Текст книги "Отражение: Разбитое зеркало (СИ)"
Автор книги: Snejik
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)
– Ну блин! – вскинулся было Франсуа, но под Марой было особо не попрыгать. – А что я-то сделать могу?!
– Заебись! – почти рявкнул Барнс. – Я, блядь, на понимание надеялся, политес разводил, объяснить пытался, а ты, значит сделать ничего не можешь?
Барнс подхватил на руки Санору и встал, собираясь выйти на улицу, но, скорее просто съебаться, что с ним обычно не бывало. Было обидно, что Франсуа его не понял, хотя он не раз говорил ему, рассказывал, как бесится, когда чужие люди трогали Себастьяна, и теперь так же остро воспринял чужие прикосновения по отношению к нему. Слов у Барнса не было, были обида и ругательства.
Франсуа выругался, сбросил с себя кошку, встал, вбил ноги в берцы и вышел, аккуратно прикрыв дверь. Было еще довольно тепло, поэтому он не стал надевать куртку.
Дежурства у Франсуа сегодня не было, поэтому он просто ушел в сектор А12, то бишь на пляж, и уселся там на камень, глядя на воду. Непрошибаемость Баки его иногда просто бесила, но сегодня был просто край.
Чтобы развеяться, Барнс ушел с Санорой на пристань, собираясь свалить на соседний остров, чтобы развеяться и отпустить ситуацию.
Барнс ждал понимания, не извинений, не заверений, что такого больше не повторится, а именно понимания. Чтобы его погладили, почесали за ухом, и сказали, что да, пиздец, что Франсуа тоже это не нравится, и Барнс сам бы додумался все дальше, а его банально не поняли. И теперь Франсуа сидел в одном углу, а он отчаянно сваливал в другой, побегать со своей кошкой, успокоиться, чтобы отпустило.
Франсуа хотел было пойти спать в коттедж, который все еще числился за ним, но все его вещи были в доме Баки, а завтра у него опять были теоретические занятия с курсантами с самого утра, так что он просидел на берегу допоздна, а потом, подмерзший, голодный и злой, вернулся домой. Не включая свет, согнал с дивана светившую зелеными глазищами кошку и улегся спать на диван.
Барнс вернулся, когда было уже за полночь, разглядел спящего на диване Франсуа, и расстроился совсем. А потом и разозлился, потому что он не сделал ничего такого, за что его можно было бы вот так послать, что и спать с ним не собирались. Но будить Франсуа и выяснять отношения он не собирался. Притащил из спальни одеяло в его любимых осьминожках, заботливо укрыл, и ушел заниматься ночным бдением и переосмыслением своего поведения.
Нужно было извиниться, даже если на самом деле он ничего такого и не сделал, просто потому, что Франсуа обиделся, а обижать Барнс его не собирался. Но он все равно хотел получить порцию утешалок, потому что, как бы это ни было нужно, правильно и неизбежно – позволять Вайс трогать Франсуа, это действовало на его мозг разрушительно.
Приготовив завтрак на общей кухне, Барнс отнес его Франсуа, пока тот ещё спал, и снова ушел, у него было, чем заняться.
В следующий раз они увиделись только вечером. Днем Франсуа выкинул их с Баки ссору из головы: личные проблемы не должны влиять на профессиональную деятельность, это была аксиома, которую Барнс втолковывал всем, от «щенков» до гоблинов, с самого начала. Барнс вбивал в головы своим курсантам не так много прописных истин, и всех их Франсуа запомнил, проверил практикой и больше никогда не оспаривал.
С точки зрения самого же Барнса, по отношению к Вайс он проявлял непрофессионализм. Но они же были дома, верно? А дома они – это просто они.
К вечеру Франсуа понял, что совсем ничего не понимает, и приплелся в коттедж на отшибе с тяжелым сердцем. Баки еще не было. Франсуа покормил очередного осьминога Алекса – все они были Алексами, – покормил кошек, которые всегда готовы были пожрать, и уселся на пол, прислонившись к дивану. Кошки тут же обсели его, чтобы гладиться.
Барнс боялся идти домой, боялся увидеть там только свои вещи, только свою кошку. Боялся, что ночёвка на диване – это только первый шаг к пропасти между ними. И не мог представить, насколько она могла оказаться широкой уже сейчас.
