставили! – в голосе соседа слышалось горечь. – Нелюди, как есть нелюди. Где ж это видано без доброй мурлыки оставаться? Всё равно что дите своё бросить.

– Давай-ка я ей помогу, – предложил Кеша, но я отодвинул пострадавшую животинку подальше от его загребущих лап.

– Прости, но не уверен в твоих целительских способностях, – твердо заявил я, памятуя о том, как Иннокентий «лечит» измененных.

– Это другое, – он продолжал тянуть ко мне руки. – Даю слово, что сделаю все возможное, чтобы кошка оклемалась. Давай же, пока рассвет не наступил, я сейчас в самой силе!

На плечо вскарабкался Цап и залил меня сбивчивой мыслеречью.

– Хорошо, – обратился я к Кеше. – Но учти, если навредишь ей, то будешь иметь дело не только со мной, но и с ним, – кивнул я на Цапа. – И я даже не знаю, что хуже.

С этими словами я протянул ему сибирячку. Иннокентий бережно принял ее, держа как человеческого младенца, после чего уверенными шагами утопал прочь от пожара в сторону усадьбы. Цап помчался следом, не в силах расстаться со своей обожаемой кисой. Евдокия, окинув взглядом пожарище, предпочла присоединиться к брату.

Меж тем откуда-то приковыляла бабулька, по виду та самая, что встретилась мне в день моего рождения.

– Демьянушка, никак и ты пожар тушить вызвался?

– Да тут и без меня уже управились. Пока мы огонь завидели, пока из усадьбы прибежали…

– Герцог бы и вовсе пальцем не пошевелил ради такого, – осуждающе пожамкала она губами. – А ты хороший мальчик. И граф, как оказалось. Дай тебе бог, Демьянушка, всем нам добрым хозяином стать.

Бабулька бросила последний взгляд на догорающий дом и тихонько потопала обратно. Надо же, она уже в курсе, что я граф. Похоже, агитационно-просветительская работа Спиридона налицо.

И тут, словно почуяв, что я думаю о нем, в голове внезапно раздалась мыслеречь экс-Марка:

«Я придумал, как легализоваться! Пошли домой, расскажу. Нам этот пожар очень на руку!»

Я не видел смысла задерживаться здесь дольше, поэтому принял это предложение, одновременно подивившись, как быстро бывший управляющий освоил этот способ общения. Вроцлав и Спиридон потянулись за мной.

Так втроем мы и засели в гостиной, пока Иннокентий делал все возможное, чтобы спасти сибирячку.

– Сгоревший дом оформляем, будто я был его арендатором, – начал Спиридон, но его тут же перебил Вроцлав.

– У нас ни один дом по договору не оформлен, все на словах было, – предупредил он.

– Неважно, все равно у нас отныне происходит передел земельных участков и с каждым арендатором будет подписан договор! И я на этой волне мое имя затеряется среди всех прочих. Вот прямо завтра… сегодня, то есть, поеду договоры подписывать и участки пересобирать. И себя туда же впишу. А дальше что?

– Что? – подал подачу Вроцлав.

– Всем известно, что был пожар. В какой именно день, уже не столь важно. Главное то, что документы арендатора, то есть меня, были утрачены в этом пожаре. И хозяин моего надела и дома, по праву аристо, восстанавливает мне эти грамоты, опираясь на те сведения, что были предоставлены ему при аренде. Чувствуете, какая тонкая игра? А? Бартош на свой прежний надел претендовать права не имеет, а даже если попытается, благодарные соседи ему благодарность вынесут суровую. А по грамотам у нас все прямо на честном сливочном выходит!

Мы с Вроцлавом переглянулись.

– В целом, план рабочий, – признал он. – Если возражений нет, завтра составлю договор по пострадавшему наделу…

– Не только по нему, а по всем! – назидательно поднял палец Спиридон. – Все арендаторы получат свои грамоты и примут как данность уменьшение надела.

– Да сколько можно?! – психанул Вроцлав, глядя на жест Игнатьева. – Демьян, прошу прощения. Я больше не могу быть управляющим усадьбы. Я схожу с ума, мне уже круглосуточно в Спиридоне Савватьевиче мерещится Марк Антонович. Еще чуть-чуть, и вы меня отвезете в клинику страдающих душевными хворями.

