Текст книги "Отражение: Разбитое зеркало (СИ)"
Автор книги: Snejik
сообщить о нарушении
Текущая страница: 14 (всего у книги 19 страниц)
Франсуа расслабленно лежал под ним, едва заметно подаваясь на член и негромко вздыхая.
Барнс трахал медленно, почти нежно, и от этого напряжение не свивалось тугой спиралью, а медленно копилось, и сначала процесс был просто приятным, и так, почти в медитативном трансе, можно было провести очень много времени. Обняв Франсуа, прижав его к себе, Барнс стал толкаться чаще, коротко, почти не выходя.
Франсуа пластался под Баки, тихо постанывая и поднимая ягодицы навстречу его толчкам. Он любил такой секс, когда они словно сплавлялись друг с другом, становились единым целым.
Барнс аккуратно положил их на бок, переплел ноги и принялся лениво надрачивать член Франсуа, двигаясь при этом все так же размеренно, не позволяя напряжению переполнить воображаемую чашу, за краем которой будет только пропасть наслаждения.
Франсуа лениво закинул руку ему на шею и приподнял колено, давая Баки больший доступ.
– Не хочешь пожестче? – спросил он.
Ничего не ответив, Барнс чуть прихватил его зубами за некусаное еще плечо, сильнее сжал ладонь на члене и принялся жестко вбиваться. Раз Франсуа хотел пожестче, он готов был ему это обеспечить.
С каждым толчком Барнс чувствовал, как подходит к краю, что еще чуть-чуть, совсем чуть-чуть, потому что невозможно долго держаться, когда так хорошо.
Франсуа довольно вскрикивал. Он будет носить метку не меньше недели, и так начавшийся день точно будет охуенным. Баки несколько раз попал особенно удачно, Франсуа сжался вокруг него и зарычал, кончая.
Барнс кончил почти сразу за ним, даже не зная, что именно толкнуло его за грань: то, как Франсуа сжал его в себе, его рычание или то, как он задрожал в его объятиях.
Толкнувшись еще несколько раз чисто по инерции, Барнс замер, не вынимая медленно опадающего члена, прижался губами к шее, поглаживая Франсуа по груди, размазывая по ней его сперму.
– Ты проснулся? – тихо спросил он, наслаждаясь обнимашками.
– Можно сказать и так, – довольно сказал Франсуа. – Мне нравится, как началось утро. Но почему так рано-то, блин? Отпуск же.
– Выходить в море лучше всего на рассвете, – несколько патетично сказал Барнс, целуя Франсуа в затылок. – Доспишь на яхте.
Но вот так взять и выпустить Франсуа из объятий Барнс не мог, поэтому продолжал лежать, укутывая его собой.
– А завтрак? – спросил Франсуа. – Или позавтракаем на яхте?
– Прихватим что-нибудь по дороге, – подумав, сказал Барнс. – Иди в душ, я пока вещи переберу.
Франсуа ловко повернулся, поцеловал Баки и ушел в ванную.
Барнс тоже не стал разлеживаться. Расчесался и косу заплел он еще вчера, специально, чтобы не морочиться с этим утром, поэтому просто пошел, вытряхнул из рюкзака все, что там было, и принялся собирать нужное, которого было совсем немного. Все лодочные вещи лежали у Сэма, мужика, который смотрел за яхтой. Значит они уже на ней, как и продукты, и вода, и газ.
– Вещи, которые хочешь взять с собой на два дня, – сказал Барнс, когда Франсуа вышел из душа, – кидай ко мне в рюкзак. У тебя двадцать минут на сборы.
– Это как-то прям даже роскошно, – сказал Франсуа.
Он взял две смены белья, двое плавок, запасную футболку и запасные шорты. И несессер с мыльно-рыльным.
– Полотенца там есть? – спросил он.
– Должны быть, – не очень уверенно сказал Барнс, потому что не помнил, оставлял он там полотенца в прошлом году или нет. С другой стороны, раз шмотки есть, то и полотенце есть. – Понырять хочешь? Мне-то вся эта ныряльная приблуда не нужна, а тебе можно прихватить.
– Хочу. Надо было маску взять. Или у тебя есть? О, и ласты.
– И гидрокостюм, – напомнил Барнс, на глубине было холодно.
Взяв телефон, он отправил список необходимого Сэму, написав, что они приедут минут через сорок.