То, что он идиот, который не сумел правильно высказать свои мысли и желания, а потом вообще поддался неконструктивным эмоциям, было очевидно. Теперь он был трусливым идиотом, который просто оттягивал неизбежное, даже не зная, есть ли, что оттягивать, или Франсуа ждёт его дома, и можно будет поговорить, а потом поехать ужинать в город, потому что завтра воскресенье, и занятия только по физподготовке и стрельбе.
Увидев в доме свет, Барнс чуть не завопил от радости, преодолев оставшиеся пару десятков метров в пару прыжков, и рванул дверь и задохнулся от облегчения – Франсуа был дома, а при нем обе шерстяные тварюки. Барнс замер, не зная, с чего начать.
– Ебанутый в этом году октябрь, – сказал Франсуа. – Уже шестнадцатое, а деревья все еще зеленые и на завтра плюс пятнадцать.
– Обещали еще неделю такую теплую, – поддержал разговор Барнс, проходя в гостиную и усаживаясь рядом, кошки тут же обсели и его. Барнс запустил пальцы в мягкую шерсть, не решаясь взять Франсуа за руку, вдруг тот на него еще злится. – Поехали в город, поужинаем?
Барнс решил мириться по-крупному. Платиновое кольцо с фиолетовой эмалью в виде маленького осьминога лежало у него уже полгода, но он все не решался сделать предложение. Боялся отказа, фразы типа “нам что, так плохо?” и подобного. Но сейчас решился. Если Франсуа откажет, он примет это, хотя и не сможет смириться. А пока доедут до ресторана, как раз успеют поговорить.
– Поехали, – согласился Франсуа. – А куда? Туда, где галстук требуют?
– Да, придется одеться, – согласился Барнс, хотя изначально не планировал ехать в “Бирстоль”. Но где еще стоило делать предложение, как не там?
– Ужас! – улыбнулся Франсуа, погладил кошек и встал. – Они кормленые, если что. Пойду одеваться.
Барнс еще погладил кошечек и тоже пошел одеваться.
Достал из шкафа в подвале летний костюм нежно-голубого пастельного цвета и подумал, что жаль, что он не застал моду семидесятых годов двадцатого века, клеша ему нравились. А сейчас рассекать в клешах он мог только в костюме, потому что в основном ходил в форменных штанах. Рубашка и галстук-бабочка тоже никуда не делись. Все висело, как он и повесил это дело с последнего сборища акционеров.
– Ты готов? – крикнул Барнс, из подвала, надевая лакированные ботинки и поднимаясь. Кольцо он предусмотрительно положил в карман пиджака.
– Почти, – крикнул Франсуа. – Никак не завяжу эту долбаную бабочку!
Барнс оказался рядом в мгновение ока, аккуратно перехватил руки, терзающие бежевую бабочку, в тон костюма, и убрал их, успев поцеловать пальцы.
– У меня тоже не сразу получилось, – успокоил Барнс, и ловко идеально верно завязал своенравный предмет гардероба на шее Франсуа.
– По-дурацки себя чувствую, – пожаловался Франсуа. – Где я – и где костюмы? И туфли эти… – он выставил кремовую лакированную туфлю.
– Ты прекрасно выглядишь, только не стой, будто лом проглотил, – посоветовал Барнс.
Франсуа повел плечами.
– Пояс на живот давит, – объяснил он. – Пойдем.
Выйдя из дома, Барнс взял Франсуа за руку, ему нравилось ощущать в руке теплую ладонь. Все вокруг тонуло в серых вечерних сумерках, а на небе разливался матовой пастелью закат.
Что за ними наблюдают, Барнс просек сразу же, как только они пересекли плац и направились к гаражу: у курсантов было свободное время, которое каждый использовал для чего хотел. Большинство что-то учило, отрабатывало или просто отдыхало.
Жадный взгляд давил между лопаток, и Барнс обернулся, чтобы удостовериться, что прав, и за ними наблюдает Вайс. Так оно и было. Девчонка пялилась во все глаза, и Барнс крепче сжал руку Франсуа, остановился на мгновение и поцеловал его в висок, надеясь, что убедительно показал, что Франсуа только его. Франсуа на мгновение прильнул к нему, и они пошли дальше, к лазурному с легчайшим жемчужным переливом тяжелому колесному внедорожнику Баки.
