Текст книги "Отражение: Разбитое зеркало (СИ)"
Автор книги: Snejik
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)
– Ладно, – вздохнула Чарли. – Иди за одеждой. И никаких сквозняков. Ничего холодного. Я напишу.
– Спасибо, – искренне поблагодарил Барнс и, вылетев из кабинета, сразу направился в хозчасть к Лейле, которой даже говорить ничего не пришлось.
Она, увидев Барнса, выдала ему куртку нужного размера, понимающе улыбнувшись.
– Мне Чарли сказала, – пояснила она свое эмпирическое знание, зачем к ней пожаловал Барнс, которому ничего и никогда не было нужно у хозяйственницы.
Вернувшись в медчасть, Барнс столкнулся с Габриэлем, выходящим из палаты Франсуа. Габриэль посмотрел на него с укоризной.
– Нехорошо, командир, пользоваться служебным положением в сугубо личных целях, – он изобразил очень комичное негодование на подвижном, очень симпатичном лице, усыпанном веснушками. – Мне теперь целых двадцать минут надо будет вечером потратить, чтобы к вам завернуть, вместо того, чтобы пойти домой и лечь баиньки.
– Будешь ныть – устрою марш-бросок для всего персонала в рамках поддержания формы, – и прищурился. – А самое главное, скажу, кто меня на эти мысли навел.
– Ладно, понял, – поднял руки Габриэль в примирительном жесте. – Зайду вечером.
– Ты готов? – спросил Барнс у Франсуа, зайдя в палату с курткой в руках.
– Да, – Франсуа выпрямился – он застегивал ботинки – и закашлялся. – Извини, я еще долго кашлять буду.
Накинув ему на плечи куртку, Барнс обнял Франсуа и, прикрыв глаза, поцеловал, прижался всем телом и отступил на шаг.
– Пойдем.
Они вышли на улицу, в довольно теплый пасмурный день, и небыстро пошли по расчищенным от снега, которого этой зимой выпало уже немало, дорожке. Дома у Барнса они были через десять минут.
– Где ты хочешь устроиться? – спросил Барнс, начиная несколько нервно убирать мелкий бардак и прикидывать, куда временно деть своих Зимних, чтобы потом они им не мешали. – В спальне тоже телек, подключенный к сети, есть. Если хочешь, я тебе книжку принесу какую-нибудь из арсенала. Скажи, что тебе дома надо из вещей, я схожу принесу.
Почему-то Барнс волновался, суетился и не знал, что с этим делать, хотя был уверен, что он уже вышел из того возраста, в котором стесняешься притащить домой нового любовника, потому что у тебя там бардак. Тем более, что Франсуа уже не раз бывал у него.
– И что ты хочешь на обед? Тут нет ничего, я на кухню схожу, возьму…
Франсуа подошел к нему и взял за плечи.
– Спокойно, Баки. Я никуда не денусь. Я буду с тобой, потому что хочу этого. Сядь со мной и просто посиди, хорошо?
Остановившись, Барнс выдохнул, посмотрел на Франсуа извиняющимся взглядом и накрыл его ладони своими.
– Хорошо, но это не отменяет того, что ты должен ответить на мои вопросы, – все же сказал он. – Ты хочешь сразу устроиться в спальне, или окопаешься на диване?
– Это твой дом. Тебе и решать, – сказал Франсуа. – Если тебе будет некомфортно видеть меня в спальне, меня вполне устроит диван. Пообедаем позже, сейчас еще утро. Твой бардак меня не напрягает. Ем я все, ты знаешь. Если будут какие-то особенные рекомендации, Чарли пришлет сообщение.
– Как ты себя чувствуешь? – задал Барнс тот вопрос, который должен был задать еще утром, но почему-то забыл.
Оставив верхнюю одежду и обувь в небольшой прихожей, он, не встретив сопротивления, уложил Франсуа на диван, и улегся рядом, укрыв их обоих теплым зимним пледом, темно-синим в белые снежинки, который Барнс чаще использовал как элемент уюта и лекарства от хандры и грусти, чем по прямому назначению.
– Как мятый помидор, – признался Франсуа. – Вся грудная клетка ноет. Хорошо, я ребра не сломал, так, пара трещин, уже почти прошло.
И он закашлялся.
