Текст книги "Отражение: Разбитое зеркало (СИ)"
Автор книги: Snejik
сообщить о нарушении
Текущая страница: 13 (всего у книги 19 страниц)
Проснувшись в серый предрассветный час, Барнс посмотрел наверх, на прозрачный потолок, за которым еще не сияло рассветом, но уже готовилось к нему голубое безоблачное небо. По касанию панели на потолке высветилась сводка погоды на день.
Теплый, не ниже двадцати пяти градусов по Цельсию, океан, примерно такая же, днем до тридцати, температура воздуха, ветер юго-западный, да и того почти нет, всего два метра в секунду.
Барнс свернул информационные панели, снова глядя в чистое небо над головой. Франсуа еще спал, хотя оба привыкли вставать рано, но смена часовых поясов сбила настройки организма, и вот уже время близилось к семи утра, а Франсуа и не думал просыпаться.
Решив не будить его, Барнс заказал завтрак с пометкой подать через час, и, аккуратно выбравшись из кровати, пошел умываться и причесываться, но сначала вышел на балкон и, сфотографировав вид на океан, отправил фото Чарли. Ответное фото убирающих снег “щенков” не заставило себя ждать.
“Уж не перегрелся ли ты на солнышке?” – последовало сообщение за ним, на которое Барнс отвечать не стал, Чарли и без него все всегда понимала правильно.
– Вставай, – Барнс присел у кровати, погладив Франсуа по плечу. – Сейчас принесут завтрак.
Франсуа что-то буркнул и перевернулся на спину, щуря заспанные глаза.
– Уже утро? – невнятно спросил он.
– Утро, – подтвердил Барнс. – Просыпайся. Я хочу пойти купаться раньше, чем на пляже будет полно народу. Хотя зимой его не так много.
Франсуа сел, потер глаза.
– Тогда я в душ, – сказал он. – Не целуй меня, я еще зубы не чистил.
Барнс поцеловал в небритую щеку и сфотографировал Франсуа, пока тот выбирался из кровати, пообещав, что прямо сейчас скинет эту фотку Чарли. Потому что больше Барнсу фотки было скидывать просто некому. Да и Чарли подобные вещи получала от него не чаще пары раз в год. А тут за одно утро дважды, у нее могло и сердце прихватить.
Пока Франсуа плескался в душе, принесли завтрак. Барнс не знал, что заказывать, поэтому заказал все утреннее меню дважды, очень прадовавшись профитролям в шоколадном соусе, которые обычно можно было найти только в качестве десерта.
Франсуа, почесывая свежевыбритую щеку, сел за стол.
– Здесь охрененно кормят, – сказал он. – Но плавать я хочу больше, чем есть, поэтому сейчас быстро закинусь едой – и в воду.
– Значит, я плохо готовлю? – выгнул бровь Барнс, поднимая взгляд от креманки с профитролями.
– Ты готовишь другие блюда, – объяснил Франсуа, набрасываясь на рис по-гавайски. – Мне нравится местная кухня.
Барнс только фыркнул, продолжая уплетать профитроли.
Пляж был пустым. Буквально пустым, потому что позавтракали они быстро, рассвело всего полтора часа назад, и обычные люди, которые приехали насладиться отдыхом, в такое время еще нежились в своих кроватях.
А Барнс с Франсуа уже шли по линии прибоя, позволяя воде смывать их следы.
Океан манил. Он будто дышал, лениво накатывая на песок прозрачными волнами, завлекал в свою лазурную глубину. Шелестел что-то вместе с пальмами, шуршащими на почти незаметном ветру.
Барнс любил океан, ему всегда не хватало этой лазурной глади, которая зимой и летом была теплой и ласковой. Даже шторма здесь казались Барнсу не такими сильными, как были на самом деле.
Каждый раз, глядя на холодные, темные, сине-серые воды залива Мэн, стоя на скалистом берегу своего острова, Барнс вспоминал теплый океан. Конечно, он был мог купить себе остров в экваториальной зоне, мог купить ту же Навассу, или остров в Океании или Новой Зеландии, да где угодно, но он предпочел суровый климат Большого Таскета, потому что тропики напоминали ему о Себастьяне. А поначалу эти напоминания были просто невыносимы.
Франсуа сказал:
– Я хочу в воду.