Франсуа забрался на серое замшевое сиденье, пристегнулся и огляделся. Эта машина была у Баки уже лет двадцать, но выглядела так, словно только что сошла с конвейера. Франсуа брал ее иногда, когда ему нужно было съездить куда-нибудь за пределами базы: своего транспорта у него не было, хотя были права на вождение чего угодно, от вертолета и тяжелого транспортника до байка и тяжелогрузного трака. Не водил Франсуа только специализированную гражданскую технику и пассажирские дисколеты.
Неспеша вырулив на дорогу, Барнс задумался, что сказать. У них было где-то полчаса до ресторана, чтобы решить возникшую проблему, которая, несмотря на то, что они были снова ласковы и нежны друг с другом, нифига не рассосалась.
– Малыш, прости, – заговорил Барнс, когда они миновали КПП. – Ты не обязан мириться со всеми моими заебами и читать мои мысли. Я просто хотел понимания и внимания, наверное, к тому, что мне неприятно, когда тебя касаются чужие.
– Баки, я просто тебя не понял, – виновато сказал Франсуа. – Такие тонкие материи… Я всегда ищу, как можно практически решить проблему, ты же знаешь, а с эмоциями у меня сложно.
– Я не знал, как попросить, – признался Барнс.
Себастьян всегда его очень тонко чувствовал, и о подобных вещах просить было никогда не надо, они просто происходили, потому что его покойный муж всегда знал, когда ему было плохо. Или хорошо. И Барнс по инерции, даже зная, что Франсуа не улавливает тонких душевных вибраций, ждал от него такого же понимания, а не дождавшись, обиделся, совершенно глупо и по-детски.
– Просто скажи прямым текстом, – попросил Франсуа. – Я совершенно не умею догадываться о подобных вещах.
– Я хочу уютно устроиться с тобой в обнимку на диване, обложенный кошками, и чувствовать, что ты только мой, – начал подробно объяснять Барнс, уже жалея, что они поехали в ресторан. – Чтобы ты сказал, что понимаешь, как мне хуево, обнял и поцеловал. И пообещал, что все будет хорошо.
– Все непременно будет хорошо, – сказал Франсуа, положив руку поверх руки Баки, застывшей на рычаге коробки передач. – И я буду только с тобой. А Вайс – просто бессмысленная дура.
Потеплело. На душе стало хорошо и спокойно. Барнс тепло улыбнулся и, притормозив, потянулся и поцеловал Франсуа в губы.
– Я люблю тебя, – сказал он и поехал дальше.
– И я тебя люблю, – отозвался Франсуа.
В ресторане их встретили и проводили к столику, который Барнс выбрал еще когда первый раз пришел в этот ресторан один. Обстановка была шикарной. Темный интерьер кожаной мебели и деревянных панелей освещали викторианские люстры, а по стенам были развешаны головы зверей из разных уголков планеты. Тут были и крокодил, и носорог, и прочая экзотическая живность. Но несмотря на довольно тяжеловесное убранство, атмосфера была приятно легкой.
Когда им принесли меню, Барнс попросил подать шампанского, пока они выбирают, что немедленно было исполнено, и в бокалах заискрилась золотистая жидкость.
– Я знаю, чего хочу, – сказал Барнс, просто заказывая пару страниц меню, – а ты выбирай.
Только сейчас Барнс понял, как это сложно – сделать предложение, если не делаешь его походя, не обставляя никакой торжественностью. Может, действительно стоило сделать именно так, но мама, почти забытая, стертая из памяти обнулениями и временем, говорила, что так нельзя. Поэтому Барнс пытался подобрать правильный момент, нервничая. Теперь он полностью понимал Себастьяна, сделавшего предложение между делом по дороге к Гарри.
Франсуа заказал себе тарелку плесневых европейских сыров, которые очень любил, бутылку розового полусладкого калифорнийского вина, гуся с ежевичным соусом, пастуший пирог и сконы с красной смородиной.
Когда заказ был принят, и они остались наедине друг с другом и бутылкой шампанского, Барнс вытащил из кармана маленькую фиолетовую коробочку и положил ее на стол, накрыв ладонью.
– Франсуа, – он пододвинул коробочку ближе к Франсуа и убрал руку, ожидая реакции.