– Я есть хочу, – сказал Франсуа. – У меня аж желудок сводит.
– Не ной, – предупредил Барнс, он знал, что голодный Франсуа – это нытье, пока не накормят, и слушать это заранее не хотел. – У стоянки есть палатка с каким-то фастфудом, уже должна работать. Подожди немного.
Франсуа что-то пробурчал себе под нос и замолк. Ненадолго.
– Я вот чего не понимаю, это как я себе в детстве веганским силосом желудок не испортил. И зубы как не вывалились. Я бы веганов принудительно стерилизовал. Хотя у них и так обычно не стоит. Мне повезло еще, что родаки ебнулись на этом всем, когда мне уже полтора года было.
Барнс поймал Франсуа в объятия и поцеловал, а потом порылся в рюкзаке и достал шоколадку.
– Ешь и, ради бога, молчи, – улыбнулся он. – Я тебя очень люблю, но когда ты начинаешь нудеть… Как с тобой сослуживцы уживались?
Франсуа впился зубами в шоколадку с орехами и блаженно застонал.
– А что сослуживцы? Я хоть морды на раздаче в столовке не бил. Некоторые били, особенно с утра и после смены.
– Какая у вас там была суровая действительность, – притворно ужаснулся Барнс. В его пару лет наемничества он не помнил таких заворотов. Звякнул телефон, Барнс глянул на него и скомандовал: – Все, пошли. Такси ждет.
Франсуа вскинул на плечо рюкзак и обулся. Выкинул обертку от шоколадки.
В такси он молчал и пялился по сторонам. А около пирсов сразу устремился к открывающейся палатке уличной еды.
– Мне тоже возьми, – крикнул Барнс и направился к вышедшему к ним Сэму.
– Ты не один в этот раз? – указывая глазами на Франсуа.
– Да, мой парень, – кивнул Барнс.
– Рад за тебя. Я все, что ты просил, на твою Zvezdu отнес, – сказал Сэм, жутко перевирая название яхты, потому что так и не научился его выговаривать. Таланта к языкам у мужика не было.
– Сколько? – спросил Барнс, собираясь перевести нужную сумму.
– Забей, – махнул рукой Сэм. – Я с нее больше денег имею, чем та снаряга стоит.
– Это сколько же имеешь ты, если еще и мне остается? – рассмеялся Барнс.
– Тебе выписки со счетов показать? – вздернул брови Сэм.
– Забей, – Барнсу было не особо интересно, сколько с его яхты имел Сэм, раз она была в порядке и доступна по первому его требованию.
Франсуа подошел с пакетами уличной еды.
– Бургер с тунцом, – пробубнил он с набитым ртом. – Хочу удочку. И наживку.
– Есть и удочка, и наживка, – заверил Сэм. – Ладно, у меня еще дел полно, бывайте.
Барнс проводил Франсуа к своей яхте, название которой на корме было написано кириллицей, а под ним красовалась красная звезда. Вверх рвалась девятиметровая мачта, а гик был забран чехлом, под которым прятался парус. Еще один такой же чехол лежал на деревянной палубе, янтарным цветом напоминая о доме, где сейчас царствовала зима.
– Пойдем, – предложил Барнс, легко ступив на корму и протянув Франсуа руку, словно тот мог оступиться и упасть между яхтой и пирсом.
Франсуа легко ступил на палубу и осмотрелся.
– Красивая какая. А как название переводится?
– Звезда, – ответил Барнс, открывая дверь в каюту. – Шмотки туда, чтобы по палубе не валялись.
Выдал указания и полез все осматривать и проверять, хотя точно был уверен, что все в порядке. Раньше, лет десять назад, за яхтой смотрел отец Сэма, но он отошел от дел, и забота о яхте перекочевала к сыну. Они не спрашивали, почему Барнс не стареет, и все всех устраивало.
Франсуа закинул рюкзаки в маленькую каюту и уселся на палубе, жуя свой завтрак.
Барнс отдал швартовы, завел мотор и они отошли от пирса как раз тогда, когда солнце начало подниматься над горизонтом, окрашивая небо в невероятные цвета от оранжевого до розового. И спокойная вода отражала все это великолепие словно в зеркале.
– Я же говорил, что на рассвете здорово выходить в море, – громко сказал Барнс, перекрывая шум мотора.