Он быстро скинул футболку и шорты, оставшись в плавках. На причинном месте размахивал щупальцами голографический осьминог.
– Ты как маленький, – усмехнулся Барнс, посмотрел на осьминога на плавках, который постоянно притягивал чей-нибудь взгляд, хотя подобные предметы гардероба с шевелящимися кем и чем угодно давно были в моде.
Барнс про себя улыбнулся, радуясь тому, что больше мог не следить за модой, а спортивная и туристическая одежда тяготела к функционалу, поэтому вещи нового сезона не сильно отличались от тех, что были два-три года назад. Форму на базе, правда, приходилось менять раз в лет десять, но это тоже был больше функционал, чем дань моде.
– Я же тебе не запрещаю, – Барнс хлопнул Франсуа по заднице. – Пиздуй уже, наслаждайся теплым океаном в конце декабря.
Франсуа подпрыгнул и с улюлюканьем забежал в воду и плюхнулся там, где поглубже. Он энергично поплыл от берега, качаясь на набегающих волнах.
Усевшись на песок, там где вода омывала берег, Барнс задумчиво посмотрел вдаль, начиная привычный мысленный монолог с Себастьяном. Обычно в это время он уже был далеко от берега на своей яхте, лежал на носу, свесив вниз руку и говорил вслух. Рассказывал, как прошел его год.
Сейчас он тоже рассказывал, но больше про Франсуа, что любит его и надеется, что их жизни закончатся одновременно. Барнс ведь не представлял себе, сколько лет отмеряет сыворотка, даже приблизительно, но был уверен, что много. Слишком много для обычного человека.
Посидев, уйдя глубоко в себя, Барнс наконец-то поднялся и медленно зашел в воду. Разглядел впереди Франсуа и, нырнув, поплыл к нему. Напугать – не напугает, но повеселится.
Когда Франсуа цапнули за ногу из-под воды, он изо всех сил лягнул второй, высвободился и нырнул, чтобы разглядеть, что происходит.
Повеселился, всплыла в голове мысль, Барнс, не ожидавший такого отпора, увернуться даже не подумал, поэтому со всего маху получил в морду с ноги от тренированного мужика. Конечно, вода погасила часть силы, но и той, что донесла импульс, хватило. Хорошо, Барнс был не сказать что привычный получать в морду в воде, но прецеденты были, поэтому воды он от удивления не хлебнул.
Тут же всплыв, Барнс не знал, смеяться ему или плакать, потому что сам долбоеб.
– Я тебя напугал? – только и спросил он у офигевающего Франсуа.
– А хули ты думал?! – рявкнул на него Франсуа. – Совсем рехнулся? А если бы у меня нож с собой был?
– Ты бы, очевидно, попытался в меня им ткнуть, но не попал бы, – описал развитие событий Барнс. – Извини. Я думал, это будет забавно.
– Ты бы еще на Хэллоуин бигфутом оделся и пришел гоблинов пугать! – Франсуа возмущенно хлопнул руками по воде.
– А что, это идея, – рассмеялся Барнс, чувствуя, как под левым глазом наливается синяк. Он, конечно, пройдет к вечеру, но все равно было не шибко приятно. – И вообще, я согласен принимать извинения в кровати.
– Это я согласен принять извинения в кровати! – Франсуа возмутился еще сильнее. – Это меня в ста метрах от берега за ногу хватали!
– Ну давай ты теперь еще на меня обидишься, да? – предложил развитие событий Барнс, совершенно не чувствуя себя виноватым.
Когда он первый и единственный раз напугал так Себастьяна, была вообще ночь, и тогда Барнс чувствовал себя виноватым. А сейчас он получил с ноги в морду за невинную шалость, и еще должен был извиняться? Ну уж нет.
Франсуа зарычал и ринулся к Баки, собираясь его притопить. Что было нереально. Барнс стремительно сместился в сторону от броска, поймал, скручивая за спиной руку, не больно, просто лишая возможности движения, обхватил за шею и улегся на спину, уложив Франсуа на себя.
– Т-ш-ш-ш… Не утоплю, не бойся, – и чмокнул дергающегося Франсуа в мокрую макушку.
Франсуа брыкнул ногами.
– Диктатор, – сообщил он, глядя в голубое небо. – Тиран и деспот.