– Я хочу кое-что сделать, ты часа полтора без меня скучать не будешь? – спросил Барнс.
Он понял, что хочет сделать с Зимними, и потребность это сделать прямо сейчас была просто невероятной, у Барнса аж руки чесались. Он хотел повесить полку и пересадить своих кукол туда, чтобы не приходилось их перетаскивать с дивана в спальню и обратно. И сделать это он хотел прямо сейчас, но за полкой нужно было съездить в Ярмут, а это не меньше часа езды туда-обратно, плюс выбрать полку там.
– Я подремлю пока, – сказал Франсуа. – Мне что-то все время спать хочется.
– Хватай плед и пиздуй спать в спальню, – скомандовал Барнс, решившись на все и сразу. Он уже сейчас понимал, что больше не отпустит от себя Франсуа, что хочет спать не один, поэтому пора было открывать двери.
Франсуа встал, поцеловал Баки в щеку и убрел в спальню, где мгновенно, даже не осматриваясь, уснул. Встав в дверном проеме, Барнс смотрел, как он небрежно накинул на себя тонкое одеяло и плед. У Барнса было прохладно в доме, он принципиально не выставлял температуру выше двадцати градусов зимой, у него не было теплого одеяла, только плед, который был скорее для души, чем для тепла. Но теперь он был не один, теперь он хотел быть не один. Он вновь любил. Это было странное, давно забытое чувство. Оно было не похоже на то всепоглощающее, сжигающее изнутри, превращающее в параноика, но при этом делающее бесконечно счастливым, которое он испытывал к Себастьяну. Франсуа Барнс любил иначе, хотя собственнических ноток было ровно столько же. Франсуа он мог отпустить от себя, и его не выламывало, не раздавливало отсутствие его рядом. Он не нуждался во Франсуа, как нуждался в Себастьяне. Но желание заботиться было очень знакомым. Ярким.
Обо всем это Барнс почти не думал, просто иной раз отмечая, что разных людей и любил он по-разному. Он действительно съездил в Ярмут, купив там здоровенную деревянную полку, большое теплое одеяло и желейных осьминогов, которых, похоже, тут стали продавать специально для него. Или для Франсуа, как посмотреть. Еще он, решив больше поприкалываться, но, надеясь и порадовать, решил прикупить плюшевого осьминога, даже нашел, но здоровенного и фиолетового. Покрутив игрушку так и эдак, Барнс уверился в том, что это именно то, что ему (не Франсуа, надо заметить) нужно.
На базе он прихватил инструменты, чтобы полку повесить, зашел на кухню, взяв пару куриц и картошки, решив все это запечь. Когда он притащил все это домой, Франсуа еще спал. Чтобы не доводить Габриэля, Барнс сам сходил к Чарли за лекарствами, получил все, что нужно аж до завтра.
Стараясь не разбудить Франсуа, Барнс принялся шуршать на кухне, прикидывая, что тот должен будет проснуться как раз к обеду. Пока курица запекалась, Барнс ходил домой к Франсуа и притащил оттуда все для умывания и бритья, домашнюю одежду (по крайней мере то, что он таковой счел), остальное решил не трогать, пока Франсуа сам не попросит.
Когда все, что он посчитал нужным сделать, было сделано, Барнс уселся на диван и принялся перебирать и рассматривать Зимних. Он никогда не был любителем мягких игрушек, да и игрушек в целом, детство давно кончилось, но куклы Зимних его завораживали.
Таймер духовки звякнул, когда Франсуа еще спал и, судя по звукам в спальне, а вернее, по их отсутствию, просыпаться не собирался. Выключив духовку, Барнс тихо скользнул в спальню, аккуратно, чтобы не разбудить, положил рядом фиолетовое чудовище, а сам лег с другой стороны, обняв. Ему было хорошо.
========== 9 ==========
Франсуа сидел на диване в обнимку с фиолетовым осьминогом и лопал желейных осьминожек. На Баки он смотрел, как пятилетка на Санта-Клауса.
– Понимаешь, – сказал он. – Я в детстве страшно хотел такого осьминога. Просто с ума по такому сходил. А мне дарили машинки и солдатиков. У меня плюшевых игрушек вообще не было.
