Текст книги "Отражение: Разбитое зеркало (СИ)"
Автор книги: Snejik
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)
Барнс смотрел вслед подхватившим свои вещи и побежавшим искать свои казармы и хозчасть для начала, новым курсантам, размышляя, когда ему придется распрощаться и с этой занимательной деятельностью. И решил для себя, что еще лет тридцать – и он поедет в Россию, прокатится по возможности по всем местам, где он бывал Зимним Солдатом, и напишет книгу о нем. Вернее, о себе. Может быть, напишет.
Тряхнув головой, Барнс заставил себя вернуться к делам насущным, за тридцать лет у него были шансы и шальную пулю схватить, так что все это были не мечты и не планы, а так, вилами по воде писано.
Идя по территории базы, Барнс заметил одного из очень проблемных своих выпускников, который приехал на дополнительный курс. Франсуа Адан по прозвищу Барсук. Наглый, самоуверенный, знающий себе цену, неуживчивый, принципиально добивающийся своего. В целом, не самые плохие качества, если посмотреть правде в глаза, но вот с дисциплиной этот парень совершенно не дружил. Барнс, конечно, понимал, что он тут все прекрасно знает, за четыре года ничего кардинально не изменилось, но внаглую стоять, сложив на груди руки, в центре базы и смотреть на мир, словно ты его хозяин… Губы Барнса сами собой растянулись в не самой доброй улыбке.
– Ну и хули стоим, боец? – обманчиво ласково поинтересовался Барнс, проходя мимо.
– Любуюсь, – оскалился Адан, щуря светло-карие глаза. – Соскучился.
И облизал Барнса взглядом.
– Не иначе, как по нарядам вне очереди, марш-броскам в полной выкладке и ночным побудкам, – усмехнулся Барнс, внимательнее оглядывая Адана. Щенок вырос, раздался в плечах, стал мощнее и явно сильнее. – Помог бы лучше щенкам освоиться.
– Есть, командир! – Адан рысью пустился к казарме для подростков.
Барнс посмотрел ему вслед и пошел по своим делам, которых у него, несмотря на кучу помощников, было довольно много. Несмотря на то, что расписание занятий для всех было давно прописано, заявки от повышающих квалификацию учтены, Барнс хотел последний раз его пересмотреть. Да и надо было подготовиться к послезавтрашней ночной атаке на базу. Посмотреть, кто как будет действовать без оружия и прочее. Адана Барнс из головы выкинул почти сразу, зная, что не откажет ему, если он захочет остаться на базе, но только по итогам занятий и если придумает себе должность, потому что Барнс уверенно справлялся долгое время один.
Первая ночная атака на базу прошла более чем весело. Барнс вообще любил смотреть, как щенки носятся, почти ничего не соображая, а опытные вояки ищут отсутствующее оружие. Но в целом все прошло даже лучше, потому что этот самый Адан сумел быстро организовать щенков так, что условных жертв среди них практически не было. Еще пара опытных вояк тоже отличилась тем, что сумела догадаться о еще чьем-то присутствии, но выследить Барнса так и не смогли, хотя очень пытались. Нет, ничего шибко выдающегося никто не сделал, чтобы прямо не нарадоваться новому курсу, но и не облажались. Можно было начинать занятия.
Несмотря на то, что все большую часть ночи носились, пытаясь понять, что происходит, подъем в пять никто не отменял. Щенки выглядели уставшими и невыспавшимися, опытные вояки выглядели лучше, но не сильно. Устроив разбор полетов и раздачу тем, кому причиталось, Барнс попросил троих отличившихся, по его мнению, зайти к нему. Он захотел узнать этих троих подробнее. Адана он ждал последним.
В тот год, когда Адан был тут первый раз, кабинет Барнса был другим, он решил поменять обстановку год назад, добавить личного, но получилось только перекрасить стены в приятный глазу голубой цвет, который Барнс очень любил. Дизайн был в стиле хай-тек: хром и стекло, минимализм во всем. Только на одной из стеклянных полок сидел плюшевый Зимний Солдат. Коллекционеры за эти игрушки бы отдали все на свете, но Барнс сохранил коллекцию для себя, и сейчас они сидели в его доме, здесь же, на острове, на диване. Напоминание о Себастьяне, прошедшее с ним через три десятилетия.