Сейчас были почти бесшумные моторы, но Барнсу нравилась неумирающая классика, про которую было два мнения: либо у владельца такой яхты практически нет денег, либо слишком много денег.
Франсуа сидел на носу яхты и смотрел вперед, на море и небо. Он еще ни разу в жизни не выходил в море на таком маленьком судне, тем более парусном.
Когда яхта покинула акваторию стоянки катеров и достаточно отошла от берега, Барнс вырубил мотор и сдернул чехол с паруса, который оказался ярко-алым.
Парус взмыл вверх, запереливался в лучах солнца, и сразу же наполнился легким ветром. Барнс не трогал Франсуа, наслаждающегося океаном. Он сам сдернул чехол со второго паруса, генуи, и подвинул Франсуа чуть в сторону, чтобы поставить и его. Такой же ярко-алый, как и грот.
– Ух ты! – воскликнул Франсуа. – Как здорово! А почему сначала с мотором, и только тут с парусами?
– Потому что я ленивый и не хочу маневрировать в закутках под парусами, – объяснил Барнс. – Иди ко мне на корму, мне одному рулить скучно.
Франсуа тут же перебрался на корму, встал рядом с Баки, обнял его, положил голову на плечо и спросит:
– Вот так я похож на нежную девочку?
– А должен? – усмехнулся Барнс, выходя на курс галфвинд, позволяя надуться пузу у грота. – Хочешь вокруг острова, это с поболтаться где-нибудь как раз два дня будет, заодно покажу, где наш с Себастьяном дом стоял? До прошлого года стоял, кстати, сейчас не знаю, вдруг чего изменилось. Или можем до соседнего острова рвануть. Выбирай. Вообще, можем весь оставшийся отпуск в море проболтаться, но мы в номере только кровать опробовали.
– Давай вокруг острова, а потом вернемся, будем купаться и объебывать номер, – предложил Франсуа.
При хорошем ветре остров обойти можно было за сутки, для Барнса это был привычный маршрут. Сначала с Себастьяном, потом с Себастьяном и детьми, потом снова с Себастьяном, а потом в одиночку.
Каждый раз, когда он возвращался на Гавайи, ему было больно, но не возвращаться он просто не мог. И каждый раз его душу рвало на части, когда он обходил остров в гордом одиночестве. А сейчас, когда рядом был Франсуа, которого он боялся взять с собой, потому что не хотел, находясь рядом, быть далеко-далеко, все казалось легко и прекрасно. Правильно.
– Красота! – Франсуа раскинул руки, ловя ими ветер. – Давай ты покажешь мне, как порулить, а сам позавтракаешь.
– Иди сюда, – Барнс освободил место у штурвала, вставая за спиной Франсуа, как когда-то стоял за спиной Себастьяна, положил свои руки на его. – Смотри, по левую руку от нас остров, он там и должен оставаться. При этом тебе надо рулить так, чтобы не заполаскивались паруса.
Это было словно дежавю, только яхта не та, да и человек другой. Все равно сердце кольнуло болью, Барнс отпустил Франсуа, отошел на полшага, словно заново свыкаясь с мыслью, что не он, другой. И просто обнял, потому что, может и другой, но такой же любимый.
Франсуа быстро приноровился рулить. И погнал Баки есть. Если голодный Франсуа превращался в ворчливого нытика, то голодный Баки становился просто злющим.
Яхта весело прыгала по невысоким волнам, взрезая форштевнем воду, которая окропляла нос веселыми брызгами, яркое солнце плясало на воде бликами, ветер наполнял паруса, и Барнс, на какое-то время оставил Франсуа рулить, а сам развалился на носу, свесив руку за борт, ловя капельки соленой воды, когда увидел дельфинов.
Он тут же подорвался, перебежал на корму, отстраняя Франсуа, резко поворачивая штурвал так, что паруса заполоскались, потеряли ветер, Барнс вновь быстро и уверенно настроил их, и яхта рванула к стае, резвившейся впереди.
– Дельфины! – пояснил Барнс, указывая вперед.
– Ух ты! – воскликнул Франсуа. – А поплавать с ними можно, или они такие бандиты и насильники, как про них пишут?
– Не стоит, – покачал головой Барнс. – Тем более, смотри, как ныряют красиво. Посмотрим, я давно с дельфинами не плавал, найду кого-нибудь, но на острове.