– Я рад, что тебе понравилось, – Барнс был не просто рад, а очень рад, хотя сказать по правде, он даже не подумал, что Франсуа может не понравиться, или что он подумает о самом Барнсе что-нибудь не очень приятное.
Они сидели на диване друг напротив друга. Франсуа уже было гораздо лучше, а у Барнса был последний день отпуска. Конечно, он мог бы его себе и продлить, если бы захотел. Он и хотел, но понимал, что не время. На эту неделю он специально раскидывал расписание, чтобы справлялись без него, а дальше пришлось бы кое-как затыкать дыры, тем более, что Франсуа был еще нездоров. И о ведении им каких бы то ни было занятий не шло и речи.
За эти несколько дней Барнс так привык к Франсуа, что теперь гадал, а сколько бы он еще ждал, если бы не его болезнь. Выходило, долго бы ждал, ходил вокруг да около, но не решился бы лечь и уснуть рядом, не говоря уже, чтобы позвать к себе в дом и попросить остаться. Хотя именно этого он пока и не попросил.
Несколько раз Барнсу снился пустынный пляж острова Навасса и Себастьян, идущий к нему по линии прибоя. Молодой, красивый и безумно далекий. Он подходил к Барнсу, гладил по щеке, коротко целовал и молча прощался, уходя куда-то вглубь острова. От этого сна Барнс просыпался, не сразу понимая, что не один в кровати, обнимал Франсуа, стискивая, и засыпал снова.
Сон был странным, но Барнс чувствовал, что ему словно дали разрешение на отношения. И успокаивался с каждым днем.
– Ты же останешься со мной, когда выздоровеешь? – спросил он у Франсуа, поглаживая его ступню в теплом пушистом веселом носке, которые сам ему выдал. Откуда они появились у него самого, Барнс не помнил.
– Только если тебя это не обременит, – серьезно сказал Франсуа и поцеловал осьминога между огромных желтых глаз с горизонтальными зрачками.
– Ты же не парализованная бабушка, – удивился Барнс, – как ты можешь меня обременить?
– Ты так долго жил один, – объяснил Франсуа и придвинулся к Баки поближе. – Сложно будет снова привыкать. И готовлю я хреново.
– До этого я в два раза дольше жил не один, – напомнил Барнс.
Он действительно устал быть один, но понял это только сейчас, только когда вновь обрел того, с кем ему было хорошо, с кем ему хотелось проводить время.
– И тебе совершенно не нужно готовить, – заверил он Франсуа.
– Чарли говорит, мне еще целая неделя нужна, чтобы полностью восстановиться, и до этого она мне разрешение на вылеты не подпишет, – пожаловался Франсуа.
– Пиздишь, – улыбнулся Барнс. – Восемь дней, а не неделя. А я тебя из дому не выпущу, потому что там холодно. А когда будет можно, поедем купим тебе куртку зимнюю, чтобы была.
– Мне Лейла выдала, вон она висит, – отмахнулся Франсуа.
– Я хочу, чтобы у тебя была гражданская зимняя куртка, чтобы ты не зависел от того, выдадут тебе одежку или не выдадут, – серьезно сказал Барнс, рассчитывая забраться к Франсуа в объятия вместо осьминога, к которому успел начать ревновать, так Франсуа понравился этот фиолетовый монстр.
– А зачем? – не понял Франсуа. – Зачем мне еще одна куртка?
Он погладил ладонь Баки щупальцем осьминога в вышитых присосках.
Барнс растерялся. Наверное, Себастьян и работа модели испортили его, и у него было больше одной куртки на каждый сезон даже сейчас. Да и в целом у него не было недостатка в одежде, но как объяснить свое видение мира Франсуа, он не знал, потому что четкого ответа, зачем нужно иметь две куртки вместо одной, Барнс понятия не имел.
– Ну… Чтобы в город не в форменной ездить, к примеру, – предложил он вариант. – Или просто, чтобы была. Если ты не хочешь покупать, можно я тебе куплю?
– Ну если ты хочешь… – растерянно сказал Франсуа. – Почему нельзя в город в форменной ездить? Я горжусь тем, что я наемник и что работаю у тебя.
– Я не говорил, что нельзя, – Барнс потихоньку теснил фиолетовое чудовище, собираясь выдавить его из рук Франсуа и самому оказаться в его объятиях. – Просто… Не знаю. А если испачкается, порвется, надоест? Ты какой цвет любишь?