– Франсуа Адан по вашему приказанию явился! – доложил Адан.
Он бросил несколько быстрых взглядов, оглядывая кабинет. Его брови на секунду взлетели вверх, когда он заметил плюшевого Зимнего Солдата.
– Садись, – предложил Барнс, указывая рукой на стул перед его столом, никак не отреагировав на немое удивление Адана. Этой кукле все удивлялись, Барнс просто привык. – У меня нет подробного досье, только список миссий, в которых ты принимал участие. За четыре года неплохо. Расскажи, чем ты занимался и чему хочешь научиться еще. Ты не выбрал ни одного спецкурса. Почему?
– Воевал в Судане в составе так называемой миротворческой миссии, – принялся перечислять Адан, устроившись на металлическом стуле. – Был в Конго, охранял заповедник от браконьеров. В ЮАР год отпахал на охране бриллиантовых шахт. Был в Саудовской Аравии сержантом в армии шейха Махмуда Одари. Охотился за наркоторговцами в Венесуэле. – Он сел поудобнее. – Спецкурсы я не брал, потому что мне надо подкачать общую подготовку. А вообще я хочу тут остаться, командир, – Адан как-то знакомо улыбнулся.
– Тут, значит… – задумчиво сказал Барнс.
Он ожидал чего-то подобного, многие его щенки в итоге уходили или в “Щит”, созданную ими же частную военную компанию, или хотели остаться на базе. Барнс честно не прикладывал руку к названию этого предпрития, а потом еще очень долго ржал над тем, что вот, похоже, и он создал свой “Щит”. Когда он рассказал об этом во сне Стиву, тот тоже долго смеялся, но был рад за друга.
– Ты летать любишь?
– Люблю, – кивнул Адан. – Но не пассажирскими дископланами. Скучные они.
– Так не про них и речь, – у Барнса созрел план, где достать пилота-инструктора, и очень недорого. – Пройдешь курс, отправлю тебя по обмену, так сказать, в летную школу, получишь сертификат и права на все, что только сможешь, а потом будешь тут летный курс вести. Или у тебя были другие мысли?
– Все отлично, командир! – оскалился Адан.
– Вот и прекрасно, – Барнс отложил ручку, которую вертел в пальцах. – Полгода здесь, еще полгода в летной школе, и следующим летом будешь зачислен в штат, если не передумаешь.
Барнс, чуть прищурившись посмотрел на Адана, словно он неуловимо напоминал ему кого-то, кого он почти не помнил, а значит, тогда он был Солдатом, потому что сейчас он на память совсем не жаловался.
– Не передумаю, командир! – уверенно ответил Адан и облизнулся. И это снова было знакомо.
– Можешь идти, – отпустил Барнс Адана.
Адан обернулся у двери и улыбнулся так, словно что-то знал.
– Вали уже, харе лыбиться, – усмехнулся Барнс, и за будущим летным инструктором закрылась дверь.
Как только Барнс остался один, он сразу написал своему приятелю, владельцу частной летной школы, зарезервировав для Адана место после Рождества, внес предоплату и поставил в календарь напоминалку о том, что нужно будет отправить гоблина туда сразу после окончания курса. И больше Франсуа Адан не занимал мысли Барнса больше, чем другие курсанты.
Хотя Адан старался, иногда казалось, что он пытался прыгнуть выше головы, но он оказался очень хорош, а старался так, словно от этого реально зависела его жизнь.
Полгода пролетели незаметно, новые щенки уже сплотились и научились работать слаженной группой, а все приехавшие на повышение квалификации получили свои сертификаты об окончании курса. Приближалось Рождество, и Барнсу становилось хуже. Боль, притупившаяся за тридцать три года, все равно дергала, особенно в канун Рождества, которое он неизменно проводил на Гавайях, уезжая двадцать второго декабря и возвращаясь через неделю. Никто не знал, куда он уезжает и зачем, а Барнс ездил окунуться в счастливые воспоминания, когда они все – он, Себастьян, Мика с Лексом – приезжали сюда отдохнуть, искупаться с дельфинам, загореть до темно-золотистого цвета, впитать в себя солнце и морскую воду, чтобы было о чем вспоминать зимними вечерами в Нью-Йорке.