Франсуа удивленно посмотрел на Баки, не прикасаясь к коробочке.
– Давай поженимся? – выбрал Барнс самую, на его взгляд, приемлемую формулировку и затаил дыхание.
Франсуа уставился на него по-детски изумленным взглядом.
– Давай, – прошептал он.
Барнс дотянулся, открыл коробочку, показывая, что там, пока Франсуа ошарашенно смотрел на него, вместо кольца.
Франсуа согласился, и Барнс был просто на седьмом небе от счастья. Хотелось обнять, поцеловать его, прижать к себе, и снова Барнс подумал, что зря они поехали в ресторан, а потом наплевав на всех встал, в один шаг оказался рядом с Франсуа, опустился на одно колено и надел ему на палец кольцо, перевернул ладонь и поцеловал в ее центр.
– Баки! – радостно и смущенно воскликнул Франсуа.
И посетители, и персонал им зааплодировали. Франсуа не знал, куда деть глаза. Он покраснел, как мальчишка.
– Да, малыш, я хочу прожить с тобой всю жизнь, – негромко сказал Барнс и, поднявшись сел на свое место.
Тут же нарисовался метрдотель с ведерком, из которого торчала бутылка шампанского.
– Поздравляем вас с помолвкой. Примите подарок от заведения, – церемонно произнес он, поставив ведерко на стол.
– Благодарю, – отозвался Барнс, и он с легким поклоном удалился.
Франсуа с шальной улыбкой смотрел то на Баки, то на кольцо – платинового с фиолетовой эмалью осьминога с черными бриллиантовыми глазами.
– Такой красивый. Жаль, с ним работать будет нельзя. Хотя лекции-то читать можно, – Франсуа погладил осьминога по лобастой голове. – Я тоже придумаю тебе кольцо, – пообещал Франсуа.
– Обязательно придумаешь, – улыбнулся Барнс.
Реакция Франсуа на все это была просто бесценна, и он смотрел на него, наслаждаясь улыбкой, блеском глаз, тем, как Франсуа разглядывал кольцо, как смотрел на него.
– Какую ты хочешь свадьбу? – спросил Барнс.
К ним подошел официант, бесшумно открыл бутылку шампанского и разлил его по бокалам. Франсуа взял бокал, пригубил игристое вино.
– Никогда об этом не думал, – признался он. – Давай отпразднуем в кругу своих, а потом устроим ночное нападение на базу – я с воздуха, а ты на танке. Сразу после свадьбы точно никто такого ждать не будет.
– Я подумаю, – рассмеялся Барнс, чувствуя себя до невозможности счастливым. – Тогда завтра обсудим дату. А сейчас давай просто тихо отпразднуем.
Они пили вино и ели мясо. В этом ресторане подавали блюда викторианской кухни и мясо готовили отменно. А еще здесь в меню не были проставлены цены, и в первые разы Франсуа это нервировало, а потом он привык.
– Я пьяяян, – тихо пропел Франсуа, приканчивая свое розовое вино. – Хочу на свадьбу белый смокинг. И цилиндр, белый, атласный, с алмазной пряжкой. Или пряжка – это слишком вызывающе?
– Конечно, малыш, белый смокинг и алмазная пряжка, – согласился Барнс, который для Франсуа был готов на все. – Хочешь еще чего-нибудь, или поедем домой?
– Хочу ложечку твоего шоколадного торта, – ответил Франсуа. Осьминог на его пальце хитро подмигивал Баки. – А потом домой, в постельку.
Разглядывая умильного поддатого Франсуа, Барнс поделился с ним своим тортом, отдав добрую половину.
Дома они оказались минут через сорок, пока доехали, пока поставили машину в гараж, у дома ее держать было просто негде. Их кошки, судя по всему, уже были дома и ждали своих хозяев, чтобы провести с ними вечер, от которого еще оставалось какое-то время. А завтра начинался новый день.
Барнс подумал, что надо будет рассказать Чарли и Лейле, или пусть кольцо на конкретном пальце все им скажет. Он не собирался таиться от своих работников, это было просто глупо, тем более, что он собирался позвать их на свадьбу.