– Синий и фиолетовый, – сказал Франсуа. – Я… – он посадил осьминога на подлокотник дивана. – Не знаю. Может, у меня менталитет нищеброда. У меня никогда не было ничего сверх необходимого.
– Не думаю, что у тебя менталитет нищеброда, – Барнс быстро занял место, освобожденное фиолетовым чудовищем.
Сейчас, когда можно было вот так вот валяться и обниматься, он хотел именно этого и ничего больше. Просто обнимашки с любимым человеком и никаких забот.
– В какой-то момент мой гардероб распух потому, что надо было соответствовать Себастьяну, а потом и собственному статусу, – принялся объяснять Барнс свое желание расширить гардероб Франсуа. – Пусть лучше у тебя будет куртка, и она будет тебе не нужна, чем наоборот. А что до форменной одежды, сейчас, когда мне снова хочется жить, начинаю думать, что меня заебало смотреть на эти оттенки хаки, оливкового и болотного.
Франсуа рассмеялся.
– Пустынный и скальный камуфляж будет слишком демаскирующим, – сказал он. – У меня был пустынный камуфляж в Африке. Сначала смотришь на него и думаешь, что в таком виде будешь в глаза бросаться, а окажешься на местности – ни фига, там все такое.
– Я детей любил в камуфляж одевать, – улыбнулся Барнс, тут же полез в телефон, но отложил его. – Если вдруг захочешь, я покажу.
Стало неловко. Барнс знал, что не все люди любили разглядывать фотографии, особенно фотографии чужих детей, семей, друзей и отдыха. А он собирался просто взять и пихнуть посмотреть, даже не интересуясь, а хочет ли Франсуа на его детей смотреть. В итоге телефон был отложен на журнальный столик, а Барнс потерся о Франсуа носом.
Франсуа обнял его.
– Мне так странно думать о том, что у тебя были дети, что они уже умерли от старости… – признался он. – Чувствую себя таким щенком.
– После сотни возраст уже не имеет значения, когда ты физически не меняешься, – вздохнул Барнс. – Если тебе не нравится, я постараюсь о них не говорить.
Барнс предполагал, что это довольно разумный выход, чтобы не смущать Франсуа своим прошлым, которого было очень много. Просто не говорить о нем. Прикинув на себя подобную ситуацию, Барнс сделал вывод, что не очень бы обрадовался, говори Франсуа о ком-то, кого любил, с кем у него была семья. Он бы чувствовал себя по меньшей мере неловко, если не сказать погано. Да он бы вряд ли ощущал себя нужным, даже если бы ему постоянно говорили, что любят. Странно, что он подумал об этом только сейчас.
– Прости. Я больше не буду… – что не буду, Барнс опустил, вроде бы и так все было понятно.
– Не дури, – Франсуа похлопал его по руке. – Мне интересно о тебе все: как ты жил, какими были твои дети, чем они занимались. Наверняка они были красивые и умные.
– Мика проектировала огнестрельное оружие, – обрадовавшись, принялся рассказывать Барнс, и залез в телефон, открывая папку с фотографиями Мики и Лекса. Их тоже было немного. Барнс не был большим фанатом хранить в телефоне огромные объемы фотографий, если ему хотелось действительно погрузиться в прошлое, то у него был диск с фотографиями, которые делал Себастьян, и вот там были просто тонны фото. – Это Мика с первой своей пущенной на поток пушкой.
На фото была красивая молодая женщина в брючном костюме с тяжелой снайперской винтовкой в руках. Такая же была на одном из стеллажей в арсенале Барнса.
– SNR 25, – объяснил Барнс. – Мика ласково называла ее Санора. У меня все есть, что она спроектировала.
– Потрясающе! – сказал Франсуа. – А она только ручное стрелковое оружие проектировала? Наверняка ты ее этой идеей заразил.
– Да, только его, – кивнул Барнс. – Я ее ничем не заражал, потому что сам ничего проектировать не умею, я ж не инженер. Я, как ни смешно, филолог, преподаватель и психолог по образованию. Нет, я просто научил мелких стрелять. Лекс вот выбрал стезю художника. Рисовал компьютерные игры. Я только мультики из них смотрел, ни в одну не играл.