Иногда Барнс вспоминал, насколько разнообразна была его жизнь вместе с Себастьяном, не в пример разнообразнее, чем сейчас, ведь он добровольно запер себя на холодном острове, хотя мог бы сделать все то, что хотел: подняться на Эверест, махнуть в кругосветку на своей яхте, да много чего еще. Вот только не к кому ему было возвращаться из кругосветки, некому было рассказать о покорении Эвереста. А без этой немаловажной детали все достижения просто не имели смысла.
Бывали дни, когда Барнс задумывался над тем, что он должен пустить кого-то в свою жизнь, иначе так и будет совершенно один даже там, где полно людей, которым он нужен, но он не знал, как позволить себе полюбить кого-то другого.
Новогодний набор повышающих квалификацию оказался серее и печальнее летнего, троим пришлось пообломать рога, а одного выставить, потому что, хоть тут и не было писаного устава, было одно правило, которое соблюдалось всеми: Барнс – царь и бог на базе. Кто этого не понимал, тех можно было списывать сразу.
Лето пришло незаметно, и вот уже щенки, которые год назад только появились здесь, будучи никому не нужными, озлобленными и защищающими только себя, получали свои сертификаты, став сплоченной командой, многое уже умеющей. Барнс пожелал всем удачи и принялся ждать новый набор, совсем забыв, что у него должен появиться летный инструктор, и тогда у него освободится еще время, зачем только, не очень ясно.
– Я вернулся, командир! – Адан был радостным и загорелым, против обыкновения чисто выбритым и очень, очень довольным.
Эта новость и бодрый голос застали Барнса у административного домика, где у него был кабинет. Обернувшись, он посмотрел на Адана и против воли тоже улыбнулся, такой заразительной была его радость.
– И готов приступить к выполнению своих обязанностей, про которые еще ничего не знаешь? – усмехнулся он. – Пойдем, поговорим.
И приглашающе распахнул дверь администрации.
Адан вошел в здание за Барнсом.
– Хорошо выглядишь, командир, – похвалил Адан.
– Да ты тоже неплохо, – немного удивился Барнс от такого откровения. Ему давно никто не говорил, что он хорошо выглядит, ему вообще подобного не говорили, некому особо было комплиментами разбрасываться, даже такими сомнительными.
Они зашли в кабинет, и Барнс устроился за своим столом, предлагая Адану сесть напротив.
– И чего ты такой радостный, ты же понимаешь, что в том же “Щите” смог бы получать в разы больше, чем тут? – спросил его Барнс. – Поэтому не могу не спросить, какого рожна ты вернулся и хочешь остаться здесь?
Не то чтобы он очень хотел отвратить Адана от работы на него, но понять, что его тут держит, очень хотел. И это не только его касалось, эти вопросы Барнс задавал всем своим работникам, которые решали остаться после курса тренировок.
– Мне не особо нравится убивать людей, – с ходу сказал Адан. – Девять месяцев женщина носит, двадцать лет он растет, а потом одна пуля – и нет человека, только куча вонючего мяса. Я что, бог, чтобы решать, кому жить, а кому сдохнуть? Не хочу относиться к людям как к мясу, и чтобы ко мне как к мясу, тоже не хочу. – Он почесал в коротко стриженом затылке. – И с тобой работать хочу, командир. Правильно мне с тобой.
Выслушав Адана, Барнс серьезно задумался над его словами, по-новому глядя на будущего работника. Такого ему еще никто не говорил. А еще Барнс задумался, а как же он относится к людям? Выходило, что просто как к врагам, которых надо убить, потому что иначе убьют тебя. Во Вторую мировую Барнс даже ненавидел своих врагов, но никогда не рассматривал их кусками мяса.