Минут через двадцать они догнали стаю дельфинов, и Барнс пошел параллельным курсом, чтобы не пугать животных и случайно не травмировать их, наехав бортом.
Дельфины, заметив соседей, даже повыныривали, высоко подпрыгивая, рядом с яхтой, обдавая все вокруг солеными брызгами.
– А китов ты тут видел? – спросил Франсуа, любуясь дельфинами.
– Нет, китов не видел, – ответил Барнс.
Они какое-то время шли рядом с дельфинами, но потом те устремились в океан, а Барнс повернул к берегу, от которого они ушли довольно далеко. Спустил паруса, и яхта стала медленно останавливаться.
– Давай купаться, – предложил Барнс. – Можно голышом.
Вокруг был мелко волнующийся океан, вдали зеленел шапкой невысокой горы остров, и не было вокруг ни души. Почти полное единение с природой.
Франсуа порывисто обнял Баки.
– Спасибо, что взял меня с собой, – сказал он. – Я никогда еще не был в таком потрясающем месте – и чтобы не надо было ни в кого стрелять.
– Я теперь всегда буду брать тебя с собой, – пообещал Барнс, прижимая Франсуа к себе, кладя голову ему на плечо, – в потрясающие места. Где не надо ни в кого стрелять.
– Мне шестнадцать было, – принялся говорить Франсуа, гладя Баки по спине, – когда я твое голо увидел и понял: мне надо к этому человеку! Два года потом рекомендации выбивал. И дрожал, не знал, возьмешь в свою школу или нет.
– Теперь мы вместе, – тихо сказал Барнс, еще крепче прижав к себе Франсуа.
Он знал, что значит ждать, но даже не представлял, как это – ждать без надежды.
– Спасибо тебе. Что снова сделал меня живым, что оказался смелее, чем я, – Барнс говорил так тихо, что его слова почти заглушал плеск волн о борта яхты. – Что ты есть.
– Ну, я просто отчаянный отморозок, – улыбнулся Франсуа. – Меня же Барсуком не за покладистый мягкий характер прозвали.
– Пойдем купаться, – усмехнулся Барнс, потянув с Франсуа футболку. – Можешь натянуть гидру и понырять, если хочешь. Я с тобой поплаваю. Хочешь?
– Хочу, – согласился Франсуа. – А ты и гидру по моему размеру взял?
– Да, на тебя налезет, не волнуйся, – улыбнулся Барнс, обхватил лицо Франсуа ладонями и поцеловал, лаская губы. А потом отпустил и пошел доставать снарягу для Франсуа и фонарик для себя.
Франсуа переоделся в гидру, проверил все снаряжение, включая индикаторный браслет на левом запястье, посмотрел на Баки.
– В воду?
Барнс кивнул и, оттолкнувшись от борта яхты, красиво нырнул, сразу уходя на глубину. Вода, теплая на поверхности, становилась холоднее с каждым метром, и Барнс завис в ней, освещая мощным налобным фонарем темноту тут внизу. Он решил подождать Франсуа, который не плавал с такой скоростью.
Под водой было невероятно, ты словно попадал в другое измерение, в котором было темно, холодно и невероятно свободно.
Франсуа нырнул, темная фигура на фоне светлого неба, и не спеша опустился к Барнсу. Он умел пользоваться современным аквалангом, но практиковался нечасто – Атлантический океан вокруг Большого Таскета был не слишком гостеприимен.
Доплывя до Баки, Франсуа тронул его за запястье. Мимо них проплыла какая-то длинная флегматичная рыба.
Барнс кивнул и схватил рыбу за хвост. Та тут же начала вырываться, и он отпустил ее, улыбаясь Франсуа, а потом показал пальцем вниз, предлагая погрузиться еще ниже, насколько это было возможно. В темноту и холод Тихого океана, в котором до сих пор было полно неизведанного, таящегося в его темных глубинах.
Они рука об руку поплыли вниз, мимо рыб и странных существ, не похожих ни на что. Над ними была толща воды, под ними была глубина без признаков дна.
Барнс смело пытался разгонять косяки совершенно индифферентных к нему рыб, просто обплывающих его, и ему это быстро надоело. Барнс мог плавать и плавать, но вода отнимала слишком много сил, хотя и казалось, что их еще полно, поэтому он предложил Франсуа всплывать. Они и так проболтались на глубине, которая ощущалась как центр нигде довольно долго.