– С чего бы это? – спросил Барнс, никогда не замечавший за собой желания всех построить и всеми командовать.
– Сам подкрался, сам схватил и сам обиделся! – продолжал бултыхаться Франсуа. – Нет, ну правда, а если бы у меня был нож?
– Если бы у тебя был нож, я бы тебе что-нибудь сломал, – честно ответил Барнс. – Скорее всего в двух местах. А потом очнулся бы.
Себастьян за всю жизнь с Барнсом, даже видя, как он убивал, так и не понял, какое жуткое чудовище живет внутри его мужа. Чудовище, подчиненное в первую очередь идее достигнуть поставленной цели, выжить и уничтожить всех, кто мог навредить ему и узкому кругу лиц.
Франсуа же это чудовище просто не знал. То, что Барнс был сильнее, быстрее, ловчее и круче любого гоблина, не давало не то что того уровня понимания, даже знания о том, том чудовище, которое чуть не убило Натана просто потому, что тот в него случайно выстрелил. И сейчас только игривое настроение Барнса спасло Франсуа от того, что Барнс не поймал его за ногу, за которую цапнул, и притопил бы.
И у Барнса не было возможности это чудовище Франсуа показать, хотя он давным-давно перестал считать Солдата чудовищем. Он был его частью, спящей в своей берлоге, уютно свернувшись и только иногда приоткрывал глаз, чтобы убедиться, что все в порядке.
Но даже спящий, Солдат всегда был на страже жизни Барнса и заставлял его однозначно реагировать на угрозу – устранять ее. И как это донести до Франсуа, который никогда не видел и, Барнс надеялся, никогда не увидит Солдата, было не очень ясно.
– О чем ты задумался? – спросил Франсуа, почувствовав, что Баки замер. – Может, отпустишь меня?
– Да, конечно, – Барнс выпустил Франсуа и остался лежать звездой, покачиваемый волнами.
Франсуа улегся на воду так, что теперь на волнах покачивались две звезды – голова к голове.
– Люблю тебя, – сказал он. – Знаешь, иногда пробивается что-то… как будто я и в прошлой жизни тебя любил, только не говорил. Носил чувство у сердца и молчал.
– Я бы в прошлой жизни тебя не услышал, даже если бы ты сказал, – ответил Барнс, для которого мысль о том, что Рамлоу мог любить Солдата, была откровением. И думать ее сейчас совершенно не хотелось.
– Поплыли к берегу, – предложил Франсуа. – Мы вчера кровать так толком и не опробовали.
– Диван в гостиной тоже очень неплох, – улыбнулся Барнс, выжимая свою косу, чтобы вновь зацепить ее заколкой на голове. – Да и стол в столовой выглядит очень внушительным и крепким. Но мы можем зависнуть и поваляться на пляже, если хочешь.
На Большом Таскете пляжей было пятьсот метров, а остальное были скалы, покрытые летом живописной растительностью. Или голые, торчащие из воды. Да и к пляжу нужно было спускаться по не самой пологой тропе.
– А ебаться на пляже можно? – спросил Франсуа.
– Вон, видишь, шатер со шторами? – указал Барнс на стоящую в отдалении конструкцию, прозрачные шторы которой трепал изредка налетающий ветер, а плотные шторы были забраны к столбикам. – Вот там можно. И да, это довесок к номеру.
– А смазка там есть? – сурово спросил Франсуа, разглядывая шатер.
– Думаю, есть, – пожал плечами Барнс. – В номере я точно видел, почему там не быть?
Схватив Франсуа за руку, Барнс потащил его к шатру. Уровень сервиса давал понять, что смазка там может запросто оказаться.
В шатре Франсуа быстро разделся и вытерся толстым пушистым хлопковым полотенцем.
– Класс! – сказал он и поцеловал Баки. – Ты солененький.
– А ты все равно сладенький, – улыбнулся Барнс, тоже стащив с себя мокрые плавки и, кинув на мягкий белый диванчик полотенце, плюхнулся на него, похлопав себя по бедрам, предлагая Франсуа забраться сверху. – Может, закажем себе чего-нибудь? Можно даже выпить.
Ткнув кнопку на панели, встроенной в небольшой угловой шкафчик с холодильником, в котором была вода, стаканами и, действительно, смазкой, Барнс закрыл плотные бежевые шторы. Стало даже сумрачно.