Я укоризненно посмотрел на экс-Марка: он ведь обещал поговорить с Вроцлавом, практически как о решенном деле толковал о том. А по итогам прошедшего дня где только отметиться не успел, кроме Вроцлава. Ох, хрен с вами со всеми. Все приходится делать самому!

– Вроцлав, тебе не кажется, и ты не сходишь с ума. В этом юном теле находится душа Марка Антоновича. Помнишь, я позавчера выяснял у тебя, где его могила?

– Да, было такое, – ответил ошеломленный управляющий.

– Я наведался туда и выяснил, что его душа еще не ушла к свету. И он попросил…

– Вообще-то это была твоя идея, чародей! – вновь вскинул палец Спиридон.

– Я тебе сейчас хваталки поломаю за то, что лезешь в чужой разговор! – веско сообщил я «сыну купеческому», и тот примолк, но подозреваю, что ненадолго.

– Ты можешь оживлять мертвых? – глаза Вроцлава загорелись фанатичным блеском.

– Нет. Долго объяснять. Не оживлять, а разговаривать по душам… Тьфу, с душами, которые по каким-то причинам еще не ушли к свету. В случае с Марком Антоновичем нам повезло. Я временно забрал с собой его душу, а затем смог отправить её в тело убийцы, которого мне подослал Матеуш. Нет, я душегуба и пальцем не коснулся, сразу говорю. Несчастный случай, он споткнулся об лопату.

– Мы сегодня же идем к Ульяночке! – Вроцлав выглядел как вконец спятивший человек. – Ты возьмешь ее душу и…

– И что? – прервал я поток его нездоровых фантазий. – Будем ждать визита ко мне женщины-убийцы, чтобы я попробовал переселить в неё душу Ульяны? И заметь, для этого должно совпасть прорва факторов: оставшаяся возле могилы душа Ульяны, подходящее тело, которое только-только умерло и лишилось собственной души, ну и на секундочку я, который должен все это послать куда надо, принять, вылечить, объединить… Не много ли ты от меня хочешь?

– Что угодно тебе отдам! – Вроцлав стал на колени. – Верни Ульяну!

– Тихо, парень, – поднял его Спиридон и силой усадил на место. – Говорят же тебе: непросто это. И не от хозяина нашего зависит многое. Если душа жены твоей у могилы, он попробует. А если ушла за край, то ничто её не воскресит, хоть великой праматери молись, без толку это. И больше тебе скажу: знаю я, где она лежит. И ловить там нечего. Ушла твоя зазноба почти сразу после похорон. Как есть ушла. Хозяин завтра может проверить, но мне тебе врать незачем: нет там её души. Не обманывай сам себя, не питай ложных надежд.

И тут Вроцлав зарыдал, спрятав лицо в ладони. Признаюсь честно, я не знал, что делать с этой истерикой. Будь передо мной боец, я бы, не задумываясь, отвесил ему пару полновесных лещей и привел в себя. Но этот парень… Нет, здесь нужно действовать тоньше.

С грохотом, – видимо, что-то свалила по дороге от неловкости, – в гостиную ворвалась полусонная, но весьма встревоженная Василиса. Тут же сориентировалась и бросилась к Вроцлаву.

– Тихо, мой хороший, тихо. Я рядом, всё хорошо. Иоланточка спит, я проверяла. А ты чего бушуешь?

Мы со Спиридоном переглянулись. Желания объяснять девушке истинную причину происходящего не было ни у кого из нас, поэтому мы оставили Вроцлава и Василису одних, а сами вышли и отправились к своим комнатам.

– А ты мою мать хорошо знал? – спросил я экс-Марка.

– Милолику? Да не сказать, чтобы очень. Она скромная была, своего голоса в семье не имела. Но улыбалась мне всегда приветливо.

– Я имею в виду раньше, еще до ее замужества.

– Так она сюда с молодым мужем приехала. А до этого здесь не жила.

– И кто же в усадьбе обретался? – опешил я.