Они не спеша, чтобы избежать декомпрессии, поднялись на поверхность. С удовольствием высунув голову из воды, Франсуа с некоторым трудом вскарабкался по трапу на яхту. Солнце стояло в зените. Франсуа снял акваланг, ласты, гидру и подставил обнаженное тело теплым лучам.
– Знаешь, – сказал он Баки. – Это было очень круто. Но погружения – пожалуй, все-таки не мое. Я лучше на поверхности поплещусь.
– Хочешь, я поймаю тебе рыбку? – спросил Барнс, все еще плещущийся в воде. Прикидывая, что пора бы и поесть приготовить, а то будет как с утра.
– Хочу, – кивнул Франсуа. – Толстую и вкусную.
– Какую поймаю, – рассмеялся Барнс и нырнул за рыбой.
Рыбу уже давно не ловили в морях и океанах, разводя на специальных фермах, поэтому рыбы было много и ловить ее было легко. Барнс проплавал за ней минут двадцать, пока не увидел то, что ему понравилось.
– Чистить будешь сам, – заявил Барнс, шлепая еще живой рыбиной об палубу и выбираясь на яхту. – Но я обещаю ее тебе приготовить.
Франсуа нырнул в каюту, достал из своего рюкзака нож и воткнул его рыбе в голову. Та дернулась и обмякла.
– Вот теперь можно чистить, – сказал Франсуа.
Он почистил и выпотрошил рыбу, вымыл палубу и предъявил Баки результат своих трудов.
– Лучше жареную, – сказал он.
На маленьком камбузе нашлось все, чтобы пожарить рыбу, но обедать Барнс предложил на палубе, а не в еще меньшей столовой внизу, рассчитанной явно не на двоих здоровенных мужиков, а на китайцев. Зато кровать была большая и двуспальная.
Они пообедали, а потом Франсуа намазался кремом от солнца и растянулся на палубе. Он был доволен и сыт, и рассчитывал еще искупаться, когда переварит еду.
Наевшийся и прекрасно себя чувствующий Барнс сначала улёгся рядом с Франсуа, но он не привык лежать загорать, поэтому быстро начал приставать к спокойно лежащему рядом телу, а потом просто устроился между ног, добрался до члена и лизнул его, солоновато-горьковатый от морской воды.
Солнце и тепло тоже оживляли Барнса и неслабое повышали его либидо, делая просто ебарем-террористом, который хотел и мог просто постоянно.
– А давай поиграем в пиратов? – внезапно предложил Франсуа.
– Как? – недоверчиво спросил Барнс, которого оторвали от интереснейшего и одного из приятнейших занятия – минета. – Реи тут нет, чтобы на ней вздернуть. Пушек тоже нет.
– Цепей нет. Кандалов нет. Попугая нет… – принялся перечислять Франсуа. – Какой-то ты негодящий пират, Баки.
– Отлично, ты перечислил, чего у меня ещё нет, – Барнс сел, складывая руки на груди. – И как же ты хочешь поиграть?
– Ну теперь даже и не знаю, – Франсуа раскинул руки. – Привязать-то ты меня все равно никуда не можешь.
Барнс хитро улыбнулся. Мачта, к которой можно успешно привязать, у него была, веревка тоже. Оставалось только совместить Франсуа, веревку и мачту, чем он и решил заняться.
Плавно поднявшись, Барнс спустился в каюту, нашел там небольшой кусок мягкой веревки, которая не резала бы руки, и вернулся к Франсуа. Постоял над ним, а потом одним простым движением подхватил его, и закинул себе на плечо.
– Привязать, значит, никуда не смогу, – проворчал Барнс и, поставив Франсуа к мачте, закинул его руки вверх, над гиком, стянул руки веревкой, сложенной хитрым узлом, и привязал ее к гику. Все попытки своего любовника освободиться или как-то помешать процессу он быстро и без затей пресек. – Ну вот и стой тут теперь.
Франсуа делано закатил глаза и выпятил задницу.
– О, я в ужасе! Что со мной сотворит коварный пират? Я трепещу!
– Ты у меня сейчас доиграешься, – предупредил Барнс, пытаясь вернуть себе игривое, а не стебное настроение, – что будешь стоять тут и ничего не получишь.