Сегодня с Франсуа ничего уже было не наобсуждать, а вот завтра вечером можно было и поговорить на счет того, когда, где. Раз Франсуа хотел белый смокинг, то не меньше, чем через две недели, ведь надо еще смокинг пошить, потому что ни брать в аренду, ни покупать готовый Барнс не собирался. Даже на его маленькую свадьбу у него был пошитый костюм, а тут он чувствовал, что гостей двадцать соберется точно, а то и больше.
У самого дома Барнс подхватил засыпающего Франсуа на руки и внес домой как принцессу, считая, что имеет полное право. Кошки тут же прибежали встречать любимых хозяев, цепляя лапами костюм Барнса.
Опустив Франсуа на диван, он растрепал ему волосы.
– Малыш, тебе надо раздеться, – улыбаясь, сказал Барнс, отгоняя шерстяных тварюк от дивана. Нужно было уложить Франсуа спать и потом уже ублажить живность.
– Ага, сейчас, – Франсуа с некоторым трудом поднялся и принялся раздеваться, быстро и аккуратно, несмотря на опьянение. Этот чертов летний костюм стоил как полторы его зарплаты, и Франсуа его берег. А ведь был еще и зимний, цвета кофе сильной обжарки…
Костюмы для Франсуа Барнс обновлял каждые два года. И каждый раз приходилось ездить в салон, стоять в одном белье под сканерами, принимать разные позы… Правда, и костюмы были удобными, как пижамы.
Сначала Франсуа пробовал возражать: по нынешним временам костюм, да еще с галстуком, был жутким толстосумским выпендрежем. Но Баки как-то его уговорил. Да и в «Бристоль», куда они ездили регулярно, без галстука не пускали…
Уложив Франсуа спать, Барнс повесил костюмы на место, пообнимался с соскучившимися кошками и тоже пошел спать, прижав к себе теплое, любимое и такое родное тело.
Барнс собирался жениться второй раз в жизни, на человеке, который научил его жить без Себастьяна.
========== 17 ==========
Прошло только три дня. Всего, что они успели – это съездить к портному Барнса, заказать смокинги и прочую атрибутику. И Франсуа куда-то ездил, но Барнс не представлял, зачем.
Они не торопились, но и затягивать со свадьбой тоже не хотели. Барнс прикидывал, какой ресторан выбрать для торжества, понимая, что “Бристоль” не подойдет, не у всех из тех, кого он собирался позвать, были галстуки, не говоря уже о костюме в принципе. Нужно было выбрать что-то попроще, и он сидел и занимался просматриванием ресторанов в Ярмуте, потому что ехать в Галифакс было глупо, особенно исходя из того, что после торжества Франсуа хотел устроить ночное нападение на базу. Это должно было быть даже весело.
Барнс решил лечь спать, когда времени было далеко за полночь, без Франсуа, а он сегодня был на дежурстве по базе. Засыпалось плохо, в кровати было холодно, и Барнс подгреб под себя все подушки. В такие одинокие ночи хотелось позвать к себе и Санору, и Мару, но потом кошечки бы ни за что не покинули спальню, а так они просто не знали, как там классно и можно спать на своих хозяевах.
Сон был какой-то муторный, в нем галопом проносились картины прошлого. Барнсу снился Стив, весь из себя Капитан Америка, снилась “Валькирия”, хотя он никогда ее не видел, только в кино. Снилось еще что-то, оно было странным, тянуло на метафорическое дно, не давая вынырнуть из липких тенет сна, который еще не был кошмаром, но уже был близок к этому.
А потом ему приснился Стив. Не в их дворе, где они могли говорить друг с другом, а в, как понял Барнс, своей мастерской, он заметил несколько полотен, содержание которых не смог разобрать.
Стив сидел в глубоком кресле, а в руках у него был Глок. У Барнса был такой же, Стив говорил ему, что у него сохранилось оружие прошлого. Сколько же они не виделись? Наверное, несколько лет. И сейчас у Барнса не было возможности что-то сделать, даже подойти, он ощущал себя бесплотным наблюдателем, и то, что он видел. Ему совершенно не нравилось.
Барнс силился проснуться, но он слишком увяз во сне, чтобы тот так просто отпустил его. Стив продолжал вертеть в руках пистолет, а на коленях у него лежал лист бумаги, исписанный убористым почерком, но что там написано, Барнс разобрать не мог. Забавно это было, Барнс тоже до сих пор активно пользовался бумагой, продолжая писать письма Себастьяну.