– Знамо кто, слуги. Чтобы в любой момент, как Елизавета Илларионовна или супруг ее покойный Афанасий Борисович пожалуют, все готово было. Они сюда любили на лето выбираться, вроде как на дачу. Но могли и посреди зимы нагрянуть, сколько раз такое было. Да и порознь могли заявиться, недельку здесь пробыть, новости послушать да обратно уехать.

– А они разве одни приезжали, без детей?

Спиридон задумался, явно пытаясь припомнить давние детали.

– А вот не скажу тебе, врать не буду. Вроде мальчонка какой-то при них терся, но я в такие тонкости не вникал. Черкасовы мне отчеты о своей семье не давали, это я перед ними за каждую малость отчитывался. Вот потому у меня Пятигорье на первом месте было, а за усадьбой я по остаточному принципу присматривал. Что там смотреть-то? Главное, чтобы воровства не было, а остальное изо дня в день одно и то же. Бабы прибирают да готовят, мужики ремонтируют да за конями ухаживают.

– Ладно, и на том спасибо!

Я отпустил Спиридона и решил ненадолго заглянуть в кабинет, желая плеснуть полпорции коньяка для крепкого сна. Что-то предельно странное было во всей этой ситуации. Демьян был твердо уверен, что его мать – единственная дочь Елизаветы, а он, соответственно, её единственный внук. Но судя по тому, что я увидел и услышал лично, Елизавета Милолику, мягко говоря, не любила. Да и меня за человека стала считать только после того, как я дал отпор Новакам. Опять же, что это за таинственный мальчонка, что терся при Черкасовых? Воспитанник? Почему тогда они его с собой возили на летний отдых, а Милолику оставляли одну? В наказание? А не слишком ли жестоко так поступать с ребенком, да к тому же с девочкой? Как много вопросов, как мало ответов.

Открыв дверь кабинета, я застал там Иннокентия, сидящего с блаженной физиономией на полу возле подоконника. Разумеется, с моим кольцом на пальце. Небо за окном уже начало потихоньку светлеть, так что воспитанник шамана успел вовремя.

– Как там киса, жива? – спросил я, когда Кеша наконец-то вышел из нирваны и вернул кольцо на место.

– Жива, конечно, – кивнул парень. – Но пришлось долго возиться: мало того, что дыма надышалась, так еще и лапка с хвостом были сломаны.

– Теперь в лубках ходить будет?

– Да не, – отмахнулся Иннокентий. – Зря я что ли так вымотался? Всё срастил честь по чести и спать отправил. Проснется, будет как новенькая. Пока на кухне ей лежанку сделал. Там окно приоткрыто, захочет во двор выйти – легко выпрыгнет.

– Суслик с нею остался?

– Ага. Ни на минуту ее не покидает.

– Боюсь, как бы она с голодухи кавалера своего не сгрызла, когда очухается.

– Я ей зайчатины на блюдечке оставил. Всяко вкуснее суслика, которого еще поймать сначала придется.

– Спасибо тебе большое! Не знаю, с чего вдруг Цап такими горячими чувствами к дворовой кисе проникся, но умри она, он был бы безутешен. А я, честно говоря, впервые его таким взволнованным вижу.

– Да ладно тебе благодарить, я бы и так мимо не прошел, – отмахнулся Кеша. – У моего отца пес был, вот я его частенько латал. И от укусов зверья, и просто по мелочи всякой. Сегодня вот вспомнил его, пока кошку лечил. Как он там без меня? Он же мне, считай, нянькой был. Грел меня, пока я малышом был, следил, чтобы никто не обидел.

– А батя твой он что, лечить не может?

– Может. Просто он обычно меня к этому делу припрягал. А мне оно и в радость.

– И ты по ночам только исцеляешь?

Иннокентий посмотрел на меня как на дошколенка, по которому плачет коррекционный педагог, но все же вежливо ответил.

– У нас ночь долгая, но и день полярный не короток. Солнце вообще не закатывается. А беда не спрашивает, когда нам удобнее её встречать. Поэтому всегда лечил, как в том надобность была. Но в ночи мне, конечно, проще. Кстати, тут до меня дошло, что поторопились мы с сестрой.