Франсуа немедленно оседлал его и прижался еще мягким членом, который немедленно начал твердеть.
– Забавно, – сказал он задумчиво. – Предельная нищета – это никого вокруг. У тебя ничего нет и никому ты не нужен. Но и предельное богатство – это тоже никого вокруг. Просто у тебя все есть и все вокруг готовы ломануться что-то для тебя сделать.
– Толпа народа вокруг есть и дома, – сказал Барнс, поглаживая Франсуа по бедрам, большими пальцами проходясь по внутренней стороне. – А богатые люди обычно известны, за ними носятся толпы, вот они и хотят приватности. Одиночества хотя бы на отдыхе. А я известен в таких кругах, люди из которых вряд ли будут за мной бегать. Так что я просто выебываюсь.
– Ну что ты выебываешься, – Франсуа начал тереться членом об него, – я давно заметил. Шоколадный Баки. Интересно, есть соленый шоколад?
– Шоколад я любил всегда, и тогда он не был так запредельно дорог, – Барнс обхватил оба члена и принялся их ласкать, медленно двигая рукой. – И да, соленый шоколад есть. Но его я не очень люблю. Так, в качестве совсем уж хитровыебанного извращения. На самом деле, я давно привык выебываться, просто раньше мне хватало мужа-звезды. А теперь у меня есть ты.
Он помнил, как приходилось каждый раз показывать фотки, чтобы ему поверили, что он замужем за Себастьяном, а потом тот представил его общественности, и на него тоже стали смотреть. И это странное чувство превосходства над всеми только потому, что любим и желанен Себастьян был миллионами, а получил его только он.
И счастье, безграничное, всепоглощающее счастье, что они вместе. Барнс и сейчас был счастлив, но не так. Не больше или меньше, а просто иначе.
– Ну, я не звезда, – заметил Франсуа и положил руку поверх руки Баки. – Но тебе, кажется, похуй.
– Мне так даже больше нравится, – Барнс коротко вздохнул, сжав ягодицу Франсуа. – Тебя никто не трогает.
– Не понял, – признался Франсуа и слегка откинулся назад, опершись ладонью о колено Баки.
– Понимаешь, у Себастьяна были разные роли, и постельные сцены с полной обнаженкой тоже были, – начал объяснять Барнс. – Я эти фильмы не смотрел, потому что был уверен, что убью кого-нибудь. А так с ним любили фотографироваться на улицах совершенно чужие люди, и я никак не мог этому помешать. А его такие вот фанатки чуть не убили в самом начале наших отношений. Вот, и я бесился, что его трогают. Волновался очень. А как-то раз его вообще мексиканский картель похитил. Не стало через двое суток того картеля. Вот. А тебя не трогает никто, и мне спокойно.
– А что с картелем стало? – спросил Франсуа.
– Я всех убил, – сообщил Барнс, продолжая ласкать их обоих. – Всех-всех-всех.
– Потом расскажешь, – прошептал Франсуа и откинул голову, подставляя шею под поцелуи.
«Вообще не расскажу», – подумал Барнс, подхватывая Франсуа под спину, позволяя откинуться, оба знали, что удержит, можно просто расслабиться и получать удовольствие.
Губы Барнса скользнули по шее, кончик языка прошелся по напряженным мышцам, Барнс выпустил члены, проходясь ладонью по груди и животу. Мир стремительно сужался до одного-единственного человека, которому хотелось дарить наслаждение.
Франсуа таял от ласки, подставлялся под широкие ладони. Его член истекал смазкой.
– Выеби меня, – расслабленно попросил он.
– Конечно, – ласково сказал Барнс, выдохнул жарко и, подхватив под затылок прижался губами к губам, целуя сначала нежно, а потом все жестче, то почти трахая языком, то терзая губы.
Дотянувшись до флакона со смазкой, не разрывая поцелуя, Барнс вылил на пальцы, прошелся ими по ложбинке между ягодицами, снова налил на пальцы и вставил сразу два внутрь. Погладил, сам уже задыхаясь, представляя, как Франсуа сейчас будет скакать на его члене, предвкушая это крышесносное ощущение проникновения в горячую тесную задницу.
Франсуа приподнялся, подставляясь под член, и скомандовал:
– Давай.