До конца осознав, что его друг собирается сделать, Барнс закричал, пытаясь остановить руку, которая подносила пистолет к виску. Он пытался дотянуться до Стива, кричал ему, что не все еще кончено, что можно жить дальше, что он, в конце концов, будет спать, чтобы быть с ним.
– Только живи, Стиви! – попытался заорать он, но грохот выстрела оглушил, и Барнс так и не понял, орал он только во сне или на самом деле.
Сон выпустил его внезапно, еще не развеялся дымок от выстрела, еще не осело мертвое тело в кресле, еще не все ошметки мозга упали кровавым веером на стену и пол.
Барнс проснулся с заполошно бьющимся сердцем, чувствуя, что рядом кто-то есть, и резко распахнул глаза, поворачиваясь к нарушителю его покоя, и увидел Стива. Точно такого же, каким видел его во сне, только живого и без пистолета.
– Стив! – Барнс сразу сгреб его в объятия, ощупывая, обнюхивая, чтобы убедиться, что это его Стив, что с ним все в порядке.
Почему он здесь оказался, Барнса пока совершенно не интересовало, он просто был безумно рад, и доходить до него начало далеко не сразу, что там Стив умер. Умер!
– Господи, Стиви! – Барнс отлепился от Стива, обхватил ладонями его лицо, заставляя посмотреть на себя, заглянул в глаза. – Как ты мог? Что такого невозможного случилось, что ты решился…
Стив пялился на него невидящим взглядом и бормотал:
– Все… все рассыпалось… Все разрушено, Баки, все…
– Что, Стив? – не понял Барнс. Он вообще сейчас не очень понимал, что происходит с его другом, только знал, что ему очень, очень плохо. Нужно было подождать, немного подождать, пока Стив придет в себя.
Барнс просто обнял его, прижав к себе.
– Все наладится, – пообещал Барнс, хотя не представлял, что должно наладиться.
– Нет. Нет, Баки, ее нет… Они ее разрушили. Растащили на куски. И им хорошо. А ее больше нет, понимаешь?
Франсуа пришел с суточного дежурства по базе в шесть утра. Устало расшнуровал и снял берцы, стянул носки, кинул на пол. Потом отнесет в грязное белье. Его обступили кошки, громко рассказывая, какие они несчастные и голодные, но Франсуа слишком устал, чтобы возиться с ними. Он погладил кошек, особенно внимание уделяя роскошным, опушающимся к зиме хвостам, и толкнул дверь в спальню, рассчитывая на быстрый утренний минет и спокойный сон.
В их с Баки спальне совершенно голый – он всегда спал голым – Баки обнимался с каким-то абсолютно незнакомым блондинистым качком.
Франсуа постоял, тупо глядя на эту картину. Потом сделал шаг назад и закрыл дверь.
Вот и все. Вот и сложилась цена всему этому предложению, обручальному кольцу и всему прочему. Франсуа порадовался, что снял кольцо перед дежурством.
Надо было что-то делать. Придумать, куда деть Алекса. Собрать свои вещи – а какие из них его? В груди словно застыл холодный камень, а глаза пекло. Хотелось еще раз заглянуть в спальню – и чтобы там всего этого не было. Хотелось кофе и спать.
Франсуа стоял босиком посреди гостиной, покачиваясь. Вокруг него, обтираясь, ходили кошки и жаловались, что уже шесть утра, а их до сих пор не покормили.
Франсуа встряхнулся и принялся надевать носки.
Барнс обратил внимание на дверь, когда та уже закрылась, увидел картину со стороны и осознал, что понять ее правильно вообще невозможно.
– Стив… Стив, подожди минуту, я сейчас, – Барнс выпустил друга, понимая, что ему он помочь еще успеет. – Франсуа! – позвал Барнс, рванулся от из кровати, запутался в одеяле, чуть не упал. – Франсуа! – еще раз позвал он, рванул дверь спальни, увидел натягивающего носки Франсуа, который совершенно не отреагировал на его зов, и начал медленно подходить, словно тот был опасным зверем. – Франсуа, подожди, пожалуйста.
– А смысл? – равнодушно спросил Франсуа.