На другой фотке красовался Лекс, весь перемазанный краской, с кисточками, торчащими из-за ушей и из пучка на голове.
– Какой он яркий, – улыбнулся Франсуа и обнял Баки покрепче. – Я очень сочувствую тебе. Это, наверное, очень тяжело – пережить собственных детей.
– Я пережил всех дорогих мне людей, – вздохнул Барнс. – В конце концов с этим свыкаешься. Но тебя я переживу ненадолго.
– Тогда я буду беречься, – решительно заявил Франсуа. И закашлялся.
– У меня последний день отпуска, – Барнс устроился удобно, так, чтобы обнимать Франсуа. – Ты хочешь чего-нибудь в Галифаксе? Я могу съездить.
Только сейчас Барнс понял, что ничего не подарил Франсуа на Рождество. Даже не подумал о подарке, и теперь соображал, не слишком ли поздно исправить это досадное упущение. Он уже знал, что хочет подарить, осталось найти именно то, что он хотел, а не вариации на тему. Барнс даже знал пару коллекционеров, которые за очень разумные деньги продали бы ему эту модель. Один из них жил в Галифаксе, но туда надо было съездить, особо не вызывая подозрений, куда это он собрался. Можно, конечно, было сказать, что за пирожными, и он бы их привез. Только сколько можно, он уже за ними катался.
– Я заказал для тебя подарок, – сказал Франсуа, – но не смог забрать. Если ты съездишь за ним… Я дам тебе код ячейки.
– Съезжу, – Барнс тут же подорвался. – Тебе точно ничего купить не надо?
Поцеловав Франсуа, он пошел переодеваться из домашнего, попутно строча сообщение тому самому коллекционеру в Галифаксе, что готов приехать и купить. Цена его устраивала, она была даже ниже, чем Барнс ожидал. Похоже, у человека были тяжелые времена и он распродавал свою коллекцию. Если дело обстояло так, то Барнсу это было даже на руку, может быть, он еще чего-нибудь у него купит.
– Все, малыш, – Барнс наклонился, жадно поцеловал Франсуа. – Я поехал.
– Не задерживайся, к ночи обещали метель, – предупредил тот. – Буду ждать тебя.
Это было невероятно приятное ощущение – знать, что тебя ждут. И Барнс не собирался задерживаться в Галифаксе дольше необходимого. А метель действительно собиралась, и не вечером, а уже сейчас. Приходилось не гнать, чтобы не слететь с дороги, вот только Барнса нельзя было назвать аккуратным водителем. Нет, он не создавал аварийных ситуаций, просто сам ездил так, что некоторые бы за сердце хватались.
Он еще помнил ограничения в шестьдесят, девяносто, сто километров в час, сейчас ограничения сильно подняли, потому что машины становились все мощнее и мощнее, несмотря на то, что большинство из них были электроприводными. Он до сих пор водил дизель и был этому несказанно рад.
Когда он доехал, метель уже разыгралась не на шутку, люди по возможности попрятались по домам, и на улицах было пустынно, только ветер носил холодные белые хлопья, да разрезали темно-серые сумерки уличные фонари.
У коллекционера, который действительно распродавал свою коллекцию, Барнс купил Винчестер 1300 Дефендер на семь патронов, только убедившись, что тот стреляет, потому что однажды нарвался на оружие, которое уже лет пятьдесят как не стреляло, и был очень расстроен. Сказал, чтобы ему прислали списки и фото оружия, которое есть, он посмотрит, может быть что-то купит. И уехал. Дальше он забрал то, что собирался подарить ему Франсуа, купил пирожных, и решил зайти в туристический магазин, посмотреть для Франсуа куртку, раз уж обещал. Размеры его он помнил, хотя специально не интересовался.
Перелопатив весь ассортимент, Барнс выбрал две куртки из последней коллекции, не потому, что они были круче и дороже, а потому, что в них наконец-то начали использовать новый материал, который позволял носить такую куртку от плюс десяти до минус сорока, не поддевая под нее лишних кофт и не парясь в плюсовую погоду.
Из цветов были голубая с серыми светоотражающими вставками, фиолетовая и темно-синяя. Еще были оранжевая, красная и салатовая, но эти цвета Барнс забраковал сразу, как и черную, слишком она была мрачной.