Придерживая свой член, Барнс направил его во Франсуа. Они были вместе четыре с половиной года, но Барнс все так же поражался, что не нужно долго растягивать своего любовника, что он всегда хотел вот так: быстрее, чтобы мышцы растягивали не пальцы, а член. Это заводило до черных мушек перед глазами.
Барнс дождался, когда Франсуа полностью впустит в себя его член, усядется на него, он приподнял его и снова опустил. А потом просто поднялся, удерживая Франсуа на весу, и принялся его трахать, как тот больше всего любил.
Франсуа обхватил Баки за шею и заскакал на его члене, рыча и вскрикивая на каждый толчок.
– Ты… – выдавил он, – …моего …размера.
Это было крышесносно, когда Франсуа умудрялся сам насаживаться на его член, даже на весу, Барнс только поддерживал его под задницу, сжимая ее пальцами, гладил растянутые вокруг члена мышцы пальцами.
От зашкаливающих ощущений Барнс вцепился зубами в плечо Франсуа, стараясь не прокусить его в кровь, не оставить здоровенный синяк, но не мог удержаться, чтобы не стиснуть зубами упругую плоть.
Франсуа завопил и сжался вокруг члена, продолжая упрямо насаживаться на него.
Не выдержав напряжения, Барнс рухнул на колени, уронив Франсуа на диванчик, и принялся жестко вбиваться во все еще вцепившееся в него тело. Стон срывался на рык и снова на стон, почти жалобный, когда Барнс почувствовал, что сейчас кончит.
– Ну же! – Франсуа вцепился железными пальцами в его задницу. – Ну! Я… сейчас!.. – и он выгнулся, кончая.
Барнс почувствовал, как Франсуа весь напрягся, как по его телу прокатилась волна мелкой дрожи, и он сжал его в себе, тут же вышибая из Барнса дух. Он кончал с долгим стоном, продолжая вбиваться в офигенную задницу, и рухнул на Франсуа, обнимая, прижимаясь к нему.
Они долго обнимались, целовали друг друга, а потом Франсуа предложил:
– Раз этот пляж только наш, пошли купаться голышом? Заодно и отмоемся.
– Ну пошли, – как-то вяло согласился Барнс, даже не пытаясь подняться.
Он никуда не хотел идти. Он хотел лежать под теплым солнцем, не слепящим глаза из-за штор, в обнимку с Франсуа, ни о чем не думать и ничего не делать. И вообще не шевелиться, чтобы через пару часов Франсуа покормил его с ложечки.
Франсуа выполз из-под Баки и предложил:
– Если ты не хочешь, я сам схожу. Ты не против?
– Против, – Барнс перевернулся и ухватил Франсуа за руку.
– Не любишь солененькое? – Франсуа похлопал Баки по заднице.
– Я могу ополоснуть тебя под пляжным душем, и ты перестанешь быть солененьким, – заметил Барнс. – Просто поваляйся со мной, пожалуйста.
– Старичоооок! – протянул Франсуа, лёг рядом с Баки и обнял его. – Мы липкие и потные. Дома это не так остро ощущается. Но мне нравится, как ты пахнешь.
– Я уже не старичок, – усмехнулся Барнс, и сам чувствуя это неприятное ощущение стягивания на коже, – я уже ископаемое.
Но почему-то хотелось вот так лежать, обнимая любимого мужика, чувствовать соленый запах воды, чуть пряный – желания и едва заметный – пота. Барнс лизнул шею Франсуа, потерся носом и подгреб под себя, никуда не собираясь в ближайшие пять минут.
– А я тебя выкопал, – пробормотал Франсуа. – Можно сказать, из вечной мерзлоты. У нас парень был в ЮАР, все пел про царство вечной мерзлоты.
– Не такая уж там и мерзлота, – заметил Барнс. – Что ты хочешь на обед? И вообще, где ты хочешь обедать? Я хочу завтра на яхте выйти на пару дней, ты со мной?
– Конечно, с тобой, – вскинулся Франсуа. – А удочки у тебя есть, рыбу ловить? Не знаю, где хочу обедать, но хочу какого-нибудь мяса в кисло-сладком соусе.