– Раз так, вот тебе, – Барнс достал из ящика стола лист электронной бумаги, на которых теперь велась вся документация, – разбирайся. Найдешь летного инструктора, заменишь мое имя на свое, доступ я тебе сейчас дам, и сам будешь заполнять всю документацию. Если что – спрашивай, я не кусаюсь, если вопрос не идиотский. Летных часов не так много, так что, если хочешь, можешь жить на материке. Если останешься тут, подойди к Лейле, она тебя поселит.
– Есть, командир! – радостно сверкнул зубами Адан и принялся разбираться с бумагами.
Зайдя в систему, Барнс внес данные Адана, зарегистрировал его как нового работника, благо все документы уже были в системе.
– На летней пересменке народ устраивает барбекю на природе, думаю, Лейла тебе скажет, – сразу предупредил Барнс. – Сходи, ты же всех знаешь.
Барнса тоже звали, неоднократно, но он отказывался, чувствуя себя на этих праздниках жизни странно. Не чужим, но чуждым, словно веселье в компании ему теперь не давалось. А может быть, он просто боялся стать ближе к этим людям, чтобы потом не было мучительно больно сознавать, что они уйдут, а он останется.
Иногда Барнсу снились сны, где Себастьян просил отпустить его, жить дальше, снова стать счастливым, но он по какой-то странной причине был уверен, что свою квоту счастья он уже выбрал. Восемьдесят пять лет, иные люди столько и не живут, сколько у него было лет безграничного, всепоглощающего счастья с любимым человеком, с детьми. Но его мелкие умерли двенадцать лет назад, и с тех пор Барнс вообще перестал близко подпускать к себе людей.
Сейчас, глядя на Адана, слишком радостного для человека, собирающегося провести неизвестно сколько лет далеко не в тропическом раю, подумал странную вещь, что все те, кто остался с ним на базе, так или иначе говорили о том, что хотят остаться с ним. И Барнс оставлял, позволяя быть близко, но не рядом. Может быть, пора было что-то менять в себе? Ведь нельзя же предать того, кто уже умер, желанием жить?
– Командир, – Адан заглянул в кабинет к Барнсу. – Народ тебя очень ждет на барбекю. Все ждут. Приходи, не сучься. Карвен оленины притащил.
– Я не сучусь, я просто не хочу, – отозвался Барнс, сидя спиной к двери и разглядывая на полке плюшевого Зимнего. Именно эта игрушка была талисманом его канала на ютубе, который теперь был популярным у историков, занимающихся оружием. – Сам вызвался, или тебя послали?
Его всегда звали, этой традиции было уже лет двадцать, и он традиционно всегда отказывался. И в этот раз собирался отказаться, нельзя же нарушать подобные традиции. Делами он давно не отмазывался, просто потому что у него их не наблюдалось в том объеме, чтобы не выкроить хотя бы пару часов для посиделок летним днем. Поэтому честно говорил, что не хочет.
– Сам, – признался Адан и вошел. – Командир, ну хреновая же традиция, правда. Пойдем к нам. Можешь даже не говорить ничего, просто посиди.
– Я слышал, что тому, кто меня притащит на очередные ежегодные посиделки у костра, что-то интересное перепадет, – развернулся к Адану Барнс. – Но не знаю, что. А ты не в курсе?
– Да я даже не в курсе, что что-то должно перепасть! – вытаращился Адан. – Командир, ну пойдем. Людям тебя не хватает. Мне не хватает, – признался он.
– Я подумаю, – вздохнул Барнс, и оба поняли, что это была дежурная отговорка, – может, загляну.
Как бы ему хотелось хоть кому-то рассказать, объяснить, что он просто боится привязаться хоть к кому-то, боится той боли, которая поглотит его, если он позволит кому-то стать ближе, чем сейчас, когда он уйдет. Но никто не знал, и некому было рассказывать. Барнс знал, что его очень хотели отогреть, потому что догадывались, что с ним произошло что-то плохое, даже строили версии одна другой интереснее, но ни одна пока что не попала достаточно близко к истине.
– Приходи, – еще раз повторил Адан. И вымелся за дверь.