– Это ты о чем? – растерялся я от резкой смены темы.

– Помнишь, я тебе говорил, что мы нашли порченых, которые уже ни о чем другом думать не могли, кроме как о своих обожаемых господах в перчатках, которые коснулись их дланью и тем самым даровали милость Властелина?

– Разумеется. А к чему это?

– Я сглупил, – повинился Кеша. – Поддался гневу, когда увидел это противоестественное сочетание смерти и жизни. Ну и…

– Расправился с ними, – я не стал ждать, пока закончится его драматическая пауза. – Я в курсе. Дальше-то что?

– Надо было их не трогать, а проследить, куда они отправятся. И тогда я бы смог расправиться с теми, кого ты называешь сеятелями. А теперь нам придется начинать поиски с самого начала.

– Знаешь, не могу тебя винить, – признался я. – Сам бы так же поступил на твоем месте. Слишком уж много крови они мне в прошлом попили. Но зато теперь мы знаем, что измененных трогать не стоит. Используем их как клубок, который покатится и приведет нас туда, куда надо. А ты, кстати, их порознь находил?

– В том-то и дело, что они все вместе были, когда мы с сестрой на них наткнулись. От них так смердело порчей, что я на этот запах с закрытыми глазами шел. А что?

– Да так, – неопределенно отозвался я, – надо это обдумать. Ладно, от ночи еще остался крохотный кусок, иди-ка спать. Да и мне пора.

Пожелав мне темной ночи, Иннокентий вышел из кабинета. Смешно прозвучало, учитывая все сильнее разгорающийся за окнами рассвет.

Я таки добрался до коньяка, плеснул немного в один из бокалов, которые еще никто не убрал и не помыл, и тут меня словно под руку что-то толкнуло. Я отставил спиртное в сторону и полез в сейф, где лежали дарованные бабушкой бумаги, подтверждающие мое звание графа. Добыл их и внимательно перечитал. И у меня полезли глаза на лоб. Похоже, не просто так Елизавета Илларионовна торопилась покинуть усадьбу сразу после того, как передала мне эту в высшей степени примечательную грамоту!

Глава 15

– Где тебя носило? Я во сколько сказал к усадьбе подъехать? А ты харю не отворачивай, не отворачивай! Хочешь места своего непыльного лишиться, так я поспособствую тому, даже не думай!

Я поморщился, слушая, как распекает за опоздание нерадивого кучера Спиридон. Продолжался разнос уже пятую минуту, и Савватьевич еще ни разу не повторился. А я про себя подумал, что идея оставить открытым окно оказалась провальной со всех сторон. Мало мне громогласного Спиридона, так еще и комары мною вдоволь полакомились, пока я сообразил натянуть на себя простыню и забраться под нее с головой. Но противные твари продолжали меня атаковать и противно пищали. Вот что за дела? Хочешь жрать – жри молча! К чему усугублять мои страдания?

Я бы с удовольствием еще понежился в постели, кабы не всё вышеперечисленное. Я встал, закрыл окно, а затем мстительно перебил всех кровососов полотенцем. В гневе я страшен и беспощаден!

Первым делом спустился в кухню, где застал вольготно валяющуюся на лежанке кису. Цапа рядом видно не было, но я не переживал, потому что чувствовал, что с моим фамильяром всё в порядке. Я протянул руку, чтобы погладить кошку по пушистом пузу, как тут же огреб удар когтистой лапой. Вот негодница, до крови разодрала руку! А я, между прочим, тебя спасал, неблагодарное ты создание!

М-да, кошка моего суслика не моя кошка. Мой фамильяр умудрился-таки обзавестись собственным фамильяром. Узнал бы об этом мой учитель, живот надорвал от хохота.

И тут появился Цап, держащий в лапках за хвосты две живые мышки. Он положил первую перед своей зазнобой, и киса царственно приняла подношение, умяв его в доли секунды, после чего требовательным мявом потребовала добавки.

– Кажется, здесь кто-то сильно обнаглел! – сообщил я кошке. – Это не он, это ты должна тут мышей ловить!