– Нет у меня удочек, но для тебя можем взять в аренду, – сказал Барнс, даже обрадовавшись, что Франсуа хотел с ним. Хотя…
Он все пытался поменять их местами, понять, что позволило Франсуа его действительно дождаться, не все те годы, когда он облизывался, вспоминал и ронял слюну, а когда Барнс согласился быть с ним, но почти полгода вел себя как козел, забывал про него, приходил, когда вздумается, даже не задумываясь, что его могли не хотеть видеть. Он знал, что у Барнса есть покойный муж, которого тот продолжал всем сердцем любить, и все равно не отвернулся, въелся под кожу – не оторвать. И Барнс не понимал, как у него хватило тогда и до сих пор хватало сейчас сил практически соперничать с Себастьяном и каждый раз выходить победителем.
– Я люблю тебя, малыш, – тихо сказал Барнс, вжимаясь носом в шею, прихватывая губами тонкую кожу.
– И я тебя, Баки, – Франсуа обнял его. – Вот обидно, что на тебе метки не держатся. Вон уже даже фингал под глазом рассосался.
– А ты хотел, чтобы я щеголял бланшем, обнимая тебя за задницу? – усмехнулся Барнс. – Типа, горячие отношения?
– Ну ты мог бы надеть темные очки.
– И снять их, придя в какой-нибудь ресторан, – хмыкнул Барнс. – На самом деле, мне не нравятся эти темно-фиолетовые пятна, которыми я тебя расцвечиваю. Это приятно в тот самый момент, а потом… Я чувствую себя виноватым.
– Зато мне нравится, – сказал Франсуа. – Чувство принадлежности, понимаешь? Если бы я хотел, я бы за час их свел, есть такой гель от синяков.
– Я знаю, – Барнс не очень представлял, как объяснить, с одной стороны, свое желание оставлять эти собственнические метки на теле Франсуа, а с другой, чтобы их не оставалось, потому что он привык к всегда идеальному Себастьяну, на котором просто не мог оставлять подобные художества.
– Ну вот и не морочься, – посоветовал Франсуа. – Пойдем еще раз окунемся.
– Пойдем, – согласился Барнс.
Они долго купались, как и предлагал Франсуа, совершенно голые, потому что их кусок пляжа, и надо заметить, довольно большой, отделяли от остальной территории изгороди из кустов, на которых цвели забавные розовые цветочки, мелкие-мелкие.
Накупавшись, Барнс снова выжимал свою косу, чтобы убрать ее под заколку, а потом, когда они уже в номере ополоснулись от соленой воды и переоделись, он распустил косу и еще минут двадцать ее вычесывал, стянув в итоге волосы в хвост в районе лопаток.
– Я посмотрел, тот классный ресторан, который мне нравится, никуда не делся, – сообщил Барнс, когда посчитал себя готовым к выходу. Он поймал Франсуа в объятия и поцеловал. – Или ты что-то сам нашел?
– Мне нравится, когда ты водишь меня по местам, которые знаешь, – сказал Франсуа. – Только я потом хочу зайти и купить какую-нибудь гавайскую рубашку, знаешь, поярче, совсем идиотскую, старомодную такую, с туканами и цветами.
Барнс демонстративно шлепнул ладонью по лбу и провел ею по лицу вниз, полностью отражая свое мнение о любителях гавайских рубашек. Франсуа только рассмеялся.
– Ты не понимаешь, – сказал он. – Вот я возьму неделю отпуска в июле и буду щеголять по базе в такой рубашке, чтоб и у «щенков», и у гоблинов шаблон порвался.
– Хорошо, – вздохнул Барнс. – Пойдем обедать, а потом покупать тебе гавайку, которые я люто ненавижу. Я знаю, где можно купить подобный раритет.
– Вот и круто! – обрадовался Франсуа.
Рубашку Франсуа себе выбрал черную, с яркими носатыми птицами и разноцветными цветами гибискуса. И к ней короткие облегающие джинсовые шорты, еле видные из-под этой рубашки и очень модные. И сандалии из пары ремешков.
Барнс не мешал Франсуа резвиться в магазине, подбирая себе, на его взгляд, странный набор вещей, особенно шорты, которые больше открывали, чем скрывали. И хотя ему было приятно смотреть на задницу Франсуа, особенно так аппетитно подчеркнутую, обтянутую джинсовой тканью, он внутри бесился, что это же будет доступно и всем вокруг.
– Моя очередь, – сказал Барнс, когда они вышли из магазина.