Барнс даже собрался сходить, взял себя в руки, прекратив жалеть и бояться, и пошел к пляжу, на котором и проводились эти посиделки на десяток человек, даже их снабженец, Оливер, приехал с супругой. Он постоял вдалеке, глядя на веселящуюся компанию, и понял, что не может сделать больше ни шагу вперед, к этим людям, которые искренне хотели его видеть, которые могли бы стать ему друзьями, может быть, даже подобием семьи, но он слишком боялся боли потери, которая еще свежа была в памяти, ведь со смерти Мики и Лекса прошло всего двенадцать лет.
Барнс уже хотел уйти, пока его не заметили, но решил остаться, просто устроившись подальше, так, чтобы его не было видно. Он отчаянно захотел быть рядом с этим всеобщем весельем, посмотреть и послушать, словно сталкер какой. Может быть, если он даст себе еще немного времени, то в следующем году сможет присоединиться.
Просидев в деревьях у пляжа до самого вечера, Барнс слушал разговоры, веселый смех, смотрел, как народ развлекается. Он так увлекся, расслабился от отголосков тепла, что шли от этих посиделок, что не сразу заметил бредущую по песку Чарли, уже не молодую, но подтянутую и красивую блондинку, с которой они тридцать лет назад начинали вместе. Она шла к нему с большой миской, полной оленины, овощей и хлеба.
– Пришел, наконец-то, – усмехнулась Чарли, отдавая миску. – Джеймс, ты не заболел ли часом?
– Нет вроде, – тепло улыбнулся Барнс ей, понимая, что все же кого-то пустил к себе в душу, и теперь не представлял, что с этим знанием делать. – Спасибо.
– Что, пришел на Франсуа посмотреть? – Чарли присела рядом на песок.
– Нет, просто пришел. Да и не пришел даже, как видишь, тут сижу, – Барнс принялся за еду.
– Знаешь, Джеймс, ты бываешь удивительно слеп, хотя видишь в безлунную летнюю ночь без ПНВ, – вздохнула Чарли. С возрастом она частенько порывалась учить его жизни, но не надоедала этим.
– К чему я слеп на этот раз? – поинтересовался Барнс.
– К тому, что Франсуа в тебя влюблен. Еще с тех пор, как был щенком, – ответила Чарли. – И вряд ли у него это быстро пройдет. Если вообще пройдет, раз он не оставляет попыток завоевать тебя даже спустя пять лет. И, мой тебе совет, дай ему шанс согреть тебя. Ладно, пойду я, а то сейчас все сюда прибегут.
Чарли поднялась и ушла, не дожидаясь от Барнса ответа, а он задумался. Теперь странное внимание со стороны Адана было понятнее, но что с этим делать, Барнс не знал. Как он мог дать ему шанс? Или расставить точки над i сразу, чтобы не мучить парня? Покопавшись в себе, Барнс не мог дать уверенного ответа, хочет он или нет пустить Адана в свою жизнь в таком качестве. На самом деле, он просто не представлял, как будет с кем-то другим, не с Себастьяном, и боялся, что разочаруется, даже если не будет сравнивать. А ведь он будет, он знал себя. Будет, потому что лучше Себастьяна у него никогда и никого не было.
За думами Барнс не заметил, как сгустились сумерки, народ разошелся, залив костер и собрав весь мусор подчистую. Глянув на пустую миску, он подумал, что надо бы отнести на кухню, но не двинулся с места, продолжая смотреть на разливающийся в небе закат, пятнающий алым серые воды.
Адан подошел почти бесшумно. Сел рядом, почти касаясь плеча плечом. Он молчал и так же, как Барнс, смотрел на закат.
Тогда, давно, больше ста лет назад Себастьян сам взял Барнса за руку, сам первым поцеловал, сам привел в свою постель, Барнс просто согласился, потому что хотел тепла, хотел любить и быть любимым. А сейчас он не знал, чего хочет, и хочет ли вообще. Мысли об Адане постоянно резко сворачивали на мысли о Себастьяне, но Барнс понял, что его удерживает от попытки завязать отношения не то, что он предаст своего покойного мужа, а что он будет постоянно сравнивать, и сравнения не будут в пользу нового любовника, если он вообще решится.