Цап тут же принялся пищать-тараторить, заваливая меня мыслеобразами. Все они, впрочем, сводились к тому, как бедной пушистой заднице пришлось вчера туго, а он делает все возможное, чтобы облегчить ей жизнь.

– Да поступай как хочешь, – махнул я рукой. – Но она тебе уже на шею села! И да, как только понадобишься, пулей летишь ко мне. Никаких отговорок, что тебе надо было побыть возле кисы, я не потерплю. Если ослушаешься, выкину её из дома, будешь опять свою няшу по чужим огородам пасти.

Киса укоризненно посмотрела на меня и отвернулась. Не-не, со мной этот трюк не пройдет. Раньше надо было быть ласковой и милой, а мне теперь царапины залечивать, эфир тратить.

Ничуть, впрочем, не раздосадованный этим обстоятельством я вышел во двор, где наконец-то стало тихо. Спиридон укатил по своим делам, а больше нарушать покой усадьбы было некому.

Я выбрал себе подходящую лужайку и принялся выяснять, чего же стоит мое тело. До этого всё как-то времени свободного не находилось, поэтому надо воспользоваться временной передышкой. А то, что она выйдет короткой, в этом у меня, увы, никаких сомнений не было.

После короткой разминки, чтобы разогреть мышцы, я попробовал отжаться. После первого десятка раз застучало в висках, после второго перед глазами поплыла серебряная пелена. Удручающе, не сказать, что отвратительно. Ладно, а что у нас с гибкостью?

Сегодня у меня не было задачи загонять себя до кровавой юшки из носа и ушей, всего лишь выяснение имеющихся пределов. Но даже так через час я вымотался будто после хорошей драки. Зато узнал, что спина у Демьяна деревянная. Вперед еще кое-как гнется, назад не может просто категорически, боковые наклоны – серединка на половинку. Учитель говорил, была такая казнь у одного кочевого племени, когда тело насильно сгибали так, чтобы затылок коснулся пяток. Я тогда, помнится, удивился, потому что мне не стоило ни малейшего труда сложиться в эту фигуру. А теперь вот остро осознал, что будь я провинившимся кочевником, меня бы ничто не спасло.

С растяжкой дела обстояли похожим образом. А нет растяжки – нет и эффективных ударов ногами, к которым я привык. Максимум могу пинаться по голеням. А вот если попытаюсь достать противника широким круговым движением ступни, то грохнусь сам, еще и буду долго лечить сокровенное. Поэтому весь остаток отведенного самому себе времени занимался базовыми упражнениями, совмещая это с прокачкой энергетических каналов и залечивая подаренные кисой царапины. Завтра, конечно, я встану из-за этого на негнущихся ногах, но ничего страшного. Боль пройдет, если пересилить себя и сделать новый комплекс упражнений. Но даже если это не поможет, нырну в море, всего-то делов.

Стоп. Здесь нет моря поблизости, одни лишь шуточки на тему, как его выроют и после та-а-ак заживут. Ладно, бадья с теплой крепко соленой водой тоже сойдет.

У входа в усадьбу меня перехватил Вроцлав. Выглядел он как человек, принявший очень трудное решение.

– Демьян, я прошу сопроводить меня в прогулке.

– На кладбище? – грустно поинтересовался я, и управляющий кивнул, не желая отрицать очевидное.

– Туда. Хочу…

Он мялся, словно не желая говорить на эту тему, а затем внезапно произнес к моему огромному удивлению:

– Хочу окончательно проститься с Ульяночкой. Я все эти годы не отпускал её. Вспоминал постоянно каждый наш проведенный вместе день и Иоланте о том рассказывал. Получилось, словно нас обоих в тюрьму запер, куда живым хода нет, один лишь призрак маячит на горизонте. А доченька хочет мир узнавать, ко всем тянется, кто для нее доброе слово находит. Вчера вон сама вызывалась Василисе на кухне помогать. Так знаешь, чем они там занимались, пока всё резали-чистили? Сказки друг другу рассказывали! Оказывается, они обе многих историй еще не слышали, вот и делились ими.

– Я тебя понял, – склонил я голову. – Но зачем тебе моя компания в таком важном деле?