– Покупать себе гавайки? – спросил Франсуа. – Ух как у меня ноги хорошо загорят! Я люблю нашу «вечную мерзлоту», но солнца у нас маловато.
Барнс смотрел на Франсуа и отмечал, насколько тот стал живее, ярче, активнее, его словно стало больше. И он мысленно обругал себя последним идиотом, что не брал Франсуа с собой, даже не думал, что ему так пойдет зимой солнце. Барнс только сейчас понял, насколько эгоистично себя вел, включая траур только на Рождество. Эгоистично и по отношению к Франсуа, и к Себастьяну. Тот был мертв, и как бы Барнс нежно ни любил его, Себастьяну было все равно, возит он на Гавайи кого-нибудь или нет.
– Поехали, – вздохнул Барнс, понимая, что не может позволить себе, чтобы его мужчина одевался так вызывающе и безвкусно.
Они приехали в небольшой магазин, уставленный манекенами с гавайскими рубашками с голограммами. Молодая девушка-консультант не спешила к ним, в отличие от того магазина, где они купили тот прикид, который выбрал Франсуа, давая им возможность осмотреться.
– Это что еще за место? – удивился Франсуа. – О, осьминожки!
Барнс уже хотел сказать, куда они приехали, как Франсуа увидел рубашку с голографическими осьминожками, совсем небольшими, как у него в аквариуме, плавающими по ней. Осьминожки меняли цвета, заворачивали спиральками щупальца, трескали креветок, разворачиваясь то темным, то светлым брюшком. И все это на переливчатом темно-синем фоне, светлеющим к плечам и вороту.
– Девушка, – позвал Барнс консультанта, – нам такую рубашку на моего друга…
– Могу предложить также шорты к именно этой модели, – тут же сказала девушка. – Натуральный немнущийся лен с возможностью изменения оттенка.
– Да, покажите, пожалуйста, – кивнул Барнс, даже не спрашивая цену. В таких магазинах ценников вообще не было.
Франсуа тем временем рассматривал рубашки. Их было немного, десятка полтора, и каждая на отдельном манекене. Франсуа залип сначала на осьминожках, а потом на рубашке с волнующимся закатным морем.
– И эту тоже, – тихо сказал Барнс, когда девушка принесла вещи, указывая на понравившуюся Франсуа рубашку. – Эй, иди, мерить будешь.
Удивительно красивая и стильно накрашенная девушка с черно-зелеными перышками нарощенных ресниц быстро подобрала рубашки и шорты по размеру Франсуа, приняла плату, протянула Барнсу дисконтную карту с пальмой на ней и понятливо отдала чек ему, а не сунула в пакет с обновками, который взял Франсуа.
Выходя, Барнс поцеловал в висок радостного Франсуа, прикидывая, где бы удобнее чек вообще выкинуть, чтобы тот не дай бог, в него заглянул. Сумма была не астрономической, но внушительной, особенно за две рубашки и шорты, подходящие к обеим, по мнению Франсуа.
Барнсу нравилось баловать Франсуа, покупать ему дорогие вещи, пирожные, вот так вот возить на курорт посреди зимы. Это было то, что он хотел, но не мог для Себастьяна, потому что тот мог себе все это, и даже больше, позволить сам, а Барнс мог только поучаствовать. А сейчас у него была возможность завалить Франсуа подарками, и единственное, что ему мешало, это желание Франсуа не быть содержанкой. И Барнс, понимая это желание, как мог пытался не кидаться деньгами во все стороны. Хотя иногда очень хотелось, и не для того, чтобы показать Франсуа свое превосходство, а потому, что хотелось просто показать мир, показать, как можно жить не на мизерное пособие, не на деньги наемника, которые кончаются вмиг, а другого контракта может и не быть долгое время, а просто жить, позволяя себе все.
– Давай сходим в зоопарк, – предложил Франсуа, издалека услышав, как трубит слон. – Здесь недалеко, километра два.
– Конечно давай, только отправим покупки в отель, чтобы не таскаться с ними, – Барнс тут же поймал такси, вбил адрес отеля, номер и ткнул галочку “доставка”, отдавая пакет водителю. – Все, пошли в твой зоопарк.