От всех этих мыслей, от сумбура в голове, Барнс даже выпал из любования закатом, накрутил себя до такой степени, что сам не ожидал.
– Прости, – глухо сказал он, поднимаясь с песка, – я не могу.
Все еще не глядя на Адана, Барнс медленно пошел прочь, к своему дому, одной частью своего существа не желая больше никаких отношений, а другой отчаянно желал, чтобы его остановили, дернули за руку, навязали то, на что он никак не мог решиться.
Адан догнал его, схватил за запястье, дернул на себя и впился отчаянным поцелуем в губы.
– Значит, я буду мочь за двоих! – выпалил он.
Растерявшись, Барнс ответил на поцелуй, даже забыв сравнить, хотя был уверен, что это будет первой мыслью. Но нет, он просто несколько секунд наслаждался этим невероятным ощущением прикосновения губ к губам, и только потом оторвался, не зная, что делать дальше. Он не думал дальше, потому что дальше попыток сближения его мысли никогда не заходили, и сейчас он стоял и растерянно смотрел в светло-карие глаза, ища там ответы на невысказанные вопросы.
Он не знал, достаточно ли долгий срок в тридцать четыре года, чтобы попытаться построить новые отношения, он даже не думал, что у него будет такая возможность. Захотелось убежать, словно ему было десять лет и его первый раз поцеловала девочка, но Адан продолжал держать его за руку, и Барнс не дергался, оглушенный происходящим.
– Так люблю тебя, – негромко сказал Франсуа. – Всю жизнь – только тебя, – он положил вторую ладонь Барнсу на грудь.
Барнс никогда не думал, что от слов “люблю тебя” может быть так больно, словно дерануло тупой пилой по живому. Что ответить теперь? Как сказать, что не знаешь, можешь ли вообще любить, потому что уже любил однажды, и любил так, что словами не передать? Как не обидеть отказом, не дать надежду? Если бы он просто нравился, если бы Адан, Франсуа, просто его хотел… Так, без любви, было бы проще хотя бы попытаться провести время вместе, это было бы к вящему взаимному удовольствию. Но Барнс не мог ответить на чувства Франсуа, и не мог позволить себя любить, потому что от этого будет больно обоим.
– Я не могу, – тихо повторил Барнс, аккуратно высвобождая руку из чужой хватки.
– Я смогу за нас двоих, – уверенно сказал Франсуа. – Вот увидишь.
Барнса кто-то словно толкнул, только не физически, а морально, словно пытаясь достучаться, сказать, что он не прав сейчас, что надо хотя бы попытаться, а не запрещать себе снова и снова. И он поддался, хотя только что был уверен, что никогда не сможет и не захочет.
– Хорошо, – внезапно даже для самого себя сказал Барнс. – Давай попробуем.
И, повинуясь этому странному, непонятному порыву, который вымел из головы все мысли, положил ладонь Франсуа на затылок и, притянув, сам коснулся губами его губ, немного неуверенно, он словно проверял, где проходит та грань, за которую он не сможет зайти. Но гром не грянул среди ясного вечернего неба, не разверзлась под ногами земля, да и сам Барнс не умер, с упоением целуя кого-то, кто не Себастьян, только сейчас понимая, как ему не хватало чужого тепла.
Франсуа обнимал его, жадно и нежно целуя. Гладил по плечам и по спине, ерошил волосы на затылке. У него крепко стоял, и Франсуа не собирался этого скрывать.
Поцелуй оказался таким ярким, сладким, что Барнсу показалось, он сейчас позорно осядет на землю от переизбытка ощущений, а чувство того, что тебя хотят, вообще сносило крышу, пробуждая и в нем желание. Барнс зажмурился, стараясь сдержать непрошенные слезы от странного чувства обретения. В какой-то момент ему показалось, что призрак Себастьяна обнял его со спины, коснулся губами волос и истаял, позволяя быть вместе с другим.
Слезы все-таки потекли, но Барнс их проигнорировал, продолжая целовать и сжимать в объятиях человека, с которым хотел попробовать снова стать счастливым.
Франсуа ненадолго отстранился, тряхнул головой, словно прогоняя морок.