Франсуа горестно вздохнул и повертел задницей. Барнс подошел к нему сзади, прижался всем телом, положив руки на бедра и поцеловал в плечо. Настроение медленно, но верно, возвращалось к нему, тем более, что голый Франсуа этому очень способствовал.
Потеревшись пахом об аппетитную задницу, Барнс принялся руками ласкать член Франсуа, целуя шею, плечи. Сейчас хотелось быть предельно нежным, медлительным, чтобы просил, умолял. Раз уж захотел подобных игр.
Франсуа попискивал, делая вид, что его смущают подобные ласки, что его еще никто и никогда не трогал за такие места. Он даже попытался покраснеть, но не преуспел.
Барнс хмыкнул, несильно прихватив плечо зубами, потерся стоящим колом членом о задницу Франсуа и стал медленно опускаться на колени, выцеловывая каждый позвонок, шаря руками по телу, сминая в ладонях ягодицы.
Франсуа расставил ноги, крепко уперевшись ими в едва-едва покачивающуюся палубу, и выгнул спину. Он терся щекой о собственное плечо и тяжело, шумно дышал.
– Ты такой покладистый, – мурлыкнул Барнс, прикусывая упругую ягодицу, – что даже угрожать ничем не нужно… Но ты учти, будешь брыкаться, я тебе не дам кончить и кину за борт.
Разведя в стороны половинки, он принялся мокро лизать вход, обводя языком мягкие складочки.
В голове было пусто и легко, хотелось продолжать ласкать Франсуа хоть весь остаток дня, слушать его дыхание, от которого по коже бегали мурашки, слышать, как часто-часто бьется его сердце, ощущать его возбуждение, его желание.
Франсуа тихо застонал. Эта ласка, ее интимность сводила его с ума. Горячий язык Баки заставлял Франсуа забыть все известные ему слова. Он обожал Баки – его язык, чего член, его руки. Член стоял колом и сочился смазкой.
Барнс ласкал руками член, вылизывал задницу Франсуа и так хотел его, что подрагивали руки. Хотел уже взять и трахнуть, но он был упрямым, и хотел добиться просьб, а лучше мольбы, чтобы еще растянуть удовольствие, чтобы оно жгло, настойчиво требуя удовлетворения желаний.
Франсуа начал поскуливать, но крепился и ни о чем не просил. Но у него уже подрагивали колени, а пальцы рук непроизвольно сжимались, но могли ухватиться только за мачту.
Хотелось выругаться и уже самому попросить, потому что Барнс дошел до слабо вменяемого состояния. Он то и дело сжимал свой член у основания, чтобы не кончить просто от звуков, которые издавал Франсуа, а потом не выдержал, резко поднялся и загнал член в разлизанную задницу сразу на всю длину. Охнув от яркости ощущений, от того, насколько охуенно оказаться в узком, жарком нутре, Барнс сдавленно закричал от переизбытка ощущений, и сразу принялся вбиваться во Франсуа, сжав в объятиях.
Франсуа завопил в голос, чувствуя в себе член Баки. Было жестко, больно, сладко, крышесносно, охуительно! Баки ебал его, как в последний раз, и если бы он не удерживал Франсуа за бедра, тот бы упал. Франсуа рычал на каждом толчке, член Баки бился в его простату, и Франсуа был уверен, что кончит, не прикоснувшись к собственному члену.
– Господи, малыш… – простонал Барнс, бесконтрольно жестко вбиваясь в Франсуа. – Сожми… сожми меня…
Он чувствовал, что многого ему не надо, он и так был возбужден сверх всякой меры. Это было чем-то невероятным, полностью отключающим мозг. Барнс чувствовал только желанное тело в своих руках, жар, который сжигал изнутри, и не было ничего важнее, ничего приятнее, ничего, что могло бы затмить Франсуа в этот момент.
Франсуа с криком сжался вокруг его члена, содрогнулся и кончил, выплескивая сперму на мачту и палубу. Член Баки толкался и толкался в него в одном ритме с пульсацией собственного члена Франсуа, и это было хорошо до головокружения, почти до боли.
Барнс кончил, раскрыв рот в безмолвном крике, потому что было просто невозможно хорошо. Он прижал Франсуа к мачте и продолжал в него вбиваться, кончая, чувствуя, как у него подрагивают ноги, и стоять практически невозможно.