Сфотографировав все три, Барнс отправил Франсуа фотки и вопрос.
“Какого цвета хочешь?”
«Фиолетовую», – тут же ответил Франсуа.
Барнс купил две куртки. Фиолетовую – Франсуа, голубую – себе, порадовавшись, что можно будет выкинуть две старых, которые действительно уже пора было менять.
Винчестер с пачкой патронов к нему Барнс запаковал в коробку в одном из магазинов подарков, попросив и фиолетовую бумагу и фиолетовый с салатовым бант. И довольный собой, поехал домой.
Он любил дарить подарки, хотя и не всегда знал, что дарить. И сейчас предвкушал момент, хотя и немного нервничал. Барнс не был на сто процентов уверен, что Франсуа понравится. Вдруг он не любит помповые дробовики, или в целом не большой фанат старинного оружия, хотя его собрание огнестрела Франсуа нравилось. Так или иначе, узнает он об этом только дома.
– Я вернулся, – хлопнул Барнс дверью и, стянув ботинки, прошел в гостиную, держа в руках все, что привез. И здоровую коробку тоже. – Это тебе, – протянул он Франсуа коробку.
– Спасибо, – радостно улыбнулся Франсуа, которому Габриэль как раз делал укол. – И почему это антибиотики всегда такие болючие?
– Потому что антибиотики, – ответил Габриэль. – Натягивай штаны. И не забудь завтра на процедуры прийти.
– Не забуду, – вздохнул Франсуа.
Он дождался, когда Габриэль ушел, и только тогда взялся за коробку.
– Ух ты! – восхитился он. – Никогда такого не видел! Помповый, да? А патроны мы будем сами делать? Кстати, вон в той коробке рождественский подарок для тебя, посмотришь? Его моя названная сестренка сшила, Кайра.
Положив пирожные на журнальный столик, а пакеты с куртками на диван, Барнс открыл коробку и удивлению его не было предела. Это был плюшевый Зимний Солдат.
– Никогда не думал, что кукол Зимних будут дарить мне, – немного растерянно сказал Барнс, вытаскивая Зимнего из коробки. – Спасибо большое.
Он подошел и обнял Франсуа, крепко прижимая его к себе.
– Это охуеть как круто, – шепнул он ему на ухо и поцеловал .
– Коллекция должна пополняться, – улыбнулся Франсуа, нежась в его объятьях. – Я попросил дежурного по пищеблоку принести нам ужин. Только надо разогреть.
Выпустил Франсуа из объятий, Барнс посадил нового Зимнего к остальным, которые теперь тусовались на полке, которую Барнс специально для них повесил, и вручил Франсуа пакет с курткой.
– Примерь, я пока разогрею.
Через пару минут Франсуа в новой куртке зашел на кухню.
– Она потрясающая, – сказал он. – Только… Баки, это же «Гагара». Они офигеть какие дорогие.
И Франсуа показал эмблему с силуэтом гагары на правом рукаве.
– Я как бы в курсе, что я покупал, – усмехнулся Барнс. – Если тебя что-то смущает, то я с удовольствием возьму натурой.
Поставив контейнеры с едой в микроволновку, Барнс подошел к Франсуа и обнял за талию.
– Я понимаю, что ты не хочешь чувствовать себя содержанкой, – глядя в глаза сказал он. – И я не собираюсь тебя ставить в такое положение. Но давай мы не будем вдаваться в стоимость того, что я для тебя покупаю? Это подарки.
Франсуа уткнулся носом ему в плечо. Куртка была восхитительная. Мягкая, легкая, почти невесомая, из матовой нешуршащей ткани…
– Она восхитительная, – признался Франсуа. – Придется мне придумывать, где ее выгуливать.
– Буду возить тебя всю зиму по ресторанам Ярмута, – предложил Барнс. – Их не так много, но зато перепробуем все меню в каждом. Я себе, кстати, такую же купил, только голубенькую. В снегу менее заметна.
– А работать когда? – Франсуа поднял голову. – И так две недели, даже больше, у меня из-за болезни вылетело!