– Хочу убедиться, что Ульяночка действительно ушла, и никакой ошибки нет.

– Что ж, – вздохнул я, – пойдем!

Вроцлав тут же сгонял за трофейными лопатами, одну передал мне, другую оставил себе. Видимо, после той ночи, когда он защищал меня от взбунтовавшихся слуг, тоже записал себя в лопатные бойцы. Ты да я, да мы с тобой, ох…

Кстати, раз уж шаманский сын вызвался сделать мне новое древко для лопаты, стоило бы и саму лопату поменять. Выбрать подходящую, а лучше заказать у кузнеца новую из легкой, но прочной стали. Я задал вопрос Вроцлаву, реально ли это, на что получил ответ, что никаких сложностей, он сам сходит в Большие заимки и обо всем договорится. Вот и славно, еще одной мелочью в копилке забот меньше.

– А как души уходят, когда тела умирают?

Я не видел смысла ничего скрывать, поэтому рассказал:

– Душа покидает тело в момент смерти. Обычно почти сразу после похорон на кладбище появляется ангел, что предложит пройти за ним, откроет душе проход в свет. Жесткой привязки по времени нет, ангел может и до похорон душу навестить, а может и через пару дней. Заодно он обязательно по окрестностям пройдется, вдруг там еще неупокоенные души остались, которым их земное посмертие надоело. Тех, кто хочет остаться, не трогает. Свобода воли – это святое.

– А если, положим, смерть случилась в лесу и телом никто не занялся, тогда что? – поинтересовался Вроцлав.

– Все равно ангел появится поздно или рано. Спешить не будет, это верно. Но и вниманием новопреставленного не обделит.

– А те души, которые за ангелом не пошли и захотели здесь остаться, они как?

– Поначалу душа держится неподалеку от тела, потом может облететь все дорогие ей места, попрощаться. Но затем непременно её обратно к телу притянет. Так и будет возле него находиться в ожидании, пока ангел вновь эту душу с собой не пригласит.

Вроцлав неожиданно остановился и посмотрел на меня.

– А ты стал ангелом?

М-да, так меня еще ни разу не называли, но все когда-нибудь случается впервые…

– Нет, я щит света и его верный слуга. Но, как и ангелы, могу открывать душе проход к свету.

– А в чем же разница между вами?

– Ангел своих подопечных еще и сопроводит. Они туда-сюда между землей и светом мотаются вообще безо всяких проблем. А я, что называется, у калитки постою и вслед рукой помашу.

Вроцлав кивнул своим мыслям, и оставшийся путь мы проделали в молчании.

Могила его жены выделялась на фоне соседских. Была ухожена настолько, что казалось, здесь каждая травинка идеально выверена, каждый цветок. Вот только портрет, принадлежащий, судя по всему, кисти того же мастера, что намалевал семью той мертвой девочки, выцвел от времени и поблек.

– У меня в комнате копия, там Ульяночка вообще как живая вышла, – сказал Вроцлав, заметив мой взгляд.

Я прислушался. Больше для проформы, потому что душ поблизости я не ощущал.

– Прав был Марк Антонович. Ульяна давно ушла, ошибки быть не может.

Вроцлав тяжело вздохнул, услышав мой вердикт. По его щеке сползла одинокая слеза, которую он тут же смахнул рукавом.

Мы еще немного постояли возле могилы. Безутешный вдовец поправил цветок, который склонился набок, вернув месту красоту симметрии, что-то беззвучно прошептал, да мы и отправились обратно.

– Слушай, а кто у вас портреты эти пишет?

– Сын старого кузнеца, – отозвался Вроцлав, вынырнув из задумчивости. – Поначалу у него не слишком похоже выходило, но он упорный, руку набивал. Теперь большие деньги за свои поделия берет. Может и памятный для дома нарисовать, а может и для кладбища, тогда он поверху еще особым лаком обрабатывает, чтобы подольше простояло.

– Получается, он всех людей знает? Или хотя бы пару раз видел при жизни? Иначе как рисовать-то?