Дотянувшись до веревки, Барнс дернул за нее, освобождая Франсуа, и потянул за собой, укладывая на жесткую палубу, все не выпуская из объятий. Франсуа с жалобным скулежом почти упал на палубу. Его не держали ноги. На запястьях отпечатались глубокие следы от веревки.
Взяв Франсуа за руку, Барнс принялся целовать безобразие, оставленное веревкой. Он чувствовал себя виноватым и совершенно не хотел таких отметин на своем мужчине. На яхте была аптечка, и в ней должно было быть что-то от этих следов, но сама мысль о том, чтобы встать прижимала к палубе.
– Прости, малыш, – тихо сказал Барнс, погладив запястье.
– Эй, ты чего? – удивился Франсуа. – Я же сам хотел.
– Я тебе уже говорил, что чувствую себя виноватым, – вздохнул Барнс, – когда оставляю на тебе следы своего пребывания. Мне процесс нравится, а результат – нет. Давай искупаемся и двинем дальше, как тебе мысль?
– Поваляемся, искупаемся и двинем, – поправил Франсуа. – Что-то я пока не очень могу шевелиться. И давай ты уже перестанешь переезжаться из-за ерунды, а?
На самом деле Барнс мог переезжаться из-за подобной ерунды годами, ничего толком с этим не делая, потому что Франсуа все устраивало. Да и ему было очень приятно в процессе. Просто даже спустя четыре с половиной года Барнс иногда проваливался в свою кроличью нору, уверенный, что на Франсуа нельзя оставлять следов, потому что нельзя было на Себастьяне. В итоге привет из прошлого иногда прилетал, и Барнса клинило.
– Да, поваляемся, – согласился он, укладывая Франсуа на себя, чтобы тому было не так жестко лежать на палубе.
– На ужин снова поймаешь рыбу? – спросил всем довольный Франсуа. – Блин, еще раз извинишься – и я на жопе сделаю татуировку «Собственность Барнса». Хотя смысл? Надо, чтобы все видели. Но на лбу как-то не хочется.
– Мне кажется, кому надо, все и так знают, – внес предположение Барнс. – Так что не надо таких экстравагантных мер, хорошо?
– Ну ладно, – согласился Франсуа.
========== 16 ==========
Новый набор “щенков” не предвещал ничего интересного, кроме уже знакомых трудностей воспитания и обучения. И Барнс даже не ожидал, что случится нечто подобное. Он был уверен, что не будет беситься и ревновать Франсуа, как ревновал Себастьяна, как хотел вырвать руки каждому, кто его касался. Но действительность оказалась затейницей, и Барнс одним прекрасным днем заметил, как летного инструктора Адана нежно трогает за предплечье одна из “щенков”, Элис Вайс.
Сказать, что внутри Барнса полыхнуло, – тактично промолчать. Внутри Барнса случился ядерный взрыв. И не только потому, что Вайс трогала Франсуа, а еще и потому, что тот воспринимал это как должное. Он не пытался избежать этого прикосновения, и Барнс не представлял, что теперь делать.
Можно было простить и забыть, если бы это не повторилось снова, вернее, Барнс случайно увидел, как Вайс снова игриво кладет ладонь на предплечье ЕГО мужика и улыбается с обольстительностью голодной пираньи.
Элис Вайс была не похожа на его обычных “щенков”: точеная фигурка, длинные волосы цвета блонд, ухоженная, она больше походила на девочку богатых родителей, которой захотелось попробовать что-нибудь новенькое, чем на курсанта, который собирался податься в наемники. Но две рекомендации говорили о том, что она полностью осознавала, куда собиралась поступить. И хотела этого. Интересно, чего она хотела на самом деле.
Барнс крутил ситуацию так и сяк, прикидывал, с кем ему стоит поговорить, чтобы не беситься, но в итоге начал целенаправленно следить за Франсуа даже не потому, что был в нем не уверен, а чтобы убедиться, что ему самому бояться нечего.
Он не умел ни ссориться, ни выяснять отношения, разучился с Себастьяном, а с Франсуа пока не надо было учиться, хотя они и были вместе уже шесть лет. В итоге Барнс ходил смурной, взвинченный, понимающий, что надо поговорить, но не представляющий себе, как это сделать.