– Готов дать тебе прямо тут, на камнях, – сказал он.
– Может, к тебе? – спросил Барнс, не готовый пока вести кого бы то ни было к себе в дом, слишком много там было его внутреннего мира, которым он не готов был пока делиться. – Без смазки как-то не очень.
– Ко мне, – согласился Франсуа.
Он, как и весь «постоянный состав», жил в одном из маленьких, поделенных на две части коттеджей, который Барнс построил для постоянного персонала. Там только и было, что крошечная спальня и гостиная, соединенная с кухней, да ванная.
– Не боишься Габриэля разбудить? – спросил Барнс, который шел за Франсуа, веря и не веря, что он решился. Вот так просто одномоментно, хотя еще пару часов назад, да какой там, еще десять минут назад уверял его, что не может.
Но сейчас он не просто мог, он хотел быть не один, хотел почувствовать обнаженное горячее тело под руками, хотел касаться, целовать. Барнс припечатал Франсуа к двери, как только она за ними закрылась, сжал в объятиях, уткнулся в шею носом, вдыхая такой притягательный – такой другой – запах.
– Габриэль спит как убитый, и между нашими спальнями две гостиных, – ответил Франсуа.
Он втащил Барнса в спальню, где не было почти никаких признаков личного – только черное постельное белье в фиолетовых осьминогах и картинка в рамке напротив изголовья.
Увидев картинку, Барнс не просто удивился, он офигел. Он смотрел на фанарт Зимнего Солдата. Нарисованный, может, и не стопроцентно похоже, но хмурый мужик с железной рукой со звездой, нечесаными волосами и в черной, характерной маске-наморднике не мог быть никем другим. Неужели Франсуа был поклонником Солдата? Иначе зачем бы ему арт, судя по всему, нарисованный во времена выхода второго фильма про Капитана Америку, а было это безумно давно, они тогда еще не были знакомы с Себастьяном. Кажется, это был две тысячи четырнадцатый год, больше века назад. Или Солдат снова был популярен? Мысль о Себастьяне кольнула, прошлое навалилось, но не придавило, а просто мягко погладило, напоминая, что оно было, и от этого никуда не денешься, и отступило.
– Что, Зимний снова в моде? – спросил Барнс, теперь понимая тот взгляд Франсуа на его плюшевую куклу.
– А? – удивился Франсуа. – Да нет… – он смущенно почесал в затылке. – Ну, он мне просто снится всегда. С самого детства. И еще всякая херня. Хватает меня за горло железной рукой, а мне не страшно. А почему «Зимний»? Я картинку в интернете нашел, там подписи не было.
А вот это было уже странно, если Франсуа снился Солдат, да еще хватающий его за горло. Единственный, кого Барнс в бытность свою Солдатом хватал за горло, а его не боялись, были его хэндлеры, а с таким намордником он представал только перед Броком Рамлоу, который не просто его не боялся, который нагло лыбился, когда он собирался раздавить ему трахею. Нет, Барнс мотнул головой, такого быть не могло в принципе, чтобы Франсуа видел то, что происходило с Рамлоу, он даже фильмов супергеройских не смотрел, даже знать об этом не мог.
Это было странно, но думать об этом совершенно не хотелось, и Барнс притянул к себе Франсуа, желая продолжить, пока в нем не всколыхнулась какая-нибудь еще муть из прошлого, и он не сбежал, обидев.
– Зимний Солдат, персонаж серии очень старых фильмов про супергероев, – все же пояснил Барнс. – Поищи в сети потом, если интересно.
– Вот уж точно потом! – Франсуа погладил Барнса по груди. – Какие у тебя мышцы охрененные!
Недолго думая, Барнс полностью разделся, привычно раскидывая вещи по комнате, и стал вытряхивать из одежды Франсуа, прижавшись к нему кожа к коже, выдохнул тихо, почти счастливо, от давно забытых ощущений живого, жаркого тела рядом. Как-то исступленно стал гладить по спине, очерчивая пальцами лопатки, линию позвоночника, сжал в ладонях подтянутые ягодицы, прижимаясь грудью к груди, чувствуя бедром возбужденный член, сам потираясь своим стояком.