Они шли по улицам Гонолулу, и Франсуа то покупал себе уличной еды – креветок в кляре с картофелем фри, порезанное в виде цветка манго на палочке, какой-нибудь лимонад; то оглядывался на манекены в национальной одежде в витринах. Здесь, на Гавайях, стало видно, насколько Франсуа на самом деле молод, насколько он любопытен.
Барнсу было плевать на окружающую обстановку, он ее хорошо знал, а вот наблюдать за Франсуа ему нравилось. И это было еще и очень познавательно. Барнс понял, что Гавайями он не ограничится, а обеспечит Франсуа путешествие по миру. Ведь тот, если посмотреть объективно, в детстве и отрочестве не видел ничего ни хорошего, ни интересного, потом была учебка Барнса, которая вообще не располагала к пасторальным наблюдениям, а потом Африка, которая, может, и была туристическим раем для искушенных, но никак не горячие ее точки, куда Франсуа ездил воевать. А война, она не располагает к наблюдениям красот, это Барнс хорошо знал по себе.
В зоопарке Франсуа завороженно кормил слонов резаной морковкой, обезьян – специальным обезьяньим печеньем, угощал огурцами лошадей Пржевальского и лам, кидал обрывки кочанного салата черным и белым лебедям, приоткрыв рот, смотрел на кормление тигров и леопардов.
Совершенно спокойно относящийся к зоопаркам Барнс обнимал Франсуа за плечи, где-то в глубине души радуясь, что он может себе это позволить без попытки сфотографировать их сотней камер, целовал в висок, и радовался, светясь отраженным от Франсуа светом радости и удовольствия.
– Я так люблю тебя, – шепнул Барнс, когда они смотрели на кормление больших кошек, хотя их дома ждали не сильно меньшие. – Очень люблю.
– И я тебя, – Франсуа повернулся и поцеловал его. – Смотри, как он мясо с кости слизывает. Совсем как Мара.
– Ага, с козлятинки, – согласился Барнс, который любил смотреть на охоту своих барсов на козла, которого покупал ежемесячно. Вот только Мара отказывалась охотить животину, и за ней бегала одна Санора, задирая и делясь с миролюбивой Марой.
– Ну зато наши кошечки подняли козлиный бизнес целой фермы, – улыбнулся Франсуа. – Там теперь знают, что мы берем по два козла в месяц. И им деньги, и тебе не приходится козлов искать, как в первый год.
– Это да, – согласился Барнс. – Пойдем в отель? У меня еще на тебя есть планы, к примеру, посмотреть, как ты выглядишь в обновках. Хочу глянуть, как будут меняться шорты с рубашкой с закатом.
– Давай в отель, – согласился Франсуа. – И снова купаться.
========== 15 ==========
Барнс разбудил Франсуа очень рано, солнце еще не взошло, и в номере было очень сумрачно. Тот что-то сонно буркнул и накрыл голову подушкой.
– Малыш, – тихо позвал Барнс, погладив Франсуа по спине, – просыпайся.
И, не дожидаясь, пока Франсуа отреагирует, нырнул под простыню, проводя дорожку из поцелуев по позвоночнику и, раздвинув аппетитные ягодицы, лизнул вход.
Франсуа сладко застонал и раздвинул ноги. Он был готов к утреннему сексу. Готов всегда. Барнс смял в ладонях ягодицы и ввинтился языком в сжатый вход. Франсуа расслабился, впуская его, и приподнял задницу.
Барнс то вылизывал складочки вокруг, то толкался языком внутрь, поглаживая промежность, выдыхал горячо, коротко постанывая. Франсуа довольно урчал.
Барнс проникал языком так глубоко, как это вообще было возможно, вылизывал, по коже пробегали толпы мурашек от урчания Франсуа.
– Хочешь так кончить? – спросил Барнс, оторвавшись от вылизывания, но продолжая гладить пальцами. – Или трахнуть тебя?
– Трахни, – мурлыкнул Франсуа. – Конечно, трахни.
Барнс аккуратно лег на него и толкнулся членом в разлизанную задницу, плавно входя на всю длину, и замер, выдыхая в шею. Ему нравился медленный утренний секс, который при довольно жестком графике случался не так часто, как Барнсу бы хотелось, и здесь он собирался оторваться на полную.
Поцеловав в плечо, Барнс начал медленно двигаться, выходя почти полностью, оставляя внутри одну головку, замирал так на пару секунд и входил обратно. Издевался над ними обоими.