Как то вечером Франсуа, упав на диван рядом с Баки и погладив Мару, которая немедленно забралась к нему на колени, спросил:
– Почему ты такой смурной в последнее время, Баки? Что случилось?
Барнс наглаживал Санору, которая частично лежала на нем, а частично на спинке дивана. Второй они так и не купили, а их тридцатикилограммовые кошечки любили сидеть и лежать на коленях, руках, полностью забираясь на своих хозяев.
Начинать ссориться Барнс не хотел, но за те три месяца, что он ходил и смотрел, ожидая, что что-то произойдет, и все это прекратится, устал.
– Я к хуям выгоню Вайс, если ты будешь продолжать в том же духе, – буркнул он, считая, что и так все понятно.
– Не понял, – озадаченно сказал Франсуа. – Вот честно, Баки, я ни хуя не понял.
– Она тебя лапает, – как можно спокойнее пояснил Барнс. – А ты воспринимаешь это, как будто так и надо.
– Лапает? – вытаращился на него Франсуа. – Блин, Баки, трогать за руки – это ни разу не лапать. Если бы лапала, я бы ее давно обломал. Да ко мне все «щенки» так или иначе липнут, ты чего?
– Она тебя трогает так, что лапает, – Барнс чувствовал, что обычное красноречие, которым он был не обделён, если надо, отказывает, скулы сводит, и только урчащая как трактор Санора останавливала от не обдуманных действий неясного характера. – Если для тебя нормально, что тебя “трогает” посторонняя баба…
Продолжать Барнс не стал, опасаясь наговорить лишнего.
– Баки, ты… ты ревнуешь? – изумился Франсуа. – К девчонке? Слушай, да у меня на девок даже в пятнадцать не вставало, когда я дупла был готов трахать! Блин, ну ты даешь! Вайс ты заметил, а что Корнелл на меня смотрит, как Санора на козла, ты в упор не видишь!
– Он тебя не трогает, – резонно заметил Барнс, потому что не мог же он выколоть парню глаза, чтобы тот не смотрел. К тому, что смотрят, Барнс относился снисходительно. – Санора козла обычно хочет догнать, задрать и съесть.
– Ну, а Корнелл хочет меня выебать. Или чтобы я его выебал, не знаю. А Вайс просто кокетничает. Она со всеми кокетничает, кроме тебя. Даже с гоблинами. Просто повадка такая. На самом деле хреновая повадка для наемника, согласен.
– Я его сам выебу… черенком от лопаты, если только подумает к тебе свои ковырялки протянуть, – буркнул Барнс, все равно какой-то обиженный и непонятый. – Я Вайс… Она к тебе пристает, а ты словно так и надо. Франсуа, бля! Я. На. Это. Смотрю!
Франсуа похлопал глазами.
– Говорю тебе, она со всеми так, – еще раз попытался объяснить он. – Баки, я таких девчонок знаю. Если ее игнорировать, ей надоест и она отстанет, а если ее осадить, она ж решит, что все всерьез и я от нее тогда не отобьюсь. Ну не знаю, добавь ей нагрузки на полосе препятствий или на скалодроме, чтобы у нее сил не хватало ресничками взмахивать.
– А ты у нас теперь тоже все!? – не выдержал Барнс, который из кожи вон лез, объясняя, что ему не нравится даже знать, что его мужика кто-то трогает.
– Баки, ты что, ревнуешь? – недоуменно нахмурился Франсуа. – Ты серьезно?
Барнс бы это ревностью не назвал. Это было концентрированное желание убивать.
– Слушай, – серьезно сказал Франсуа. – Я не буду отшивать Вайс, потому что тогда она возьмется за меня всерьез, причем так, что формально прикопаться будет не к чему. Она не дура, а в контракте на обучение четко прописан запрет на сексуальные контакты с персоналом и гоблинами. Если я еще пару недель буду делать вид, что в упор ее не вижу, она сама отстанет, понимаешь?
Барнс понимал. И даже был согласен, именно поэтому он так долго молчал, но не выдержал, потому что всему есть предел.
– Да пойми ты, меня корежит, когда она на тебя свои лапы кладет, – взвыл Барнс. – Я всё понимаю, вот совсем все, но не могу. Пока ее не было и тебя никто не лапал, все было отлично, а тут как кровавая пелена.