Он перестал думать, полностью отключил мозги, потому что хотел быть только здесь и сейчас, ведь стоило ему чуть-чуть отвлечься, и в голову полезут совершенно другие, полностью убивающие все желание мысли.
Франсуа скинул футболку, расстегнул штаны и плавно опустился перед Барнсом на колени. Посмотрел на него снизу вверх с совершенно счастливым лицом и принялся сосать толстый твердый член.
Ему явно не хватало практики, но Франсуа все искупал энтузиазмом и старанием.
Прочувствовав горячий плен рта, Барнс чуть не закричал от нахлынувших на него ярких ощущений. Больше тридцати лет воздержания после более чем восьмидесяти лет активной половой жизни – плохая практика. За эти годы Барнс умудрился забыть, как может быть хорошо заниматься сексом. И сейчас вспоминал заново. И понимал, что заново придется учиться делать хорошо партнеру, потому что впервые за кучу лет это не Себастьян, а кто-то другой, но, как оказалось, не менее желанный, хотя бы физически.
От не очень умелых, но все равно сносящих крышу ласк Барнс готов был кончить немедленно. Он сжал член у основания, мягко отстранив Франсуа, поднял его на ноги и поцеловал, чувствуя свой вкус на его губах.
– Малыш, не торопись, – попросил он, поглаживая, целуя в шею, лаская его член. – И говори, как ты хочешь. У меня… давно никого не было.
– Я… у меня не так много опыта, – смущенно признался Франсуа. – Так что… не знаю. Давай попробуем и будем узнавать вместе?
– Резинки, смазка? – выдохнул Барнс, прикусывая бусинку соска, медленно, безумно медленно спускаясь ниже. Он целовал, гладил сильное тело, обводя мышцы груди, кубики пресса, выцеловывал их, опускаясь на колени, как несколько минут назад перед ним стоял Франсуа. Погладил тяжелые яйца, нежно провел пальцами по промежности. Ему нравилось слушать реакцию Франсуа на свои действия, он медленно изучал его, ища те места, лаская которые, его любовник получал бы большее наслаждение.
Собственное удовольствие Барнса не сильно интересовало, он всегда знал, что получит свое так или иначе, он хотел, чтобы его партнеру было хорошо. Так было всегда, и двести лет назад тоже.
Франсуа выступил из штанов. Он гладил Барнса по плечам, по коротким волосам, и тихо вздыхал и постанывал от его ласк.
– Пойдем в кровать, – попросил он. – Резинки и смазка у меня есть.
Сдернув покрывало вместе с одеялом и откинув в сторону, Барнс уложил Франсуа на кровать и, пристроившись поудобнее, обхватил губами головку его члена. Жарко выдохнул через нос, тихо застонав, и принялся ласкать, плотно обхватывая губами, играя кончиком языка с уздечкой.
Франсуа вскрикивал и матерился сквозь зубы. Он приподнимал бедра, подставляясь, раздвигал ноги шире, перебирал волосы Барнса. Через некоторое время Франсуа сжал свой член у основания и сказал:
– Не хочу так. Трахнешь меня?
– Конечно, – пообещал Барнс, поглаживая пальцами тугие мышцы входа, другой рукой нашаривая смазку в тумбочке. – Все будет, только не торопись.
Выдавив на пальцы смазки, Барнс толкнулся внутрь, проникая всего на фалангу, погладил нежные горячие стенки, внимательно следя за Франсуа. Он был такой узкий, такой горячий, что сносило крышу от предвкушения, как Барнс толкнется в него членом, предварительно растянув под себя.
Чтобы отвлечь, он склонился, целуя Франсуа, а палец протолкнул глубже, желая найти ту заветную точку, от стимуляции которой по телу разливалось наслаждение.
Франсуа расслабился видимым усилием воли, пропуская в себя пальцы Барнса. И удивленно вдохнул, когда тот нащупал и начал массировать простату.
– Вот оно как… – севшим голосом выговорил он. – Давай еще, а? Так хорошо…
– Ты снизу бывал вообще? – решил уточнить Барнс, продолжая ласкать и растягивать Франсуа.