– Ты мне еще скажи, что занят с утра до вечера, – рассмеялся Барнс. – Можно не каждый день ездить. А по поводу болезни не парься. Твоя квалифицируется как несчастный случай на производстве, так что оплата в полном объеме. Или тебя волнует, что я за тебя буду читать теорию? Кстати, следующая партия гоблинов только через неделю приедет. А у “щенков” пока тренажер. Так что ты можешь еще недели две поболеть спокойно. А я буду приходить и тебя тискать. Потому что люблю тебя.
– Я тоже очень, очень тебя люблю, – сказал Франсуа. – Просто, понимаешь, я хочу здесь работать. Не потому, что я твой любовник, а потому, что я хороший инструктор. Я понимаю, что мне еще учиться и учиться, я сам тот еще щенок, но… Не знаю, как сказать…
– Так я вроде тебе не мешаю, – удивился Барнс. – Работай, пожалуйста. Кстати о работе и несчастных случаях. Поскольку я все еще желаю убить девицу, давай ты мне расскажешь, что произошло. Потому что вот куда-куда, а туда я камеры не тыкал. Но теперь, похоже, придется.
Франсуа снял куртку и аккуратно повесил ее на вешалку в прихожей. Вернулся в гостиную, сел на диван и обнял осьминога. Чуть виновато посмотрел на Баки.
– Это двадцать четвертого было, в Сочельник, – начал рассказывать он. – Я по территории дежурил. Обходил периметр, и смотрю: маячок Уилшоу не в казарме, это в десять-то вечера, а на берегу, причем там, где скалы. Я туда. А шторм был, буря, метель горизонтальная просто. Прихожу на точку – Анна стоит на самом краю, руки опустила, капюшон до самого носа надвинула. Я к ней, окликнул – не услышала, ветер. Тронул за плечо, она дернулась – и вниз. А это квадрат V8, ты же помнишь, что там. Я за дерево трос закрепил, подмогу вызвал – и за ней. Ее куртка спасла, она надулась, но ее все равно о скалы побило. Я пока за ней нырял, сам водой надышался, шторм же. Ну и побился немного. Вытащил ее, на скалы кое-как вскарабкался, держу. Ну и ребята прибежали, выволокли нас наверх – и в медчасть. Я все прокашляться и продышаться не мог. Не помню, что потом было. Проснулся – а рядом ты.
Барнс выслушал Франсуа и, подхватив коммуникатор для связи по базе вызывал Чарли.
– Пусть эта красота объяснительную пишет, какого хуя она там делала. А я подумаю, может выгоню ее к чертям, если мне не понравится.
– Поняла тебя, – отозвалась Чарли, даже не предложив успокоиться и взвесить решение. И отключилась.
– Франсуа, – Барнс сел рядом, взял его за руку, переплетя пальцы, – я очень жесток к тем, кто причиняет вред моим близким. Себастьян научил меня законной жестокости – подавать в суд. Но я предпочитаю убивать. Поэтому, пожалуйста, не пытайся спасти идиотов, которые сами нашли себе приключений на задницу, чтобы я потом не сводил твои труды на нет.
– Но мы же отвечаем за щенков, – возразил Франсуа. – Они еще такие бестолковые… Я сам недавно таким был.
– Да, – кивнул Барнс, продолжая поглаживать тыльную сторону ладони Франсуа большим пальцем, и очень старался объяснить ему двойственное положение вещей в той ситуации, в которую он попал, – мы отвечаем за “щенков”. И если кто-то из них решит самоубиться, или пострадает еще как-то, это будет в первую очередь моя вина. И предотвративший пиздец даже премию получит – кстати, да, надо бы тебе выписать – вот только я уверен, что Уилшоу поступила глупо и самонадеянно, а ты из-за нее пострадал. И меня это бесит до глубины души. Мне инстинктивно хочется убивать тех, кто является угрозой для близких мне людей. Понимаешь, человека, который прислал Себастьяну снимки якобы моей измены, мы в суде ободрали как липку, а потом я сломал ему позвоночник, потому что он заставил Себастьяна нервничать и переживать.
Франсуа передернулся от того, насколько спокойным тоном говорил Баки.
– Я не буду защищать Анну Уилшоу. Я не знаю, что там у нее случилось, что ее понесло в Сочельник в такое время и в такое место, – сказал он. – Но я бы все равно полез ее спасать. Это моя обязанность. Я… мне сложно тебя понять, но я постараюсь. Но если бы с кем-то из «щенков» снова что-то случилось, я бы снова стал его спасать.