– Нет, в том-то и дело! К нему даже издалека люди едут, которые про его талант прослышали. Рассказывают ему, как покойник выглядел, он слушает, да углем набросок делает. Показывает, а ему говорят: глаза ближе к переносице сведи, губы потоньше сделай и волосы подлиннее. Вот он так три – четыре эскиза сделает, глядишь, и уловил. Ну а дальше уже маслом малюет.

– А Ульяну твою он видел?

– Мельком, когда у нас свадьба была. Я ведь рассказывал, Ульяна с Пятигорья. Поэтому да, я с ним полдня провел, пока про её лицо в подробностях малейших рассказал, а он старался её образ поймать.

– И похоже вышло?

– Очень, – кивнул Вроцлав.

– А сможешь меня с этим мастером свести? Есть у меня к нему одно дело.

– Так давай сразу туда и отправимся. Его дом рядом с отцовским стоит. Я к кузнецу зайду про твою лопату потолковать, а ты к сыну, – оживился управляющий.

Сын кузнеца вопреки ожиданиям оказался худым и невысоким мужиком лет тридцати пяти. Его редкие светлые волосенки были зачесаны назад, на лбу уже появились заплешины. Но на жизнерадостности Анисима, как звали художника, это не сказалось ни капельки.

Он выслушал мой заказ, коротко кивнул и пригласил в комнату, которую оборудовал под мастерскую. Взял в руки уголь и вопросительно посмотрел.

Надо отдать должное его мастерству. Уже через час из-под его рук вышел весьма узнаваемый портрет того сеятеля в белых перчатках, лицо которого успел засечь и передать мне Цап. Узнав, что портрет этого господина маслом мне не требуется, Анисим от оплаты категорически отказался, сославшись на какие-то свои особые приметы. Дескать, раз человек жив, деньги за труд брать грех большой, и всё равно ему практиковаться надо постоянно…

Ерунда какая-то. Почему тогда у Анисима не толпится очередь из селян, которые хотят себя в угле запечатлеть? Причем за бесплатно! Где тут собака-то порылась?

Я задал этот вопрос Вроцлаву, который уже поджидал меня за забором у дома кузнеца.

– Смешной ты, Демьян, уж прости. У кого его семья надел арендует? У тебя. Тем более Спиридон уже до всех донес, что ты начнешь строго со всех спрашивать, вольница, что при Новаках была, закончилась безвозвратно. Ему тебе услугу важную оказать час времени заняло. Всего час. Зато он теперь на твою благодарность ответную рассчитывает, что не будешь ты лютовать сверх меры. Отец его, кстати, тоже от оплаты наотрез отказался. Сказал: «Скую Демьяну наилучшую лопату, которую в самом Смоленске не найти».

Не то чтобы я был рад взваливать на себя подобные долги, но сказать Савватьевичу, чтобы сделал послабление для семей кузнеца и его сына, мне было несложно.

Вопреки ожиданиям, он успел вернуться в усадьбу раньше нас.

– Вот, гляди, – развернул он передо мной огромный лист. – Тут, конечно, не все четко бьется, я всё-таки не землер. Но вот план твоей землицы. Вот я закрасил ту, что используют в дело. А вот сколько простаивает без толку из-за лентяев, – ткнул он пальцем в солидные пятна.

– У семей кузнеца и его сына, кстати, как с этим дела обстоят?

– Там все в порядке, они хозяйственники крепкие. Считай, собственный клан завели.

– Ты их не трогай тогда, тем более они в нападении на меня не участвовали.

– Я и не собирался! – усмехнулся Спиридон. – Я вот какую штуку измыслил. Все поровну поделить и поровну же раздать не получится. Не так это работает. Лентяям все равно землицы много окажется, а трудолюбивых обидим серьезно, и Пятигорье без сырья останется. Поэтому, – тут его палец вновь уткнулся в незаштрихованные области, – изымаем ровно ту землицу, что простаивает. Вот здесь, – перевел он палец на еще одну незакрашенную зону возле села, – будут строиться новые арендаторы. У них, конечно, прямого выхода к своим землям не будет, но и не беда. Ножками дотуда дойдут, али доскачут. Ну, как тебе мой план?