– Дай мне хотя бы возможность объясниться, – попросил Барнс, понимая, что если он просто начнет вываливать на Франсуа весь тот сюрреалистический бред о сне и появлении Стива в их кровати, Франсуа не поверит. В такое просто невозможно поверить, даже зная, что твой мужик – из другого мира.
– Расскажешь, что он сам запрыгнул к тебе в койку прямо в домашних тапочках? – неожиданно зло спросил Франсуа. – На острове, где без твоего ведома только комары появляются? Ха!
– Это мой друг Стив Роджерс. Он же Капитан Америка, – решил объяснить кто это Барнс, потому что Франсуа очень точно описал появление Стива в их кровати. – Он покончил с собой и рухнул из своего мира сюда. Франсуа, пожалуйста…
Барнса трясло, он боялся подойти к Франсуа, хотя больше всего сейчас хотелось оказаться рядом, успокоить, заставить поверить, что все хорошо, что все это просто досадное недоразумение. А еще был Стив, который нес какую-то ахинею, и которого тоже надо было успокоить.
Франсуа тупо смотрел на свои руки. Но мозги уже включились. Франсуа дежурил по базе сутки. И каждые два часа обходил периметр и проверял датчики. За истекшие сутки никто новый периметр не пересек. Баки с понедельника тоже никуда не выезжал, а была уже среда.
Франсуа отлично знал, что при всем изобилии кустов, скал, деревьев и казавшихся таинственными строений спрятать кого бы то ни было на базе невозможно. Она была опутана сетью датчиков, над территорией летали автоматические дроны, и все всех знали.
Получается, Баки говорит правду? Этот… Капитан Америка… свалился на него, как он сам когда-то свалился на Себастьяна Стэна? Но почему в спальню-то, блядь!
– Пойду кофе себе сделаю, – пробормотал Франсуа. – Раз уж утреннего минета мне не видать хуй знает сколько.
Барнс поймал Франсуа и сжал в объятиях, уткнувшись в шею.
– Малыш, я бы никогда так с тобой не поступил, – тихо сказал он, погладив по спине. – Прости, мне надо привести в чувства Стива.
Франсуа высвободился, буркнув что-то невнятное, под вопли оголодавших кошек.
– На тебя кофе готовить? – спросил он. – Кошек я покормлю. Не пускай их пока в кухню.
– Нет, не надо, – качнул головой Барнс. – Я сам, попозже.
Барнс ушел в спальню, сразу же натянул домашние штаны, чтобы не сверкать голым задом и не трясти мудями, и сел на кровать.
– Стив, – погладил он друга по плечу. – Кого больше нет?
Барнс подумал о том, что у него умерла близкая ему женщина, о которой сам Барнс не знал, но что-то ему подсказывало, что дело в другом.
Стив свернулся клубком на кровати, прямо в серых пушистых тапочках с ушками и глазками, и скулил в подушку.
– Прости, дружище, – вздохнул Барнс, – но здесь я тебя оставить не могу, Франсуа будет ругаться.
Подхватив Стива на руки, Барнс пронес его через гостиную и, пинком распахнув дверь во вторую спальню, уложил свою ношу на кровать.
Как приводить друга в чувства, Барнс не представлял, потому что попытка самоубийства, а вернее, свершившееся самоубийство – это вам не хрен собачий.
– Нда, Стиви, а ты тот еще неудачник, второй раз – и все безрезультатно, – грустно усмехнулся Барнс. – Давай, мелкий, соберись, и расскажи, что случилось.
– США распались, – выдавил Стив. – Великая страна! Я так старался… ничего не смог.
– Стив, ты охуел? – на полном серьезе спросил Барнс.
В его голове была масса теорий о том, почему Стив покончил с собой, и кто такая может быть эта “она”, но чтобы покончить жизнь самоубийством из-за развала страны…
– А они разбежались, – пожаловался Стив. – Как крысы с тонущего корабля! Бразилия, Австрия, Канада… во все стороны!
– Стиви, так и мы сейчас не в Штатах, – аккуратно сказал Барнс. – Мы в Канаде.
– Почему? – Стив вынул несчастное лицо из подушки.
– Какая разница, Стив? – Барнс снова обнял его. – Мы снова вместе. Я чуть с ума не сошел, когда смотрел, как ты себе мозги вышиб, идиот чертов. Зато теперь хоть не один будешь.