– Ну так и я не спешу бежать и сворачивать шею девчонке, правда? – улыбнулся Барнс, прижал Франсуа к себе и поцеловал в макушку. – Малыш, я просто хочу, чтобы ты был в курсе. Я сознательный и вменяемый. Я не буду убивать всех и каждого, из-за кого ты споткнешься и упадешь, или полезешь спасать и поранишься, потому что это твой выбор. А я все же не маньяк-убийца, которому и повод не нужен. Я, наверное, просто хочу сказать, что попытаюсь наказать девчонку, не причинив ей физического вреда. Хотя ремнем ее выпороть было бы полезно.
Барнс затащил Франсуа себе на колени, позволяя дальше обниматься с плюшевым чудовищем, и откинулся вместе с ним на спинку дивана, укладывая его голову себе на плечо.
– Ты же педагог и психолог, – Франсуа поерзал, устраиваясь поудобнее. У него все еще держался небольшой жар и его познабливало. – Наверное, надо разобраться сначала, что на нее нашло?
– Я еще девять часов нихера не педагог, не психолог и вообще не здесь, – улыбнувшись, заявил Барнс. – Поэтому читать ее объяснительную, узнавать, как она себя чувствует и вообще быть заботливым командиром буду завтра после пяти. А пока я просто Баки Барнс, который хочет провести вечер со своим мужиком, если мужик в состоянии.
– Живой – значит, в состоянии! – уверенно ответил Франсуа и натянул плед себе на плечи.
Подтянув края пледа, Барнс закутал в него Франсуа, коснулся губами горячего лба и, поддавшись какому-то странному порыву, словно у него могли Франсуа отобрать, зажмурился и прижал к себе.
– Мне так нравится, как ты пахнешь, – пробормотал Франсуа. – Дашь мне почитать свои книги, пока я болею?
– Можно я завтра принесу? – спросил Барнс.
Он не хотел никуда сейчас идти, он хотел быть рядом с Франсуа, обнимать его, кормить пирожными, которые, кстати, стояли на столе, а ужин остывал в микроволновке.
– И вообще, давай поедим, а потом будем лопать пирожные, – не терпящем возражения тоном сказал Барнс. – За стол, или сюда тащить?
– За стол, – сказал Франсуа.
Когда они устроились в кухне и Баки разложил еду по тарелкам, Франсуа сказал:
– Ты просто не представляешь, насколько вкусно и разнообразно здесь у нас кормят. Я вот говядину, например, или форель, пока сюда не попал, даже не пробовал никогда.
– Почему же, представляю, – не согласился Барнс. – После той баланды, которую мне довелось попробовать в плену в сорок третьем два века назад – да, нас кормили – в любом месте кормят лучше. Но я прожил жизнь с очень привередливым мужиком, и сам стал привередлив, если честно. И предпочитаю готовить сам, потому что в кулинарные способности некоторых не верю. В твои особенно.
– Ну так у меня их и нет, – честно сказал Франсуа. – Сначала веганский силос, потом дешевые полуфабрикаты, а потом пайки. Научиться мне было негде. Но ты меня научишь?
– Могу, если хочешь, – согласился Барнс. – Но давай в твои дежурства по кухне? Чтобы тебе было страшнее облажаться.
– Давай, – согласился Франсуа. – А то пока я был «щенком», я там только лук и картошку чистил, а готовили старшие.
– Хорошо, что хоть это умеешь, – рассмеялся Барнс. – На самом деле, проще всего что-нибудь запекать.
И он принялся рассказывать Франсуа, как запекать рыбу, мясо, овощи. Ему самому это действительно казалось очень просто, ну, а Франсуа он покажет. Можно было, конечно, и дома потренироваться, но почему-то бы не совместить приятное с полезным?
После ужина Барнс сварил литр какао на двоих и, прихватив пирожные, потащил Франсуа на диван, чтобы можно было устроиться рядом, включить канал про животных и замкнуться друг на друге, особо не интересуясь, о чем там говорят.
– А каких ты любишь кошек? – спросил Барнс, забравшись на диван и подвернув под себя ноги.