Стив горестно изломил брови.
– Баки, я всех пережил. Конни, детей, даже страну. А внуки мне чужие. У меня никого не осталось.
– Я тоже, Стиви, – вздохнул Барнс, усаживаясь на кровати удобнее, – всех, кроме страны. А внуков даже не знал никогда. Я понимаю, как тебе больно, и будет больно, если ты не позволишь себе снова жить.
Барнс не знал, как вытащить Стива из той беспросветной депрессии, в которой он сейчас находился. Тут нужен был, по-хорошему, психотерапевт, психиатр и таблетки. И это все может длиться годами, это он хорошо помнил по Себастьяну.
– Тут тоже Штаты распались? – убито спросил Стив. – Ты поэтому в Канаде?
– Нет, тут Штаты живут и здравствуют, – улыбнулся Барнс. – Просто я купил архипелаг в Канаде, поэтому и живу в Канаде. США не продают островов.
– Зачем тебе архипелаг? – Стив озадаченно сдвинул брови. – Ты, кажется, говорил, но у меня в голове все путается.
В животе у него отчетливо заурчало и забулькало. Стив смущенно потер живот ладонью.
– Так, Стиви, давай уже, приходи в себя, пошли пить кофе, и я приготовлю завтрак, – скомандовал Барнс, понимая, что разводить сопли – последнее, что сейчас нужно Стиву. – Ты сколько не жрал нормально?
– Не знаю, – растерянно сказал Стив. – А кто за дверью так завывает?
– Наши с Франсуа кошки, а что? – удивился Барнс, который настолько привык к ежеутреннему вою голодных котиц, что даже перестал обращать на него внимание. – Все, подъем!
Подавая пример, Барнс сам встал с кровати и пошел в кухню, уверенный, что Стив пойдет за ним.
– Ты тигра завел? – Стив сел на кровати. – Он царапается? Баки, я… кошки…
– Стив, это всего лишь домашние снежные барсы, две самочки, – с теплой улыбкой сказал Барнс. – Все, давай, пошли на кухню, они тебя не обидят.
На кухне Франсуа клевал носом над чашкой кофе. Миски с кусками мяса, смешанными с витаминами, сырыми яйцами и костной мукой, стояли на полу.
– Кошек впусти, – сказал Франсуа Баки. – Я все приготовил.
В кухню вошел Стив, за ним волоклась Мара, уцепившаяся когтями за пояс его мягких спортивных штанов.
– Мара, девочка, – разулыбался Франсуа. – Иди есть, хулиганка.
Совершенно не стесняясь Стива, Барнс подошел к Франсуа, обнял со спины, прижавшись, и поцеловал в висок. Это утро выдалось слишком сложным и нервным для всех, и Барнс хотел успокоить Франсуа, заверить, что он у него один-единственный.
– Знакомься, Стив, – не отлипая от Франсуа, сказал Барнс. – Это Франсуа. Мой жених.
Франсуа мрачно взглянул на Стива. Тот словно споткнулся об этот взгляд. Но смело протянул руку.
– Стив Роджерс.
– Франсуа Адан, – буркнул Франсуа.
Кошки, урча, пожирали свой завтрак. Их миски стояли по разным углам кухни, потому что иначе они начинали драться за еду.
– Баки, я допил кофе, – уже мягче сказал Франсуа.
– Иди ложись, – тихо, ласково сказал Барнс. – Мы пока со Стивом пообщаемся, решим, что делать дальше. Что ты хочешь на обед?
Барнс чувствовал себя виноватым в том, что произошло, виноватым в том, что заставил, хоть и невольно, думать, что он может быть с кем-то другим, что он изменяет ему. И хотелось как-то загладить эту вину, но Барнс не знал, как.
– Обломился мой утренний минет, – вздохнул Франсуа и улыбнулся. – Рубленых бифштексов хочу, – сказал он. – И булочку с корицей.
Стив сглотнул слюну.
– Хорошо, – Барнс снова поцеловал Франсуа и, отправив его в душ и спать без утреннего минета, вернулся к Стиву на кухню. – Ща я что-нибудь по-быстрому соображу. А ты пока спрашивай. Хотя это мне пристало спрашивать, ну да ладно.
